20 мая 2016 года в городе Мариуполе родственники, друзья, коллеги и ученики проводили в последний путь талантливейшего инженера, ученого,непосредственного участника событий, связанных с началом космической эры, кавалера ордена Ленина Владимира Авдеевича Михеева. Он обладал множеством талантов, в том числе и поэтическим, и писательским, был автором нескольких "самиздатовских" книг (раздаренных друзьям и коллегам), с содержанием которых хотелось бы познакомить и более широкий круг читателей,насколько позволят мои навыки владения компьютерной техникой.К сожалению, придется пока отказаться от публикации фотографий, поясняющих и дополняющих авторский текст. Итак, предлагаю познакомиться с книгой В.А.Михеева "Байконур. Ключ на старт"
В.А.МИХЕЕВ
Байконур.
Ключ на старт!
Мариуполь
2014
Предисловие
В автобиографической повести автор, как участник событий, описывает период становления космодрома Байконур, первые успехи и неудачи, передает настроения и энтузиазм людей, работающих на космодроме.
Через призму событий на Байконуре прослеживается и судьба самого автора.
Издательство ПГТУ, 2014 г.
Ключ на старт!
________________________________________
– Ключ на старт! – прозвучала однажды команда, возвестившая о наступлении эпохи ракетной техники. Сотни человек, услышав эту команду, умолкают и устремляют свой взор к небу. Удары сердца, как секундомер, отсчитывают эти самые напряженные три-четыре минуты.«Ключ на старт!» – это мгновение, которое разделяет время и события на две части: «до» и «после», сравнимое, отчасти с тем, когда парашютист подходит к открытой двери самолета и делает шаг в голубую бездну, или когда спортсмен, разбежавшись с шестом, оттолкнулся от трамплина и взлетел вверх.Остались «до» длительные изнурительные тренировки, учебные прыжки, каждодневные упражнения; теперь есть только неотвратимое «после»: как раскроется парашют, не запутаются ли стропы, будет ли точным и мягким приземление; или как выпрямится гибкий шест, подбросит ли он тело выше планки.В случае с ракетами все значительно масштабнее, сложнее и опаснее.
«До» впервые прозвучавшей команды «Ключ на старт!» было много десятков лет пытливых поисков, гениальных открытий и изобретений. Должны были появиться Циолковский и Королев; вовлечены в работу целые отрасли промышленности и миллионы людей, героический труд которых в трудное послевоенное время, располагая примитивными, – по теперешним меркам, – средствами, обеспечил стремительный прорыв и выход в космос. Но, сколько бы не было запусков ракет, всегда будут оставаться эти волнительные, напряженные минуты «после», когда уже запущена автоматическая программа и только от нее зависит, будет ли запуск удачным, достигнет ли ракета цели, выполнит ли научные задачи космический модуль.В судьбе каждой отрасли, каждого предприятия, учреждения, каждого из миллионов человек, причастных к ракетно-космической эпохе, был свой старт, когда они осознанно сделали выбор или когда были вовлечены обстоятельствами в эти исторические свершения.Если бы было возможным создать, подобно географической, карту людских судеб, то на месте маленькой точки с названием Байконур на бескрайних просторах Казахстана располагалось бы огромное, глубочайшее море – море гениальных идей, высоких идеалов и устремлений, твердых характеров и трудовых подвигов. В него могучими потоками вливались бы реки жизни миллионов людей, отдающих свой творческий труд, создающих материальную основу великому замыслу. Эти реки питали бы многочисленные более мелкие потоки, а их, в свою очередь, – бесчисленное множество ручейков.Представляя такую карту, убеждаюсь, что причудливая, ветвистая сетка потоков, несущих свои струи в море Байконура, покрывает всю огромную территорию страны, одну шестую часть суши. Да, Байконур создавался всей страной!Многие годы те события либо были окутаны пеленой секретности, либо озвучивались под гром литавр, а суровая действительность порой замалчивалась.Но ведь в преодолении этой суровой действительности и состоял истинный героизм людей.Это были годы моей молодости, активной деятельности, я был участником многих событий того времени, это был мой СТАРТ.Воспоминания, впечатления и размышления о событиях первых лет становления космодрома Байконур легли в основу этой книги.
Цветок в пустыне
______________________________________
Обычно первые впечатления оказываются самыми яркими, самыми точными, самыми запоминающимися. Армейский ГАЗик, прозванный «козликом», прыгал по стыкам бетонного шоссе. Это была моя первая поездка на стартовую площадку («двойку») космодрома Байконур от станции Тюра-Там и поселка Ленинск. Впереди – 40 км тряской дороги, вокруг – бескрайняя полупустыня. Солдат-шофер деловито крутил баранку. Кроме меня в машине пассажиров не было, разговор не клеился, обстановка настраивала на размышления. Думалось, как в этой безлюдной, безжизненной пустыне может быть построен космодром, каков его облик?
Позднее, когда я уже оказался на стартовой площадке, я был поражен величием и необычностью этих поистине циклопических сооружений. Громадный котлован глубиной до 30 метров покатыми стенками уходил под поверхность земли; одна из стенок, одетая в бетон, выглядела как широкий трамплин для лыжников; над котлованом на массивных бетонных колоннах нависла горизонтальная стартовая площадка.На площадке воображение рисовало какой-то фантастический распустившийся цветок из металлических ферм. Это были четыре лепестка опорных ферм, на которые устанавливается ракета; два больших лепестка образовывали фермы обслуживания ракеты; несколько тонких кабель-мачт смотрелись тычинками.
Длинным стеблем от цветка пролегла по степи бетонная дорога с темными прожилками железнодорожной колеи. Величественное, завораживающее зрелище!
Мои дорожные размышления обрели зримый облик: возникшей ассоциацией были египетские пирамиды в такой же пустыне.Много интересного и героического узнал я потом об истории строительства космодрома Байконур. Для запуска ракет наиболее благоприятным является место расположения старта как можно ближе к экватору. С.П. Королёв считал таким местом район Аральского моря, но строить там очень трудно: тяжелый климат, нет коммуникаций, нет промышленной базы.
Спустя несколько лет стали цитировать шутливое высказывание космонавта Владислава Волкова о том, как выбирали место для космодрома: «По максимальной совокупности неудобств. Нужно найти место, куда, во-первых, нелегко было бы добраться любым видом транспорта, начиная с самого современного и кончая таким архаичным, как ишак или верблюд. Но этого мало. Надо, чтобы местность была пустынной.Обязательное условие – это песок! Причем, песка должно быть много, очень много. И если подует ветер, то этот песок должен висеть в воздухе, чтобы в трех шагах ничего не было видно. Желательно, чтобы он попадался в борще и котлетах. Это для того, чтобы ты помнил, что дома тебя ждет жена с вкусным обедом. Если ты нашел такое место, значит, оно подходит для строительства космодрома».Сергей Павлович Королёв с большой требовательностью отнесся к выбору места для космодрома. Он отверг 37 вариантов мест, на осмотр которых выезжал сам; по 38-му варианту велел сделать макет стартового комплекса, продуть в его присутствии в аэродинамической трубе и только после этого подписал проект. Главным инженером проекта космодрома был А.А. Ниточкин. 19 августа 1955 года началась стройка.Начальником строительства был назначен главный инженер главного управления Министерства обороны генерал М.Г. Григоренко, Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии.Михаил Георгиевич Григоренко был легендарной личностью, его жизнь была тесно связана с важнейшими событиями в стране: стройки индустриальных гигантов первых пятилеток; все годы войны, оборонные сооружения в Литве, операция по разминированию перед штурмом Кенигсберга; строительство полигонов для испытания атомных бомб, ракетных, зенитных противоракетных полигонов; строительство шахтных пусковых установок баллистических ракет. Мне, как мариупольцу, особенно приятно отметить, что Михаил Георгиевич начинал свою деятельность на заводе «Азовсталь», куда был направлен лично наркомом Серго Орджоникидзе. Здесь он работал прорабом, затем – заместителем начальника строительной организации, которая возводила первую и вторую доменные печи. Эпопея строительства космодрома заслуживает отдельной повести. Никакие метафоры и прилагательные высших степеней сравнения не в состоянии описать неимоверные трудности и сложности строительства, энтузиазм и героизм строителей, напряженность и накал работ в жесточайшие сроки.
1 сентября 1956 года закончены строительные работы, начался монтаж стартового оборудования.В январе 1957 года проведена «примерка» макета ракеты, была опробована работа всех механизмов и систем стартового комплекса. В апреле 1957 года был подписан акт сдачи старта. От первого колышка, забитого геодезистами в безлюдной пустыне, до завершения строительства циклопического сооружения прошло всего 600 дней! А ведь кроме стартового комплекса были сооружены гигантский монтажно-испытательный комплекс для сборки и испытания ракет, огромные хранилища жидких компонентов топлива, шоссейные и железные дороги; построены гарнизонные службы и жилой поселок Ленинск для семей военнослужащих. 15 мая 1957 года небо над Байконуром озарилось ярким ракетным «хвостом» первой запущенной ракеты. Это был салют величию человеческого труда. В этот день на Байконуре впервые прозвучала команда: «Ключ на старт!»
Аты-баты, шли солдаты…
________________________________________
Июль 1949 года. Несколько раз в неделю на улицах Мариуполя залихватски раздавалась строевая песня:«Раз, два, три калина. Чернобровая дивчина…»
По улице маршировал странный отряд, привлекая внимание прохожих, они в недоумении останавливались, провожая удивлённым взглядом орущих песню, пока те не скрывались за углом.Не удивляться этому было сложно: отряд, состоявший из молодых ребят, представлял собой опереточную картину. Одежда юношей пестрила разнообразием: клетчатые и полосатые рубашки, разноцветные майки, на ногах – туфли, сандалии, тапочки. Высоко вскинутые чубатые, стриженные и даже бритые, блестевшие на ярком солнце, головы с энтузиазмом выводили задорную песню.Но самое странное – парни шли с оружием. Правда, оружие было бутафорское: винтовки – с просверленными стволами, а у большинства отряда и вовсе деревянные.Командовал отрядом строевой капитан в вылинявшей армейской гимнастёрке, в стоптанных сапогах. Планшетка, болтающаяся на узком ремешке, ритмично била его по ягодицам. Но команды его звучали зычно и властно:
– Шире шаг! Запевай!Я был одним из этих «бойцов», слушал и выполнял эти команды несколько раз в неделю. Только что окончена учёба в средней школе, сданы экзамены на аттестат зрелости. Весь отряд состоял из таких же ребят.
Перед нами стоял выбор – как строить жизнь дальше. Время было послевоенное, тяжёлое, полуголодное. Многие «пацаны» уже вынуждены были идти работать, многие поступали учиться в профессионально-технические училища: там одевали и кормили; некоторых уже призвали в армию – поэтому ребят с полным средним образованием было очень мало. И вот городской военный комиссариат «изобрёл» метод комплектования высших военных училищ выпускниками средних школ путём прессинга и муштры, лишением возможности выехать и сдавать вступительные экзамены в вузы. Мы через день получали повестки с требованием явиться в военкомат.Во дворе военкомата стоял казенный желтый облупленный стол, за ним восседал бравый подполковник – военный комиссар, иногда с ним рядом находился представитель одного из военных училищ. Неотъемлемыми атрибутами на столе красовались графин с водой, стакан, гроссбух и скромные проспекты о военных училищах.Нас выстраивали на плацу перед столом, затем следовало выспренное выступление комиссара, и звучала команда:– Кто готов записаться на учёбу в военном училище – выйти из строя!Чаще всего шеренга строя оставалась ненарушенной.После нескольких неудачных попыток убедить нас, выдавалось «оружие» и следовали команды:
– В колонну по четыре становись!
– На плечо!
– Шагом марш!
– Запевай!
И опереточный отряд часа два оглашал город песнями, удивляя прохожих на улицах.После возвращения во двор военкомата проводилась повторная процедура уговоров и угроз призвать в армию, затем нас отпускали. Через день-два всё повторялось вновь.В таких условиях приходилось готовиться и сдавать экзамены для поступления в ВУЗ, естественно, только в нашем городе, так как документы призывника военкомат изъял и не выдавал. Мой выбор был сделан значительно раньше, изменить его уже не могли ни уговоры, ни маршировка; выбор стал убеждением и был принят не спонтанно, а после серьёзных размышлений.
В военные и послевоенные годы я насмотрелся на сотни разбитых, искореженных, сожженных самолётов, машин, танков, орудий; горы этих обломков, как терриконы, возвышались на заводе, ожидая переплавки. Война, военные действия – это разрушение. А мне хотелось создавать новое, новые машины, особенно было страстное желание проектировать самолёты.Военная служба меня не прельщала, я думал и надеялся, что на этом она и закончится. Однако, поступив в институт, – такое еще было тревожное послевоенное время, – пришлось два года серьезно обучаться военному делу, участвовать в тактических ученьях, дважды по сорок дней пройти лагерные военные сборы. Учебная программа соответствовала программе среднего военного училища. Так я стал лейтенантом бронетанковых войск.И вот теперь мне предстояло не с бутафорской винтовкой, не на учебном полигоне и не в течение сорока дней, а с грозным ракетным оружием и в течение пяти лет провести в настоящей армейской обстановке.
По прибытию на Байконур, после оформления всех документов, пропусков, поселения в гарнизонной казарме, предстояла первая встреча с боевыми расчетами, обслуживающими заправщики. Знакомство с членами экипажа состоялось на стартовой площадке у заправщиков.Командир экипажа – молодой лейтенант Герман Малинин – по-военному представил каждого бойца:
– Рядовой Смирнов, рядовой Пустяков, ефрейтор Литвинов…
Всматриваясь в эти молодые лица, я думал о том, что предстоит познать характер и способности каждого из них, подготовить к выполнению тяжелых работ, воспитать уверенность в своих силах.Это была первостепенная задача, возлагаемая на представителей промышленности в первое время работы всего комплекса космодрома. Я понимал, что в таком ответственном и опасном деле, как ракетная боевая техника, недопустимы не только сбои в работе, но и малейшие погрешности. Они могли привести к невыполнению задач, материальному ущербу, авариям и, что самое страшное, к гибели большого числа людей. Люди и техника – это нераздельное единство, от четких, точных согласованных действий которого зависит успех любого дела.И как это ни странно, статистика показывает, что сбои в работе чаще происходят по вине человека. Проблем с техникой у меня не было, я прошел все этапы – проектирование, изготовление, испытания – и поэтому знал заправщики досконально. Отдав честь строю и скомандовав: «Вольно!», я уже по-цивильному пожал руку лейтенанту, поздоровался с солдата-ми, представился и перешел на более непринужденную беседу.Контакт был установлен.Надо отдать должное кадровым воинским службам: они комплектовали экипажи толковыми ребятами, многие имели среднее образование, опыт работы со сложной техникой. Так начались мои армейские будни.
Крылатое время
________________________________________
Дальние поездки располагают к размышлениям и всегда полны неожиданностей.
Оценить стремительность технического прогресса можно по развитию транспорта, что я испытал на собственном опыте в длительных и далеких поездках.
В 1957-1963 годах нужно было часто выезжать на космодром Байконур: шла отработка всех систем, производились частые пуски ракет разного назначения.
В те годы преодолеть расстояние от Мариуполя до Байконура было непросто и долго: сначала поездом ехали до Москвы, а далее – в направлении Ташкента до станции Тюра-Там; это занимало 95-110 часов, практически 5 суток.
Воздушный путь также был не легче при том состоянии авиации: из Мариуполя до Донецка – на «кукурузнике» АН-2, из Донецка до Москвы – на ЛИ-2; из Москвы до аэропорта Джусалы в Казахстане – на ИЛ-12 или ИЛ-14.
Добрые, милые труженики ИЛ-12 и ИЛ-14! Когда я, измученный двухчасовой качкой в стареньком вибрирующем и грохочущем ЛИ-2, сидя на жесткой лаве вдоль фюзеляжа и хватаясь за соседа при «падении в воздушную яму», прилетал из Донецка (Сталино) в Москву, они для меня казались верхом совершенства! Дальше – полет на ИЛе.Здание аэропорта Внуково в то время выглядело скромным особнячком.На втором этаже, в левом крыле, возле газетного киоска в определенные дни, особенно зимой, перед рейсом Москва-Ташкент можно было наблюдать странную группу людей. Они оживленно приветствовали друг друга, для полета на юг были странно одеты в теплые летные куртки, унты, меховые кожаные шлемы. У всех них в карманах лежали билеты до почти безвестного, маленького аэропорта Джусалы в Казахстане.Нам, знающим, куда мы летим, представлялись нелепостью все предпринимаемые меры секретности, связанные с Байконуром.
Не надо было быть шпионом «о семи пядей во лбу», чтобы понять, куда периодически вылетают эти «странные» группы. Полет от Москвы с двумя промежуточными посадками Пенза-Оренбург или Куйбышев-Актюбинск занимал 10 часов. Поэтому, естественно, воздушный вариант был предпочтительней по времени.Из самолета в Джусалах мы вываливались измученные качкой, шумом, взлетами и посадками, треволнениями о нелетной погоде. Но из Джусалов предстояло еще проехать на поезде около 100 км до станции Тюра-Там и уж оттуда на машине до Байконура. И вот однажды я узнаю, что в аэропорту Джусалы есть вертолетная площадка, куда прилетают военные вертолеты со специального аэродрома «Ласточка», обслуживающего Байконур.Мой спутник, москвич Константин, знал об этом и уже пользовался такой возможностью. Мы решили попытать счастья и воспользоваться этой возможностью. Надо только разыскать военный экипаж вертолетчиков и упросить их взять с собой в вертолет.
Джусалы был тогда маленьким, почти сельским аэропортом с открытым летным полем, без обычных строгостей.Прилетающие из Москвы самолеты всегда встречали два казаха – служащие аэропорта. Мы их уже хорошо знали, они всегда приветливо улыбались, а один из них – постарше, без глаза, видимо, участник войны, поднимая руку вверх, говорил:– Скоро будем небо смотреть! Радио слушать!Мы желали им хороших новостей. «Игра в секретность» состоялась.
Мы быстро нашли вертолетную площадку, на ней стоял вертолет, вокруг него суетились два военных техника, готовили вертолет к вылету.Вскоре подошли два молодых лейтенанта, как оказалось, это был экипаж вертолета. Они мило, ребячливо смеялись и беззаботно болтали в ожидании окончания осмотра вертолета.– Хорошие ребята, – сказал Костя, – будем действовать.
