Свидание

Самогон был поганый. Тот самый тяжелый масляный вкус, от которого выворачивало наизнанку, если ты не пьешь его с младенчества. Я замахнул еще полстакана к уже принятому, сдержал дыхание, судорожно глотая слюну, и с поспешностью занюхал ржаным хлебом. Гадость.
В корчме было только это пойло и не менее дрянное пиво, но его я после одной кружки больше брать не решился, опасаясь, что мой организм эту бурду спровадит из себя не совсем обычными путями. Причем всеми сразу.
За окном было уже темно, вовсю хлестал дождь, превращающий окрестные дороги в липкое месиво из грязи и глины, но несмотря на это в корчме было полно народу. Исключительно местные, которым в такую погоду других развлечений и не было, кроме как надираться в жопу, орать до хрипоты да бить друг другу рожи. Название этого гадюшника– «Пьяный дятел» - подходило как нельзя лучше к обстановке и к окружению, все из дерева и куча народу, уже уткнувшихся носами в дубовые столешницы. Как есть ужравшиеся дятлы.
Меня совершенно не радовала мысль, что из-за непогоды ночевать придется тут же, но в такую грязь лошадь может серьезно надорваться, или упасть, а с моими железками в поклаже мне не хотелось рисковать Серогривым, его я очень любил и ценил.
Деньги есть, работа сделана, можно сидеть и напиваться, стараясь похоронить недавние воспоминания. Я никогда не сталкивался, да и не слышал от других, чтобы Обращение проявлялось у младенцев, ведь их души чисты и невинны. Кто-то с очень грязной и черной душой был у него в роду, а может и среди живых родственничков. Зависть порой вызывала такие силы, что расхлебывать потом приходилось большущим помойным ведром.
Перед глазами вновь предстало искореженное тело маленькой девочки, вздувшиеся вены на разбухающем тельце, кровоточившие десны рта, превращающегося в отвратную пасть, и полностью черные глаза. И еще писк, надсадный, пронзающий душу, страшная и странная пародия на рычание тварей, которых я видел раньше. Меня передернуло и затрясло, я поскорее налил себе еще полстакана и выпил одним глотком. Надо поесть, иначе упаду так же, как и остальные, подбитым дятлом на излете в вечерних проблесках заката. Хе-хе, поэт хренов.
Ее было уже не спасти, слишком долго пришлось ехать в этот проклятый и забытый богами край, а местный ревнитель веры оказался жалким трусом, пьяницей и неумехой. Я ненавидел моменты бессилия, впивающегося в глотку до хрипоты, когда что-то зависит от других и они, другие, загубили из-за своей убогости все, что можно было исправить.
Этого Марка, трясущегося от страха и пьянства тщедушного выродка, по чьей-то злобной насмешке ставшего местным хранителем веры, я после дела чуть было не задушил голыми руками в припадке ярости, которые очень редки, и я всегда их потом стыжусь. Вовремя оттащили староста и пара дюжих мужиков, а то пришлось бы объясняться с Капитулом.
Спиртное наконец-то начало пробирать мой привыкший к зельям организм, и я впился зубами в уже поостывшую жареную курицу, чтобы не окосеть. Я мог бы протрезветь в один миг усилием воли, но не хотел, мне нужно было немного мути в голове, за которой многие вещи выглядят размыто, не впиваются своими острыми углами в сердце и душу.
Верна ее звали. Надо еще самогону...
На меня, к счастью, никто не пытался обратить внимания и довязаться с пьяными разговорами, все знали кто я и что могу сотворить с любым простым человеком. Псов Капитула боялись, не уважали, не благодарили за избавление от одержимых, обращенных к Тьме и прочей гадости, а именно боялись, до жути. Ибо там, где мы, там самый страшный ужас, там смерть и мучительное посмертие.
Почувствовав желание городить напыщенную чушь, я решил больше пока не пить и откинулся на стуле. Место мое было в углу, ухоженное, явно не для всех остальных, быть может для старосты и мужиков позажиточней. Правда, не представлялось, чтобы здесь жили люди хоть с маломальским достатком. Унылый плёс, так называлась эта дыра, находился в неблагодатных землях и в стороне от торговых путей. Пьянство и вырождение, тоска в душе и безысходность.
Пришла мысль пойти в комнату, накачаться там под завязку и отрубиться до утра. Я уже собрался ее осуществить, как из противоположного темного угла на свет выбрался любопытный субъект. Я чувствовал, что там кто-то есть, но сил было маловато после дела, поэтому решил, что это очередной пьянчуга и не постарался прощупать его внутренним взглядом со всей тщательностью, как поступил бы обычно. Старею, что ли.
