После мрачного воскресенья

Bookvica, 2014. - 152 с.


По мотивам кинофильма Рольфа Шюбеля
«Gloomy Sunday»
(1999 г.)

Книга «После мрачного воскресенья» написана в жанре Fan fiction, по мотивам кинофильма Рольфа Шюбеля ««Gloomy Sunday» (1999 г.) (Германия, Венгрия). События фильма происходят в преддверии Второй мировой войны в Будапеште 1930-х гг. Но если фильм наполнен лишь предчувствием войны, то автор книги продлевает повествование до времени освобождения Венгрии и Австрии от фашизма. Еврейские погромы, новые хозяева жизни — наци, пожары, грабежи, насилие, и на фоне этих трагических событий, происходящих в Будапеште во время Второй мировой войны разворачивается драма нескольких человек, мистическим образом связанных в один роковой узел по вине песни «Мрачное воскресенье». Песню «Мрачное воскресенье», написанную в 1930 г. венгерским композитором Режо Шерешем, называли «гимном самоубийц», т.к. полагали, что она явилась причиной многих самоубийств по всей Европе во время Великой депрессии, так что ее нередко запрещали даже проигрывать по радио. Невероятно трагический финал фильма автор изменил так, чтобы оставить главным героям надежду на счастье и мирную жизнь в освобожденной Европе.




Мир подошел к своему концу, надежда потеряла смысл.
Города стираются с лица земли, шрапнель творит музыку.
Луга красны от человеческой крови,
На улицах повсюду трупы.
Я произнесу еще тихую молитву:
Люди грешны, Господи, они совершают ошибки…

Мир уничтожен!


Режё Шереш

1

Высокий молодой человек спешил так, что почти на ходу спрыгнул с подножки трамвая. Лишь на мгновение задержавшись на остановке, он быстро пробежал взглядом по вывескам на домах и названиям улиц, затем стремительно направился по одной из них. Узкий тротуар не позволял ему беспрепятственно обходить редких пешеходов, и он то и дело задевал их, поспешно извиняясь. Наконец он остановился у массивной двери с вывеской «Шабо», видимо этот ресторан и был тем местом, куда он так торопился. Переведя дух, молодой человек провел рукой по своим густым непокорным волосам, безуспешно пытаясь пригладить их, одернул поношенный пиджак и, собравшись с духом, вошел внутрь.
 — Добрый день!
Он нерешительно окликнул молодую женщину, которая занималась большим букетом цветов, полностью скрывавших ее лицо. Но руки, перебирающие зеленые длинные стебли, были руками музыканта, это молодой человек заметил сразу: изящные длинные пальцы заканчивались сверкающими жемчужными ногтями. Ни на одном пальце не было кольца, и это он заметил, но тут же смущенно опустил глаза.
— Добрый день!
Женщина опустила букет на белую скатерть стола и с безыскусственной улыбкой подошла ближе. Чувствуя запах ее духов, молодой человек невольно шагнул навстречу ей и ее дурманящему запаху.
— Андраш Аради, — представился он, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Она заметила его смущение, и глаза ее наполнились смехом.
— Я пришел на прослушивание.
Женщина была так близко, что можно было рассмотреть серебристые крапинки в ее глазах. По-видимому, она знала, что хороша, что при виде ее мужчины теряют дар речи и ей это доставляло наслаждение, а замерший перед нею молодой человек попал под ее чары, впрочем, как и все. Он рассматривал ее словно картину, как произведение искусства — волнистые волосы лежали короной, мягкими локонами обрамляя лицо с безупречными губами, но особенно необыкновенными ему показались ее глаза: прозрачно-серые, с маленькими темными точками вокруг зрачка, тень от пушистых ресниц делала их похожими на бездонные лесные озера, окутанные утренним туманом.
Неожиданно для себя, красавица почувствовала неловкость под этим жадным взглядом и смущенно улыбнулась краешком губ. Что-то заставило ее сердце тревожно забиться. Сколько раз она с наслаждением и самодовольством ловила на себе восторженные взгляды мужчин и уже успела привыкнуть к ним, с неизменной гордой улыбкой благосклонно позволяя восхищаться собой. Но в этом молодом человеке было что-то такое, что отличало его от других, что-то, что не позволяло ей принять на себя свой обычный гордый и невозмутимый вид королевы. Они стояли друг напротив друга и не могли отвести глаз. Они даже не заметили, что в зале появился еще один человек.
— Вы опоздали, час назад мы с Илоной уже выбрали пианиста! — сказал тот, кто появился здесь три минуты назад, и все это время молча наблюдал в дверях, ничем не обнаруживая своего присутствия.
При этих словах красавица сделала шаг назад, взгляд ее метнулся на стоявшего все также поодаль человека, потом опять на молодого пианиста, явившегося с опозданием.
— Ласло, пожалуйста, давай послушаем его! Пусть сыграет…
Илона, вновь спрятавшись за цветами, умоляющим взглядом снизу вверх посмотрела на мужчину, который уже стоял рядом с ней и по-хозяйски обнимал ее идеальное плечо, скрытое лишь кружевом блузы.
— Ради меня!
Пианист отвел глаза, когда губы Илоны коснулись губ мужчины. И у него отчего-то неприятно сжалось сердце, когда он почувствовал волну эмоций, исходившую от хозяина ресторана: смесь ревности, хвастовства, любви, желания — убийственный коктейль влюбленной души и успешного человека. Странно, что молодой человек отметил и солидный возраст мужчины, который казался рядом с этой молодой цветущей богиней дряблым стариком.
— Хорошо! Не могу отказать тебе, и ты этим пользуешься, — шутливо пожурил он растаявшую в его объятиях красавицу. — Прошу вас.
Хозяин ресторана — господин Шабо (это его имя украшало вывеску над дверью) указал рукой в центр зала, приглашая сесть за рояль и сыграть. Сам же расположился напротив за одним из многочисленных столиков, а красавица Илона, снова пряча свое лицо в охапке цветов, встала за его спиной и стала исподтишка рассматривать пианиста. Андраш открыл крышку рояля и сразу же, не пробегая по клавишам пальцами, пробуя их, так, как это обычно делает большинство музыкантов, заиграл Шопена.
— Что вы играли? — спросил господин Шабо, когда последняя сладостная нота растаяла в воздухе.
— Это Шопен, — ответил пианист, почему-то глядя Илоне в глаза.
— Шопен… Здесь вам не придется играть Шопена, это ресторан, а не концертный зал!
Следующим вечером Андраш сидел за роялем и играл для посетителей ресторана «Шабо».
Ресторан был популярным в Будапеште местом среди среднего класса и господ повыше, посетителей было достаточно. Заказывали тушеную щуку и танго Марека Вебера, фокстрот и мясной рулет. Господин Шабо, прислонившись к дверному косяку, из-за шторы наблюдал за тем, как кипит жизнь в зале его ресторана, наполняясь за себя гордостью, словно бокал искрящимся шампанским. Он был успешен, у него было все: процветающий бизнес и красавица Илона. Желать больше было нечего, разве что… Илона уже четыре года отказывала ему в официальном браке, но это Ласло почти не напрягало — теперь он наслаждался жизнью. Наконец-то для этого нашлось и время, и средства. Судьба благоволила ему.
Илона гордо прохаживалась между столиками особо важных посетителей, принимая заказы на блюда и музыку. Андраш не мог не заметить, что большая часть посетителей ресторана — мужчины, которые пришли сюда ради одного единственного блюда — очаровательной хозяйки. Пока пальцы его автоматически делали свою работу, он был полностью поглощен мыслями о ней. И как не старался, не мог заставить себя не смотреть в ее сторону. Стряхивая с себя чары Илоны, пианист опускал взгляд к черно-белым клавишам, но даже тогда перед ним возникал образ ее безупречно ровной спины, прикрытой тонким полупрозрачным шелком.
— Когда я слушаю, как Вы играете, я жалею, что перестала петь.
Андраш вздрогнул, так близко прозвучали ее слова. Илона стояла рядом, опершись белым локтем на крышку рояля, и нежно улыбалась ему, обдавая своим таинственным запахом — то ли духов, то ли цветов, которыми она занималась недавно. Тепло ее дыхания, ласковый взгляд оказались столь сильным оружием, что Андраш, не в силах следить за нотами, опустил руки на колени.
— Вы раньше пели?
Илона быстро обернулась, бросила взгляд на Ласло и ответила сладостным глубоким полушепотом:
— Играйте же…
И лицо ее засветилось изнутри, а губы тронула милая улыбка. Андраш попытался освободиться от этих чар и стал играть веселую венгерскую польку.
— Я хотела стать певицей, но очень скоро поняла, что недостаточно хороша для концертного зала.
— Я тоже недостаточно хорош для концертного зала, — сказал Андраш, больше не пытаясь скрывать своих чувств, открыто и прямо посмотрел в ее кокетливое лицо.
Илона совершенно естественно для себя кокетничала со всеми. Ей, несомненно, было приятно и внимание, и эта влюбленность красивого и, без сомнения, очень талантливого музыканта. Возможно, она даже подумала о том, что получить признание от такого мужчины, как Андраш стоит гораздо большего, нежели поклонение двух-трех банкиров.
— Зато вы играете.
— Я играю то, что закажут между блюдами.
Улыбнувшись улыбкой королевы, Илона сказала:
— Нам повезло с музыкантом, уверена, что вы будете ценным приобретением для Ласло и меня...
Она отошла от рояля и принялась исполнять обязанности хозяйки, с удовольствием замечая на себе пылающие взгляды посетителей и двух мужчин — Ласло и Андраша, с жадностью следивших за каждым ее движением.
Ресторан закрывался поздно ночью, когда уходил последний посетитель, часа в два. Ласло собственноручно запирал тяжелые двери на пару замков, особенно не беспокоясь об охране — в городе царило спокойствие и миролюбие (или Ласло просто казалось?). Это стало уже привычным обрядом: уходит запоздалый гость, повар выключает горелку на кухне, два официанта переодеваются в каморке, Андраш бережно закрывает рояль красным бархатным чехлом, Илона надевает перчатки, вешает на локоть сумочку, а затем, когда работники ресторана расходились, они втроем закрывали двери: Ласло, Илона и Андраш.
На перекрестке, где один широкий проспект расходится двумя стрелками узких улиц, они расставались. Ласло и Илона направлялись в квартиру Ласло по одной, а Андраш по другой к себе, но чаще путь его лежал не домой. Он долго бродил по набережной и смотрел на ночной Дунай, одетый в бетонные парапеты. Вокруг гуляли пары, слышался шепот и куда ни посмотри — всюду влюбленные в объятиях друг друга. Андраш ходил по улицам до тех пор, пока ощущение страшного одиночества не заставляло его укрыться в тесной съемной квартирке. Но и здесь, лежа на узкой постели, его не отпускали грустные мысли. Он думал о том, что завтра наступает день, когда квартирная хозяйка потребует платы за месяц, о том, что пора сменить старый костюм, о том, что Илона никогда не будет принадлежать ему так, как она принадлежит Ласло. Мысли о музыке Андраш прогонял задолго до того, как они могли появиться и вызвать мучительную душевную боль. Впрочем, воспоминаниям он тоже не позволял приходить к нему, но во сне он был абсолютно беззащитен. Сны погружали его в прошлое, и тогда он видел зрительный зал, слышал аплодисменты и видел восторженные и гордые за него лица матери и пожилого профессора. Когда подобные сны приходили, Андраш какое-то время позволял себе жить в них, мечтая, что это и есть настоящее, но потом, вскакивал на кровати, ощущая слезы на своих глазах.
Унизительное положение усугублял поношенный костюм, который Андраш вынужден был каждый день наблюдать утром. Аккуратно расправленный, он висел на плечиках, на дверце шкафа, прямо перед кроватью и издевательски смеялся над своим обладателем: «Сейчас в моде другой покрой, но зато я пошит из дорогой тончайшей шерсти, привезенной из самого Британского государства!» Чашка кофе — единственный союзник музыканта, как будто говорила, подбадривая: «Не обращай ни на кого внимания, тем более на такую незначительную вещь, как этот пиджак, я — твой верный друг, я постоянна и верна, ничто так, как кофе не сможет поднять тебе настроение и заставить начать очередной день, и кто знает, может он станет не таким как все, волшебным, чудесным, может, он принесет тебе что-то, чего ты и сам не ждешь».
Андраш мечтал. Он был музыкантом, художником, композитором, поэтому ему можно было простить и его мечты, и рассеянный вид. Но господин Шабо был абсолютным рационалистом, поэтому однажды, подойдя к пианисту, тихонько, но не без ироничной улыбки произнес:
— Рояль должен блестеть, а не пиджак.
Андраш почувствовал, как вся кровь бросилась ему в лицо. Молодой, считавший себя талантливым, пусть без тщеславия, но гордый человек мог пережить укоры от самого себя, но не от постороннего. Самым тяжелым для него в его новой жизни стало зависимое положение, но он действительно был зависим: Шабо платил деньги. Этот презренный для любого художника металл. Но без него нельзя прожить в Будапеште, а как хотелось бы сейчас оказаться где-нибудь на берегу океана, спать на циновке, есть фрукты с деревьев и не нуждаться в ботинках и новом костюме… Андраш поднял глаза на хозяина и ответил:
— Я начну копить на новый костюм с первой зарплаты, — как не хотелось придать голосу отстраненной холодности, ничего не получилось, и слова эти самому Андрашу показались постыдно жалкими, как и он сам.
— Мне бы пришлось очень долго ждать, лучше я сам куплю вам костюм.
Ласло стало жаль своих невольных слов и того, что ими он больно ранил самолюбие пианиста. И чтобы смягчить ситуацию и хоть как-то разрядить возникшее между ними напряжение, он попросил Илону:
— Принеси кофе для Андраша.
Она с улыбкой кивнула и скрылась за шторой, а Андраш почувствовал неожиданную волну тепла, исходящую от Ласло. Мужчины обменялись взглядами, в которых можно было прочесть, что Ласло извиняется, а Андраш прощает и благодарит. Все же отношения внутри их маленького коллектива складывались, как нельзя лучше. Общительные, но не чересчур лезущие друг другу в душу сотрудники ресторана «Шабо», можно сказать, были дружны, искренни и еще — их объединяла любовь к Илоне. Андраш не мог не заметить, что и пожилой повар Иштван, и мальчик официант — все сходят с ума по хозяйке. Стараясь заслужить ее улыбку или просто взгляд, они готовы на все, но Илона была одинаково со всеми мила и приветлива. Каждому она находила приятное слово, улыбалась особенной улыбкой, но каждому казалось, что эти знаки внимания принадлежат лишь ему и никому больше. И день, и ночь Андраш не мог прогнать от себя мысли об Илоне. Ее образ сопровождал его постоянно. До боли в висках, до дрожи в кончиках пальцев, он думал о ней каждую секунду.
А когда наступил самый важный день в ресторане, к которому готовились заранее, тщательно скрывая подготовку, Андраш в назначенную минуту заиграл бравурную мелодию, Ласло вынес бокалы с шампанским, все окружили именинницу — у Илоны был День рождения.
— Ангелы не стареют с годами, так что ты остаешься прекрасной, как и год назад. Я тебя люблю, — сказал Ласло, протягивая коробочку растроганной и ничего не ожидавшей красавице.
Она раскрыла футляр и обомлела от счастья — изысканная заколка, инкрустированная драгоценными камнями, так и переливалась в свете ламп. Илона поцеловала Ласло в губы, так, как будто они были здесь одни, и тут же украсила свою роскошную прическу заколкой. Официантов, одаривших хозяйку алыми розами, она расцеловала в щеки, приводя в страшное смущение, повар тоже вручил подарок, но богине, принимающей дары, все было мало. Она развернулась к Андрашу, который прячась за спинами, все же не мог остаться незамеченным для ее глаз. И она выжидательно смотрела и улыбалась надменной улыбкой.
— На самом деле у меня нет для вас подарка, — сказал музыкант, — только вот эта мелодия, которую я сочинил специально для вас.
Андраш протянул ей нотный лист, где-то на окраине сознания слыша удивленный гул голосов вокруг.
— Вы сами сочинили?
— Да.
Он поспешно уселся за рояль и стал играть.
Все, кто были в этот момент в ресторане, замерли. Отложили вилки и ножи. Отложили в сторону папки с меню. Художник, который каждый вечер сидел на своем месте, не смог рисовать и выронил карандаш. Слыша мелодию, которая проникала в самую душу, заплакала старая седая еврейка. За платком потянулся господин в дорогом костюме. Ласло поймал себя на мысли, что в носу у него защипало, и что вот-вот из глаз его потекут слезы. Он взглянул на Илону. Лицо ее утратило свое обычное надменное горделивое выражение. Но то, как она смотрела на пианиста, и еще более то, как он смотрел на нее, Ласло не понравилось. Если бы он знал, что последует за этим на первый взгляд безобидным подарком… Расставаясь на привычном месте, на перекрестке, они невольно задержались.
— Спасибо вам за мелодию, — сказала Илона, подойдя к Андрашу, и поцеловала его.
Так, как она прежде целовала Ласло. Открыто, не таясь. Так естественно, как будто для нее это было обычным делом. Ласло впервые почувствовал себя проигравшим. Андраш победил. И поцелуй Илоны был тому подтверждением. Что чувствовал Андраш… ничего. Он не видел и не слышал ничего вокруг, кроме дурманящего тепла ее мягкого тела и сладости ее горячих губ, прижимавшихся так жадно, как будто она ждала этого всю жизнь.
Ласло развернулся и тихо ушел по своей стрелке-улице. Всю дорогу до дома он не мог прийти в себя от того, что в один момент вся его успешная жизнь рухнула. Но даже отпив половину из толстой бутыли, спустившись на пол и ползая в слезах по ковру, он не мог вызвать в себе чувство ненависти ни к Илоне, ни к этому музыканту. Под утро Ласло уснул, а вместе с первыми солнечными лучами пробудилась та часть господина Шабо, которая отвечала за разум, а не за чувства. Он встал, привел себя в порядок, позавтракал, и ничто не могло испортить ему аппетит. Ресторан — вот то, ради чего он жил, самое главное. И он требовал заботы и любви от него, от Ласло.
Причесанный волосок к волоску, одетый в костюм, безупречно белоснежную рубашку, господин Шабо ярко выделялся на рынке среди простых домохозяек и торговцев.
— Я не плачу за картофель двадцатку!
— А я не могу отдать вам ее за меньшую цену!
— На что она годится — такая? Лишь на пюре, десять!
— Возьмите и приготовьте из нее пюре. Вы разоряете меня, господин Шабо! Тринадцать за килограмм!
Ласло потянулся за бумажником и краем глаза увидел то, что заставило больно сжаться его сердце: Илона шла под руку с Андрашом, который нес охапку цветов. Все трое одновременно заметили друг друга. На мгновение остановившись, Илона выпустила из своей руки руку Андраша и, как ни в чем не бывало, подошла к Ласло. Она поцеловала его в губы. Ласло растаял, прижал ее к себе по-прежнему, как раньше: все же она принадлежала ему. А пианист… что ж, это был первый случай, когда она поддалась своему капризу (или Ласло просто хотел в это верить?). Андраш подошел, не отрывая взгляда от довольного Ласло:
— Нам надо поговорить.
— Не стоит, от этого никому не станет лучше. Я могу понять вас, и я вас не осуждаю. За четыре года, когда я знаю Илону, я изо дня в день вижу таких, как вы. Знаете, всем хочется этого. Чего-то для тела, чего-то для души. И я не исключение, мне будет легче иметь кусочек Илоны, чем не иметь ее вообще.
С рынка они так и ушли втроем. Ресторан должен был открыться вовремя, и ничто, даже наводнение не могло помешать этому принципу господина Шабо. Как ни странно, они не испортили отношений, Андраш и Ласло. Каждый вечер, доходя до перекрестка, они до последней минуты не знали, кого возьмет под руку Илона и с кем продолжит путь. Им везло с равным успехом.
— Андраш, а ты придумал название для своей пьесы? — спросил однажды Ласло по дороге домой.
— Да, «Мрачное воскресенье», вам нравится?
— Да. Грустное название, но ей подходит. А слов еще нет?
— Нет.
В этот вечер у Илоны появился еще один поклонник — немец Ганс. Находясь в Будапеште в командировке, он каждый вечер заходил в ресторан, чтобы съесть рольфляйш и услышать «Мрачное воскресенье». Он дрожал от маленьких знаков внимания, которыми иногда одаривала его Илона. Он был без памяти влюблен в нее и сейчас признавался ей в любви, горячо предлагая руку и сердце, и золотые горы его набирающего обороты бизнеса в Германии. Илона рассмеялась ему в лицо, но потом пожалела простодушного поклонника и кокетливо извинилась за свой смех. Оказавшись на пересечении трех улиц, компания остановилась. Илона чмокнула в щеку Ганса и прижалась к Андрашу. Ласло опустил голову и, справившись с мгновенной болью в сердце, предложил немцу:
— Ганс, где ваша гостиница? Пойдемте, я провожу вас.
Какое-то время они шли вместе, долго молчали, думая об одном. Потом заговорили оба одновременно о мелодии, которую теперь заказывали каждый день, о «Мрачном воскресенье».
— Странная мелодия, — всхлипнув, сказал Ганс, — она не выходит у меня из головы. Как будто она говорит мне что-то, а что, я никак не могу разгадать…
— Да, — отозвался мрачный Ласло. — В жизни много неразрешимых вопросов, может, не стоит на них искать ответы? Их просто нет. Знаешь, эту мелодию уже записали, скоро ее будут передавать по радио, а Андраш станет известным на весь мир.
Ганс недоверчиво покосился на собеседника, затем перегнулся через парапет набережной и поглядел на черные воды Дуная.
— Мне пора, господин Шабо!
Через пять минут после того, как они расстались, Ласло услышал тяжелый всплеск воды.
— Ганс… — прошептал он, чувствуя, как волосы по всему телу начинают шевелиться, — Ганс!!!
Он успел вытащить его. Мокрые насквозь, они сидели на берегу, обнявшись, и Ласло долго рассказывал немцу, что есть другие приятные вещи в этом мире, кроме Илоны, рольфляйш например. Поутру он посадил друга на поезд.
— Мы еще встретимся! — крикнул из вагона Ганс. — Я обязан тебе жизнью! Тебе и твоему рольфляйшу!

2

«Мрачное воскресенье» лилось изо всех окон. Его транслировали все радиостанции мира. Оно переправилось через океан и звучало на берегу Гудзона. Ресторан «Шабо» был полон, ни одного свободного места не оставалось уже спустя минуту после открытия. Андраш до конца не смог поверить, что это он — знаменитый композитор, музыку которого слушают теперь все вокруг. С утра он был занят тем, что пытался сочинить слова к этой мелодии, но получалось что-то очень мрачное — про подземный мир, про сумрачные тени… Даже поцелуи Илоны не могли исправить его настроения. Проходили день за днем, однообразные вечера за роялем в ресторане, венгерские польки, цыганские романсы, испанское танго и «Мрачное воскресенье», пока…
Илона подошла и шепнула:
— Моцарт.
Андраш не сразу понял, так неожиданно прозвучало это слово, будто из его прошлой жизни, произнесенное пухлыми губами Илоны. Он уставился на нее своими карими глазами:
— Что?
— Моцарт, вон для той странной девицы.
Илона указала глазами на девушку, сидевшую за столиком на одного. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, отчего Илона назвала эту девушку «странной»: с коротко стриженными черными волосами, завивавшимися кудряшками возле тоненькой длинной шеи, она была похожа на мальчика. Большие глаза и малюсенький нос придавали ее облику неестественную кукольность. Перед ней стояла чашка чая и все.
Моцарт…
Андраш замер, глядя перед собой, вспоминая что-нибудь из той прошлой жизни, увы, нот у него сейчас не было. Он положил пальцы на черно-белые клавиши, забыв о стоявшей рядом Илоне. Моцарт. Руки вспомнили сами, и ресторан наполнился необыкновенной музыкой: фееричной, искрящейся, приподнятой, блестящей! Это было так необычно для ресторанных стен, что многие лица удивленно вытянулись. Ласло выскочил из кабинета и схватил за локоть Илону:
— Что это?!
— Это Моцарт. — Сложив недовольно губы, протянула она.
— Моцарт?! — господин Шабо порывался бежать в зал, но почему-то не решался. — Он с ума сошел?
— Успокойся, — Илона встала на защиту любовника. — Ему заказали. Какая-то чокнутая девица.
Пока в коридорчике хозяева вели этот диалог, Андраш колдовал, окутывая всех неслыханной здесь гениальной музыкой. Когда пьеса кончилась, он, охваченный воспоминаниями и пережитыми эмоциями, помедлив мгновение, обернулся к девушке. Встретив его взгляд, она улыбнулась и чуть кивнула головой в знак благодарности. В ее глазах он прочитал восхищение и восторг, точно он увидел глаза слушателей в зрительном зале. Выражение ее глаз разительно отличалось от того, что он видел здесь каждый день среди сытых и довольных осоловелых взглядов жующих богачей. Ему неожиданно захотелось узнать ее — кто она… и почему Моцарт?
Девушка, сделавшая столь странный выбор, не притрагивалась к своей чашке. Перед ней лежал тоненький блокнот, в котором она то и дело водила карандашом, на секунду задумавшись, словно подбирая слова. Андраш уже играл для следующего посетителя, но мысли его были заняты этой необычной девушкой, и он то и дело поглядывал в ее сторону, растерянно замечая на себе ее теплый взгляд. Вдруг он заметил, как Илона подошла к столику, за которым сидела девушка. Это было неожиданно, потому что хозяйка подходила лишь к особо важным гостям ресторана, и никогда ее внимания не мог удостоиться кто-то другой, не будь он банкиром или директором завода. Не таясь, он стал наблюдать за Илоной и девушкой. Илона забрала чашку и холодно произнесла:
— Если вы не будете больше ничего заказывать, то прошу вас освободить столик.
Девушка захлопнула блокнот и, покачав головой, откуда-то извлекла мелочь. Андраш заметил, что у нее не было сумочки, а деньги она скорее всего носила в кармане своего необычного платья, похожего больше на мужскую сорочку. По тому, как дрогнули ее ресницы и маленький рот, он понял и то, что девушка обиделась на Илону. Так и не подняв глаз, она быстро покинула ресторан, неловко зацепившись рукой за массивную ручку двери. Андраш вдруг поморщился так, как будто ему стало больно, и не ее, а его рука только что ударилась о металл. Через минуту Илона уже щебетала ему на ухо что-то, касаясь щеки волосами, привлекая к себе внимание всеми возможными способами. Он поднялся из-за рояля и вышел в коридор. Сигарета позволяла ему скрыться от внимания посетителей, дарила минуту уединения и возможность побыть наедине с самим собой. Ласло подошел и остановился сзади.
— Андраш, это твое «Мрачное воскресенье» так действует? Мы все погрузились в состояние меланхолии. Эй, это всего лишь музыка! Напьемся сегодня?
Остаток ночи они бродили по ночным улицам и пили прямо из бутылки. Илона терпела этот нежданный загул ровно пятнадцать минут, а потом, видя, что ее капризно сложенные губки не возымели никакого действия ни на одного, ни на другого, крикнув что-то обидное, убежала домой. Утро застало сдружившихся за ночь Ласло и пианиста в одной кровати. Ласло, проснувшись, захохотал, разбудив Андраша.
— Слушай, Аради, раз уж мы спим в одной постели, давай перейдем на «ты»? Ласло! — он протянул свою ладонь очумевшему Андрашу.
— Андраш, — ответил тот, пожимая ему руку и отворачивая лицо от помятого и пахнущего спиртом друга.
— Мне надо идти, ресторан ждать не может!
Ласло тяжело поднялся с кровати и как был, весь помятый и растрепанный, ушел, оставив Андраша в своей квартире. Не имея за душой ничего — ни ресторана, ни каких-либо серьезных обязательств, Андраш неспешно побрел на кухню, обнаружил в холодильнике ледяную бутылку содовой и с жадностью стал пить эту колючую жидкость. Затем постоял под душем, чувствуя, как возвращается сознание, а с ним и память. Одевая некогда шикарный новый костюм, сильно пострадавший после вчерашней прогулки, он мысленно вернулся в прошлый вечер, в ресторан. Одна мысль не покидала его одурманенное алкоголем сознание — Моцарт и девушка с блокнотом. Или даже так: девушка, заказавшая произведение Моцарта.
Он шел по улице, мимо домов по узкому тротуару, не обращая внимания на прохожих, не замечая ничего вокруг, и в его голове крутилось «Мрачное воскресенье». Когда улица стала шире, а слева от себя Андраш стал слышать автомобильные гудки, пришлось включаться в суету города.  Сам не заметив как, он оказался на набережной. Теперь пустынной и кажущейся просторной из-за отсутствия здесь влюбленных парочек. Они придут сюда вечером, в то время, когда Андраш будет сидеть в ресторане за роялем. Работа оставляла ему целый световой день, что с ним делать, он так и не придумал за все то время, что уже прожил здесь, в Будапеште.
Проходя бесцельно по улице, он вдруг остановился. Как он заметил ее — сам не понял, но было похоже, что само сердце заставило его ноги замереть именно здесь, у открытого кафе. Девушка сидела за столиком, перед ней лежал ее блокнот, она слюнявила химический карандаш и что-то писала. Андраш почувствовал грубый толчок в спину — какой-то прохожий задел его плечом, недовольно пробормотав, что стоять истуканом на дороге будет только осел, Андраш извинился и сделал шаг по направлению к кафе. Пока он не подошел к столику, девушка его не замечала. Впрочем, она ничего не замечала и разразись вокруг нее землетрясение, она и глазом бы не моргнула.
— Доброе утро, — сказал ей Андраш, сам не понимая, зачем подошел к ней.
Девушка подняла глаза, и в них было так много, что Андраш был сбит с толку: удивление и, как ему показалось, радость, можно было прочесть в ее больших, словно блюдца, глазах.
— Доброе утро… — ответила она, все также удивленно глядя на него.
— Можно? — Андраш указал на кресло, стоявшее напротив нее.
Не найдя, что ответить, девушка просто кивнула головой. Андраш сел напротив и какое-то время они просто молча смотрели друг на друга. Первым опомнился он:
— Андраш Аради, — он представился, одновременно замечая, что смотрит на ее щеку, с маленьким пятнышком чернил.
— Тереска Журавка, — ответила девушка, одной рукой прикрывая блокнот с записями.
Андраш поймал себя на мысли, что он улыбается вопреки своей воле и своему недавнему унылому настроению. Девушка смотрела открыто, прямо ему в глаза, и это удивленное выражение в них так и не пропало. Чтобы отвлечься от рассматривания ее кукольного лица, Андраш опустил взгляд и обнаружил, что сейчас на столике у девушки нет даже чашки чая. И в этот момент его вновь обожгла боль, которую он почувствовал вчера в ресторане. Невольно он перевел взгляд на ее руку — повыше, чем острый локоть, и ниже, чем край короткого рукава, синело маленькое длинное пятнышко, расходившееся в стороны темно-красным. Видя этот синяк, Андраш внутренне поежился, снова взглянул ей в глаза — они улыбались и сверкали на солнце. Глубокого карего цвета, такого темного, что нельзя было рассмотреть в них зрачков — они казались целиком черными и от этого просто огромными и такими кукольными.
— Вы уже пили чай? — спросил Андраш.
— Чай? — она внезапно рассмеялась. — Нет! Не люблю его.
— Почему вчера вы заказывали чай?
— Потому что только на него у меня и хватило, — Тереска нисколько не смутилась. Чего нельзя было сказать об Андраше.
— Мне неловко, потому что вы заплатили за музыку…  я с удовольствием бы сыграл для вас просто так, тем более Моцарта… я должен вам вернуть эти деньги.
Лицо ее переменилось, и что-то новое появилось в выражении ее глаз, чего не мог разгадать Андраш. Девушка замотала головой, будто испугавшись, что он прямо сейчас начнет отдавать ей эти деньги. Ее испуганный взгляд остановил его, и вдруг Андраша осенило.
— Я не обижу вас, если закажу вам кофе?
Не встретив от нее возражений, он подозвал официанта, и через пару минут на столике стояли две чашки — одна с черным кофе, а вторая — так, как любила Тереска — с молоком. Девушка сделала глоток и зажмурилась от удовольствия:
— Вкусно… и сладко!
Они разговорились, будто были знакомы уже давно и сейчас просто случайно встретились за столиком в кафе.
— Можно спросить, что вы пишете? — Андраш указал глазами на закрытый блокнот, который она не выпускала из рук, и сейчас одной рукой держала чашку, а второй прикрывала его.
— Я пишу… — она не сразу решилась раскрыть род своих занятий, но бросив взгляд на его лицо, ответила, — репортажи. Я газетчик.
Наверное Андраш ожидал чего-то другого, потому что это признание настолько изумило его, что некоторое время он просто не мог поверить. Это маленькое создание с кукольной внешностью — репортер?!
— Но вы не смеетесь надо мной?
— Нет. Правда, я пока не имею постоянного места. Я пишу репортажи и отношу их в разные редакции, где-то берут, а где-то нет.
Судя по всему, Терескины репортажи чаще постигала вторая участь. Она была полной противоположностью Илоны. Худая настолько, что ее можно было показывать студентам-медикам вместо муляжа скелета; странного вида платье, без женских украшений — ни кружев, ни шелка; волосы, коротко стриженные с непослушными кудряшками, рвались на свободу; в маленьких ушках были вдеты маленькие какие-то детские золотые сережки.
Пока он рассматривал ее, Тереска о чем-то говорила, о чем, он не старался понять, просто любовался ей — всей целиком. А потом протянул руку с белой салфеткой и дотронулся до ее щеки. Тереска замерла, и слова тоже замерли на ее губах. Она не ожидала. И он не ожидал, что сделает это. Мгновение, которое показалось обоим невозможно долгим, пока его рука вытирала чернильное пятнышко с ее щеки. Она вспыхнула и опустила глаза, отстранившись.
— У вас чернила на щеке, — Андраш все еще сжимал пальцами салфетку, на которой ярко выделялось фиолетовое пятнышко.
— Спасибо, — пробормотала девушка, уже не осмеливаясь так прямо глядеть ему в лицо.
Неловкое молчание прервал крик приветствия, раздавшийся одновременно и близко и далеко. Молодой парень, забравшись на ограждение, которое служило заборчиком уличному кафе, размахивал рукой и кричал:
— Журавка!!! Журавка!!!! — изо всех сил стараясь привлечь внимание девушки.
Андраш поймал себя на мысли, что в глубине души тяжело перевернулось неприятное чувство разочарования. Он не сразу понял, что зовут именно ту, которая сидела сейчас напротив него. Девушка тоже не сразу отреагировала на призыв, какое-то время продолжая сидеть, опустив глаза и делая вид, что рассматривает обложку блокнота. Потом она вздрогнула и обернулась. Андраш успел увидеть, как ее глаза наполнились светом, а губы широко улыбнулись. Она поспешно встала из-за стола, неловко задела ногой ножку кресла, сунула карандаш в кармашек платья, блокнот под мышку, обернулась к Андрашу, который поднялся и ждал, что она уйдет. И от этой мысли ему стало почему-то грустно.
— Спасибо вам, — сказала она, превратившись в ту, которой была в начале их встречи в кафе. — За Моцарта и за кофе.
Андраш вдруг ощутил странное чувство — смесь обиды, разочарования, сожаления и потери чего-то очень важного для него, чего, он сам не понимал, но знал одно — если он никогда больше не сможет вот так сидеть за одним столиком в кафе с этой девушкой, то произойдет нечто ужасное.
— Тереска! — окликнул он ее. — Приходите в ресторан, я сыграю для вас все, что пожелаете.
Она рассмеялась. Звонко, легко, по-доброму.
— Нет, это невозможно: ваш ресторан слишком дорогой для меня. Я предпочитаю это кафе — здесь можно сидеть хоть целый день, заказав лишь чашку чая.
— Но вы любите кофе с молоком, я запомнил, — Андраш услышал, как только что его сердце отпустила железная рука, и оно забилось свободно, как новое. Так, словно впереди его ждало что-то невероятно большое и приятное. И это что-то наверняка было связано с Тереской.
Порывистая, стремительная, словно мальчик, она уже сидела на багажнике огромного велосипеда, обхватив парня руками, тот быстро-быстро крутил педали, так быстро, что Андраш не успел и глазом моргнуть, как они скрылись из виду. Ему захотелось оказаться дома, и это желание было таким внезапным и сильным, что Андраш тут же направился к себе. Очутившись в маленькой и полутемной комнате, он начал выворачивать нутро старого чемодана. Потом долго копался под продавленным диваном и, наконец, нашел то, что искал: кожаную папку с завязками. Аккуратно развязав их, Андраш бережно достал оттуда нотные листы. Перебирая их, водя по строчкам пальцами, он читал их, словно книгу, а потом, выбрав из вороха один, закрепил его на пианино и стал играть. Долго бедный дом наполняли звуки гениальных классиков, так, что соседи вышли из своих квартир и стояли на балконах и во дворе, слушая музыку. А затем Андраш захлопнул крышку с такой силой, что жалобно застонали струны внутри старого инструмента, и, бросив ноты обратно в их кожаный футляр, а папку в чемодан, ногой пнул его обратно в пыльную темную щель между диваном и деревянным полом.

