Как меня принимали в комсомол

Вечер тихий и теплый.

Самое время неспешно пройтись по поселку, подышать воздухом.

Вместо этого я вспоминаю, как меня принимали в комсомол, а также предшествующие события, далекие, далекие.

Мы с моим братом Толиком были совсем малышами и заинтересовались спичками.

Нас укладывали спать, мы делали вид, что спим, а когда никого уже рядом не было, под одеялом зажигали и тушили спички.

Сгоревшие спички прятали под матрасы.

Видимо одна из спичек не полностью потухла и матрас стал тлеть.

Комната заполнилась дымом.

Нас вытащили на улицу, матрас затушили.

Отец решил отдать нас в детский садик, поскольку дома за нами плохо смотрели.

В детском садике сразу же решили вопрос с моим младшим братом Толиком, место в группе нашлось, что же касается меня, то места в группе моих одногодков не было.

Воспитатели предложили меня принять в более старшую группу, старше на год, сказали - он большой.

Когда ребята из моей группы праздновали окончание пребывания в детском садике и им вручали портфели, поскольку осенью им предстояло идти в школу в первый класс, мне портфеля не дали.

Отец как раз пришел меня из садика забирать.

Я спросил его:" А почему мне портфеля не дают?"

Отец переспросил:" А ты что, в школу пойдешь?"

- А мне что, с этой мелюзгой оставаться? - я показал рукой на меньшую группу.

Отец сделал копию моего свидетельства о рождении, исправил в нем дату рождения и отправил меня в первый класс в 6 лет.

При переводе меня из начальной школы он, передавая мое личное дело в пятый класс, заменил фальшивую копию свидетельства о рождении на правильную.

Как впоследствии он мне оправдывался "Ломоносов, чтобы быть принятым в школу исправил в свидетельстве о рождении фразу "из крестьян" на "из духовного звания".

В восьмой класс я пошел уже в 3-й школе ГСВГ в Потсдаме, было мне тринадцать лет и тут всем раздали анкеты и сказали написать заявление о вступлении в комсомол.

Как писать заявление я не знал и спросил отца.

Отец был вечно занят, он дал мне какую-то служебную бумагу, чтоб я взял ее за образец.

Внизу бумаги стояла его подпись и в скобках расшифровка.

Так же я составил заявление в комсомол, подписал и в скобочках поставил расшифровку фамилии с инициалами.

Собрание в нашем классе проводила учительница русского языка и литературы, классный руководитель, имевшая звание заслуженного учителя.

Она сказала, что прием в комсомол это не рядовое событие, надо внимательно к каждому присмотреться, достоин ли человек быть в комсомоле, вот, например, Шустов Саша, во-первых ему всего тринадцать лет, а по уставу комсомола в комсомол принимают с четырнадцати, во-вторых, он подписал свое заявление как подписывают начальники, поставил подпись и расшифровку, не карьерист ли он, может он стремится в начальники, да и вообще, созрел ли он для вступления в комсомол, давайте подробно обсудим его поведение.

Народ в классе загудел, поведение мое обсуждать никому не хотелось, за что я им всем был очень благодарен, но видя упорство учительницы, я решил перехватить инициативу и поднял руку.

Меня увидели и я попросил разрешения выступить перед классом.

Я вышел перед классом, стал за небольшую трибуну и держал примерно такую речь.

Я сказал, что когда я писал заявление, я не осознавал, на сколько это ответственное дело, но сейчас, выслушав классного руководителя, я вдруг понял, что на самом деле я еще не созрел для вступления в комсомол и прошу мне мое заявление вернуть.

С этими словами я забрал свое заявление о вступлении в комсомол и сел на свое место успокоенный.

Предмета для обсуждения моего поведения уже не было.

Пока обсуждали других, я сидел тихо и не высовывался.

Ко мне подходили девочки и интересовались, буду ли я вступать в комсомол или не буду.

На это я отвечал односложно - "Если созрею."

Через год, когда очередных восьмиклассников принимали в комсомол и мне уже по возрасту можно было вступать, ко мне подошли девочки и сказали, что могут дать мне рекомендацию в комсомол, но нужна еще рекомендация пионерской организации, так по уставу можно, но достаточно рекомендации одного коммуниста, нашей классной руководительницы, но ведь у меня с ней конфликт, я же к ней не могу идти за рекомендацией.

На это я отвечал, что никакого конфликта с классной руководительницей у меня нет, я наоборот внимательно прислушиваюсь к ее мнению и пойду за рекомендацией именно к ней.

В душе я считал, что процесс воспитания моей классной руководительницы таким образом должен быть завершен, а это ее должен быть выбор, созрел я для комсомола или нет.

Вообще, выглядело бы очень странно, особенно по тем временам, чтобы моя классная руководительница, секретарь партийной организации школы, отговаривала бы меня от вступления в комсомол.

