Адам и Ева. Яблочный пирог

Он проснулся от тошноты, от душащей, разрывающей грудь ярости, от побелевших, сжатых в кулак пальцев, от скрежета челюстей, от нехватки воздуха, как после удара в солнечное сплетение. Проснулся, вскочил, и чуть не упал, упершись в стену руками. Перед глазами плыла ночь в тихой спальне, колыхавшая занавеску весенними влажными звездами. Стряхивая с себя обрывки сна, он опустился на постель и вдохнул, подняв глаза к потолку.

Нитка сна таяла в воздухе, но Адам, ухватил ее пальцами и потянул на себя. Вот он, вот Лил – они недавно женаты, они счастливы, рядом с ней он чувствует жизнь ярче, сочнее, он готов забросить ее за спину и взлететь: «Смотри, как прекрасен мир, любимая!». Лил невероятна, впечатляюща, вдохновляюща, и она – его жена. Разве не он самый счастливый? Но…

Когда?
Как?
Зачем?

Ссора, одна, другая, скандалы. Он виноват. Что-то не увидел, не заметил. Пропустил. Лучше не домой. Лучше работать. Впрягся как вол. Проект за проектом. И везде он. Смотри с самого верхнего этажа самой высокой башни города. Ты это построил. И что? Можешь жить прямо здесь.

Женщины. Одна, другая, сто двадцать восьмая. Эмоции. Чувства. Такие разные. Такие одинаковые. Вкус… Почти не чувствуется. Что-то ушло. Пить? Работать? Какая разница в чем забываться, куда бежать? Развод. Пустота. Тишина, вытягивающая остатки души.

Душа… Храм. Стоишь под куполом, и тебе мягко. Как в детстве. Смотришь вверх, и не видишь фресок. Небо видишь. Улыбаешься. А вокруг на молящихся и крестящихся с икон взирают строгие святые, кто с жалостью, кто с грустью, кто с укором. И опять тихо. Как глухому на концерте. Наверное, тоже нужно о чем-то попросить…

А потом он стал строить детские площадки в парках и скверах. Партнеры пальцем у виска крутят. Что за благотворительность такая – инкогнито? А впрочем –твои деньги, делай что хочешь. Рядом с одной такой, он и увидел ее, почти споткнувшись. Сначала мимо прошел, скользнув по ней взглядом. И тут, будто в спину толкнул кто-то. Она сидела и что-то писала в крошечный блокнотик.
Он упал в нее, как в теплое молоко.
Через год, он сидел в том же парке, и боялся пошевелиться, держа на руках сына.
Ивка… С тобой тепло, спокойно, уютно. Переступая порог, под запах из кухни, Эд начинал зевать. Не потому, что скучно, а потому, что можно. Ее любовь была другой. Не такой, как он привык. Тонкими мерцающими струйками, она стекала по коже, ныряя под ребра, раскручиваясь в груди светящейся спиралью, разносясь по всему телу. Звеня в горле, ладонях, ступнях. Она не жгла, не швыряла, она принимала его в себя, сливалась, проскальзывая под сердце, бережно держа его в ладошках.
И от этого… становилось… не по себе.

Иногда наблюдая за ней, он вдруг думал, что не знает ее совсем. Всегда молчаливая, даже отстраненная, играя с детьми в саду, она начинала походить на рысь, выведшую котят на поляну в солнечный день. Что-то дикое сплеталось вокруг них куполом. Нет, с ним, она была все такой же нежной, но… что-то вдруг стало не так. Ведь теперь, она – мать его детей.

Все сложилось. И дом, и семья – Ивка и дети, и бизнес. Он все так же строил по городу детские площадки. Отъевшийся и зализавший раны зверь, таскал его на полигон и в спортзал, в кругу его зрения снова появились женщины, пока он снова не встретил Лил.

Лил опаляла. Ныряя в нее, Эд выскакивал, как из проруби, и потом носился двое суток. В ней было что-то такое, недоступное его пониманию. Каждый раз, он зарекался видеться с ней, и каждый раз, снова где-то встречал ее.

Картинки сна и реальности смешивались, вытаскивая на поверхность сознания острые, как лезвие ощущения, складывающиеся в мысли. Зверь внутри щерился.
- Неужели она все еще интересна тебе, эта скучная ботаничка, она же холодная и сухая, как вчерашняя треска? – вспомнил он недавние слова Лил и взгляд ее собеседника.
- Это не так, ее теплое звучание… - пронеслось воспоминание.
Теплое звучание… Чье? Ивки?