3

После закрытия ресторана, на темной улице Илона взяла его под руку. Ласло уже сделал шаг по направлению к себе, … Андраш выдернул руку и отступил назад. Илона опешила, обернулась к Ласло. Потом засмеялась и в полном недоумении остановилась ровно посередине, долго рассматривая две длинных улицы, по которым уходили вдаль ее мужчины. Колебалась однако она недолго.
— Андраш, что случилось?
— Извини меня, я хочу сегодня остаться один.
— Из-за чего ты такой?
Он не отвечал. Она не отставала. Оказавшись внутри его квартирки, Илона принялась целовать его лицо и губы, но он вначале нерешительно, а потом жестко отстранил ее. Взорвавшись гневом, красавица еле сдержалась, чтобы не ударить его, а затем выскочила за дверь. Андраш видел в окно, как она уходила, вначале медленно, потом решительно, и наконец скрылась в арке. Испытывая невероятную горечь, он бросился на кровать и лежал так без сна, закрывшись руками, пока солнце не показалось на небе.
— Нам надо поговорить.
Андраш посмотрел на Ласло, а тот на Илону.
— Всем троим. Нам надо решить.
Ласло неожиданно для подруги встал рядом с Анрашом.
— Да. Он прав. Так больше нельзя, мы все трое несчастны. Решай, — сказал он Илоне. — Потому что это нечестно, у тебя есть все, есть два мужчины, а  у нас у каждого только половина женщины.
Рот богини криво изогнулся, глаза наполнились слезами, она переводила взгляд с одного на другого, разрыдалась и бросилась вон. Когда ресторан открылся, утешить ее смог … Ганс. Немец вновь появился в городе, в ресторане «Шабо» и опять заказал рольфляйш и «Мрачное воскресенье».
— Посмотрите, госпожа Илона, — показывал он на маленькую фотокамеру, висевшую у него на груди на длинном кожаном ремешке, — это новейшее немецкое изобретение кампании «Лейка» — новая малоформатная камера, настоящее немецкое качество! Главное, что камера маленькая, ее удобно носить с собой. Видите, пленка всего 35 мм шириной и помещается в такой маленькой кассете, и еще фокус — наводка на резкость! Вот смотрите, — он приблизился к женщине, наводя на нее объектив, — сейчас я вижу две госпожи Илоны, а теперь… вы одна, вы в фокусе! Фотография получилась бы великолепно! Хорошее немецкое мастерство. Можно я вас сниму?
Илона, почувствовав на себе восхищенный взгляд, растаяла, великодушно кивнула головой и встала в позу, опершись одной рукой на рояль. Андраш нервно курил в коридоре одну сигарету за другой, пока Ласло не похлопал его по плечу:
— Иди, сыграй ему «Мрачное воскресенье», надеюсь, что этот простофиля не станет сегодня ночью пытаться утопиться в Дунае!
Илона не стала рисковать, когда вчетвером они расставались на ставшим условным месте, она взяла за руку Ласло, мило улыбаясь Гансу:
— Ганс, как ваш бизнес? Вы уже владеете самой большой корпорацией в Германии?
— Нет, вы же не оказали мне тогда поддержки, — ответил немец, пожирая ее своими узкими глазами.
— О какой поддержке он говорит? — заулыбался Ласло, обнимая прильнувшую к его боку Илону.
— Это наши личные дела, — кокетливо отвечала она, целуя Ласло в губы.
— Спокойной ночи, — сказал Андраш и, не дожидаясь ответа, ушел.
Самым мрачным временем для него был световой день. Время, когда ресторан был еще закрыт. Чем занять себя до вечера он не мог придумать и бесцельно бродил по городу. Ноги сами несли его сегодня по направлению к уличному кафе. На что он надеялся — увидеть эту странную девушку там? Для чего? — Узнать о чем она пишет в своем блокноте? Возможно. Но по дороге на набережную он видел перед глазами ее смеющиеся глаза и вихрастого парня в сплющенном сером картузе. «Журавка!» — звал этот парень ее по фамилии, а было похоже, что это ее второе имя или прозвище. «Журавка»… на худых длинных ногах с костлявыми коленками. Ей подходит. И Андраш стал размышлять о том, есть ли у журавлей крылья и могут ли они летать. То ему казалось, что они только ходят по болоту, вытаскивая из него лягушек, и крыльев у них он не мог вообразить. То ему казалось, что вроде бы журавли должны совершать перелеты в Африку, а значит, они летающие птицы. Незаметно для себя он оказался перед уличным кафе. Тереска сидела за столиком и писала в блокноте. И от увиденного, сердце Андраша наполнилось такой радостью, что он вынужден был сделать пару глубоких вдохов. Потом одернул себя мысленно: «Чему обрадовался?» Но это чувство было таким приятным, что он не смог противиться ему и даже позволил ему завладеть собой с новой силой.
— Господин Аради! — девушка помахала ему ладошкой. — Здравствуйте!
Он подошел и, не спрашивая разрешения, опустился напротив нее в кресло.
— О чем вы думали, когда стояли на улице, словно не решаясь войти?
— О журавлях, — ответил Андраш серьезно.
Тереска мгновение соображала, шутит он или нет, затем звонко рассмеялась.
— Почему? Зачем?
— Я не мог вспомнить — летают они или нет.
Она не сочла этот ответ странным, она нисколько не удивилась даже этой теме разговора. И вполне серьезно предложила:
— Можно сходить в зоосад и посмотреть на них.
Пришла очередь Андраша удивленно таращиться в ее глаза. Они оба рассмеялись.
— Вы опять пишете?
Тереска захлопнула блокнот.
— Пишу.
— Мне хотелось бы узнать, о чем ваши статьи, — попросил Андраш.
Она замялась и не ответила прямо.
— Так, о том, о сем. Я новостной репортер. Так что от меня не зависит, о чем мне придется писать.
—Извините мне мое любопытство, — сказал Андраш, и Тереска как-то расслабилась, видя, что он не станет больше продолжать эту тему.
—Сегодня я могу угостить вас кофе, хотите? — вдруг спросила она, улыбаясь. — Вчера мне заплатили за статью, и этого гонорара хватит, чтобы посидеть не за пустым столом.
Андраш, глядя на нее, вдруг погрузился в тот день, когда они вот также сидели в кафе. Он почувствовал себя уютно и по-настоящему хорошо. Присутствие этой девушки совершало чудо, и в его голове переставала звучать навязчивая мелодия «Мрачного воскресенья».
— Нет, пусть ваш гонорар останется с вами. — Он не сразу, но решился и произнес, — пойдете со мной смотреть на журавлей?
Она растерялась. Черные ее глаза стали еще больше. Пальцы, испачканные чернилами, завели кудряшку за ухо, но она упорно вернулась на место к по-детски нежной щеке.
— Пойду…
Они выпили кофе, за который платил Андраш, вышли на широкую улицу, пустынную в этот ранний час, и побрели вдоль парапета, сдерживающего широкую реку.
— Ваш парень не появится сегодня?
—Кто? — Тереска искренне удивилась его вопросу.
— Тот, который на велосипеде, — пояснил Андраш, вспоминая, как она держала за талию парня в кепке.
— А! Матеуш, — Тереска рассмеялась, — какой он парень?! Он тоже газетчик и самый лучший мой друг!
Услышав эти слова, Андраш отчего-то стал улыбаться. Его смешила эта девочка-мальчик, в которой не было ни капли женственных повадок. Вся открытая, искренняя, порывистая и смешливая Тереска даже разговаривала так, будто была ребенком. Андраш исподволь рассматривал ее фигуру и лицо, пытаясь понять, почему ему больше не мечтается о тяжелой горячей Илоне в его постели. Что могло случиться такого, что он больше не хочет эту женщину-богиню, ту, которой посвятил «Мрачное воскресенье».
На трамвае они добрались до зоосада, в котором гуляли мамы с детьми, катали в колясках своих внуков старики. Найдя вольер с птицами, долго шли вдоль крупной решетки, читая надписи — «Пеликан», «Утка-мандаринка», «Аист»…
—Журавли!!! Андраш! — закричала Тереска, незаметно для самой себя, назвав его по имени.
Волной тепла разлилось внутри него его собственное имя, произнесенное ее губами. Девушка уже бежала по зеленой траве, на ходу перепрыгивая кочки, а он замер, глядя ей вслед. Журавка. Наверняка, у них есть крылья, подумалось ему.
И крылья, и тоненькие серые ножки, и красивая тонкая шея — журавли прохаживались вдоль живой изгороди и ступали по водоему, копошась в зеленых зарослях камышей и осоки.
— Должно быть, на воле они летают, но у них подрезаны крылья, — Тереска повернула расстроенное лицо к Андрашу, остановившемуся совсем рядом от нее, так, что можно было почувствовать тепло его плеча. Девушка отвернулась от вольера и, опустив голову, побрела прочь. Андраш обнаружил ее сидевшей на высокой кочке, в густой траве и опустился рядом.
— Они вас расстроили…
— Не они, а люди, которые поймали их и обрезали им крылья.
Андраш с изумлением заметил, как слезинка скатывается по ее щеке и срывается вниз. Внутри все перевернулось. Не зная зачем и почему, он взял ее лицо руками и повернул к себе, а потом коснулся губами мокрого следа на щеке и мокрых ресниц. Она замерла так, что даже не дышала. Ему не стало хватать воздуха, и он поднял руки, чтобы прижать ее к себе, но… Тереска раскрыла глаза, полные удивления, ее приоткрытые губы дрогнули, силясь что-то сказать, но она промолчала, лишь поставила между ними руку вместо преграды.
Андраш опустил голову, стыдясь неожиданного порыва. И все же дышать ему было больно.
— Прошу, простите меня! — прошептал  он сдавленным голосом. — Просто я не могу видеть слезы…
Она помолчала, а потом сказала:
— Я тоже.
Андраш встал и протянул ей руку, помогая подняться с земли.
— Знаете, выпустить их мы, конечно, не сможем, но мы можем покормить их. Быть может, это немного утешит вас?
Тереска с благодарностью улыбнулась и, желая ответить на его вежливость и уважение к ней, попросила:
— Вы можете звать меня Тереска? Мне неудобно, когда со мной разговаривают как с серьезной фрольяйн.
Андраш кивнул головой.
— Хорошо, но вы и есть серьезная фрольяйн.
Она улыбалась, как будто ничего не произошло между ними минуту назад. А может и нельзя считать то, что было чем-то неординарным. Молодой человек решил утешить и нечаянно хотел обнять ее… Они купили белый хлеб и вернулись к журавлям. Увидев крошки лакомства, птицы вполне свободно поднялись на крыльях в воздух и подлетели ближе.
— Смотри, они все же летают! — смеялся Андраш, глядя на то, как девушка подбрасывает куски хлеба, а птицы на лету подхватывают их.
— Это здорово!
— Значит им не так уж и плохо в неволе.
— Наверное.
— О них заботятся, на то и зоосад.
— Я бы смогла работать здесь … я люблю животных, но все же мне больше нравится, когда они на воле.
— Мне тоже. Значит, в следующий раз сюда не пойдем.
— В следующий раз? — Тереска остановилась.
— Да, в следующий раз мы сходим в другое место, — Андраш взял ее руку в свою, заметив, как она смутилась. — Кино? Парк аттракционов?
— Зеленый сквер в конце набережной. Я не люблю аттракционов…
4

В ресторане становилось все больше немцев. Ганс совершенно осел в городе и каждый вечер, как на службу приходил в ресторан. Андраш, испытывая необъяснимое отвращение к нему, стиснув зубы играл «Мрачное воскресенье» сразу после того, как Илона приносила немцу неизменный рольфляйш. Тот довольно щурился, откидывался назад и, закрыв глаза, наслаждался мелодией.
На первый взгляд все было по-прежнему, и жизнь текла размеренно и однообразно: все те же посетители и полный зал ресторана, все тот же господин Шабо, вполне довольный тем, как идет его бизнес, все та же Илона, прохаживающаяся между столиков, даря свои очаровательные улыбки. Но Андраш… он словно вступил в новую пору своей жизни. И эта жизнь неожиданно стала тесной для него.
Днем он нередко встречал на улицах девушку-мальчика. Тереска приветливо помахав рукой, обычно неслась мимо по каким-то своим делам, непонятным, неведомым и от этого казавшимся очень интересными. Матеуш вез ее на багажнике велосипеда. Бренча звонком, подпрыгивая на трамвайных рельсах, железяка и парень в кепке были обладателями этой чудной девушки. Они были неразлучны…
— Тебе не холодно?
Андраш стянул с плеч пиджак и укутал ее плечи.
— Спасибо, — улыбнулась в ответ на его заботливый жест Тереска, заворачиваясь в мягкую теплую ткань и пряча свой нос, как это сделала бы озябшая кошка.
Они сидели на скамье в сквере у Дуная. С реки дул ветер, но ни ему ни ей уходить отсюда не хотелось.
— Тереска, мне давно хотелось спросить… Почему ты тогда заказала Моцарта?
— Я люблю Моцарта. И мне показалось, что ты тоже любишь — она помедлила, подбирая подходящее слово, — немного другую музыку. Я угадала?
Она косилась на его профиль, рассматривая, как на бледной коже виска бьется тоненькая синяя жилка.
— Ты права, — отвечал он, глядя на синие волны Дуная. — Я люблю другую музыку, когда-то я играл Моцарта, Бетховена и Баха.
— А потом? Что случилось потом?
Он повернулся к ней. Тереска смотрела внимательно и серьезно, ожидая, что он расскажет все. Другое дело, был ли он готов раскрыть перед ней свою душу? Девчонка, практически незнакомая, прячущая свои записи в блокноте, ждала от него правды.
— Если хочешь, не говори… — произнесли ее губы.
Андраш заговорил, глядя прямо в ее черные глаза:
— Я жил в Вене. Закончил там консерваторию. Несколько раз мне посчастливилось играть в зале Венской оперы. Профессор прочил мне будущее знаменитого композитора, и я был счастлив. Пока все не рухнуло. В один момент. Я потерял все. И вот я здесь.
— Андраш, — Тереска тронула его за руку, потому что воспоминания унесли его так далеко, что он умолк на добрых десять минут.
— Почему ты уехал сюда? В Будапешт?
— Чтобы начать новую жизнь и забыть о старой.
Его взгляд вновь стал блуждать по темным водам реки, медленно несущей свои воды куда-то.
— Мы ехали на поезде все вместе. Был праздничный день, день рождения моей мамы, мы решили отметить его за городом, на даче профессора Реннера. Они очень дружили с юности, и когда ушел из жизни мой отец, профессор заменил мне его.
Андраш умолк, сплетенные его пальцы побелели.
— Не знаю, что могло случиться… Откуда они появились, эти безумные наци… на рельсах была заложена бомба, а когда взрывом разметало остатки вагонов, они добивали оставшихся в живых из пистолетов. Они погибли сразу. А я очнулся в больнице. Мне сразу сказали правду о том, что случилось. Все считали, что я родился в рубашке, потому что меня не пристрелили наци, и я не пострадал от взрыва, хотя из нашего вагона никто не выжил. Вся больница ходила смотреть на меня, как на чудо. Первые дни я ничего не понимал, меня день и ночь кололи снотворным. Потом я почувствовал боль. Но все это казалось неважным по сравнению с той болью, что испытывало мое сердце… Месяц, два я пролежал в больнице, а когда меня выпустили, вот тут я и встретил свой настоящий кошмар: у меня не было никого, ни одного родного человека, пустой дом. И это еще не все, что мне предстояло пережить и с чем смириться — у меня была сломана рука. Играть я не мог. У меня отняли все — все, что было мне дорого, все, чем я жил! В театре сочувственно покачали головой и посоветовали специалиста. Врач вынес свой вердикт: играть вы сможете, если будете каждый день по нескольку часов разрабатывать руку, но о большой сцене можно забыть навсегда. Несколько дней не выходя на улицу, я находился в полубреду, я не ел и не спал. Потом взял папку, подаренную мне профессором, и уехал оттуда навсегда, чтобы не видеть ничего, что напоминало бы мне о прошлой жизни.
Он рассказал это, как ему показалось, довольно легко. Старая боль утихла, лишь где-то на краешке души, больно царапала когтем по живому.
— Ты замечательно играешь, — прошептала девушка, незаметно вытирая слезы. — Я поняла это сразу, как только вошла в ресторан.
Ее рука стала гладить его плечо, утешая. Для Терески его боль была свежей, и она сейчас тяжело переживала то, что ему довелось пережить…
— А когда это произошло?
— Полгода назад.
— Мне жаль, — все, что могла она произнести, да и какими словами можно было утешить его? — Пусть ты не станешь великим пианистом, но у тебя есть шанс осуществить завет учителя… ты можешь писать музыку.
Андраш был удивлен. Какое-то откровение снизошло сейчас на него через эту добрую девушку.
— Ведь ты написал «Мрачное воскресенье» и его крутят по всем радиостанциям! Ведь это сделал ты — Андраш Аради. Почему бы тебе не продолжить писать пьесы?
Его рука естественно опустилась на ее плечо, так, будто он обнял свою родную сестру или свою девушку. Она не отодвинулась, не убрала его руки, а наоборот, прижалась к его боку, положив ему на плечо свою кудрявую черную голову.
— Спасибо.
— За что? — отозвалась Тереска из его пиджака, отчего голос ее прозвучал глухо.
— За то, что слушаешь меня и мои мрачные слова.
— Мне это не составляет труда, — подтолкнула она Андраша плечом.
Печаль ушла внезапно, возможно от того, что им стало тепло друг от друга…
— Послушай, снова самоубийство, — Матеуш развернул перед Тереской газету.
Она отбросила  мокрое полотенце куда-то в сторону и, встряхнув мокрыми кудряшками волос, приблизила свое возбужденное новостью лицо:
— Где?!
— На этот раз в Берлине. Пишут, что ничего необычного в комнате не нашли, но проигрыватель был включен и там стояла пластинка сама знаешь с чем.
— «Мрачное воскресенье».
— Именно!
—Это уже третий случай.
— О котором мы знаем, — добавил Матеуш.
— Полиция еще не догадывается?
— Похоже, что нет. Никто не связывает эти смерти с мелодией. А она продолжает звучать повсюду. В ресторане тоже?
— Я не знаю, я там не была с тех пор, как меня выставила за дверь хозяйка. У них не принято заказывать один лишь чай.
— Ты спрашивала его про мелодию? — Матеуш свернул газету и уложил ее в бумажную папку, где уже лежали похожие вырезки.
— Нет еще.
— Чего ты медлишь?
Тереска забрала папку, спрятала ее в нижний ящик комода. Подняла полотенце с пола и стала с равнодушным видом вытирать волосы.
—Журавка! Ты слышишь меня? Почему бы тебе не спросить про мелодию у парня, с которым ты встречаешься уже целый месяц?!
Тереска дернула плечом:
— Я не встречаюсь с ним! Что ты выдумал?!
— А как это называется? — заулыбался, хитро прищурив большие глаза, Матеуш.
— Я надеюсь, что дружба.
— Дружба, — хмыкнул молодой человек.
— Но мы же с тобой дружим, разве не так? Ты мне как брат, я тебе вместо сестры.
— Мы — это другое. Я парень, мне виднее. Я видел, как он смотрит на тебя. И меня он не переносит, хотя и скрывает это за улыбками и приятельским рукопожатием.
— Ты несешь ерунду! Посмотри на меня — разве ко мне можно относиться иначе, как к подруге? Разве я могу сравниться хотя бы с одним волоском этой Илоны?
Тереска вышла на середину комнаты и встала перед другом, словно показывая свою мальчишескую фигуру, словно говоря: ну вот, посмотри на эти ноги с торчащими коленками, на эти длинные плети рук, на эти ужасные волосы! И разве это может нравиться, тем более такому, как Андраш…
Когда утихла вспышка возмущения этим нелепым обвинением, Тереска уселась на стул рядом с Матеушем.
— Смешной, ты не представляешь, какая она! Как-нибудь прогуляйся в сторону их ресторана — сам увидишь. И тогда не станешь говорить нелепости обо мне и Андраше.
Матеуш покачал головой, он искренне не понимал, почему Тереска не любила свою внешность, ведь для него она была самой лучшей девушкой на свете. Они дружили давно, так давно, что и не помнили, как произошло их знакомство. Просто всю сознательную жизнь провели вместе — учились в школе, катались на велосипеде по улицам и ловили рыбу на удочку тоже вместе. Теперь Матеуш таскал тяжелую фотокамеру, а Тереска химический карандаш. Вместе они делали одно дело — писали новостные репортажи для газет. И для Матеуша было неважно, какой длины волосы у его подруги, и какого цвета лак на ногтях и есть ли он вообще. Главное было в том, чтобы Тереска была жива и здорова, и желательно в приподнятом настроении. А еще ему бы очень хотелось, чтобы они смогли наконец заработать достаточную сумму на поездку в Париж.
— Журавка, а когда мы поедем в Париж? — спросил он уже в дверях. — Мне не терпится сфотографировать Эйфелеву башню и тебя на ее фоне.
Тереска рассмеялась, наполняя комнату задорными искорками:
— Когда ты найдешь для меня достойную тему!
— Я пошел на ее поиски! — махнул рукой Матеуш, закрывая за собой дверь.
Тереска подошла к зеркалу, чтобы успеть причесать мокрые кудряшки, только так можно было с ними справиться, и, взглянув на свое отражение, улыбнулась:
— Что за чушь он нес сейчас?
Все же новость о самоубийстве взволновала ее. Тереска извлекла папку, разложила на столе все вырезки и фотографии. Веером развернулась перед ее глазами страшная история смертей. Две в Будапеште, одна в Берлине. И везде молодые девушки, красивые, богатые.
—Это невероятно, — прошептала она, в сотый раз перечитывая страшные строчки. — Это просто совпадение…
Илона не могла смириться с тем, что ее вот уже который раз отвергал Андраш. Однажды ей показалось, что он стал прежним. Ей удалось растормошить его и даже напроситься на ночь. Но чего это стоило ее горделивому сердцу! Такое унижение ей не приходилось испытывать ни разу, ни с одним мужчиной. Она рвала и метала, она в ярости расколотила всю посуду на дорогой кухне Ласло, она искусала свои безупречные губы так, что на них появились некрасивые корочки. Под глазами легли синие тени, и никакая пудра не помогала скрыть их. Ласло становилось жаль ее, иногда, но в принципе он был доволен. По его мнению, все сложилось правильно: его женщина с ним, достойным человеком, состоятельным настолько, чтобы обеспечить ее немалые запросы, а пианист… он всего лишь пианист в его ресторане, сиюминутная прихоть капризницы. Хотя и хороший парень.
Но ее было не унять. Как если бы у ребенка отняли его любимую игрушку. Ее раздирали противоречивые чувства — она ненавидела Андраша и любила его. Она даже призналась ему в этом однажды, услышав в ответ:
— Извини, но я тебя не люблю.
— Ты нарочно мне это говоришь! — воскликнула она, награждая его тяжелой пощечиной.
Это казалось последней каплей, но уже на следующий день она вновь не отводя глаз смотрела, как он играет для посетителей.
— Сыграй для меня, — попросила она как-то, когда ресторан был еще закрыт. Ее умоляющий взгляд мог растопить любое сердце, но не это. Андраш прямо посмотрел в ее глаза и сказал:
— Для тебя? Хорошо, я сыграю для тебя, только назови что.
Он знал, что красавица, богиня, женщина, которой восхищаются все вокруг, пуста, как красивая хрустальная ваза. Она сверкает, она звенит, но внутри нее пустота, благодаря которой она и светится радужным блеском. Илона не знала композиторов, так же, как и Ласло. Она не разбиралась в серьезной музыке, она не была знакома с поэтами и их стихами, она была далека от живописи, в общем, всего того, что не касалось женской красоты — платьев, шелковых чулок, блестящих драгоценных камней, помады и духов. Надо отдать ей должное, что в этой науке она преуспела и весьма. Это могло вызывать восхищение мужчины, но не такого, как Андраш.
— Назови мне что, я сыграю. Только не «Мрачное воскресенье».
— Что-нибудь, — пролепетала Илона, вздрогнув от низкого гула внутри рояля, раздавшегося в тот момент, когда Андраш в сердцах захлопнул крышку.
Как он мог увлечься ей? На что соблазнился? Чем она так околдовала его в первые же минуты? Бедный Андраш не мог найти сам себе оправдание. Сам себе он казался противен. Сам себя он не мог простить, видя эти страдальческие глаза напротив. Вечер только начинался, а первые посетители уже водили пальцами по строчкам в меню. И снова заказывали «Мрачное воскресенье». Играя раз за разом эту мелодию, Андраш не мог понять, зачем она людям, что они в ней слышат такого, что заставляет их возвращаться к ней, слушать ее бесконечное количество раз. Он уже и забыл, при каких обстоятельствах была написана эта мелодия. Какие чувства испытывал он в тот миг, когда сочинял ее…
—Андраш,— Тереска решилась, — расскажи мне про свою мелодию.
Они сидели в кафе в плетеных креслах и пили кофе. На ее просьбу он вначале ответил долгим взглядом, а затем спросил:
— Что ты хочешь узнать?
Тереска немного смутилась, но репортерские навыки все же взяли верх:
— Все. Почему ты написал ее? О чем думал, когда сочинял? И сколько времени это заняло? Мне все интересно.
Он помедлил с ответом, но ни разу за все время их общения у него не возникло желания скрыть от Терески хоть что-то.
— Я написал ее для Илоны, накануне ее дня рождения. Я не знаю, сколько мне понадобилось часов на то, чтобы ее сочинить, но мне все равно не спалось, так что возможно я просидел над ней всю ночь, а может и нет, я не знаю.
— Ты посвятил ей эту мелодию? — спросила Тереска. — Ты любишь ее?
Андраш вздрогнул от ее неожиданного вопроса. Тереска смотрела просто и открыто, в ее черных глазах не было никаких скрытых мыслей и намеков — сущий ребенок…
— Тогда мне казалось, что я любил ее.
— Разве такое может быть? Как это — казалось, что любил?
— Принял за любовь нечто другое.
— Что? — детские глаза были полны искреннего удивления. Девушка по-видимому находилась в том возрасте, когда любовь воспринимается как абсолютное и сказочное чувство, вспыхнувшее сразу и навсегда, как в книжках.
Андраш рассмеялся и легонько стукнул ее по носу, как любопытного ребенка.
— А об этом твоим маленьким ушкам слышать еще рано!
На улице показался огромный велосипед, бренча звонком на ухабах, он катил прямо на кафе, секунда, и Матеуш уже на ограде:
— Журавка!! Снова!! Поехали!!!
Тереска вскинулась, уронила блокнот, Андраш потянулся за ним и заметил, как испуганно она выхватила его у него из рук. Пробормотала:
— Мне надо бежать!
И сев на багажник, обхватила руками парня; через мгновение они скрылись из виду.
Андраш пытался расспрашивать Тереску о ее репортажах, ожидая от нее откровенности в ответ на его откровенность. Но увы. У нее явно была какая-то тайна, которую она тщательно оберегала от него… И это было обидно. Потому что каждую минуту рядом с ней он хотел читать ее мысли. Странная девушка-мальчик, открытая, чуткая, добрая, образованная, веселая и грустная одновременно, а еще задорная, смелая и … красивая, она тревожила ему сердце.
Она не понимала своей красоты — неужели никто никогда не давал понять ей, что она счастливая обладательница неординарной внешности? Этакий французский воробышек с черными глазами-звездами. А эти кудряшки, вьющиеся вокруг маленького задорного личика, они такие же упрямые, как их хозяйка. Сочетание белой кожи и черных волос — о таком может мечтать любая актриса, любая женщина, не даром Илона не расстается с пудреницей, то и дело поглядывая на себя в зеркало. А у Терески и зеркала похоже нет, приходится вытирать с ее щек и маленького подбородка чернильные пятна. «Надо будет подарить ей зеркало», — подумал Андраш, поймав себя на мысли, что вспоминая свою подружку, он улыбается сам с собой, как последний дурак.
В ресторане возник серьезный разговор за одним из столиков. Андраш стал ему невольным свидетелем, так как столик располагался прямо за его спиной.
— Они уже в городе.
— Не может этого быть!
— Мне сказали по секрету, что их уже несколько полков. Правда, говорят, что причин для беспокойства нет. Им приказано расквартироваться в городе и просто наблюдать.
— Для чего нужно это наблюдение?
— Наверное для того, чтобы красная чума не проникла в ряды чернорабочих на фабриках братьев Гоцц. Представить страшно, если они взбунтуются! В Вене на улицах баррикады, священники в рядах наци. Творится беспредел!
— Не приведи господь такое! — пробормотал старческий дрожащий голос, Андраш не знал, кому он принадлежал, но догадывался, что это мог быть любой из состоятельных владельцев ювелирных магазинов или акционер международного банка, другие в ресторан «Шабо» просто не ходили…
— Смотри, — Матеуш разложил перед Тереской фотографии. — Вот, вот и еще вот это.
На черно-белых, но отчетливых снимках была запечатлена девушка. Она лежала на берегу лицом вниз. Из одежды на ней было шелковое платье и туфли на каблуках. Ничего особенного, кроме того, что девушка сбросилась с моста в Дунай и утонула.
— Гляди, вот этот листок мне удалось сфотографировать — это ноты. Ты разбираешься в нотах, — Матеуш передал фотографию и лупу своей подруге.
Тереска взяла фотографию чуть заметно дрожащими пальцами, приблизила свои глаза и кивнула:
— Это оно.
Друзья переглянулись. Помолчали. Затем Матеуш отправился на кухню и принес чайник и две чашки.
— Сомнений нет, они связаны.
— Согласен. Теперь я тоже так думаю. Беру свои слова обратно, я должен тебе шоколадку.
— Брось, — отмахнулась Тереска. — Ты никогда вначале не веришь мне, а потом убеждаешься, что я права. Как тебе удалось достать этот листок? Где он был?
— Пока ждали полицию, рабочий, что вытащил труп, искал документы в ее карманах и дал мне этот листок.
— Дал листок? Что значит дал?
Матеуш сощурился, губы его поползли вверх, и не выдержав больше своей же интриги, потянулся к карману куртки. Рот Терески приоткрылся, она не могла поверить в то, что… Матеуш положил перед ней тот самый листок. Уже сухой, но с почти полностью размытыми нотами.
— Матеуш! Ты понимаешь, что ты совершил?! Ты украл вещественные доказательства с места преступления!! Если об этом узнают, то и ты и я попадем в тюрьму!!
— Не волнуйся, всякий раз, когда я таскаю яблоки с прилавков, мне удается уйти незамеченным.
Их перепалка продолжалась недолго. Тереска вцепилась вновь в этот страшный лист бумаги — таящий в себе ответ на вопрос — почему они все покончили с собой, послушав «Мрачное воскресенье». И еще… ей очень не хотелось, чтобы об этом узнал Андраш.
— Ты должна рассказать ему.
Матеуш из веселого шалопая превратился в серьезного молодого человека, которым он и был на самом деле. Просто маску весельчака и простака носить при его профессии было гораздо удобнее. Тереска качала головой, пряча это жуткое свидетельство в папку и завязывая тесемки.
— Ты представляешь, что может почувствовать человек, услышав такое?! Как он переживет это?
— Не знаю. Но ты считаешь, что если он узнает это от них, — Матеуш махнул рукой в сторону окна, — ему будет легче? Чего ждать — еще одной смерти? А я уверен, что долго ждать этого не придется.
Похоже ему удалось убедить Тереску, но она взяла отсрочку до еще одного трагического случая.
Друзья неслись верхом на велосипеде по набережной в сторону вокзала, когда Матеуш закричал, повернув голову:
— Смотри, вон твой Андраш идет!
Тереска стукнула его по спине:
— Смотри на дорогу! — но сама посмотрела в ту сторону, куда только что таращился Матеуш. Андраш действительно шел по направлению к набережной.
— Останови!! — крикнула Тереска, почти на ходу спрыгивая с багажника, при этом неудачно приземлившись на ноги. Так, что одну она умудрилась подвернуть. — Ах, черт!
Она запрыгала на одной ноге, схватившись за лодыжку. Матеуш с грохотом уронил велосипед на дорогу и стал прыгать вокруг девушки, не зная, как ей помочь. Андраш уже был рядом.
— Привет, — Матеуш смущенно улыбнулся, указывая на подругу. — Она прыгнула слишком рано, я еще не успел затормозить.
Андраш нахмурился, взглянув на побледневшее лицо Терески, легко подхватил ее на руки.
— Куда ты несешь меня, — силилась она улыбнуться, но видимая боль не давала ей это сделать, и Тереска по-детски морщилась, сдвигая черные брови.
— Очень больно? — Андраш усадил ее в кресло за, считавшийся уже их, столик в кафе и опустился перед ней на колени.
Тереска, сжав губы, покачала головой. Тогда Андраш кончиками пальцев дотронулся до ее ноги, в том месте, где она начала расплываться и опухать.
— Ее надо в больницу, — сказал он Матеушу, который побледнел еще больше, чем его подружка.
— Нет!! Ни в какую больницу я не пойду!! — вскричала она, переводя взгляд с Андраша на Матеуша. — Ни за что. Обычный вывих, надо приложить лед.
Андраш не мог не засмеяться, услышав, как она сама себе ставит диагноз и назначает лечение. Матеуш подтвердил:
— Если она не захочет сама, ее туда силой не затащишь. Однажды я водил ее к зубному врачу, вот смотри, — и парень закатал рукав куртки, показывая длинный шрам, который начинался от самого сгиба руки и кончался у запястья.
Андраш почувствовал вдруг симпатию к этому юноше и, указав на брошенный велосипед, который объезжали автомобили, сказал:
— Матеуш, забери с дороги свою адскую машину, пойдем домой.
— Я быстро, — Матеуш побежал за велосипедом.
— Ты далеко живешь? — спросил Андраш, расстегивая ремешок ее туфельки. Сделать это было уже проблематично — лодыжка успела опухнуть так, что под ремешком образовался глубокий след.
— Аяяяй, — Тереска невольно схватилась за его руку, и ее лицо оказалось так близко от лица Андраша, что она почувствовала на своей щеке его теплое дыхание.
Мгновение они смотрели в глаза друг другу, а потом Матеуш пробренчал звонком, и Тереска выпрямилась, отдернув свои пальцы от руки Андраша. Тот передал Матеушу туфельку, взял Тереску на руки и сказал:
— Ну, показывай дорогу, гонщик.
Матеуш улыбался чему-то, глядя перед собой, везя велосипед, изредка поглядывая на Андраша.
— Далеко нести придется… давай я тебя сменю.
— Спасибо, я справлюсь.
Рот Матеуша вновь расплылся в улыбке:
— Сначала я стал виновником аварии, а теперь мне не дают загладить свою вину.
— Я могу сесть на велосипед, — заявила Тереска, чувствуя одновременно и неловкость и   какое-то приятное чувство. — Посадите меня на раму и везите, так будет легче.
Андраш проворчал:
—Ну уж нет, хватит на сегодня велосипеда!
Матеуш обиженно засопел и попробовал обогнуть объемный ствол какого-то древнего дерева, как возмущенный возглас заставил всех остановиться. Андраш обернулся назад и почувствовал неприятную слабость, такую, что побоялся за свои ставшие немыми руки и крепче прижал к себе Тереску… На тротуаре стояла Илона. Матеуш со своим громадным велосипедом преградил ей дорогу. Женщина вначале возмутилась, обрушив на парня ругательства, а потом осеклась, заметив Андраша, который держал на руках ту самую девицу! Она остолбенела и молча моргала длинными ресницами до тех пор пока Андраш не поздоровался  с ней. Тогда она подошла ближе, уже не обращая внимания на Матеуша.
— Да… забавная встреча, господин Аради! — произнесли ее покрытые глянцевой помадой губы.
Андраш не дрогнувшим голосом ответил:
— Извините, госпожа Илона, мы торопимся. Извините нашего друга, он сегодня не может сладить со своим велосипедом. До свидания!
И странная компания продолжила путь. Тереска непроизвольно рассматривала лицо Андраша, уж очень близко от нее он был сейчас, так что его волнение не могло остаться незамеченным ею. Матеуш казалось ничего не понял.
— Кто это, Андраш? Я думал, она заявит на меня в полицию…
— Это хозяйка ресторана «Шабо», — ответил Андраш.
Матеуш чуть не упал, а когда они были уже дома, он прошептал Тереске:
— Ничего особенного! Ты в тысячу раз лучше!
Андраш вернулся с кухонным полотенцем, свернутым в виде мешка.
— А теперь снова будет больно, — сказал он, прикладывая лед, при этом морщась от боли.
Застонав в первую секунду, Тереска все же нашла в себе мужество улыбнуться:
— Ты чего? — спросила она Андраша, — Нога вывихнута  у меня, а у тебя такое лицо, будто тебе больно.
Андраш удивился этим словам и тому, что оказывается, не умел скрывать свои эмоции. Смутившись, он спрятал глаза под черными ресницами и вновь попытался ощупать ногу Терески.
— Я не знаю, почему вам удалось меня уговорить, но все же мне кажется лучше позвать врача.
— Мы позовем врача завтра, если это не пройдет, — Тереска показала пальцем на опухоль.
— Я могу сбегать в аптеку и спросить у фармацевта, можно приложить лопух или подорожник, но ничего этого у нас тоже нет. Я пошел, скоро вернусь!
— Давай я сама подержу, — Тереска прижала рукой ледяной компресс, освобождая руки Андраша. — Что теперь будет? — добавила девушка, глядя пристальным взглядом на его растерянное лицо.
— Ты о чем?
— Не о ноге, конечно.
Андраш подвинул стул и сел напротив Терески.
— Ничего.
— Но она была в ярости. Я никогда не видела женщину в таком состоянии. Мне страшно, вдруг она выгонит тебя с работы.
— Пусть даже и так. «Шабо» не единственный ресторан в городе.
Тереска слушала его спокойный тон, но все же чувствовала, как он переживает. Андраш переменил разговор:
— Чья это квартира?
— Моя. Вернее это квартира моего дедушки, он умер и оставил ее мне.
— Где твои родители?
— Они живут отдельно. У них домик за городом. Мы давно решили, что нам будет легче сохранить теплые и близкие отношения вдали друг от друга. Я переехала сюда в 13 лет. Переходный возраст и все прелести, связанные с этим. Борьба за свободу. Вон там, — она указала на старинный буфет, — альбом, возьми.
Андраш сразу его нашел, он стоял зажатый с двух сторон энциклопедическим словарем и историей Римской империи. Проведя по корешкам толстых книг пальцем, он вытянул бархатный альбом и уселся на пол у ног Терески, положив альбом ей на колени. Девушка раскрывала пергаментные листы, проложенные между страницами, и на лице ее светилась улыбка любви.
— Вот это мой дедушка. Он профессор истории. Преподавал в университете, читал лекции по истории древних цивилизаций и писал книги.
На фотографии был запечатлен высокий худощавый черноволосый старик. Невероятно красивый. И волосы его не были седыми, хотя на вид ему было лет восемьдесят.
Тереска выудила еще одну фотографию.
— А это мои родители. Мама и папа.
Фотография была свадебной. Андраш поднял глаза на девушку.
— Ты похожа на маму.
—Нет, — рассмеялась Тереска, — я похожа на деда! Мама тоже похожа на отца, но не настолько. Посмотри, какие черные волосы, — она вытянула кудряшку, которая тут же завернулась в спираль, когда ее отпустили пальцы девушки. — Семейная легенда гласит, что отец моего деда родился в Испании, и что в нас течет кровь тореадоров.
— Это заметно, — Андраш ощущал себя попавшим в свой мир, где время словно остановилось.
Андраш вытащил из фотографий одну, на которой была маленькая девочка. Словно кукла, с пухлым ротиком и массой черных завитушек на голове. На обороте была надпись «Тереза, 1 г. 2 мес.»
— А это кто?
Тереска, глядя на него, весело рассмеялась:
— Я!
— Значит, Тереза? — улыбнулся Андраш, чувствуя, как сердце заходится сладкой волной.
И эти книги, и пластинки с классической музыкой, и даже старинное фортепиано, украшенное двумя канделябрами — все казалось ему знакомым и родным.
— Кто у вас играет? — не мог не спросить он, борясь с желанием раскрыть крышку и попробовать инструмент.
— К сожалению, сейчас никто. Я не умею, а играет мама. У нас есть куча нотных альбомов! — вдруг вспомнила Тереска и вскочила с намерением тут же отыскать их. Андраш не успел ей помешать, как она наступила на больную ногу…
Когда вернулся Матеуш, Тереска лежала на диване, закусив пальцы руки, нога ее покоилась на диванном валике, а Андраш стоял над ней будто в замешательстве.
— Это безумие, — наконец произнес он, — Тереза, твои 13 лет уже прошли, но ты до сих пор борешься за свободу. И я, как дурак, иду у тебя на поводу. И у тебя, — обернулся он к Матеушу. — А если там перелом?!
— Тереска, пошевели пальцами, — Матеуш выложил на стол то, чем были заняты его руки и, подойдя к ноге, потрогал ее. — Вот смотри, пальцы шевелятся, значит перелома нет. Я принес лекарство, добрый аптекарь, услышав, что это для девушки, дал мне в долг, сказал, что надо делать примочки, и еще я нарвал подорожника. Сейчас я его промою и подавлю, потом привяжем на ночь, утром посмотрим — если не пройдет опухоль, то тогда к врачу!
Прихватив что-то со стола, парень отправился на кухню. Андраш сказал, провожая его взглядом:
— Хороший у тебя друг.
Тереска с удовольствием кивнула:
— Самый лучший!
Они оба подумали об одном и том же, взглянув на часы.
— Тебе пора.
— Пора.
— Спасибо, Андраш!
В ответ он улыбнулся, помедлил секунду, борясь с желанием остаться тут навсегда, сделал шаг назад и крикнул в сторону кухни:
— Матеуш, я ухожу! До свидания. Я надеюсь на тебя, как на доктора! Присматривай за ней хорошенько.
— Не волнуйся, — отозвался Матеуш из кухни, — до свидания, Андраш!
В прихожей на вешалке из рогов оленя висела поношенная серая куртка Матеуша, рукава ее были испачканы фиолетовыми чернилами — такими же, как и карандаш Терески. Андраш достал из бумажника все деньги, что у него были, и осторожно положил их в карман этой куртки.
Часов он не носил, но все говорило о том, что он ужасно опаздывает. Ресторан был открыт. В зале было полным-полно посетителей. Илона стояла у входа и, похоже, встречала его.
— Добрый вечер, — сказал Андраш, чувствуя как колет в боку от того, что он бежал от остановки трамвая до ресторана, боясь опоздать.
— Ты уволен. — Она ждала его реакции, быть может, его огорчения и возможно унизительных извинений, но Андраш лишь кивнул головой и произнес ровным голосом:
— Спасибо.
Повернулся и пошел обратно по направлению к остановке. Конечно, он ждал этого, и даже не сегодня, а гораздо раньше. Не тогда, когда оттолкнул Илону, а тогда, когда поцеловал ее первый раз.
Ласло спиной почуял неладное в зале, что-то шло не так, как должно было. И тут он понял — музыка — ее не было! Гул голосов, шипение мяса на сковороде на кухне, топот ног официантов, стук каблучков Илоны…
— Илона! — прокричал он в дверной проем. — Где Андраш?! Он никогда не опаздывал…
Она смотрела на Ласло с вызовом.
— Я только что уволила его.
Господин Шабо затряс головой, напомаженные волосы его рассыпались, как у уличного хулигана.
— Стой, стой! Ты уволила пианиста? Ты?!
У Илоны задрожали губы и руки, наверное, впервые она видела перед собой не Ласло, а господина Шабо.
— Это мой ресторан. Я его владелец и управляющий. Только я имею право нанимать и увольнять сотрудников…
Ласло побледнел и, громко хлопнув дверью, выскочил из своего кабинета. На улице было сумрачно, гуляли парочки, шумела листва на кленах и тополях. Ласло пробежал по улице в одну сторону, потом в другую…
— Андраш!!
Андраш курил, наклонившись над парапетом набережной. Ласло подвинулся так близко, что коснулся его плеча. Они помолчали, затем Ласло миролюбиво подтолкнул пианиста:
— Почему ты не на работе?
Андраш повернул к нему бледное лицо:
— Меня уволили сегодня.
— Брось… я тебя не увольнял.
И Ласло сыпал признаниями дружбы и уверениями в самых лучших чувствах к другу всю дорогу, пока они возвращались в ресторан. Он занял свое место за роялем, Ласло бросил мрачный взгляд на поджавшую губы Илону и удалился в кабинет. Вечер становился обычным для посетителей, ждавшим «Мрачного воскресенья». И Андраш играл его для них.
— Господин Аради, вы связались с уличной шпаной, — Илона укоризненно смотрела, пытаясь прочесть на абсолютно бесстрастном лице музыканта хоть какие-то признаки чувств.
Он не стал отвечать, продолжая играть, он смотрел прямо перед собой, слово был один здесь. Илона постояла еще немного рядом, но ощутив ледяную волну, исходившую от него, опустив голову, тихонько отошла.
— Не обращай внимания, — сказал Ласло, кивнув головой в сторону Илоны. — Ее можно понять: она смертельно обижена. Знаешь, мне жаль ее, первый раз она не получает то, чего хочет.
Андраш ничего не ответил, выкурив очередную сигарету, он вернулся на свое место. По крайней мере, он не потерял работу в самом престижном ресторане, а это было не так уж и мало для того, чтобы жить. Его пальцы, коснувшись клавиш рояля, сами собой заиграли «Лебедь» Сен-Санса. Андраш в третий раз нарушал репертуар, принятый в ресторане. Шопен, Моцарт, Сен-Санс… и «Мрачное воскресенье». Он думал сейчас о прошлом, о том времени, когда его окружали лица близких ему людей, и еще о Тереске. Которая сегодня словно приоткрыла дверь в ту прошлую жизнь, листая альбом с пожелтевшими снимками. Где ученые и музыканты, целые кипы нот, пластинки и сложенные огромные карты каких-то дальних стран и неведомых цивилизаций. Где сама Тереска с ее черными глазами испанки и сердцем тореадора. Матеуш, готовый бежать за ней хоть на край света… А есть ли место в этом мире для него, Андраша Аради? Все его существо, и сердце и душа стремились туда ежесекундно. И каким пошлым стал казаться ему ресторан «Шабо», полный ювелиров и директоров заводов, теперь еще и наци.
Они составляли уже добрую половину посетителей и вели себя, как хозяева города. Ганс надел форму. Перепоясанный черным ремнем с металлической пряжкой, на которой сверкал орел, он входил и вешал кобуру с пистолетом прямо на спинку стула. Он был так рядом от Андраша, что тот, казалось, чувствовал его настроение. От Ганса веяло смешанным запахом табака и оружия — смертью… Но время от времени оглядываясь на лицо немца, Андраш видел лишь милую улыбку, обращенную к Илоне. И еще эти разговоры вокруг… Андраш становился невольным свидетелем их. Старые еврейки заняли столик прямо у рояля.
— Говорят, что господин Шольц уехал, и его двоюродная сестра, моя хорошая знакомая, госпожа Эмма, тоже собирается в ближайшее время.
— Кошмар, что творится: они вошли в ювелирный магазин моего троюродного брата Юрека и сгребли с витрин все, что там было! Просто взяли все и ушли! Хорошо, хоть мой Марек догадался в тот день не открываться.
— Я думаю, что ждать нечего. Надо бежать из города.
— Куда? Они повсюду — Польша, Австрия, Бельгия… они в Советах.
— Может нам удастся договориться с ними? Ведь жили же мы при разных властях…
— Дай то бог, дай то бог!

