Динка-Льдинка. Часть 4

    И,  наверное,  уступила  бы  и  уговорам  матери,  и   своей   совести,  - Валерий  был  рядом,  как  синица  в кулаке, а  журавли?... Что  ж, - не  судьба…

    А  судьба  распорядилась  по-своему, - после  долгого  молчания,  когда  Анна  уже  готова  была  вести  с дочерью  разговор  о свадьбе  с  Валерием  и,  прежде  всего,  о  разводе  с  Алексеем, - последний  прислал  письмо...  Динка   сама,  вернувшись  с  работы,  вынула  его  из  почтового  ящика.    Не  заходя  домой,  торопливо  разорвала  конверт.   «Привет,  мое  Солнышко!  -  прочла   и,  круто  развернувшись,  зажав  письмо  в  руке, бросилась по  лестнице  вниз,  на  улицу.  Вихрем  пронеслась  мимо ступившей  на крыльцо  и  застывшей  в  немом  удивлении  соседки, - прятала  полные  слез  глаза. Остановилась  в углу  двора,  у  старой,  кое-как  сколоченной  скамьи,  где  они  с  Лешей  в  «их  лето»  просиживали  до  полуночи,  укрываясь  за   кустами  сирени. И  только  здесь  дала  волю  слезам…

  Строчки  письма  расплывались  перед  глазами. «  У  нас  неприятности, - писал  он, - можно  сказать:  беда»... Она  по  нескольку  раз  вчитывалась  в   слова,  возвращалась к началу  и  читала снова: «Раю  посадили за недостачу  в  магазине,  вот  уже  почти  полгода,  как  мы  остались  одни…  Если  сказать,  что  мне  и  детям  плохо, -  это  значит,  не  сказать  ничего…   Они  ничего  не  понимают,  особенно  Женька...  Если   можешь  простить  меня , -  прости.   И   приезжай.  Приезжай  со  Славиком.  Ты  моя  жена…»

    Вспомнил...    И  Славику  шел  уже  шестой  год!   Обида  с  новой  силой  захлестнула  ее.  Куда,  на  что  ушли  эти  шесть  лет?   Разве  понять   ему,   какими    длинными  и  горькими  были  ее  бессонные  одинокие  ночи!   Какими  беспощадно  жгучими  были  воспоминания!   С  какой  болью  и  завистью  смотрела  она  вслед  молодым  парам,  где  отец,  мужчина,  нес  на  руках  сына…  А  как  тоскливо  и  медленно  тянулось  время  до  новой  встречи !

    Долго  сидела,  безвольно  опустив  на  колени  руку  с  письмом.   Смотрела  в  одну  точку,  на  сухой  лист,  что  слабо  качался,   повиснув  на  тонкой,  едва  заметной  паутине.  Вот  и  она,  как  этот  листик,  болтается  на  нитке-паутинке  и  боится, - вдруг  она  оборвется…

    Решительно  тряхнула  головой:  не  дам  оборваться!  У  Славки  должен  быть  отец,  чего  бы  это  ей  ни  стоило!  И  потом, - продолжала  убеждать  себя, - я  люблю  его  и  я  действительно  его  жена, настоящая, законная… И, - в  конце  концов, - заставлю  его  любить  меня!  Я  сумею!

    С  силой  растерла  ладонями  лицо. Взгляд  снова  стал  строгим  и  холодно-колючим.  Легко  поднялась  со  скамьи ,   быстрым  шагом  пошла  со  двора, - надо  было  забирать  Славика  из  детского  сада.   По  пути  домой  спросила  сына:

-  Ты  хочешь  увидеть  папу?

-  А  мы  к  нему  поедем? – в  ответ  спросил  Славик.
 
-  Поедем…  и  будем  жить  с  папой, - сказала  твердо,  с  нажимом.

  Дома,  едва  переступив  порог,  Славик  громко  заявил:

- А  мы  поедем  жить  к  папе,  в  Москву!  Слышишь,  бабушка?

   Анна  вопросительно  смотрела  на  дочь, взяла  из  ее  рук  письмо.  Прочла…

- Все  уже  решила?  Не  пожалеешь?  -   спросила  Динку.

- Не  пожалею, - ответила,  как  бы  даже  с  вызовом,  глядя  Анне  в  глаза.