Мужчина был в годах, но в теле чувствовалась упругая сила тренированного, бывалого воина. Седина уже вовсю гуляла в его шевелюре, создавая причудливые переливы в неверном свете смрадный масляных ламп корчмы. Он приблизился на расстояние пары шагов от меня и с волнительным выражением ожидания посмотрел мне в глаза. Я кивком показал ему, что он может сесть за мой стол. Он легким движением в мгновение ока оказался напротив меня.
- Приветствую тебя, воин Света, - с небольшим поклоном поздоровался он уверенным голосом привыкшего командовать человека.
Я поморщился от некой напыщенности в его словах. Воин Света, блин, гадский самогон попивает в вонючей дыре.
- И тебе здравым быть, добрый человек, - ответил я, чуток приподнявшись, чтобы подать руку.
Рукопожатие было сильным, ощутимо плотным. Уважаю.
- Как вас зовут я знаю, - продолжил незнакомец, - а меня барон Вирлен Гранж.
- Рад знакомству. Выпьете местной рыготины, барон?
- Нет, спасибо, у меня с собой кое-что поприличней, и я с радостью угощу.
Он выудил откуда-то серебряную фляжку ободряющего объема и водрузил ее на стол. Обостренное чутье ясно подсказало – норлав и очень приличный.
Следующие полчаса мы занимались дегустацией и попытками вести разговор ни о чем. Я не торопился расспрашивать его о делах, а ему по всей видимости необходимо было чуток расслабиться.
Постепенно его поза стала более свободной, глаза оживились, а речь стала более плавной, без судорожных перескоков с одного места на другое. Пора, решил я, а то дальше уже может и накачаться от волнения.
- У вас, уважаемый барон, ко мне явно какое-то дело. Я достаточно паршивый собеседник для светского разговора. Мне уже хочется прилечь, если честно, день был не самым легким.
Я нимало не лукавил, потому что спал в последний раз два дня назад, и эти два дня без сна почти полностью провел в седле, в исступленном желании добраться сюда как можно скорее.
- Вы все правильно понимаете, что совсем не удивительно. Меня привело к вам одно достаточно деликатное дело, и никто кроме вас, как я думаю, не сможет мне помочь.
- Говорите уже, барон.
- Я хочу устроить Свидание.
По выражению его глаз я понял, что он говорит именно о том, о чем я подумал. Я посмотрел в сторону, всерьез задумавшись о том, чтобы прибить его прям тут, за столом. А корчму эту сжечь дотла. Настроение такое.
- Вы в своем уме? Я вправе прямо сейчас вас тут удавить, и никто мне слова потом не скажет.
- Я навел о вас справки и уверен, что вы так не поступите.
Он явно волновался, но я чувствовал, что он решил идти до конца.
- И кто она?
- Та, ради которой я сюда приехал.
- Мне нужно знать точно.
- Жена.
- Дайте мне руку и подумайте о ней.
Он подчинился, протянул мне руку и прикрыл глаза. Я сосредоточился. Да, он ее действительно любил до сих пор, любил искренне, чисто и беззаветно, настолько, что готов был рискнуть своим собственным посмертием, чтобы еще хотя бы раз ее увидеть. Мое уважение к нему возросло.
- Давно?
- Два года как. У нее был…
- Не важно, - оборвал я его.
Мне всегда после очередной омерзительной истории хотелось сделать что-нибудь хорошее, словно уравновесить сотворенное зло добрым поступком, но случай сейчас совершенно не тот.
- Я подумаю, - в итоге ответил я, - завтра скажу, вечером.
- Спасибо.
- За что?
- Что хотя бы подумаете.
- Не торопите события, барон, я еще ничего не решил.
- Но все же. Доброй ночи.
- И вам добрых снов.
Он ушел слегка покачивающейся походкой к выходу из корчмы. Не иначе остановился у старосты. Меня, понятное дело, к себе на теплую печь приютить никто не соизволил, и я пошел наверх, в комнату. Пока я накачивался внизу, в комнате слегка прибрали да проветрили, теперь было ощущение, что в ней не ночевали всего лишь лет эдак двадцать, а не тысячу, как показалось вначале.
Повалился не раздеваясь на кровать, прямо на тряпки, которые тут пытались выдать за постельное белье. Комната привычно пошла по кругу в очередной попытке паров алкоголя заставить меня думать, что я куда-то лечу, а не лежу бездвижным мешком костей и мяса с плохим запахом изо рта и не менее гнусными мыслями.