А погода здесь была казахстанская: звенело морозцем солнечное утро, порывы пронизывающего ветра с песком хлестали в лицо. Мы подошли к летчикам, изложили свою просьбу, предъявили документы, командировочные удостоверения. Видимо, наши лица выражали и усталость, и надежду, и причастность к общему делу, что вызвало расположение к нам, и они быстро согласились нас подвезти. Мы радовались удаче судьбы, предвкушая быстрое прибытие на место, тепло гостиницы, возможность выспаться.И вот – желанный миг! Техники закончили осмотр, вышли из вертолета.– Сейчас полетим! – обрадованно вздохнули мы.
Но, как неожиданный удар грома, прозвучало их заключение:– Вертолет неисправен, вылет запрещаем!Мы замерли, надежды разрушились.
Но летчики подошли к «технарям», посмотрели в неподписанный ими полетный лист, так же мило улыбаясь, обменялись с ними энергичными фразами, решительно заявив:
– Ерунда, нужно доставить груз, мы только смотаемся туда и обратно.
И, уже стоя в двери вертолета, пилот обратился к нам:– Ребята! Вы летите? Не бойтесь, я вас высоко не подниму, только на 150 метров!
На выбор оставалось лишь одно мгновение. Мы с Костей молча переглянулись и, движимые какой-то интуитивной силой, ринулись в вертолет.Через минуту зарокотал мотор и вертолет начал набирать высоту. Только спустя несколько минут мы осознали, что летим на неисправном вертолете и под нами действительно 150 метров до твердой мерзлой земли.
Теперь наши взоры были прикованы к иллюминаторам, а уши настороженно ловили каждое изменение в рокоте мотора. И каждый раз, когда вертолет проваливался вниз, а земля в иллюминаторе стремительно приближалась, или когда звук мотора менял свою тональность, мы, естественно, замирали и почему-то крепче держались за сидения. Страха не было, были напряженность и ощущение за-медленного течения времени; спокойная работа летчиков вселяла уверенность!
Это был мой первый в жизни полет на вертолете. «Где грань между оправданным и неоправданным риском? – думалось мне. – И всегда ли человек в состоянии сделать такую оценку еще до поступка? Сколько важных и нужных поступков было бы не совершено, если бы люди не рисковали!». Через 40 минут полет благополучно завершился, мы прибыли на Байконур. Уже на земле, делясь впечатлениями о полете, летчики пояснили, что вертолет «проваливался» вниз, когда под ним была Сыр-Дарья, степное озеро или солончаковая поляна, а тональность звука менялась при каждом изменении угла атаки лопастей.
Расставаясь, мы крепко пожали руки этим молодым решительным ребятам; у всех четверых улыбки на лице выражали взаимное удовлетворение и причастность к одному большому делу. Это был случай, когда выбор нужно было делать мгновенно, времени на раздумья и анализ ситуации не было. Такой выбор – рискованный, интуитивный, решительное значение при этом приобретает общее эмоциональное и психологическое состояние.
Прошло всего три года, и из Москвы в Ташкент стали летать самолеты ТУ-104. Уже первый полет в этом самолете, его комфортный салон, отсутствие «болтанки», милые улыбки красивых стюардесс, изысканный завтрак на высоте уже не 150-ти, а десяти тысяч метров – все это явилось убедительным и приятным доказательством стремительности технического прогресса.
Идет заправка
________________________________________
Монотонный шум в наушниках шлемофона прервала команда:
– Заправка продуктом ОЗО через 10 минут. Доложите готовность.
– Расчет 05 к заправке готов.
Мы с командиром экипажа заправщика в шлемофонах продолжаем отслеживать команды. Заправщик шлангами соединен с системой заправки ракеты, солдаты экипажа заняли рабочие места. Рядом – устремленная в небо ракета.
Невольно в эти 10 минут мысленно прослеживается огромный труд больших коллективов людей, кто создает и готовит в полет всю эту фантастическую сложность, которую мы называем ракетно-космической техникой.Сборка ракеты-носителя и космического аппарата, пристыковка аппарата к носителю, многочисленные проверки узлов, агрегатов, приборов, комплексные проверки – вот далеко не полный перечень работ, которые выполняются еще в монтажно-испытательном корпусе (МИК). Далее следует доставка ракеты на стартовую позицию, установка ее в вертикальное положение, проведение огромного комплекса предстартовых операций и проверок, заправка ракеты компонентами топлива – все это до того, как последует команда: «Приступить к заправке!»
Важное место в обеспечении полета занимает заправка ракеты и космического аппарата топливными компонентами, от нее во многом зависит успех всего космического эксперимента. При недозаправке ракеты из-за нехватки топлива двигатели проработают меньше расчетного времени, головной блок не достигнет заданной скорости и сойдет с расчетной траектории.Перезаправить ракету также недопустимо, потому что весь режим полета рассчитан с высокой точностью на определенный стартовый вес.Особенно важная и ответственная задача – выполнить заправку, не допустив пролива агрессивных и легко воспламеняющихся компонентов. Все типы ракет, включая ракету Р-7, разработанные С.П. Королёвым, заправлялись керосином, жидким кислородом и концентрированной перекисью водорода (продукт ОЗО). Пролить топливо – значит подвергнуть ракету, стартовый комплекс и людей опасности быть уничтоженными прямо на стартовой площадке.
В нашем ведении были заправщик керосина и заправщик перекиси водорода.
Истекают десять минут. Еще и еще раз всё проверяем. Два солдата в специальных защитных костюмах, в защитных касках, в специальных перчатках находятся у сливных шлангов, они уже проверили герметичность соединений. Третий солдат в таком же облачении с брандспойтом в руках находится рядом и готов в любую минуту нейтрализовать водой пролив перекиси и загасить возгорание. Четвертый – внутри заправщика управляет аппаратурой системы сжатого воздуха. У главного пульта управления в заправщике – я и лейтенант Малинин, оба в шлемофонах, оба на связи с оператором заправки ракеты.На первых пусках, когда шло обучение экипажей, в том числе и командиров, мне приходилось выполнять полностью роль командира экипажа, затем, по мере овладения ими знаниями и навыками работы, всегда, при всех пусках – быть на параллельной связи и «подстраховывать» действия командира и экипажа.
Все проверено, все готово! Волнение подготовки и ожидания ушло, появилось какое-то чувство уверенного сосредоточения, обостренного внимания. Это состояние теперь будет сохраняться до завершения заправки.
– Приступить к заправке блока «А» продуктом ОЗО, давление – полтора! – скомандовал шлемофон.
– Есть заправка блока «А», клапан открыт, давление – полтора!
На пульте управления открыт клапан магистрали к блоку «А» ракеты, в емкость заправщика поступает сжатый воздух давлением 1,5 атмосферы и вытесняет перекись в бак ракеты. Теперь наши взгляды неотрывно следят за приборами, отслеживающими давление воздуха и уровень перекиси в емкости заправщика.
– Давление – две и пять десятых! – командует оператор.
– Есть две и пять десятых! – это значит, что заправка вышла на основной режим.
Чтобы представить сложность техники, напряжение и опасность работы по выполнению заправки, следует сказать о самих заправщиках. Заправщики ракеты топливом – это не поливальные машины и находится в них не пресная водичка!
Особенно опасна концентрированная перекись водорода. Это – сильнейший окислитель. Повышение температуры, резкий удар, быстрое изменение освещенности, соприкосновение с медью, органическими веществами или острыми кромками в магистрали – все это приводит к быстрому разложению перекиси, самовоспламенению и взрыву. А в ёмкостях заправщика находится 8-10 тонн перекиси!Заправщик перекиси водорода – это большой железнодорожный вагон, внутри которого размещены ёмкости для перекиси, система их подогрева, тепловой водяной котел с форсунками, насосные системы, система сжатого воздуха, регулирующая и запорная арматура, система дозирования, система контроля уровня с радиоактивными датчиками, набор специальных шлангов для соединения заправщика с магистралями заправки ракеты. Заправщики выполняют еще две важные функции: дозирование и термостатирование заправляемых компонентов топлива.Заправщики должны перекачать в баки ракеты определенные расчетные дозы компонентов топлива с точностью до двух процентов.Погрешность при заправке свыше двух процентов может дать отклонение в весе, соизмеримое с весом полезной нагрузки, и свести на нет самую возможность вывода на орбиту полезного груза. Компоненты топлива при заправке в ракету должны иметь расчетную, наиболее оптимальную температуру. Керосин охлаждают до минимально допустимых температур, для того чтобы максимально повысить его плотность и уменьшить объем. Это позволяет наилучшим образом использовать объем топливных баков ракеты.Перекись водорода зимой требуется нагревать до достаточно высокой положительной температуры, наиболее оптимальной для осуществления химической реакции в системах ракеты, а летом – охлаждать, чтобы при перегреве не произошла самопроизвольная реакция распада.
– Снизить давление до единицы! – поступает команда.
– Есть давление – единица!
Это значит, что заправка блока «А» подходит к концу, выполнен переход на малый расход, чтобы предотвратить гидроудар и перелив перекиси.
Так происходит заправка всех пяти блоков ракеты-носителя.
Когда поступает команда: «Заправка продуктом ОЗО закончена! Всем расчетам отбой!» – расслабляться некогда. Надо отсоединить шланги заправщиков от коммуникаций площадки, слить и нейтрализовать остатки продукта, уложить шланги в ячейки для хранения, привести заправщики в походное состояние.
По громкой связи ведется обратный отсчет времени, до старта ракеты остается 30 минут.Мы выходим из заправщика, вдыхаем степной воздух с чувством удовлетворения от выполненной напряженной работы. Мотовоз уже рокочет рядом, делая маневры, чтобы увезти все вагоны-заправщики со стартовой площадки на удаление один километр.Фермы обслуживания отводятся в горизонтальное положение, и ракета предстает перед взором во всем своем величии и великолепии. Она сравнима разве только с невестой – в такой же ослепительно белой фате из инея, образовавшегося от жидкого кислорода.Через несколько минут, уже с расстояния один километр, мы наблюдаем за стартом. Двадцать миллионов лошадиных сил, приданные ракете от бушующего пламени сгорающего топлива, стремительно выносят ее в просторы космоса. Громовые раскаты слышны на многие километры, ослепительный свет озаряет пустыню.
Армейская жизнь
________________________________________
Как только закрывалась дверь вагона и поезд Москва-Ташкент, простояв здесь всего две минуты, мчался дальше на юг, начиналась армейская жизнь. Безвестная, затерявшаяся в безбрежной степи станция Тюра-Там, представлявшая собой два приземистых здания, в каждый мой приезд казалась мне «Буранным полустанком» из романа Чингиза Айтматова. Выбор места проживания был небольшим: или жить в военном поселке Ленинск, где жили офицеры с семьями, и дважды в день трястись по сорок километров на «мотовозе» (так звали воинский служебный поезд) до стартовой площадки, или поселиться в гарнизонных казармах рядом с площадкой – «двойкой». Я, как и большинство командированных, выбрал второй вариант: комфорта здесь было меньше, но зато я постоянно находился рядом с местом работы и при перерывах или окончании авральных работ мог отдохнуть в казарме в любое время суток.
Первый визит – здесь же, на станции, к военному коменданту. После предъявления ему документов и удостоверения о командировке в в/ч 11284 (этот номер остался в памяти на всю жизнь), он связывался по телефону с комендан-том «двойки». Теперь оставалась только ждать и балагурить с комендантом.
Мне, как старожилу, уже не нужно было каждый раз оформлять документы, мне выдали постоянный пропуск, который при отъезде сдавался коменданту «двойки». По звонку со станции за мной посылался «газик», а с шофером передавался пропуск.
Спустя час раздался сигнал автомобиля, солдат-шофер вручил мне пропуск, и замелькала знакомая белая лента бетонки. Каждый раз, подъезжая к гарнизону, вспоминались строки: «Здесь моя деревня, здесь мой дом родной». «Деревня» располагалась слева от бетонки на слегка покатой площади из двух квадратов со сторонами примерно по 100-120 метров, очерченных параллельными подъездными дорогами. По периметру одного из квадратов, образуя строгое по ранжиру каре, стояли по три в ряду деревянные щитовые утеплённые казармы. Это и был наш «дом родной».Во втором квадрате располагались гарнизонные службы: пожарное депо, казармы для солдат, котельная, столовая.Вот на этом островке среди необозримой пустыни пришлось периодически жить на протяжении нескольких лет.
Верховной властью здесь был комендант гарнизона, его «офис» располагался в отслужившем свой век железнодорожном вагоне и именовался «сороковым вагоном». Здесь же, в вагоне, находился радиоузел громкой связи. Комендант, бравый капитан, всегда встречал приветливой улыбкой – ему, видимо, было приятно общаться с прибывшими с «большой земли» людьми. Он делился гарнизонными новостями, отмечал командировку и расселял по казармам. Дальше шла процедура получения постельного белья.В одной из казарм располагались комната кастелянши и склад белья и одеял. Я открыл дверь…
Попробую описать мои впечатления в первый приезд ранним летом. Мне показалось, что от дорожной усталости у меня перед глазами замелькали черные точки, которые затем превратились в рой мух. Сквозь эту зыбкую вуаль я увидел на топчане эдакую дородную украинскую Солоху, что-то жующую и лениво отмахивающуюся от мух газетой. Рядом стоял стол с какой-то снедью, а над топчаном возвышались стеллажи с одеялами. Кастелянша лениво опустила свои пухлые голые коленки, встала, утерла со лба пот и равнодушно, привычными движениями выдала мне белье. Тяжело было этим вольнонаемным женщинам выдержать жизнь в таких условиях, сюда ехали женщины со сложной судьбой, они долго здесь не задерживались.
В первый день поселения в казарму задавался традиционный вопрос:
– Ты в преферанс играешь?
Положительный ответ одних радовал, других – нет. Дело в том, что играющие в преферанс засиживались далеко за полночь, шумели, курили, получали удовольствие, а вот не играющему соседу по комнате было совсем не весело.
Став опытней, мы стали поселяться со своими коллегами из команды стартовиков В.П. Бармина. Так, я жил постоянно с Эмилем, конструктором КБ Бармина, и Николаем Реутовым, начальником КБ из Нижнего Тагила, куратором заправщиков кислорода. В армейских условиях человек быстро меняет свои пристрастия и привычки, оперативно вырабатывает в себе способность приспособляться к трудностям, находит возможности и средства сделать армейскую жизнь более комфортной. Чтобы разнообразить питание, мы привозили с собой запасы консервов, сала, лука, чеснока, пополняя их здесь картошкой, сыром, сельдью, купленными в гарнизонной лавке. Обедали в офицерской столовой, завтраки и ужины, преимущественно, готовили себе сами, особенно ужины, так как столовая к вечеру закрывалась. Еще одним обязательным предметом, который привозили с собой, был спасительный порошок «Peretrum». Дело в том, что труднее, чем с ядовитыми фалангами, нам приходилось бороться с мерзкими и невидимыми клопами, которые в отдельные годы появлялись в казармах. Тогда в ход шел этот порошок, ядовитый, вонючий и, как позднее признали, вредный для здоровья людей.
В жизни на площадке время воспринималось в трех метаморфозах: стремительное, нормальное, мучительно тягучее.Часы работы проходили быстро. Наполненные смыслом, они были интересными, захватывающими, а в некоторых напряженных случаях пролетали стремительно. Даже закончив работы, не хотелось уходить с заправщиков, члены экипажей стали близкими, интересными ребятами, с ними стало приятно общаться. Когда заканчивались работы, наступало нормальное, свободное от работы время, которое надо было чем-то заполнить. В одной из казарм оборудовали кинозал, три-четыре раза в неделю вечером там «крутили» фильм; нам было все равно, какой. Маленький кинозал представлял собой обычную большую комнату с плоским полом, с обычными домашними стульями, поэтому все стремились пораньше занять лучшие места, а во время показа из задних рядов звучали раздраженные реплики:
– Уберите головы!
– В синей куртке, передвинься вправо!
Завязывалась пикирующая, легкая, больше для юмора, перебранка, дополняющая диалоги на экране.
В остальные вечера ходили друг к другу, где-то собирались посиделки, жарили картошку, открывали консервы, пили чай, засиживались за полночь. На площадке действовал «сухой закон», но, что грех таить, кто-то привозил, у кого-то был спирт для работы, и ребята себе позволяли «по маленькой». Но пьянства не было, сознание ответственности за дело и за безопасность сдерживало.
Мучительно тягучим становилось время после запуска ракеты, когда ожидался следующий запуск и отъезд домой не разрешался. Ожидание иногда растягивалось на две и более недели, и вот тогда на тебя наваливались тяжесть пустыни, монотонность дней, вызывающие уныние. Уже перечитаны все книги, уже по два раза пересмотрены все фильмы, уже пересказаны все анекдоты, все чаще и продолжительнее стали периоды молчанок в комнате.Человек в такие дни замыкается, по вечерам выходит на бетонку и под звездным небом долго бродит по степи, делясь с ней своим одиночеством, только здесь понимая глубину чувств М.Ю. Лермонтова:
«Выхожу один я на дорогу,сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,и звезда с звездою говорит».
О чем только не передумывалось, что только не вспоминалось в эти вечера! Какой-то таинственный шорох пустыни, звон насекомых, свежий ночной ветерок снимали напряжение.В такие дни ожидания для смены обстановки представлялась возможность съездить в городок Ленинск и в станционный поселок Тюра-Там. Ленинск располагался на берегу Сыр-Дарьи, он только-только застраивался каменными домами, были уже магазины, гостиница, но вокруг еще желтела песками степь.Очень трогательно выглядел «парк» на берегу реки: несколько сотен жердочек торчало из земли, на каждой – навешена бирка. На бирках можно было прочесть: «Рядовой Игнатов», «Рядовой Фоменко», «Рядовой Акимбаев» и так да-лее. Эти саженцы деревьев, составлявшие будущий парк, были высажены солдатами, закреплены за каждым из них; они должны были их поливать из реки, ухаживать за ними, пока они примутся и начнут расти. В то время на каждой жердочке, кроме бирки, было всего по несколько листиков.
Стояла жара. Река манила. Я бросился в воду, предвкушая удовольствие, но сразу не ощутил азиатский характер Сыр-Дарьи. Вода была очень мутная от песчаной пыли, течение стремительное, на страже реки вода холодная, а на отмелях – неприятно теплая.После Сыр-Дарьи Азовское море становилось милее.
Запомнилась одна встреча в поселке Тюра-Там. Песчаные улочки петляли между приземистыми глинобитными домиками, составляющими основной жилой массив поселка.После украинских сел с аккуратными домами со светлой белизной стен и яркой разноцветной окраской окон со ставнями, здесь домики представлялись желтыми глинистыми слепками, с глухими стенами, окон было мало, и они были небольшими. Это диктовалось холодным и ветреным климатом зимой и жарой летом. Многие дворы окружала глиняная стена (ограда) – такая же желтая и унылая.