5

—Андраш! — Матеуш сидел на бордюре, у его ног лежал велосипед.
— Доброе утро!
Андраш протянул парню ладонь. Матеуш крепко пожал ее, но глаза его были полны гнева. Он протянул Андрашу деньги.
—Я знаю, это ты вчера положил. Не надо. На лекарства Тереске я и сам могу заработать.
Андраш улыбнулся.
—Я не хотел обидеть тебя, Матеуш. Это по-дружески. У меня сейчас этого добра предостаточно — «Мрачное воскресенье» посылает мне гонорары со всего света. Это как-то… незаслужено мною. Так пусть они хотя бы будут полезны. Ваши репортажи, как я понял, пока не очень востребованы.
Матеуш согласно кивнул головой.
— Ты прав, мы на мели, Тереска отвергает от родителей любую помощь, хочет добиться всего сама, она права в том, что для нее нет подходящей темы. Но я уверен, что скоро она ее найдет… Эти цветы для нее? — парень улыбнулся, глядя на Андраша с букетом, — Красивые. Хотя, не знаю, любит ли она цветы.
— Ты никогда не дарил ей цветов? — засмеялся Андраш. — И даже на дни рождения?
— Зачем ей цветы на день рождения?! — искренне не понял Матеуш. — Я предпочитаю дарить ей полезные вещи.
— Полезные?
— Да.
— Блокнот. Карандаши… — хохотал Андраш.
По-видимому он угадал, потому щеки Матеуша стали пунцовыми.
— Послушай, — вдруг сказал парень, — только серьезно… Ты влюбился в нее?
Пришла пора Андрашу смущенно отводить глаза.
— Можешь не отвечать, я и так вижу, — заявил Матеуш. — Хочу тебя предупредить, что если ты… в общем… если ты обидишь ее, я тебя убью.
Пока Тереска готовила обед, гремя сковородками на кухне, они продолжили свой серьезный разговор во дворе, сидя на скамейке под большим старым тополем.
— Она не переживет, если все разрушится, второй раз.
— Ты сказал второй раз?
— Да. Она любила одного… — Матеуш так и не смог подобрать подходящего приличного слова. — Она уже представляла себя в платье невесты, когда он пропал. А спустя месяц мы узнали, что он женился. Тереска не позволяла ему… ну сам понимаешь… она не так воспитана и вообще… а тот завел себе подружку попроще, которая постаралась вовсю — когда стала видна ее беременность, то его насильно женили родители. Его отец был владельцем фабрики, на которой работали родители этой девицы. Конечно, он опасался, что они придут скандалить или будут шантажировать его. Решили, что так будет лучше для всех.
Андраш слушал эту историю, отвернувшись и закурив сигарету. Он и представить себе не мог, что у девочки-мальчика могла быть в прошлом любовная история. Он пытался сложить в одну картинку рассыпанные части мозаики, где Тереска ходит на свидания, любит,… целуется? С каким-то призрачным сыном богача… И ему стало так больно от этих мыслей, что хотелось напиться.
— Слава богу, она была достаточно умна, чтобы не наделать глупостей, Хотя я тогда за нее испугался. Дежурил у ее окон каждый день и каждую ночь. Она заболела, не физически, а по-другому — лежала вот тут на диване, из глаз ее текли слезы просто потоком, но она не рыдала, как обычно плачут девушки. Она не разговаривала, не ела, ни пила, если я ее не заставлял. Похоже было, что она и не чувствовала ничего. Умерла, только оболочка Терески осталась. Я не стал рассказывать ее родителям, зная, что она сама ни за что не хотела, чтоб они знали. Два месяца она была такая! В это сложно поверить, но даже я свыкнулся с тем, что прежней ее уже не будет. А однажды она шла навстречу по улице, я как сейчас помню тот день — ноябрьский дождь, туман над Дунаем такой, что воды не видать. И она. Зонтик, сапожки, тонкий плащ… и улыбка! Знаешь, что она сказала мне?
Андраш покачал головой.
— «Матеуш! Я купила фотоаппарат!!»! Да-да, эта девчонка сама сходила в магазин к старику Изе, в самый роскошный магазин на набережной и купила фотокамеру! Потратила на это все деньги, что скопила. «Один раз живем», — сказала она мне и вся светилась несмотря на ноябрь и на дождь, и на хмурую погоду… На дне ее глаз и сейчас иногда заметна та страшная Тереска, это замечаю только я, потому что я знаю ее, как свою сестру. А другие думают, что она вот такая — вечно бегущая куда-то Журавка. Так что… я надеюсь, ты меня понял?
— Я понял тебя, — тихо ответил Андраш, не отводя глаз от пронизывающего насквозь и угрожающего взгляда Матеуша.
— Друзья!! Обед готов!! Поднимайтесь! — Тереска высунулась из окна и помахала им рукой.
— Сумасшедшая, — улыбнулся Матеуш, — гляди, не свались!! — прокричал он ей в ответ.
Нога заживала, Тереска еще не бегала по улицам и писала репортажи дома, сидя на диване и поджав под себя ноги. Матеуш находил темы, приносил фотографии и потом готовые тексты заметок разносил по редакциям. До обеда занимались работой в просторной комнате, потом Тереска отправлялась на кухню и готовила из того, что приносили Андраш и Матеуш. Они вместе ели, перемещались обратно в гостиную и болтали. Андраш играл на фортепиано. А потом уходил на работу. Они встречались каждое утро. И все трое уже не мыслили друг без друга своего существования.
— Смотри, магазин Шолля ограбили сегодня ночью. Вот то, что мне удалось снять, снимки еще мокрые! Осторожно! — Матеуш выложил на стол фотографии.
Тереска со страстью принялась их разглядывать и слюнявить карандаш.
— Хорошо. Ночью, это для нас очень поздно! Уже десятый час, ты не мог поторопиться??!
Андраш наблюдал за друзьями с дивана, ему пришлось отложить в сторону его нотный блокнот, куда он заносил какие-то новые идеи. До того забавным показалось ему создание новостной заметки.
—Не мог!! Ты думаешь, снимки готовыми выпадают из камеры?? Я не спал всю ночь, проявлял и печатал.
— Ладно, не ворчи, — тронула его за руку Тереска, — рассказывай.
— В общем так. Я прибежал к магазину в три часа ночи. Стекло витрины разбито, все вокруг усеяно осколками. Еще никого не было, полиция, как всегда, приехала спустя полчаса. Я залез внутрь.
При этих словах Андраш охнул:
— Матеуш, ты с ума сошел? Тебя могли принять за грабителя!
— Нет, это не в первый раз, я знаю, как рассчитать время! — Матеуш обиделся, кто-то посмел усомниться в его профессионализме! — Внутри было темно, хоть глаз выколи, но я успел рассмотреть среди битых витрин перчатку.
— Только не говори, что ты ее стащил!! — воскликнула Тереска.
— Нет, конечно. Но я ее снял. Смотри.
Андраш не удержался, чтобы не подойти и не посмотреть на фотографию.
— Черная кожаная. Лайковая.
Тереска задумчиво водила карандашом по губам.
— Где-то я видела такие… почему-то она мне кажется знакомой, но не могу вспомнить.
— Это немецкая. — сказал Андраш. — Такие есть у Ганса.
—Немцы… — хором произнесли Матеуш и Тереска.
Девушка подвинула к себе блокнот и стала строчить в нем просто с бешеной скоростью. Матеуш взял за руку Андраша и увел на кухню.
— Когда она пишет, то лучше не мешать.
Действительно, не успели друзья выпить и по чашке кофе, как она вошла с блокнотом, вырвала из него листок, исписанный фиолетовыми чернилами, и отдала его Матеушу. Тот взял его и, сунув в карман, поторопился в редакцию.
Андраш был удивлен.
— Значит в этом заключается ваша работа? — спросил он, усаживаясь рядом с Тереской за круглый стол в большой комнате.
— И в этом тоже. Я сама люблю бывать на месте событий, видеть своими глазами, а не доверять глазам Матеуша. Эти немцы… они грабят центральные магазины, один за другим.
— Я слышал, об этом говорят евреи в ресторане.
— Мне тревожно на душе. Странная реакция у редакторов на такие новости, знаешь, они не хотят печать об этом в газетах. Такое впечатление, будто они боятся их.
Андраш попытался сменить тему разговора и с улыбкой сказал:
— Матеуш — прекрасный парень. Ты была права, называя его самым лучшим другом.
—Да, это так и есть, — тоже улыбнулась девушка.
— Вы столько вместе как друзья. Ты не думала, что он мог бы стать для тебя кем-то гораздо большим, чем просто друг?
— Не думала.
—Жаль. Потому что мне кажется, он достоин тебя, хотя и не носит цветов.
Андраш взял ее ладонь и стал рассматривать кончики пальцев с въевшимися в них чернилами. Тереска выдернула руку и сказала обиженно:
— Если это так, то мне ужасно жаль!
—Почему? — не понял Андраш.
— Потому что мне было бы жаль дружбу!
—Но взамен ты приобрела бы гораздо большее, чем дружба.
—Нет ничего больше, чем дружба.
Девушка поднялась с дивана и ушла на кухню, собрав пустые чашки со стола. Она и не заметила, насколько ее слова огорчили Андраша. Весь оставшийся день он был чернее тучи, а потом, проведя бессонную ночь в своей тесной квартирке, он решил, что согласен на дружбу с Тереской, лишь бы иметь возможность видеть ее каждый день…
Ганс пришел в ресторан не один, а с таким же военным, перепоясанным черными ремнями кобуры. Андраш внутренне вздрогнул от близости этих двух и от того, что они были вооружены. Все же какой-то дикостью несло от мужчин, явившихся в ресторан с пистолетами. Он отчетливо разобрал то, о чем они разговаривали, и сердце его съежилось.
— Ганс, куда ты меня привел? Это что — еврейский ресторан?
— Это лучший ресторан в Будапеште! Сейчас ты попробуешь их рольфляйш и не сможешь забыть его никогда в жизни.
Ласло сам подошел к их столику с улыбкой на губах:
— Ганс! Я рад тебя видеть!
— Оберштандантерфюрер. Ласло, как я буду выглядеть в глазах сослуживца?
Ласло опешил. Но взяв себя в руки, учтиво склонил голову.
— Конечно, оберштандантерфюрер. Что вам будет угодно?
— Принеси-ка нам рольфляйш, я расхвалил его другу.
— Сию минуту.
Ласло уже повернулся, как Ганс добавил:
— И пусть он сыграет «Мрачное воскресенье».
Андраш сцепил пальцы до боли, пока кончики ногтей не врезались ему в ладони. Ласло понимающе чуть заметно кивнул ему головой и посмотрел долгим печальным взглядом. Казалось, одну Илону нисколько не беспокоили и не возмущали наци. Гитлеровцы. Фашисты. Немцы. Как их не назови — суть оставалась одна — убийцы. Будапешт наполнялся ими, как пчелиным роем улей. Они были повсюду, резали на улицах ночью, грабили дорогие магазины, насиловали женщин. Но многие до сих пор сомневались, так ли они плохи, как Советы. Прихода красной чумы боялись не меньше, а многие даже больше, чем гитлеровских бандитов. Наци, которых ненавидел до тошноты Андраш, стучали сапогами повсюду. Они наполняли рестораны, концертные залы, глупо гогоча над ариями из «Дон Жуана» Моцарта, их наглые и самодовольные морды выглядывали отовсюду.
Илона, не скрываясь от Ласло, все чаще брала под руку Ганса. А тот твердил, что он лучший друг господина Шабо. Только при других все же просил обращаться к нему, как положено. Андраш не знал, куда ему прятать глаза, чтобы не видеть вокруг военную форму.
— Смотри, у них у всех черепа…
— Слишком много черепов, — шептал ему в ответ Ласло…
Тереска приготовила сырники. Сама посчитав это безумием, все же не без удовольствия провела на кухне около часа. А теперь с интересом наблюдала, как друзья с жадностью уплетают ее произведение кулинарного искусства. Матеуш отложил вилку и нож, таская золотистые кружки прямо руками.
— Ужасно вкусно, — пробормотал он с полным ртом.
— Ужасно или вкусно? — засмеялась девушка.
— Очень- очень-очень вкусно, — сказал Андраш за себя и за друга, который просто закивал головой. — Спасибо!
Тереска расплылась в улыбке.
— На здоровье! Ну, если вы поели, то мы можем бежать. Матеуш, давай быстрее!
Парень вскочил из-за стола, схватил пустые тарелки и свалил их в мойку.
— Да оставь ты это! — кричала Тереска уже из прихожей. — Потом помою!
Обувая туфли, она вспомнила про Андраша.
— Андраш, ты подождешь нас?
Но он уже стоял рядом и, глядя сверху вниз на девушку, попросил:
— Можно я с вами?
Матеуш застыл, как истукан и поглядел на Тереску с таким выражением, будто говоря — ни за что. Она подумала секунду, потом сдалась.
— Хорошо. Только велосипед у нас один, придется побегать.
— Я согласен бегать с вами.
Тереска посмотрела на него оценивающе и рассмеялась, качая головой. Втроем они вышли на улицу, на этот раз пешком отправились к полицейскому участку. Тереска вошла внутрь, как к себе домой, оставив парней у входа. Через полчаса показалась со свернутой в трубочку бумагой. Потом они почти бежали, на ходу она рассказывала, что в одной из контор совершили поджог, назвала адрес. Побывав там, друзья отправились по другому адресу — там избили женщину, затем побежали, не сбавляя темпа, в центр — где перевернулся автомобиль…
— Все! — произнесла девушка, переводя дух. — Ну как? Ты живой?
Ее глаза задорно смотрели на Андраша. Он выглядел ошалевшим и от гонки по улицам города, и от впечатлений, достаточно неприятных. Матеуш по-деловому зачехлил камеру и, уже убегая, прокричал:
— Я проявлю и напечатаю, жди!!
Тереска взяла Андраша за руку и повела по направлению к ближайшей скамейке. Он покорно шел рядом с ней.
— Теперь мне надо все быстро записать. Матеуш принесет снимки и придется совершить еще один забег, уже по редакциям.
— Хорошо, — сказал он, усаживаясь так, чтобы видеть ее, когда она станет писать.
— Нет, — засмеялась Тереска, — хватит с тебя сегодня! Ты пойдешь домой, а мы после обеда сами побегаем.
— Ты собираешься бегать целый день?
— Волка ноги кормят.
Андраш рассмеялся, слыша, как невесомое создание с кукольными глазами называет себя волком. Ему она казалась похожей на маленького пушистого котенка. Тереска развернула блокнот и вмиг преобразилась. Лицо ее утратило детское выражение, когда она стала черкать карандашом, полностью погрузившись в свое занятие. Ее сосредоточенность позволила Андрашу разглядывать ее без всяких опасений быть пойманным. Она сидела не прямо, как обычно сидят девушки, а согнувшись, низко склонившись над бумагой. Она грызла карандаш и водила им по губам, отчего скоро они покрылись фиолетовым. Перед тем, как писать, Тереска задумчиво поднимала глаза, но взгляд ее был обращен вовнутрь, к ее мыслям. Затем она облизывала карандаш и быстро-быстро записывала что-то в блокнот. Ноги она сплела так, что непонятно было, как вообще могут так закручиваться человеческие конечности. Завитки волос падали на лицо и явно мешали процессу создания репортажей, поэтому Тереска то и дело заправляла их за уши, но это помогало ненадолго.
Когда она закончила, захлопнув блокнот, заметила на себе его пристальный взгляд и смутилась, скрывая это за улыбкой:
— Что ты на меня смотришь? Думаешь, какая она смешная, когда пишет?
— Нет. Я думаю, что надо подарить тебе на день рождения заколку для волос и что-нибудь более современное, чем этот химический карандаш.
Он достал платок и, приблизившись к ее лицу, стал вытирать ее щеку, а потом губы. Тереска не отвернулась, не отодвинулась, только глаза ее стали еще больше. Андраш с трепетом ждал, что сейчас она оттолкнет его руку или рассмеется, но на этот раз все было не так. Ее лицо было так близко, что он рассмотрел короткие завитки волос около лба и расширенные зрачки ее кофейного цвета глаз. Тереска, не отводя глаз, смотрела на него так, будто впервые видела: большие карие глаза, четко очерченный рот, худые щеки, черную прядь волос, упавшую на чистый лоб. И неожиданно для самой себя и Андраша, она вдруг произнесла:
— Ты очень красивый.
— Что? — ошарашенно спросил он.
— Ты красивый. Так, как не может быть на самом деле, только в музеях.
— В музеях?
— Да. Ты видел римские статуи? Мне кажется, что у них у всех твое лицо.
Андраш искал достойный ответ такому комплименту, но так и не нашел. Спрятав некогда белый платок в карман, он и радовался ее словам, и огорчался, что все завершилось не так, как ему хотелось, и как он себе представлял. Смятение от близости Терески уже прошло, волшебство развеялось окончательно, когда они услышали крик:
— Журавка!! Бежим!!! — Матеуш со всех ног бежал по дорожке, но завидев Андраша, остановился, словно не ожидая его увидеть здесь.
Теперь парень колебался, подойти или нет. Жестами показывал что-то, что Андраш понять не мог. А Тереска похоже поняла. Она побледнела, но при этом глаза ее вспыхнули огнем.
— Андраш, нам надо в одно место, мы побежали, — она уже была рядом с Матеушем, как Андраш догнал их.
— Я с вами.
Тереска остановилась посреди дорожки, бросила взгляд на Матеуша, тот отвел глаза.
— Я пойду с вами, — повторил Андраш.
  Девушка лежала на тротуаре. Вокруг нее уже натянули веревку. Прохожие создали вокруг трупа полукруг, сквозь который пробрались друзья. Андраш быстро отвел глаза, ему стало плохо. Огромная лужа крови растеклась по земле. В воздухе стоял запах смерти. Голоса вокруг показались ему адским гулом. Он попытался найти Тереску, но ее словно проглотила эта страшная толпа. Наконец он увидел ее — девушка бесстрашно указывала Матеушу на что-то лежащее рядом с трупом, тот принялся щелкать камерой, ослепляя всех вокруг яркими вспышками. Она стояла так близко от лежавшей на земле, что носки ее туфель были в дюйме от лужи крови. Тереска не испытывала никакого страха или отвращения. Наравне с полицейскими она исследовала каждый предмет, каждый клочок земли, огражденный веревкой. Видеть это он больше не мог. Кровь и разбросанные трупы вокруг — он не мог не вспомнить… Андраш выбрался из толпы и все быстрее и быстрее уходил от этого страшного места. Где лежала девушка в луже крови, и где Тереска по-деловому опрашивала свидетелей…