Свидание. Вот придурок-то - первое, что пришло мне в голову. Надо трезветь, иначе нормально подумать не получится. Я свесился с кровати и уже отработанным усилием воли начал плакать. Самогоном из правого глаза и норлавом из левого.
Глаза пощипывало, на пол падали вонючие капли, вот бы кто увидел – точно бы рехнулся.
У каждого из нас были излюбленные приемы чистки тела от всякой гадости. Я предпочитал слезы – так быстрее всего и забавно в придачу. Да и другие способы предполагали более серьезную порчу одежды, а я в грязном без особой нужды ходить очень не любил.
Ну вот, все труды вечера насмарку, трезв как праведник после ста лет покаяний на необитаемом острове. Теперь можно и поразмыслить спокойно.
Я сел в позу сосредоточенности, позволив телу настроится на восстановление сил и начать впитывать раскинутые вокруг жизненные токи, а сам неторопливо начал думать.
Свиданием называли вызов души умершего человека, при этом для успешности призывающий человек должен быть очень сильно привязан к ушедшему, неподдельно скучать, и наоборот. Казалось бы, все замечательно, но, как всегда в этом мире, за все приходится платить. Потревоженная душа редко приходила в том самом образе, в котором был живой человек, чаще всего в облике полуденницы или призрака, в зависимости от пола. Сущности эти уже мало походили на тех любимых людей, которых так хочется увидеть еще раз. Нежность порождения темной магии тоже не готовы проявлять, а вот высосать жизнь из первого встречного – с очень горячим желанием, которое умершим не должно быть свойственно.
Барон, конечно, себе отчет отдает в своих намерениях, раз сообразил подойти именно ко мне и выбрал местность подальше от населенных районов, в которых бы маги Капитула засекли ритуал в два счета и на лоскуты бы пустили.
Хреново, что я не помню ни одного Свидания, которые бы не закончилось плачевно – вместо одной твари появляется две и одно бездыханное тело. Но у меня свой интерес, барон зря думает, что я проявляю доброту. Он ведь не отступится, я чувствовал, так пусть Свидание пройдет под моим надзором, а не при помощи какого-нибудь чароплета-недоучки. Тогда еще и лича получим, а это уже серьезные проблемы.
В том, что все кончится как обычно, я не сомневался, в своих силах прикончить обоих после развоплощения – тоже, не впервой. Что ж, решено, помогу безумцу, а там уже посмотрим. Гениальный план.
Я очистил разум от мыслей и просидел в трансе почти до утра, потом уже лег спать обычным сном, почувствовав, что силы восстановились.
Проспал я до обеда. На улице было хмуро и сыро, но небеса пока не спешили оросить нас своим благословением, глядишь и просохнет хоть немного к завтрашнему. День прошел вяло, я еще раз все обдумал и решил, что этим же вечером и направимся. Место практически не имело значения, хоть у императора в сортире, но лучше от людей подальше уехать, мало ли что, я ж не конченый какой-нибудь.
Делать решительно ничего не хотелось, и я провалялся в комнате до вечера, пока хозяин корчмы не поскребся осторожно в дверь комнаты и подобострастным голосом не сообщил, что уважаемый барон ждет меня внизу.
Он уже походу бахнул из своих запасов, но немного, для куража одного лишь только. Мы сели за тот же стол, что и вчера. Он нетерпеливо наклонился вперед и шепотом спросил:
- Ну что?
- Согласен, едем сегодня же, - вполголоса ответил я.
- Куда?
- Просто подальше отсюда, место не имеет значения.
- Хорошо, что-то нужно еще? Мы кстати не оговорили плату.
- Нет, ничего не нужно, а об оплате – сотня меня устроит.
Деньги мне были ни к чему, отдам по обыкновению в приют какой-нибудь, а для барона оплата придавала делу серьезности. Пусть думает, что все идет как надо, по его представлениям как надо.
- Хорошо, вперед возьмете?
- Конечно.
Пошлые шутки я оставил при себе, не к месту.
Он сунул мне кошель неуловимым движением под столом. Ловкий тип, тертый.
- После полуночи встретимся за околицей, на лошадях.
- Договорились. Нас никто не заметит?
- Я позабочусь.
Волнуется, блин, за репутацию, хотя дожить ему до завтрашнего дня вряд ли суждено. Печаль, пришлось его обмануть.
Ночь выдалась, хоть глаз коли. Собирался я недолго по причине того, что не раскладывался по приезду вещами как купец на ярмарке. Уеду сразу же, как с ним закончим.