Изредка встречались местные жители. Казахов-мужчин мы видели чаще, к их облику мы уже привыкли, женщин видели реже. Почему-то здесь женщины в длинных одеждах и платках показались бронзовыми и иссушенными солнцем.На одной из улочек навстречу мне двигалась фигура, необычный облик которой заставил меня остановиться.Это был высокий, стройный пожилой мужчина в черной длиннополой черкеске с газырями, подпоясанный узким ре-мешком с чеканкой, на котором болтались пустые ножны для кинжала, на голове – мохнатая папаха. Явление, скажем, в высшей степени неожиданное! Как я потом разузнал, это был один из чеченцев, выселенных с Кавказа в Казахстан.Я невольно пошел за ним. Через несколько минут он зашел в такой же, как все, глинобитный дом. Над распахну-той дверью дома была прикреплена вывеска с надписью на казахском языке. Я не удержался от того, чтобы тоже зайти в дом. То, что я там увидел, было второй неожиданностью, как и встреча с чеченцем.В просторном, на весь дом помещении, слабо освещенном двумя маленькими оконцами и свисающей с потолка электрической лампочкой, в центре стоял старый биллиардный стол, зеленое сукно на нем местами было протерто, сетки на лузах оторваны. Вдоль стены стояло несколько разноликих стульев, у двери на лавке покоился объемный бак с водой, рядом – алюминиевая кружка. Два казаха сидели на стульях, наблюдая за двумя играющими с киями в руках.Вошедший чеченец вел себя как-то по-хозяйски, из чего я сделал вывод, что он и был здесь главным. По всей видимости, эта биллиардная считалась чем-то вроде местного клуба.Я не стал привлекать к себе внимания и, промолвив от неожиданной картины что-то невнятное, поспешил выйти.
...Конечно, цивильному человеку переключение на армейскую жизнь и сама армейская жизнь даются тяжело, и я часто вспоминал, как, горланя песни в строю с деревянными винтовками, я был близок к такой всей жизни. Сейчас здесь на космодроме я видел жизнь молодых еще офицеров и офицеров с семьями и понимал, как им тяжело. Мы подолгу говорили об этом с Германом, его тянуло в Москву, там оставались молодая жена, родители. Сменялись экипажи, демобилизовались солдаты, уезжали командированные представители промышленности, а они, офицеры, оставались. После таких размышлений моя армейская жизнь уже не казалась трудной, ибо она была временной.
Зарево в пустыне
________________________________________
Знаете ли вы, что такое пустыня? Открыв «Словарь русского языка» С.И. Ожегова на букве «П», вы прочтете: «Пустыня – большое пространство со скудной растительностью или вовсе без нее».Лаконичная, сухая характеристика! Мне предстояло несколько лет работать в этой неизведанной для меня пустыне, познать ее суровый нрав, такой изменчивый, как оказалось, в разное время года.Первое, что потрясает нас, жителей городов, – это «большое пространство» вокруг тебя: горизонт, плоская равнина и по всей окружности до самой линии горизонта взгляду не на чем остановиться. Ни наша степь, ни морское побережье не могут создать такого впечатления.Вероятно, только в открытом море вне видимости берега человек на небольшом судне испытывает подобное.
На космодроме работали люди, приехавшие из разных мест с разным климатом, и они по-разному воспринимали пустыню в разное время года. Летом в жесточайший зной, под испепеляющими лучами солнца, обдуваемые сухим, насыщенным песчаной пылью воздухом, хуже всех чувствовали себя прибывшие из Ленинграда, Нижнего Тагила и других северных городов. При малейшей возможности они обливались водой, а вечером, ложась в постель, накрывались влажными простынями.
Летом самым посещаемым местом были две кабинки летнего душа под открытым небом возле столовой, это было также единственное место, где мы могли помыться.Труднее всего было бороться с жаждой. Местная вода имела неприятный привкус и крайне высокую жесткость: на дне графина, наполненного водой вечером, утром образовывались «барханы» из солей и отстоявшейся песчаной пыли. Если нам, «гражданским», одетым в легкую одежду и обувь приходилось трудно, то каково было переносить жару солдатам, обутым в кирзовые сапоги, одетым в плотные гимнастерки, а во время заправки – в специальные пластиковые костюмы, перчатки и маски?!Во всех определениях понятия «пустыня» есть указа-ние, что это аридная территория. Латинское слово «аридус» значит «сухой». Аридность территорий определяется количеством осадков, выпадающих в год. В аридных территориях, к которым относится пустыня Кызылкум (и Байконур), выпадает в год менее 100 мм осадков, а в экстра-аридных территориях – 20…30 и менее миллиметров в год. Дожди нам только снились. Здесь я встретился с необычным для нас явлением, как я его назвал,– «шелестом дождя». В знойный летний день послышался необычный шелестящий звук, так шумит дождь, но песок был сухим. Подняв руки вверх, я ощутил падение капель дождя, но одежда при этом оставалась сухой,а от песка поднимался горячий поток воздуха. Стало ясно, что капли влаги испаряются, не долетев до земли. Довольствуйтесь шелестом дождя!
Зима для всех была суровой мачехой. Трудно представить ощущения ракетчиков, которые в тридцатиградусный мороз и при пронизывающем ветре работали на двадцатиметровой высоте на площадках ферм обслуживания ракеты. Но, несмотря на их прекрасную экипировку – лётную форму, полярные унты, шлемы, основным согревающим фактором были большой энтузиазм, увлеченность работой, чувство ответственности, уважение и вера в С.П. Королёва.Нас завод одевал скромнее: валенки, ватные штаны, черный нагольный кожух, шапка-ушанка.За такую экстравагантную форму нас прозвали «дворниками». Эффективность такой одежды была относительной: при сорокадвухградусном морозе (наинизшая температура, которую мне пришлось испытать в жизни) и сильном ветре казалось, что идешь в футболке и трусах.Ночью кожух поверх одеяла помогал согреться; бывало, что при сильных морозах в деревянных казармах в кружках на столе к утру замерзала вода.Особенно угнетающим зимой было отсутствие возможности помыться (баню ещё не построили), а командировка могла длиться несколько месяцев.Приходилось искать выход.
– Будем осваивать древнеуральскую баню, – предложил как-то Николай, мой коллега из Нижнего Тагила, куратор заправщиков жидкого кислорода.
В относительно теплый зимний день мы втроем, с кем жили в одной комнате, направились в летний душ.В него из столовой можно было подавать горячую воду. На лейке душа висели сосульки, под деревянным помостом виднелся лед.
– Пожалуйте в Сандуны! – саркастически-любезно пригласил Эмиль, москвич, работник КБ Бармина. – Уральцам – вне очереди, – добавил он, улыбнувшись Николаю.Открыли кран, кабинка наполнилась паром, мы стали разоблачать Колю, как архиерея после всенощной, принимая от него по одной единице одежды, и он, аки невинный ангел, впорхнул в кабинку. После резкого возгласа «Ах!» мы услышали довольное фырканье и мурлыканье от удовольствия.Мы с Эмилем уже с нетерпением предвкушали это удовольствие и точно так совершили омовение. Ощущения непередаваемые!
Представление о безжизненности пустыни ошибочно, оно складывается при кратковременном посещении этих мест. Пожив там долго и исходив много километров, начинаешь видеть и ощущать своеобразную жизнь пустыни.Вот вокруг тебя появляется множество каких-то не-больших рыжих столбиков, раздается свист, и они мгновенно исчезают. Это – суслики и тушканчики! Поверхность земли усеяна миллионами их нор.Присмотревшись внимательно, можно увидеть норки поменьше. Это – пауки, среди них тарантулы и каракурты, и также препротивнейшие и опасные насекомые – фаланги.Фаланги, внешне схожие с нашей медведкой, представляли реальную угрозу. Их укус, особенно весной, заносил в ранку трупный яд, что вызывало резкое заражение, иногда заканчивающееся смертью. Они были повсюду, не только в степи, но и на территории гарнизона, заползали в казармы. Прежде, чем лечь спать, всё постельное белье перетряхивалось и осматривалось. Фаланги и пауки были не лучшими обитателями пустыни.Зато приятные эмоции возникали, когда между сухими кустиками верблюжьей колючки или под большим кружевным шаром перекати-поле суетливо пробегали ящерицы: от наших, зеленых, их отличала серая окраска. Изредка можно было встретить степную черепаху или парящего высоко в небе орла.
На космодроме проходили службу после окончания училищ много молодых офицеров. Еще бессемейные, они, как и мы, жили в гарнизоне, рядом со стартовой площадкой.
– Вы ели свежезажаренную рыбу усач? – обратились однажды ко мне два молодых лейтенанта. Я смутился от такого неожиданного вопроса. Откуда здесь рыба?
– Приглашаем к нам, попробуете, – любезно продолжили они.
Смакуя жареного усача в гостях у офицеров, я узнал от них, откуда рыба.
Оказывается, на глинистых участках пустынь естественным образом возникают «такыры» – большие чашеобразные углубления, где накапливаются дождевая вода и растаявшие снега, образуя озера. Их площадь эквивалентна кругу диаметром 300 метров, иногда и в два километра. Из них поят скот, в них-то и водится рыба.
Между запусками, в свободное время офицеры ездят туда на рыбалку.
Кроме рыбалки, организуются поездки на охоту, на сайгаков. В свое время в степь завезли для акклиматизации сайгаков, они прижились, размножились, и теперь их стада стали многочисленными.Проезжая от железнодорожной станции Тюра-Там до стартовой площадки, всегда можно было увидеть невдалеке от обочины шоссе одну-две группы сайгаков. Эти милые, грациозные, горбоносые, с изящными рожками животные семейства антилоп, размерами с небольшую козу или молодую овцу, стали настоящим украшением пустыни.
Кому посчастливилось побывать в пустыне ранней весной, в апреле, когда растения получают единовременное водное пособие – порцию влаги от растаявшего снега, тот будет поражен и навсегда запомнит удивительную по красоте и размаху картину цветущей пустыни.Сочная, хоть и не очень высокая зелень, безбрежное красно-желтое море – до горизонта – чистых, ярких, вспыхивающих красных и желтых бутонов миниатюрных тюльпанов… Поразительный радостный праздник жизни!Людей захватывает это буйство цветов, тюльпаны повсюду: на пилотках солдат, на ветровом стекле автомобилей, в каждом жилом помещении в стаканчике, баночке, на шлагбауме КПП, даже на фермах стартового комплекса и на столах суровых начальников.Мне несколько раз довелось насладиться этим незабываемым зрелищем.Уезжая домой в конце апреля, после очередного запуска, я собирал несколько букетов этих степных тюльпанов, бережно и изобретательно упаковывал их между влажными губками, чтобы привезти жене к празднику 1 Мая.
Часть тюльпанов предназначалась для подарка стюардессе в самолете или проводнице в поезде. Это были восхитительные и необычные подарки пустыни!
Есть еще одно, чем удивляет пустыня. Это – закат солнца, вечерняя заря. В городе мы видим в узком просвете между высотными домами оранжевую полосу света или светлую каемку облаков, закрывающих солнце. Там же – пылающее небо, зарево, охватывающее почти половину окружности горизонта, расплавленный шар солнца, погружающийся в раскаленную бескрайнюю степь. Ничто не заслоняет и не ограничивает это буйство красок и света.Как символично, что здесь периодически по воле человека так же ярко пылает зарево от взлетающих в небо ракет Байконура!
Небо – с овчинку!
________________________________________
Человек всегда мечтал о полете, стремился в небо, не считаясь с трудностями, даже рискуя жизнью. Яркое солнце разрушило крылья легендарного Икара, полет с колокольни русского лапотного умельца тоже закончился неудачно. Но и после падения, на земле, их взоры были устремлены в небо, такое прекрасное, такое манящее к новым попыткам...Между тем, степь покоилась в ночной тиши; такие безветренные ночи здесь бывают очень редко. Степь без конца и без края, в размашистых восходах и закатах, коричнево-серая, голая, пустая.Чем измерить силу и волю людей, которые в этой степи подчиняют своему разуму и воле гигантскую «сигару», которая, как монумент, стоит на старте? Сознание того, что работы по заправке ракеты уже закончены нормально, без сбоев, что все вагоны-заправщики уже отведены со старта, как обычно, на полтора километра, и мы, члены команды заправщиков, уже свободны – всё это на фоне безмятежной ночи создавало приятное, приподнятое настроение. Старт ярко освещался прожекторами. Ракета, как Снегурочка в белом одеянии, красовалась на опорных фермах, всё было отлично видно до мелочей.У конусной верхушки ракеты курился белый дымок – испарялся жидкий кислород.Тишина… Её нарушали лишь короткие доклады по громкоговорящей связи, которые к нам доносились со старта.
Объявлена пятиминутная готовность, кажется, что течение времени замедлилось, мысленно ведем счёт секундам.Вот белый дымок исчез – закрыт клапан испарения, осталась одна минута до пуска. Подана команда: «Подъём!» – и тишину ночи взорвал грохот, на старте – яркие сполохи огня от включенных двигателей. Спавшую степь потрясла мощная песнь двигателей космической ракеты.
Величаво тронулась она, опершись на огненный столб, всё быстрее и быстрее уходя ввысь.
– Пошла! – в один голос, стараясь перекрыть грохот взлетающей ракеты, подняв головы и размахивая руками от восторга, кричали мы все.
И вдруг на второй минуте полёта оглушительный взрыв потряс землю. Там, где была ракета, образовалось огромное облако пламени, а в нем яркими белыми звёздами сверкали сопла работающих двигателей.В небе пылало триста тонн горючих материалов. Ракетный пакет разделился на отдельные ступени; каждая ступень, объятая пламенем, с работающими двигателями вышла на неуправляемую, непредсказуемую траекторию и, двигаясь по наклонной линии, стала падать на землю.В первое мгновение нас всех сковал столбняк, затем – паника: море огня бушевало всего в полутора километрах от нас, неуправляемая ракета пролетит это расстояние за несколько секунд. Повинуясь инстинкту, понимая, что для спасения нужна защита над головой, все бросились прятаться под вагонами-заправщиками.Но чей-то благоразумный крик: «Там опасно! В заправщиках ещё много топлива» остановил людей.Вот тут-то небо и показалось с овчинку! Этой «овчинкой» была пылающая ступень ракеты, летящая в нашу сторону. Взгляд неотступно следил только за ней. Сознание работало молниеносно, вокруг уже начали падать части ракеты, разваливаясь на мелкие обломки. Выход каждый искал самостоятельно, хотя выбор возможностей был ограничен.Говорят, что в такие моменты перед сознанием проносятся картины всей прошедшей жизни. Возможно, что это так.В моём же сознании в тот момент сильнее всех возникли картины пережитых в детстве бомбежек, охватили те же ощущения, сработали те же рефлексы.Я бросился в небольшую лощинку, припал к матушке-земле, надеясь так укрыться от поражения осколками и обломками. Тяжелые пылающие ступени ракеты падали на землю со взрывом, образуя огненные озера горящих остатков топлива, одна из ступеней пронеслась над нами и упала недалеко от столовой и жилых казарм.Небо еще несколько минут было озарено огромным фейерверком догорающих мелких, более легких, обломков, медленно оседающих вниз.Минуты оцепенения прошли, начали раздаваться возгласы, окликающие друг друга, мы собрали и проверили наличие всех членов команды заправщиков,осмотрели вагоны.К счастью, все остались живы и невредимы, техника также не пострадала.С мрачным настроением мы побрели в расположение казарм, вблизи которых пришлось обходить еще дымящийся черный круг пожарища от упавшей ступени ракеты. Когда я вошел в комнату казармы, передо мной предстала картина погрома: окна выбиты взрывной волной, все усыпано осколками стекла, подушки – на полу, предметы опрокинуты или сброшены со стола. Такое состояние было во всех казармах. Мы завесили проемы окон одеялами, стряхнули осколки стекла и, в буквальном смысле, свалились, не раздеваясь, на кровать, сломленные напряженной работой до запуска и тяжестью произошедшей аварии.Еще длилась ночь.Утром вокруг старта на большой площади и в том мес-те, где находились мы, степь была усеяна обломками ракеты, а на ее коричнево-сером фоне мрачно чернели выгоревшие плешины. Это была одна из крупных и особенно опасных аварий, когда ракета взорвалась над стартовым комплексом и жилищно-бытовыми сооружениями.
Невероятно, но при этой аварии никто не погиб, и я не пострадал. Приведу выдержку об этой аварии из книги журналиста В. Губарева «Космические мосты»:
«…Ракета не прощает небрежности. Ни малейшей. Казалось, все идет хорошо. И вдруг на двухкилометровой высоте ракета взрывается и падает.Отчего? Один из инженеров вспомнил: его отвлекли, когда он завинчивал крышку бачка с перекисью водорода. Проверить, плотно ли закрыта крышка, испытатель забыл. На заседании Государственной комиссии С. Королев сказал:
– Прошу не наказывать виновного. Он честно признал ошибку. Для нас это очень важно. Если люди будут скрывать брак в работе, мы не сможем находить недостатки.Инженера не наказали. Доверие рождало творческую обстановку».
Какой волей, каким самообладанием и уверенностью в своих замыслах обладал Сергей Павлович Королев, чтобы после такой аварии произнести эти слова?
А ведь на его веку таких случаев было немало.
Следует разделить понятия «авария» и «неудачный запуск».
Авария – это мгновенная, самопроизвольная потеря управляемости ракеты, ее разрушение, создающие опасность для жизни людей или приводящие к их гибели, к повреждению или разрушению сооружений и коммуникаций. Аварии случаются редко.
За время моего пребывания на космодроме я стал свидетелем только двух аварий.Одна уже описана, вторая была менее опасной и не такой впечатляющей.
После прохождения команд: «Пуск», «Промежуточная», «Главная» все двигатели вышли на основной взлетный режим, распались опорные фермы, ракета стала медленно подниматься. Через несколько мгновений она слегка наклонилась и огненный «хвост» резанул по стартовым фермам.Не вертикально, как обычно, а по наклонной траектории ракета стала уходить в небо. Это был уже аварийный, неуправляемый полет, отпускать ракету далеко от старта было нельзя.
На некотором удалении от старта по команде с пункта управления ракету взорвали, и она упала в степи.От аварии пострадали стартовые сооружения; две опорные фермы были срезаны, как автогеном, частично разрушены коммуникации.
Причиной аварии стал отказ в работе нескольких рулевых двигателей, что не обеспечило удержание ракеты в вертикальном положении.Пока длился ремонт старта, мы смогли отдохнуть дома.
Чаще бывают неудачные запуски. К ним относятся случаи, когда из-за сбоя в работе какого-то устройства в ракете не достигаются цели, поставленные программой запуска. Ракета нормально уходила со старта (как говорили, «улетела за забор»), а на каком-то этапе полета происходил сбой.Это явление неприятное, но его надо признать нормальным при освоении такой сложной техники, особенно в начальный период работы космодрома.