6

Друзья сидели под абажуром и смотрели на снимки. За окном щебетали птицы и светило солнце. Они просидели здесь всю ночь, что-то писали, о чем-то спорили, они даже не заметили, как наступило утро. Отвлечь их смог только звонок в дверь.
— Я открою, — Матеуш поднялся из-за стола.
— Доброе утро!
Андраш вошел и удивленно оглядел комнату и измученные лица друзей.
— Чем вы заняты с утра?
Он выглядел слишком бодрым и свежим в этой комнате. Друзья повернули к нему усталые лица. Тереска положила голову на руки и пробормотала:
— Доброе утро.
Андраш уселся рядом и не мог не заметить папку, битком набитую газетными вырезками и фотографиями. Тереска и Матеуш проследили за его взглядом. Он не спрашивал, просто сидел и молча рассматривал их лица и воспаленные красные глаза. Под рукой Терески был невероятно длинный лист бумаги, похожий на свиток, сплошь исписанный ее сумасшедшим почерком: мелким, прыгающим, круглым и острым одновременно.
— Целая статья? — попытался пошутить он. — Нашла, наконец, свою тему?
Никто не засмеялся в ответ. Более того, Тереска спрятала лицо, закрывшись руками. Матеуш сделал то же самое и упавшим голосом произнес:
— Давай, расскажи ему.
Андраш онемел. При чем здесь он?! Он таращился на них и молчал, потом не выдержал:
— Что вы скрываете?
Тереска подняла на него испуганные глаза и некоторое время размышляла, стоит говорить или нет, затем, видимо, решившись, молча подвинула к нему папку. Андраш раскрыл ее и стал просматривать одну газетную вырезку за другой. Пока ему ничего не было понятно: самоубийства, девушки, молодые люди, которые бросались с моста, из окон, резали вены и принимали снотворное... под каждой заметкой фамилия автора — Т.Журавка.
— Все, что я могу сказать ;  мне кажется, такая юная девушка должна писать о чем-то совершенно другом, — он подвинул папку обратно к Тереске, которая все это время не сводила с него глаз.
Девушка достала фотографии из этой же папки, целую пачку, и отдала ему.
— Посмотри теперь на это.
Андраш нехотя взялся их смотреть, ожидая снова увидеть трупы, и застыл. Его сознание не хотело верить его собственным глазам. Он растерянно посмотрел на Тереску.
— Откуда у вас это?
— Это я снимал. Мои фотографии, — сказал Матеуш. — Я снимал везде, где были найдены трупы.
На всех фотографиях были ноты с «Мрачным воскресеньем» или пластинки с «Мрачным воскресеньем». Если бы это было на одной фотографии… но их была целая пачка. И сейчас эти страшные свидетельства лежали веером перед глазами Андраша, как немые свидетели страшного преступления. Его преступления.
— Они все слушали твою мелодию, прежде чем уйти в иной мир. Об этом никто не знает, только мы… втроем. Участки расположены в разных районах, так что никто из следователей никак не связывает самоубийства и «Мрачное воскресенье». А мы были везде и видели своими глазами. Так что нам с Журавкой связать самоубийства и мелодию оказалось не так уж и трудно.
— И как давно вы это связали? — Андраш был оглушен.
— Где-то на третьем случае в Будапеште. — Сказал Матеуш. — Конечно, съездить в Нью-Йорк мы не можем, но по телефону я связывался со своим коллегой, попросил его поискать что-то необычное на одном из таких случаев, прямо на берегу Гудзона… он не нашел ничего, кроме проигрывателя с пластинкой, на которой была запись мелодии.
— И еще вот это, — Тереска протягивала Андрашу листок с нотами, украденный Матеушем.
— Что это?
— Это Матеуш стащил. Эти ноты были в кармане девушки, сбросившейся с моста.
Андраш одернул руку, как будто обжегшись, и  спрятал лицо в ладонях.
— Андраш! — Тереска вскочила и, что есть силы, прижала его к себе.
Трудно описать его состояние, бедный композитор, увидевший свое произведение рядом с трупами самоубийц.
— Их так много?! — пытался прийти в себя Андраш, но даже ледяная вода, которую поспешил принести Матеуш, не помогла. — Так много…
Она прижималась к его спине и не давала встать со стула, она чувствовала, что Андраш готов броситься вон из квартиры. Она заранее знала, как он воспримет все это.
— Мы решили рассказать тебе сами, было бы нечестно умолчать, — Матеуш подошел и крепко сжал руку друга. — Не вини себя. Наберись мужества просто принять это.
— Да-да…— Андраш мягко высвободился из рук Терески и направился в прихожую.
Матеуш замер посреди комнаты, а Тереска бросилась следом за Андрашом.
— Андраш!
Он повернулся к ней:
— Вы считаете меня убийцей?
Ответом ему были лишь онемевшие и растерянные лица друзей, походившие на лица нашкодивших детей, а теперь стоявших перед строгим учителем.
— Это не так…, — Матеуш попытался оправдаться.
А Тереска смотрела так, что Андраш нашел в себе силы улыбнуться. Он обнял девушку и поцеловал в макушку.
— Правильно, что рассказали.
Андраш взялся за ручку двери, Тереска сделала шаг к нему.
— Куда ты? Не уходи!
— Мне надо идти…
Он помедлил мгновение, как будто хотел еще что-то сказать, но, опустив голову, отвернулся и быстро вышел. Тереска кричала ему вслед, Матеуш бежал следом по лестнице, но единственным желанием Андраша сейчас было — скрыться где-нибудь там, где не будет ни одной души, живой или уже неживой. Матеуш проследил за другом, скрываясь за домами и деревьями, но все же не отставая ни на шаг от него, и убедился, что Андраш дошел до своего дома. Сидеть в засаде и ждать, это Матеуш умел: у него хватало и умения оставаться незамеченным и терпения — более полугода он сотрудничал с полицейским участком, где работал следователем его друг, и где сам Матеуш числился внештатным сотрудником.
К четырем часам пианист вышел и направился в ресторан. Матеуш не нашел причин для дальнейшего беспокойства, потому что друг выглядел вполне спокойным. Вообще определить настроение Андраша всегда представляло особо трудную задачу — он крайне редко улыбался, почти никогда друзья не видели его смеющимся, чаще лицо его было бесстрастным, но холодным назвать его было никак нельзя. Глаза Андраша, необыкновенные по своей красоте: глубокие, карие, большие, — были столь выразительными, что все эмоции их обладателя отражались в них. Они горели яростью, искрились смехом, плакали от боли, пылали любовью, были растерянными и грустными, в зависимости от того, что видел и чувствовал Андраш: нацистов или друзей, вспоминал прошлое или видел Тереску.
Матеуш, убедившись в том, что друг вошел в ресторан, и за ним захлопнулась дверь, побежал доложить Тереске, что с Андрашом все в порядке. Девушка сидела за столом и корпела над свитком.
— Пишешь?
— Пишу, но…
Тереска оторвала взгляд от рукописи и стала грызть кончик карандаша.
— Что «но»?
— Мне кажется, что это безнравственно.
— Вот те на! — заявил Матеуш, усаживаясь напротив нее. — Эта статья будет твоей первой серьезной работой. Это сенсация! Тебя возьмут в штат! Я уже разрекламировал ее редактору! Журавка… не смей отказываться от своей карьеры! Он здесь ни при чем, и он не настолько глуп, чтобы не понять это, и то, что ты — журналист. Достойный большего, чем писать о мелких кражах. Это настоящее расследование да еще с вещдоками! — парень потряс перед замершими глазами подруги листком с размытыми нотами «Воскресенья».
Тереска ничего не ответила. Прошло полчаса, как она смотрела прямо перед собой, в черное ночное окно и молчала. Матеуш собрался уходить. Уже когда он был в дверях, она вдруг очнулась и попросила:
— Можешь сходить в ресторан? Посмотри еще раз.
— Хорошо. Только зайду домой, пращуры меня совсем потеряли.
Когда он скрылся за дверью, девушка переместилась на диван, положила голову на жесткий валик и незаметно для себя уснула — сказалась тяжелая ночь накануне, проведенная за расследованием и статьей, и еще более напряженный день. Даже во сне Тереска видела испуганные потемневшие глаза Андраша и его бледное лицо.
Как добрался домой, Андраш  сам не понял. Его сердце снова испытывало боль, которая отпустила в эти последние, казавшиеся такими счастливыми, недели. Тереска… та, которая светила словно весеннее солнышко, та, которая заново научила его улыбаться… получить именно от этого человека страшный удар — он не знал, как вынести это. Убийца. Он — Андраш Аради — убийца! Конечно, в оправдание его Тереска могла сказать, что виновата мелодия, но ведь автор этой мелодии — он! В его голове родилось «Мрачное воскресенье», и это его пальцы играли его в студии, сея смерть по всему свету! Он не мог не заметить статью, которую она видимо уже сочинила, связав воедино и смерти и музыку. Ничего не скажешь — сенсация…
Он не мог решить, что ему делать теперь, когда он все знает, и каким способом можно остановить эту чуму — его мелодию, а еще — как дальше общаться с этой необычной, но, что греха таить, талантливой девчонкой. Разве достоин он ее и ее замечательного честного и верного друга Матеуша, после того, как убил десятки людей?
 Но Андраш знал наверняка — играть «Мрачное воскресенье» он больше не станет никогда. А это значило, что с работой в ресторане «Шабо» придется проститься. Ласло уже открыл ресторан, который заполнился больше чем наполовину. Люди в форме — наци, гитлеровцы, нынешние хозяева жизни.
Газеты пестрили заголовками «Вена вышла из состава Лиги наций в поддержку Гитлера», «У венгров новый немецкий хозяин». Войной несло отовсюду: от вод Дуная, от осенних пожухлых листьев на дорожках, от испуганных евреев, спешно закрывающих свои аптеки и ломбарды в центре, и особенно от самодовольных лоснящихся довольством людей в форме и с черепами на погонах.
— Господин Шабо, вы должны уволить меня, — сказал Андраш, войдя в кабинет.
Ласло сидел за рабочим столом и занимался бумагами.
— Ну что опять? — не поднимая глаз, пробормотал он. — Снова Илона?
— Нет, Илона ни при чем. Это из-за «Мрачного воскресенья».
Ласло поднял глаза и вдруг захохотал:
— Значит при чем, это же ее мелодия!
— Возможно… Я не буду ее больше играть.
Ласло не мог понять, отчего Андраш вдруг сделался таким больным на вид. Он поднялся из-за стола и вплотную подошел к пианисту.
— Андраш, что с тобой? Ты неважно выглядишь.
Ласло хотел протянуть руку, но Андраш отшатнулся.
— Почему ты вдруг вздумал отказаться от того, что прославило тебя на весь мир? И … эта мелодия — наш конек! В «Гунделе» цыганский ансамбль, в «Дунае» еду подают официантки в венгерских костюмах, но только в ресторане «Шабо» — «Мрачное воскресенье», ради которого забывают обо всем.
— Я повторяю, я никогда больше не стану играть ее.
— Ты начинаешь меня раздражать! «Мрачное воскресенье» записано в меню красными буквами в золотой рамочке. И ты хочешь лишить посетителей моего ресторана самого главного блюда?! Ты считаешь, что я тебе это позволю?
Ласло бушевал не меньше десяти минут. Но вид Андраша не сулил ничего хорошего — он был непоколебим. Ни ругань, ни угрозы, ни даже вошедшая Илона с ее мягкой улыбкой не смогли заставить пианиста вернуться в зал и сесть за инструмент. Кончилось все тем, что Андраш просто повернулся и ушел. Господин Шабо после закрытия ресторана подсчитывал убытки, которые составили больше пятидесяти процентов его обычной дневной прибыли. Илона долго сидела напротив, разглядывая его лицо и пытаясь понять, что произошло с их размеренной и обеспеченной жизнью. После появления «Мрачного воскресенья».
— Черт его возьми! Мы за один вечер потеряли больше десяти тысяч!
— Мы потеряли Андраша, это тебя не волнует? Это не кажется тебе гораздо важнее, чем деньги?
— Нет! — вскричал Ласло. — Нет, нет и нет! Завтра же найму цыган!
— Вы евреи, всегда думаете только о деньгах!
Ласло не ожидал таких слов от нее.
— Надо же… однако такие как ты вовсе не лишены желания торговаться…
Пришла пора Илоне в сердцах хлопнуть дверью. Она выбежала из ресторана, почувствовала, как легкие ее наполняет прохладный ночной воздух. Пара кварталов… и она стала колотить в дверь, потом в окна.
— Андраш! Открой! Андраш!!
Она почти ввалилась в открытую дверь, но ожидаемых ею объятий не последовало. Внутри в комнате была грустная темнота, Илона почти на ощупь нашла руки Андраша и стала их целовать. Он оттолкнул ее. Униженная и отвергнутая, она все еще не могла найти в себе силы оставить его. Она плакала, протягивая руки, умоляла произнести хотя бы слово. Но услышав его, лишь разрыдалась еще сильнее.
— Прошу тебя, уходи, — твердил Андраш, снимая с себя ее цепляющиеся пальцы.
— Почему?!
— Ты знаешь.
— Что я должна знать?! Ты не можешь… ты не можешь вот так взять и разлюбить меня!!
Ее обида, горечь и слезы сменялись гневом и яростью. Тогда она превращалась из раздавленной влюбленной женщины в бешеную пантеру. Она бросалась на виновника ее несчастья с кулаками и кричала ужасные вещи.
— Кто ты такой?! Ничтожество! Нищий тапер! Кому ты нужен, кроме Ласло?! Если бы не он… ты забыл, кто устроил тебе этот контракт? Без нас у тебя ничего бы не было! Вспомни, вспомни тот день, когда ты подарил мне эту мелодию. Ты писал ее для меня!
— Будь проклято «Мрачное воскресенье», — произнес Андраш страшным голосом, так, что Илона задрожала. — Будь проклят тот день, когда я пришел в ваш ресторан… Ты и эта мелодия — порождение дьявола.
— Я знаю, — глаза Илоны вдруг сверкнули огнем, — эта странная девка с грязными пальцами… это из-за нее? 
Андраш схватил ее и выволок за дверь. Единственное, что он чувствовал в тот миг, это желание ударить ее. Но такого позволить он не мог даже по отношению к такой, как Илона. Захлопнув дверь, навалившись на нее спиной, он попытался отдышаться. В то время, как она вновь стучала в нее ногами и кричала так, что в ночном воздухе эхом отдавалось от стен двора-колодца:
— Ненавижу тебя!! … Андраш! Открой мне!!! Прошу, пусти меня!..
Ее крики утихли лишь после того, как из одного из окон не высунулась голова женщины и не погрозила вызвать полицию.
Утро ознаменовалось триумфом нескольких человек, и в это число не попал Андраш.
Матеуш откупорил бутылку, со страшным хлопком запустив пробкой в хрустальные подвески люстры.
— За тебя, Журавка! За тебя, как журналиста!
Тереска приняла из его рук бокал с шампанским и уселась с ногами на диван, молча наблюдая за обезумевшим от радости другом. Матеуш вальсом кружился у стола, вместо партнерши у него была развернутая газета. Ведущая, толстая, солидная и главная газета Будапешта. Отхлебнув из бокала, Матеуш цитировал статью, напечатанную на первой полосе.
— «Жертвы «Мрачного воскресенья»… кто сможет подсчитать их… Знаменитая мелодия композитора Андраша Аради, написанная для любви,  стала проклятием… музыка, ставшая знаменитой, популярная мелодия принесла смерть многим… прекрасная, пронзительная, глубокая, но скрывающая правду… Записана компанией Линдстрем, растиражированная на пластинках, побила рекорд по числу проигрывания на всех радиостанциях Будапешта и Вены. Песня, написанная и исполненная Андрашом Аради, впервые прозвучала в ресторане «Шабо» в Будапеште… художник, посещавший этот ресторан каждый вечер, простился с жизнью, оставив записку «Это была прекрасная песня. Большое спасибо, я должен сейчас уйти», владелец ювелирного магазина, г-н Тореш повесился, оставив записку «Песня была прекрасна… а теперь мне пора»… Песня путешествует по миру, сколько еще жертв ожидать? Что толкает людей на самоубийства — только ли мелодия? Или их желание разгадать то, что в ней скрыто? что-то очень важное, но известное лишь автору… самое лучшее блюдо ресторана «Шабо» — это «Мрачное воскресенье», и это то, что посетители предпочитают знаменитому «рольфляйшу» г-на Шабо. В ней безукоризненно сочетаются горечь и сладость. Пять самоубийств в Будапеште только за последние три дня, у всех пяти играла эта песня. Все молодые люди из хороших семей, у них были прекрасные перспективы на будущее… Волшебные звуки привели ... 157 человек за восемь недель… Нью-Йоркская золотая молодежь приспособилась въезжать на своих студебеккерах... в Гудзон, с портативным граммофоном на переднем сиденье… Мелодия еще не имеет слов, быть может, когда они появятся, мы сможем выяснить, о чем этим несчастным пыталась сказать песня. Возможно, она просто сделала их уход более приятным… Журавка, ты — гениальна! Ну кто бы смог связать все это воедино? Смерти, музыку, пластинки, нотные листы… ты неординарно смотришь на окружающее, и это помогает тебе замечать подобные вещи.
Тереска мрачно рассматривала ворох газетных листов. Матеуш подсел рядом  к ней и звонко коснулся своим бокалом ее, чокаясь.
— Ты не выглядишь довольной.
— А чему я должна радоваться? Тем, что люди покончили с собой под мелодию Андраша, а я рассказала об этом всему Будапешту? — Тереска хмыкнула.
— Будапешту… я уверен, что эту статью сегодня вечером растиражируют все газеты Венгрии, а завтра она появится везде… Везде, Журавка! А это значит, что тебя напечатают в Нью-Йорк таймс!
Тереска отставила бокал с так и не тронутым шампанским на пол и принялась размышлять о том, увидел ли эту газету Андраш или еще нет…
Ласло, проснувшись в благодушном настроении, наслаждался приготовлением омлета на своей шикарной кухне. Когда появилась Илона, с опухшим от слез лицом, он сделал вид, что вчера между ними ничего не произошло. Он поставил перед ней тарелку, театрально посыпав белую нежную массу зеленой петрушкой и развернул утреннюю газету… Выражение его лица заставило Илону заговорить с ним.
— Что произошло?
Ласло вновь стал пробегать глазами по строчкам, бормоча:
— Невероятно! Невероятно!! Но как он мог знать об этом вчера?
Илона выхватила газету и, увидев заголовок статьи, украшавшей первую страницу, остолбенела. Сначала быстро, затем еще раз, уже вдумчиво, она прочла всю статью целиком. Подняла глаза на изумленного Ласло и встала, порываясь бежать. Ласло перехватил ее уже в дверях, схватил за руку, повыше локтя, и силой прижал к себе.
— Не уходи, прошу… — шептал он, целуя ее в волосы.
Илона вырвалась из его объятий и скрылась в ванной. Какое-то время до Ласло доносились ее рыдания, затем она отворила дверь и сказала:
— Вся вина на мне. Андраш прав.
— В чем он прав, Илона? Что ты несешь… это просто какое-то дурацкое совпадение!
— Совпадение?! Ты сам веришь в то, что сказал?
Ласло поморщился.
— Нет… и кто-то заметил это. — Ласло пошагал на кухню, вновь схватил газету. — «Тереза Журавка»… Кто это? Одно ясно — она обеспечена солидным гонораром.
Андраш тоже увидел статью, но не при таких мирных обстоятельствах, как его друзья. Соседка разбудила его в десять часов утра громким стуком в окно:
— Господин Аради! Господин Аради! Откройте! Посмотрите, что о вас пишут!
Андраш еле смог открыть глаза — он не ложился до появления первых солнечных лучей, потом просто упал без сил на кровать и забылся кошмарным сном, в котором его преследовали навечно бесприютные души самоубийц. Взяв газету из рук женщины, пробормотав «спасибо», он укрылся за дверью и … Первое, что он смог прочесть — это ее подпись под статьей. Впервые она подписывалась своим полным именем: Тереза. Как будто не знакомая ему девочка-мальчик писала о нем, а какая-то незнакомка. Андраш уселся перед фортепиано, повернулся к окну и стал читать. Хорошо, что они ему все рассказали заранее. Потому что даже сейчас, когда он все знал, спокойным оставаться было невозможно. Закрыв лицо руками, автор страшной мелодии разрыдался.
А через секунду он, зажав руками уши, отвернувшись к стене, дрожал от казавшихся бесконечными ударов в дверь и в окна. Бог знает кто — соседи, репортеры, полицейские — рвались к нему, неизвестно зачем.
— Андраш, это я, Ласло, — вдруг услышал он. — Если ты здесь, прошу, впусти меня, давай поговорим.
Это был единственный голос, окрашенный добротой и сочувствием, в этом нестройном хоре сегодняшних посетителей. И Андраш открыл дверь. Ласло с первого взгляда понял все, что пришлось пережить несчастному музыканту. Он достал из внутреннего кармана блестящую фляжку и, сделав из нее глоток, протянул Андрашу.
— Не бери в голову. Их убил не ты.
— Моя песня. Какая разница?
— Большая. Они приняли это решение задолго до того, как ты написал ее. А она оказалась такой прекрасной, что с ней и на тот свет не страшно… понимаешь меня? Скажи мне, как ты узнал об этом прежде, чем появилась статья?
— Я знаю того, кто написал ее.
— Знаешь?! Я никогда не видел тебя в компании журналиста, тем более женщины-журналиста…
— Это девушка, и ей всего девятнадцать.
— Надо же, — пробормотал Ласло, — в таком случае, ее ждет большое будущее и большие гонорары, ей должна не только газета, но и мы. Какая реклама ресторану «Шабо»! Никогда еще, ни разу за всю мою жизнь я не видел ни одной статьи о ресторане! Черт меня возьми, если я не устрою для нее шикарный ужин!
Но заметив странный взгляд Андраша, Ласло умолк. Спустя некоторое время продолжил свою душеспасительную речь:
— Илона страшно расстроилась, узнав об этом. Она винит себя.
Андраш казался удивленным последними словами. Когда фляжка опустела, Ласло сказал:
—  Приходи сегодня на работу. Если не хочешь — не играй его. Сегодня же я поменяю меню, выложив старые папки. Андраш, ни один цыганский ансамбль не заменит моему ресторану такого пианиста, как ты. И… я не верю в проклятие «Мрачного воскресенья».
Если бы господин Шабо трижды постучал по дереву, после своих слов, но — он не был суеверным человеком. Ресторан был полон под завязку. Пришлось поставить дополнительные столы. Предприимчивый господин Шабо закупил целую пачку газет со статьей Терески, практически весь тираж. Он обошел все торговые точки, где продавалась пресса и забирал все газеты, чтобы разложить на столиках в своем ресторане. Но Матеуш был прав: к вечеру статью перепечатали все издания города. Об этом рассказывало даже радио. Испуганная Тереска задернула шторы на окнах и не выходила на улицу. Единственной связью с внешним миром стал для нее Матеуш, который без устали прибегал и убегал, принося газеты, записки и договора от редакторов, наличные и чеки. Сообщение друга о том, что с Тереской намереваются записать интервью, настолько ошеломило девушку, что она вытолкала за дверь своего друга и больше его не впускала. Прошел день, наступил вечер.
Господин Шабо на пороге встречал особо важных персон, Илона, бросавшая нежные взгляды на пианиста, прохаживалась между столиками, Андраш играл вальсы и польки. Когда за большими прозрачными окнами ресторана засверкали фары подъехавших автомобилей, Ласло подал знак Илоне, чтобы она подошла.
— Это владелец концерна «Мендель», — шепнул он ей, потирая руки.
— И что?
— Их шесть человек!
— У нас все места заняты, — прошептала Илона.
На что Ласло сделал страшные глаза:
— Мендель! Сталь и текстиль… У них работает, по крайней мере, тридцать тысяч человек, и у них в одном Будапеште три виллы. Боже мой! Пусть поставят еще один стол. И нам нужны еще стулья.
Тем временем гости уже входили внутрь.
— Добрый вечер, г-н Мендель.
 — Г-н Шабо. Моя сестра прочитала статью и настояла на ужине  в вашем ресторане. Надеюсь, мы услышим сегодня эту убийственную мелодию?
— Это — честь приветствовать вас, господин Мендель. Пожалуйста, проходите. Как вы правильно изволили выразиться «убийственная мелодия» исключена из меню, — искусственно засмеялся Ласло.
Неприятно удивленные гости все же прошли на предложенные им места. И после заказанных тушеной щуки и печеной картошки сестра господина Менделя, изящная молодая девушка, попросила «Мрачное воскресенье».
— Госпожа Мендель, — склонился Ласло, — это невозможно. Мне очень жаль, что я не могу исполнить ваше просьбу. Пианист не станет играть.
— Я понимаю, господин Шабо, — вмешался сам Мендель, — теперь эта мелодия стоит куда дороже… Сколько надо заплатить вашему пианисту? Десять филлеров? Вижу ваш возмущенный взгляд — тысячу? Нет ничего того, в чем я могу отказать своей любимой и единственной сестре.
Девушка улыбнулась неимоверно красивыми губами и так взглянула на Ласло, что тот покрылся холодным потом. Не разгибаясь, он метнул взгляд на Андраша. Тот понял без слов, но лицо его оставалось бесстрастным. Он продолжал играть немецкую музыку, ставшую популярной с тех пор, как ресторан оккупировали немецкие офицеры. Ганс тоже был здесь. Андраш спиной чувствовал его уничтожающий взгляд, от которого кровь застывала в венах. И этот запах оружия… пистолет висел в незастегнутой кобуре прямо на спинке стула. И Илона, и Ганс, и Ласло, и молоденькая сестра миллионера, и сам Мендель оказались невольными участниками разыгравшейся драмы.
Ганс развернулся и, бросив взгляд на девушку, произнес мягким голосом, от которого за милю несло фальшью:
— Неужели кто-то сможет отказать просьбе таких совершенных губ?
Андраш замер, опустив руки. Зал ресторана наполнила тяжелая тишина.
— Отказывать в маленьком удовольствии девушке … и это в то время, как вокруг царит праздник — победоносное шествие немецких войск по всей Европе…
Ласло поднял голову и, взглянув на Ганса, понял, что это начало чего-то, что остановить уже нельзя. Но если не попытаться это сделать, то … «это конец… это конец…» — билось у него в висках. Господин Шабо подошел к немцу и тихо прошептал ему на ухо:
— Ганс, прошу …
Ганс медленно поднял на него свои узкие змеиные глаза и растянул губы в наглой улыбке:
— Штандартенфюрер, господин Шабо. Вы в который раз ставите меня в неловкое положение перед моими друзьями.
Сидевший рядом с Гансом немец довольно откинулся на спинку стула, готовый наблюдать развитие этой драматической сцены. Ласло побледнел, но нашел в себе силы проглотить застрявший  в горле ком и произнести вежливым тоном:
— Конечно, штандартенфюрер. Может быть, вы закажете что-то взамен «Мрачного воскресенья»?
— Я закажу для господина оберштурмбанфюрера два мясных рулета, для себя бутылку красного, а для госпожи Мендель песню, вы знаете, какую, потому что в отличие от тебя Ласло — еврейской свиньи, у меня есть сердце и душа, и я не могу спокойно смотреть на то, как печалятся эти прекрасные глаза. — Ганс послал воздушный поцелуй ошеломленной госпоже Мендель, не ожидавшей такого поворота событий.
Ласло почувствовал желание умереть. Взять и перестать дышать. Перестать видеть перед собой эти зажравшиеся немецкие морды. Только так можно было пережить то, чему его подвергли сейчас. И кто? — человек, которого он спас, вылавливая из темных ледяных вод Дуная, тот, кто называл себя его другом и обещал отплатить за свою спасенную жизнь…
Андраш медленно встал из-за рояля. Его отделял всего один шаг от этой нечисти, которая звалась Ганс Вик. Один шаг и одно мгновение, в которое успело вместиться так много.
Илона все видела и все слышала, она наблюдала за страшной сценой, не шевелясь и, кажется, даже не дыша. Ее женское сердце, ее интуиция и то, что принято называть седьмым чувством, подсказали ей, что делать. Она оказалась между Андрашом и Гансом. Ровно в том месте, чтобы задержать смерть своим красивым телом.