 Вскочил в седло и выпил Кошку, мир сразу из черного превратился в серый. Остатки зелья втер в ноздри Серогривому, лошадям лучше много не давать. Мой верный конь давно привык к этим трюкам и отнесся спокойно к изменению восприятия мира.
До околицы я доехал без приключений. Кого-кого, а уж меня точно никто не заметит, если я не хочу. Барон ждал верхом, в грязи стоять, как ни странно, ему не захотелось. Ладно, скудоумные шутки в сторону, дела серьезные затеяли.
- Готовы?
- Да, я готов.
- Тогда поехали.
Мы двинулись. Я, понятное дело, первым, а барон, за неимением выбора, - следом. Я не торопился, времени полно, к тому же мне не хотелось, чтобы лошадь барона оступилась в темноте, и он свернул себе шею, вылетев из седла. Он захотел умереть по-другому, не стоит лишать его такой возможности.
Ехали молча. После пары часов по плохонькой тропе, я заприметил небольшую рощу. Ничем она не была особо примечательно, но почему бы и нет? Я решительно свернул к ней, барон без единого слова последовал за мной.
Ветер трепетал в сырой листве, было довольно прохладно. Роща не заросла сорной травой, только ковер из листьев покрывал землю. Прям как я люблю.
Так, лошадей лучше оставить вдалеке. Я спешился и привязал Серогривого на краю рощи к ближайшему дереву. Гранж поступил точно так же, справедливо полагая, что лишние вопросы ни к чему и я сам все расскажу, когда придет время.
Мы прошли вглубь на сотню шагов, достаточно, да и полянка как раз подходящая подвернулась, широкая. Я остановился и повернулся к барону.
- Теперь слушайте внимательно, от этого зависят ваши шансы на жизнь или хотя бы на хорошую смерть. Я вижу вы знаете, на что идете, поэтому обойдемся без лирики.
- Я слушаю, - ровным голосом отозвался он.
Держит себя в руках, это хорошо.
- Я проведу ритуал, много времени он не займет, поэтому будьте готовы. Вы будете стоять спиной ко мне впереди на пару шагов, во время ритуала лучше не шевелиться особо, думайте о жене. У вас получится. Теперь к делу.
- И это все?
- А чего вы ждали? Как появится душа вашей жены все окажется в ваших руках. Пока вы не закончите я не смогу вмешаться, только смотреть.
- Почему?
- Барон, это лишние вопросы, просто поверьте – не смогу и все, таковы правила игры. Высший совет Капитула в полном составе не сможет к вам пробиться, не то чтобы я.
- Понятно, тогда приступим.
- Встаньте так, как я сказал. Да, и как ее имя?
- Ирен.
Он встал передо мной, повернувшись спиной. Я достал тиссштех и начал творить заклинание. Камень привычно нагрелся, отдавая мне свою силу. Слова полились с моих губ, их тут же свела судорога, потому что непотребное я произносил, противное делу Света, которому я служил. Но для меня мир давно перестал быть только белым и черным.
Я закончил заклинание, напоследок трижды громко выкрикнув имя его жены. Наступила тишина, нарушаемая лишь только шепотом листвы. Барон стоял как вкопанный, спина была напряжена, а руки он плотно прижал к телу и сжал в кулаки. Бьюсь об заклад, что если бы до этого в них были камни, то сейчас между пальцев у него бы струился песок.
Наконец, в пяти шагах от меня на земле появился небольшой лиловый, мертвенно бледный огонек в виде шара. Я перевел дух – все идет как обычно и мое участие пока не требуется.
Барон тоже увидел огонек и смотрел на него зачарованным взглядом, его от этого огонька теперь не оторвать никакими силами мира, теперь он до конца действа во власти мрачных и равнодушных сил.
Я отступил вбок на пару десятков шагов, чтобы барон не закрывал обзор, благо место позволяло, и начал готовиться к драке. Обнажил серебряный меч, выпил склянку с Громом и вдобавок создал Круг Овеществления, который придавал вступившим в него призрачным сущностям материальность и возможность оприходовать их без особых затей простыми ударами мечника. Доспех я не надевал, против таких противников он не имеет смысла, а движения сковывает.
Тем временем огонек вырос в размерах, превратившись в сферу, которая расширялась и расширялась, пока в ее границах не оказался барон. С этого момента ее рост прекратился и в центре начали проявляться черные пятна, похожие на кляксы. Призыв явно удался, барона можно поздравить – жена его тоже крепко любила.
