Забытое море. Глава 2. Восьмёрка

  Приходится начинать описание подобных личностей именно с лирических отступлений и романтических описаний. В этом, наверное, все авторы немного похожи. Описание героя, к которому так долго шёл мой путь, пожалуй, имеет смысл начать с моря. Колыбелью человечества является отнюдь не космос. Так уж вышло, что мысли, которые нам очень долго внушают – становятся аксиомой. Море. Океан. Бескрайняя масса живого существа. Со своим характером, со своими перепадами настроений и огромным влиянием на человечество в целом. И, наверное, нет профессии более близкой к этому сложно устроенному миру, чем рыбак.


Вот и парню семнадцати лет приходили подобные мысли. Критт мог подолгу сидеть у моря и ждать следующего выхода в море с отцом. Один мудрый человек сказал такую вещь: «Человек, который был в море, навсегда останется человеком, который был в море».  И такая фраза повисла бы обычным пафосным изречением, которое со временем бы набрало определенную популярность. Но всё это не касалось паренька, который уже десять лет занимается промыслом со своим отцом и помнит каждый мыс и каждый подводный камень на выходе от причала. Он и в темноте мог вывести судно в море. По одним только приметам он понимал, когда пора вытягивать сеть, чтобы ее не оторвало волнением, а когда имеет смысл задержаться и дождаться косяка. Свежий морской воздух и частые шторма в их регионе сделали его взрослее своих сверстников.
Профессии появляются, профессии становятся старыми. Каждая профессия имеет свой возраст. И в  то время как одноклассники Критта выпускались из школы готовыми финансистами, экономистами и специалистами по недвижимости и уезжали в крупные города, Критт сидел часами на палубе, зачищал снасть и проверял лебедки и размышлял о своем будущем. Мысли были самые разные. Он еще не достиг того возраста, когда ты всё просчитываешь на несколько лет вперед и придерживаешься своего личного грандиозного плана по покорению взрослой жизни. Но в, то, же время, он понимал, что выбор теперь только за ним. Отец, конечно, был еще силен и вполне управился бы какое-то время один в этом тяжелом ремесле, к тому же желающих получить не пыльную работу в их городке было много. Говоря о не пыльной работе, имеется ввиду та работа, от которой не стоит так много пыли, как от переворачивания огромного количества макулатуры на столе в конторе или же при заготовке сена (интересно считал кто-нибудь массу пыли в обоих случаях?).  Но не только чистый воздух привлекал Критта. Было в океане что-то такое, о чем понимаешь, только побывав там.  Вообще, как бы человечество не старалось делать вид, что всё обо всём знает, всегда найдутся какие-то вопросы, которые почему-то повисают в воздухе. Они как рыба, которая зацепилась только жабрами за сеть и вот-вот соскочит, если конечно не использовать подсак или не замедлить движения лебедки. И также как и рыба – чем больше действий мы над ними будем совершать, тем больше вероятность их упустить.  Такая же история и с морем. Еще из школьной программы географии у Критта таилось множество вопросов в голове, на которые наука так и не нашлась, что ответить. Учительница географии была далека от Жака Ифа Кусто и Жюля Верна, поэтому давала неоднозначные ответы или же попросту посылала в библиотеку. И всякий раз, когда Критт пытался ей объяснить, что по данному вопросу в библиотеке он ничего не нашёл, учительница также находилась что ответить (такие уж они пройдохи, эти учителя): «А почему бы тебе самому не проверить?»
Но подобные жизнеописания и рассуждения не сделали бы судьбу парня, любящего своё дело, необычной. До этого времени мы касались обычных проблем, обычных юных душ, которых вокруг огромное количество и ко многим (что примечательно) не так сложно было бы добраться и записывать с их слов их историю жизни. Более того, я сэкономил бы кучу времени и сил, связываясь именно с такими людьми. Чем они плохи?  Да впрочем, ничем. Это такие же люди, как и мы с тобой, и читать про их становление в жизни нам было бы возможно даже ближе.  Но с такими людьми ты можешь пообщаться сам, а здесь я за тебя сделал всю сложную работу. Практически посадил перед тобой некую редкость, разговорил ее, а  тебе, мой друг остается только прислушиваться, подключать фантазию и стараться не упустить нить повествования. Ну и пользоваться закладками, ты уж извини.