7

Тереска мучительно переживала, а когда эти мучения показались ей невыносимыми, она решительно встала и вышла на улицу. Была глубокая ночь, улицы были пустынны, под ногами шуршала опавшая листва. Когда девушку окликнул чей-то голос, она вздрогнула и остановилась, не в силах двинуться  с места. Но потом она облегченно вздохнула, узнав в подбегающем к ней человеке Матеуша. Парень весь день дежурил под ее окнами, словно чувствуя, что Тереске его помощь еще пригодится.
— Куда собралась? — спросил он, подстраивая свои шаги к быстрому шагу Терески.
— В ресторан.
— В ресторан… на торжественный ужин? И меня не пригласила? Я обижен просто смертельно, — пошутил парень, безуспешно пытаясь развеселить мрачную подругу.
Но Тереска была в плену своих страшных мыслей.
— Не смейся, — проговорила она, задыхаясь от быстрого шага, — мне кажется, что произойдет что-то ужасное… или уже произошло. Мне надо его увидеть!
И она ускорила шаг, так что Матеуш еле поспевал за ней.
— Брось! Что может произойти? Кроме того, что ресторан «Шабо» сегодня будет ломиться от посетителей, благодаря тебе, между прочим. И кого это «его»?
Тереска не отвечала, просто хватала ртом ледяной воздух ночи и бежала, бежала… До центра города было рукой подать, но ей казалось, что эта дорога бесконечна. Длинная улица, ярко освещенная двумя рядами фонарей, была похожа на дистанцию для спринтеров ; прямая, идеально ровная и узкая. Матеуш тяжело дышал, стараясь не отставать за подругой. Еще чуть-чуть, еще десяток метров и друзья будут у цели.
Тереска с самого утра, с момента выхода в свет газеты с ее статьей чувствовала, что произойдет беда. Она не могла лишь предвидеть, что случится и кому грозит опасность, но это предчувствие сжимало ее сердце и выворачивало наизнанку все внутренности. У ресторана столпились люди. Стояла серенькая невзрачная машина полиции и военный бронированный автомобиль. Припаркованные у тротуара черные машины блестели своими глянцевыми боками. Внутри ресторана «Шабо» было светло, как днем, сквозь прозрачные окна-витрины друзья смогли рассмотреть совершенно пустой зал. Матеуш взглянул на лицо Терески и сжал ее пальцы своей горячей ладонью.
; Стой здесь. Я сам, ; велел он ошеломленной девушке.
И молодой человек растворился в толпе. Его не было всего каких-то десять минут, но за это короткое время Тереска несколько раз пережила свою смерть и рождение. Во всех проходящим мимо нее людях она искала Андраша, то ей казался знакомым силуэт высокого мужчины в черном костюме, то она с отчаянием думала, что Андраша уже нет и никогда не будет. Тереска не знала, что произошло на самом деле, но была уверена в том, что и эти машины военных, и собравшиеся вокруг зеваки, и ярко освещенный и пустой зал ресторана ; все это связано с ним.
Не особенно соображая, что делает, девушка сделала несколько шагов по направлению к массивным дверям. Она подходила все ближе и ближе, пока… Кто-то сжал ее плечо. Тереска вскрикнула и обернулась. Матеуш смотрел на нее своими добрыми глазами, и в них можно было прочитать много, но это были не радостные новости.
; Илона убита.
Тереска почувствовала, как ее ноги стали ватными, и земля поплыла из-под ног.
; Немец Ганс стрелял. Его увезли. Судя по всему их немецкая комендатура. Господин Шабо внутри, но меня к нему не пустили. Там еще работают следователи.
Тереска молча выслушала все, что говорил ей Матеуш, а затем вцепилась в его плечо своими пальцами, словно тисками:
; Где Андраш?!
Матеуш покачал головой:
; Не знаю… Его там нет.
; Как это нет?!
; Будь уверена, я хорошо рассмотрел всех на улице.
; На улице? Отойди!
Тереска отпихнула друга и решительно направилась прямо к ресторану, не обращая внимания на протесты Матеуша.
Девушку впустили. А ее друг вновь остался на улице перед большой стеклянной дверью. Что она сказала полиции, он не знал, но Тереска всегда добивалась своего, когда ей это было необходимо. А сейчас у нее был такой вид, что решался вопрос жизни и смерти…
В ресторане не было ни души, если не считать пары человек, ползающих по полу с лупой. Рядом с роялем растеклась лужа крови. Тереска почему-то подумала, что крови слишком много, и уж очень ярким было это страшное пятно на светлом фоне глянцевого  паркета. Вздрогнув от возгласа одного из следователей: «Нашел!», она обернулась и увидела, как мужчина поднял пинцетом маленькую блестящую пулю. «Навылет прошла. Вот и крови столько. Немецкий пистолет, к гадалке не ходи… Не знаю, как они теперь отмоют все это. Легче паркет сменить».
Тереску затошнило. Она бросилась, не разбирая куда ; лишь бы быть подальше от этого пятна и от этих двух мужчин, так спокойно обсуждавших недавнюю трагедию. Пройдя сквозь малюсенький коридорчик, девушка очутилась в лоне ресторана: справа кухня, слева закрытая плотно дверь, за которой послышался шум. Девушка распахнула ее и вмиг очутилась рядом с лежавшим на полу человеком.
; Господин Шабо! Господин Шабо! ; шептала она, не понимая, куда делся ее голос. ; Вы слышите меня?!
Ласло лежал поперек кабинета. Видимо он потерял сознание. Тереска подняла его голову и положила себе на колени:
; Вы слышите меня? ; прошептала она ему, заметив, что он силится приоткрыть глаза.
; Кто вы? ; Ласло ничего не понимал, находясь в полубреду, он старался припомнить эту девушку. ; Я вас не знаю…
; Я ; Тереза Журавка, но это неважно… вы можете подняться?
Ласло даже не сделал попытки, только моргнул глазами. Из-под его ресниц вдруг вытекли крупные слезы.
; Это вы написали статью? ; выдавил он.
;Я, ; ответила Тереска, пробуя усадить беспомощного мужчину.
Несмотря на то, что Ласло был в несколько раз тяжелее ее, Тереске удалось усадить его, прислонив спиной к письменному столу. Оглядев его бескровное лицо, она начала свой допрос. Четко. Без эмоций. Профессионально. Она умела прятать свои эмоции, когда дело касалось работы. А в эту минуту Тереска включила в себе именно репортера, для того чтобы не раскиснуть и раньше времени не опустить рук.
; Господин Ласло, что произошло?
Шабо обвел невидящим взглядом кабинет, задержался на тоненькой фигурке напротив. Странно, но ему захотелось рассказать этой незнакомке все, чтобы не взорваться от переполнявших его чувств.
; Ганс убил Илону.
Губы его задрожали, затем скривились, и он зарыдал.
; Господин Шабо, почему он это сделал?
;Почему? ; сквозь прижатые к лицу пальцы произнес Шабо. ; Случайно!
Пришла пора Тереске искать опоры. Она уселась прямо на пол, соображая. Тереска догадалась, что произошло. И просто чтобы услышать подтверждение своим догадкам, спросила:
; Ганс стрелял в Андраша?
Ласло просто молча кивнул в ответ.
; Где он сейчас?
; Я не знаю! Так быстро все произошло… так быстро… бедная девочка! Эта песня ; проклятие! Проклятие!!
; Господин Шабо! Что было потом, после того, как немец выстрелил, вспомните?!
;Что было…; Ласло выглядел невменяемым. ; Немецкую мразь остановил тот, с которым он пришел. Приехали эти, в черепах, и забрали его. Моя девочка истекала кровью, Андраш держал ее, пока не приехали врачи. Они сказали, что смерть неминуема. Они даже не пытались ее спасти! Илона…
Ласло задрожал, лоб его покрылся испариной, глаза закрылись. Тереска метнулась за водой, почему-то без всякой надежды найти здесь лекарство. Вывернув все ящики стола, она не нашла ничего, кроме блестящей фляжки. Отвернув крышку и понюхав, она быстро приложила фляжку к губам обезумевшего Ласло. Темно-коричневая жидкость потекла по его подбородку, но глоток он все же смог сделать. Спустя минуту он сам забрал фляжку из рук девушки и стал жадно пить. Тереска почувствовала, как ей сейчас не хватает подобного лекарства.
; Господин Шабо, ; сказала она пересохшими губами. ; Что дальше?
; Нет, нет, нет, не проси меня больше, я не могу! Я не хочу!
; Где Андраш? Пока вы мне не скажете, я от вас не отстану!
; Не знаю! Последнее, что я видел, как он выносил ее… Куда ее забрали?
Ласло вдруг схватил девушку за руки, глаза его искали ответа в ее глазах:
; Она выживет. Иначе ее не стали бы увозить врачи, да?!
; Я не знаю, господин Шабо… ; ответила Тереска, отворачиваясь от этого жадного взгляда.
Девушка поднялась с пола, тихо вышла из кабинета, прошла мимо полицейских, стараясь не глядеть на страшное пятно возле рояля. На улице ее поджидал Матеуш и его крепкие объятия.
; Я все знаю, ; сказал он, сжимая девушку руками и гладя ее по голове. ; Мне удалось выспросить у приятеля, он как раз примчался сюда. Ну что ты?! Успокойся… главное, что он жив!
Тереска подняла лицо все мокрое от слез.
; Нам надо его найти.
; Найдем, главное не волнуйся.
; Не волнуйся?! Матеуш! Побежали!
И они бегали по ночному городу, обнаружив квартиру Андраша пустой ; дома его не было. В Терескиной квартире тоже. Квартал за кварталом, они ныряли в арки и прочесывали все дворы.
;Где он может быть? ; Матеуш не в силах больше бежать, задыхаясь, опустился на первую попавшуюся скамейку на набережной. ; Мы везде были: мосты, сквер, кафе, набережная. Я не знаю… Тереска, ; Матеуш вдруг заговорил тихим сдавленным голосом. ; Если он уже сделал это..? Мы никогда его не найдем.
Глаза Терески метали искры, она выдернула свою ладонь из руки Матеуша и сказала:
; Я найду его. Чего бы мне это не стоило. Я буду искать его, пока не найду. Живого или мертвого. Понял?!
Матеуш поднялся и решительно махнул рукой в сторону вокзала:
; Разделимся. Я на вокзал!
Секунда, и он скрылся в темноте. Тереска побрела вдоль набережной. Она уже не спешила. Матеуш по-своему был прав. Если Андраш уже сделал это, то искать его не имело смысла, по крайней мере, этот остаток ночи. Ноги сами привели ее в уличное кафе. Тереска машинально села за столик на знакомое место, туда, где обычно сидел он. Андраш. Перед ее глазами возник его образ: четко очерченные молчаливые губы, пытливый взгляд, обращенный прямо в душу, густые черные волосы, длинные пальцы и их прикосновение к ее щеке… Тереска задохнулась от боли и уронив голову на сплетенные руки, расплакалась горько и безутешно. Слезы душили ее так, что нечем было дышать, горло сдавил спазм. И вдруг в ее сознании всплыл солнечный день, когда они с Андрашом встретились здесь, в уличном кафе. Он говорил о чем-то… это было так забавно и странно. Тереска пыталась вспомнить о чем, но у нее плохо получалось. Кофе, чай, ресторан, Моцарт, чернила на ее щеке, журавли…
Журавли!
Тереска вскочила, опрокинув легкое плетеное кресло. Она была уверена, что найдет его, потому что теперь наверняка знала, почему тогда Андраш думал о журавлях. Ноги сами собой понесли ее по трамвайным путям в сторону зоосада.
Большие чугунные ворота были закрыты, приоткрытой оставалась лишь маленькая калитка, раскрывшаяся со скрипом. Тереска полезла в нее на ощупь, зацепившись рукавом вязаной кофты. Ойкнула от боли, когда в полной темноте налетела на поваленное деревце. Времени на поиски дорожки не было, и девушка решительно направилась вперед, вытянув руки, ощупывая стволы деревьев.
То и дело с обеих сторон доносились жуткие звуки: зоосад был полон зверей, и ее нежданное присутствие вызвало в обитателях вольеров тревогу. Сердце же самой Терески готово было разорваться от ужаса. Ей казалось, что она уже внутри одного из загонов, где страшные обитатели, оставаясь невидимыми, наблюдают за ней своими желтыми глазами. Скорее, скорее, вперед, не бояться, ; твердила она сама себе. Тереске повезло не попасть к хищникам, и она благополучно выбралась на открытый участок парка, где было почти светло. Длинная дорожка вилась под ногами. Справа она рассмотрела решетку вольеров. Тереска пошла вдоль нее, с облегчением чувствуя, что это место ей знакомо. Страх немного отпустил, и девушка решилась подать голос.
; Андраш! ; позвала она тихонько.
Здесь не было фонарей, и тропинка освещалась лишь желтоватым холодным светом луны.
; Андраш!
Тереска прошла мимо вольеров с утками, аистами, другими пернатыми… пока не кончилась решетка, сменившаяся живой изгородью. Тереска замерла, прислушиваясь к своему сердцу. Шаг, другой… и она провалилась в колючий куст. Поморщившись от боли, сдирая с кофты шипы и колючки шиповника, она ногой нащупала тропинку, ведущую к вольеру с журавлями. Ночной сад дышал и от его дыхания мурашки пробегали по коже девушки. Она уже не могла выдавить из себя ни звука. Но сердце подсказывало, что он где-то рядом.
Тереска нашла его на той самой высокой странной кочке-холме, где она прятала свои слезы, а он утешил ее, поцеловав…  первый и единственный раз. Андраш сидел, обхватив голову руками. Высокая трава доходила ему до плеч, но Тереска все равно разглядела его скорбную фигуру. Ощущение его, живого, рядом так подействовало на девушку, что она уткнулась в него лицом и расплакалась. Андраш был словно неживой, и даже слезы Терески не могли пробудить его.
; Мы искали тебя повсюду, ; крепко прижимая его к себе, говорила Тереска. ; Я была в ресторане и разговаривала с господином Шабо, он рассказал про Илону.
Услышав это имя, Андраш спрятал лицо в ладонях.
; Это из-за меня… Он должен был убить меня. Меня, а не Илону! Было бы лучше, если бы меня не было…
Сказав это, Андраш отвернулся, как будто ему было стыдно перед этой девчонкой. Ее попытки утешить его, доставляли еще большую боль. Тереска хотела повернуть его к себе и вдруг почувствовала под рукой мокрую рубашку.
;Кровь? Андраш, ты ранен?! ; голос Терески дрожал, как  и она сама.
;Нет, нет, ; Андраш сжал ее ладони, которые искали рану на его груди под темным мокрым пятном, ; это кровь Илоны.
Тереска всхлипнула и снова прижалась щекой к его плечу.
; Я должен был умереть тогда вместе со всеми… И этих самоубийств не было бы. Илона осталась бы жива, ; его слова страшно падали в тишину ночи. ; Проклятая песня! Столько человек умерли, и во всем виноват я. Будет лучше, если я исчезну.
Тереску вдруг взяла странная злость, ей надоело плакать, да и это вообще было не в ее характере. Она решительно поднялась с кочки и произнесла холодным звенящим голосом:
; Пока мы с Матеушем искали тебя по всему городу, пока господин Шабо корчился от сердечного приступа, ты надумал исчезнуть?
Андраш опустил руки и снизу вверх посмотрел на ее лицо. Глаза ее сверкали так, что и в темноте ночи невозможно было не заметить их блеска, голос дрожал, но звучал звонко и пронзительно. Тереска протянула ему руку.
; Пойдем, ; сказала она.
Не понимая почему, Андраш повиновался. Тогда она сжала его ладонь и стремительно направилась вперед, ведя его за собой. Только когда они покинули пределы зоосада и остановились на центральном мосту, Андраш смог спросить:
;Зачем мы здесь?
Мимо проносились автомобили, освещая их странную пару огнями, внизу страшно чернела пропасть Дуная. Тереска легко, как птичка, перебралась за ограждение моста. Андраш остолбенел от ее безрассудства и хотел, но не мог остановить ее. Девушка повернулась и подала ему руку.
;Иди сюда. Ну же!
Андраш покачал головой. Все еще не в силах говорить, он просто таращился на ее фигурку, бесстрашно стоявшую над пропастью.
;Ты же собирался это сделать. Чего мучиться и размышлять? Давай, прямо сейчас, если ты считаешь, что без тебя мир станет лучше!
Ветер поднял ее кудри и перепутал их, протянутая ладошка звала его. И вдруг Андраш отчетливо разглядел фиолетовые пятнышки на ее пальцах, а потом глаза… черные, большие, отчаянные. Он бросился к ней и легко, как ребенка, поднял и вытащил из этой страшной ловушки. Через мгновение она была в его объятиях. Андраш крепко прижимал ее к сердцу, чувствуя, как дрожит каждая косточка, каждый дюйм этого хрупкого невесомого тела.
;Сумасшедшая, ; шептал он прямо в ее мягкие спутанные кудри. ; Пойдем, я отведу тебя домой.
Она молча позволила ему вести себя по городским улицам, вдоль трамвайных путей, вдоль пустынной ночной набережной, мимо уличного кафе и темных дворовых арок. Редкие прохожие с удивлением оборачивались, глядя на эту странную пару, так непохожую на запоздалых влюбленных. Тереска охнула, включив свет в прихожей: белая рубашка Андраша была вся в крови, а ее кофта разодрана, будто побывала в зубах хищных зверей. С минуту они таращились друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Первым очнулся Андраш, он взял руки Терески, заметив, что все они ; до самых локтей сплошь покрыты глубокими свежими царапинами.
;Что это такое?
; Ерунда. Неудачно приземлилась в куст шиповника.
Она смутилась, не ожидая того, что последовало дальше. Андраш принялся целовать ее руки, медленно касаясь губами каждой царапины. Тереска замерла, потеряв волю, чувствуя, как ее сердце переполняется чувствами и стучит через раз. Ей пришлось зажмуриться, потому что мир вокруг нее покачнулся и поплыл. Она не видела и не слышала ничего вокруг, только ощущала себя и Андраша в центре неведомой вселенной. И в этом неизвестном, открывшемся для нее мире, все было настолько чудесно, настолько волшебно, что возвращаться обратно Тереске уже не хотелось. 
Но звук захлопнувшейся двери вернул ее на землю ; пришел Матеуш. Его внезапное появление заставило Тереску невольно опустить руки, которые держал Андраш, который не только не смутился, заметив друга, но напротив, еще крепче прижал девушку к себе.
;Привет, ; сказал с улыбкой Матеуш. ; Нашелся?!
Тереска мягко отстранилась, и в ее лице появилось знакомое, свойственное лишь ей, выражение.
;Мы только вошли. Хорошо, что ты догадался зайти домой.
Андраш не раз замечал, что в разговоре друзья часто говорят о терескиной квартире, как об их общем доме. И даже ключ у них был один на двоих, обычно спрятанный на верхнем дверном косяке. Их дружба, вначале мучавшая его ревностью, теперь казалась чем-то удивительным, похожим на то, о чем пишут в романах. И Андрашу казалось, что на самом деле такого в жизни не может быть. Теперь он ловил себя на мысли, что ему повезло оказаться в этой невероятной компании, душой которой, несомненно, была Тереска.
Конечно, его появление могло нарушить их устоявшиеся правила и привычки, но этого не произошло. Матеуш принял его, как друга, как брата ; и это тоже казалось невероятно и удивительно. Сейчас парень, как и Тереска в саду, бросился ощупывать его под окровавленной рубашкой, всерьез полагая, что эта кровь его ; Андраша. А услышав, что друг не ранен, Матеуш облегченно вздохнул и заулыбался.
;Вы просто ужасно выглядите, ; сказал он, пытаясь придать голосу как можно больше оптимизма.
;Да уж…, ; подхватила его тон Тереска. ; Андраш, снимай это скорее! Матеуш, отведи его в душ! Полотенце возьми в шкафу.
Жизнь в этом уютном мирке продолжалась. Пока Матеуш дежурил у двери в ванную, а Андраш дрожащими пальцами сдирал с себя кровь Илоны, девушка застелила старинный диван. Пока ее руки были заняты этим делом, она не думала о трагедии, разыгравшейся в ресторане, о том, что довелось пережить Андрашу. Но потом она села на край дивана и закрыла лицо руками. Ей снова стало страшно. Вся ее дорога по ночному зоосаду встала перед ней так ярко, все эти жуткие звуки вокруг и страх, что никогда она не увидит Андраша…
Но он был здесь и стоял перед ней, в белой футболке ее любимого деда. Растерянный, словно маленький мальчик, заблудившийся, потерявшийся и одинокий. Тереска спрятала за улыбкой свою грусть и ласково, по-матерински уложила его в постель. Матеушу она бросила на пол толстое одеяло и подушку. Парень без всяких разговоров занял свое место. Выключая свет, Тереска шутливо сказала:
;Дверь закрыта, ключ Матеуш спрятал, так что не пытайся сбежать.
Но как ни старалась девушка придать своему голосу юмора и бодрости, как не делала вид, что ничего не произошло, Андраш почувствовал, как она сейчас переживает. Сам же он почти ничего не чувствовал, пребывая в полном смятении чувств и эмоций. Он уставился невидящим взглядом в потолок и поневоле заново переживал события дня. Вот он читает статью Терески, идет в ресторан, где его встречает с газетой довольный Ласло, красивая Илона бросает в его сторону гневные взгляды, немцы, миллионер с его сестрой и пистолет Ганса. Эти образы вертелись в его сознании, подобно кадрам из кинофильма.  Час, второй он лежал без сна, слушая, как сопит на полу Матеуш, оставшийся здесь ночевать не просто так. И он, и Тереска отнеслись к произошедшему, как к своему личному несчастью. И это согревало и утешало, хотя Андрашу казалось, что ничто уже не сможет утешить его.
;Ты почему не спишь? ; Тереска мягко провела теплой ладонью по его щеке.
И ее тихий шепот был похож на ласковое дыхание летнего дня или шуршание кленовых листьев в осеннем парке. Андраш зажмурился, потому что этот шепот и нежность заставили больно, до слез сжаться его сердце. Тереска почувствовала это и, усевшись рядом, стала, как маленького утешать и успокаивать его.
;Я знаю, о чем ты думаешь. Но ты не виноват в их смерти, Андраш. Я уверена, что у каждого из них была своя причина, а песня просто сделала их прощание более приятным.
;Пусть так, но смерть Илоны…
Рука Терески не дрогнула, а продолжала тихо ласкать его волосы.
;Она спасла тебе жизнь… Мне жаль господина Шабо. Я надеюсь, что он переживет это…
Тереска представила вдруг одинокого Ласло в пустом ресторане и подумала, что если назавтра найдут его труп, она совсем не удивится.
;Он никогда не простит мне этого, ; сказал Андраш.
; Может быть, ; ответила Тереска, ; но с этим ничего не поделаешь. Постарайся уснуть.
Остаток ночи девушка провела на кухне за своим обычным занятием ; она писала репортаж о совершенном накануне вечером убийстве Илоны. Уже в рассветных осенних сумерках, Тереска уснула прямо за столом, положив кудрявую голову на исписанный листок бумаги. Матеуш не стал ее будить, просто тихо вытащил из-под ее рук статью и ушел, прикрыв за собой дверь. Ему надо было успеть в редакцию, пока утренняя газета не была подписана главредом, а потом зайти за одеждой для Андраша и на рынок, чтобы купить еды.
И пока он бежал по утренним улицам города, Тереска проснулась, заметила, что нет листка и Матеуша, улыбнулась тихой заботе своего друга. Она раскрыла шторы, впуская внутрь серый тусклый день, и поставила чайник. Жизнь продолжалась. Вчерашнее казалось просто нереальным кошмарным сном. Но на руках все еще горели многочисленные царапины, и на ноге пониже колена расплывался синяк, увы, вчерашний кошмар был не сном. Целый вечер и всю последующую за ним ночь она сдерживала свои эмоции, чтобы оказать поддержку другим. А теперь, оставшись наедине с собой, Тереска почувствовала себя очень слабой. Отвернувшись к окну, она тихо плакала, не вытирая слез, разглядывая сквозь мутную пелену осенний тополь и мрачное небо. Когда закипел чайник, она будто очнувшись, встряхнулась, улыбнулась, достала сковородку и стала шарить в кухонных ящиках.
Андраш проснулся от запаха дома. Так пахло по воскресеньям, когда он еще лежал в кровати, а мама уже во всю готовила завтрак ; жарила блины. Потом поднимала его поцелуем и они, устроившись друг напротив друга, пили чай из воскресного праздничного сервиза ; на чашках и блюдцах были удивительные большие красные маки. Это был непременный ритуал, сопровождавший каждое воскресенье. И вдруг он услышал этот запах, пребывая еще в полусне, но страстно желая вернуться в прошлое. Реальность оглушила, прижимая обратно к подушке. Он полежал еще немного, потом стал мечтать о сигарете. Это желание оказалось сильнее страха перед этим новым днем ; искупления, как сам он его назвал. Андраш встал и побрел на шум, который раздавался из кухни. Тереска не замечала его, и какое-то время он мог наблюдать за ней со стороны. Она стояла спиной к нему, одной рукой держала сковороду за длинную ручку, а другой то и дело убирала пряди волос, падавшие ей на лицо. Рядом с ней на столе возвышалась красивая горка золотистых блинов. Губы Андраша невольно улыбнулись, ему вдруг стало тепло и светло, словно его воскресенье к нему вернулось. Только вместо мамы перед ним стояла Тереска, но даже эта подмена не казалась ему чем-то неестественным, будто так и должно было быть. Он подошел сзади и обнял девушку.
Тереска не испугалась, повернувшись, она улыбкой встретила его, сказав, как ни в чем не бывало:
;Андраш! Доброе утро! А я тут покопалась в ящике и случайно нашла пакет с мукой, сама не знаю, откуда он взялся, видимо, на нашу удачу.
Он рассматривал ее лицо, как будто пытаясь найти в нем ответ на важный вопрос, мучавший его уже давно. С тех пор, когда она сказала, что нет ничего больше дружбы… Глаза ее светились мягким светом, губы мягко складывались в улыбку, персиковая кожа щек была перламутровой и теплой, такой, что хотелось прикоснуться. Под его взглядом Тереска потерялась, его руки продолжали удерживать ее, на этот раз не так, как обычно, по-другому… она не могла не почувствовать это и спросила, чтобы нарушить неловкое молчание:
;Ты передумал прощаться с этим миром? Я должна быть уверена, прежде чем открою дверь, что ты не станешь ничего с собой делать.
;Не стану, ; сказал Андраш, глядя в ее черные глаза, ; пока ты у меня есть…
Она покачнулась и губы ее дрогнули. Андраш прижал ее к себе, всю, от упругих кудрей до изгиба спины.
;Может сейчас не время… ; прошептал он, чувствуя на своей щеке ее теплое дыхание, ; Тереза, выходи за меня замуж. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Ответом ему были не слова, Тереска спрятала свое лицо у него на груди и, подняв руки, обняла его. И все в ней говорило о том, что она любит, что она согласна. Но Андраш не мог поверить в это до конца.
;У меня нет ничего, я нищий безработный пианист, я понимаю, что прошу невозможного… но ты ; единственное, ради чего я могу жить.
;Ты не прав, у тебя есть сердце, душа и талант ; это целое состояние, ; Тереска подняла лицо и глаза ее были полны неведомого, они манили раствориться в их бездонной глубине, и Андраш больше не в силах бороться с собой наклонился над этим прекрасным лицом, закрыв глаза.
В его руках маленькая угловатая фигурка Терески стала плавиться, как воск, и вдруг стала мягкой и плавной, горячей и податливой. Она таяла и растворялась в нем, будто была создана для его губ и для его ладоней. Невероятный запах ее кожи не был похож ни на один из знакомых ему, и поэтому сводил с ума, заставляя запомнить его и разгадать. Внутри ее губ, еще до конца не раскрытых, не познанных, таилось самое главное. Будто там, внутри жила душа Терески и ответ, который он так и не услышал. Тогда мучимый одним лишь желанием ; услышать ее голос, Андраш провел пальцами по ее пухлым, маленьким, розовым губам, раскрывшимся, как лепестки цветка, и стал целовать их, жадно и нежно. По тому, как она робко отвечала на его ласки, и по тому, как дрожала каждой клеточкой тела, Андраш понял, что значил для нее. И это наполнило его таким счастьем и таким невероятным чувством полета, что было ясно ; он впервые столкнулся с любовью. Она оказалась настолько огромной, и настолько незнакомой, что стирала своей силой прошлые, незначительные, казавшиеся чем-то большим, встречи, связи, страсти и ночные свидания.
;Я люблю тебя, ; повторял он, стараясь охватить всю Тереску целиком своей любовью.
А она жмурилась под его ласками и, улыбаясь, шептала в ответ:
;Я тебя тоже люблю…
;И ты станешь моей женой?
;Да, да.
Андраш, как ребенок в ожидании рождества, бесконечное число раз спрашивал у Терески ; «когда?». Она смеялась над его нетерпением и говорила, что не имеет представления, куда идти и что надо делать, чтобы они стали мужем и женой. Лишь смутно она представляла себе этот процесс, иногда случайно натыкаясь на пары, выходившие из дверей городской Ратуши, где по всей видимости и заключали браки. Она готова была завтра, послезавтра узнать, что для этого нужно и все сделать для того, чтобы эти глаза, с такой безумной жадностью и нетерпением смотрящие на нее, наконец, перестали печалиться. Но Андраш требовал сегодня и ни днем позже. Поэтому они принялись искать паспорт Терески, лихорадочно переворачивая ворох документов с пожелтевшими страничками. Среди черно-белых снимков, писем, красных корочек с золотым тиснением, облигаций и вышедших из обращения купюр, не без труда, он был найден.
Примерно с полминуты Матеуш наблюдал за их поисками, стоя в дверях и оставаясь незамеченным. Когда его присутствие в комнате грозило неловко разрушить уединение двух влюбленных, он прошел в комнату и, остановившись посреди нее, сказал:
;На свадьбу-то позовете? ; и в его голосе слышалась плохо сдерживаемая радость и капелька ревности.
;Считай, ты приглашен в качестве свидетеля, ; сказала ему Тереска, с сожалением поднимаясь с такого уютного дивана, где между ней и Андрашом лежала груда старинных документов, молчаливых свидетелей ее, терескиного счастья.
Втроем они сидели на кухне, ели остывшие блины и пили чай. В приоткрытое окно залетали металлические звонки трамваев, щебет воробьев и грохот проносящихся мимо грузовиков. Андраш курил, сквозь дым сигареты рассматривая лицо Терески. Она смотрела на Матеуша, с жаром описывающего свой утренний поход в редакцию газеты. Андраш лишь смутно понимал, о чем он говорил ; вроде о том, что Тереску зачислили в штат, ей необходимо будет появляться в газете каждый день, ее рабочий график должен будет измениться… но все эти слова Матеуша и его широкие жесты руками были всего лишь фоном для созерцания Терески и ее лица, которое менялось при том или ином слове, при той или иной фразе и жесте. Она хмурилась, сдвигая свои черные брови, кусала кончик ногтя, сплетала пальцы, в общем, проживала каждую минуту своей жизни, отдаваясь ей до конца. Каждая клеточка ее кожи, каждый завиток волос были наполнены своей собственной неуемной энергией и жизнью. Вся она была захвачена рассказом Матеуша, но иногда украдкой бросала взгляд на Андраша, и тогда лицо ее преображалось. Тереска становилась похожей на беззащитного олененка из сказки «Бэмби» ; такие же огромные глаза и дрожащие тонкие ножки… Андраш любовался ей, позволяя себе на какое-то время забыть об искуплении, которое сам себе придумал.
Он чувствовал неодолимую потребность повидать Ласло. На прощение он не рассчитывал, просто хотел убедиться, что он жив. Через силу, заставив себя подняться, он наспех переоделся в свой собственный костюм, что принес Матеуш и, не прощаясь, покинул уютный мирок.
Ресторан тянул его к себе, словно преступника, возвращающегося на место преступления. И пока Андраш шел по тротуару, ему казалось, что сейчас он зайдет в ресторан, там будет все, как обычно, и Ласло, и Илона. Потом, вспоминая оглушительный выстрел, он вздрагивал и чувствовал слабость, так, что вынужден был останавливаться и искать опоры. Прислонившись к дереву, прямо напротив вывески «Шабо», он курил одну сигарету за другой. Бежать сюда не было смысла ; двери ресторана были наглухо закрыты.
Андраш развернулся и через полчаса стал звонить в дверь квартиры Ласло. Когда после третьего звонка никто не открыл, он поежился от внезапно охватившего его ужаса, ледяной волной прокатившегося по спине. Андраш представил Ласло, лежащего на берегу Дуная, мокрый пиджак, ботинки, в которых забился речной песок…
;Андраш…
Ласло открыл дверь и распахнул ее пошире, приглашая войти. Андраш ступил внутрь, не в силах произнести ни слова, не отрывая взгляда от лица Ласло. Тот ответил ему долгим взглядом, в котором читались боль и страдание, бессонная ночь и алкоголь.
;Господин Шабо… ; начал Андраш, но Ласло прервал его.
;Проходи, что ты стоишь на пороге.
Ласло закрыл входную дверь и проследовал на кухню. Уже оттуда снова позвал:
;Андраш, иди сюда.
Молодой человек ожидал чего угодно, но не этого. Ласло не возненавидел его. Прошло более часа, как они сидели друг напротив друга и молчали, иногда подливая в рюмки горькую прозрачную жидкость.
;Господин Шабо, ; попытался хоть как-то принести свои сожаления Андраш.
;Ласло. Ты забыл, что мы на ты? Не начинай, Андраш… Я знаю все, что ты скажешь, я тебя знаю… Я не виню тебя.
Ласло дотронулся пальцами до руки Андраша, который не знал, что говорить и не мог найти слов.
;Давай за Илону… не было красивее женщины на свете. Я любил ее. Четыре года я был счастлив. Судьба посчитала, что это много, и привела тебя в наш ресторан…
;Я виноват в ее смерти, я никогда не прощу себе этого, ; Андраш не пытался спрятать свои слезы от взгляда Ласло, смотревшего на него почему-то с жалостью.
;Мы все виноваты.
;Нет.
;Да. Если думать о том, кто виноват, то получается, что все, понимаешь, не только ты. Да и вообще, виновников тут нет ; это роковое стечение обстоятельств.
Андраш недоверчиво посмотрел на Ласло.
;Кто устроил тебе встречу с главой звукозаписывающей фирмы? ; я. Кто настоял на записи «Мрачного воскресенья», кто явился причиной его создания? ; Илона. Кто виноват в том, что ты узнал о сотне смертей и отказался играть песню? ; газетчица. Наконец, кто раздул скандал, кто выстрелил? ; Ганс Вик, эта немецкая мразь… Андраш, ты видишь, сколько виновных? Но по сути, он только один, это немец… Я хочу убить его и надеюсь, что судьба даст мне такой шанс.
Помолчав, Ласло добавил:
;Похороны завтра, ты придешь?
Андраш кивнул в ответ и молча ушел. В тишине своей квартирки он пытался понять все то, о чем говорил ему Ласло, о виновниках трагедии ; мнимых и настоящих. Было удивительно, что мужчина, потерявший любовь, оставался таким трезвым в своих чувствах, даже несмотря на количество выпитого спирта. Быть может, он был прав и это роковое стечение обстоятельств? Тогда можно было хоть чуть-чуть вздохнуть и позволить себе открыто и прямо смотреть на мир. Но пока Андраш сам себе не позволял этого и запершись среди нотных листов, усевшись за пианино, он играл, чтобы помочь своей душе оставаться внутри его тела. Потому что она рвалась наружу, с каждым стуком за окном, с каждым звуков шагов во дворе, ему казалось, что это Илона. Простить себе «Мрачное воскресенье» ; возможно, но простить себе смерть Илоны он все же не мог…
В окно постучали и мягкий, чистый голос позвал:
;Андраш!
Он поднял голову, выронил из рук нотную папку и бросился к двери ; Тереска была освещена солнцем и поэтому он не мог разглядеть ее лица из своей полутемной комнаты. Повинуясь неодолимому желанию увидеть ее глаза и прочесть в них все ее мысли, Андраш схватил ее за руки и притянул к себе. Она улыбалась, прижималась щекой к его груди и что-то шептала. Рядом с ней он ничего не соображал, поэтому и не старался слушать ее слова, лишь завороженно смотрел, как приоткрываются ее губы, произнося слова.
;Я зашла проверить тебя, ; говорила Тереска, ; ты ушел, я стала переживать, где ты был? Андраш! ; девушка потрепала его по голове, с удовольствием лаская его густые черные волосы. ; Очнись! Ты же хотел сегодня идти в магистрат, или ты передумал?
Ее губы и глаза смеялись, наполняясь блестящими искорками.
;Я передумал? Ты что?! Идем, сейчас же!
Тереска рассмеялась.
;Подожди, успеем. Сейчас обед, надо подождать трех часов, чтобы они наверняка были открыты.
Она высвободилась из его рук и положила свой блокнот, с которым никогда не расставалась, на подоконник.
;Можно?
Она снова засмеялась его смущению, когда он понял, что оказался не самым гостеприимным хозяином. Тереска была у него первый раз, и все ей было интересно. Осторожно усевшись за маленький столик, она казалось, спрашивала глазами позволения посмотреть и ощупать все вокруг. Андраш растерялся от ее присутствия.
;Мне нечем тебя угостить, ; сказал он, стараясь понять причину ее улыбки.
;Не страшно, я не голодна, но ты не сказал мне, где ты был.
;Я был у Ласло.
;Как он?
;Ничего…
;Когда я его видела в тот вечер, у него болело сердце. Мне ужасно жаль его, потерять любимого человека… как он сможет это пережить?
;Я не знаю, ; сказал Андраш, думая о том, что если бы с Тереской произошло такое, то он не пережил бы.
Ее взгляд упал на папку с нотными листами и она осторожно открыла ее.
;Это твое?
;Нет, это папка профессора Реннера, все, что мне осталось на память от него и от прошлой жизни, ; глаза Андраша вновь наполнила грусть. ; Он любил повторять, что я стану известным композитором.
;Тебе ничто не мешает им стать, ; Тереска подошла и прижалась, обнимая своими теплыми руками.
Андраш привлек ее к себе и накрыл ее рот губами, забывая обо всем, умирая от ее близости и от того, что она отвечала ему на каждый поцелуй.
;Откуда у тебя эти картины? ; Тереска внимательно рассматривала два пейзажа, единственные украшения интерьера в этих бедных стенах.
;Это наши картины, я не мог с ними расстаться. Сколько себя помню, они висели в большой комнате.
;А это кто? ; Тереска взяла в руки рамочку с фотографией, на которой была изображена красивая женщина средних лет, одетая в элегантный костюм.
;Это моя мама.
Тереска заметила, как изменился взгляд Андраша, и испугалась, что ему не понравилось, что фотографию взял в руки кто-то чужой… Но он подошел ближе и обнял ее за плечи. Они вдвоем смотрели на снимок и чувствовали тепло друг друга.
;Это лицо… оно прекрасно, как лики на фресках… Как ее звали? ; Тереска осторожно вернула портрет на место ; на фортепиано.
;Мария, ; улыбнулся Андраш.
;Ее имя не могло быть другим, ; восхищенно прошептала Тереска.
;Подожди, ; Андраш подошел к книжной полке, нашел маленькую коробочку и… попросил руку у Терески.
Она не понимая, что он хочет, протянула ему ладонь. Андраш надел на ее палец тонкое колечко с маленьким гранатом.
;Это ее кольцо. Отец подарил накануне свадьбы. Она никогда не расставалась с ним.
;Нет… ; Тереска вдруг расплакалась, ; я не могу взять его… Андраш…
Однако слова Терески не испугали его, потому что Андраш понял, о чем она думала и что на самом деле хотела сказать.
;Оно твое, Тереза.
Всхлипнув, она прошептала:
;Спасибо, Андраш… я обещаю, что буду его достойна.
Немалых сил стоило Андрашу остановить поток слез Терески, но в конце концов, ему удалось это сделать, сыграв несколько пьес и даже «Мрачное воскресенье», которое потеряло теперь угрожающий смысл, после того, как Тереска призналась:
;Я знаю, о чем говорит твоя песня.
;Да? О чем же?
;О том, что жизнь черно-белая, как клавиши пианино… и лишь любовь окрашивает ее в разные цвета радуги. Те люди, которые захотели проститься с жизнью.., может быть, у них не было самого главного? Ведь черно-белая жизнь никого не устроит.

