На смерть Солженицына

НА СМЕРТЬ СОЛЖЕНИЦЫНА

Хотелось бы написать о Солженицыне всерьез – но для этого надо прочесть все его «глыбы», а у меня нет на это сил. И желания играть по его правилам. Делать вид, что меня интересуют длинные псевдореалистические тексты. Насквозь пропитанные потом автора и угаром эпохи. Устаревшие тексты.
Смешно. Солж верил, что что-то было именно так, как он написал. Какая наивность!
Был косноязычен. «Последние романы Гроссмана в их сравнении являют этот удел».
Упрекал Бродского в том, что «глубинных возможностей русского языка тот вовсе не использовал». Имея в виду словарь Даля и прочие мумии-экспонаты в музее русского языка имени Ивана Грозного...
Его русизмы будят во мне зверя. Могу книгу изорвать.
Терпеть не могу лингвистическую навязчивость, настырность забубенных игрецов в православие, самоназначенных протопопов аввакумов! Рассчитывающих на счетах свое житие...
Какая злая графомания терзала этого бывшего зека! Какая энергия! Какая опасная мнимая доверительность таится в его предложениях!
Сколько имен, ложноисторических мизансцен, сердечных откровений, вселенских излияний, профетических догадок! И какая сумасшедшая самоапологетичность!
Увы, у меня от чтения солженицынской прозы эйфории не возникало. Скорее приходило чувство отравленности языковыми консервами.
Я восторгался не скучным Иваном Денисовичем, а его двоюродным дедушкой Акакием Акакиевичем, не «Одним днем», а «Записками сумасшедшего» и «Капитанской дочкой»...
Мне всегда казалось, что тексты Солженицына страдают провинционализмом, национальной ограниченностью, тенденционностью, упрямой предвзятостью. Из них сочится солжова кислота, яд мерзотной русской истории.
Пытался писатель всю жизнь этот яд из словесной ткани выполоскать.
Не только воссоздавать-наблюдать характеры, но и оправдать Матрен и Иванов. И разнообразных упрямо-положительных Столыпиных. И найти-назначить виноватых. Потому что был убежден, что есть виноватые в абсурдной и страшной русской жизни. И нашел. Понятно кого. Кого все они находят.
Позже обрел Солженицын и милых русскому сердцу друзей – Путина и ФСБ.
Захотел учитель математики не писателем русским стать, а пророком-советчиком-и-поводырем русской истории... Забыл, что ей чихать на поводырей... И на их косточки...
Взлетел с дачи Ростроповича.. И приземлился со всеми своими тяжеленными «Колесами» на Лубянской площади. Где раньше Железный Феликс стоял.
Там и поставят растроганные чекисты Солженицыну памятник. На могиле великой русской литературы.