Черные пятна постепенно собрались в некое подобие человеческой фигуры, которая воспарила над землей на высоте пары локтей. Сейчас начнется самое интересное. Изнутри фигуру озарила синеватая вспышка, очень короткая, короче росчерка молнии. Потом еще, уже заметнее, потом вспышки начали повторяться все быстрее и быстрее, пока фигура не засияла равномерным синим светом. По прошествии тридцати ударов сердца спокойного и уверенного в себе мужчины, свет разом померк и следом же фигура обрела четкую, призрачно-бледную форму. Полуденница. Твою мать.
Образ был классическим: отсутствующая напрочь нижняя челюсть и развевающийся как безумная змея на своем корне язык, сгнившие глаза, спутанные волосы, парящие в воздухе и одеяние в виде белой бесформенной хламиды. Если короче – оживший труп не первой свежести.
Она застыла посреди сферы, барон после ее появления ощутимо расслабился. Хоть в чем-то повезло, для него, похоже, она явилась в облике супруги, какой она была при жизни. Если бы он увидел ее в истинном обличии, то реагировал бы совершенно иначе. Ну что ж, цели он своей достиг, а больше его, по всей видимости, ничего уже не держало в этой жизни.
Они стояли друг против друга неподвижно, лишь полуденница покачивалась вверх-вниз в воздухе, словно на волнах спокойного моря. Потом барон сделал шаг к ней навстречу и протянул обе руки, его губы шевелились, но я ничего не слышал. Она ответила тем же жестом и потянулась к нему. Странно, с ее стороны движение тоже было именно нежным, тоскующим и обрадованным одновременно. Вот чудеса.
Я удвоил внимательность, опыт подсказывал, что чаще всего отклонение от обычного несут грустный характер, а в моем ремесле -  смертельно грустный.
Наконец их руки соприкоснулись, барон сделал еще один шаг вперед, пытаясь заключить в объятия то, что невозможно было потрогать живому человеку, застыл на мгновение с улыбкой на губах и упал замертво.
Спустя пару мгновений над его телом появилось зеленоватое облако, из которого буквально за считанные удары сердца появился призрак графа, пока еще более-менее приличного вида, без следов разложения. Они взялись за руки и повернулись в мою сторону. Мой выход, я поднял меч и приготовился исполнить джигу на троих. Гром уже бушевал в крови, требуя выплеснуться в вихре ударов.
Воссоединившаяся пара медленно поплыла ко мне, сфера с оглушительным грохотом лопнула, и я на мгновение потерял способность видеть. Заученно сделал кувырок назад, вскочил на ноги, зрение уже восстановилось, и я буквально замер на месте от удивления, а за сто двадцать лет я уже несколько разучился это делать.
Они стояли оба в Круге Овеществления, взявшись за руки, и смотрели на меня, смотрели нормальными человеческими глазами, оба. Ирен оказалась очень красивой, той неуловимой внутренней женской красотой, от которой любимый ей мужчина становится сильным, честным и великодушным. Вокруг стало тихо, абсолютно, словно ватой уши заложило.
Если сделают хоть еще один шаг в мою сторону – зарублю не раздумывая.
Барон посмотрел мне пристально в глаза и коротко произнес:
- Спасибо.
Ирен кивнула мне и повернулась к мужу. Он обнял ее и поцеловал, с такой любовью и желанием, и отклик ее был настолько таким же, что даже мое черствое сердце дало сбой, а все прожитые годы показались бессмыслицей.
Круг неожиданно начал светиться золотым, барон и его жена тоже. От линий круга начали отделяться крохотные искорки, которые летели к ним, закручиваясь в завораживающий хоровод. В него начали вливаться искры, отделявшиеся от влюбленных, они так и не разомкнули поцелуй, постепенно исчезая, капля за каплей света.
Все закончилось внезапно, искры на мгновение застыли в воздухе и начали падать на землю медленными светящимися струйками, исчезая после соприкосновения с ковром из сырых листьев. Когда последняя из них исчезла, рывком вернулся звук окружающего мира. Я вдохнул, неожиданно осознав, что не дышал все это время.
И что теперь? Меня охватила какая-то растерянность, давно не чувствовал себя так, глупым щенком, которому еще только предстоит что-то узнать о жизни.
Я решил, что не стану никому рассказывать об этом, никогда. Почему? Да хрен его знает, отказывать с просьбами о Свидании я все равно никогда не отказывал с тех пор, когда категоричность молодости отпустила мой характер. А теперь я еще и точно знаю, что шанс есть всегда, главное любить и верить.
Ха, слышал бы меня сейчас Наставник, ржал бы надо мной до скончания времен.
Самогону? Да ну его в жопу…
Я повернулся и пошел к Серогривому, пора отправляться в путь.