- Ну-ну…  Только  Славика  пока  оставь  здесь.

- Он  поедет  со  мной.  Поедем,  сыночка? – отвернулась  от  матери  к  Славику.

- Поедем!  Поедем! – радостно   запрыгал  тот.

   Через  неделю  их  уже  встречал  в Москве  Алексей.  Не  один,  рядом  с  ним  на  перроне  стояли   мальчик  лет   семи  и   кроха-девчушка.    Женька!... - догадалась  Динка.    Увидел  в   двери  вагона  их  со   Славиком,   бросился  навстречу,  подхватил  у  нее  одной  рукой  чемодан,  другой  уже  снимал  с  подножки  сына.

   Дети стояли  на  месте,  серьезно  смотрели,  как  он  вел  к  ним  незнакомую  женщину  и  нес  на  плече мальчика. Девочка  держалась  за руку  брата. И  вдруг  она  вырвала  свою  руку  и  с  криком: -  Мама!  Мама!  –  бросилась  к  Динке.  Динка  выронила  сумку  на  асфальт, обеими  руками  подхватила  Женьку,  прижала  к  себе.  Почувствовала,   как  тоненькие  ручки   обвились  вокруг  ее  шеи  и  мокрой  пуговкой  ткнулся  в  щеку  нос.  У  самой  защипало  в  носу,  на  глаза  навернулись  слезы.

    Всю  дорогу  в  машине  говорил  и  говорил  Алексей…  Что  вот  уже  сейчас  они  будут  дома, чтобы  Динка  не  пугалась от  увиденного, что  все  устроится…  Она  и  дети  молчали.  Женька  все  так  же  держалась  обеими  руками  за   ее  шею,  близко  заглядывала  в  глаза.

   Приехали...  Она  не  испугалась, -  нечему   было  пугаться:   они  вошли  в  просторную,  совершенно  пустую  комнату  в  коммунальной  квартире.  Два  голых  окна,  на   полу  два  старых   ватных  матраца,  прикрытых   кое-как   серыми,  словно  солдатскими, одеялами,- такие были у  них  в эвакуации. Четыре  небольших  подушки  в   застиранных   наволочках.  В  углу,  на  картонной  коробке,  пара  кастрюль,  несколько  тарелок, чашки. На  стене,  на  гвоздиках,  детская  одежда  и  что-то  Лешино…

  - Вот…  это  все,  что  осталось  после  конфискации, - сказал  Алексей.

    Обедали  на  полу,  на  газетах…

   Ночью  долго  не  могла  уснуть  после  услышанного.  Тихо  посапывали  дети,  спал  Леша,  она  чувствовала  его   дыхание   на   своем   плече.  Он  изредка  вздрагивал во сне  и, словно  на  какое-то мгновение  очнувшись, крепче  прижимал  ее  к  себе…

   Теперь  она  узнала  все…

    Райка  получила  сполна, - судья  не  скупился,  щедро  наградил  ее  девятью  годами  тюрьмы  за  девять  тысяч  недостачи  в  магазине,  по  году  за  каждую  тысячу. Плюс конфискация  всего  имущества. Никого  не  смутило,  что  оставались  двое  несовершеннолетних  детей  и  что  хоть  какая-то  часть  этого  нехитрого  имущества  принадлежит  мужу. Унесли  все:  старый  продавленный  диван,  детские  кровати,  стол  и  колченогие  стулья,  шкаф  для  одежды,( и  всю  ее  одежду!),  книги,  посуду,  постельное  белье…  Почти  полгода  Алексей  перебивался,  как  мог.  Помогали  мать,  сестры.  От  родителей  Раисы  помощи  не  ждали, – да  и  был  там  только  отец,  мать, хрупкая,  темноволосая  и  светлоглазая,  красивая  «до  невозможности,  где  он  только  ее  нашел?», -   так  с  завистью  говорили  о ней  деревенские бабы, вскоре  после родов умерла, оставив  мужу  полугодовалую  дочь.  А  он  запил  с  горя, да  так  и не  смог  остановиться.  Жил  случайными  заработками.
 