Первый запуск ракеты с Байконура был осуществлен 15 мая 1957 года, это был неприцельный запуск для проверки поведения ракеты в полете.
Три месяца после этого дня прошли в напряженнейшей работе, запуски следовали один за другим. Надо было добиться поставленной цели: заданной дальности полета и точности попадания.Шла отработка систем, случались сбои, каждый запуск приближал к цели, улучшал результаты, но по большому счету, мог быть отнесен к «неудачному».
И вот настал день 21 августа 1957 года. Космодром Байконур ликовал – ракета «попала в кол»! Такие возгласы значили, что достигнуты заданная дальность и точность полета. А ведь за этим стояло событие большой важности: страна получила грозное оружие – межконтинентальную баллистическую ракету!
Мороз оплошностей не прощает
________________________________________
Нет таких дел и событий, в которых не случались бы неполадки и неудачи.
И чем масштабней дела, тем значительнее от неполадок последствия. Все они – и большие, и малые – имеют свойство проявляться неожиданно и в самый ответственный, напряженный момент.
…Степь звенела и вздрагивала от январской стужи. Ранним заиндевелым утром из монтажного корпуса вывезли ракету и установили на старте.Начался обратный отсчёт времени. По каждой минуте до момента пуска расписан регламент работ для каждой стартовой команды, теперь несколько сотен человек должны работать как один сложный слаженный механизм.
Я шёл на стартовую площадку, ёжась от холода и предвкушая минуту, когда войду в тёплый вагон-заправщик и укроюсь, наконец, от пронизывающего колючего ветра.Но войдя в вагон и увидев встревоженные лица солдат, обслуживающих заправщик, я почувствовал – что-то случилось. Сержант доложил:
– Насос системы водяного обогрева котлов вышел из строя, в нём замерзла вода, и лёд разорвал корпус насоса.
Далее, потупив голову, он начал извиняющимся голосом бормотать какие-то фразы.
Это была прямая вина команды, по оплошности не слившей воду из системы и насоса.Молодые ребята вздремнули в тёплом заправщике, прозевали резкий удар мороза, как это часто случается в казахстанской степи, – это и привело к аварии.
В каком-то оцепенении я выслушал доклад сержанта. Надо было немедленно принимать решение, искать выход из создавшегося положения. Первая мысль – осмотреть насос, определить степень поломки и возможность ремонта. Трещина оказалась сквозной, длиной до ширины ладони.С волнением и надеждой я стал пилить напильником корпус насоса, чтобы определить, из какого металла он изготовлен: если окажется чугун – это крах, нужно ожидать получения нового насоса; если бронза – есть надежда выполнить ремонт сваркой. Из-под напильника посыпались мягкие, красновато-жёлтые опилки. Бронза! Ремонт возможен.Теперь надо было выбрать вариант реализации этой возможности.Первый вариант – доложить о поломке начальству. Доклад начальству о поломке пойдёт «наверх» по инстанциям, разбирательство и принятие решения займёт много времени, это сразу же, с первых этапов сорвёт график регламентных работ и пуск ракеты. При этом, конечно, командиру команды и молодым ребятам-солдатам не избежать суровых взысканий, а проведение работ по ремонту насоса всё равно придётся делать им же.Второй вариант – не теряя ни минуты, приступить к ремонту, взять на себя всю организацию работ, найти опытного сварщика.
Регламентом работ до пуска ракеты предусматривалось: транспортировка заправщика на базу топлива; заправка котлов заправщика продуктом; возвращение на стартовую площадку; получение от ракетчиков расчётных данных на заправку (объёма заправки продукта в каждую ступень ракеты, температуры продукта); подогрев продукта до заданной температуры; дозирование продукта для каждой ступени до за-данного объёма; подсоединение заправщика к магистралям ракеты и, наконец, сама заправка.Командиром экипажа был Малинин – толковый старший лейтенант-москвич, грамотный, знающий технику специалист, к нему уважительно относились солдаты, с ним у меня сложились хорошие отношения.
Я предложил ему план действий:
– Герман, до подогрева продукта по графику работ мы имеем резерв времени в 18 часов. Выполняйте все операции, не нарушая регламента работ. Сейчас же демонтируйте насос из системы обогрева, разберите его. Выдели мне двух солдат, с ними я займусь ремонтом корпуса.
Как стремительно убегало время в эти 18 часов! Где ремонтировать, как ремонтировать, кто сможет отремонтировать?
Эти вопросы заставили забыть и холод, и голод, и усталость.
Я знал, что в составе группы командированных из ГСКБ академика Бармина есть уникальный мастеровой – Володя Седой, он и слесарь, и сварщик, и монтажник. Седой – это не фамилия, он в свои сорок лет стал совершенно седым, всю войну он прошёл на севере, остался милым, добрейшим человеком. Вероятно, и моё решение основывалось на какой-то внутренней уверенности, что Седой поможет, выручит.Надо было только найти его на одном из многих объектов космодрома, определить с ним условия ремонта, получить его согласие и согласие его начальника.Мои надежды оправдались. Немногословный Володя сказал:
– Хорошо, попробую помочь. Нужна латунь для сварки.
После нескольких попыток найти место для ремонта с соответствующим оборудованием остановились на мастерских автоколонны. Солдаты проявили солдатскую находчивость: где и как они нашли латунную трубку, только им известно.К концу дня Володя приступил к ремонту.
Мы с трепетом, не отрывая взгляда, смотрели, как Володя виртуозно, с большими перерывами, чтобы не образовывались трещины, накладывает латунные швы, постепенно закрывая зияющую рану в корпусе насоса.
Вечером, когда отремонтированный корпус насоса доставили на стартовую площадку, заправщик уже был заполнен продуктом. Герман получил от ракетчиков задание и занимался вычислениями объёмов заправки, готовился к дозировке.
Ночью насос был собран, смонтирован в системе, опробован; до начала подогрева по графику оставалось полтора часа.Мы с Германом и солдатами уселись возле тёплого водяного котла. Мерно гудели форсунки, разогревая воду в котле. Говорить, не хотелось, только, обмениваясь взглядами, мы ощущали, как нас наполняет тихое успокоение.
На рассвете все стартовые команды были на местах, включилась громкоговорящая связь, пошли чёткие команды – начались работы по заправке ракеты и проверке всех систем.Ракета ушла в небо в точно назначенное время.
Только теперь появилось осознание того, что эти двое суток прошли без сна и отдыха, без еды, в каком-то стремительном потоке времени, а сейчас день выглядит таким ярким, небо – лазурным и дышится очень легко.
Глашатай на Курском вокзале
________________________________________
Как обычно, после запуска ракеты на несколько суток спадало напряжение, приводился в порядок старт, проверялось состояние заправщиков и всего оборудования.Люди также могли отдохнуть, расслабиться. Но в поведении и настроении солдат экипажа заправщика это не ощущалось. Они были молчаливыми, нахмуренными, какими-то «зажатыми».Вначале мы с Германом считали, что это следствие перенапряжения в предыдущие дни, но потом поняли, что молчаливое умалчивание о произошедшей аварии с «замороженным» насосом держит их в тревожном ожидании.
– Они опасаются взысканий и им неприятно искать и выдавать виноватых, – сказал Герман.
Герман – интеллигентный, чуткий, воспитанный командир, за что я его очень уважал, да и солдаты были хорошими ребятами. Надо было искать выход и снять напряжение.В свободное время, когда весь экипаж собрался в теплом заправщике, разговор состоялся.Я решил рассказать об упущении, случившемся однажды при изготовлении заправщика. Вот мой рассказ.
Однажды поздним весенним вечером людная и шумная площадь перед Курским вокзалом в Москве огласилась многократно повторяемым призывом:
– Кому на Горький – подходи!
Этим глашатаем был я. Что заставило меня решиться на этот шаг? Шёл 1957 год. С завода в город Дзержинск Горьковской области отправили на химическую обработку первый заправщик ракет для Байконура. График прибытия заправщика на космодром, расписанный по дням, контролировался Военно-промышленной ко-миссией и правительством; был назначен срок введения в строй космического полигона и запуск первой ракеты.И надо же было случиться беде: при химической обработке трубопроводов заправщика кислотой разрушились детали фланцевых соединений, изготовленные ошибочно из обычной углеродистой стали.
Ужасный скандал!Во-первых, выявился допущенный на заводе брак; во-вторых, срывался срок сдачи стартового комплекса на Байконуре. Где и как допустили подмену стали, кто совершил ошибку, не проконтролировал документы, принял бракованные детали – установить было трудно, да и времени на это не оставалось. Главный конструктор П.М.Ходос был сразу же вызван «на ковер» в Москву.На заводе в авральном порядке изготовили новые детали из нержавеющей стали. Упакованные в деревянный ящик детали предстояло срочно доставить в город Дзержинск. Ящик оказался увесистым, поднять его могли только два дюжих человека. С тяжёлым сердцем главный конструктор и я готовились к трудной миссии: он – на доклад, а я – для доставки груза. Прямого рейса самолёта на Москву тогда не было, поэтому в Донецкий аэропорт нас доставили на заводской машине.Я не знаю, как удалось Петру Михайловичу добиться, чтобы нас с таким багажом, без предварительно оформленных билетов взяли на ближайший рейс на Москву.Думаю, что одного его красноречия было недостаточно, вероятно, не обошлось без обращения к местным властям и их вмешательства. Два часа полета немного сняли напряжение, как-никак, а полпути уже обеспечено; мерный шум двигателей успокаивал.Разговаривать не хотелось, каждый думал о своём. Я мысленно «прокручивал» варианты доставки груза, теперь уже мне самому без Петра Михайловича.В аэропорту в Москве два носильщика перенесли ящик с деталями в такси, на котором я должен был переехать на Курский вокзал, а далее – поездом в Горький.Прощаясь на аэродроме, Петр Михайлович сказал:
– Если груз завтра утром не будет на месте, я возвращаюсь домой без партбилета и должности!
На Курском вокзале опять два крепких носильщика перенесли ящик в камеру хранения, а я отправился в кассу за билетом на поезд. И вот тут-то и грянул гром невезения! – все поезда на Горький уже ушли, первый будет только поздно утром.Близилась полночь, вокзальная площадь равнодушно шумела, автобусов и маршрутных такси на Горький также не было. Ситуация и чувство ответственности не оставляли никакого другого выбора – любой ценой надо доставить груз.
Разыскав задремавшего городского таксиста, я стал уламывать его ехать в Горький; после долгих уговоров и посулов он, наконец, согласился, но с условием, что я нахожу ещё трёх пассажиров. Так я стал глашатаем на ночном Курском вокзале. Трудность поиска попутчиков в это время усложнялась ещё тем, что я мог взять только тех, у кого нет багажа (шофёр не знал ещё о моем таинственном ящике). Первый раз фразу «Кому на Горький – подходи!» – я робко, скорее, пробормотал, чем прокричал. А потом оглянулся вокруг, оценивая реакцию прохожих.Но Москву ведь ничем не удивишь! Это придало мне уверенности, а ответственность – решимости, и дальше уже зычно звучало:
– Кому на Горький – подходи!
Наконец, три человека нашлись: ими оказались студентка, солидный командировочный, возвращавшийся домой, и молчаливый молодой человек – все без багажа!Мы подошли к такси, стали усаживаться, и здесь я объявил, что у меня есть багаж.Когда двое носильщиков поднесли ящик, шофер крякнул от неожиданности, но отступать уж было некуда: все пассажиры настаивали на поездке.Только тогда, когда машина выехала на Горьковское шоссе, с меня спал озноб перенапряжения. Я заметил полную луну, за окном мелькали высокие сосны, за спиной на заднем сиденье сидела симпатичная девушка, и пришло понимание – теперь груз будет на месте! Шофёр оказался добрым малым (этому помог хороший гонорар), уже не бурчал; в салоне звучала легкая тихая музыка; завязалась приятная беседа, и ночная поездка уже представлялась мне, как романтическое приключение. Ах, молодость! Как у тебя легко сменяются настроения.
Ранним утром я звонил в гостиницу в Горьком, где жила бригада наших специалистов.Заправщик был отправлен на Байконур с задержкой от графика всего на несколько часов. Петр Михайлович возвратился домой в должности главного конструктора.
Завершил я свой рассказ тем, что на этом примере хотел показать, что никто не застрахован от ошибок и случайностей, важно, как их исправляют.
– Вы тоже молоды, неопытны; оплошность не привела к срыву работ, а вот исправили все хорошо и оперативно, за что мы с командиром выражаем вам благодарность.
Напряжение было снято.
Лайка
________________________________________
Телеграмма с вызовом на Байконур, как всегда пришла неожиданно, а в этот раз еще и вызвала недоумение. В чем дело? Только недавно минул день 4 октября 1957 года, страна и весь мир еще оставались в состоянии торжества и восторга от исторического события – запуска первого искусственного спутника Земли.
Вроде бы слишком мал интервал времени для следующего запуска, к тому же на космодроме уже находился наш представитель Виктор Георгиевич Кононов, да и приближались праздничные дни Октябрьской революции.Но 22 октября 1957 года я уже был на Байконуре. Меня встретил Виктор Георгиевич. Его непривычно за-горелое, обветренное лицо озарила радостная улыбка, но в его глазах я увидел неимоверную усталость. Он уже более двух месяцев был на Байконуре – и каких напряженных два месяца!После обычных приветствий он сказал:
– Включайся на всю катушку!
На стартовой площадке уже шла напряженная работа: стартовые сооружения готовились к приёму и установке ракеты, экипажи заправщиков получили регламент работ и задания по заполнению рабочих ёмкостей.
На нас лежала ответственность за работу двух железнодорожных заправщиков: топлива и перекиси водорода. После предыдущего недавнего запуска нужно было проверить работу всех механизмов и систем заправщиков, выполнить регламентные работы по подготовке к заполнению компонентами, транспортировать заправщики для заполнения на склад-хранилище компонентов топлива за несколько десятков километров от стартовой площадки и обратно; выполнить термостатирование перекиси водорода и дозировку. Каждый заправщик обслуживался экипажем, укомплектованным из 4-6 молодых солдат и одного офицера, молоденького лейтенанта, выпускника военного училища. Работать с такой сложной незнакомой техникой им, естественно, было сложно. Включившись в работу, я понял причину моего вызова – одному представителю уследить за всем было тяжело и сложно.
А работы, действительно, велись более напряженно, чем обычно. На площадке появились какие-то новые цивильные люди, большую часть времени работавшие в монтажно-испытательном комплексе (МИКе). Но это не были люди из команды ракетчиков, тех мы знали.В среде стартовых команд, объясняя напряженную ситуацию, проскальзывала фраза: «Новая ракета с собачкой». Все относили это к какому-то усовершенствованию систем ракеты и не могли еще даже предположить, что в космос будет запущено живое существо. Ведь только всего двадцать дней назад на земную орбиту был выведен первый спутник. Позади остались месяцы ответственной отработки боевых баллистических ракет, в ходе которой случались аварии, ракеты не достигали заданных целей, и только в августе появился первый успех. Какая там могла быть собачка – живое существо, слово «собачка» могло быть только кодовым словом, маскирующим какое-то усовершенствование в системах ракеты!Когда же стало известно, что «собачка» – это живая Лайка, что она будет отправлена в космос, нашему восхищению не было предела. Теперь было объяснимо присутствие на площадке новых цивильных людей: это были физиологи, медики и другие ученые.Первый Спутник, первое живое существо в космосе!
Перед нами предстали воля, гениальность, прозорливость генерального конструктора Сергея Павловича Королёва. Решая ответственную государственную задачу, – создание боевого, надежного оружия – баллистических межконтинентальных ракет, он оставался верен своей мечте и всего чело-вечества – освоению человеком космоса! Тогда еще не были разработаны системы возврата контейнеров с орбиты на землю. Лайка стала первопроходцем, жертвенным служителем науки.Все, кто работал на космодроме, прониклись сознанием значимости предстоящего запуска, выполняли свои работы с каким-то особым душевным участием.В монтажном корпусе перед помещением Лайки в контейнер, как позже трогательно рассказывали работники МИКа, степенные генералы пытались услышать или даже записать голос Лайки, но приученная к экспериментам собачка сохраняла молчаливое достоинство.
Запуск прошел успешно. Через несколько часов мир узнал о полете Лайки.
Для всех гражданских участников запуска к радостному чувству хорошо выполненной ответственной работы добавилась еще одна радость: до очередного запуска всем разрешено выехать домой!6 ноября 1957 года мы с Виктором Георгиевичем прибыли в Москву. Москва предпраздничная сияла иллюминацией.
Мы были обязаны отчитаться в Министерстве о работах на Байконуре, что можно было сделать только после праздника. Это задерживало нас в Москве.
Должен отметить, что командированному находиться в праздничной Москве очень тоскливо: все вокруг ликуют, встречаются с друзьями за праздничным столом, а ты сидишь в полупустой гостинице или бродишь по малолюдным улицам.
Седьмого ноября мы пораньше вышли на Охотный ряд, наивно рассчитывая пристроиться к колонне демонстрантов и пройти по Красной площади.
Не тут-то было! В колонне каждой организации сбоку шли «дяди» с красной повязкой на рукаве и вежливо запрещали стать в строй. Мы уже потеряли надежду на успех, как вдруг в движущемся потоке демонстрантов подошла колонна нашего Министерства. Одновременно мы и обаятельный грузин из рядов демонстрантов вскинули вверх руки. Это был начальник технического управления Мошиашвили, с которым мы постоянно работали. Это послужило пропуском, мы влились в колонну, нас охватил и увлек праздничный настрой. Колонна подошла к Историческому музею, и широченной рекой из двух потоков с двух сторон музея влилась на Красную площадь. Кто из нас, наблюдая праздничные парады по телевизору, мысленно не переносился на Красную площадь, чтобы ощутить, пережить чувство высокого общенародного торжества? А этот Октябрь был особенно торжественен: в Москве в это время проходила Международная конференция коммунистических и рабочих партий, достигнут триумфальный прорыв в освоении Космоса.
На трибуне мавзолея находились многие руководители этих партий, в центре стояли Хрущев, Брежнев, почему-то запомнились Хо Ши Мин, Кастро, Мао Цзедун.
С чувством радости и гордости я читал на транспарантах лозунги: «Мы – первые в космосе!», «Лайка на орбите!» По Красной площади шло и рапортовало о достижениях новое поколение. Ощущение причастности к этому поколению, к этим историческим величественным свершениям и ликующая обстановка на площади создавали праздник на душе и были великой наградой за перенесенные трудности и подчас нелегкий труд.Этот день стал памятным Праздником!
Поколение, опалённое войной
________________________________________
Исторический поток жизни разделяется какими-то значительными событиями, датами, обстоятельствами на отрезки, условные периоды. В каждом из этих периодов проживает наиболее зрелая по возрасту, наиболее энергичная, наиболее жизнедеятельная часть населения. Её-то и называют поколением этого периода.