И как кадры разорванного черно-белого кино - два огромных пепельных крыла, накрывших его Ивку. Следы его рук и губ остаются мерцающими ультрамариновыми пятнами на ее вздрагивающем теле. Светящийся золотистый клубочек вокруг нее сматывается на тонкое веретено в его груди.

Тошнота снова подступила к горлу. Зверь взвился и заметался, как ужаленный.
Ева! Нет! Как ты могла? Как я пропустил?
Сон слетел. Эд обернулся. Ее не было в постели. Он только что это заметил.
Шатаясь, он вышел из спальни и услышал тихий разговор в кухне.

- Ты так и не чувствуешь людей. Ты стараешься их оберегать, жалеешь, как слепых котят, оставшихся без матери. Не доверяешь. Думаешь, что вымрут? – спросил мужской голос с насмешкой.
- Им нужен свет – ответил другой мужской голос – они блуждают впотьмах.
- Ой, у тебя во что в человеке не ткни, всюду тьма, всюду грех. Они и без нас прекрасно делят мир на добро и зло, на свет и тьму, чтобы ориентироваться в мимолетном мгновении пространства их жизни. Они определяют ее словом, дают имена и названия, договариваются считать это одним, а то - другим. Они стройными рядами загоняют себя в, так называемый, рай, под страхом ада. Вопрос не в том, что грех, а в том, зачем им это нужно, тебе не кажется? А еще в том, почему только в борьбе человек чувствует жизнь. В борьбе с собой, прежде всего. Может быть это кому-то выгодно? Ведь стоит человеку опомниться и перестать крушить все вокруг себя, поднять глаза… и… что он увидит?
- Он увидит, что у него все есть, чтобы жить… Только, почему-то именно в этот момент человечество обычно гибнет. И приходится все начинать заново – голос показался Адаму знакомым.
- Мы у вас как тля у божьих коровок, как лабораторные кролики… - Эд услышал голос Ивки – вы изучаете энергию наших эмоций, чтобы синтезировать ее?
- Была такая мысль… только вот без живого человека… это не возможно. Тонкие энергии куда более сладкий ресурс, чем любые недра любых планет. Просто нужно уметь их использовать – ответил первый голос – Вызывать нужные по силе и окраске эмоции много проще. Кто-то питается ими непосредственно, кто-то работает на благо своей цивилизации, а кто-то… как мы изучает, стараясь беречь вас. Наши миры связаны миллионы лет, когда вы гибнете, мы угасаем. Поэтому, в наших интересах сохранять вас и ваш мир, каким вы его знаете.

Тут из кухни выглянула Ивка.
- А подслушивать – не хорошо – улыбнулась она – заходи, что ты там мнешься, как неродной.

На ватных ногах, он шагнул в кухню, и растерялся окончательно. За столом сидели двое мужчин. Один – чуть старше Адама на вид. В белой льняной рубашке и брюках, босиком. Загорелый, с прожигающими насквозь, лукавыми глазами. А другой – совсем молодой парень, вихрастый и голубоглазый. В потертых джинсах и светлой футболке. Они сидели, пили чай и нарезали яблоки для пирога. На столе у духовки уже было раскатано тесто.

- Будем знакомы – парень протянул Адаму руку – и Эда пронзило насквозь. Этот голос он слышал не раз. Он слышал его в себе. Когда выруливал на скользкой трассе, когда едва не сгорел дом, когда кран на стройке чуть не упал, когда Ева…
- Вы кто? – просипел он пересохшим горлом – переводя взгляд на Еву, которая улыбалась, как нашкодившая девочка – Этого не может быть… Кто ты – Ева?
- Я обычная живая женщина, Эд. В отличии от Лил. Дело не в том, кто они, а в том, кто ты.
- Что?
- Ив, – прервал их разговор тот, кто постарше – я думаю, что мир Эда чуть покачнулся сейчас, и тебе лучше помочь ему уравновеситься.
- Ну конечно! Как всегда, Змеюшка! – всплеснула руками Ив – И что я должна ему рассказать? Историю от начала времен?
- Расскажи про Лил, про Пена – ответил он, и взгляд его стал серьезным.
- Он не выдержит… – Ив закрыла лицо ладонями.
- А ты не решай за него.

