Под его окном

     Дом был стар. Морщины-трещины могли бы рассказать людям немало интересных историй о мужчинах и женщинах, живших в его сумрачных комнатах с высокими потолками и узкими окнами. У работников коммунального отдела все как-то не доходили руки, чтобы подкрасить, приодеть старый дом – он стоял в глубине двора и сразу же бросался в глаза и не портил праздничного вида обновленной шумной улицы.

     За многие годы своей жизни старик сдружился с окружающими его деревьями. Они плотной зеленой стеной отделяли его от вечной уличной суеты. И шум автомобиля, и звонки трамваев долетали в этот конец двора приглушенными и мелодичными. А в теплые солнечные дни в высокой траве здесь деловито жужжали шмели, и медницы-бабочки шаловливо раскачивались на упругих листьях одуванчика.

     Люди любили свой двор. Уходя утром на работу, они с радостью замечали, как шепчутся деревья и как ласково касаются их ног одуванчик и мята. И трудный день казался легче.

     В один из майских дней жители дома узнали неожиданную новость. Первой ее принесла маленькая Оленька:
     - Смотрите, смотрите, какая красивая…

     Восхищенная Оленька, замерев, стояла около невысокого деревца. Раньше никто не обращал внимания на куст, что робко, прижавшись к стене старого дома, несмело протягивал к солнцу свои слабые ветки. И вдруг за одну ночь деревце преобразилось. Оно уже не пыталось спрятаться от посторонних глаз. Чудесная северная красавица-черемуха, вся покрытая распускающимися белыми кистями, смело радовалась своему преображению.

     Уходя из дома, люди теперь улыбались черемухе. Так было и в это утро. Еще не поняв, в чем дело, люди почувствовали, что во дворе произошло какое-то изменение. Черемуха исчезла. В примятой  траве сиротливо притаился тонкий пенек. Несколько оранжево-красных щепок лежало рядом. Небрежно обломанная ветка с уже увядающими кистями источала горький аромат грусти и осени.

     Сосед, моложавый мужчина, подошел к невеселой группе людей:
     - Вот срубил, мешала у окна…

     Ему никто ничего не ответил. Он жил здесь уже несколько лет – и не посадил ни одного деревца, не вскопал ни одной грядки. Зато часто и охотно говорил о том, что украшается жизнь, о долге человека перед другими.

     Однажды жители решили подновить свой дом собственными силами. Оказалось, что не так уж велика сумма, которую даст каждая семья – и дом оденется в белоснежное платье. Деньги собрали в тот же вечер. Все принесли… кроме одного, того же человека.

     И никто уже не удивился. Ведь ему обещали новую квартиру. Зачем ему старый дом?

     Зачем такому человеку то, что могут починить без него  другие, зачем беречь то, что сделал не он!

     Встречаются такие. Мне недавно встретились они в электропоезде Москва-Ярославль.

     Осталась позади предотъездная суета.  Вагон успокаивался, устраивался на вечерний дремотный путь. И только в одном «купе» все еще царил вокзальный беспорядок, кошелки и узлы загромождали весь проход, и женщина с соседом-стариком с трудом нашли место, куда бы поставить ноги.

     Крепкая моложавая женщина, севшая напротив них, видимо, заметила выжидающие взгляды соседей и заявила категорически:
     - Вещи наверх поднимать не будем – у нас мужчин нет.

     Да, ехавшее семейство было целиком женское. Вещами распоряжалась бабушка, правда, на редкость молодая и энергичная. Дочь ее, неряшливо одетая, занималась с полуторагодовалым ребенком.

     Все началось с обычной «оказии». Девочку потребовалось вынести. Бабушка благодушно махнула рукой – пусть здесь, зачем возиться. На кожаной обивке сиденья расплылась лужица.

     Потом девочка захотела есть. Из неопрятных баулов появились сливы и абрикосы. С  царственным спокойствием смотрели обе женщины, как из рук ребенка падали недоеденные фрукты, маленькие ножки топтали их на полу, девочка бегала по вагону, хорошенькая и веселая, оставляя за собой грязные следы, объедки. Грязь росла у этих кресел с невероятной быстротой – бумажки, пролитое молоко.
Было противно сидеть в такой грязи. Женщина, вздохнув негромко: «Двое одного ребенка накормить чисто не могут», - перебралась на другое место. Вслед за ней старик,  брезгливо переступив обширное грязное пятно, ушел в конец вагона.