Разные судьбы складываются для каждого поколения, разные испытания выпадают на их долю, разные свершения и деяния успевает сделать каждое поколение.
Наше поколение пятидесятых годов было брошено взрывами войны сразу в реку суровой жизни, мы не познали нежного журчания детства. Возрастные категории «детство, отрочество, юность» смешались в одно понятие – «время выживания, время становления».
На детское, ещё не сформировавшееся сознание обрушивались непонятные, но, судя по реакции родителей и взрослых, суровые и угрожающие слова: «Озеро Хасан», «Халхин-Гол», «Польский поход», «Линия Маннергейма». Из многих семей куда-то надолго уехали отцы, у некоторых матерей мы впервые увидели слёзы на глазах.Взрослые с тревогой вслушивались в сообщения из хрипящих чёрных репродукторов, заставляя нас в это время прекращать шалости.Детская жизнь в то время протекала, в основном, на улице, улица воспитывала характер, формировала взаимоотношения.Растущая в среде взрослых тревога передавалась детям, вызывала перемены в наших играх. Мы уже понимали, что «Халхин-Гол» – это значит война с японцами, поэтому в игре «разбойниками» стали японцы и шпионы.Но во всём трагизме прозвучало слово «война» 22 июня 1941 года.
В тот день мой дедушка Илья Семёнович, услыхав эту весть по радио, вошёл в наш дом и, обращаясь к отцу и дяде, сказал:
– Собирайтесь, началась война с Германией.
Через день дядя уже ушел на фронт (погиб).
Начались воздушные тревоги; ночная тишина прерывалась душераздирающим воем сирен и взрывами бомб; появились первые жертвы бомбардировок. В нашем дворе вырыли в земле щель, в ней, либо в погребе наша семья укрывалась во время налётов.Вскоре мы услышали слово «эвакуация». На заводах шли круглосуточные работы, по окрестным дорогам потянулись обозы на восток, туда же гнали скот.
Отца я практически перестал видеть, его мобилизовали для подготовки цехов завода к эвакуации. С заводских путей ежедневно уходили на восток поезда с оборудованием, специалистами завода и их семьями.
В то утро 8 октября была объявлена воздушная тревога, но налёта авиации не последовало, как отбоя тревоги, только слышалось много тяжёлых взрывов. Это взрывали наиболее важные объекты на заводах и в городе, чтобы не оставлять их врагу.Уже был сформирован и подан под погрузку поезд, в котором должна была эвакуироваться и наша семья. Но в город стремительно ворвались немецкие мобильные мотодесантные части.Это для жителей стало неожиданностью: город был «убаюкан» официальными сообщениями, что немцы ещё далеко, что их сдерживают в оборонительных боях далеко на подступах к Мариуполю. Медленно и зловеще двигающаяся по улице колонна мотоциклов с колясками, на каждом по три солдата в чёрных френчах, кованых сапогах, с суровыми лицами под приплюснутыми касками с белой эмблемой в виде черепа, с автоматами наизготове – таким для меня остался в памяти зримый образ начала оккупации.Тягостно и тревожно время начало отмерять семьсот дней оккупации. Над каждым жителем города витала постоянная угроза гибели; в городе шли облавы, начались расстрелы, ночные бомбежки (теперь уже нашей авиацией), не было провизии, начался голод. От вида жестокостей оккупантов, расстрелов и виселиц, жертв бомбежек и обстрелов становился суровым, недетским характер, приобретал стальную решимость.
Двенадцатилетние «мужики», забыв об отроческих забавах, заменили отцов, ушедших на фронт, стали добывать еду и зарабатывать на хлеб.
Хлеб – это громко сказано; тогда хлебом считались лепешки из горелого обуглившегося зерна, добытого из взорванного элеватора, или из грубой муки собранных на поле колосков ячменя. Из закалочных ванн на заводе брали растительное масло и патоку, фильтровали их от железной окалины, отстаивали – это заменяло жиры и сахар.В обмен на еду отдавали последнюю одежонку. Спасительницей многих от голодной смерти стала азовская тюлька.
По дорогам к окрестным сёлам шагали пешком по 30-50 километров с мешком за спиной сотни женщин и малолетних «мужиков», чтобы выменять вещи или изделия на продукты.Нужно было добывать хлеб, кто как и чем мог. Моим заработком стало слесарное дело: со сбитых самолётов обдирались алюминиевые листы, из них я выпиливал расчёски, гребешки, украшал их насечкой; из гильз зенитных патронов изготавливал зажигалки; электричества не было, и для освещения домов я делал лампы-коптилки, заправляемые карбидом.
Освобождение пришло в сорок третьем году. Три дня перед этим город сотрясали взрывы и разрывы снарядов: немецкие «фойеркоманды» взрывали сооружения, методично и безжалостно поджигали дома, весь город пылал в огне.Мирное население сгоняли в колонны и под дулами автоматов гнали по дорогам на запад; между колоннами укрывались немецкие солдаты. Город был разрушен, заводы и промышленные сооружения взорваны, большинство домов сожжены, численность населения уменьшилась вдвое.Начался новый этап жизни.
Предназначение – созидать!
________________________________________
Освобождённый от оккупантов город ожил. Нужно было всё поднимать из руин: заводы, электростанции, больницы, школы, тысячи домов. Численность жителей города уменьшилась вдвое, остались, в основном, женщины, дети, старики. Фронт возвращал мужчин на костылях, без рук, инвалидов.Жить было трудно: многие остались без жилья, не было одежды, действовала карточная система, продукты распределялись по скудным нормам. Но все равно все мы уже твердо верили в окончательную победу.Лихолетье войны поглотило миллионы высококлассных рабочих, ученых, творческих людей, прекрасных хлеборобов, врачей, учителей.
Восполнение этих потерь, принятие на себя миссии их не исполнившегося предназначения, их замыслов и стремлений жизнь возложила на наше поколение.
Наше поколение в 1943-м– это подростки тринадцати-пятнадцати лет, большинство из которых остались без отцов, в неполных семьях, полуголодные и полураздетые.Их уже мчал и вертел бурный поток жизни, и трудно было представить, кто из них выплывет, кто удержится на плаву, кто достигнет высокого берега, а кто опуститься на дно.Два года учебы в школе из-за оккупации были утеряны, условия жизни заставляли искать заработок.
В следующем, 1944 году, объявили набор в открывающиеся производственно-технические училища (ПТУ). Какое это было мудрое государственное решение!
В ПТУ курсантов учили рабочим профессиям, обеспечивали питанием, одевали в красивую форму, они щеголяли в шинелях с погонами, форменных фуражках, блистали нашивками и галунами. Параллельно с учебой они сразу же включались в производственный процесс, в цехи пришли тысячи слесарей, сталеваров, кузнецов и других рабочих.Набор, естественно, был массовым, это был выход, это спасло множество молодых судеб!
Передо мной также встала проблема выбора: учёба в классической школе или в ПТУ? Это было, пожалуй, моё первое, уже зрелое, решение. Я понимал, что нашей семье так же трудно, но желание получить глубокие, разносторонние знания превозмогало. Спасибо родителям, мы нашли решение – я буду учиться и работать.Так я стал сапожником. Мы шили на продажу примитивную обувь – «тапочки»: подошва из транспортёрной ленты, к которой пришивался брезентовый верх. В такой обуви тогда «щеголяли» многие жители города, другой не было.
Это ремесло стало нам подспорьем вплоть до отмены карточной системы в сорок седьмом году.Следует сказать ещё об одном государственном решении, которое помогло выжить: всем желающим выделялись за городом наделы земли под огороды.
Там также пришлось трудиться и весь урожай переносить домой, шагая пешком по несколько километров; но зато появились свои овощи, своя картошка.
Я, как и сотни моих сверстников, потерявших два года учёбы, стремился учиться, но школы были разрушены или сожжены. Однако в городе делалось все, чтобы в школах начались занятия. Рядом с нашей разрушенной школой уцелел приземистый саманный домик; нам, школьникам, пришлось самим его обустроить и подготовить к занятиям. Ребята работали с огоньком: все убрали, покрасили, вымыли. Сами сколотили скамьи, столы; остальное, кто что мог, принесли из дома.Учебников и тетрадей не было, писали на оберточной бумаге, на старых газетах. О тепле в школе могли только мечтать – печь топить было нечем, а наша скудная одежонка, по ветхости не обмененная на еду, от холода не спасала.Я зимой ходил в деревянных ботинках (американцы присылали такую помощь) – это толстая доска, служащая подошвой, а к ней прибит верх из грубой кожи.Учителей не хватало, а те, что были, вызывали сострадание, как и их ученики. Математику вёл фронтовик-инвалид; немецкий язык – демобилизованный поляк Збышевский, служивший в армии переводчиком; физику преподавал беженец из еще оккупированного Харькова, доцент университета.
Мы, тринадцати-четырнадцатилетние подростки во внеурочное время привлекались к посильным работам: работали на восстановлении школы, помогали разбирать завалы на заводе, привозили на домашних тачках дрова и топливо в школу на зиму, весной и осенью работали в подсобном сельском хозяйстве. Я и сейчас помню, как было утомительно, стоя на четвереньках, вручную прорывать всходы густо посеянной моркови.Осенью – уборка урожая. Машин для перевозки не было, на поле приезжал танк, вместо башни на нём красовался приделанный громадный кузов, в который мы загружали собранные овощи. Под наши восторженные возгласы танк с грохотом покидал поле.Помню трагический случай, произошедший на поле. В окрестностях города, в оврагах, разрушенных окопах, карьерах было брошено много боеприпасов. Мальчишки находили там снаряды, разбирали их, из гильз извлекали порох и устраивали фейерверки.Однажды в овраге, недалеко от поля, где мы работали, трое ребят нашли снаряды и стали их разбирать. Нас потряс взрыв. Прибежав на место взрыва, мы увидели жуткую картину: один мальчишка был ранен, у второго из раздроблен-ной кисти хлестала кровь, третий остался невредим, но не мог вымолвить ни слова.К сожалению, таких случаев было много.
Весна Победы и весна природы оживили город. Стали ходить трамваи, открылись кинотеатры, начали работать библиотеки и читальные залы, в школах появились новые, пахнущие типографской краской учебники.Начали возвращаться домой фронтовики, победным гимном затрубили так долго молчавшие заводские гудки.
Как ныряльщик после длительного погружения жадно вдыхает воздух, так и мне хотелось наверстать всё упущенное. Сколько в жизни интересного! – хотелось всего и сразу.Это были годы познания мира, формирования характера и мировоззрения: полная отдача учёбе, учился я отлично и с упоением; приобщение к литературе, в одну ночь «проглатывались» романы Ж.Верна, Ф.Купера, И.Тургенева, В.Брюсова; разбуженное книгами В.Стасова увлечение живописью, «передвижниками», музыкой,«Могучей кучкой»; зарождение юношеской дружбы с теми, кто станет другом на всю жизнь. К окончанию средней школы у меня уже сформировалось стойкое желание учиться дальше, заниматься технической деятельностью, создавать новые машины, особенно авиатехнику. Школа, комсомол воспитывали в нас активное отношение к жизни, поддерживали наш молодой задор, помогали осмыслить свое место в обществе. Так органично, постепенно, повинуясь логике жизни, наше поколение шло к своему предназначению, своей миссии – созидать!
Десять Лун!
________________________________________
Далекий 1945 год. Германия, Потсдам. Последний день работы Совещания трех держав; рассмотрены и обсуждены все проблемы. Неожиданно глава советской делегации И.В. Сталин произнес:
– Предлагаю обсудить еще один вопрос, о разделе территории Луны.
Черчилль и Трумен, удивлённые таким неожиданным предложением, ушли от ответа, ссылаясь, на то, что совещание окончено. Каким актуальным и прозорливым оказалось это предложение! Как бурно и драматично развивались дальше события по изучению и освоению Луны, какая была поспешность и гонка, сколько средств было в это вложено.Сейчас Луна окутана туманностью неимоверных фантастических гипотез: что она полая, что она является чьей-то автоматической станцией, что она обитаема.В гонку освоения Луны уже втянуты США, Россия, Китай, Япония; это становится уже международной проблемой. Как не вспомнить предложение И.В. Сталина!А начиналась лунная эпопея так.
Под новогоднюю студёную ночь, в канун 1959 года на старте космодрома Байконур была установлена ракета. К этому времени уже были отработаны прицельные запуски боевых межконтинентальных ракет, запущен первый спутник Земли, вместо первых опытных ракет серебристого цвета стали поступать серийные ракеты зеленой окраски.Эта ракета была необычного вида, на что мы сразу обратили внимание: она стала выше, в головной части появилась какая-то надстройка. Как потом выяснилось, это – автоматическая межпланетная станция «Луна» (АМС «Луна-1») и ракета направляется к Луне. Это, безусловно, вызвало восторг.
В то время как страна праздновала Новый год, стартовая площадка была подобна муравейнику: на всех уровнях по высоте ракеты работали ракетчики, телеметристы, на земле маневрировали железнодорожные вагоны-заправщики.
Утром 2 января 1959 года отработали наши экипажи, ракета была заправлена всеми компонентами.При этом запуске я был свидетелем сцены, которая вошла в кинофильм «Укрощение огня». Головная часть ракеты (АМС) обслуживалась на старте новой машиной, от которой к АМС тянулась длинная стрела с рукавами и кабелями. Представителем промышленности, обслуживающим эту машину, оказалась женщина.Чем всё закончилось, когда С.П. Королёв увидел эту женщину на старте, нетрудно догадаться, это хорошо показано в фильме.2 января 1959 года – историческая дата начала штурма Луны, это был первый запуск из разработанной в Советском Союзе долгосрочной программы «Десять Лун».Чтобы отправить объект за пределы окрестностей Земли, надо было от освоенных рубежей – первой космической скорости – достигнуть второй космической скорости – 11 километров в секунду. Это было достигнуто при запуске АМС «Луна-1».«Луна-1» прошла вблизи Луны примерно в 6 тысячах километров и, выйдя на околосолнечную орбиту, стала искусственной планетой.Это не было сбоем в работе систем или неполадками. Дело в том, что станция выводилась на траекторию движения к цели (Луне) непосредственно с Земли «прямой наводкой», как в романе Жюля Верна «Из пушки на Луну». При таком методе запуска вывести станцию на расчетную траекторию очень сложно: отклонение скорости на несколько метров в секунду или отклонение от курса всего на один градус приводят к промаху при полете к такой дальней цели.По такой схеме были запущены всего три станции: «Луна-1», «Луна-2», «Луна-3».Все последующие запуски АМС к Луне и другим планетам стали осуществляться по другой схеме. Ракета-носитель выводит АМС с ракетным блоком на орбиту спутника Земли, в расчетное время и с заданной точки орбиты включается ракетный блок, и АМС взмывает по направлению к цели. Мне посчастливилось быть участником запуска первых трех «Лун».12 сентября 1959 года стартовала «Луна-2». В связи с этим вспоминается любопытная ситуация. После ее запуска баллистики уточнили фактическую траекторию – она соответствовала расчетной. Об этом они радостно оповестили стартовую команду, чему мы обрадовались.Началось заседание Госкомиссии, на котором, наряду с другими делами, формулируется текст сообщения ТАСС о новом космическом старте.Обычно уже через полтора-два часа сообщение передается по радио. Но прошло уже около трех часов, а сообщения все нет. Естественно, все встревожились, не случилось ли что с лунной станцией? Оказалось, что комиссия долго не могла прийти к единому решению относительно формулировки сообщения: станция стартовала «на Луну» или «к Луне»? Ведь запуск проводился еще «прямой наводкой» и был полет «Луны-1» мимо Луны. Согласитесь, разница формулировок принципиальная. Надо было быть очень уверенным в исходе полета, чтобы ответственно заявить на весь мир: «На Луну». Так это и прозвучало в сообщении ТАСС. Космическая станция «Луна-2» стала первым космическим аппаратом, достигшим Луны. Она доставила на лунную поверхность вымпел с гербом Советского Союза и магнитометр, который впервые замерил магнитное поле Луны.
4 октября 1959 года в небо ушла «Луна-3». Она выполнила историческую миссию: дала человечеству возможность впервые увидеть обратную сторону Луны, сфотографировав извечно невидимый с Земли лик нашего (её) спутника.
Программа «10 Лун» была успешно выполнена. Я в этих запусках уже не участвовал. Отмечу, что на АМС №4-8 отрабатывались программы мягкой посадки на поверхность Луны. АМС-9 3 февраля 1966 года совершила мягкое прилунение и передала снимки круговой панорамы. Триумфом этой первой лунной программы стал запуск АМС-10 в 1966 году. Эта станция была выведена на стационарную орбиту вокруг Луны и впервые в мире стала рукотворным спутником Луны. Далее были новые программы, были успехи и неудачи, напряженное и драматичное состязание, но об этом уже по-ведают мои последователи.
Лунная Одиссея продолжается, и она таит еще много тайн и неожиданностей!
Аэлита
________________________________________
Если уж видных государственных деятелей и солидных ученых взволновали проблемы познания тайн Луны, то объять и оценить масштабы увлеченности Луной поэтами, писателями-фантастами, астрономами, юношами, мастерившими самодельные телескопы, мечтателями и влюбленными просто невозможно.
Сколько фантастических, лирических, прекрасных образов создано, кто не был очарован таинственной Аэлитой!Моя встреча с Аэлитой произошла в Москве. Восхищенный первым запуском станции «Луна – 1», с праздничным новогодним настроением 5 января 1959 года из студёного, продуваемого ветром Байконура, я прибыл в Москву.Белые сугробы снега, ёжики инея на ветках деревьев, пламенеющие ярким золотом купола соборов и необыкновенно тихая, безветренная погода! Это воспринималось высочайшей эстетической наградой за напряженные суровые дни на космодроме. Впереди было два-три относительно свободных дня для отчета в Министерстве о командировке.Хотелось интересно провести вечер.
На этот раз меня поманил театр им. Вахтангова. Так как приобретать билеты заранее возможности не было, я обычно покупал их с рук перед началом спектакля.В этот вечер весь Арбат, все подходы к театру были заполнены желающими купить билет, в воздухе непрерывно звучал умоляющий возглас: «Нет лишнего билетика?!». Оказалось, что в этот вечер давали юбилейный, сотый спектакль «Идиот» Ф.И.Достоевского. В спектакле были заняты все лучшие, знаменитые артисты: М.Ульянов, Ю.Яковлев, Ю.Борисова, В.Лановой, Н.Гриценко.