   Райка  росла  у  теток  и  у  бабок, дома  своего  почти  не  знала, - боялась  вечно  пьяного отца, отчего  и сбежала  в  восемнадцать лет,  выскочив  замуж  за заезжего  москвича-актеришку. Статью пошла  в отца - крепкая, ладная, а  красотой – в мать. Родила  сына, жила уже в  Москве в квартире родителей  мужа,  незадолго  до  этого  ушедших  в  мир  иной. Устроилась  работать  продавцом.  Муж  оказался  картежником-выпивохой,  его  вскоре  выгнали  из театра  за  пьянство и  прогулы:  играл  сутками  в  карты.   А  он  продолжал  играть,  требовал  от  нее  денег.  Поняла:  от  чего  ушла,  к  тому  же  и  вернулась...  Подала  на  развод.

   От   бывшего  мужа   при   разделе  ей  досталась  комната  в  коммуналке  и  московская  прописка...  Сына  отдала  в  ясли  на   пятидневку.  Забирала    на  выходные,  и  то  не  всегда,  появились  другие  заботы  и  интересы.  Приезжала  иногда  с   сыном   в  Жуковку.  В  один  из  приездов  узнала,  что  вернулся  из  армии  Кружилин  Алексей,  бывшая  ее  ранняя  любовь.  Что  вернулся  не  один,  с  женой,  и  что жена вскоре  уехала, не  прижилась  в  доме у  свекрови.  И,  как  говорится,  - «заиграло  ретивое»...  В  один  из  вечеров, -  весенних,  дурманящих  запахами  цветущих  садов, -  пошла  навестить Варвару, «теть  Варю»,  -  бегала  в  этот  дом  играть  с  сестрами  Алексея  с  раннего  детства.
 
   Кружилиха  встретила  ее  настороженно.   Вопросительно,  как  бы  мимоходом,  заглядывала  в  комнату,  где  разговаривали  с  ней  сестры  и  сын.   Алексей  пошел  провожать.  «Провожался»  почти  до  утра...  И  пропадал  так  вечерами  всю  неделю, пока Райка  не вернулась  в  Москву. А  еще  через  неделю  уволился  с  работы  и  сам  уехал  к  ней.    Мать  молчала,  о  Динке  не  вспоминали…

    Многое  Динка уже  знала  из  рассказов  свекрови,  сестер и самого  Алексея.  Теперь  надо  было  с  этим  жить…
 
    Осторожно сняла с  груди  руку  Алексея , легко поднялась  на  ноги,  подошла  к  окну. Дом  стоял  в  тихом переулке,  два  больших окна  их  комнаты  выходили  прямо  на  тротуар.  Тускло  светил  фонарь,   освещая  вывеску  «Продукты»  на  доме  напротив. Дальше, за  старыми, двух-  и  трехэтажными,  домами ,  ощущалась  ночная  жизнь  большого  города…
 
    В  голове  и  на  душе  была  сумятица...   Как  быть?  Как  принять  все ?  Простить?  А  гордость,  где  она?  Гордо  отвернуться, оставить  его,  детей?...  А  Славик?  Это  же  его  отец!
      
   И  она   любит  Алексея...  Каждой   клеточкой   чувствует  его!  Стоит  ему  прикоснуться  к  ней  и  тело  само  уже  тянется  к  нему…

   Широко  раскрытыми  сухими  глазами  смотрела  в  ночь.   Будем  жить... - подумала.   Время  покажет.  Легла  в  постель.  Алексей   словно  ждал  ее,  - не  открывая  глаз,  обхватил    руками ,  притянул  к  себе…

   …Перебирала    фотографии.  Возвращалась  в  те  дни…

    Теперь  она  была  многодетной  матерью.  В  двадцать  шесть  лет!  Начинала  новую  жизнь.  И  ничего, - получалось.  Саша,  сын  Райки,  и  Женька  ходили  в  садик.  Провожала  их  утром,  брала  с  собой  и  Славика.  Втроем  выходили  из  дому,  Динка  держала  за  руки  Славика  и  Женьку,  Саша  нес  ее  сумку,  шел  впереди.  Соседи  выглядывали  в  окна,  смотрели  вслед:  Райку  в  квартире  и  в  доме  не  любили, -  держалась  особняком,  здоровалась  сквозь  зубы,  по -соседски  никому  ничего  не  одалживала, зимой  снега  не  выпросишь, -  какова-то  эта,  новая,  с  Украины?