     Глядя ему вслед, старшая из женщин громко не проговорила, пропела:
     -  А у нас в доме чистота, уют. Переставила я все в первой комнате.

     Дочь с готовностью подхватила песню:
     - Сервант с диван-кроватью поменяла местами! Телевизор в ту комнату перенесла! И  шифоньер передвинула к окну!

     Может быть, там, дома, у них пылинка не сядет на полированную дверцу серванта, может быть, звенят на ветру снежно-крахмальные занавески. Там – свое, а здесь – общий, для них, значит, чужой вагон  электрички.  Здесь можно пакостить, здесь уберут.

     Семейство вышло из вагона в Ростове, на прощание сообщив из зала, что у дочери муж – инженер-строитель. На полу осталось грязное, противное пятно, как будто здесь валялась свинья.

     Эти следы уберут, уберут мокрой тряпкой и веником. А вот как убрать те следы,  что  за лето проложили торные тропинки по газонам сквера на улице Чайковского!

     Сквер очень чистый. Каждое утро здесь хозяйничает маленькая женщина: чистит дорожки, пропалывает цветочные бордюры, рыхлит землю. Особенно ей было трудно весной. Сколько раз подсаживала она флоксы у скамьи, что почти напротив памятника Чайковскому. Но на следующее утро цветы засыхали в утоптанной земле, никли зеленые побеги. Потому что здесь экономят 2-3 секунды ленивые и злые люди. Им не хочется сделать маленький обход по асфальтированной дорожке, они не видят, не хотят видеть, что топчут труд человека, портят красоту нашего города.
Портят красоту, портят жизнь.  И другим, и себе. Мне вспоминается один случай, с которым я столкнулась во время командировки.

     Маленькая деревушка на большой дороге. Чуть не в каждом доме мотоцикл, мебель – как в городе, газеты и журналы пачками разносит почтальон по домам. А читают эти  газеты вечером при неуверенном свете керосиновых ламп. И могло бы здесь засиять жар-птицей наше привычное  чудо – электричество. Лампочки уже давно висят в избах. Всего в нескольких сотнях метров от деревни проходит линия электропередачи. Но чтобы подойти к деревне, электричеству нужна лесная дорога-просека. Электрики  попросили колхозников помочь им, очистить от деревьев неширокую полосу.

     В воскресенье на скамейке под березой посреди деревни стали собираться добровольцы. С самого утра под березой сидела одна женщина. Она была из соседней деревни и, подоив коров на ферме, поджидала здесь, когда соберутся лесорубы. Потом пришел старик, сел на траву, опершись спиной о ствол березы. У ближайшего дома молодой парень копался в мотоцикле, не теряя времени даром в ожидании. Подошли еще двое-трое. Покурили у березы. Кто-то сказал, что он как-нибудь и без электричества доживет свой век. Кто-то обиделся, что сосед вместо воскресника на рыбалку уехал, а другой на базар подался. Что же, выходит за них деревья валить.

     Покурили мужики. Поворчали женщины. Пусто стало под березой. Ушли все на свои огороды, на свои сенокосы, так не первый раз собирались. Солнце сияло, и тускло поблескивали в избах мертвые  лампочки. Когда-то теперь в них вспыхнет свет?

     Удивительно, но именно так люди сами себя лишили света. А тот, срубивший черемуху под своим окном?  У него светлее стало в комнате?  Но дерево росло под ЕГО окном. А он привык считать  своим все, что попадало в поле его серенькой жизни и чем он, общим, как человек среди равных, привык пользоваться. И пользовался на всю катушку, после нас – хоть потоп!

     Как унизительны. Как постыдны такие мысли для человека. Но ведь самодовольным неряхам-ростовчанкам не запретишь пользоваться нашими поездами. Не поставишь у каждого газона милиционера. Не объяснишь убившему красоту, что иной раз цветущее дерево дает людям куда больше радости, чем весь он со своим пухлым портфелем. Такого, наверное, уже не переделаешь. Такой не поймет, каким ярким сиянием были озарены 15 секунд жизни четырех машинистов, о подвиге которых недавно читали  мы в центральных газетах.

     Но если в твою душу, читатель, в какой-то злой день незаметно заползет мысль, коварно смещающая понятия «мое» и «наше», безжалостно изгони ее, горячо осудив сердцем, убей разумом. Иначе она ограбит тебя. Вспомни, как лишили себя света жители маленькой деревушки.
 
     Юность, 18 сентября 1965 г.

     Фото Л. Ватлиной