Искусство и его тираны. Генезис современного потре

                С. Н. Чухлеб
                Кандидат философских наук.
 
Искусство и его тираны. (Генезис современного потребителя артефактов.)



Неисчислимы жалобы представителей искусства на публику: публика капризна, публика неблагодарна, публика не доросла… Казалось бы, нет худшего тирана у искусства, чем публика. А между тем, именно благодаря публике возникло и существует современное искусство.
Что бы ни воображали творцы, но искусство – это производство. Производство артефактов и смыслов, заключенных в них. А производство без потребителя невозможно. Зачем производить то, что никому не нужно?!
Конечно, многие творцы заявляют, что они творят для вечности. Но вечность – это иллюзия, сочинённая интеллектуалами. Она существует, как справедливо заметил В. Пелевин, лишь до тех пор, пока люди верят в нее.
Творцы могут верить, во что им будет угодно. Но без потребителя артефактов их существование становится проблематичным. С этим утверждением спорить могут лишь те, кто все еще находится в плену у социологической «робинзонады». В самом деле, отдельный человек, как правило, уверен, что его личность есть порождение его самого – он сам, лично дошел до тех идей, которые наполняют его голову и приобрел те навыки, которые составляют содержание его деятельности. Этакий Робинзон Крузо, являющийся единственным членом островного социума!
Но в действительности за личностью человека скрывается социум и тысячи лет социальной эволюции. Грубо и образно говоря, человек это колбаса: он носит в себе то, чем начинил его социум, плюс индивидуальные мутации этой начинки.
Творец искусства всегда укоренён в определённый социокультурный контекст. И, самое главное, он включен в наличную форму разделения труда. Писатель, музыкант или художник олицетворяют определенные социальные позиции, существующие вследствие социальной необходимости и социальной потребности. Социальная необходимость и потребности реализуются через обмен и, в конечном счете, через потребление. Потребление посредством обмена финансирует производство необходимого социального продукта. Нет потребителя, нет и финансирования, материального обеспечения. А сфера, лишенная материального обеспечения, постепенно прекращает функционировать и исчезает. При растущем же обеспечении - развивается, усложняется и совершенствуется.
Таким образом, возникновение современного потребителя искусства стало необходимым условием для возникновения и развития искусства (точнее: здесь детерминация через взаимодействие).
Более того, именно вкусы, эстетические потребности потребителя определяли направление развития, характер искусства (и здесь детерминация через взаимодействие).
Идея, что потребитель лишь жертва предложения, что предложение (производитель и продавец) могут создать любую потребность – верна лишь отчасти. На ней усиленно настаивают рекламные агенты и смутьяны-прожектёры, жаждущие краха капитализма. Вторые, как и первые, стремятся при помощи этой идеи оправдать свою деятельность и повысить статус.
Симпатична эта вера и творцам искусства: гений, возводящий человечество к сверкающим вершинам духа!
В основе этой идеи лежит все более возрастающая способность капиталиста продать, а значит, и рационализировать, вовлечь в социальный оборот ранее никому не нужные или незнакомые вещи – например, прошлогоднюю листву или смартфон. Но эта способность всегда упирается в константы человеческого бытия – в противном случае любой бы мог стать успешным коммерсантом.
То же и с артефактами искусства. Продать можно многое, но не все. В противном случае любой творец имел бы признание и деньги.
Успешные творцы не хотят признавать, что характер их творчества определяется не только их видением сущности прекрасного, но и потребностями потребителей. Но это так! За этими же потребностями скрывается социокультурная эволюция.
Таким образом, потребитель создает искусство двояко: 1. он финансирует его; 2. и он же осуществляет отбор того, что будет признано эстетически значимым.
(Конечно, связь искусства и потребителя опосредована множеством агентов. И часто довольно сложно определить статус этих агентов. Например, критик. С одной стороны, он выступает как потребитель артефактов искусства. С другой стороны, он оказывается их продавцом, рекламным (или антирекламным) посредником между производителем и потребителем. Положение еще более запутывает и то обстоятельство, что критик и сам претендует на статус творца, создавая культурно-значимые (всегда ли?) тексты.
Особенно «зловредны» эстетики. Страдая творческой импотенцией в искусстве, они претендуют на роль его судей и верховных законодателей.