8

Женщина с сурово сжатыми губами своей внешностью больше напоминала контролера билетов в пригородном поезде, но никак не человека, связывающего сердца. Госпожа Славик не без интереса разглядывала пару, сидящую напротив: она ; совсем еще девочка, он, похоже, без памяти влюблен в нее, и оба так похожи, словно брат и сестра ; черноволосые, черноглазые, белокожие, худые, прямо Ромео и Джульетта. Рита Славик невольно улыбнулась, но тут же напустив на себя серьезный вид, властно протянула руку и, забрав паспорта, стала внимательно изучать их.
; Фрольяйн, ваш жених старше вас почти на десять лет, ; госпоже Славик вдруг захотелось отомстить за что-то этой счастливой юной девчонке.
Тереска широко улыбнулась и ответила:
;Это у нас семейное. Мой дед был старше бабушки на восемь лет, а папа мамы на семь, я думаю, именно поэтому они прожили в счастливом браке всю жизнь.
Рита Славик раскрыла толстый гросс-бух на последней странице и стала водить по строчкам кончиком пальца.
;Последние числа все заняты… середина того месяца тоже…
Молодые люди переглянулись и схватились за руки. Рита Славик продолжала пытку еще несколько минут, потом ей самой это надоело и она, захлопнув книгу, отчетливо произнесла:
;Итак, приходите через месяц.
Она с удивлением заметила, как изменились лица сидевших напротив. Казалось, она возвестила им о конце света или о начале войны. Жених, как утопающий, вцепился в пальцы девушки, а она уже моргала покрасневшими глазами, собираясь заплакать.
;Госпожа Славик, а нельзя это как-то ускорить? ; пробормотал несчастный жених.
Рита оглядела его лицо ; очень красив. Таких мужчин у нее никогда не было. Внутри него было что-то от лорда, не иначе, благородный, гордый… Нет, повезло девчонке. А она замарашка ; пальцы в чернилах, платье непонятное, волосы короткие… Еще раз взглянув на Андраша, Рита Славик хмыкнула и подумала с досадой ; ну и поделом тебе! Раскрыв книгу вновь, она поглядела поверх очков на бесконечные строчки, затем в ее сознании что-то дернулось, она вновь открыла паспорт жениха и прочла фамилию.
;Господин Аради, это не вы знаменитый композитор, сочинивший «Мрачное воскресенье»?
;Это я. ; Андраш улыбнулся.
Рита Славик растаяла. Мир вокруг перестал быть для нее мрачным, напротив сидел красавец-мужчина и умоляющим взглядом смотрел в ее глаза. Интересно, чего они так торопятся, подумала Рита, давно она не видела такого сгорающего от нетерпения красавца. Все же на дворе двадцатый век, а не средневековая Италия с серенадами. Рите стало неловко за эти мысли и она поспешила улыбнуться, листая свой гросс-бух уже с начала.
;У меня есть свободное время на следующей неделе, в пятницу, в пять часов вечера. К сожалению, раньше никак не получится, но я могла бы сделать за это время для девушки новый паспорт, вы будете брать фамилию мужа?
Тереска опешила, бросила растерянный взгляд на Андраша, на суровую госпожу Славик, и молча кивнула головой.
; Хорошо. Итак, в пятницу…
Был уже поздний вечер, когда счастливые и немного напуганные визитом в магистрат Андраш и Тереска сидели на кухне. Матеуш все еще не мог поверить в то, что произошло за последние несколько месяцев, и в то, что еще произойдет.
Андраш был погружен в свою нотную тетрадь, не говоря никому, он принялся писать большое произведение. Симфония родилась в его воображении уже давно, в тот самый день, когда он увидел Тереску. Но главное развитие музыка получила позже, когда ему посчастливилось узнать настоящую дружбу, любовь, счастье и горе. Слишком много чувств, которые не терпелось выплеснуть на бумагу, пока еще на бумагу. Андраш не осмеливался играть ее. И теперь он примостился в углу старинного дивана, оперся локтем на жесткий валик и погрузился  в мир своей музыки.
;Андраш, ; постучал его по коленке Матеуш, ; поздравляю.
;Спасибо, ; Андраш улыбался, разглядывая лицо друга.
Матеуш выглядел недовольным.
;Что-то случилось, Матеуш? Что с тобой?
;Нет, просто… в общем, я хотел тебе сказать, поговори с Журавкой. Она поступает неправильно. Понимаешь, ее взяли в штат и дали должность, она журналист, она шла к этому всю жизнь и она достойна этого. Понимаешь, достойна сидеть в газете и стучать на печатной машинке, а не бегать сломя голову по городу с блокнотом под мышкой. Хватит ей перебиваться гонорарами за маленькие репортажи, думаешь, ей не хочется красивых платьев и туфель?
Матеуш покачал головой, расстроенно опустив голову.
;Она отказалась.
;Как отказалась?
;Из-за тебя. Она сказала, что график с девяти до пяти ее не устраивает, потому что так она не сможет видеться  с тобой.
Андраш недовольно поморщился.
;Но она права… я не знаю, смогу ли убедить ее, когда сам не уверен, что так будет правильно.
;Аааа, ; махнул рукой Матеуш, ; я так и знал, что этим кончится!
;Постой, Матеуш, не сердись. Я устроюсь на работу и, клянусь, я обеспечу ее всем, так, чтобы ей не пришлось работать, тем более целый день.
;Хочешь зарыть ее талант в землю?
Матеуш выскочил из комнаты, в сердцах хлопнув дверью. На шум вошла ничего не понимающая Тереска.
;Что случилось? Это Матеуш ушел?
И глядя на расстроенное лицо Андраша, она села рядом и забрала его ладони, спрятав их в своих. Первый раз в их доме произошла ссора, и девушке не хотелось верить в это.
;Расскажи мне, ;  Тереска пожала его пальцы и заглянула в глаза.
;Матеуш считает, что ты не должна отказываться от места в газете.
Тереска вскочила и стала ходить по комнате, меряя ее шагами.
;Я уже говорила с ним на эту тему и не раз! Он никак не может угомониться!
;С ним говорила, а со мной почему нет?
Тереска обернулась и встретилась взглядом с Андрашом.
;Прости, пожалуйста… не обижайся. Я знала, что тебя это расстроит. ; Она снова уселась рядом, обвила его руками и положила голову ему на грудь. ; В восемь надо уходить, сидеть там в кабинете до пяти, еще час домой… Ты уйдешь в ресторан в четыре, вернешься в час… Что нам останется?!
Андраш, представив такой распорядок их дня, мысленно содрогнулся.
;Я не согласен. Может он прав, говоря о твоем призвании…, но я не могу расстаться с тобой даже ради твоей карьеры.
Она была полностью согласна с ним, и об этом сообщали ее губы и ласковые руки в его волосах.
Уходя к себе, Андраш на улице наткнулся на Матеуша. Друг похоже поджидал его. Судя по тому, что продолжения разговора о карьере Терески не последовало, Матеуш хотел чего-то другого. На самом деле он хотел убедиться, что Андраш уйдет к себе, и теперь Матеуш расслабился, с удовлетворением думая, что Андраш все-таки отличный парень.
;Чего улыбаешься?
;Так, ты прости меня за сегодняшнее, ; Матеуш коснулся плеча друга, ; я последнее время чувствую себя третьим лишним, прости.
;Брось, ; Андраш обнял парня за плечи. ; не говори глупостей!
;Я уверен, что Журавка еще прославится, может ей повезет найти свою тему, ; улыбался Матеуш.
;Ее тема от нее никуда не денется, ; сказал Андраш, пожимая ладонь друга.
Незаметно для себя они дошли до дома Андраша и расстались, крепко обнявшись.
День похорон Илоны был пасмурным и дождливым, но несмотря на это Ласло стоял с непокрытой головой у еще раскрытой могилы, и мелкие капли дождя покрывали его бледное опухшее лицо. Посторонних не было, лишь несколько человек ; все работники ресторана. Черная земля была взрыта, рядом зияла страшная яма, похожая на пасть чудовища. Тереска невольно переступила ногами и прижалась к плечу Андраша. Пока опускали гроб, засыпали могилу землей, никто не проронил ни слова.
Ласло подошел к замершей паре, Андраш и девушка, лицо которой казалось знакомым, напоминали мокрых воробышков, жавшихся друг к дружке от холода.
;Спасибо, что пришел, ; сказал Ласло, пожимая протянутую ему ладонь.
;Фрольяйн, мы с вами знакомы?
;Я Тереза Журавка, мы виделись с вами в тот трагический вечер.
;Да, да. Вы журналист, я помню. Ваша статья о «Мрачном воскресенье» была отличной рекламой ресторану, я до сих пор ваш должник.
;Не стоит, господин Шабо, ; сказала Тереска, когда они втроем шли по каменистой дорожке кладбища, ; я чувствую себя главным виновником с того момента, как взяла чистый лист бумаги. Если бы не было этой статьи, то госпожа Илона была бы сейчас жива.
Ласло, заметив слезы на щеках девушки, тихо ответил:
;Еще один человек, завязанный судьбой в этот роковой узел…
Дождь барабанил по могильным плитам и каплями стекал с голых ветвей деревьев. Они продолжали не спеша идти по дорожке, не обращая на него никакого внимания. Ласло краем глаза заметил, что между газетчицей и пианистом что-то большее, чем просто знакомство и спросил:
;Как давно вы знакомы?
Они переглянулись. И то, как при этом встретились их взгляды, Ласло прочитал ответ на свой вопрос.
;Не знаю, ; сказал Андраш, ; был август.
;Да, еще было тепло, ; сказала Тереска.
И Ласло показалось, что он ощущает тепло солнечного дня и шум ветра в зеленой листве, глядя на них. Невольно кончики его губ поползли вверх. Он кивнул головой и сказал:
;Хорошо. Идите, пока не простудились. Спасибо, что пришли проводить ее.
И когда Андраш, взяв за руку Тереску, уходил вдаль, Ласло все это время смотревший им вслед, крикнул:
;Господин Аради, завтра я открываю ресторан, жду вас, не опаздывайте!!
Тереска, завернувшись в вязаную кофту, стоя босыми ногами на деревянных теплых половицах, вытирала мокрые волосы Андраша мягким полотенцем.
;Господин Шабо все же приятный человек.
; «Все же»? ; Андраш поймал ее холодные руки.
Она смущенно улыбнулась.
;Это просто так, я не хотела ничего такого сказать.
;Откуда это «все же»?
;Раньше мне казалось, что такие люди, как он, сухари, считающие прибыль. Деньги ; вот главное для них.
;Деньги ; главное для большинства людей, в этом нет ничего дурного.
;Не знаю… для меня нет и никогда так не было.
Андраш усадил ее себе на колени и крепко обнял.
;Для меня тоже. Пока я был один. Так что господин Шабо оказал мне немалую услугу.
Ресторан был открыт вновь, и хозяин его не раз говорил, что закрыть его может лишь экстренное бедствие, вроде наводнения. Траурная ленточка была повязана на букете живых цветов, фотографию Илоны, сделанную некогда ее убийцей, Гансом Виком, Ласло сжег в огне печи под одобрение плачущего повара Иштвана.
Андраш не боялся играть «Мрачное воскресенье», искренне считая, что самое страшное, что оно могло принести, уже случилось. По странному совпадению трагедия произошла в воскресенье, и теперь мало находилось желающих послушать эту роковую мелодию. Но ее продолжали включать на радио, она путешествовала по всем странам Европы и не теряла своей популярности.
Время замедлило свой ход, и если раньше друзьям казалось, что оно мчится подобно автомобилю по трассе, то теперь оно ползло, как улитка. Тереска готовила завтраки и обеды, между этим бегала по улицам, полицейским участкам, ограбленным квартирам, встречалась с Андрашом в уличном кафе, снова бежала в редакцию. Ей было позволено работать дома, главред даже выделил ей печатную машинку, и теперь на кухне за круглым столом друзьям стало тесно. Спустя два дня, после того как этот монстр появился в квартире, после общего согласия Матеуш торжественно отправил его обратно в редакцию, заявив, что Тереска теряет свой репортерский дар при виде него.
Андраш каждый день к четырем часам уходил на работу в ресторан «Шабо», он продолжал играть венгерские вальсы, польки, танго и немного классики, когда среди посетителей были старые интеллигентные евреи. Но их с каждым днем становилось все меньше, а те, что еще оставались в городе, были охвачены ужасом перед немецкими солдатами.
Очередной день начался, как всегда с прихода в квартиру Терески двух друзей. Вместе позавтракав, они занимались своими привычными делами: Андраш писал музыку, проводя часы у фортепиано, Тереска и Матеуш убегали по заданию редакции. Девушка с блокнотом и карандашом, а парень с массивной фотокамерой ; их главными орудиями труда. К обеду они должны были вернуться, чтобы Тереска смогла написать очередную статью. Сегодня их не было непривычно долго. Андраш курил у окна и неотрывно смотрел на улицу, ожидая, что с минуты на минуту они появятся из-за поворота и помашут ему руками. Когда он дождался, то не мог сдержать улыбки и помахал им в ответ. Друзья уселись за стол, раскидав вокруг себя ворох бумаг и газет. Сегодня их лица были сосредоточенными, как всегда, но к этому добавилось еще что-то, озабоченность, печаль…
;Что случилось? ; спросил их Андраш, наливая им в чашки кофе. ; У вас такие лица, будто произошла катастрофа.
;Верное слово, ; сказала Тереска, открывая блокнот, ; катастрофа, Андраш.
;Мы стали свидетелями одного разговора, между «черепами» (так друзья между собой называли наци). Самодовольные морды сидели на соседней скамейке, и мы не могли не подслушать, о чем они говорят. «Германия проснулась», ; сказал один из них. «Я начал свой собственный бизнес. Создаю кампанию по вывозу ценностей из стран Европы в Берлин ; самый прекрасный город в мире».
;Думаю, что не без участия его «кампании» был обворован музей Будапешта, ; добавила мрачно Тереска.
;Когда?! ; воскликнул Андраш.
;Сегодня ночью.
;Это беспредел. Их некому остановить. Картины, старинные медали и монеты ; они забрали все, разбили витрины, холсты просто вырезали ножом из рам!
;Варвары.
Андраш, слушая друзей, не мог поверить, что такое стало возможно в мирном Будапеште. Потом его кольнуло в сердце и он пронзительно посмотрел на Тереску:
;Тереза, и вы там были? В музее?
;Ну… да.
Матеуш вскочил из-за стола и недовольно сдвинул брови.
;А как иначе мы можем рассказать об этом людям? Самое главное для репортера ;  успеть первым, пока там не появится полиция и соперники из других изданий. И пока мы с Тереской ; первые в этом. ; Наткнувшись на недовольный взгляд Андраша, он повесил на себя фотокамеру и угрюмо сообщил, ; я к себе, сделаю снимки, к вечеру они будут готовы. Пока!
Оставшись наедине, Андраш дал волю своим чувствам, он курил одну сигарету за другой, говоря:
;Это опасно, по меньшей мере, ты понимаешь это? Ладно Матеуш, парень, сорви голова, но ты, Тереза! Вы подслушивали разговор нацистов… думаешь, я не понял, что все было совсем не так, как представил Матеуш?! И вы не сидели в парке на соседних скамейках, а намеренно где-то, не хочу даже себе представлять, подслушивали разговор этих мародеров и убийц. Что если они заметили бы вас?
Тереска на время отложила свой блокнот, потом надулась и старалась не смотреть в лицо разгневанного жениха. Когда Андраш опустился перед ней на колени и прижал ее пальцы к губам, она не выдержала и тихо сказала:
;Прости меня, Андраш, я все понимаю, но и ты пойми меня: я должна рассказывать правду! Кто еще расскажет людям о том, какие они? Посмотри, некоторые венгры встали на их сторону, собираются под знамена Гитлера. Если их не остановить, они пойдут грабить и убивать нас.
;Нет, это невозможно, я не хочу… ты подвергаешь себя опасности…
;Ради своей родины, ради своего прекрасного города, Андраш! Твою Вену уже захватили, они прошли маршем по ней, представь, что это завтра случится и у нас.
;Тереза, ты не сможешь остановить их!!
;Смогу, ; ответила девушка, сжимая ладони, ; по крайней мере, хотя бы нескольких человек, которые узнают правду о фашизме.
Андраш посмотрел на нее с упреком и нежностью, не найдя подходящих слов, он положил голову ей на колени и, забываясь в ее ласковых прикосновениях, попросил:
;Будь осторожна, умоляю! Береги себя!
Каждое новое утро приносило страшные известия ; немцы, не таясь, грабили магазины, квартиры зажиточных горожан, за музеем последовал театр, в котором не найдя ничего ценного, наци просто пожгли занавес. Театр горел ровно семнадцать минут, после которых на красивой некогда площади остался стоять почерневший остов здания с зияющими провалами вместо окон и дверей.
Тереска строчила одну статью за другой, Матеуш печатал снимки со страшными свидетельствами бесчинств, творившихся в Будапеште руками наци.
; «Германский Райх расширяется», ; читал Матеуш немецкую газету, с отвращением морщась. ; Думаю, что он расширяется не без помощи того гада, в черепах, что грабит наши музеи и вывозит ценности в Германию. «Германия становится Великой Германией… для нас людей без достаточного жизненного пространства…»
; Другие люди тоже не имеют пространства, но они не начинают войны. ; Отозвался Андраш, отложив в сторону ноты.
;А вот это уже венгерская газета: «Наши немецкие собратья по оружию продолжают свое победоноснoe шествие по Западной Европе. Фюрер и Канцлер Рейха, Адольф Гитлер собирает свои войска на торжественный парад...»
;Хватит!! ; воскликнула Тереска. ; Хватит, Матеуш! Эти варвары прикрывают свои преступления красивыми лозунгами о счастье народов Европы, в то же время устраивают еврейские погромы, объясняя это борьбой за чистоту нации. Гитлер взял на себя функцию Бога: он теперь решает, кто достоит жить, а кто нет! В его новой Европе не останется места ни единому венгру! Однако для окончательной победы над всеми нами им еще далеко…
И Тереска боролась, как могла ; она писала обличительные статьи, вскрывающие всю правду о солдатах, наводнивших Будапешт, о тех, чья форма сплошь была украшена черепами. Однажды Андраш, выходя из ресторана, заметил, как мимо него на противоположной стороне улицы, промелькнули две фигуры, очень похожие на его друзей. Он даже растерянно замер, вглядываясь в темноту. На часах было почти два часа ночи. Невероятным казалось присутствие Терески в столь поздний час на улице, но от нее можно было ожидать чего угодно.
;Андраш, ты что? Идем, ; его окликнул Ласло, уже закрывший двери на замки. ; Что ты там увидел?
;Ничего, ; ответил Андраш, все еще видевший перед глазами двух человек, пробирающихся в арку напротив.
;Пойдем, уже поздно, небезопасно сейчас вот так стоять на улице.
;Да, господин Шабо, вы правы. Спокойно ночи.
Ласло проследил взглядом за Андрашом и удивленно покачал головой: тот вместо того, чтобы свернуть на свою стрелку-улицу отправился в совершенно другом направлении. Ласло вдруг вспомнилась Илона, которая не могла выбрать, за кем пойти, а в итоге ушла под руку со своим убийцей. Со всей силы пнув ногой бордюр, Ласло повернулся и зашагал домой.
Квартира Терески была пуста. Андраш нащупал ключ, который друзья прятали в условном месте, и открыл дверь. Никого. На часах было два часа ночи. Первый раз он решил зайти после работы к Тереске, чтобы убедиться, что она жива и здорова, что ее жизни ничто не угрожает. И вот результат. Он прошел на кухню, где в течение получаса коротал время в обществе сигареты. Потом хлопнула дверь. Звонкий голос скомандовал:
;Сюда, сваливай прямо на пол, спасибо ребята!
Он не решился встать и пойти посмотреть, что происходило в прихожей. Дождался пока Тереска сама вошла на кухню и, увидев его здесь, растерялась.
;Андраш…
;Привет, ; сказал он, ожидая, что она сама расскажет, где была.
Тереска не торопилась с объяснениями, она села за стол и, положив руки на скатерть, стала молча смотреть на него.
Андраш не выдержал:
;Где ты была?
;Это долгая история…
;Я никуда не тороплюсь.
;Андраш, уже поздно, давай завтра утром я все расскажу.
;Нет.
Она опустила глаза.
;Что там принесли?
Тереска с минуту боролась с собой, но не выдержала его взгляда  и принесла какой-то листок.
;Смотри.
Андраш с удивлением стал читать. Это была листовка, отпечатанная типографским способом. Маленький лист бумаги призывал объединяться под знамена партии «Свобода» для борьбы с фашизмом.
;Откуда это у тебя? ; спросил он, чувствуя, как кровь отливает от лица, и холодеют пальцы.
;Это моя листовка, ; Тереска решительно бросилась на свою защиту, на защиту своего дела, ; да, я ее написала, мы напечатали целый тираж, больше тысячи штук. Печатали ночью, после официальной работы, когда типография закрылась и основной персонал отправился по домам. Главред ; мировой человек! Он разрешил использовать всю технику и сколько нам будет угодно бумаги. Надо отдать должное сотрудникам типографии ; больше половины остались работать сверхурочно, большинство из них поддерживает нас. Теперь эта пачка лежит в прихожей, и наша задача ; расклеить их по всем городу.
;Нас… наша… о ком ты говоришь? ; Андраш чувствовал себя хуже с каждой минутой.
Тереска в нерешительности замерла, размышляя, стоит ли говорить всю правду, но Андраш вцепился в ее руки и не собирался отпускать. Его глаза ни разу так не смотрели на нее, Тереске было неловко под этим взглядом, и в то же время сладко ныло сердце.
;Андраш, я член партии «Свобода и независимость» и Матеуш тоже.
Он поднялся и отошел к окну, закурил сигарету. Молчание продолжалось достаточно долго, чтобы Тереска почувствовала себя просто ужасно. Она продолжала сидеть на своем месте, рассматривая его спину. Вдруг Андраш повернулся и спросил:
;И как давно?
;Что?
;Как давно ты вступила в партию? Мы тогда уже были знакомы?
Тереска подошла и встала перед ним.
;Да, это было недавно. После ограбления музея.
Андраш выбросил тлеющую сигарету в окно и захлопнул раму, так что девушка вздрогнула.
;Понятно. Мне вы рассказывать не собирались?
;Ты был бы против.
;Конечно. И поэтому ты тайно по ночам бегаешь с листовками по городу, а я, как последний дурак, из ресторана иду к себе. Сегодня я видел вас в центре. Поэтому пришел сюда. Знаешь, мне до последнего не хотелось в это верить, я думал, что мне просто показалось. Но когда я обнаружил пустую квартиру, без тебя…, мне не выразить то, что я почувствовал. Тереза, ты молодец, ты маленький герой, я тобой восхищаюсь…, но я должен спросить ; ты не можешь отказаться от этого, ради меня?
Девушка посмотрела прямо и открыто, в ее глазах читался ответ, она была уверена на тысячу процентов в правильности своего пути, и Андраш невольно ожидал, что она ответит именно так:
;Прости. Но это мой долг. Я надеюсь, ты поймешь меня.
Андраш притянул ее к себе и крепко обнял, Тереска пахла весенней травой и свежим ветром.
;Твоя партия не нуждается еще в одном человеке? Я тоже могу расклеивать листовки.
Он почувствовал, как ее губы улыбнулись, но она закачала головой.
;Нет, нет, нет. Ни за что. Дело музыканта ; музыка, а не политика.
;А дело репортера разве не новости?
;В том числе, даже с баррикад и линии фронта.
Спустя полчаса юные друзья в компании своих собратьев бегали по улицам и дворам, расклеивая листовки, прячась от немецких патрулей, рискуя быть застигнутыми каждую секунду. Андраш не ложился в эту ночь, он так и простоял у раскрытого окна в ожидании отчаянных друзей. В его голове уже сложившаяся мелодия новой симфонии вдруг приобрела новое звучание, и Андраш, перечеркнув написанное ранее, сел за инструмент и дотронулся до черно-белых клавиш. Утро услышало невероятное по своему трагизму произведение, никогда еще старый инструмент не производил таких мощных звуков. Друзья, измученные ночной вылазкой, но все же счастливые, сидели на старинном диване и внимали ей. Она словно вторила их порыву, поддерживала дух, говорила, что они правы…
У них не было слов, чтобы описать то, что они чувствовали, слушая музыку Андраша, и Матеуш просто крепко пожал ему руку, сказав: «Спасибо», а Тереска поцеловала в щеку.
;Они совсем ополоумели: гаулейтер Ширах призвал венгров именем Гитлера оборонять Будапешт.
;Этот наци фон Ширах просто придурок, если думает, что горожане поднимутся на баррикады. За что? За какие фашистские благодеяния люди должны проливать свою кровь?
Друзья сидели за круглым столом в гостиной и теперь все их разговоры касались одной лишь темы.
;Войска наци обосновались в центральном парке, они вырубили почти все деревья и начали строительство казармы. Великое творение дворцово-паркового зодчества, простоявшее два с половиной столетия, уничтожено! И как я могу не кричать об этом? ; Тереска грызла кончик карандаша. ; Они хотят превратить нашу свободную страну в жалкий придаток своего германского райха. Неужели он и правда верит в то, что венгры будут защищать его?
;Господин Шабо рассказывал, что у него перебои с поставками. В его ресторане уже не подают знаменитого мадьярского рулета, а свечи он покупает из-под полы по двойной цене, ; сказал Андраш.
;У них это называется реквизиция, ; добавил Матеуш, протирающий линзы своей фотокамеры.
День неумолимо приближался к вечеру, Андраш взглянул на часы и нехотя поднялся. Матеуш махнул ему на прощание рукой, Тереска проводила до двери. Он хотел сказать ей много, попросить быть осторожной, не влезать в страшные дела, но, глядя в глаза девушки, Андраш понял, что все его слова будут бесполезны, и просто сказал:
;Береги себя.
;И ты тоже.
С приходом в город немцев закончилась жизнь, о которой можно было сказать мирная. Ресторан «Шабо» держался лишь потому, что в нем подавали восхитительную еду и играли не менее восхитительную музыку, а еще ; здесь было презентабельно, а это, пожалуй, главное, что ценил новый тип посетителей, «черепа».
;Бутылку красного! ; заказал один из наци, развалившийся за столиком неподалеку от рояля.
Андраш старался не смотреть в сторону таких посетителей, они вызывали в нем отвращение  и желание поубивать их всех их же оружием. Права Тереска… права. Бороться до конца, пока этой мрази не останется на белом свете…
;Господин Шабо! ; вновь донесся голос немца. ; Я хотел бы взглянуть на вашу кухню, о ней слагают легенды  ; никто так, как вы не умеет готовить рольфляйш, а сейчас, когда перебои с продуктами… чем вы заменяете ветчину ; котятами?
Взрыв смеха раздался за спиной Андраша, он обернулся и увидел Ласло, застывшего со склоненной головой перед компанией «черепов».
;Извините, господин штандартенфюрер, но в моем ресторане кухня ; это священное место, туда никому нельзя заходить, кроме повара.
;Значит, точно из котят! ; и немцы вновь разразились хохотом. ; Ласло, принеси-ка нам пару рулетов из венгерских котят!
;У нас есть новый рецепт для твоего рольфляйша: фарш можно готовить из грязных венгерских евреев и подавать потом под острым соусом!
Их хохот заполнил весь зал ресторана, и чтобы заглушить его, Андраш принялся играть «Мрачное воскресенье», думая: «чтоб вы все сдохли!» Музыка имела волшебные свойства усмирять любых бесов, и немцы затихли, переговариваясь:
;Опять эта песня…
;Сердечная и душевная.
;Она принадлежит только немцам, она пришла с севера.
; А не приползла с юга, только мы, немцы, обладаем сердцем и душой, поэтому не можем отказать себе в полноте жизни.
«И для полноты ощущений вам надо убивать», ; с яростью думал Андраш, ловя на себе сочувственный и поддерживающий дружеский взгляд Ласло. Проходя мимо, он чуть заметно кивнул ему. Сегодня они не торопились закрываться. На душе было тоскливо и грязно, будто там натоптали солдатские сапоги. Ласло запер дверь изнутри и вынес из подвала пыльную бутылку вина.
;1934 год, будет несправедливо, если она достанется этим свиньям.
Андраш согласно кивнул и поставил два бокала.
;Сегодня душа Илоны прощается с нами, надо проводить ее.
Ласло разлил вино и осушил свой бокал до самого дна. Андраш последовал его примеру.
;Чем это кончится, Андраш? ; Ласло кивнул в сторону улицы.
;Войной.
;Я надеялся, что ты ответишь по-другому… Значит, мы все умрем?
После третьего выпитого бокала Андраш ответил:
;Возможно… но мне не хотелось бы.
Ласло уже лежал головой на столе, из-под руки разглядывая лицо пианиста.
;Никому не хотелось бы.
;Я женюсь.
;За это надо выпить. ; Ласло разлил остатки по бокалам. ; На журналистке?
;Да.
;Когда?
;Через четыре дня.
Друзья незаметно для себя потушили свет и переместились на пол. Полулежа на толстом ковре, они допивали вторую бутылку, предварительно убедившись, что она достойна быть выпитой ; 1935 год. Ласло лежал и рассматривал тени на потолке, Андраш уже уснул, положив под голову руку.
;Андраш… ; Ласло вдруг посетила одна мысль и он стал толкать друга в бок и трясти его за плечо. ; Андраш, проснись!!
;Ну что? ; тот недовольно отмахнулся и перевернулся на другой бок, даже не открыв глаз.
;Вставай!! Тебе надо идти!
;Куда? ; пробормотал Андраш.
;Домой, ; Ласло продолжал трясти его за плечо. ; Твоя невеста должно быть уже волнуется, ждет тебя или ищет, посмотри, который час! Иди домой!
;Ласло, ; простонал Андраш, сбрасывая с себя его руки, ; еще целых четыре дня!
;Целых четыре дня… ; Ласло повалился обратно на ковер. ; целых четыре дня, ты подумай..!
Андрашу казалось, что эти, отпущенные суровой госпожой Славик, дни тянулись несколько месяцев. Каждый день в ресторане, он бросал взгляд на календарь в кабинете Ласло и мысленно зачеркивал числа, но их не становилось меньше. Вереница событий, наполняющих эти дни, делала их просто бесконечными.
Тереска и Матеуш с головой ушли в работу партии, антифашистской организации «Свобода и независимость», и их первые шаги с листовками, казавшиеся поначалу наивными, переросли в нечто большее. Ночью в типографии главной городской газеты тайно, при выключенном свете и заглушенных станках, создавалась другая газета ; «печатное слово» партии «Свободы». На первых полосах публиковали яркие, лаконичные, выразительные и отчаянно смелые статьи Терески, в которых она обличала новый, навязанный венграм режим фюрера и правду о деяниях райха. Однажды днем она сидела за столом и строчила под заголовком «Немцы хотят уничтожить в Венгрии всех евреев». Андраш заглянул через ее плечо в блокнот и сердце его тревожно заныло.
;Тереза, ты подписываешься своим именем… У всех революционеров были прозвища не просто так.
;Я не собираюсь ни от кого прятаться, тем более от этих тупых наци. Мой дедушка был свидетелем гибели не одной древней цивилизации, и никогда не говорил о том, что Спартак сражался за свободу под псевдонимом.
Андраш вздохнул и сел напротив.
;Да? А я думал, что Спартак ; это не его настоящее имя.
Тереска засмеялась. Он рассматривал ее лицо, пока она писала статью ; умное, сосредоточенное, пылающее гневом и такое по-девичьи милое.
;Андраш, ведь господин Шабо еврей? ; сказала она, оторвавшись от своего блокнота.
;Он говорит так: «мой отец был евреем и моя мать, значит, и я еврей, но кому какое дело, если бы мои родители были ирокезами, и я был бы ирокезом».
;Не смейся! Это очень серьезно. Говорю тебе ; у них план уничтожить всех евреев в Венгрии, и это должно произойти очень скоро.
;Ты преувеличиваешь. В Венгрии более полумиллиона евреев, как они собираются это сделать?
Тереска лишь покачала головой, ни она, ни ее друг не могли и предположить, что миллионами будут уничтожены евреи не только в Венгрии, а по всей Европе, и что для этого фюрер уже построил несколько сотен концентрационных лагерей с огромными печами и газовыми камерами.
Девушка не могла знать, как уничтожат целую нацию, но могла с точностью до дня вычислить дату еврейского погрома. Он был назначен на ночь после воскресенья, точнее ; с воскресенья на понедельник. То время на неделе, когда основное число горожан возвращаются из пригорода домой, потому что в понедельник всем выходить на работу.
;Надо предупредить господина Шабо, слышишь, Андраш? Ты можешь его спасти. Расскажи ему, пусть возьмет деньги и уедет.
;Он не уедет, Тереза, он не станет сбегать из собственного ресторана и города.
;Глупо! Глупо так рассуждать!! Я знаю, что у них план уничтожить всех, абсолютно всех евреев. У Менделя забрали виллу, они сделали из нее Центр по оценке имущества. Тот, кто платит, может купить себе жизнь, или кусочек жизни. Мендель заплатил им 600 тысяч долларов! Это называется ; обеспечивать Райх всем необходимым. И что? Его семью отправили в лагеря!! Думаешь, господина Шабо минует эта участь? Не сегодня, завтра к нему придут с повесткой, вызовут в этот Центр, заберут у него все деньги, а потом… все равно отправят в лагерь. Потому что по приказу Райха все евреи Будапешта должны работать в трудовых лагерях. Понимаешь? Сначала золото, серебро, валюта, а затем поезд, товарные вагоны и смерть!
;Слишком много смертей, ; Андраш спрятал свое лицо в ее пушистых волосах. ; Хватит. Слышишь, Тереска, хватит! Никаких репортажей, никаких листовок, никаких баррикад! Черт с ними, я хочу жить, я хочу, чтобы ты жила, чтобы был жив Матеуш и Ласло. Я скажу ему сегодня.
Господин Шабо улыбнулся, спрятал дрожащие пальцы под стол, покосился на откупоренную бутылку и произнес срывающимся голосом:
;Чему быть, того не миновать. Андраш, ты знаешь, что ресторан для меня ; это цель жизни. У меня больше ничего нет. Я люблю его, словно это живой человек, мое детище, мой ребенок. Я не расставался  с ним ни на один день, ты знаешь. Только на день похорон Илоны. И ты предлагаешь мне бежать? Но куда? Зачем? Ради чего?
Вечер был обыкновенным. Те же блюда, музыка, свечи, наци и редкие горожане, те, кто смог купить себе кусочек жизни. В ресторане пахло оружием, а не едой. Вытерпев этот вечер, словно пытку, Ласло и Андраш остались вдвоем. Ласло отсчитал толстую пачку купюр и протянул музыканту:
;Возьми, когда еще придется праздновать свадьбу. Считай, мой подарок.
Засунув насильно деньги в карман пиджака Андраша, Ласло вытолкал его на улицу и закрылся изнутри. На улице было пусто, неестественно пусто, успел заметить Андраш, закуривая сигарету. Он постоял немного, оглядывая совершенно голую улицу, а потом вместо того, чтобы повернуть на свою стрелку-улицу, пошел к Тереске. Она уже спала, и теперь разбуженная и сонная ходила по комнате, завернувшись в теплый плед.
;Подожди, я разогрею что-нибудь, ты наверное голодный? ; спрашивала она, уже гремя посудой на кухне.
;Он отказался.
Тереска опустила руки, она выглядела очень расстроенной.
;Я не знаю, как еще можно было его убеждать, он сказал, что ресторан для него ; все. Он готов погибнуть в нем и за него.
;Это глупо, ; сказала сурово Тереска, ставя перед Андрашем тарелку. ; Глупо погибать за ресторан. В этом нет никакого благородства. Нужно любить людей и погибать за них, если нужно, а ресторан ; это всего лишь ресторан!
Не успел Андраш ничего возразить, как раздался оглушительный стук в дверь. Казалось еще чуть-чуть и она слетит с петель. Тереска побледнела и невольно ухватилась за спинку стула. Андраш медленно поднялся из-за стола и сделал несколько шагов по направлению к прихожей. Тереска метнулась, опередив его, и раскрыла дверь. Матеуш ввалился внутрь, сверкая безумными глазами, он пытался что-то сказать, но говорить у него не получалось, он лишь отчаянно жестикулировал, потом глотнул из принесенного девушкой стакана холодной воды и пробормотал:
;Они в центре! Андраш, ваш ресторан…
Он не успел договорить, Тереска впихнула босые ноги в туфли и выскочила на лестницу. Она слышала за собой стук ботинок Матеуша, не оборачиваясь, поняла, что и он и Андраш несутся за ней по пятам. За время своей безумной гонки они не проронили ни слова. Остановил их огонь, закрывающий собой половину улицы. Пламя было так велико, что его жар достигал соседнего переулка, где спрятались друзья. Обернувшись, Тереска бросила взгляд на лицо Андраша ; в его расширенных от ужаса глазах полыхало пламя пожарища.
;Побежали! ; она схватила его за руку и понеслась со всех ног. ; Где он живет? Шабо. Может быть, он дома…
Из высоких зарослей колючей ограды друзья рассматривали дом Ласло. Андраш указал рукой на окна Шабо, где не горел свет.
;Света нет, значит, он был в ресторане.
Дрожащими руками Андраш достал сигарету и долго не мог зажечь спичку.
;Подождем, может быть, он просто не дошел, ; сказала Тереска, сама не веря в то, что сказала.
;Журавка ; неисправимая оптимистка, ; произнес Матеуш. ; Ну все, надо уходить… .
До самого дома шли молча, и так же молча уселись за стол. За окном разгорался рассвет, необычного фиолетово-розового цвета. Будто природе было все равно, что этой ночью в Будапеште умирали люди.
;Я пойду, ; произнес Матеуш, ни глядя на друзей.
Он помедлил в прихожей, слишком долго застегивая пуговицы на куртке, потом вышел на улицу и со всей силы хлопнул входной дверью.
Тереске было плохо. Она ощущала физическую усталость и странное опустошение. Сидевший напротив нее Андраш напоминал мертвую статую из римского зала ; прекрасный, но мертвенно неподвижный. И она сказала:
;Может нам не стоит жениться… это… не вовремя.
Он испуганно посмотрел в ее глаза, превратившись в прежнего Андраша. Черты его лица ожили, губы скорбно сжались, глаза наполнились ужасом. Тереска не выдержала и секунды, чтобы не пожалеть о своих словах. Обладая железным характером, воспитанная на великих примерах и идеалах, с ним она училась другим качествам ; мягкости, сердечности, пониманию и чуткости. Этим в избытке обладал Андраш, на счастье, обладающий еще одним замечательным качеством ; он принимал непростой характер Терески.
Всю дорогу до дома Андраш прошел не глядя по сторонам, чтобы не видеть разбитых оконных стекол и сожженных домов. Утренний свет, гудки автомобилей, стук каблуков по тротуару ; все это казалось чем-то нереальным, похожим на кадры кинопленки. Жизнь продолжалась несмотря ни на что, несмотря на то, что это утро наступило без Ласло.
Повернув от перекрестка к центру, Андраш не понимая зачем, побрел к ресторану, надеясь, что ночной пожар был лишь кошмарным сновидением. Но нет: его встретила черная обугленная дыра в том месте, где вчера еще горел свет и развлекались люди. Ресторана «Шабо» больше не было, как  его хозяина, как и Илоны.
С наступлением вечера Тереска не стала ложиться спать, а одевшись потеплее, вышла на улицу и стала вглядываться в темноту. Она дождалась Матеуша, и вдвоем друзья отправились к центру города. На красивейшей, центральной улице, застроенной прекрасными особняками прошлого века, там, где расположились кафе, рестораны, дорогие магазины и банки уже чувствовалась нездоровая атмосфера. Тревога и животный страх наполнили некогда самую веселую улицу. Пробираясь темными подворотнями, друзья приближались к еврейскому кварталу.
Страшное зрелище предстало перед ними. Банда, примерно из двадцати человек, орудовала здесь по меньшей мере уже около получаса. Горели сразу несколько домов. Перед пожарищем лежали трупы, их стаскивали в одну кучу. Тереска зажала рот ладонями, когда отчетливо увидела, как они вспыхнули ; один из головорезов поджег трупы. Размахивая палками, дубинками и пистолетами, убийцы, одетые в форму наци шествовали по улице, разбивая оконные стекла, бросая внутрь бутылки с зажигательной смесью. Крики детей и женщин соединились в один вопль, от которого у друзей волосы встали дыбом и отказали ноги. Когда банда стала пересекать улицу, опасно приближаясь к ним, застывшим от ужаса, Матеуш опомнился, схватил девушку за руку и почти тащил ее за собой. Они бежали бесконечно долго, до колик боку, потом упали на берегу Дуная в траву.
;Это становится чересчур серьезным…
;И опасным, ; задыхаясь, проговорила Тереска.
;Я больше не стану брать тебя с собой, хватит. Сегодня понедельник, а в пятницу тебе выходить замуж.
;Ну и что?
;Ничего, ; передразнил ее Матеуш, ; я вообще не понимаю, зачем Андрашу понадобилось жениться на тебе.
;Дурак.
;Сама такая.
Они лежали в траве, которая казалась сейчас самым безопасным местом на всем белом свете. И Тереска прошептала:
;Я хочу улететь на другую планету, туда, где нет войны.
;Я мог бы предложить тебе уехать в другую страну, мог бы еще три года назад, когда все было тихо. Но теперь… они повсюду. Никуда от них не скрыться. Только улететь на другую планету, ты права.
Матеуш перевернулся на спину и стал смотреть в небо. Одна единственная звезда светила на черном небосводе.
;Журавка, смотри, вон та звезда, где их нет.
Девушка улеглась лицом к небу, положив свою голову на плечо друга, и почувствовала, как по ее щекам текут слезы.
;Там всегда светит солнце, в парках шумят фонтаны, на клумбах цветут разноцветные цветы…
;И работают магазины, уличные кафе и даже ресторан господина «Шабо», Тереска, ну не плачь! Все будет хорошо, кто-нибудь прогонит их, и все станет, как прежде.
;Как прежде уже никогда не будет, те люди, которых они убили и еще убьют, они никогда не смогут увидеть фонтанов в парке и зайти в ресторан тоже, их никто не вернет.
;Не вернет. Но эти гады поплатятся, я тебе клянусь… Знаешь, что я решил?
Тереска не хотела верить в то, что он сейчас произнесет, но ее сердце знало заранее и не ошиблось.
;Я пойду в армию. Партия «Свобода» вот уже которую неделю ведет подпольную деятельность, наших ребят сдерживают из последних сил, в ожидании поддержки из вне. Мы не можем больше ждать! Советы несомненно придут и вышибут наци из Венгрии, но ждать больше нельзя! С врагом надо бороться его же оружием.
;Нет, нет, Матеуш, нет, ; Тереска умоляла, зная, что просить об этом друга бесполезно.
Она и сама бы пошла на баррикады, не будь у нее теперь Андраша.
;Пойдем домой, ; сказала она, протягивая руку, ; будет не очень приятно, если Андраш  не застанет нас дома.
;Ты права, пойдем, Тереска, ну почему ты такая кудрявая и черноволосая? Тебя непременно примут за еврейку, ; было непонятно, шутит Матеуш или говорит серьезно.
Но Тереске после увиденного сегодняшней ночью, было все равно, за кого ее примут эти звери. Главное ; найти способ остановить это безумие. И первая же утренняя газета партии «Свобода» вышла под заголовком «Еврейский погром сегодняшней ночью». Мрачный Андраш сидел на диване, Тереска виновато поглядывала на него. Матеуш постарался вовремя скрыться, сославшись на важные дела. Тикали большие часы с маятником, за окном было тихо, будто там была мирная жизнь.
;Андраш, ты ждешь от меня невозможного, ; девушка села рядом, обняв коленки тонкими руками, ; я не могу молчать, если бы ты видел, что они делали вчера…
;Я прочел в твоем репортаже.
;Матеуш записался  в армию.
;Прекрасно! Я боюсь спрашивать, ; закричал Андраш, вскакивая с дивана, ; ты тоже?!
;Нет.
;Слава богу!
После сигареты Андраш смог говорить, а не кричать. Тереска сидела на диване все в той же позе и была похожа на нахохлившуюся птичку.
Журавли летают даже в неволе…
Он подошел и тихо уселся рядом, диван был такой большой, что между ними было расстояние вытянутой руки. Но даже и так Андраш чувствовал, насколько она переполнена эмоциями.
;Не сердись на меня, ; пробормотала она, не поворачивая головы.
;Я не сержусь. Я чувствую себя рядом с тобой ничтожеством. И это не самое приятное чувство.
Тереска не ожидала таких слов. Она развернулась и удивленно стала рассматривать его лицо, только теперь отчетливо заметив, какое оно уставшее и бледное. Словно зверек, она подползла ближе и обхватила его руками.
;Почему? Что ты такое говоришь?
;Ты ; девушка, которой нет и двадцати лет, бесстрашно каждый день сражаешься за свободу с грязными оккупантами, ты подписываешь своим именем статьи в газетах, ты ничего не боишься… Ты каждый день совершаешь подвиг. Ты и твой друг. А я боюсь каждый день, каждую ночь, каждую секунду за тебя, за Матеуша, за всех нас, за то, что они изменят нашу жизнь, и ничего не могу сделать, чтобы не дать им это сделать!
Тереска стала целовать его худые щеки и печальные глаза, повторяя, как скороговорку:
;Ты не прав, не прав!! Ты несправедлив к себе, Андраш! И я никогда, слышишь, никогда не позволю тебе идти на баррикады!!
Андраш лишь горько усмехнулся в ответ. Он обнял девушку за плечи, она немного успокоилась, но продолжала думать о том, что видела ночью. Оставшись без работы, Андраш почти все время проводил у Терески. Он часами не расставался с нотной тетрадью, исписав ее от корки до корки. На нетерпеливые просьбы друзей сыграть наконец новую пьесу, он твердил, что она не готова. Но однажды наступил удивительный день, когда в осеннем пасмурном небе появились просветы. В них заглядывало солнце, будто желая удостовериться, что жизнь в городе идет своим чередом. Так и было: в парках гуляли старики, бегали по лужайкам дети, на скамейках сидели шахматисты, а по набережной, держась за руки, ходили влюбленные. Неразлучные друзья, чья взаимная любовь и дружба увеличивалась от пережитых вместе испытаний, провели день на берегу Дуная. Несмотря на осеннюю прохладу, в природе все было светло и спокойно. А вечером Андраш при свете одного лишь старинного торшера, в полутемной комнате играл новую пьесу.
Матеуш и Тереска не шевельнулись все то время, пока комнату наполняла музыка. Она была необыкновенной по силе чувства, скрытого в ней и того, что она вызывала у тех, кто ее слушал. Печаль, любовь, гнев, страдание, борьба, сила духа, свобода…
; Андраш, ; сказала Тереска после того, как смогла говорить, ; ты можешь переписать ее для меня?
Зная, что девушка не умеет играть, Андраш пытался выяснить, зачем это ей понадобилось. Тереска просто ответила, что это нужно не только ей, а всем борцам за свободу от оккупантов. Больше она ничего не стала объяснять. Пришлось пообещать ей, что завра же к вечеру копия с партитуры будет сделана. Мог ли знать Андраш и его друзья, что следующий вечер будет омрачен очередным испытанием, будто посланным им в наказание за счастье, испытанное накануне…
Андраш добрался до последней страницы, переписывая пьесу, Тереска готовила ужин и поглядывала в окно ; Матеуш задерживался. Он не пришел к назначенному времени, и девушка начала нервничать. За окном опустилась непроглядная тьма ; свет на улицах экономили. Тереска ходила из комнаты в кухню и обратно, забиралась на диван, принималась писать в блокнот, подходила к Андрашу и заглядывала через плечо на его работу. Но получив обещанную копию, она даже не обрадовалась ; она уже ничему была не рада. Андраш усадил ее рядом с собой и пытался успокоить ее разговорами, потом сам начал ходить по следам Терески. Стоял у окна и курил одну сигарету за другой. Когда часы показали девять, он захлопнул окно и сказал, что пойдет искать друга. Тереска отвоевав право пойти с ним, уже надевала кофту, как в дверь тихо постучали.
И этот тихий стук в дверь почему-то наполнил квартиру тревогой. Переглянувшись, друзья подошли ближе, Андраш рукой отодвинул девушку и открыл замок. Матеуш, оказавшись внутри, сразу же запер за собой дверь. Привалившись спиной к стене, он провел рукой по волосам. Весь его вид говорил, что произошло несчастье. Но что еще могло произойти ; Андраш и Тереска молча наблюдали за ним, ожидая, когда он сможет говорить.
; Они опубликовали список тех, кто подлежит истреблению. Вернее расширили список, в котором раньше были только евреи.
Тереска боялась прерывать его, но нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
;И кто попал в этот список? ; сказал Андраш, невольно делая шаг к Тереске.
;Все замеченные в антифашистской деятельности.
Тереска прижала ладонь к губам.
;Не может быть, Матеуш, что ты говоришь?
;Я своими глазами видел его. Он в каждом полицейском участке. Деятельность антифашисткой организации под запретом, мы объявлены преступниками и любая собака или ее немецкий хозяин обязан ликвидировать члена партии «Свобода» и любой другой, не согласной с их режимом. Журавка, я видел своими глазами, говорю тебе! Там фамилии всех нас ; вся газета…
Матеуш опустил голову и снова схватился за волосы.
;Мы там все, Журавка.
Ноги Терески подкосились, она ухватила Матеуша за куртку. Парень оторвал ее руки и, глядя в ее огромные глаза, повторял:
;У них и фамилии, и адреса. Я не знаю, когда они придут «ликвидировать» нас и с кого начнут. Ты понимаешь, что оставаться здесь больше нельзя… я обежал почти всех, к тебе ; к последней… Через час все встречаются на вокзале, один из полиции договорился помочь… поезд отходит через час, собирайся!
Тереска не пошевелилась. Она лишь перевела взгляд на Андраша, вновь напомнившего ей римскую статую из музея.
;Чего ты ждешь?! ; Матеуш, оттолкнув ее, пробежал в комнату и стал вытряхивать из шкафа терескины вещи.
Она окаменела, прижав к груди руки. Только в глазах метался то ли испуг, то ли отчаяние.
;Матеуш, ты уверен? ; Андрашу показалось, что все происходящее ; это продолжение дурного сна, кошмара, который начался с того дня, как он впервые пришел в ресторан. Он вошел в комнату и стал наблюдать за тем, как парень бросает девичьи платья и сорочки на дно раскрытого кожаного чемодана.
;Еще бы я не уверен… под каждой статьей «Журавка», «Журавка»!!! ; Матеуш как обезумевший подбежал к подруге и стал трясти ее за плечи. ; Будь уверена ; сегодня же ночью они будут здесь!! Ну чего ты стоишь???
;Я никуда не поеду, ; вдруг тихо и отчетливо сказала девушка.
Матеуш бросил умоляющий взгляд на Андраша… В этот момент решалось многое для каждого из них. От Матеуша зависела жизнь любимой, так что Андраш не мог поступить по-другому, он подошел к Тереске, мягко поцеловал ее в щеку и произнес:
;Матеуш прав. Ты должна уехать отсюда, как можно скорее.
Тереска дернулась, будто сквозь нее пропустили электрический ток и оттолкнула его руки.
;Я никуда не поеду. Я не буду бегать от наци. Да и какой смысл? Посмотри на Андраша ; он уехал из Вены, чтобы встретиться с ними здесь. Куда бежать, когда они по всей Европе? И потом, завтра пятница, я ни за что никому не позволю помешать нам пожениться, ; девушка изменилась в лице, став прежней задорной Журавкой. Она обвила Андраша, как ивовыми прутиками, своими тонкими руками, прижалась к нему и перестала дрожать.
Матеуш застегивал замки на чемодане, он похоже все решил за нее, и за них всех.
; Тереска, вещи я собрал, все.
И парень незаметным кивком головы и едва различимым движением глаз и губ попросил помощи у того, кто держал самое драгоценное, что у них было в своих руках. Андраш понял все, что хотел ему сказать друг. Он также незаметно кивнул ему и ответил взглядом. В его глазах было очень много, так что словами было не передать. Он благодарил друга за жизнь, которую он даровал Тереске, спасая ее, он просил заботиться о ней, как о себе и даже больше, и он прощался с другом, может быть, навсегда… Андраш знал и то, что просто так девушка не сможет уйти, что сейчас Матеушу придется насильно тащить ее на вокзал, запихивать в вагон, а потом… где и как они станут жить, будет ли время, когда они встретятся вновь.
Андраш поцеловал Тереску в волосы, снимая с себя ее руки. Матеуш схватил чемодан одной рукой, другой руку пока еще ничего не подозревающей подруги, и потащил ее к выходу. Тереска подалась вслед за ним просто потому, что не ожидала такого насилия. Ее глаза встретились с глазами Андраша, и она вдруг поняла все ; их маленький заговор, ее самых близких друзей! «Предатели», ; стучало у нее в висках. Она стала отчаянно вырываться, но Матеуш держал ее крепко. Андраш не пошевелился. Она стала кричать и бить Матеуша так, что ему пришлось бросить чемодан и закричать в ответ:
;Дура!! Ты не понимаешь, что они придут сюда с минуты на минуту!!
Силы были неравны: парень схватил ее поперек на руки и потащил к выходу. Но Тереска не сдавалась, кровь тореадоров кипела в ней, и страшная истерика потрясла ее тело, но из последних сил она продолжала сопротивляться и кричать. Ей почти удалось вырваться из рук Матеуша, ему пришлось опустить ее на пол, чтобы не остаться без глаз.
;Все, хватит, оставь ее! ; Андраш оттолкнул друга и  прижал девушку к себе. ; Уходи, Матеуш.
Оказавшись в объятиях любимого, Тереска разрыдалась,  прижималась к нему, до конца не веря своим ушам, что он говорит. Его руки крепко удерживали ее за плечи, гладили голову, он не собирался отпускать ее.
Матеуш вернулся в комнату и опустился на стул. Он смотрел в пол и качал головой, бормоча ; «сумасшедшие». Потом снял с себя куртку, отправился на кухню и принес стакан холодной воды для Терески. Она не могла прийти в себя. Андраш впервые увидел ее маленькой и беззащитной, она была девушкой ; слабой, испуганной, нежной, любящей. Герой с баррикад и тореадор, живущие в этом доме куда-то пропали.
;Матеуш, иди, пожалуйста, ты опоздаешь, ; сказал Андраш, прижимая заплаканную Тереску к груди.
   ;Значит так, ; по-деловому распорядился Матеуш, ; из этой квартиры вы должны уйти, уведи ее отсюда. Прямо сейчас. Завтра, послезавтра уезжайте в деревню к родителям.
;Хорошо, мы сейчас уйдем.
;Я провожу вас. Мне надо убедиться, что вы в безопасности. Хотя… это нельзя назвать безопасностью. Пошли.
; Ноты! Тетрадь ; возьмите ее! ; всполошилась Тереска.
Матеуш нашел нотную тетрадь, подхватил чемодан, Андраш, не выпуская из рук, вел Тереску. Каждый поворот, каждая фигура на улице вызывали в них панический страх. И только когда за ними закрылась дверь, Матеуш вздохнул, обнял каждого из друзей и, задержавшись в дверях, произнес дрожащим голосом:
;Я пошел.
Тереска всхлипнула:
;Куда ты едешь?
;Я… поеду на фронт. Прощайте!
;До свидания, Матеуш, ; ответил ему Андраш.
Тереска не смогла ничего сказать, горло ее перехватила ужасная боль.
Оказавшись в квартирке Андраша, они не стали чувствовать себя в безопасности. Вздрагивая от каждого стука, от каждого звука шагов за окном, они сидели, прижавшись друг к другу, на узкой кровати. Комната была наполнена ночной темнотой, и лишь маленький квадрат света от уличного фонаря лежал на столе. Прошел час, второй. Казалось, что бояться уже нечего, как несколько голосов послышались во дворе, их усиливала арка, добавляя громкого эха. Андраш почувствовал, как леденеет кровь в его венах. Он схватил Тереску и прижал ее лицо к себе, закрывая ее глаза и уши, безотчетно надеясь на то, что приглушит все ее органы чувств. Она подобно мягкой игрушке была безвольна, только дрожала с ног до головы. Голоса приближались, застучали ботинки по деревянной лестнице… «Конец», ; подумалось Андрашу. И даже когда хлопнула соседская дверь и за стеной раздались веселые голоса подвыпившей компании, он не мог поверить, что это не наци.
Всему бывает предел, и рано или поздно наступает момент, когда устаешь бояться, когда решаешь, будь что будет, пусть даже смерть. Потому что жить каждую минуту ожидая ее невозможно. Андраш устал и видел, как устала Тереска. Он мягко убрал с себя ее руки, которыми она цеплялась за него, как за спасательный круг, поднялся с кровати, приготовил чай. Не зажигая свет, он ходил по комнате, благо, что она имела в ширину всего лишь пару шагов. Пока девушка пила горячий сладкий чай, Андраш расстелил постель. После того, как за дверью скрылся Матеуш, они так и не проронили ни слова. Андраш протянул руки и дотронулся до ладоней девушки, они наконец наполнились теплом.
;Ложись, ничего не бойся, ; тихо сказал Андраш, нарушая эту невыносимую тишину и разгоняя ее и свой собственный страх.
Тереска молча повиновалась, скинула туфли и забралась под одеяло. Положив голову на подушку, она наблюдала за Андрашем, который поставив стул так, чтобы видеть и ее и окно, вновь замкнувшись в своих мыслях, молча курил. Сколько она так пролежала, глядя на его печальное лицо, прекрасное даже в страдании, освещенное светом уличного фонаря, Тереска не знала. Что-то случилось со временем, оно растянулось подобно резине, оно не имело конца, не имело начала. Лишь молчание этой ночи, голоса за стеной, и животный страх, который ей был раньше незнаком. Незаметно сон сморил ее, но спустя какое-то время, девушка, вздрогнув от кошмара, в котором в дверь громко и настойчиво стучали, открыла глаза.
Было тихо. Голоса за стеной смолкли. Андраш, погруженный в свои мысли, все также сидел у окна.
;Андраш, ; шепотом позвала Тереска. ; Иди сюда.
Он подошел, готовый сделать для нее все, Тереска подвинулась к стенке, освобождая место рядом с собой. Когда Андраш осторожно лег рядом, она протянула руку, обняла его и устроилась на его плече. Пережив столько горя вместе, они не могли быть еще более близки, чем в эту минуту, когда голова Терески покоилась на груди Андраша, и ее рука даже во сне обнимала его. А он чувствовал рядом с собой ее тепло и мягкость, ее абсолютное и безграничное доверие. Несколько часов назад эта девушка предпочла смерть разлуке с ним, с Андрашом. И он не в силах уснуть, чувствуя ее рядом с собой, не мог не думать о том, что наступит утро следующего дня.
9

