Красота

Когда ты занимаешься каким-то проектом, который связан с портретной живописью, то очень сложно объяснить людям, почему именно их ты выбрал для того, чтобы нарисовать.
«Вы очень мужественный».
«У вас красивые черты лица».
«Вы прекрасны».
«Вы красивы».
Что говорить людям, когда твой проект, связанный с портретной живописью, основан на противоречии между внутренней невероятной красотой и внешней? Я имею в виду то, что я ищу красивое в уродливом. Краски в сером. Примечательное в обыденности. Я рисую уродов красиво.
Как бы вы объяснили прохожим в таком случае?
«Вы неповторимы».
«У вас интересная внешность».
«Выше лицо очень запоминается».
Да, да, конечно. Только по-настоящему заурядные люди в курсе, что они заурядны. Такой встретиться один из десяти, но будет.
Вот поэтому я трусил, когда увидел её. Прошлый мой эксперимент потерпел неудачу. Тот парень был в курсе, что уродлив. Ну, с таким шрамом это неудивительно, но я всё равно настаивал на том, что он по-своему красив.
А она – другая. Худая до невозможности, про таких говорят, что кости кожей обтянуты, лысый череп и впалые щеки придавали ей какой-то болезненный вид. А серые прозрачные глаза были из-за всего этого какие-то неестественно большие. Она некрасива. Ни капельки. Она ходячий скелет, в её серых глазах нет даже хоть какого-нибудь огонька, свидетельствующего о жизни внутри.
Но подойти надо было. Это знак, что я встретил её так близко – в своем же универе. А проект сдавать уже скоро.
Она курила под флюгелем соседнего дома, никогда не носила в портфеле больше одной тетрадки и не общалась с одногруппниками. Следить дальше было уже как-то неприлично.
Что ей сказать? Что она ответит?
Волнение отпустило меня сразу после того, как я окликнул её.
— Эй, девушка!
Она обернулась. Скучным взглядом осмотрела меня и терпеливо начала ждать.
— Девушка, у меня к вам очень, хм, странная просьба, — начал я издалека и понял, что звучу как-то ужасно.
— Сколько в час? — усмехнулась она, но забыла нормально улыбнуться. Звучало не как шутка.
— Нет, конечно же нет, — залепетал я, потому что вновь ощутил привкус волнения. — Я хочу нарисовать вас.
Она замерла. Наверное, прикидывала что-то. Как лучше врезать? Между ног или пощечина? Оскорбиться? Какие ругательства использовать?
А я рассматривал её. И чем дольше, тем больше мне не хотелось принимать отказ. Она – догорающая сигарета, которую выкинул какой-то мужик на остановке, потому что не успел докурить из-за пришедшего автобуса. А ты смотришь на эту долго потухающую сигарету и завидуешь, потому что твой автобус придет не скоро, а закурить на вызов транспорта не получится – ты не куришь. И вот эта сигарета, которая, как тебе кажется, своим маленьким огоньком насмехается над тобой.
— Хорошо, — ответила она.
Голос у неё прокуренный, некрасивый, шершавый.
Я начиркал на бумажке адрес.
— Вот сюда. Завтра. В одиннадцать, — только и сумел пробормотать я.
Она кивнула, закинула бумажку в карман портфеля и пошла дальше, прокашлявшись. А я так и стоял, ожидая чего-то. И зря. Пропустил свой автобус, конечно же.
Она пришла на десять минут раньше. Я уже успел про себя отрепетировать несколько вариантов разговора, который мог завязаться, но она в первую очередь слегка удивленно попросилась в ванну.
А когда вышла оттуда, то была голой. Я обомлел. Так и замер с карандашом в руке, не зная, куда деть взгляд. Я её не просил. Почему?
— Я… Я… — слова выветрились из головы. Пришлось сглотнуть и попытаться нацарапать в сознании вразумительную реплику. — Я буду рисовать портрет.