Вернемся. Вернемся к морю. Мой герой очень часто прерывался во время рассказа, и я терпеливо ждал. Ждал, когда он своими серыми глазами уцепится за воспоминание, подтянет его к себе и выложит его в ту комнату, где мы с ним сидели.

Таким образом, проводя в вышеупомянутых раздумьях, и жил наш главный герой. Семнадцатилетний, мало примечательный, темноволосый парень.  Выжженные ярко синие глаза всматривались вдаль уже с опытом морских походов за плечами, обгоревшие руки и выцветшая кофта с капюшоном, по сути, составляли портрет Критта.  Стром – отец Критта, отличался ярко рыжей бородой и открытым нравом. Но не стоит себе представлять его как обычного портового выпивоху с огромным багажом небылиц. Наоборот, Стром был не особо разговорчив,  но в помощи никогда не отказывал. В городке у моря сложно быть человеком, окруженным какой-то тайной, поэтому все друг про друга всё знали и об отце Критта отзывались с почтением и теплом. Поэтому мальчику еще с детства перепадало это доброе отношение людей, даже в сложные времена.  Но тут важно отметить, что про парня нельзя было сказать: «Это Критт. Да посмотрите на него – весь в отца». И данное высказывание нельзя было использовать отнюдь не из-за того, что Критт не был отзывчив, добр или милосерден. Просто поколение даже с периодичностью в пять лет всегда будет отличаться от своих предшественников, с этим просто многие не могут смириться, а следовало бы. Более того, Критт отличался и от своих сверстников, не только трудностью выбора профессии, но  и внутренне. В нём всегда сочетались великие исследователи, рыцари времен Айвенго и выдающиеся герои мировых войн. Такие зарисовки характера были присущи ему из-за чрезмерного любопытства именно к настоящему миру и какой-то простой и добродушной искренности. В то время как прогресс и урбанизация поглощали всю молодежь без исключения, Критт старался найти ответы именно в первобытных вещах, таких как море.


Не имеет смысла даже упоминать сколько морских книг он прочел, от старика Хэма до Переса-Реверте, от Жюля Верна до Жоржа Блона.  И всякий раз после прочтения и выхода в море с отцом, океан оставлял за собой последнее слово, всё равно не открывал все тайны.  Но это никогда и не останавливало мальчика еще в раннем возрасте. Когда отец объяснял ему различия между облаками, мальчик находил еще несколько форм облаков, которым ученые не дали названия. Когда, в двенадцать лет Стром сидел с ним по ночам над навигационными картами, мальчик всё равно отыскивал необъяснимые глубины и пробелы в картах и его искренне удивлял тот факт, что гидрографические суда не делали съемку уже более пятнадцати лет? Неужели можно довольствоваться известными несколькими метрами (которых хватало для осадки судна) и не любопытствовать о том, что же глубже? Изучив рельеф  океанов, Критт помечал интересующие его места,  изучив навигацию, он делал пометки карандашом на карте, чтобы по несколько раз покружить над этим местом с эхолотом и удостовериться. Суеверия не сильно тревожили его, потому как он твердо считал, что человек просто не успел охватить все сферы и океан был предоставлен самому себе.