 Пятница пришла ровно в срок, и утро ее было словно утро понедельника или вторника. В общем, этот день ничем не отличался от любого другого дня. Тереска еще спала, когда Андраш вышел на улицу, закрыв за собой дверь на ключ. Проснувшись и не обнаружив Андраша, она достала блокнот. Девушка стала писать химическим карандашом, пока страницы не стали целиком усеяны фиолетовыми буквами. Потом ей стало тревожно, она вскипятила чайник и снова стала ждать Андраша, поглядывая в окно. Когда ожидание стало невыносимым, Тереска сунула ноги в туфли и собралась идти на его поиски.
Но идти ей не пришлось: Андраш с охапкой бордовых с белыми прожилками тюльпанов уже стоял на пороге. Тереска повисла на нем, одновременно браня и обнимая.
;Извини, что заставил волноваться, ; сказал он, улыбаясь, ; но в городе творится черт знает что ; чтобы достать эти цветы мне пришлось обежать пол Будапешта, наш рынок закрыли, торговцев нет, а те, что остались, продают свои товары из-под прилавка в десять раз дороже, чем было вчера.
Тереска спрятала лицо в букете.
;Тюльпаны осенью… ты ездил за ними в Голландию?
;Если бы я не нашел их в Будапеште, то поехал бы в Голландию.
—Вот и пятница, — сказала Тереска, не расставаясь с букетом и пряча в нем нос, — как думаешь, нам удастся дожить до пяти вечера?
Было непонятно, шутит она или говорит серьезно, и Андраш попытался поддержать ее, пусть и фальшивое, бодрое настроение. Он поцеловал ее в макушку и, отправившись на кухню, вытряхнул из коричневого бумажного пакета целое состояние: сыр, ветчину, хлеб, апельсины… Тереска замерла, глядя на это богатство, а потом рассмеялась:
—Ты точно ездил за границу! Или реквизиция тебя не касается?
Она схватила апельсин и поцарапала его ногтем, невероятный аромат распространился вокруг нее. Тереска почувствовала, что этот запах возвращает ей оптимизм и уверенность в том, что, по крайней мере, сегодня ничего плохого с ней не случится.  И бог хранил ее и Андраша. Им удалось дожить до назначенного часа, проводя, отпущенное госпожой Славик, время в веселом приготовлении обеда, не менее веселом его поедании и ничегонеделании. Андраш играл для Терески детские пьески, с удовольствием глядя на то, как она смеется.
Способность смеяться в то время, когда твоя фамилия стоит в первом ряду осужденных на «ликвидацию»,  поражала и восхищала Андраша. Он заглядывал в глаза Терески, пытаясь понять, что это — ее веселость: просто желание приглушить страх или на самом деле дикая сила воли. «Тореадор. Отчаянный, бросающийся на быка в тысячу раз превосходящего по силе. Но нет, никто не сможет побороть Тереску, которая обладает невероятной, немыслимой силой духа», — так думал Андраш, любуясь искорками в ее глазах.
Кто знает, что она чувствовала на самом деле. Наверное, Тереске, как любому нормальному человеку, было страшно, но ее удивительная способность здраво рассуждать в любой критической ситуации, как всегда выручала.
—Андраш, — заявила она, —  я подумала и решила: Матеуш прав, здесь оставаться нам нельзя. Ресторана нет, газеты нет. Мы с тобой безработные и в ближайшем будущем, когда кончатся деньги, нищие и бездомные. Сегодня, — девушка на миг опустила ресницы, и голос ее дрогнул, — если все пройдет нормально, у меня будет новый паспорт. Это значит, что я смогу передвигаться без опасения быть задержанной этими… Мы уедем к родителям.
Андраш не мог не заметить, как изменилась, пусть и на краткий миг, Тереска, говоря «если все пройдет нормально». Это значило, что весь этот день они жили надеждой на лучший исход, но вполне вероятным был другой вариант. Рита Славик — человек, который видела паспорт девушки, видела ее фамилию, она была государственным служащим и была обязана выполнять приказы властей, в том числе и полиции. Если тот список, о котором говорил Матеуш, уже у нее… их будут ждать в магистрате.
—Если все пройдет хорошо, то мы поедем к твоим родителям, — сказал он, придавая голосу как можно больше уверенности и спокойствия, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди.
На часах большая стрелка неумолимо приближалась к пяти.
Тереска, непохожая на невесту, забралась к нему на колени и крепко обняла. Возможно, им оставалось полчаса. Жизни и друг друга.
—Если что… знай, что я люблю тебя и я не жалею, что не уехала вчера, в любом случае, жизнь без тебя не имела бы смысла.
Андраш не чувствовал себя женихом. Все, что происходило с ним последние недели, навсегда изменило его представление о мире. Смерть близких и невозможность играть на сцене стала точкой отсчета новой, несчастливой, бессмысленной жизни, с которой можно было смириться, продолжая жить по инерции, не думая о завтрашнем дне, сейчас жизнь напоминала водоворот, засасывающий в неминуемую глубину и несущий гибель. Андраш не мог понять, как, почему, когда он и все, кто его окружал, попали в его воронку. Неужели все это — «Мрачное воскресенье», их общий злой рок — его, Илоны, Ласло, Терески…
Девушка улыбалась, как ни в чем не бывало, строила планы на завтрашний день, будто в самом деле веря, что им уже ничто не угрожает. Они поглядывали на часы и оттягивали момент, когда нужно будет решиться и выйти на улицу.
—Осталось двадцать минут, — сказала Тереска, — пойдем.
—Пойдем, — ответил Андраш.
Держась за руки, они прошли по улице, сели на трамвай, доехали до центра, вышли на остановке, отправились по центральному проспекту в магистрат и все это они проделали молча, не разжимая сплетенных пальцев, представляя этот путь дорогой смертников. Андраш уже представлял себе, как они войдут в двери, сзади раздадутся тяжелые шаги, наверняка, их будет двое, может трое, тех, кто придет за Тереской, он, конечно, будет ее защищать до последнего, но против оружия они окажутся бессильны… это будет конец, конец… Остались последние шаги — Андраш открыл дверь, вошел первый, никого не заметив в пустом холле (в пять часов вечера большинство кабинетов были уже закрыты), через силу улыбнулся Тереске. Еще минута, и они оказались в знакомом кабинете.
Рита Славик сидела за столом и что-то писала. Как не старался Андраш понять: знает она или нет, не мог этого сделать, потому что лицо женщины было таким же непроницаемым и суровым, как и раньше.
;Добрый день, госпожа Славик, ; сказал он, невольно ожидая за спиной шагов и скрипа раскрывшейся двери.
Тереска жалась к нему, думая о том же. Перед ней сидел человек, от которого зависела ее жизнь, но догадывалась ли об этом женщина? О том, что держит в своих руках не паспорт, а возможность самой жизни Терески.
; Пришли? ; Оторвалась госпожа Славик от бумаг, ; не передумали за неделю? ; спросила вдруг она, глядя на Андраша.
Рита Славик не могла понять, что за странные отношения связывают эту пару. В том, что они «пара», она не сомневалась, но суть ее недоумения заключалась…, а вот в чем, она не могла разгадать. Странные ; единственное слово, которое она могла подобрать, разглядывая их. Целый день перед ее глазами вереницей проходили женихи и невесты, их многочисленные родственники ; мамочки, тетушки, сваты, племянники, троюродные братья. И все эти свадебные компании наполняли ее кабинет шумом, суетой, праздничными нарядами, запахом цветов и вина. Рита Славик чувствовала себя на цветочной солнечной поляне, проводя церемонии, а тут… Ромео и Джульетта.
; Господин Аради, кольца и свидетели.
Андраш вздрогнул от металлических ноток в голосе магистраторши, достал из кармана два обручальных кольца и положил их на стол. Свидетели… как они с Тереской не подумали об этом. Да и не было теперь у них никого. Тереска растерянно переводила взгляд с Андраша на госпожу Славик, глаза ее уже были готовы наполниться слезами.
; Госпожа Славик, у нас никого нет, ; сказал Андраш, сжимая пальцы Терески, ; наши друзья… их уже нет.
Рита Славик на мгновение опустила глаза, скорбно поджав губы:
; Понимаю, ; пробормотала она.
Сидя в замкнутом пространстве кабинета, наполняющегося день за днем свадебным гомоном, она забывала, что за окнами идет война. И впервые ей об этом напомнили. На душе Риты стало горько, будто она была не на свадьбе, а на похоронах.
; Подождите минуту, я сейчас вернусь, ; магистраторша стремительно вышла из кабинета, оставив Андраша и Тереску гадать, с кем она вернется.
Тереска подумала, что вот и настал тот последний миг, когда она может попрощаться с любимым. Она прижалась к нему изо всех сил, ожидая возвращения магистраторши в сопровождении полицейских. Андраш обеими руками обнял Тереску, зная, о чем она думает в эту минуту. Уже нельзя было ничего вернуть или остановить. И он со страхом ждал, что будет.
Открылась дверь, и в кабинет вошла Рита Славик в сопровождении бедно одетой женщины. Та растерянно моргала глазами, пряча руки в карманы серого халата.
; Фрау Штигманн согласилась быть свидетелем, ; извиняющимся тоном проговорила Славик.
Увидев уборщицу магистрата, Тереска и Андраш вновь обрели способность дышать. Рита Славик постаралась проговорить все необходимые слова так быстро, чтобы никто не успел упасть в обморок: и жених и невеста еле держались на ногах. Услышав непременное «да», госпожа Славик поднесла кольца и объявила именем закона то, что должна была объявить. При этом лица молодых выглядели, как у помилованных на суде.
; Вот ваши паспорта, госпожа Аради, ваш старый документ я обязана отправить в архив, где он будет храниться. Все документы на имущество, образование, страховки и прочее вам необходимо будет переделать на вашу новую фамилию. Заходите, часы работы на двери. Поздравляю!
Андраш взял из рук магистраторши паспорта, спрятал их во внутренний карман пиджака. Стал благодарить фрау Штигманн и Риту Славик, почувствовав себя наконец свободным от страха. Тереска еще долго не могла прийти в себя и, сидя на скамейке в сквере у Дуная, натянув на ладони рукава вязаной кофты, пыталась спрятать дрожащие руки.
; Дай мне посмотреть, ; просила она Андраша каждые пять минут.
Она открывала свой новый паспорт и рассматривала его.
; Тереза Аради.
Андраш улыбался, глядя на нее, целовал ее руки и бесконечное число раз говорил ей: «Я тебя люблю».
; Как думаешь, она знала? ; спросила Тереска, пристраивая свою голову на плече у Андраша.
; Не знаю… но когда она вышла из кабинета, я мысленно попрощался с жизнью. 
; И я тоже, ; рассмеялась в ответ девушка, ; но теперь бояться нечего! Журавки больше нет.
; Есть, но мы никому не скажем.
; А если Славик скажет?
; Не думаю, если бы она хотела это сделать, то сделала бы сегодня в магистрате.
Тереска вздохнула с облегчением и стала перебирать своими пальцами длинные пальцы Андраша.
; Завтра уедем отсюда, в деревне бояться нечего, там, кстати, есть инструмент, ты сможешь сочинять музыку.  ; Тереска вдруг спросила. ; Андраш, напомни, а что за фирма записывала «Мрачное воскресенье»?
; Компания звукозаписи «Линдстрем», это в Вене.
; А кто ее владелец?
; Господин Новак, директор. А зачем это тебе? ; не понял Андраш.
; Надо.
; Кому надо? ; засмеялся он, глядя на ставшее внезапно серьезным лицо девушки.
; Не смейся, ; ответила она, ; на самом деле, это надо всем: Матеушу, его друзьям, тем, кто не может смириться с оккупацией Венгрии и вообще Европы. Я отправлю твою симфонию на студию, чтобы они записали ее и проигрывали на радио.
; С чего ты решила, что они станут это делать? ; удивился Андраш.
; Станут! Это гениальная музыка, а ты ; гениальный композитор, и все должны ее услышать. Сейчас, когда журналистов, газетчиков прижали так, что мы и пикнуть не смеем, они лишили нас голоса, единственным голосом осталась музыка. Твоя музыка, Андраш! Говорят, что музыка вне политики, но это не так. Твоя симфония будет голосом борцов за свободу, это все то, что мы не можем теперь говорить. Пусть она говорит за нас!
Тереска выполнила задуманное, она с огромной верой в своем сердце передала пакет почтальону и сказала Андрашу:
; Я уверена, что очень скоро мы ее услышим! И она поможет нам победить в этой войне. Мы обязательно победим, потому что они умирают за фюрера, а мы за Родину… Андраш, думаешь, Матеуш вернется к нам… когда-нибудь?
; Вернется, будем верить и ждать, больше нам ничего не осталось.
; Ты ошибаешься, ; улыбнулась Тереска и прикоснулась теплыми губами к его щеке, ; нам еще много, очень много осталось…
Утром им без труда удалось приобрести билеты на пригородный поезд, без происшествий занять свои места в вагоне и почувствовать, что с отправлением поезда один отрезок жизни сменяется другим.
Тереза смотрела в окно на медленно уплывающий перрон, на снующих у вокзала людей, потом рассматривала соседей-пассажиров и удивлялась тому, что внутри нее поселившееся накануне томление не собирается исчезать. Ни дневной свет, ни шум толпы вокруг, ни грохот поездов, ни стук вагонных колес ; ничто не мешает ей пребывать в удивительном блаженстве. Никогда еще она не испытывала такого и сейчас, сидя на деревянной скамье вагона, она пыталась понять свое нынешнее состояние. Тереза рассматривала лица женщин и мужчин, наполнявших вагон, и думала, испытывают ли они то же, или испытывали когда-нибудь то, что чувствовала сейчас она. Но разгадать это за лицами-масками было невозможно. И тогда она решила спросить об этом своего мужа.
; Андраш, ; прошептала она, приблизив к нему свое лицо и касаясь его щеки теплым дыханием, ; скажи, все эти люди, что вокруг… неужели у всех у них было то, что есть у нас с тобой? Все эти тысячи, миллионы человек… они тоже обладают любовью?!
Андраш посмотрел в ее черные глаза долгим взглядом и, улыбнувшись, также шепотом, ответил:
; Нет.
Она переспросила глазами, он также молча ответил ей снова: «Нет». Андраш не мог рассказать, объяснить ей, что большинству людей всю жизнь оказывается недоступно то, о чем она спрашивала, что это  ; дар неба и невероятное совпадение множества факторов. Что любовь, та, которую они испытывали друг к другу, ; это редкая драгоценность, уникальная и неповторимая, с которой не сравнится ничто и никогда. Что сам он впервые в жизни столкнулся с этим чудом.
Пробудившаяся в Тереске маленькая женщина заглядывала на самое дно его души, пытаясь прочесть ответ на свой вопрос. И похоже, ей удалось это сделать. Она вдруг обвила его теплыми руками и затихла, прижавшись. Андраш закрыл глаза и погрузился в сладкие воспоминания о том, как девочка-мальчик, нескладный журавлик, тореадор и боец, превращалась в нежную, мягкую, ласковую и чувственную женщину. Она открывалась перед ним с новой стороны, словно шкатулка с секретом. И ее слова о том, что Андраш подарил ей новую жизнь, уже не казались ему просто приятными словами.
Будапешт оказался далеко позади, с его трагедиями и невозвратными потерями. Что ждало их впереди, знал только бог, но сердце подсказывало, что Тереска права, обещая, что все будет хорошо, Андрашу очень хотелось в это верить. За окном мелькали маленькие поселки, тощие рощицы с голыми стволами дрожащих осин, крохотные станции и узкие речки с блестящей синей водой. Призрачное ощущение мира, нетронутого оккупацией. Торговцы на вокзалах с корзинами, полными яблок, картошки, пирогов, с кувшинами молока и связками вяленой рыбы, будто на голод были обречены лишь жители Будапешта. Картина здешнего изобилия не могла не радовать глаз, но отчего-то не радовала сердце. Поэтому Тереза, спрятавшись под боком у любимого, просто решила не смотреть и не слушать. Она считала про себя станции, с нетерпением ожидая своей.
Счет бесчисленных остановок подействовал на нее, как счет овец во время бессонной ночи ; Тереза задремала, но внезапное оживление в вагоне заставило ее открыть глаза. Первое, что она ощутила ; это то, как напряглись руки Андраша, державшие ее. По вагону шел полицейский. Он изредка останавливался и спрашивал документы. Человек в форме неумолимо приближался, сердце девушки почти остановилось. Какими наивными сейчас показались ей мысли о безопасности, о том, что все страшное осталось позади в Будапеште. Полицейский остановился, взял под козырек и отчетливо произнес:
; Проверка документов.
При этом его взгляд остановился и словно приклеился на лице побледневшей девушки.
; В чем дело? ; Андраш уже поднимался, готовый на все, Тереска перехватила его руки, вдруг превратившись в кого-то незнакомого, сладким голосом проговорив:
; Андраш, успокойся, господин полицейский выполняет свою работу.
Ее улыбка, ее глаза, полные дружелюбия, заставили Андраша достать паспорта и протянуть их в руки жандарма. Как только он получил требуемое, Тереска прильнула к мужу, взяла его ладони в свои, при этом мило улыбалась полицейскому, не отводя от него ласковых глаз. Она ощущала своими руками, как похолодели ладони Андраша и как сквозь них бежит нервная дрожь. Сжимая его пальцы своими, Тереза молчаливым жестом давала понять, что делать и как себя вести.
Полицейский внимательно изучал паспорта несколько минут. Затем поднял глаза и спросил:
; Господин Аради, это не вы тот знаменитый композитор, что написал «Мрачное воскресенье»?
Андраш не мог поверить, что в очередной раз их миновало несчастье. А Тереска, не моргнув, продолжала делать вид, что все хорошо.
;Это он, господин полицейский, но вскоре вы услышите новую пьесу, после которой забудете о «Мрачном воскресенье».
Тереска разговаривала с жандармом о том, о сем, спрашивала, сколько остановок еще впереди, рассказала о том, что они с мужем едут к родителям и еще что-то, о чем Андраш не слышал. В его висках еще стучала фраза: «Предъявите ваши документы» и глаза его видели перед собой человека в форме.
; Извините, госпожа Аради, приятного пути вам!
Когда фигура полицейского скрылась из виду, Андраш позволил себе вздохнуть. Тереска поцеловала его в щеку, и ткнулась носом ему в плечо, лишь теперь позволив себе дать волю своим чувствам. Маленький борец…
; Журавли летают даже в неволе.
; Что? Что ты сказал?
; Ничего, госпожа Аради.
Встреча с родителями Терески была еще одним испытанием для Андраша. Хотя девушка без устали всю дорогу до дому рассказывала о них, все равно он переживал. И за то, как отнесутся они к их браку, и за решение пожить у них, и за деятельность Терески в антифашистской организации.
Как оказалось, им все было известно. Или почти все: родители не могли знать о списке приговоренных и о том, что в этом списке была их дочь. Они встретились внезапно и неожиданно. Отец укладывал большую поленницу, когда Тереска открыла калитку. На несколько мгновений все в мире замерло: отец и дочь встретились глазами. Потом она, не выпуская руки Андраша, сделала шаг вперед и сказала:
; Папа.
Высокий, худощавый мужчина шагнул навстречу.
; Дочка.
Мужчина перевел взгляд на Андраша и, заметив это, Тереска проговорила:
; Папа, это мой муж, Андраш Аради.
; Якоб Журавка, ; мужчина протянул руку.
Андраш невольно обратил внимание, что руки отца Терески были необыкновенные. Сам, обладая музыкальными пальцами, он по рукам мог безошибочно определить род занятий человека. А эти руки были очень похожи на его собственные. Не может быть, чтобы отец Терески был музыкантом, но она никогда и не говорила о своих родителях.
; Проходите в дом, ; Якоб забрал чемодан и, ласково обнимая рукой дочку, распахнул дверь.
Не успев очутиться в доме, Тереска попала в объятия матери, которая успевала осыпать дочь поцелуями и вопросами:
; Тереза, боже мой! Приехала! Я не верю своим глазам! Что случилось? У тебя неприятности? Почему ты уехала из города?
; Мама, успокойся, ; Тереска высвободилась из объятий матери и обернулась на Андраша, рядом с которым стоял отец. ; Это Андраш.
Женщина растерянно переводила взгляд с дочери на отца и на незнакомого молодого человека.
; Юлия, наша дочь вышла замуж, ; сказал Якоб, улыбаясь.
Он заставил всех пройти, наконец, в комнату, где ярко горел свет.
; Вышла замуж… ; мама Терески не сразу пришла в себя от таких новостей.
Она рассматривала лицо своей дочери, пытаясь понять ее неожиданный поступок, но Тереска сияла от счастья и гордости.
 ; Мам, познакомься уже, ; смеялась она, ; и смирись с тем, что твоя дочь стала взрослой!
; Да… простите, ; женщина протянула маленькую ладонь Андрашу, с удивлением глядя на него. ; Но это так неожиданно… Она уехала от нас в тринадцать, маленькой девочкой, а возвращается с мужем… Я мама, Юлия Журавка.
Андраш с изумлением отметил невероятную красоту этой еще молодой женщины, он поцеловал ей руку и сказал:
; Андраш Аради. Все-таки ваша дочь невероятно похожа на вас.
Довольная комплиментом, попавшим в точку, мама Терески забрала дочь и скрылась вместе с ней за дверью. Потом их стараниями был приготовлен нескромный ужин, с курицей и колбасками, зеленью и пирогом. Тереска непрерывно смеялась, рассказывая, как им пришлось туго в городе с закрытием рынков и магазинов. Андраш между ответами на вопросы разглядывал дом и его хозяев. Родители Терезы оказались не обычными людьми, но в их обществе он чувствовал себя довольно легко.
; У вас необычное красивое имя, ; сказал он маме Терески.
Она рассмеялась в ответ:
; Это благодаря моему отцу, он был знаток древних цивилизаций и обожал античность. Вот и Юлия, хотя папа ждал Юлия, мальчика.
; Да, Юлий Цезарь, ; так же, как мать, звонко смеялась Тереска.
; А имя моей дочки ; дань испанцам, завоевателям и конкистадорам, в общем, отцу не повезло дважды: он так надеялся на внука!
; А чем вы занимаетесь, Андраш? ; спросила Юлия, с удовольствием глядя его на утонченное в своем благородстве лицо.
; Андраш композитор, мама, ; не умолкала Тереска. ; Его «Мрачное воскресенье» передают по радио во всех странах, даже в Америке! Странно, что вы не знаете.
Якоб вдруг встал из-за стола и прошел в соседнюю комнату. Вернулся он оттуда с толстой пачкой газет, которую уронил прямо на накрытый стол. Тереска вздрогнула.
; Мы с матерью все знаем, думаешь, ты перестала интересовать нас, как уехала в Будапешт?  Или до нашей деревни не доходят газеты?
Тереска съежилась под грозным взглядом отца.
; Все твои статьи мы читали.
; Не все, папа, ; вдруг глаза девушки полыхнули огнем, ; на ваше с мамой счастье газету партии «Свобода» распространяли лишь в Будапеште, так что вы не были знакомы с моей основной работой.
Не утаивая ничего, девушка стала рассказывать обо всем, что видела в городе ; о зверствах наци, об убийствах евреев, о сожженных домах и ресторане господина Шабо, о том, что Матеуш ушел на фронт. Андраш заметил, что родители Терески восприняли ее рассказ достаточно спокойно, как будто были готовы к тому, что их дочь способна на отчаянные поступки, видимо, так оно и было.
; Нам больше нельзя было оставаться в городе, поэтому мы приехали к вам. Можно мы поживем здесь немного?
Якоб посмотрел на жену и сказал:
; Пойду, запущу котельную, к ночи дом согреется.
Родители Терески жили в небольшой усадьбе. Но по всей видимости, усадьба жила полной жизнью лет десять назад, а теперь большой каменный дом стоял нежилым. Якоб и Юлия Журавки перебрались в маленький флигель, стоявший в пятидесяти метрах от основного дома. Топить его было легче, да и для двоих этот домик был гораздо уютнее просторных комнат и залов.
Теперь большой дом открыли для Терески и ее мужа. Внутри их встретили большие комнаты на втором этаже: спальня, гостиная, в которой стоял старый рояль, кабинет, библиотека, на первом этаже были кухня и ванная комната, блестевшая медными витиеватыми кранами.
; С ума сойти, ты наследная дворянка? ; пораженный Андраш остановился посреди комнаты, а счастливая Тереска прыгала на большой кровати.
; Нет, это все благодаря моему деду и моему отцу. Они всю жизнь отдали науке и считали, что заниматься ей позволяет лишь уединенная жизнь вдали от городской суеты.
;Твой отец ; ученый? ; Андраш не мог забыть эти изящные руки, так тепло пожимавшие его ладонь.
; Да, он университетский профессор. Угадай чего?
; Истории.
И в этом Андраш сумел убедиться на следующий день во время обеда. Все собрались в маленьком домике за столом и начали неожиданно серьезный разговор. Андраш и Якоб стали обсуждать нынешнее положение Венгрии. Музыкант, у которого наци отобрали все, не мог без волнения вспоминать и говорить о каждодневных трагедиях, происходящих с ним и его друзьями. Якоб с каждой минутой становился все сумрачней и суровей.
; Я живу прошлым, ; сказал он, ; я весь в пожелтевших от древности документах. Сейчас я работаю над темой о войнах Рима с германскими племенами в правление императора Августа. И когда до меня доносилсь слухи о том, что Советские войска подходят к границам Австрии, я отмахивался от этих новостей, как от назойливой мухи и уходил к своим рукописям. Я хотел от жизни только одного ; свободы для моей научной работы. Вы понимаете меня, господин Аради? Хотел только одного! ; торжественно и взволнованно Якоб продолжил, ; теперь я читаю лекции, обращаясь не просто к студентам, нет! В юных лицах я вижу будущее Европы и обращаюсь к ней! Не славяне ли спасли тебя от диких орд татарских ханов, когда из бескрайних азиатских просторов они ринулись на запад, и от множества их воинов земля стонала, от громадного войска безумели дикие звери и ночные птицы? Тогда Русь прикрыла тебя собой, как щитом, и ты избегла татарского нашествия. А когда Русь, отстоявшая тебя, два с половиной века жестоко страдала под вражеским игом, ты богатела, строила города, выходила на простор океанов, и твои ученые спокойно занимались наукой. И всякий раз, когда нависала угроза твоей свободе, к тебе опять приходила на помощь Россия. Так было, когда турецкие янычары с огнем и мечом шли по Балканам на север, к твоим равнинам, так было в годы наполеоновского нашествия, так случилось и в этот раз, когда тебя поработил Гитлер. Надо отдать должное и быть благодарными России.
Тереска с восхищением смотрела на отца, произносившего пламенную речь, потом подскочила к нему и расцеловала. Андраш был встревожен словами профессора настолько, что не мог больше притрагиваться к еде.
; Однажды я стал свидетелем разговора между немцами в ресторане, один назвал то, что происходит «молниеносная война, вылетающая  через трубу, как вспышка». Они смеялись, развивая эту метафору ; «Ты представляешь кого-то, снизу оттолкнувшегося... и летящего вверх, с крыльями на спине», говорил один, а второй отвечал ему: «Ангелы, вылетающие через трубу?». И им было смешно! То, что происходит в Будапеште и Вене ; это ад! И с каждым днем чертей становится все больше.
Тереска с печальными глазами сидела за столом и, подперев подбородок, внимательно слушала разговор, время от времени кивая головой. Потом она не выдержала и заговорила быстро и оживленно:
; Наци торговали жизнью, продавая пропуска в нейтральные страны: минимум 1000 долларов за человека. На самом деле, это не так уж и много. Если кто-то выезжал из страны в 27 лет и, скажем, дожил бы до 70-ти... Тогда он получал 43 года или 516 месяцев жизни. Получается меньше 2 долларов за месяц жизни. В самом деле мелочь, если подумать, сколько стоит оплата квартиры. Если о ней забыть на время и вообще не платить ни за что, то можно купить жизнь себе или для своих друзей.
Даже не сами эти слова, а тон, которым Тереска произносила их, встревожил маму Юлию настолько, что она оставила дела у плиты и, развернувшись, шлепнула Тереску полотенцем:
; Хватит! Тереза, иди лучше помой посуду!
Закусив губу, девушка нехотя поднялась и принялась за тарелки, но даже спиной продолжала впитывать все, о чем говорилось мужчинами.
; Наши деньги теперь просто бумага, ; продолжал Андраш, ; только швейцарские марки и доллары, но и на них ничего не купишь: на рынке не осталось продавцов, а большинство магазинов разграблены. Владельцы дорогих магазинов пытались откупаться золотом, серебром и даже драгоценностями, но кончилось это тем, что всю центральную улицу разгромили, они сожгли и разграбили все, что там было, и магазины, и салоны, и рестораны.
; Ресторан, где играл Андраш, сожгли, ; не выдержала Тереска, ; господин Шабо погиб. Это хозяин. Илона погибла.
Юлия подняла глаза на дочку:
; Илона ; это кто?
; Хозяйка ресторана, ; сказала Тереска, забирая в свои руки ладонь Андраша, ; наци стрелял в Андраша, а она его спасла.
Воцарилось тяжелое молчание, только из крана капала вода и стучали старинные часы на стене. Якоб, оглядев траурные лица, решил нарушить эту тишину первым:
; Ну ладно… в жизни ничего не происходит просто так, и за каждое преступление обязательно придет расплата ; это закон. Главное, что теперь вы в безопасности. Деньги здесь не особо нужны: дрова в лесу, картошка в поле, яблоки в саду, а если нужно что-то, чего у нас нет, то можно обменять. Цивилизация, прогресс хороши лишь в мирное время. Извините, меня ждут мои рукописи.
Он поднялся из-за стола и Андраш поспешно вышел вслед за ним.
; Извините меня, господин Якоб, я хотел бы поговорить с вами.
В маленькой комнате, сплошь занятой книжными полками, которые тянулись вдоль стен, Якоб включил настольную лампу и предложил Андрашу сесть в кресло. Сам устроился напротив него на деревянном венском стуле и закурил.
; Что вы хотели сказать мне, господин Аради? ; Якоб говорил размеренно и неторопливо.
Голову с густой седой шевелюрой он держал гордо и сидел прямо, развернув плечи. Его движения были полны аристократизма и величия, будто английский лорд случайно попал в эту маленькую комнатку. Андраш смущенно подбирал слова, но терялся при виде отца Терески.
; Господин Якоб, ; неуверенно начал он, ; я понимаю, что все сложилось не так, как надо, то есть, не так, как нам хотелось бы, но иначе нельзя было.
Якоб Журавка не перебивал. Он, привыкший слушать студентов, ждал, когда Андраш найдет подходящие слова и рассматривал его лицо. Андраш нравился ему, но при этом вызывал неопределенное им до конца неприятное чувство ревности.
; Я хотел бы, чтобы все было правильно, ; голос Андраша звучал все уверенней, ; я должен был вначале попросить руки вашей дочери у вас и госпожи Юлии.
«Ах, вон оно что», ; улыбнулся про себя Якоб, не подавая виду.
; Но это было невозможно. У нас не было времени.
; Я понимаю, понимаю, ; Якоб вдруг протянул руку и крепко сжал руку Андраша, ; вы спасли жизнь моей дочери. Да-да, это так, господин Аради. Я безмерно благодарен вам, и моя жена тоже. Вы правильно сделали, что приехали. Я хочу, чтобы вы чувствовали здесь себя, как дома.
; Но господин Якоб, я хотел сказать вам… я пианист, музыкант, я работал в ресторане и это… все, что я умею. Мне нужна работа, любая… может быть, вы поможете мне?
Якоб улыбнулся и сказал:
; И вы, конечно, готовы колоть дрова или кидать уголь вот этими руками.
Андраш впервые посмотрел на свои руки, как на чужие, и впервые почувствовал стыд  за то, что они не похожи на руки мужчины. И когда он вдруг услышал теплый, отеческий голос отца Терески, то растерялся. Якоб, точно так же, как Тереска, забрал его обе руки в свои, говоря:
; Я не ждал от вас другого ответа, Андраш… Послушайте меня, перед моими глазами проходят миллионы жизней и судеб, от простых крестьян до венценосных особ, императоров и полководцев, и знаете что? Я сделал такой вывод: каждый должен заниматься своим делом, только так можно построить сильное и счастливое государство. Пусть пекарь печет хлеб, а кочегар кидает уголь, пусть солдат воюет, а профессор занимается наукой, чтобы передать знания следующим поколениям. Вы, господин Аради, композитор и теперь еще ; муж, так что пишите музыку и делайте мою дочь счастливой. Это все, что от вас требуется.
Поздно вечером, закутавшись в одеяло, Тереза сидела в постели, взгляд ее черных глаз был устремлен за окно, туда, где в темноте мелькали, пропадая, большие звезды. За приоткрытой дверью звучал рояль, он плакал и стонал, вызывая непрошенные воспоминания и слезы. Андраш не ожидал увидеть ее такой, в родительском доме Тереска была веселой и бодрой, с тех пор, как они приехали сюда, пропал ее страх, так казалось Андрашу. Он привлек ее к себе и прижал, целуя прохладную щеку и висок.
; О чем ты думаешь?
; О Матеуше, от него так и нет письма. Я слушала твою музыку и вспоминала нас в Будапеште. Матеуша, его велосипед и как ты нес меня домой на руках, как мы сидели в кафе, гуляли в саду, ты помнишь?
; Как я могу забыть? … я не могу без тебя, Тереза. Ты должна помнить о том, что я сказал тебе тогда… я живу, пока ты у меня есть.
; Но это немного неправильно, ; прошептала Тереза, обнимая его, ; даже если со мной что-то случится, ты должен жить, ты не имеешь права уходить, слышишь? Ты должен жить и бороться за счастье.
; Это невозможно, ; сказал Андраш, целуя ее в ладони, ; для меня это невозможно. Я люблю тебя.
Тереска стала покрывать его лицо поцелуями.
; И я тебя люблю.
Шли недели за неделями, уже во всю хозяйничала зима. Дворовые постройки были по самую крышу завалены снегом. Здесь он был бело-голубым и пушистым, а какой лежал на улицах Будапешта, Тереска не знала ; вот уже полгода прошло с тех пор, как они покинули город. Жизнь в деревне была наполнена своими прелестями: уютом горящих поленьев в печке, заботой родителей, вкусными обедами, восхитительными пейзажами за высокими арочными окнами усадебного дома. Но ничто не могло заглушить в сердце Андраша и Терески горечь потери друзей и своего собственного дела.
Тереска, лишенная возможности писать для газеты, слонялась по комнате, с тоской глядя на свежие газеты и журналы. Андраш хмурился, замыкался в себе, ходил угрюмый и молчаливый. Не раз он признавался жене, что для него мучительно положение нахлебника в доме ее родителей, несмотря на то, что отношения с ними сложились невероятно теплые и по-родственному близкие.
Юлия, наконец, нашла единомышленника и часто беседовала с Андрашом о музыке, они играли на рояле в четыре руки, устраивая импровизированные концерты. Тогда гостиная наполнялась смехом, радостью, оживлялись даже уснувшие за годы отсутствия в этом доме Терески, комнатные цветы ; герани пышно зацвели на подоконниках, большая пальма в кадушке покрылась желтыми веточками, а декабрист распустил свои кроваво-алые остроконечные бутоны.
Утро начиналось по расписанию и сложившейся традиции: очистив дорожки от сугробов, Якоб и Андраш входили в маленький домик, вместе с собой впуская внутрь ледяной воздух, клубившийся паром. Стол, покрытый ажурной вязаной скатертью, был накрыт к завтраку: изящные чайные чашки с блюдцами, кофейник, сверкающий серебряным боком, стеклянная вазочка, полная вишневого варенья. Сегодняшнее утро ничем не отличалось от вчерашнего и позавчерашнего. Тереска подскочила к мужу и, схватив его замерзшие руки, стала отогревать их, пряча в широких рукавах своей кофты. Якоб с улыбкой посматривал на детей, бросая взгляды на свою жену, будто вспоминая то время, когда и она также встречала его  с мороза.
Сели завтракать, Тереска, забравшись коленками на стул, включила радио и стала нажимать кнопки, пытаясь поймать волну, но из-за мороза вместо новостей раздавался лишь треск. Она уже собиралась выключить радио, подчиняясь требованиям матери, и вернуться за стол, как вдруг услышала невероятное… Только она и Андраш, как в гипнозе, заворожено подошедший к ней поближе, знали, что произошло. Родителям история с отправленной Тереской в Вену симфонией Андраша не была знакома.
Ее передавали по радио.
Глядя на изумленные, пораженные и счастливые лица детей, Якоб и Юлия Журавка отставили в сторону чашки с горячим чаем и замерли, впитывая в себя музыку.
Играл настоящий симфонический оркестр. Скрипки, виолончель, духовые…, а над всем этим главенствовало фортепиано, ведущее в гармоничном хоре голосов музыкальных инструментов. Сильные звуки, похожие на человеческие голоса, рассказывали о человеческой жизни: о встречах, расставаниях, любви и смерти, о том, что жизнь ; это краткий миг, отпущенный человеку, но самое главное даже не это, а возможность жить, дышать, работать, любить; и все это отняли у человека какие-то страшные силы, настолько могучие, что кажется, справиться  с ними никто не в состоянии, но даже несмотря на эту кажущуюся безысходность, человек идет бороться за свободу; идет на смерть, ради тех, кого любит, кому желает добра, ради своих друзей и родных; смерть отступит, она неизбежно будет повержена, хотя и дорогой ценой.
Тереска обнимала Андраша, не в силах произнести не слова, он странно улыбался сквозь печаль в глазах и прятал лицо в ее пушистых волосах.
«Вы прослушали Героическую симфонию венгерского композитора Андраша Аради, посвященную всем борцам за независимость нашей страны, тем, кто сражается сейчас на передовой, кто своей жизнью приближает день победы над немецким рейхом… Германские войска в Польше отступают вдоль Вислы. Красная армия приближается к Венгрии…», ; сказал торжественный голос диктора.
Это был самый счастливый день в маленьком домике, занесенном снегом. А через неделю в окошко постучал почтальон. Он передал пухлый конверт, адресованный Андрашу. Тереска скакала вокруг, требуя немедленно его открыть и сообщить, что же там написано. Андраш распечатал конверт и достал из него массивную пачку бумаг, пробегая глазами, откладывал в сторону лист за листом, потом ошеломленно взглянул на Тереску.
; Это от господина Новака, он пишет, что получил от госпожи Аради партитуру Героической симфонии и взял на себя смелость без подписания контракта сделать концертную запись в исполнении Венского оркестра. Теперь он высылает контракт, просит внести коррективы и подписать. А еще здесь два чека… Гонорары за «Мрачное воскресенье» ; выписка со счета за прошедшие полгода, и за симфонию…, ;Андраш протянул бумагу жене, ; здесь просто огромная сумма.
; «Дорогой господин Аради, мы уверены, что Ваша гениальная музыка явится неоценимой поддержкой для всех австрийцев, венгров и жителей других оккупированных стран… Мы будем рады встрече с Вами, когда Вы решите вернуться в Вену… Венская опера ждет Вас в качестве композитора, директор уже сейчас готов подписать с Вами долгосрочный контракт, но мы надеемся, что Вы не забудете, что наша компания имела честь первой работать с Вами… с уважением, Ваш г-н Новак», ; Тереза села на стул и закрыла лицо руками, ее щеки пылали, а глаза стали влажными.
; Поздравляем… поздравляем, Андраш, ; Якоб и Юлия обнимали растерянного и счастливого Андраша, в то время, как Тереска вдруг отчаянно разревелась.

