Март. Не зарастёт народная тропа...

               
                ***

    Сама по себе схема больничного круговорота проста и понятна. С утра пораньше занять очередь в регистратуре, купить бахилы, снять верхнюю одежду, сдать ее в гардероб, поздоровавшись с тучной угрюмой женщиной и поймав в ответ вылетевшее кашлем «Здрсте», отстоять очередь, ответить на вопросы и забрать документы. Пара пустяков.

    После этого ритуала большинство из нас отправляли на пост на второй этаж. Напротив третьей палаты в коридоре сформировался своеобразный пункт распределения: очередь рассыпалась по лавочкам вдоль стены в ожидании госпитализации. К моему приходу на месте уже сидели шесть женщин, и я села рядом с Альфией и Мариной, с которыми у нас был один врач. Женщины были в возрасте за сорок, у обеих были дети моего возраста. Марина много говорила и часто поправляла очки, Альфия больше молчала и нервно улыбалась. Я следила глазами за проходящими мимо врачами и никого из них не могла узнать. Попав сюда впервые несколько лет назад, я даже не думала, что вернусь, и память тщательно искоренила неприятные воспоминания.

    Через сорок минут нас начали подзывать на пост по три человека, и мы массово, под диктовку расписались, что да, согласна, да, ознакомлена, нет, не имею претензий. Никто не читал условия - не успевали. Нас вместе с Альфией и Мариной определили в третью палату.

    В палате уже лежали три бабушки. И если таких как нас с Алей и Мариной медсестры называли Маленькими, то трех наших соседок следовало бы назвать Большими. Вера Алексеевна, женщина со светлыми волосами, круглым добрым лицом и сеткой морщин вокруг глаз, единственная среди нас, кого уже прооперировали, лежала рядом с окном. Две другие женщины, Тамара и Надя, как и мы, ждали своего часа. Соседки оказались очень гостеприимны и поделились с нами, что по закрепившейся традиции нашего врача называют Папочкой. Папочка любил проводить обход со значительным опозданием и относиться к нам со снисхождением умудренного жизнью человека.

    Как только мы выбрали койки и познакомились с соседками, каждая палата стала островом, на котором практически невозможно добыть информацию об остальном мире и перехватить проплывающих мимо медсестер. Никто не знал, сколько может продлиться ожидание, будут ли оперировать сегодня или перекинут на следующий день. Медсестры не отвечали на вопросы, а врачей не было видно на горизонте, поэтому нам оставалось только ждать. И мы ждали.

    На этом этаже было около двенадцати палат, в большинство из которых двери были почти постоянно закрыты. Кроме нашей, третьей, и второй. И, несмотря на то, что две этих палаты объединяли постоянно открытые двери, было то, что совершенно их различало – настроения. Во второй палате лежали, по меньшей мере, семь человек, кишечные лежали вместе с такими, как мы. Напротив двери, боком, в коляске сидела женщина с отсутствующим взглядом. Проходя мимо этой палаты, я всегда задерживала дыхание и отводила взгляд.

                ***

    Спустя четыре часа за нами неожиданно пришли и, как ни странно, забрали нас вдвоем с Альфией. Когда мы поднимались на лифте вместе с медсестрой, я не чувствовала ничего, кроме наползающего дежавю. Аля обняла руками плечи, её неожиданно остекленевшие глаза заблестели. Я дотронулась до её руки и, слегка сжав за локоть, тихо сказала, что всё непременно пройдет хорошо. Она встретила мой взгляд и виновато улыбнулась. Мне вспомнился диалог из фильма:
— Скажу честно, вас хотят отправить на электрический стул.
— Понятно.
— И вы совсем не волнуетесь?
— А это поможет?

    Из лифта нас вывели в длинный коридор, по обеим сторонам которого тянулись операционные, переодели в чудную одежду, в которой я почувствовала себя душевнобольной, и посадили в коридоре у двери рядом с еще одной женщиной, её глаза тоже блестели. Спустя пятнадцать минут её забрали. Потом Альфию. Привели еще две женщины, одна из них, Ира, тоже была Маленькая. Её завели в операционную. Конвейер работал исправно и точно… Прошло ещё полчаса. Наконец вывели Алю и следом пригласили меня.

    В операционной было несколько медсестер и Папочка. В его присутствии я ощущала постоянный дискомфорт, будто меня вот-вот должны за что-то отчитать. Разворачивая простынь, в которую было завернуто моё тело, я с тоской вспоминала предыдущего врача. Его простое лицо и шутливый тон, когда он привязывал меня за руки к операционному столу.

    Местный наркоз имеет ряд преимуществ по сравнению с общим, но ощущения разрезаемой плоти, продеваемой иголки, туго протаскиваемой сквозь тебя нитки, похожей на леску, или неожиданно повисшая мёртвая тишина, к сожалению, к таковым не относятся. Пахло стоматологическим кабинетом, звенели инструменты, на стене играли тени, на которые было страшно смотреть.