Я пошел к ней совершенно спокойный, полагаясь на ее выбор и попросил написать мне рекомендацию на моем заявлении о вступлении в комсомол.

Я думаю, она оценила, как бы на ней лично сказалось, если бы я вышел от нее со словами, что именно она отговорила меня от вступления в комсомол.

Поэтому, когда я подал ей заявление, она, ни говоря лишнего слова, написала свою рекомендацию.

Через несколько дней мне вручили вместе с остальными принимаемыми в комсомол комсомольский значок, причем он был не на булавке, а на резьбе с широким винтом, специально для солдат, чтоб не терялся.

Я им очень гордился и бережно хранил.

На очередном комсомольском собрании в классе меня избрали комсоргом класса.

. . .

Зацепившись мыслью за те давние события, я припомнил, как родители мои, прежде всего моя мама, рассказывала, что я вообще не разговаривал до четырех лет.

Причем говорить я стал сразу законченными фразами.

Только в зрелом возрасте от своей жены я узнал, какая была моя первая в жизни фраза.

По окончании института мы с женой жили в одном доме с моими родителями и моя мама с удовольствием и в деталях рассказывала моей жене все, что помнила о моем детстве.

О том, как ехала на поезде из Житомира в Крым беременная моим братом Толиком, а мне тогда не было еще года.

Она села не на тот поезд, а меня в свертке положила на какой-то уголь, но ей успели сказать, что поезд не тот и она пересела на тот, какой было надо.

Отец к этому времени был уже в Крыму, принял военный туберкулезный госпиталь, где был начальником, поэтому она переезжала одна без него.

Рассказала моя мама моей жене, какая была моя первая фраза.

Уже в зрелом возрасте на очередном застолье я рассказывал о себе с гордостью, что начал говорить в четыре года уже законченными фразами.

И тут жена моя спросила:" А ты знаешь какая это была фраза? Ты сказал - не пойду я в ваш сраный садик!"

Этого я не знал.

А отец мой, когда был жив, вспоминал еще случай, который произошел, когда он меня на служебном автомобиле отвозил в садик.

В машине был политрук госпиталя, которым руководил мой отец.

Политрук был в мундире с орденами и медалями.

Я, ребенок, по простоте душевной спросил политрука:" Дядя, а ты на войне был?
А почему тебя не убили?"

Странным образом мой вопрос отцу очень понравился, поскольку политрук, в отличие от моего отца, на фронте не был и непосредственно не воевал.

Вспомнились мне еще два эпизода из моего раннего детства, которые, я думаю, выпадают из контекста, но, не знаю почему, решил я о них написать.

Вообще говоря, случайности в моей жизни имели очень большое влияние на мою судьбу и вот тому подтверждение.

Когда мы приехали из Житомира в Крым, родился мой брат Толик, он лежал в коляске и орал.

Я подошел к коляске и стал сыпать ему в рот песок.

Мать это мгновенно заметили, прогнала меня и поругала:"Что ты делаешь?".

Вскоре мы оба с братом заболели дизентерией.

Нас определили в инфекционную больницу в Ялте, но лечение помогало плохо.

Мать, будучи врачом, вспомнила какой-то народный метод лечения дизентерии и на свой страх и риск стала делать нам с братом клизмы с растертым чесноком.

Мы поправились, а у женщины, которая лежала в соседней палате с ребенком, ребенок умер.

Она с упреком моей матери сказала:"Что же ты мне не посоветовала чесночные клизмы ребенку?"

Но мама наша не была уверена в эффективности метода и фактически рисковала и лишь тогда, когда мы поправились, увидела, что метод эффективный.

Поскольку мама работала врачом, дома в закрытом шкафчике были различные таблетки, которыми она нас периодически лечила.

Мы с братом научились открывать и закрывать этот шкафчик гвоздиком и брали оттуда витамины.

Как-то витамины закончились и я объелся пирамидона.

За столом я плохо ел, а после еды я попросил няньку:"Исаевна! Возьми меня на ручки!" и потерял сознание.

Дарья Исаевна Мазкина позвала мою мать, та быстро сообразила в чем дело, засунула резиновый зонд мне в желудок и стала промывать.

Пошла белая каша из распавшихся таблеток, а когда желудок был промыт дочиста, я пришел в себя.

Случаев погибнуть мне в детстве было предостаточно.

Однажды зимой мы с братом и одним большим мальчиком игрались с льдинками в бассейне в парке рядом с нашим домом.

Я слишком сильно наклонился и упал в бассейн.

Большой мальчик сразу же вытащил меня из бассейна мокрого.

Но домой я не пошел, боялся, что меня накажут.

В парке я разделся догола и пытался развести костер, что бы высушить мокрое пальто.

Пальто не высушил, но получил жестокую пневмонию.

Как я выжил в детстве, один Бог знает.