Эстетик отличается от критика так же, как законодатель отличается от судьи. Судья осуществляет правосудие, опираясь на имеющееся законодательство. Законодатель же творит само право. Но, как и с правом, эстетика – это всего лишь коллективный (реже - личный) произвол, возведенный в статус закона. Обе роли – судья и законодатель - столь сладостны, что эстетики не пренебрегают ни одной из них.
Эстетики с видом жреца объявляют законами Вечности сущностные предпочтения сегодняшнего дня (в лучшем случае – эпохи). Они – виртуозы в деле, которому Ф. Бэкон дал наименование «призраки театра». [2, с. 19, 27.])
 То обстоятельство, что характер творчества определяется не только видением сущности прекрасного творцом, но и запросами потребителя, является сущим кошмаром для любого продавца. Оно означает, что не всякое коммерческое предприятие будет успешным, и что не всякий творец будет признан и получит мандат на дальнейшее творчество в виде ободряющей суммы денег и перспективных предложений. В итоге, капиталист оказывается уязвленным в своей святой любви к деньгам, а творец - к прекрасному. Потребитель выступает перед ними как жесточайший, безжалостный тиран.
Не буду скрывать, что и меня сие положение вещей весьма удручает. Я, конечно, не являюсь продавцом материальных товаров и услуг и не изготовляю эстетически значимые артефакты. Я – ученый и специализируюсь на изготовлении истинных суждений. Вещь, казалось бы нужная! Но к несчастью, я специализируюсь на социальных науках. А из этих истин невозможно непосредственно извлечь рецепт изготовления консервов или чудо-машин. В итоге я оказываюсь на рыночной площади, где множество изготовителей осмысленных и псевдоосмысленных текстов пытаются обольстить редких покупателей. И горький вкус неудачи мне знаком не понаслышке. Как и отвергнутый художник, я с раздражением и отчаянием смотрю в спину удаляющегося покупателя и с ожесточением шепчу: «И этого истина не интересует!». В отчаянии я начинаю раздавать свои творения даром, через интернет – не особенно-то и берут!
Так что и у меня есть длинный список претензий к тирану, именуемому «Публика».
Но отвлекаясь от личных чувств и несбывшихся надежд, следует все же реабилитировать этого «тирана».
Именно благодаря ему существуем мы – творцы красоты и истин.
Так обратимся же к анализу того, как сформировались социальные позиции современного искусства.
Эстетическая деятельность не была присуща homo sapiens`у изначально. Были времена, когда искусства не существовало. Но однажды оно было «изобретено». Судя по всему, это произошло более ста тысяч лет назад [7, с. 364-371; 429-447]. И постепенно этот способ самовыражения стал присущ всем обществам.
В Древности и в Средневековье искусство лишь отчасти выделилось в качестве самостоятельной социальной сферы. (Исключение здесь – Античность). Оно выступало здесь как слуга религии или государства. Но в Новое и Новейшее время оно испытало подлинный расцвет.
Начнем с одного «факта» (Этот факт, конечно, является обобщением  множества настоящих фактов. Но это обобщение имеет достаточно очевидный характер): в последние пятьсот лет мы наблюдаем удивительный расцвет искусства. Это настоящий культурный взрыв, нескончаемая серия культурных революций! В XVIII веке ценитель мог быть уверен, что он знаком со всеми значительными достижениями искусства. Ныне и самый дерзкий эксперт не решится утверждать, что он охватил вниманием всю живопись, музыку или литературу.
Взрывной характер развития искусства в последние пятьсот лет становится очевидным, если мы попробуем сходу назвать имена первейших писателей или композиторов XVI, XVII, XVIII, XIX и XX веков. XVI век даст нам несколько имен. Имена же XIX и XX веков мы устанем  перечислять.
Но почему культура, и, в частности, искусство, вдруг приобрели столь мощную динамику? Почему после тысячелетия застоя они вдруг понеслись галопом и стали подобными расширяющейся Вселенной?
По той же причине, по какой возникло современное общество – капиталистическая модернизация.
Тема этой статьи не предполагает подробного исследования сущности и последствий модернизации [1, с. 191-202, 206-213; 3, с. 340-365; 6, с. 164; 8]. Укажу лишь на ее суть.
Современное общество возникает и формируется в Западной Европе в тот момент, когда там возникает и формируется капитализм. Рождение и развитие капитализма и есть рождение и развитие современного обществ, а значит, и современного искусства.
Начиная с XVI века, в Западной Европе начинает формироваться торгово-промышленная, индустриальная цивилизация. Социальная форма такой цивилизации – капитализм (Мне тотчас могут заявить, что индустриальная цивилизация может быть оформлена не только в рамках капитализма, и приведут в качестве примера социалистические общества. К сожалению, это как раз тот самый случай, когда желаемое искренне выдают за действительное. Поэтому отвечу: 1. Индустриальная цивилизация возникает через капитализм и благодаря капитализму, то есть хронологический и генетический приоритет принадлежит капиталистической модернизации. Все теории альтернативной, некапиталистической модернизации в этом отношении оказываются вторичными. 2. Многочисленные попытки в XX веке построить современную экономику в рамках некапиталистических общественных отношений на данный момент закончились полным крахом. 3. Ни одно из этих обществ не просуществовало больше столетия. И, следовательно, подобные кратковременные социальные эксперименты не могут быть предъявлены в качестве проверенной и жизнеспособной альтернативы.
Таким образом, нет никаких серьезных оснований противопоставлять успешной на протяжении нескольких столетий капиталистической формации кратковременные и неудачные попытки построить некапиталистическое индустриальное общество). Затем эта волна капиталистической модернизации накрывает и иные регионы мира.
Модернизация порождает нового потребителя искусства. Тема эта достойна десятков и сотен исследований. Я же ограничусь указанием лишь нескольких моментов.
1. Модернизация ведёт к возрастанию общественного богатства. Что ещё более важно: это богатство, пусть и не совсем равномерно, распределяется среди всех классов и социальных слоёв. Современный безработный богат, как Крез в сравнении с работающим пролетарием XVII или даже XIX века.
Возрастание благосостояние общества означает, что все его члены получают доступ к профессионально изготовленным артефактам искусства – естественно, разного качества. Соответственно, и искусство получает достаточно стабильное финансирование, что, в свою очередь, ведёт к развитию, усложнению и совершенствованию эстетической сферы.
В итоге мы получаем достаточно ожесточённую конкуренцию в сфере искусства за потребителя и его деньги. Почти все представители искусства уверены, что их творчество недостаточно востребовано и оплачено. И они ревниво взирают на успехи конкурентов, обвиняя их в потворствовании грубым эстетическим инстинктам толпы.
Таким образом, мы сталкиваемся с тиранией денег. Искусство якобы чахнет под гнётом золотого тельца.
2. Модернизация общества ведёт к распространению и возрастанию образования – всё большее число членов общества приобщаются к образованию и всё большее число людей получают высококачественное образование. Связано это и с возросшими возможностями модернизированного общества, и с его постоянно возрастающими потребностями в высококвалифицированных специалистах.
Всё это ведёт к серьезному усложнению эстетических и интеллектуальных запросов потребителей. В итоге искусство структурируется по сложности и качеству. Наиболее сложное и качественное искусство обслуживает потребности высших и наиболее образованных классов. Искусство же, ориентированное на менее образованные и менее социально привилегированные классы, являет менее сложные для восприятия образцы. Его обычно называют «массовым искусством».
Правда, необходимо помнить, что чёткая классификация в этом вопросе почти невозможна. Во-первых, социальная структура крайне сложна и содержит в себе очень разные социальные позиции: в некоторых случаях мы можем обнаружить страты, у которых высокий уровень образования не сопровождается высоким социальным статусом и богатством. Во-вторых, способы оценки качественности и сложности артефактов искусства крайне несовершенны и проблематичны. Более того, здесь царит изрядный произвол – каждая форма социальной жизни претендует на то, чтобы выступить в качестве эталона.
Эта претензия весьма характерна для любого общества, любой культурной формы, любого индивида: каждый инстинктивно воспринимает себя в качестве «центра мироздания». Соответственно, представители и поклонники того или иного течения в искусстве уверены, что именно его эстетическая форма является классическим образцом высшего искусства.
Полагаю, многим знакома ситуация, когда поклонник так называемой «попсы» старается сделать музыку громче, чтобы и другие смогли приобщиться к качественной музыке. И если вы поговорите с создателями «попсы», то обнаружите, что они считают свои произведения образцами очень качественного, весьма значимого искусства. Высоколобый интеллектуал склонен подозревать их в лицемерии. Ему трудно поверить, что эти «ничтожные» люди действительно верят в значимость их  «творений». Но это неверие – типичный способ защиты одной социальной формы жизни от экспансии другой социальной формы жизни. Образно говоря, они, мол, знают, что мы – молодцы, а они – подлецы, но просто не признаются в этом. Являя подобную уверенность, наш интеллектуал становится жертвой того же социально-психологического механизма, который заставляет его оппонента считать свою эстетику наилучшей.
Кроме того, обвинения в некачественности, потворстве низшим вкусам толпы, деградации и вырождении характерны и для дискуссий между представителями различных течений в так называемом элитарном искусстве.
Таким образом, почти все представители искусства уверены, что они подвергаются тирании дурновкусия потребителя и коллег.
3. Феминизация искусства. Модернизация постепенно освобождает женщин и делает их равными мужчинам [4].  В результате этой социальной трансформации женщины, их эстетические потребности и вкусы начинают существенно определять характер и направление развития искусства. И эта тенденция обозначилась задолго до реального экономического и политического освобождения женщин. Уже в Новое время женщины во многом определяли то, какие образцы искусства будут доминировать.
Грубо говоря, пока муж занимался коммерцией или государственной службой, его жена скрашивала свой досуг чтением книг. В итоге вклад женщин в то, какие писатели станут знаменитыми и будут доминировать над умами людей, оказывался весьма значительным. То же и в других сферах искусства: мнение супруги или дочери оказывалось достаточно существенным при покупке картины или посещении спектакля или концерта.
В Новое и Новейшее время происходит настоящая феминизация модернизированного общества и его искусства – социальные идеологии и эстетика начинают существенно выражать женское мировосприятие и мироощущение. Но, в числе прочего, для феминизма весьма характерно критическое, а подчас и негативное отношение к маскулинности. Для произведений женщин характерна жалоба на тираническое навязывание женщинам мужского мировосприятия. Многие деятели искусства уверены, что они подвергаются гендерной тирании.
4. Модернизированное общество освобождает расы и этносы от дискриминации. Соответственно, и здесь мы обнаруживаем целую идеологию борьбы с этнической и расистской тиранией.


Таким образом, мы видим, что у современного искусства есть множество тиранов. Творца тиранит недостойная его публика, власть денег, гендерные и этнические предрассудки, и многое-многое другое. И искусство активно защищается. Множество произведений построены на обличении этих пагуб и конструировании утопических проектов освобождения искусства и человечества.
В принципе, я не против подобных мечтаний, но ими не стоит увлекаться. Необходимо помнить, что эти так называемые тирании играют для искусства и положительную роль. Например, тирания «недостойного» потребителя весьма полезна. Творец часто склонен отрываться от реальности и углубляться в область иного. Но что еще наиболее эффектно может вернуть его назад, как не нераспроданный тираж книги, пустой зрительный зал или неоплаченные счета? В этом отношении и власть золотого тельца над искусством также оказывается весьма благотворной. Деньги - это мерило социальной потребности и необходимости - являются прекрасным показателем (хотя и не всегда) адекватности творца обществу.
Довольно часто утопические мечтания творцов искусства склоняются к идее волевого вмешательства в отношения искусства и общества: пусть разумные, добрые и духовные наконец возьмут власть и избавят общество от власти денег и социальных предрассудков и поднимут массы к пониманию разумного, доброго, вечного; сколь счастлив будет творец в таком справедливом обществе! Наиболее концентрированно эти мечтания воплощаются в социализме как альтернативе капитализму.
Однако, волевое вмешательство, социальная инженерия предполагают тотальный рост государственного регулирования. Государство же – это чиновники, бюрократия. ХХ век продемонстрировал нам массу образцов того, как все эти утопии реализуются на деле. Опираясь на этот социальный опыт, я с уверенностью заявляю: между тиранией чиновника и тиранией потребителя следует выбрать тиранию потребителя. Именно она создала современное искусство. Тирания же чиновника его убивает [5].