    А  у  них  все  постепенно  приходило  в  норму.   Уже  и  Славик  пошел  в  садик.  А  Сашу  стали  готовить  к школе. Леша  все так  же  работал  на  такси.  Динка  поехала  на  трикотажную  фабрику,  где  бывала  раньше,  когда  приезжала  в  Москву,  как  ударница  труда.  Ее  вспомнили  (нашлись  люди!),  взяли  на  работу.
 
   Дома  радовались  каждой  новой купленной  вещи. Динка  (сама  не  ожидала  от  себя!)  оказалась  очень  экономной  и  рачительной  хозяйкой.  Постепенно,  хоть  и  не  роскошно,  но  обставили  комнату,  -  спали  с  Лешей  уже  не  на  полу,  а  на  новом,  раскладывающемся,   диване,   мальчикам  установили   деревянную  кровать  в  два  яруса,  а   Женьке  купили   маленькую   кушетку.  И  жили-то,  можно  сказать,  бедно, - зато  в  постоянной   радости,   как  в   затянувшемся  медовом  месяце. Снова  узнавали  друг  друга. И  Динка  расцвела, словно  фиалка  ранней  весной:  растаяли   льдинки-колючки   в   синих   глазах-омутах,  теперь  светились  они  теплом  и  лаской,  - и  вся  она,  казалось,  дышала  свежестью  и  ароматом  вновь  обретенной  любви.
 
   В  выходные  дни  бывали  в  Жуковке.  Свекровь  не  знала,  где  усадить  и  чем  накормить гостью, ожидающе  заглядывала в глаза, не решалась  расспрашивать,  ждала,  когда  Динка  заговорит   первой.   А  Динка  и  здесь  уже  вела  себя  совершенно  свободно,  - по-хозяйски  бралась  за  уборку  дома,  готовила  обед,  полола  в  огороде, - куда  девалась  та  девчоночка,  что  когда-то  лила  слезы  у  дымящей  печки!  Соседки  теперь с  завистью  смотрели  через  забор  во  двор  Кружилихи, наблюдали, прицокивая  языками, как там  управляется  невестка.

   Варвара  Степановна   жила  в  своей  избе    уже  одна,  дочери   обзавелись  семьями,  уехали  из  Жуковки  за  мужьями.  Леша  был  ближе  всех,  в  Москве.  И  здоровье  уже  стало  подводить, хоть  годами еще  не  была старухой.  Динкина  помощь  была  как  раз  кстати,  всегда  вовремя.

   А  время  шло  быстро.  Через   полтора  года   родственники   Райки  забрали  Сашу,  по просьбе  самой  Райки.  Мальчик  уезжать  не  хотел. Тяжело  было  и  Динке, - привыкла,  своим  стал...   Но  слово  матери  было  главным   и  Саша  уехал.  Вскоре  узнала,  что  отдали  его  в  интернат.   Приезжали  с   Лешей  к  нему, хотели забрать, но  ребенка  им не отдали,- они  ему  никто,  ни  родители,  ни  родственники…
 
    Вот  уже  и  Женя,  Женька-маленькая,  пошла  в  школу.   Шли  утром  вдвоем  со  Славиком,  тот   держал  ее  за  руку,  в  другой  руке  нес  оба  портфеля.
 
   Когда  вечером  бежала  от  метро   по  полутемному  переулку  домой,  уже  с  тротуара  в  освещенном  окне  видела  две  детские  головки,  склоненные  над  столом   под  большим   желтым  абажуром,  что  в  первые   дни  подарила  ей  соседка.

   Отношения  с соседями  сложились  как-то  сами  собой, с того  самого  вечера,  когда   она,  никого  ни  о  чем  не  спрашивая,  вымыла  общую  кухню,  коридор  и  туалет  с  ванной,  а  затем  пригласила  всех  на  чай  с  маминым  вареньем.  И  соседок-то  было  всего  две:  -  одинокая  Нина  Петровна,   неопределенного  возраста,  что  работала  в  каком-то   учреждении   секретарем-машинисткой,  и  пенсионерка  баба  Зоя  с  внуком-студентом.   Вот  баба  Зоя  и  присматривала  часто  за  детьми,  когда  Динка  и  Леша  оба  работали  в  ночную  смену.