Ветер не так сильно свистел в ту ночь. Шла середина лета, и океан обычно в эту пору давал простым смертным из кожи и плоти существовать спокойно.  Солнце также еще не вступило в свои полные и безоговорочные права, поэтому покров живых существ за день не успел нагреться, как следует. Критт допивал вторую чашку чая над рассказом очередного своего кумира, и как это часто бывает у настоящих любителей книг, пара капель чая всё равно упала на страницы.  Выполнив все обычные ритуалы перед сном, он отправился спать и набираться сил. Старина Шаффорд на рынке рассказал о  точке на карте, куда по его словам не забредали косяки рыб уже много лет, но сейчас снова проявилась «рыболовецкая активность». Это сочетание слов он придумал сам и чрезвычайно гордился этим, вообще сам Шаффорд был похож на что-то, что достали с большой глубины. Словам таких людей не стоит доверять, подумаешь ты. Но как я уже упоминал, в небольшом городке у моря сложно что-то скрыть, а старик пользовался большим почётом среди рыбаков. И если уж он говорил про какое-то явление в море, то если не сам там побывал, то уж точно пытал как детектор лжи очевидца до последнего пота. А поскольку «рыболовецкая активность» не проявлялась у Критта с отцом уже неделю, то попробовать стоило. Весь день они провели за сбором снастей, приводили в порядок лебедку, даже ныряли под днище корабля, чтобы очистить винты. Продуктивность здешних морей славилась своим извращенным плодородием: начиная от мидий на якорных канатах и заканчивая целыми зарослями на винтах даже самых крупных судов (это при условиях полного отсутствия  «рыболовецкой активности»).
Засыпая, как и всякий ответственный моряк, Критт перечислял в голове все проведенные работы и уже предвкушал свежий ветер, чешую на одежде и улыбающееся, обветренное лицо отца.  И если мы с тобой засыпаем примерно на сорок седьмой овце, то Критт уснул на восьмой выдающейся глубине напротив мыса Шелеста.


Проснувшись с первым стоном самой крикливой чайки, которая сидела практически напротив его окна, Критт быстро одевшись, сбежал по лестнице вниз, где уже сидел отец с крепким кофе в одной руке и карандашом в другой. Его вязанная неизменная шапка уже крепко сидела на его голове, а рукава свитера были закатаны до локтей.


Критт собрал с собой сумку с бутербродами и термос с крепким местным чаем и вспомнил, что что-то забыл. И это была не та тревога, которую испытываешь, выходя из дома и по семь раз проверяя ключи в кармане. В этой тревоге звучало гораздо больше важности. Отсутствовало что-то, что всегда с тобой. Какой-то предмет, который для тебя и есть «дом в кармане» или «привет из прошлого», или же просто осколок чего-то теплого и важного. Но, как и бывает с подобными мыслями, она также быстро выскочила из головы, дожидаясь другого более подходящего и уязвимого момента. Поэтому, заняв голову более важными заботами, Критт спрыгнул с крыльца отчего дома и впереди отца зашагал к их неизменному спутнику в подобных вылазках.

Судно покачивалось мирно на волнах и после вчерашних приготовлений выглядело как девушка собирающаяся на третье свидание (до первого конечно уже было далековато, но и не так плохо как могло быть). Каждый малый прыжок корпуса на волне давал новую маленькую волну, которая докатывалась чуть дальше остальных, являясь будто парадной дорожкой к большому путешествию. Погода и обстоятельства давали немало надежд если уж не на крупный улов (забудем на время терминологии старика Шаффорда), то уж точно на приятную прогулку по волнам старинного друга – океана.


Сейнер «Шемиз», который отец приобрел еще, когда Критту было три года, отлично держался на больших волнах, новая лебедка, которую отец переделал из строительной, хорошо слушалась рычагов, сети и сам невод были в отличном состоянии. Также как солдат следит за своим ружьем, так и Критт с отцом относились к своему орудию. Батареи были заряжены, вещи собраны. Отец по своему обычаю ушел на нос корабля. В этот момент Стром оставался наедине со своим грозным товарищем. Он разговаривал с НИМ. В такие моменты он становился как-будто ближе к каждой волне и даже капле, которые летели от мелких брызг у пирса. Критт никогда не прерывал его диалога и занимался проверкой навигации и электроприборов.  Суеверие или поклонение? Не думаю, что Строма в такие моменты беспокоили такие вопросы, он слишком хорошо понимал мощь океана и уважал ее. В морском деле огромное количество традиций, обрядов и суеверий. Тут уже каждый выбирает свое. У Критта повелась своя традиция  - он завязывал узел «восьмерку» на конце швартовочного каната всякий раз, когда они с отцом отходили от берега. Символ данного обряда нет смысла объяснять, он  и так понятен каждому. Все всегда хотят вернуться живыми домой…