Она стояла  и робко куталась в мой халат. Робко – это удивительно. Она в моем представлении не робкая. Резкая, холодная, острая на язык. Ведь ей нужна защита от мира. Всегда нужна защита от мира, особенно если ты некрасив.
— Я просто по привычке, -—ответила она тихо и прочистила горло. — Куда садиться?
— Оденься, — вдруг сказал я. Получилось более резко, чем планировалось.
— Я завяжу халат, — ответила она, направляясь к предполагаемому месту.
Пришлось смириться. Мне показалось, что я её напугал. Ей будто было непривычно до невозможности. Даже люди, которых никогда не просили быть моделью, чувствовали себя уверенней. Тут таилось что-то другое. Что-то в моем отношении? Но если так, то что?
Она постепенно расслабилась. Распрямила плечи, твердым взглядом смотрела в указанную точку. Я хотел выделить особенно её скулы и глаза, поэтому попросил смотреть чуть выше меня. Смотреть прямо на меня она все ещё не могла.
Она была похожа на девочку, которая не привыкла быть женщиной. Что с ней сталось? Она перенесла какую-то болезнь? Я не хотел спрашивать. Это нетактично. Она сама расскажет. Только я знал, что она не расскажет.
— Я красивая, — сказала она вдруг в полной тишине.
— Почему ты сказала «по привычке»?
Этот вопрос сорвался в первую очередь. Да, мне было интересно, она утверждала или спрашивала про свою красоту, но слова «по привычке» засели в подкорку. Кто раздевается по привычке?
Мой собственный ответ меня не устраивал.
— Так получилось, — сказала она, отводя взгляд.
— Голова, — напомнил я.
Она вернулась в исходное положение, но только вот вновь немного напряглась.
— Просто так получилось, — повторила она.
— Ты красива, — сказал я.
Она взглянула на меня. Впервые в её глазах я увидел блеск. Совсем робкая и несмелая улыбка появилась на её лице.
С одной стороны – она догорающая сигарета. Но с другой стороны – маленький и неказистый цветок. И я терялся в догадках, что же будет более истинным.
— Мне так мама говорит, — сказала она.
Я улыбнулся.
— Мамы всем так говорят, — заметил я, вспоминая свою. А уж по мнению бабушки я уже давно должен был найти себя с десяток невест, не меньше. – И бабушки, - добавил я чуть погодя.
Она нахмурилась.
— Бабушка – нет. Она говорит, что я так себе. Если отвернуть, то сойдет, — с каждым словом хмурости чуть прибавлялось.
Она вновь выглядела какой-то мрачной. Она всегда будто ходила в каком-то напряжении. Её лицо от этого невероятно портилось и создавало впечатление недружелюбности.
— Почему ты…
— Я ведь некрасивая, верно? — спросила она вдруг.
Я испугался, потому что она вдруг подошла совсем близко. Я не знал, как она отреагирует, если я скажу «да».
Только вот отвечать утвердительно мне не хотелось. По многим причинам. Я мог завести речь, что красота многогранна и неповторима, что каждый по-своему уникален и красив, что красота – это единение внутреннего мира и внешнего. Сосуд и огонь, всё в этом духе. Но вместо этого я коснулся её руки и сказал тихо:
— Ты красивая.
Она ушла от меня где-то после обеда. Мы больше не говорили, я лишь рисовал и рисовал, хотя мне и не нравилось, что получалось. Я сфотографировал её несколько раз, но и фотоаппарат подвел меня. Чего-то всё время не хватало.
Перед уходом она остановилась в дверях.
— Но я же некрасивая, — повторила она.
Я лишь улыбнулся.
— Разве ты не веришь маме? — спросил я.
— Они все так говорят, — заметила она.
Мы постояли в тишине минуту, слушая звуки подъезда.
— Я верю тебе.
Я удивился.
— Почему?
— У тебя же не получилось, верно? — только и сказала она, а после мягко улыбнулась.
Боже, какая она была красивая.