Я понял, что купить заветный билетик в этот раз мне не светит. Но ведь все менее доступное всегда становится более желанным! Я ринулся в поток идущих к театру, вопрошая каждого: «Лишний билетик?» Но все проходили мимо: одни самодовольные, другие сочувствующие, но были и такие, которые оглядывали меня пренебрежительно: «Куда ты, мол, деревня, суешься?» Дело в том, что на мне был надет черный нагольный кожух из козлиных шкур. Мы спасались от холода в этой одежде, отличаясь от ракетчиков, которые щеголяли в теплой лётной форме и унтах. За нашу экстравагантную одежду нас прозвали «дворниками». В пути и в Москве штаны и валенки упаковывались в багажный баул, а вот в кожухе приходилось ходить.Мои шансы попасть в театр упали до нуля, уже вошли все счастливые обладатели билетов, уже прозвенел второй звонок, приглашающий в зал.Я стоял на обочине тротуара, напротив входа в театр, непонятно зачем ожидая третьего звонка.Вдруг рядом со мной, резко затормозив, останавливает-ся машина с дипломатическим флажком на капоте. Открывается дверь машины, из неё выпархивает элегантное существо и спокойно произносит: «Есть билет».
Я не успел осознать, как протянул руку, как в ней оказался билет, как пытался вручить деньги со словами благодарности.В ответ было быстрое: «Потом, потом!», и она исчезла за дверью театра.Через мгновение я уже был в фойе.
Место было в пятом ряду партера. За несколько минут до начала спектакля я едва успел с благодарной улыбкой взглянуть на свою благодетельницу. Это была юная девушка. Коротко стриженные каштановые волосы обрамляли красивое лицо, на котором не было никакой косметики; плавный изгиб темных бровей оттенял теплоту глаз; лиловое вечернее платье оставляло открытой ее шею; красивые руки с тонкими пальцами расслабленно покоились на ее коленях. Свет погас. Начался спектакль, а я все еще не мог сосредоточиться. Первый антракт. Я торопливо стал ее благодарить, сконфужено вручая ей деньги за билет, сказал:
– Сожалею, что кто-то не смог с вами посмотреть спектакль и это удовольствие досталось мне.Она очень просто, без рисовки ответила мне:
– Мой папа – работник французского посольства, он не смог быть, его задержали дела.
Мы разговорились. У нее была правильная русская речь с чистым, слегка грассирующим произношением. Она была хорошо осведомлена о русской культуре, рассказала, что во Франции хорошо знают и ценят произведения Достоевского, что театр им. Вахтангова гастролировал в Париже, что самый большой успех там имел Гриценко, а Борисову встретили прохладно.
Прошел второй акт. В драматическом эпизоде, когда Настасья Филипповна бросает в камин, в огонь, пачку денег, восклицая: «Прочь! Все прочь! Мои деньги! Мои ли деньги, Рогожин?» – голос Борисовой сорвался на фальцет, стал нестерпимо звонким, вибрирующим.
Лицо девушки напряглось, как от боли, и она тихо вымолвила:
– Вот за это она нам и не нравится.
Во втором антракте я пригласил парижанку в буфет. Она согласилась. За чашечкой кофе мы мило болтали о спектакле, о достоинствах московского мороженого, о миндальном пирожном.
– Оно похоже на простую ржаную лепешку, но, оказывается, очень вкусное, – высказала она, улыбаясь, интересное наблюдение.
Шел последний акт пьесы. Убитая Рогожиным Настасья Филипповна лежит на кровати в комнате за занавеской. Находящийся вне себя Рогожин привел сюда князя Мышкина. Бормоча неясные слова, он начал бросать подушки на пол, стлать постель, чтобы здесь вместе провести ночь. Когда они оба, не раздеваясь, легли, князь (Ю.Яковлев) спросил:
– Скажи мне, чем ты ее? Ножом? Тем самым?
Энергичный Михаил Ульянов (Рогожин) так истерично и сильно начал трясти и колотить кулаками подушку, что из нее неожиданно стал вылетать мелкий пух. Сидящие в первых рядах оказались в белой пуховой метели.
Мы с ней переглянулись, улыбнулись и произнесли:
– Ну и экспрессия!
Это сняло напряжение финала пьесы, воспринялось как забавный казус.
Пьеса приближалась к концу, а мне все больше и больше казалось, что рядом со мной в мерцающем свете софитов сидит фантастическая Аэлита.
Я помог ей надеть лёгкую шубку. Она сказала, что её будет ждать машина. Показаться ей в своем кожухе я счел недопустимым, поэтому проводил её до выхода из театра.На прощанье она подала руку и мягко произнесла: «Mersi!». Обаяние скрылось за дверью.Я надел свой кожух, вышел на морозный воздух и медленно пошел по Арбату, околдованный встречей с Аэлитой и очарованный ею.
Введение во храм
________________________________________
Описывая становление и работу космодрома, было бы несправедливо умолчать о напряженной работе и творчестве людей на заводах, тех живительных ручьях и реках, питающих и образующих море «Байконур».
В тяжелых послевоенных условиях, на полуразрушенных заводах, подчас совершенно другого профиля, располагая малочисленными силами конструкторов и технологов, не имея аналогов и не располагая опытом, в кратчайшие сроки в стране был создан сложнейший комплекс оборудования для новой ракетно-космической отрасли.В полной мере это относится и к истории создания заправщиков топлива и заправщиков продукта ОЗО. Ведь они были спроектированы и изготовлены на металлургическом заводе им. Ильича в городе Мариуполе.
В конце XIX века предприимчивые американцы З.Д.Смит и А.Ю.Ротштейн, а за ними бельгийское акционерное общество «Провиданс» образовали в России два акционерных общества и построили в Мариуполе два металлургических завода, которые, развиваясь и объединившись, стали крупным металлургическим предприятием со своеобразной судьбой. Завод входил в состав Министерства судостроения и Министерства транспортного машиностроения, а не Министерства черной металлургии.В марте 1945 года постановлением Государственного комитета обороны заводу было поручено организовать производство железнодорожных цистерн.Завод также выпускал для корпусов военных кораблей броневые листы, требующие механической и прессовой обработки.Для этого на заводе были образованы цехи машиностроительного профиля, а в 1947 году постановлением правительства создано Специальное конструкторское бюро (СКБ) для разработки конструкций и технологии изготовления железнодорожных цистерн для бензина и других продуктов.В августе 1945 года была изготовлена первая двухосная
цистерна для бензина емкостью 25м3. За освоение выпуска цистерн завод в 1947 году был награжден орденом Ленина, а четверо сотрудников завода стали лауреатами Государственной премии, в том числе главный конструктор СКБ Петр Михайлович Ходос.
Закончив обучение в институте, я получил направление на работу на этот завод в 1954 году.Конечно, это был не завод моей мечты, здесь не создавали самолеты. Но как я мог тогда предположить, что на этом заводе будут создавать изделия для ракетно-космической техники, что участие в их создании станет смыслом моей жизни, что завод станет стартовой площадкой для моей работы на Байконуре.Зная, что на заводе есть конструкторское бюро, я с небольшой надеждой направился туда.Меня принял главный конструктор. Это был крепко скроенный человек с большой лысеющей головой, крупными чертами лица, с прищуренным, очень внимательным взглядом, с зычным голосом и четкой дикцией.
Разговор длился сорок минут, это был такой экзамен, какого я не испытывал за все годы учебы в институте. В итоге было сказано:
– Я вас беру. В отдел кадров я позвоню. Когда вы готовы приступить к работе?
Я назвал ближайший понедельник.
Он как-то по-доброму улыбнулся, взгляд его стал мягче, видимо, его впечатлило мое рвение, и он сказал:
– Выходите во вторник, понедельник – тяжелый день.
Во вторник состоялось «введение в храм». «Храмом» было приземистое одноэтажное здание довоенной постройки на территории завода, в окружении цехов. С одной стороны громыхал могучий бронепрокатный стан, с другой, у самых окон «храма» благоухал пункт нефтеслива из железнодорожных цистерн.
Полноправным сотрудником я вошел в кабинет главного конструктора.
– Вера! – зычно позвал Петр Михайлович.
В приоткрытую дверь заглянула подвижная, звонкоголосая секретарша.
– Позови Кононова, – добавил он.
Вера умчалась по коридору. Такой была тогда внутренняя связь.Через несколько минут в кабинет вошел среднего роста, плотный, еще моложавый человек в несколько мешковатом костюме, его кругленькое лицо со слегка пухленькими щеками было сосредоточенным, ожидающим каких-то распоряжений, но в то же время очень добрым. Оно показалось мне знакомым, где-то я его видел.
– Виктор Георгиевич, вот ваш новый сотрудник, – представил нас друг другу главный конструктор.Церемония «введения в храм» состоялась.Представление о том, что тогда представляло СКБ, можно сделать по описанию бюро, где я работал.В комнате размером 4х6 метров работало 10 человек. В ней размещались два стола с горизонтальной и два с вертикальной чертежной доской с пантографом и три обычных канцелярских стола. Начальник бюро не имел рабочего стола и ютился на столе с вертикальной доской.На весь отдел было только два инженера-расчетчика, им поручались самые сложные расчеты, как, например, многократно статически-неопределимые рамы; прочность сосудов, работающих под давлением.Каждый конструктор выполнял сам все расчеты разрабатываемой конструкции, пользуясь логарифмической линейкой. Был в бюро еще один старенький трудяга «Феликс». Он кочевал с одного стола на другой, от длительного пользования цифры на его шкалах были затерты и уже плохо просматривались.Справочно-информационную базу составляли сохранившиеся после войны у сотрудников личные справочники и учебники, принесенные в бюро.
При недостаче информации приходилось обращаться в фонд заводской библиотеки, чудом сохранившийся от военных пожарищ.Определяющими были опыт и знания инженеров старшего поколения и знания нашего молодого пополнения отдела первыми послевоенными выпускниками вузов.Многие конструкторы имели только среднее техническое образование, многие учились в вечернем институте.
Процесс создания чертежей был трудоемким и длительным. Чертеж выполнялся вручную карандашом, затем копировался на прозрачную кальку вручную тушью. Эту кропотливую и напряженную работу выполняли женщины копировального бюро.
Готовые кальки проверял конструктор. Какая это была муторная работа – исправлять тушью допущенные при копировании ошибки! С калек чертежи копировались светокопировальной машиной на специальную светочувствительную бумагу, проявлялись аммиаком.Чертежи получались ароматизированные!
О кондиционировании и кондиционерах мы тогда не догадывались.
Уважая значимость СКБ и его главного конструктора, за отделом был закреплен транспорт: лошадка, экипаж-«линейка» и кучер дядя Федя. Теперь в отдельные цехи или заводоуправление Петр Михайлович отправлялся в экипаже.
…Прошел первый год моей работы в СКБ. Отдел занимался разработкой нового проекта цистерны-термоса для перевозки молока, осваивался выпуск авиационных заправщиков ТЗ-16. Меня уже «обкатали» на разработке нескольких узлов цистерны, была и первая командировка в Краматорск, состоялось и первое повышение в должности – был назначен ведущим инженером-конструктором.
Осенью 1955 года в отделе стало известно, что завод получил ответственное задание по созданию и изготовлению двух новых изделий, что в Москву для разработки эскизных проектов этих машин должна быть направлена группа конструкторов; техническим руководителем назначен заместитель главного конструктора Сигин Леонид Сергеевич, и он формирует рабочую группу.Когда мне объявили, что я включен в эту группу, задавать вопрос: «Готовы ли вы выехать в Москву сроком на три недели?» – было излишним.Кто же тогда не мечтал о поездке в Москву? Но было еще и приятное чувство удовлетворения от оказанного доверия.В Москву выехала группа в составе зам. главного конструктора Сигина Леонида Сергеевича, начальника бюро Ефимова Алексея Васильевича, ведущего конструктора Михеева Владимира Авдеевича и инженера-расчетчика Газизовой Миры Усмановны.Никто тогда не мог даже предположить, что это, казалось бы, обыденное событие станет началом грандиозных перемен в работе отдела, завода, что оно послужит основанием для развития целой отрасли и образования нового завода – тяжелого машиностроения.Этим событием стало начало проектирования заправщиков. Прозвучал сигнал «Ключ на старт!» – работам для Байконура.
Эскизные проекты выполнялись в особом конструкторском бюро. Главным конструктором ОКБ был легендарный человек – Владимир Павлович Бармин, создатель пусковых установок «Катюша», назначенный главным конструктором всего стартового оборудования космодрома Байконур, ставший академиком, Героем Социалистического Труда, соратником С.П. Королева.Проект заправщика топливом выполнял А.В.Ефимов, заправщика перекисью водорода – я. Техническое руководство и общую компоновку осуществляли заместитель Бармина – Рудницкий Виктор Адамович и Сигин Леонид Сергеевич.Получив в Москве техническое задание на проектирование, мы поняли, что предстоит решать задачи, с которыми мы раньше не встречались. Емкость выпускаемых тогда цистерн не превышала 50 м3, а требовалось создать заправщик топлива емкостью 100 м3, да еще в нём должна быть насосная станция. Ходовые тележки обычного вагона таких нагрузок не выдерживали.А.В.Ефимов предложил оригинальное решение: расположить две ёмкости по 50 м3 на одной удлиненной раме, между ними – насосную станцию (это обеспечило равномерное распределение нагрузок на ходовые тележки), а число тележек увеличить до четырех штук. Получился 8-осный вагон длиной 24 метра.Заправщик перекиси водорода являлся совершенно новым для нас видом конструкции: в цельнометаллическом вагоне (которых мы никогда не проектировали и не выпускали) требовалось разместить котлы для продукта и массу другого оборудования.Получив в качестве исходных данных только значение объема (и массы) продукта, мне нужно было определить габариты и вес котлов, габариты и вес всего оборудования, вес металлического кузова вагона, разместить всё оборудование, вписавшись в площадь и объем вагона.
Ответственным критерием было обеспечение равномерной нагрузки на каждую ходовую тележку и не превышение допускаемой нагрузки на ось тележки.
Менялись варианты компоновки оборудования, листы ватмана насыщались сеткой размеров, росли колонки цифр весов оборудования. Иногда приходилось принимать предварительные прогнозы решения – это было самым сложным и ответственным.
Работали мы очень напряженно, за что московские конструкторы ОКБ, посмеиваясь, называли нас «каторжниками».Через две недели напряженной работы эскизные проекты были готовы. Мы возвращались в Мариуполь увлеченные грандиозным замыслом и заряженные на активный труд.
Волка ноги кормят
________________________________________
Сейчас, оглядываясь на сложную ситуацию и ограниченные возможности пятидесятых годов, представляется невероятным сам факт создания заправщиков космических ракет такого технического уровня и такого качества, что они будут безотказно работать на Байконуре уже почти 60 лет! Ими осуществлена заправка более 1700 запущенных ракет! Мы не располагали сведениями об аналогах, их просто не было, не было никакой нормативной информации, ГОСТов, даже специфической технической информации.Особенно много проблем возникло при проектировании заправщика перекисью водорода. Для него требовались специальные комплектующие изделия: вентили, насосы, уровнемеры, стойкие в среде перекиси водорода шланги и другие изделия.Это сейчас вас засыпят рекламными проспектами, прайс-листами, к вашим услугам Интернет и другие источники информации.Тогда эта проблема решалась по-иному. Главный конструктор собрал на совещание начальников бюро и ведущих конструкторов и поставил задачу:
– Волка ноги кормят! – сказал он. – Ведущий разработчик системы, узла или механизма выезжает на ряд предприятий в любой город страны, подбирает комплектующие изделия, согласовывает их технические параметры и выясняет условия поставки. Он же и отвечает за разработку и комплектацию системы.
Сколько дорог пришлось нам, ведущим конструкторам, исколесить, сколько бессонных ночей провести на станционных перронах, в тряских автобусах!
Некоторые поездки и задачи, которые в них решались, оставляли в памяти особый след.
Город Калинин (ныне Тверь), вагоностроительный завод. Заправщик перекисью водорода по внешнему облику, для маскировки и дезориентации, должен был выглядеть как пассажирский цельнометаллический вагон. Но габариты заправщика, определяемые размещаемым в нём оборудованием, естественно, отличались от габаритов пассажирского вагона.Моей задачей было, как мастеру, создающему мозаичное панно, скомпоновать заданный внешний облик заправщика из типовых штампованных с гофрами листов обшивки, выпускаемых Калининским заводом; сделать раскрой листов; подобрать все элементы оформления окон, дверей, козырьков, дождевиков; рассчитать общее количество каждого элемента и составить спецификацию-заявку на поставку.Кроме того, я должен был ознакомиться с технологией изготовления кузова вагона, чтобы использовать этот опыт при проектировании и изготовлении заправщика.Знакомиться с технологией мне было не только интересно, но и приятно. Технологом цеха оказалась моя сокурсница Ада Б., ставшая моим гидом по заводу и по городу.
Поездка в Калинин дала мне возможность, возвращаясь в Москву через город Клин, побывать в доме-музее П.И.Чайковского. Чайковский – мой любимый композитор. Я восторженно и благоговейно наслаждался его музыкой. Я стоял в его гостиной перед раскрытым роялем, на пюпитре – раскрытые ноты; за окном мерно покачивались широкие лапчатые ветви елей; казалось, что комната заполнена нежными волнообразными созвучиями «Баркаролы». По дороге к Москве через густые леса во мне звучали напевные мелодии «Пятой симфонии», а московские соборы были встречены мощными аккордами финальной части этой симфонии.
Город Сумы, машиностроительный завод им. Фрунзе. Город встретил и поразил меня какой-то умиротворенностью и своей ухоженностью. Еще во многих послевоенных городах оставались обгорелые остовы зданий, чернели глазницы руин. Здесь же были чистые скверы, шуршали по улицам троллейбусы, в парке с большим водохранилищем сновали прогулочные лодки, на газонах – пестрая палитра цветов. Я не мог предполагать, что мне придется прожить в этом городе много недель на протяжении года. Мне было поручено разработать проект одной из основных систем заправщика: комплект ёмкостей (котлов) для перекиси водорода. В вагоне устанавливалось шесть котлов четырех типов и разных по ёмкости. Котел представлял вертикальную цилиндрическую ёмкость расчетного объема для дозирования продукта, работающую под давлением при вытеснении продукта; вокруг котла – наружная оболочка, образующая «водяную рубашку» для подогрева продукта. Сверху котел закрывался крышкой с несколькими фланцами и гнездами для установки арматуры, приборов, дозирующего устройства.