10

Вена, как и многие города Европы, подверглась бомбежкам. Самолеты американцев часами висели в небе, город горел. Рушились дома. Над городом стояло зарево. Все это было страшно и безумно.
Рука человека поднялась варварски и бессмысленно на красивейший город, чтобы изуродовать его. Неужели оттого, что Венская опера превратится в руины и будет сброшен с пьедестала памятник великому Моцарту, армия наци станет слабее? Разве Моцарт и Бетховен не принадлежат всему миру, не являются гением всего человечества? Собор святого Стефана, Шенбрунн, церковь святого Карла, шедевр барокко ; уничтожение их не является ли жестокой бессмысленностью?
Пока люди сидели в бомбоубежищах, на улицах рвались бомбы и горели дома, улицы были черными от дыма. А святой Стефан стоял. Легко, радостно и вдохновенно на скрипке играл Иоганн Штраус на своем каменном пьедестале в городском парке. Старик Брамс спокойно сидел в своем уютном каменном кресле. Вена выстояла, от Флоридсдорфа до Зиммеринга, от Венского леса до Лобау. Второго апреля прекратилась бомбежка. Стояла тревожная тишина. Наци пытались скрыть, что советские войска пересекли границу Австрии и быстро продвигались к Вене. Будапешт к этому времени был жестоко искалечен уличными боями, наци упорно цеплялись за каждый переулок этого города.
Фашизм был еще не побежден, но смертельно ранен. Венцы танцевали на улицах и в городских парках. Играли шарманки, звучали вальсы Штрауса и Легара. Среди развалин  пепла звучали «йодли» ; чудесные народные песни. По горам карабкались туристы, и в Венском лесу было полным-полно больших семей, расположившихся у обрыва над Дунаем, чтобы провести здесь воскресный день.
Ранним утром, когда солнце поднималось над Веной и проснувшиеся птицы своими песнями приветствовали рождение нового дня, черный автомобиль, сверкая боками, петлял по Рингштрассе, затем, выбравшись на пригородное шоссе, машина довольно долго ехала по направлению от города и остановилась возле чугунных тяжелых ворот у венского кладбища.
Поразительный памятник жертвам первой мировой войны, усыпанные живыми цветами могилы венских композиторов ; Моцарт, Бетховен, Шуберт, Брамс, Штраус. Небольшая поляна, поросшие травой холмики с деревянными крестами и жестяными табличками. Звонкий и одновременно мягкий голос зовет:
; Матеуш! Иди сюда!
На этот зов бежит маленький мальчик пяти лет. Он одет в коричневые замшевые штанишки, рыжую мягкую курточку и коричневые ботинки на толстой подошве. Мальчик так торопится к маме, что с головы его падает шапочка и ветер подхватывает его длинную черную челку. Мгновение, и он оказывается на руках у отца.
Андраш прижимает к себе сына и подходит к жене. Тереза опустилась на колени возле одного из холмиков и тихо сказала:
; Я нашла его…
Она плачет безутешно и горько, так что ее муж не может сдержать слез и поспешно вытирает глаза. На табличке, прикрепленной к кресту, написано: «Матеуш Чепик. Погиб в 1944».
Андраш прячет лицо в тепле притихшего малыша, крепко обнимавшего его за шею. Тереза гладит траву руками и молчит. Они очень долго искали своего друга, и до последнего не ожидали, что найдут его вот здесь. Каждую неделю Тереска ждала, что придет письмо, ждала его от друзей, ушедших на фронт, от родителей, от самого Матеуша, но шли годы, а никаких вестей не было. Лишь недавно, благодаря помощи от правительства, Андрашу удалось узнать судьбу друга. Специальный комитет сообщил в официальной бумаге, что разыскиваемый рядовой Матеуш Чепик погиб смертью храбрых, защищая Вену, и посмертно награжден медалью «За отвагу».
; Надо будет поставить хороший памятник, ; сказал Андраш, поднимая жену с земли, ; мы теперь знаем, где он. Мы будем часто к нему приезжать.
; Да… надо сообщить его родителям.
; Конечно. Пойдем, Тереза. ; Андраш повернулся и протянул руку сыну.
Мальчик сидел на коленках у холмика и гладил пальчиками василек, один единственный, выросший среди густой травы.
; Пойдем, Матеуш, у нас с мамой появились очень важные дела.
Они обернулись, уходя, и хранили молчание всю обратную дорогу до дома. Иногда Андраш взглядывал в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что его жена и сын чувствуют себя хорошо и что они в безопасности.
Через неделю семья Аради была в Венгрии. Миссия, которую им необходимо было исполнить, была непосильно тяжелой: они ехали к родителям Матеуша. А еще Тереза соскучилась по своим, и Андраш надеялся найти могилу господина Шабо и побывать у Илоны. Тяжелая предстояла поездка, но маленький Матеуш был отрадой для всех, переживавших горечь потери.
Квартира Терески была цела и невредима, даже ключ по привычке был найден ею на верхнем косяке. Покрытые слоем пыли столы, старинный диван, книжный шкаф, альбом с фотографиями ; вещи, которые помнили прикосновения пальцев юных друзей, тогда неразлучных… Все здесь навевало отчаянную грусть. Квартира Андраша была занята кем-то, новые хозяева были удивлены неожиданным появлением бывшего жильца, но без разговоров согласились отдать две картины, так и висевшие на стенах. Андраш нашел и папку консерваторского профессора, и фотографию своей мамы ; все эти драгоценные для него вещи сберегли нынешние хозяева.
Якоб и Юлия Журавка не выпускали из объятий внука, и ни за что не захотели с ним расставаться, выпросив, чтобы родители оставили его хотя бы на пару дней в деревне. И теперь Тереза и Андраш, словно очутившись в прошлом, бродили по Будапешту, как паломники, навещая памятные места. Уличное кафе работало, и кресла в нем были такие же точно ; плетеные, и кофе подавали, как и раньше. В саду птиц стало поменьше ; многие не пережили голода, серые журавли, однако, бродили по болотцу и низко взлетали над землей, перелетая с место на место. Мост над Дунаем был поврежден бомбами, и как остов скелета торчали из него железные прутья и проволока.
На кладбище без труда удалось найти могилу Илоны, и когда Андраш увидел ее, то невольно обернулся к Тереске. Поразительно…, но могила была ухожена. На ней лежал свежий букет цветов, так что Андрашу пришлось подвинуть его, чтобы положить рядом тот, что принес он.
Вечером над городом стояли звезды, воздух был теплый, прозрачный, словно вымытый дождем, на влажном тротуаре лежали обрывки газет и листьев. Андраш держал Тереску за руку, они шли по центральной улице Будапешта. Сколько раз он проделывал эту дорогу, от остановки трамвая до ресторана «Шабо», и вот опять… Сердце его стучало с перебоями, руки дрожали. Еще чуть-чуть, и они увидят то место… Что их ждет? Последнее, что видели они ; черный выгоревший провал в стене.
«Ресторан Шабо».
Вывеска была прежней. Огромные стекла-витрины блестели. На двери звякнул колокольчик, когда они вошли внутрь, ступая на ватных ногах. Остановившись посреди зала, они оглядывались, до конца не веря, что ресторан жив.
; Прошу вас, проходите, ; незнакомый официант настойчиво усадил их за столик и положил перед ними меню. ; Я подойду к вам через минуту, выбирайте, правда, ресторан не может похвастаться изобилием блюд, в Будапеште все еще  тяжело с продуктами.
; Подождите, прошу вас! ; Андраш с силой удержал руку молодого парня, немало удивившегося. ; Скажите, кто владелец ресторана?
; Как кто? Господин Шабо. Вы должны были видеть вывеску, название, оно никогда не менялось…
Что-то в лице этого мужчины заставило официанта извиниться и поспешно уйти за штору, потом в маленький коридорчик, потом постучаться в дверь кабинета…
; Господин Шабо, там в зале пара. Они спрашивали владельца. Когда я сказал о вас, то они выглядели, как громом пораженные.
Ласло выскочил в зал, отпихнув с дороги официанта.
; Андраш!!
В это невозможно было поверить, никому из них троих. И Ласло стискивал Андраша, а тот обнимал Ласло и оба они смеялись и плакали одновременно.
; Боже мой… Андраш… Господин Аради ; величайший из композиторов современности, в моем ресторане!
; Ласло! Мы думали, что ты погиб тогда ; мы были здесь, я и Тереза и Матеуш, мы видели пожар, мы искали тебя дома… 
; Значит, мы разминулись, ; улыбнулся теплой улыбкой Ласло, пожимая пальцы музыканта.
Он попросил официанта накрывать стол и заговорщицки подмигнул и что-то шепнул на ухо молодому парню. Через пять минут на столе был просто роскошный обед, а господин Шабо встряхнул бутылку из черного стекла:
; А? Проклятые наци не добрались до моего подвала! Таких вин не было и у Гунделя, нет и теперь ни у кого в Будапеште!
С громким хлопком открылась пробка и Ласло готов был разливать пенное вино по бокалам, но его остановила улыбка Андраша и  загадочные в своем счастье глаза Терезы.
; Ласло, нам нельзя, извини.
Глаза Ласло невольно скользнули по фигуре женщины, рука его замерла на миг, а потом он налил до краев два бокала и поднялся:
; Боже… боже… я поздравляю! Значит, маленький пианист?
Тереза рассмеялась:
; Маленький пианист у нас уже есть, надеемся, что это девочка.
У Ласло дрожала рука, но все же он осушил свой бокал до дна и уселся, подперев подбородок ладонями.
; Госпожа Тереза, вас не узнать. Я помню, какая вы были тогда, в ночь смерти Илоны. Я не мог поверить, что на первых полосах газет ваши смелые репортажи, тогда вы казались мне ребенком. Теперь вы такая красавица… Андраш, как вы? где вы? почему раньше не приходили?! Ты стал знаменитым, а ведь мы всегда в тебя верили!
Андраш покачал головой, сомневаясь, что так просто можно рассказать обо всем, что им пришлось пережить. И коротко ответил:
;  Мы живем в Австрии. Я работаю в Венской опере, сочиняю музыку, играю, ; он говорил об этом так, будто сбывшиеся мечты уже стали для него чем-то обыденным. ; А Тереза пишет, как и раньше.
; Новости, грабежи, убийства и политика? ; пошутил Ласло.
; Нет, что вы, господин Шабо, ; улыбнулась Тереза, ; этого хватит… Я пишу о культуре: выставки, концерты, открытие памятников после реставрации.
; Она нашла свою тему, ; добавил Андраш, улыбнувшись и с гордостью взглянув на свою жену, так, будто ее успехи волновали его гораздо больше, чем его собственные.
Ласло сделался друг печальным. Он умолк, глядя в бокал, как в его прозрачных стенках играют кроваво-алые блики.
; Господин Шабо, как ваши дела? ; Андраш дотронулся пальцами до его руки. ; Как вам удалось сохранить ресторан?
; Удалось, ведь это единственное,  ради чего я живу на свете… Но по сути он не мой теперь, мне не принадлежит: он в собственности банка, во время войны ресторан был полностью уничтожен, я взял огромные кредиты, чтобы его восстановить, но вот видишь, ; он махнул рукой туда, где раньше стоял рояль, ; рояля нет.
Ласло горько усмехнулся, вспоминая тот день, когда рояль был куплен, установлен, и Илона ; красавица Илона, касалась его черно-белых клавиш. А потом… появился Андраш и «Мрачное воскресенье», лишившее ресторан мира.
; Господин Шабо, ; Андраш вновь тронул его за рукав безупречного черного пиджака, ; в любом ресторане должен быть рояль.
Ласло поднял глаза и вытер мелькнувшие в них слезы. Тереза достала из сумочки толстый конверт и передала его в руки Андраша.
; Это гонорары за «Мрачное воскресенье». Мы не притрагивались к  этим деньгам, ; Андраш вложил конверт в руки Ласло, ; возьмите, они принадлежат ресторану. Ласло, ты помнишь, как сказал мне: «Теперь ты должен играть его каждый вечер и без авторского гонорара»? Ласло, пожалуйста. Ведь в каждом уважающем себя ресторане должна звучать музыка.
Ласло медленно поднял глаза и дотронулся пальцами до пухлого конверта, потом отдернул руки:
; Нет, Андраш, я не могу их взять, это твои деньги.
; Господин Шабо, не отказывайтесь, ; сказала Тереза, ; Андраш всегда помнил о вас, о том, что вы с госпожой Илоной сделали для него. Выкупите ресторан, ведь он ваш.
; Он  ; моя жизнь, ; пробормотал Ласло, и вдруг добавил, ; Андраш, а знаешь, я разгадал, о чем хотела сказать твоя мелодия. Она говорила о том, что даже самое мрачное воскресенье, самое страшное и длинное воскресенье, наполненное тенями и страхом, слезами и ужасом, когда-нибудь закончится, чтобы уступить место новой счастливой жизни.




конец