Он поднялся, обнял Еву, погладив ее по волосам. Пожал руку Адаму, так и не собравшемуся с мыслями, похлопал его по плечу и пошел к двери. Вихрастый юноша тоже встал и, пожав руку Адаму, попрощавшись с Евой, вышел в коридор.

Когда дверь за ними закрылась, Ева вздохнула.
- Так кто такой Пен? – спросил Эд, складывая руки в замок и сжимая челюсти.
- Пен… такой же, как и Лил – помолчав, ответила Ева – Я знаю про нее, и не только про нее, Эд.
- Знаешь?
- Да… Каждый раз, когда ты возвращаешься от нее, и обнимаешь меня, то потом, я отмываю плечи от слизи. Я не ревную, нет. Я плачу. От того, что не понимаю… как сделать так, чтобы…
- Что сделать? Ив! Ты слышишь, что ты говоришь? Я сплю с другой женщиной, или кто там она на самом деле? Ты, ты путаешься с каким-то там… - Эд запнулся, подбирая слова.
- Понимаешь… Крылатые… Они всегда точно знают, что нам нужно на самом деле, они нас чувствуют, видят насквозь. Они знают о нас больше нас самих, и, именно поэтому, они все делают… правильно. Лил… Лил видит твоего зверя, и точно знает, что ему нужно выбегаться, иначе он начинает застывать. Она дает ему пять кругов, а он, и не знает, что бежит, как хомячок в колесе… Пока он довольный летит стрелой, не понимая куда и зачем, она пьет его. Пьет тебя. А ты… ты счастлив в этот момент. Ох… ну как же тонко она это делает! Я восхищаюсь этим. Я так не умею, Эд… Не пить, нет… Делать тебя счастливым….
- Ив?!
- А Пен… - Ева грустно улыбнулась – Пен точно знает, как пить меня. Эд… - она снова помолчала, собираясь с силами - Я ведь даже не жена тебе. Если хочешь, я уйду.
- Я тебе уйду! – зашипел Адам, вскакивая и хватая ее за горло.
- Отпусти, задушишь – захрипела Ева – Псих! – из ее глаз полились слезы.
- Прости – растерялся он – прости… Ева… ты – мое сердце, не вырывай его у меня.
- Я… прошептала Ева, поворачиваясь к нему, но заглянув ему в глаза - Знаешь, чьи крылья ты видишь в своем отражении, Эд?
- Чьи?
- Твои, Эд. Это крылья твоей души. Мы и крылатые – почти одинаковые, поэтому мы можем их видеть и слышать. И нам никто для этого не нужен. Кроме собственной души.
- Зверь, душа, крылатые… Ева, почему, я как муж из оперетты, обо всем узнаю последним? – обхватив ее и прижав к себе, он взглянул на нее и вздрогнул, как будто увидел в первый раз, прошептав – Ты не представляешь, какая ты красивая. Придерживая ее затылок, он прикоснулся к теплым, чувственным губам, о которых, казалось бы, все уже знал, и замер. Оторвавшись, он улыбнулся лукаво и спросил, схватив Еву за бедро: «И чем этот гусь лучше меня?»
Она вывернулась, и бросив в него пакет с остатками муки со стола, со смехом юркнула под стол.
- Вылезай, неверная! – рычал Эд, опускаясь на пол. Добравшись, до нее, он прижал ее к себе.
- Помнишь, как ты первый раз взял меня за руку? Как поцеловал? – шептала Ева – Помнишь, как оказался во мне в самый первый раз? Как перехватило дыхание, как вспыхнуло в глазах, в груди зашлось, запылало внутри?
- Молчи уже – он впился в ее губы.
Тихо щелкнула входная дверь.
- Не шумите, они спят еще, наверное! – шептал Ник.
- Нет, они не спят – так же шепотом ответил кто-то из девочек – они под столом сидят.
Эд открыл глаза и увидел в дверях, широко распахнутые голубые глазенки младшей Энни.
- Когда мне будет сорок восемь, я буду сидеть под столом, обсыпанный мукой, вцепившись в собственную жену, сиять как медный тазик – Ник обращался к сестренкам – не сдавайте меня в сумасшедший дом, это наследственное…
Ив уткнулась лбом в грудь Эда и засмеялась.
- Знаешь, Ив, у нас получаются на редкость умные дети, может нам подумать над этим вопросом снова?