Пиринейские записки

Каса дос П.
Спасибо тебе. Так давно это было. Мы, ведь, жили почти в таком же. Его цветочные запахи, перемешанные с горем и морем, со счастьем и горами. Эту ветрам открытую галерею. И эту залу. Я помню, она белая, и в ней рисовали дети. Под галереей я своими руками сажала цветник. Особняк построил Линью, но так сильно его особняк напоминает наш, словно Линью знал его раньше, ходил по нему. А, может быть, Линью сам был участником той истории?
Много лет ночами во сне я хожу по нему. Особняк теряется в зелени. Я снова оказываюсь там ночью. В нем много комнат. Хожу из одной в другую. Дома. В безопасности. Ищу родных. Ищу тебя. Знаю, что тебя здесь нет, только следы. Никого не нахожу. В доме темно. Нахожу балкон, открываю створки, и в дом врывается белый, очень холодный, свет луны. Вопль. Кричу. Не кричать не могу. В другом бы мире можно было бы придушить в себе и голос, и удержать вопль, но здесь - останется. Выпускаю крик, как кашель, как хрип, как будто я поперхнулась стаей притч старой прабабки. Они воронами разлетаются по округе. Когда-то дом, который был на месте нового, принадлежал одной старой перечнице. Запутав в конец своих кредиторов, банкиров и держа всю округу в страхе, эта развратница дала дубу, так и не подписав завещания, оставив всех в дураках, и окончательно рассорив родню. За дом передрались все, кто хотел обладать толикой ее влияния. Пролилась кровь, но дом так и остался ничьим, и долгие годы был в запустении. Его поела плесень, деревянные ступени, по которым наши тетушки бегали еще детьми, провалились, пианино расстроилось и лишилось части своих белых «зубов», цветные стекла повылетали из оконных рам. Теперь в нем гулял ветер. Пока, через много лет, место не ожило новой историей и в него не вдохнули новую жизнь.

                * * *
..Ночной океан, лодки на берегу, и я, спящая в лодке контрабандистка. Ветер касается кожи, волос, полощет оборки юбки. Над головой сверкает россыпь звезд.

                * * *
Смуглый идальго, еще не старый, уже не молодой, облокотился на портик. С крепким телосложением и молодой душой. Смотрит на меня веселыми глазами, задумчивыми - на океан, снова на меня – задумчивыми. Накладывает отпечаток одеяла океанической волны на меня. Океан черен, подсвечен по краям. У нас какая-то беседа, кажется, светская. Он делает вид, что ему почти интересна тема. Если б я ее помнила. Океан лижет песок, подбираясь к особняку. Я тоже смотрю на океан. И на него. Но вроде бы не положено слишком засматриваться на того, кому за сорок. Даже если это во сне. Разница в возрасте заставляет смущаться. Не его. Меня. Его переводчик тенью стоит за колонной и попивает свой напиток. Обсуждали мы силу испанского характера. Он почти не пытался мне возражать, что обезоруживало. Но это-то и было самым правильным оружием. Только искрил, ждал и рассматривал смену теней и света на моем лице. Наконец, он говорит мне доверительным тоном, тоном взрослого мужа, подбирая ключ к моему сознанию, или, даже, скорее сердцу, чтобы суть сказанного, дошла сразу в цель. Он говорит: «Вот, изволь, юная особа, я покажу тебе приемы, простые приемы битвы на рапирах. Позволь мне показать тебе силу этой Красоты. Как эта ночь и эти пенистые гребни волн за портиком. Как эта луна». Он говорит, и я без переводчика Слышу. У нас нет оружия. Он поправляет кружевную рубашку у горла, пристально смотрит в глаза и учит сосредоточится и действовать так, как я слышу. Пусть, даже, это будет нелепо. Я поправляю длинное белое платье. Он продолжает говорить. Отходит. Мы стоим в длинном коридоре друг напротив друга так, что я должна смотреть в его глаза, другого выхода нет. Он учит «уважать противника, слышать каждый его шаг». Стойка. И мы начинаем биться. Рапиры сами появляются в руках. Делаем выпады. Его выпады четче, мощнее, уверенней. Я, конечно, проигрываю. Я, конечно же, выгляжу смешно, потому что я не умею, мои движения - движения скованного цыпленка, угловаты, неловки. Мои ноги босы, все в песке, я только это замечаю и краснею еще больше. Зачем он смотрит на меня как смотрят на цветы? Как смотрят на женщину, или как на силу стихии. Невозможно стоять под этим взглядом, хочется бежать. Ноги ватные. Подходит, дает советы, как держать руки, как повернуть корпус. Похоже на танец. Его рука ведет мою. Корпус – корпус. Хочу бежать, и не могу двинуться с места, как приклеило. Краска бьет в щеки, уши. Жарко. И сердце, видимо, вздумало меня убить этим вечером, превратившись в стянутый корсетом барабан. Я следую его советам. Он учит преодолевать смущение. И, ведомая, я слушаю и учусь. Скованное тело будет цветком. «Ты все делаешь очень хорошо». Да он издевается! Я ногу к ноге не могу поставить как следует. А он почти море нарисовал своими движениями вокруг меня, и топит. Там, за портиком, океан плещется. Он потопит меня сегодня, этот океан. Недоумение, стеснение, восхищение, растерянность… Все перемешали ветра. Он только смотрит на меня: «Ты видишь, вот она, та самая Сила, про которую ты спрашиваешь, про которую ты хочешь знать. Та сила, что живет в крови».