Самой большой проблемой оказалось то, что по условиям хранения перекиси котел должен изготовляться из сверхчистого алюминия, а наш-то завод был металлургическим и не имел ни опыта, ни специалистов, ни штампов для штамповки днищ котла и его сварки! Выход был один – размещать изготовление котлов на другом заводе. Это значительно усложняло проектирование, надо было знать и учитывать технологические возможности того завода. Представьте себе ощущение человека, оказавшегося вдруг в дремучей чаще тайги или в незнакомом, чужом языковом сообществе. Примерно так чувствовал себя я, двадцатипятилетний молодой конструктор, получив это, по сути, первое по сложности, ответственности и срочности задание. Сколькому пришлось учиться, самостоятельно постигать тонкости обработки и сварки алюминия, вникать в особенности производства на другом заводе! Хорошо, что наше поколение было воспитано и приучено к самостоятельности, к самообразованию, к преодолению трудностей и высокой ответственности за порученное дело. Вот так город Сумы стал для меня на 15 месяцев близким и родным. Там я прошел все этапы: предварительное рассмотрение проекта, принятие решений по технологии производства, согласование выполненных мною рабочих чертежей, курирование изготовления котлов в цехах, приемка готовых изделий. Частые командировки, кроме знакомства с новыми машиностроительными производствами и совершенствования профессионального мастерства, давали возможность познать людей, учили общению, одаривали встречами с чудесными людьми. Прибывающих на завод в командировку в г.Сумы поселяли в заводском доме для приезжих. Это было удобно: снимались треволнения поиска гостиницы, жилье находилось недалеко от завода. Все приезжие были деловыми людьми, прибывшими на этот завод, между ними быстро устанавливались добрые, открытые взаимоотношения.
В один из приездов, когда я вошел в трехместный номер, навстречу мне встал и подошел человек чуть выше среднего роста, плотного телосложения, лет сорока трех, в каком-то, казалось, полувоенном френче. Что удивительно, я не мог отвести взгляда от его головы. Казалось, что она излучала свет, как светящийся шар: на добром лице была приветливая улыбка, а абсолютно лысая, гладко выбритая круглая голова отражала все источники света.
– Давайте знакомиться, молодой человек. Наполеон Петрович! – сказал он, протягивая руку. «Странный тип. Это шутка?» – подумал я.
Увидев на моем лице недоумение, он повторил:
– Да-да, Наполеон! Так назвали меня мои родители.
Первое утро началось с неожиданностей.
– Подъём! Молодые люди, подъём! – из-за двери ванной комнаты выглядывал футбольный мяч, весь покрытый белой мыльной пеной, повторяющий этот громкий призыв. Это был Наполеон Петрович. Он приготовился бриться, а брил он ежедневно не только лицо, но всю голову – весь этот сияющий шар. Так начиналось каждое утро. Чудесным человеком оказался этот Наполеон Петрович! Он был москвичом, занимал высокую должность, ему, как и многим его сверстникам, судьба уготовила много тяжелых испытаний. Он прошел все огненные годы войны, был тяжело ранен, ему ампутировали одно легкое, в Москве при бомбёжке погибли его жена и дочь, вторая дочь малым ребенком до возвращения отца с фронта росла у чужих людей. Но этот человек не сломался. Он сохранил оптимизм, большую жизнерадостность, юмор, чуткое отношение к людям; получил два образования, сделал отличную карьеру, вырастил и воспитал прекрасную дочь.
– Моя Наталья! – с гордостью показывал он нам фотографии дочери. На нас смотрела красивая девушка с мягкими чертами лица, ее взор был приветливым, умным и добрым, в то же время весь облик тонко подчеркивал горделивое достоинство. Наполеон Петрович как-то естественно стал нашей движущей пружиной, активным лидером, неиссякаемым затейником, увлекавшим в свободное время прогулками по городу, катанием на лодках, посещением храмов, построенных сахарозаводчиком Терещенко. Когда он уезжал, мы провожали его, как близкого человека, до посадки в вагон поезда, где распили по последнему стаканчику шампанского.
Такие люди вызывали уважение, заряжали оптимизмом, учили стойкости.
Еще одна командировка была памятной тем, что впервые пришлось соприкоснуться – в то время с неизвестным – с радиоактивным излучением.
Я ехал в город Ульяновск зимой. По мере удаления от Мариуполя студеный январь давал знать, кто здесь хозяин. Поезда еще ходили плохо, редко, приходилось делать много пересадок. Последней пересадкой оказалась Сызрань, куда я добрался в первом часу ночи. Поезд на Ульяновск уходил после восьми часов утра. Я и сейчас не могу без содрогания вспоминать ощущения, какие пришлось вытерпеть в ту кошмарную ночь. Представьте себе старенький довоенной постройки вокзал уездного города с небольшим залом ожидания. Войдя с морозного двадцатипятиградусного воздуха в помещение вокзала, я был, как ударом, остановлен упругой, душной, смрадной волной спертого воздуха.
В сизом полусвете просматривались человеки – одни в шубах, стёганых халатах, в унтах, в шапках и малахаях, укутанные в платки и шали, другие без верхней одежды. Они заполняли все пространство, кто-то сидел, кто-то лежал на скамьях, многие стояли, свободных мест не было. Трудно было рассмотреть, кто из них был мужчина, кто женщина, кто татарин, кто удмурт, кто чуваш.
Кого-то сморил сон, кто-то жевал нехитрую снедь, кто-то ухитрялся играть в карты. Это были, в основном, пассажиры поездов местного сообщения.
Остающееся между людьми пространство было заполнено сумками, фанерными желтыми чемоданами, мешками, ведрами. Ночь для меня разделилась на получасовые отрезки. Выдержать больше внутри вокзала было нельзя, начинали слезиться глаза и першить в горле, от духоты кружилась голова, от длительного стояния затекали ноги. Приходилось выходить на мороз и энергично вышагивать по перрону до тех пор, пока пальцы рук и ног пронзались «иголками». Затем очередные полчаса духоты и «парилки». К утру от постоянного держания в руках маленький чемоданчик казался двухпудовой гирей. Каким уютным и комфортным показался утром вагон поезда, уносивший меня в Ульяновск! Сюда я ехал с некоторым сомнением в успехе. Для контроля уровня жидкости в котлах заправщика нужны были уровнемеры. Никакие из известных приборов не могли работать в среде перекиси водорода. Узнали, что, якобы, в Ульяновске созданы устройства с радиоактивными источниками, позволяющие контролировать уровень в ёмкости без контакта с жидкостью. Информация оказалась достоверной, устройства работали на принципе «просвечивания» ёмкости с жидкостью с одной стороны радиоактивным лучом, который воспринимался приёмником с противоположной стороны ёмкости. По мере изменения уровня луч отслеживал раздел «жидкость-воздух» и на шкале устройства отображались значения уровня жидкости. Это было устройство УР-6 (уровнемер радиоактивный) для стационарных установок, а нам требовалось применить его в подвижном железнодорожном вагоне. Прекрасная молодость! Какими качествами ты наделяешь людей!
Что мы тогда знали об интенсивности радиоактивного излучения, дозах допустимого облучения, условиях хранения радиоактивных источников?! Но смело вникали в неизведанное, принимали решения; настойчиво искали пути и добивались результатов по созданию и получению нужного нам оборудования.
Уровнемеры УР-6 были установлены на заправщике. Разобравшись в новых для меня понятиях физики и получив убедительные доводы в безопасности приборов для организма человека, я не мог тогда даже предположить, что спустя два года, мне придется объяснять основы теории радиоактивного излучения солдатам и убеждать их в безопасности уровнемеров, как объясняли и убеждали меня тогда.
Плоды просвещения
________________________________________
Прошло уж более года работы на Байконуре. Стали привычными условия работы в гарнизоне, хорошо отработаны все операции по заправке ракет; экипажи обучены, работают четко и слажено. Но для некоторых солдат подошел срок демобилизации, надо было с ними прощаться. Мы с Германом, их командиром, сумели установить с экипажем хорошее уважительное отношение: при выполнении работ в служебное время – строгая дисциплина, в свободное время – более свободное общение.
Это были еще совсем молодые ребята. Они могли, увидев брошенную на землю банку, затеять футбол; охотно делились новостями из полученных писем; могли устроить веселый розыгрыш задремавшему товарищу. Но при этом были любознательны, живо интересовались событиями, новинками техники, о многом расспрашивали; всегда просили привести свежие молодежные журналы «Знание –сила» и «Техника – молодежи». В экипаж, вместо убывших, прибыли два новых солдата, один – после окончания техникума из города Свердловска. Он хорошо разбирался в технике, быстро освоился и занял лидирующее положение в экипаже.
Однажды, спустя месяц после прибытия новичков, я пришел на площадку и увидел всех солдат экипажа, сидящих в тени от заправщика. Они вяло ответили на приветствие и продолжали сидеть, о чём-то оживленно вполголоса разговаривая.
Они явно были чем-то возбуждены. Выполнив распоряжение лейтенанта, они сразу же выходили из вагона. Я спросил Германа:
– В чем дело? Почему такое поведение?
Пожав плечами, он ответил:
– Я замечаю это уже несколько дней. Якобы хотят писать рапорт о переводе в другой экипаж.
Я попросил Германа:
– Позволь мне, без тебя, поговорить с ними, надеюсь вызвать их на откровенный разговор и выяснить причину.
Герман согласился. Когда такой разговор состоялся, выяснилась причина, которая никак не была связана со взаимоотношениями с командиром. Оказывается, дотошный свердловчанин, изучая заправщик, узнал, что в его оборудовании имеется радиоактивный уровнемер, из чего заключил, что они подвергаются радиоактивному излучению. Подлила масла в огонь подвернувшаяся ему в руки статья в журнале «Знание – сила», в котором популярно и красочно описана природа радиоактивности, допустимые дозы облучения и вредное влияние облучения на организм человека. Это сейчас каждый школьник знаком с этим явлением, изучение его вошло в школьную программу. Тогда же эта тема была «terra incognita», о ней мало знали, а еще больше – опасались. У страха глаза велики – показав свою эрудицию, этот солдат посеял смуту в душах остальных членов экипажа.
– Мы опасаемся за своё здоровье, нас ждут невесты, мы ещё не женаты, – добился я откровенного признания.
Пришлось обстоятельно рассказать им обо всех параметрах прибора УР-6; по данным технического паспорта объяснить значение каждого параметра и сопоставить его с допускаемыми значениями по условиям безопасности; показать на самом приборе, что в выключенном, неработающем положении прибора его источник радиоактивного излучения опускается в специальный замкнутый контейнер. В заключение беседы я пообещал, что каждому из них будет выдан индивидуальный дозиметр. Поведав всё Герману, мы с ним задумались, как выполнить это обещание. Я опасался, что если этого добиваться через армейские, воинские инстанции, то, несмотря на логичность и законность такого требования, получить дозиметры будет проблематично. Сообщать на завод о досылке дозиметров на уже давно сданный заправщик также вызывало сомнение.
Я решил обратиться к нашему шефу на космодроме – главному конструктору стартового комплекса академику Бармину. Владимир Павлович внимательно меня выслушал, одобрил решение, сказал, что свяжется с Москвой и поручит доставить дозиметры. Через десять дней перед строем я вручил индивидуальный дозиметр лейтенанту Малинину и каждому члену экипажа заправщика. В течение двух недель солдаты по много раз смотрели на дозиметры, и на их лицах все чаще и чаще стала появляться улыбка, а спустя полгода, убедившись в безопасности работы с УР-6, и вовсе о них забыли. Зато у «просвещенного» свердловчанина ребята часто, шутя, спрашивали:
– Как невеста? Ждёт?
Свершилось!
________________________________________
«На большом открытом поле не было ни одного дерева, ни одного столба, только несколько стогов сена выделялись на заснеженном горизонте. Иван Иванович лежал на спинке катапультируемого кресла и смотрел в небо, рядом – ярко-красный парашют, резиновая надувная лодка. Судя по внешнему осмотру, вся автоматика кресла, парашюта и скафандра сработали нормально». Таким увидел Н.П.Каманин место посадки первого космонавта 9 марта 1961 года.
Первый человек в космосе, кто он? Кто осуществит эту мечту человечества?
Шла гонка престижа между СССР и США. Американцы наступали нам на пятки, но достигнуть успеха и запустить человека в космос 28 апреля, как они планировали, им не удалось. Их преследовали неудачи при отработке систем и пробных запусках без человека. 24 марта капсула «Меркурий» не отделилась от носителя и затонула в океане. В феврале-апреле 1961 года напряжённейшей жизнью жил и космодром Байконур. Отрабатывалась новая серия ракет-носителей и кораблей «Восток», на которых планировалось отправить в космос человека.
Запуски следовали один за другим с небольшими интервалами. При каждом из них на стартовой площадке можно было видеть коренастую, среднего роста, подвижную фигуру С.П.Королёва, с ним неизменно находились два-три человека, которых раньше мы не видели. Их состав менялся; постепенно нам стало известно, что ими были академик М.В.Келдыш, маршал К.С.Москаленко, академик В.В.Парин, Н.П.Каманин, маршал Д.Ф.Устинов, К.П.Феоктистов, летчик-испытатель М.Л.Галлай, председатель Государственной ко-миссии К.Н.Руднев.
Мы уже знали, что всё это связано с подготовкой полёта человека в космос, но не могли знать, когда это произойдет. 9 марта 1961 года состоялся запуск «Востока», на борту которого уже был манекен человека («Иван Иванович», как его прозвали), собака Чернушка, мыши и морские свинки. Отрабатывались системы безопасной посадки спускаемого аппарата и проверялось состояние живых организмов в космосе. «Иван Иванович» был первым «космонавтом», это его приземление вспоминал Н.П.Каманин.
17 марта на космодром Байконур прилетели шесть молодых офицеров в лётной форме, на их погонах было еще мало небольших звездочек, но почему-то их встречал сам С.П.Королев и академик М.В.Келдыш. 22 марта мы увидели эту группу молодых, оживленно переговаривающихся, улыбающихся людей, которых главный конструктор стартового оборудования академик Владимир Павлович Бармин (наш главный шеф) в течение двух часов знакомил со всем стартовым оборудованием. Это был первый отряд космонавтов: Гагарин, Нелюбов, Попович, Титов, Быковский, Николаев. Эти люди и их фамилии стали известны значительно позднее, а тогда, естественно, они все воспринимались как десятки других офицеров из стартовых команд; увидеть и связать их облик с будущими героями космоса – такие мысли не возникали. 25 марта состоялся еще один полёт «Востока» с «Иваном Ивановичем» и собакой Звездочкой.
Для проверки надежности звуковых средств связи при радиопереговорах с космонавтом в кабине корабля был установлен магнитофон с записями песен и отсчета времени, выполняющий роль космического ответчика. Королёв все время провёл на старте. Он был спокоен, стартовые расчеты действовали чётко и слаженно, все шло по регламенту. Как всегда, за пять минут до старта машина Королёва последней покинула стартовую площадку, все укрылись в бункере управления. Пуск, выведение на орбиту, посадка корабля прошли успешно, радиосвязь работала надежно. Уже было выполнено семь запусков кораблей «Восток», пять вышли на орбиту, четыре успешно приземлились, последние два полёта, выполненные один за другим 9 и 25 марта, прошли безукоризненно.
Что дальше? 8 апреля на старте был установлен очередной корабль «Восток». Как обычно, начались работы с предстартовых проверок систем ракеты-носителя, двигателей, систем телеметрии. На всех площадках ферм обслуживания на высотах до 30 метров деловито суетились, как муравейник, маленькие темные фигурки стартовых расчетов. Я с расчетами готовил заправщики к заполнению компонентами топлива. Основная наша работа проходила накануне и в день запуска. 11 апреля закончились успешно, без замечаний, проверки систем ракеты-носителя и корабля. На площадке, как никогда, было много штатских людей. Королёв и Руднев провели на площадке весь день, а вечером поднялись на лифте к самому верху ракеты, к космическому кораблю.
Интересные воспоминания С.П. Королёва приводит Губарев В.С. – единственный аккредитованный журналист – в своей книге «Космические мосты»: «Однажды я чуть не полетел в космос. Это случилось 11 апреля 1961 года. Я поднялся в кабину «Востока» и долго сидел в ней. Был удивительно тихий вечер. Огромное солнце медленно опускалось за край земли. Отсюда, с высоты, было далеко видно. Постепенно космодром затянуло вечерней дымкой, он утонул в сумерках. Мне показалось, что ракета оторвалась от земли, и я полетел».
Просыпаясь утром, человек не может знать, что наступающий день может оказаться знаменательным в его жизни, что в этот день могут свершиться его сокровенные желания, осуществиться его заветные мечты.
Утро 12 апреля мало чем отличалось от предшествующих, разве только тем, что работы на старте назначены очень рано – на 5 часов утра, да тем, что накануне все подразделения стартовой команды на совещании получили графики выполнения регламентных работ и указания о тщательном и точном выполнении и контроле работ. Уже более месяца на космодроме велись активные работы, мы слышали о подготовке человека к полёту в космос, но не знали, когда это случится. Поэтому и это утро я встретил и воспринял, как начало очередного испытательного запуска. Я шагал к космодрому. Светало… Свежий утренний ветер быстро развеял сонное состояние, мысленно воспроизводились все регламентные операции, которые были выполнены вчера на заправщиках. И хотя была уверенность, что всё сделано правильно, хотелось скорее быть на месте.
Когда я прибыл на стартовую площадку, уже начался обратный отсчет времени.
Ракета стояла на старте. Казалось, что ее удлиненное напряженное тело, как у светлого ягуара, готово к прыжку в небо и только жесткие объятия ферм обслуживания не позволяют это сделать. Вагоны-заправщики занимали рабочие позиции, шланги подключены к заправочным колонкам, все ждут команды на начало заправки. Каждый, как обычно, находился на своем месте и был сосредоточенно занят своим делом. И только когда на старте появился автобус и из него вышли два человека в скафандрах, мы поняли: это случится сегодня!
Выйдя из автобуса, группа провожающих и люди в скафандрах стали обниматься и целоваться. Некоторые до того расчувствовались, что вместо пожелания счастливого пути прощались и даже плакали, порядок удерживался с трудом.
Сергей Павлович Королёв, маршал Москаленко и начальник отряда космонавтов Н.Н.Каманин чуть ли не силой вырвали одного космонавта (Ю.А. Гагарина) из объятий провожающих и провели его к лифту для подъёма в корабль.
Было 9 часов утра (семь – по московскому времени).
Шел обратный отсчёт времени, до старта оставалось ещё два часа (9 часов – по московскому времени). Это время Гагарин должен был провести в кабине корабля – столько времени занимали заправка ракеты, закрытие и герметизация люка корабля, отвод вагонов-заправщиков, опускание ферм обслуживания. Все команды выполнялись чётко, точно, без задержек. Я был потрясен торжественностью и величием этого момента, причастностью к этому событию, большой ответственностью за свою работу. Заправка закончилась, и я вышел из вагона-заправщика (он занимал позицию в семи метрах от ракеты). Передо мной – устремлённая ввысь ракета, покрытая белоснежным пушистым инеем от заправленного в нее жидкого кислорода, и где-то там, вверху – космический корабль и в нём первый космонавт. Захватило дух: это – не сказка, не былина, не Жюль Верн «Из пушки – на Луну», это явь, осязаемая реальность! Я не мог сдержаться, в каком-то порыве приблизился к ракете и, как бы для ощущения её реальности, расписался на бело-снежном инее её поверхности. Мог ли я, провинциальный поселковый мальчишка, даже в самых смелых своих фантазиях мечтать о таком моменте, о таком событии?!