    После операций нас снова выводили в тот же коридор и оставляли ждать предварительных результатов. Места на лавке не было, и меня посадили на стул так, что я видела лица женщин, снова затихших в ожидании. Алю уже увели обратно в отделение, и теперь здесь сидели лишь та женщина, с которой мы вместе ждали, Ира и еще одна, незнакомая мне бабушка. Ожидание – это всё, что тебе иногда остается. Тоже бессмысленное и, правда что, беспощадное. Медсестры сновали туда-сюда, на нас никто не обращал внимания. Время шло. Вдруг Иру позвали в кабинет. Через пару минут она вернулась, её лицо было абсолютно серым. Женщина рядом с Ирой забеспокоилась. Из операционной вывели девочку шестнадцати лет, она храбрилась и отказывалась сесть. Смотреть на них больше не было сил, я отвернулась и закрыла глаза.

    Анестезия отпускала медленно, боль нарастала постепенно, но неожиданно её характер изменился, и шов завибрировал. С лавочки не доносилось ни звука, только я ерзала, пытаясь отодвинуть простынь от тела как можно дальше. 

    Скоро всех подняли и повели в отделение. Я обернулась и увидела, что Ира сидит совершенно одна, с опущенной головой, её губы бесшумно двигаются. Она молилась. Нас загрузили в лифт, двери закрылись, медсестра повернулась к нам и сказала:
- Ну вот, всё хорошо, а вы боялись!
На что девочка вскинула голову и бойко ответила:
- А кто здесь боялся?!

    В лифте повисла тишина, мои зубы сжались.
               
                ***

    День сменился вечером. Марину в этот день не взяли, и она ушла домой. В палате нас осталось пятеро. Вера читала Коэльо, которого ей притащил зять, Аля - желтую прессу, а я не могла сосредоточиться, поэтому убрала том Хемингуэя в сумку до лучших времен: боль заглушала мысли, а обезболивающего таким, как я, не полагалось. Надежда и Тамара суетились, так как оперировались на будущий день. Надя вызванивала мужа:
- Нет! Принеси мне бинты сегодня? Что? Нет! В девять часов они закроют дверь, а мне бинты нужны завтра с утра! Вдруг ты не успеешь? Что? Длиной пять метров. Пять метров, говорю!
    На этих словах Тамара охнула:
- Как? Разве пять метров? А у меня три…
- Медсёстры сказали пять.
- Что же мне делать? О-ох, нехорошо получилось.
    Вера Алексеевна посмотрела поверх очков на Тамару и, улыбаясь, заявила:
- Да у тебя же ножки-то коротенькие, куда тебе пять метров-то? С ног до головы тебя замотать хватит!
   
    Мы рассмеялись, это была беззлобная шутка. Тамара выглядела так, что над ней не смог бы зло пошутить даже тот, кто захотел бы: короткостриженая седоволосая бабушка совсем небольшого роста с мечтательными, голубыми глазами. В отделении она ходила в тапочках и халате поверх легкой пижамы с коротковатыми штанами, Лао-Цзы во плоти! Она очень мало разговаривала, но всегда нас слушала. Когда в очередной раз в ожидании Папочки мы что-то увлеченно рассказывали и смеялись, она смотрела за наши спины и улыбалась. Марина спросила её, всё ли хорошо, на что Тамара, улыбаясь еще светлее, тихо ответила:
- Да, всё хорошо, я слушаю всех вас!
   
    Длина бинтов не давала ей покоя, и она вышла из палаты к медсестрам. Дверь закрылась, мы затихли. Надя покачала головой и сказала:
- Вот это женщина!
    Мы повернулись к ней, и она добавила:
- Она детдомовская. Две недели назад ей удалили поджелудочную, через месяц – операция на глазах. Да и сейчас ей обе груди удалят… А всё беспокойство, что она нам показала, связано с длиной бинтов и тем, что в операционную её нагишом под простынёй повезут! Откуда только в людях столько силы берется?
    Надя ещё раз поражённо покачала головой и встала с кровати.


                ***

    Прошло больше недели. Всех женщин в нашей палате прооперировали. Несколько дней, как меня, Алю и Марину отпустили домой, и теперь мы ежедневно приходили на осмотр и перевязку и ждали врача в нашей третьей палате. Ждать приходилось по три-четыре часа, но время пролетало быстро. Нам нравилось навещать женщин, а они каждое утро ждали нашего прихода с нетерпением. Из нашей палаты всегда раздавался звонкий смех и медсестры ворчали, что эдак у нас все швы разойдутся.

    На десятый день нас троих выписали. Папочка намекнул, что хорошо бы прийти к нему в частный кабинет на лечение, холодно попрощался и ушёл. Марина посмотрела ему вслед, вздохнула и сказала:
- К его кабинету не зарастёт народная тропа.

    Нам сняли швы, и мы вернулись в палату. Обнялись с теми, кто остаётся, и пожелали друг другу здоровья. Каждая из трёх Больших женщин напоследок дала мне напутствие:
- Больше сюда не возвращайся!
- Выходи замуж!
- Рожай!

    Я рассмеялась и обняла Алю и Марину.

    Спустившись на первый этаж, забрала верхнюю одежду, ласково попрощалась с мужеподобной работницей гардероба, вышла и закрыла дверь. Я осознала, что мне будет не хватать этих женщин, этой силы, которая приходит внезапно и уходит неизвестно куда.  Обернувшись назад, я увидела, что в регистратуру снова стоит длинная очередь.

    Редкий мартовский снег спускался на землю, как пух.
 
22.03.16