Тяга

- Это не самая лучшая идея:  рассказывать какую-то историю пьяным. Я, ты знаешь, в пьяном виде не самый лучший рассказчик, но все-таки, как-то хочется сказать. Как-то вот, может быть, и не самый подходящий для того момент…
- Александр Петрович, - я провел рукой по лицу, этот жест всегда выдавал во мне пьяное внимание. – Я глубоко вас уважаю, вы не просто мой друг, вы мой учитель, мой наставник что ли…
- Вот! Вот поэтому я и хочу тебе сказать, - он посмотрел на меня, и в глазах его читалось какое-то неведомое мне раньше ехидство, или, вернее сказать, даже не ехидство, а усмешка. – Так, что я собственно хотел… ах, да! Вот! Ты стремишься к знанию, стремишься познать то, что выходит за пределы обычных курсов. Ты знаешь, философы, как и математики, в большинстве своем, люди не от мира сего… как тебе сказать, среди нас куда больше сумасшедших, чем среди остальных людей. Наверняка, ты и сам такое замечал, ты ведь общаешься с однокурсниками, с преподавателями…
- Конечно, Александр Петрович, - я кивнул, совершенно не понимая, о чем он говорит.
- Ты наверняка знаешь Мишу, ну Михаила Гочарова, ну он ведет там что-то… Выпьем! – он поднял стопку с водкой.
- Выпьем, - кивнул я, хотя пить уже не просто не хотелось, а было противно – организм мой не мог больше вмещать это пойло.
Мы выпили, так и не уточнив, за что, и он продолжил.
- Ну так вот. Миша Гочаров. Он учился на два года младше меня. Ты знаешь, он за всю свою учебу, за все время, что я его знал, ни разу не поднял голову, и ни разу, ни разу! Не улыбнулся! Понимаешь,  парень просто жил на своей волне, никто другой его не интересовал, ему было плевать на остальных. Да, плевать! Только так он ко всем и относился! А ты думаешь, иначе могло быть?
Я отрицательно покачал головой.
- И не могло! Он на своей волне! Ему никто больше не нужен! Стоп! О чем я? Ты помнишь, с чего я начал?
- Вы говорили мне о знании, - я попытался вспомнить нить разговора. – Говорили, что невозможно все познать.
- Да! Вот! Ты знаешь, познать все невозможно. Просто невозможно. У меня был один знакомый, вот почему я, кстати, вспомнил Мишу Гочарова, не такой конечно, полоумный, как этот Гочаров, но со странностями… он хотел познать все. Мало было парню того, что ему рассказывали на лекциях, мало было книг, мало было всего понимаешь. Даже библиотеку всю перечитал!
- Неужели прямо всю библиотеку? – я искренне удивился, вспомнив десятки тысяч книг в каталоге.
- Ну… не всю уж прямо, но все, что касалось философии. Вот все. От А до Я. От альфы до омеги, как говорится… я не знаю, стоит-ли об этом говорить. Что-то я сильно пьяный.
Он помотал головой, словно хотел стряхнуть с себя хмель.
- Нет, не сильно… - Александр Петрович улыбнулся. – Пойми, Серега, тебе это пригодится. Ну как пригодится, ты знаешь, пригодится, если что.
Он снова улыбнулся, но уже как-то лукаво. Я откровенно не понимал, о чем он говорит.
- Ты знаешь, тяга к знаниям, он не всегда приводит к чему-то хорошему. Иногда вот совсем наоборот. Я понимаю, то, что я сейчас скажу, покажется тебе чем-то странным. Я даже не удивлюсь, если ты честно, вот сразу скажешь, что я из ума выжил. Но… поверь, мне масса людей говорила то же самое. Масса людей! И ты не будешь первым! Просто помолчи и послушай. Это было начало девяностых, и я тогда еще был студентом…
***
Это было начало девяностых, и я тогда еще учился в университете. У нас был довольно странный курс и весьма странная программа. Советская империя только что умерла, ее пепел еще не до конца выветрился из школьных и университетских стен. И вот преподаватели, которые еще пару лет назад говорили о незыблемости марксизма-ленинизма, теперь пытались рассказывать о буржуазной философии, о Канте, о Якове Беме, о Вейгеле, так, словно это было чем-то новым, чем-то неизведанным. Словно и не было никогда ни Беме, ни Вейгеля, а все они, все эти мистики и теософы родились сейчас, в конце века и начале новой эпохи. Кто-то, помнится, даже Блаватскую на лекциях цитировал. И я не говорю о Библии, о тотальном увлечении всех и каждого религией. В общем, это было странное смешение веры и философии, странное безвременье, когда все вдруг стало открытым, и в то же время никто об этом новом и неизведанном, запретном, никто ничего не знал. Каша в голове от лекций этих преподавателей, быстро перекрасившихся из марксистов в знатоков религии и философии, в общем.
Да и студенты были странными. В то время, когда большинство пыталось строить свой бизнес, когда появилось деление людей на лохов и тех, кто этих лохов обувает, мы пришли изучать какую-то философию. И непонятно было, кому и для чего она, эта философия, нужна.
В общем, если сказать, сборище непонятных парней и девушек, которым какие-то смутно подготовленные личности рассказывают про какие-то непонятные вещи. И среди этого хаоса, если так можно выразиться, я встретил его. Он был моим ровесником. Мы в один год окончили школу, и в один год поступили в университет. Но! Я пошел учиться по инерции, да и папа-доцент подтолкнул, а он… его отец работал на буровой где-то на Севере. Мать была воспитательницей в Якутске. Что подтолкнуло его учиться на философа? Он сам говорил, что всегда тянулся к знаниям. Всегда хотел знать больше. В шестом классе он прочитал всю школьную библиотеку. В девятом ему не хватало уже библиотеки городской. Чего он хотел в жизни? Наверное, хотел добиться успеха, стать известным профессором. Но это все было второстепенно. Его тянуло к  новым знаниям, и это было единственным, что заставляло его жить, что давало уверенность и силу совершать какие-то поступки. Он как-то говорил, что все его одноклассники пошли в бандиты, а он пошел в философы. Говорил и смеялся. Его звали Антон, Антон Журин. Мы познакомились еще на вступительных экзаменах. «Какой умный молодой человек!» - сказала, увидев его, моя мама. Умный… не то слово. Я бы сказал, гениальный. Даже не просто гениальный, а одержимый познанием, стремящийся каждый день узнавать и узнавать что-то новое.
Не знаю, сколько зарабатывал его отец, но с поступлением в университет ему купили квартиру. