Частные размышления о поэмах Демулен и Испанка

Поэма «Демулен», на беглый взгляд, является недоработанным детищем автора. Литературное недоразумение, пылкое и сплошное косноязычие слов, рифм, стиля. Читатель, прочтя его, наверняка скажет: «Какие же всё-таки уродливые и ужасные литературные дети у этого автора». Такое творение лучше не дорабатывать и переделывать, а проще написать заново. В этом, конечно, есть зерно истины. Зачастую я в первые месяцы создания произведения в некоторой степени пьян его псевдогениальностью и слеп к реальной его бесцветности и посредственной бездарности и никчёмности. Хотя мой непрофессионализм помог мне изобразить какофонию звуков революции. Когда ломаются старые академические стили и не выработан еще новый стиль. Даже строфа в главах различна, что само по себе показывает на разные стили и течения мысли революции. Вспомним «Двенадцать» Блока, где он в несвойственной себе манере выдавливал из себя в духовном поиске с подслеповатым уже и усталым взглядом своего третьего глаза ломаный стиль строки, похожей на революционные марши. Именно непрофессионализм стиля показывает всю колючесть революционной реальности и развенчивает все попытки рисовки кажущейся её ненатуральной романтики. Поэтому, «Демулен» условно написан небрежно, как будто рассказан санкюлотом революции, очевидцем пороков разнузданной толпы. Рассказ его груб, но реален с бытовой эротической подоплёкой, какая закономерна в устной похабной истории занимательного для босотвы себе подобных грубияна. «Демулен» - это похабная байка о революции и её пороках.
Совсем иное «Испанка» или «Испанская поэма». Это баллада, спетая трубадуром о том, что он видел или слышал на площадях городов, куда приезжал его шапито. Это народная история о любви, чести и достоинстве героев. И в ней автор всеми силами своего творческого вдохновения, всячески избегает чернухи, хотя она неизбежна в мрачные и тёмные времена беззаконий и вседозволенности инквизиции. «Испанка», безусловно, более всего навеяна экзотическим творчеством Николая Гумилёва, проглатываемым мной на одном дыхании и впитываемым, словно дефицитные и недостающие организму витамины, и в первую очередь, его африканской поэмой «Мик». А также влияние оказал роман Джорджа Гордона Байрона «Дон Жуан». Байрон – это мировой Пушкин, менее душевный, но с более широким кругозором умозаключений. Он обозревает все народы с лёгкостью британского империалиста и находит в каждом из них свою Таню Ларину, и у турков, и у греков, и у испанцев, и у итальянцев и т.д.