С замиранием сердца ждали мы пуска. Но вот объявлена минутная готовность. Прошли команды: «Ключ на старт!» Дается зажигание… «Подъём!»
В ответ звучит: «Поехали!»
Пуск прошел безупречно.
…О том памятном дне сказано и написано довольно много. Добавлю несколько подробностей, о которых потом поведал М.Л.Галлай – инструктор космонавтов.
Когда закончилось снаряжение космонавтов в скафандры, у Гагарина все стали брать автограф. Он всем подписал.
Только Галлай сказал:
– Юра! А мне автограф прошу дать сегодня вечером на месте приземления.
Уже перед самым выездом на старт кто-то заметил: «При приземлении люди могут подумать, что ещё один Пауэрс спустился». Быстро принесли краску и, не снимая шлема с головы Гагарина, сделали надпись на шлеме «СССР».
Через полчаса после старта на самолёте вылетели к намеченному месту приземления Каманин, Титов, академик Парин и другие. Ещё в воздухе их застало сообщение ТАСС о благополучном приземлении космонавта в районе Саратова. «В самолёте началось что-то невообразимое. Степенные люди обнимались, плясали и подпрыгивали, как мальчишки. Академик Василий Васильевич Парин достал заветную бутылку коньяку, но распить её решили при встрече с Юрием», – вспоминал Каманин. Руднев, Королёв, Келдыш и другие члены Государственной комиссии, группа космонавтов через три часа были в городе Куйбышеве, куда уже доставили Гагарина. Вечером за столом на обкомовской даче было много тостов, была оприходована бутылка коньяка академика Парина.
Сообщение ТАСС нас застало еще в работе по завершению послепусковых операций на стартовом комплексе. К вечеру, когда все возвратились с рабочих мест в жилой городок, прозвучало местное сообщение: «Всем членам расчётов, участвовавшим в работах по запуску первого космонавта, объявляется благодарность! Представители расчётов приглашаются в «сороковой вагон» с порожней посудой!».
Такое экстраординарное объявление соответствовало величию события, так как на площадке действовал «сухой закон». Народ, гремя алюминиевыми чайниками, стеклянными и жестяными банками, потянулся к вагону, где эту посуду заполняли спиртом. Вечер наш также прошел с застольем, правда, со скромной жареной картошкой, рыбными консервами и запасённой колбасой, но зато с множеством тостов. Свершилось! Свершились мечты тысяч людей, людей разных поколений: полет Икара – у древних эллинов, фантастика – у Ж.Верна, научные прогнозы и мечты – у Кибальчича и Циолковского, реальные проекты – у Королёва.
Просыпаясь сегодня очень рано, никто из нас не предполагал, что этот день станет началом эры освоения человеком космоса, а Ю. Гагарин – что его имя навечно войдет в историю.
Конечно, я был счастлив и горд, что стал участником этого события, что осуществилась и моя мечта, что я отмечен за это наградой – орденом Ленина.
Печать молчания
________________________________________
Июнь 1961 года. После обычных для такого случая торжественных поздравлений при вручении мне ордена Ленина, неожиданно вручающий, уже тусклым голосом, сказал:
– Мы вам рекомендуем пока не надевать и не носить орден, так как будут, естественно, вопросы: «За что? Где? Как?». А дело, которым вы занимаетесь, весьма секретно и о нём говорить пока нельзя.
В моих руках оказалась красная открытая коробочка, в ней на красном бархате сиял орден Ленина. Церемония вручения закончилась.
Отмечали мы это событие скромно, дома, вдвоём с женой, причём, первой «примерила» орден жена: к этому времени она уже была посвящена в мои дела, мы работали в одном отделе.
Такое предупреждение меня не удивило: уже пять лет, как мои уста были запечатаны «печатью молчания». Это началось сразу же с началом проектирования заправщиков для Байконура. Ведущим разработчикам проекта были оформлены допуски к работе с секретными сведениями и документами. При этом мы дали подписку о неразглашении сведений в течение двадцати лет – до далекого тогда 1975 года. Время показало, как непросто выполнять это условие, какую психологическую нагрузку приходится испытывать, сколько особенностей в работе, во взаимоотношениях с людьми, в поведении связано с этими обстоятельствами. Вести деловую переписку можно было только в помещении специального отдела в заводоуправлении, в прошнурованных журналах, учитывать каждый экземпляр. Делать выписки и заметки запрещалось, это заставляло напрягать память, удерживать в памяти большой объём информации. Согласовывая с технологами вопросы технологии изготовления, я мог оперировать только кодовым названием «продукт ОЗО», не раскрывая истинного названия рабочей жидкости и ее свойств, но настойчиво добиваясь неукоснительного выполнения ими требований чертежей. Значительно тяжелей стало, когда начались командировки на космодром. Слово «Байконур» никогда и никем не произносилось. В командировочных документах местом назначения указывалась «в/ч 11284», где это и как туда проехать – неизвестно. В спецотделе проинструктировали, что ехать надо в Казахстан до станции Тюра-Там. Название станции Тюра-Там среди посвященных произносилось шёпотом. Запись «в/ч» в командировке иногда служила добрую службу: при трудностях с билетами или при длинных очередях в билетных кассах вокзалов я обращался в воинскую кассу (тогда они еще были, только для военнослужащих), предъявлял командировку и получал билет. При возвращении из командировки приходилось проходить усложненную процедуру отчетности. Проездные билеты, где, как обычно, указывались названия станций и аэропортов, чтобы не рассекретить места нахождения воинской части, сдавались в спецотдел, там выдавалась справка о фактических расходах на проезд и уже по этой справке (без билетов) проводился финансовый отчет.
Первое впечатление от Байконура и запуска ракеты было ошеломляющим. Величие стартовых сооружений, мощь ракетного оружия, расположение космодрома в бескрайней пустыне, множество контрольно-пропускных постов и военные, военные, всюду военные – всё это объясняло и убедительно подчеркивало необходимость соблюдения секретности. Там я понял всю меру ответственности за сохранение тайны. Сейчас это может показаться странным или наивным, но тогда на протяжении трех лет даже жена и родители не знали, куда я выезжал и чем там занимался, а для друзей и окружающих это стало известным только после открытого обнародования сведений о Байконуре. Это произошло после запуска американских спутников-шпионов и посещения космодрома Байконур президентом Франции де Голлем. Постепенно космонавтика становилась обыденным рабочим явлением, с неё снималась пелена секретности, она стала доступна нашим и зарубежным журналистам. А в те, первые годы, интерес у всех к работе космодрома был всеобщим и большим. Лаконичные, из-за секретности, сообщения ТАСС подогревали интерес таинственными формулировками: «Главный Конструктор», «Главный Теоретик», «Запущен с территории Советского Союза».
– Кто эти люди? Где космодром? – эти вопросы волновали тогда всех, хотелось скорее узнать об этих достойных людях, эта тема живо обсуждалась, обрастала домыслами и слухами. Как трудно было себя сдерживать в кругу друзей, родственников, знакомых, когда возникал об этом разговор. Ведь для меня все ясно: «Главный Конструктор» – Сергей Павлович Королёв, «Главный Теоретик» – Мстислав Всеволодович Келдыш, «территория» – космодром Байконур.
Но приходилось находить такую схему поведения, чтобы не казаться безразличным и чтобы не раскрыть свою причастность. Особенно сложно было при возвращении с Байконура после очередного запуска и сообщения ТАСС в дорожных задушевных разговорах, как это обычно бывает в купе вагона, который медленно, целых 60 часов, везёт тебя до Москвы. В таких случаях часто вспоминался эпизод из детской сказки. Мальчику доверили большую (по-детски) тайну. А ему было так трудно хранить эту тайну, хотелось поделиться ею со всеми, порадовать всех. И когда ему стало уже совсем невмоготу, он пошел в поле, выкопал ямку, рассказал в ямку всё о своей тайне, засыпал ямку землёй и притоптал ногой. Бремя молчания было сброшено, жить ему стало легче.
Работа в условиях строгой секретности, в конечном счете, стала обычным образом жизни, но, что самое ценное, незаметно, постепенно воспитала в характере целый ряд полезных качеств. Я привык ответственно относиться к работе с документами, на моем столе нет лишнего вороха бумаг, не относящихся к текущему делу, даже сейчас черновики и ненужные документы автоматически выбрасываются только в разорванном виде. Память натренирована цепко фиксировать и удерживать информацию, каким-то непонятным образом выделяя главное и отсеивая второстепенное. Годы работы с «печатью молчания» научили больше слушать и меньше говорить. Стало нормой, что прежде чем сказать, фраза «прокручивается» в голове, памятуя пословицу: «Слово – не воробей, выпустишь – не воротишь». Самым полезным, самым высоким в моральном смысле качеством я для себя считаю верность, святость сохранения доверенных мне секретных или интимных сведений. Воспитанное чувством высокой государственной ответственности за годы работы на Байконуре, это стало принципом жизни.
Я могу быть только благодарным судьбе за такую «печать молчания». Было приятно сознавать, что мне доверяют секретные сведения такого уровня. Это позволило стать участником мировых событий, интересного, захватывающего дела, дало массу встреч с известными и интересными людьми, воспитало характер.
Размышляя об этом, мне представилось изумительное свойство времени нивелировать события, сглаживать острые углы истории и развенчивать ореол секретности. Жгучий интерес ко многим тайнам со временем ослабевает, после их опубликования вовсе падает, а часто – совсем забывается. Такова жизнь!
Старый «Феликс»
________________________________________
С того времени прошло более полувека. Сколько еще раз облетел Юрий Алексеевич вокруг земного шара! Это уже были триумфальные полеты. Он побывал почти во всех странах мира и везде его встречали как Героя Мира; его улыбка сближала, объединяла людей, внушала сознание, что мы все – обитатели одной прекрасной планеты Земля.
Быстрое развитие науки и техники обеспечили стремительное развитие космонавтики. Скромные КБ и лаборатории, в которых начинались первые разработки космической тематики, выросли до крупнейших научно-технических комплексов. Такая же эволюция произошла и с нашим СКО. По решению правительства в 1958 году для производства все увеличивающегося количества типов средств заправки ракетно-космической и авиационной техники из состава металлургического завода имени Ильича были выделены цехи машиностроительного профиля и на их базе образован завод тяжелого машиностроения – ЖЗТМ (Ждановский завод тяжелого машиностроения). Неоценимый вклад в развитие завода внёс назначенный в 1961 году директор Владимир Федорович Карпов, Герой Социалистического Труда. По объему производства и значимости продукции ЖЗТМ стал вторым в СССР после Уралмаша. Усиленное СКБ было определено головным по разработке проектов заправочной техники. В дальнейшем выросшее СКБ разделилось на три специализированных конструкторских отдела. Главными конструкторами стали А.В.Ефимов, В.Г.Кононов, Ю.Н.Дзюман-Грек, заместителем главного конструктора – В.А. Михеев. Самоотверженный творческий труд замечательных людей этих отделов стал огромным вкладом в развитие страны и укрепление её обороноспособности. История СКБ и каждого его труженика заслуживает отдельного подробного описания, что, к сожалению, не может уложиться в настоящую повесть. Ограничусь одним обобщением: в этих отделах выполнены проекты более 170 типов заправщиков и заправочных стационарных систем для всех видов боевых, космических, тактических ракет и разных видов авиационной техники. Многие конструкторы были отмечены правительственными наградами, стали лауреатами Государственных премий, А.В.Ефимов и В.Г.Кононов награждены орденом Ленина.
Для меня эти годы также были наполнены увлекательной деятельностью, творчеством, важными событиями, контактами с интересными людьми. Были ещё поездки на Байконур, была работа на боевом стратегическом старте в Плесецке, создавались централизованные аэродромные системы заправки истребителей и бомбардировщиков, железнодорожные централизованные системы заправки топливом танков, разрабатывался проект башни для комплекса «Энергия-Буран». Двадцать лет посвящено научной работе доцентом в техническом университете.
Дата 12 апреля – День космонавтики – для нас, ветеранов, причастных к созданию этой техники, стала священной, мы ежегодно и неизменно собираемся и отмечаем её как праздник, вспоминаем былое, своих коллег, оцениваем новые достижения молодого поколения. В один из Дней космонавтики у меня возникло желание рассказать студентам о первых шагах космонавтики и не только рассказать, но и дать им возможность ощутить то время. В университете шли занятия по информатике и вычислительной технике. Голубым светом мерцали глазницы компьютеров, студенты сосредоточенно вглядывались в экраны, словно ожидая увидеть там нечто сокровенное. Меня всегда поражало это магическое свойство компьютеров завораживать и поглощать внимание пользователей, абстрагировать их от окружающей среды, уводить в свой виртуальный мир. Я пришел сегодня на занятия с необычным замыслом и необычными экспонатами. У меня, как это у многих бывает, на антресоли среди многих уже ненужных залежавшихся вещей оказались забытая счетная машинка «Феликс» и логарифмическая линейка, верно служившая мне ещё в студенческие годы. Вы, наверное, тоже испытывали магическое действие старинных, почти забытых, вещей и предметов, которые оказывались у вас в руках спустя много-много лет от того времени, когда они были для вас обыденными, полезными и необходимыми. При этом в памяти всплывают воспоминания о тех днях, событиях, делах и проблемах, которые приходилось делать и решать, а углубившись в размышления, начинаешь осознавать масштабность времени, кардинальные перемены в жизни общества.
Пригласив студентов к столу со словами: «Прошу ознакомиться с вычислительной техникой, при помощи которой рассчитывался и проектировался первый космический комплекс», я извлёк из портфеля и положил на стол невзрачную короткую линейку, отличающуюся от других большим количеством шкал. Рядом с ней легла черная металлическая округлая коробочка, из которой выступало много рычажков, в торце была рукоятка, а на выпуклой поверхности нанесены цифры и красовалась надпись «Феликс». Это вызвало у студентов неподдельное удивление. Они долго двигали рычажки и вертели ручку у «Феликса» под характерное щёлканье и потрескивание шестерёнок внутри черной коробочки; пытались разобраться в шкалах линейки, выдвигали, разворачивали подвижную шкалу-бегунок, сравнивая линейку с деревянной матрёшкой. Далее последовало мое объяснение назначения, возможностей и порядка пользования этими вычислительными средствами. Когда же я рассказал о возможностях выполнения с помощью логарифмической линейки расчетов с возведением в степень, извлечением из-под корня, логарифмами и тригонометрическими функциями, на лицах студентов, кроме чувства интереса, появилось недоверие. Пришлось перейти к доказательствам. Тут же студентами был написан на доске замысловатый, – как мы говорили «трехэтажный», – пример, который я должен был решить. С трепетом я взял в руки линейку, ведь навыки пользования ею, естественно, подзабылись за прошедшие годы. Напряжение нарастало, казалось, что время летит стремительно, а до результата расчета еще далеко. Когда же я написал на доске результат, раздался дружный возглас одобрения. Через пять-десять секунд студент, контролировавший расчёт на калькуляторе, подтвердил результат.
Вечером, вспоминая прошедший день и этот, казалось бы, незначительный эпизод с логарифмической линейкой, мне представилась величественная картина стремительного развития науки и техники всего за 50 лет; героический труд людей, сумевших в тех условиях и с теми, – по теперешним критериям – примитивными средствами сделать стремительный прорыв и выйти в космос. Удивительно, но люди того поколения делали своё дело самоотверженно, не считаясь с трудностями, не придавая ему героического значения. Ими был заложен фундамент последующих успехов. Уже стартовали автоматические станции к Венере, Марсу, Сатурну; уже работала международная космическая станция; в космосе побывало более ста человек, «на пыльных тропинках далеких планет» оставили следы луноходы и Марсоход, на Луне побывали люди, на орбите Земли работают сотни спутников различного назначения. И в начале каждого из этих событий звучала команда – «Ключ на старт!» Это были достижения и успехи уже новых поколений, вооруженных современными знаниями, достижениями науки, вычислительной техникой и располагающих возможностями могущественной промышленности. Космические программы стали обыденным делом, частью каждодневной жизни общества. Подобно тому, как для идущего человека находящиеся сзади предметы удаляются, заслоняются дымкой и уходят за горизонт, так бег времени и естественный прогресс постепенно отодвигают свершившиеся события. По суровой логике жизни надо по-философски относиться к этому явлению: сменяются поколения, изменяются условия жизни общества; каждое поколение гордится своими достижениями, они становятся знамением этого поколения.
Мы, поколение 50-х – 60-х годов, можем только пожелать каждому новому поколению творческого горения, неиссякаемой энергии, достижения высоких целей и передать, как эстафету, команду: «Ключ на старт!»
Владимир Авдеевич МИХЕЕВ
Компьютерный набор Л.В. Шикова
Напечатано в полиграфическом центре ПГТУ.
87500, г. Мариуполь, ул. Университетская, 7
Послесловие П.Голубкова
Мне посчастливилось быть лично знакомым с таким неординарным человеком, каким был Владимир Авдеевич, еще месяц назад, во время очередной, традиционной встречи в День Космонавтики, я получил от него, с дарственной надписью, экземпляр его очередной книги "Город на семи ветрах", посвященной нашему родному городу Мариуполю... А 20 мая мы проводили Владимира Авдеевича в последний путь... Закончить эту публикацию я хочу своим стихотворением:
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ В.А.МИХЕЕВА
Уходит Светлый Человек…
Как будто – целая Эпоха,
Как будто – тот, Двадцатый Век,
Где было всё не так уж плохо,
Как нам пытаются внушить
Пришедшие ему на смену…
Пусть в нас - Он продолжает жить,
Пока мы живы – неизменно!..
20.05.2016г.
Байконур. ключ на старт! памяти в. а. михеева
© Copyright: Петр Голубков, 2016
Свидетельство о публикации №216052201305
Свидетельство о публикации №216052201305
Рецензии
Петр!
Спасибо Вам за Память! Только так и должны поступать настоящие друзья.
Ушедшие в мир иной живы до тех пор, пока о них понять живые.
С уважением Василий Лесников.
Василий Лесников 23.05.2016 10:12 • Заявить о нарушении
Спасибо Вам за Память! Только так и должны поступать настоящие друзья.
Ушедшие в мир иной живы до тех пор, пока о них понять живые.
С уважением Василий Лесников.
Василий Лесников 23.05.2016 10:12 • Заявить о нарушении