Многие русские писатели потеряли чудесный дар художественности и сломали себе хребты в попытке стать провидцами, спасителями, оправдателями... Примеры общеизвестны.
Откуда берется эта мания величия? Эта хроническая переоценка себя и литературы.
Оттуда же, откуда произошли «Третий Рим», «Соборность», «СССР – оплот мира и социализма», «Живее всех живых», «Догоним и перегоним», «Великий Сталин»...
От комплекса неполноценности тысячу лет поротого холопа, которому подавай не страну, а державу, империю, шестую часть земли. Не премьера, а президента, государя, народного лидера, царя. Генсека Красно-Солнышко... Светоча-генералиссимуса...
Не может русский человек жить без самоослепляющего патриотического бреда.
Без иерархии, икон, кнута, врагов и светлой цели...
Художник норовит стать демиургом. Топтун – президентом. Штангист – святым. Писатель – всезнайкой, провидцем, вселенским учителем жизни, Иоанном Златоустом. Сидящий на грязной кухне интеллигент рассуждает и судит как фельдмаршал. Маленький серый Путин глядит державным орлом и мечет в разные стороны молнии. Бывший зек Солженицын дает советы вождям, нации и всему миру.
Переписывает историю на свой лад. Самодеятельно воскрешает нелепые устаревшие слова-лазари...
Сим Симыч Солженицын особенно страдал отсутствием чувства юмора, был начисто лишен спасительной самоиронии. Может быть, именно это и превратило его в комичную и щемяще неприятную литературную фигуру. Нельзя так патологически серьезно смотреть на самого себя и на жизнь – козленочком станешь. Или козлищем.
Никогда не забуду чудную картинку – Солж в дурацкой шапке принимает на вокзале хлеб-соль.
Отвратительную гебешную новосоветчину он приветствовал как возрождение русского народа...
Подарил Путину пару золотых шаров.
Я читатель, ценю художественность. Мастерство писателя. А не его православие или народность. Солженицын пытался всю жизнь играть роль учителя. Это снизило уровень его перегретой, политизированной псевдоисторической прозы.
Солжа приворожили духи русской жизни. Казенные тяжелые вонючие духи. Фантомы государства – бетонные и асфальтовые чудовища.
Всех без исключения своих героев он сделал заключенными в лагере. В лагере России. В ее сучьей истории...
Ни Вермонт, ни Швейцария ему не помогли. Солж навсегда остался заключенным.
Если себя «зарядить» Далем, славянофильством, монархизмом, православием и народностью, то зеленая крылатая змейка – художественная правда, вильнув хвостиком, исчезнет. Спрячется за камешки. Ни энергией, ни дисциплиной ее не достать... Ни двадцатилетним трудом. Своевольна. Особенно не любит монументальные замыслы.
И покидает художественная правда утружденного своими глыбами писателя-пророка и ложится на легкие, не обремененные мировыми задачами, плечи легкомысленного писателя... Например, на Войновича.
Я ценю многие вещи Войновича гораздо больше, чем «Колеса» Солжа. Его «Шапка» конечно переживет солженицынские глыбы и повиснет на крючке в шкафу Собакевича рядом с «Шинелью» и кителем Мышлаевского...
...
Академия наук. Гражданская панихида.
Гроб. Вдова. Сын. Солдаты. Милиция.
И молодые гэбисты с венками шныряют. Потом заходит сам.
Людишек не много – жиденькая очередь. Помню, что было на похоронах доброго косноязычного Сахарова – сотни тысяч людей на холоде стояли... И литературой он не владел. И в Бога не верил. Но в каждой живой душе оставил удивительный след. Надежды.
Не угадал покойник элементарную вещь – момент возвращения на Родину. Горбач 1989 года был мягок – впустил бы и обласкал. Тогда земец Солж со своими советами может быть даже чего-нибудь и добился бы.
Приехал поздно, опоздал к раздаче. Записался.
Приехал и в поместье заперся..
...
А солдаты зачем вокруг гроба? Чтобы мертвый зека ненароком не утек? Какая честь для мертвого зека быть посещенным державным лубянским обервертухаем! Проверял небось – помер ли писатель. Или и дальше подвоха ждать...
Какая радость для борца за справедливость умереть в стране, где Сталина представляют в школьных учебниках «самым успешным менеджером России»! Какая отрада для богатого землевладельца лежать на Родине, по которой кочуют миллионы бездомных!
Таков удел возвратившихся – за возвращение надо платить или совестью или умом. Или совесть потерять, подарить ее крышующему в России гебью, или критический ум утратить и поверить их бесконечной лжи. Закрыв глаза и зажав уши.
Полагаю, что Солженицын – самый любимый (после Ельцина) покойник Путина.
...
Слышу, как запели певуны – русский гений, классик...
Новый Толстой. Новый Достоевский...
А по-моему не дотянул Солж ни до Достоевского, ни до Толстого. Ни до Чехова.
Ни до Домбровского, ни до Константина Воробьева не дотянул. Те были сердечнее и проще.
Проза их – пластичнее, естественнее солженицыновской...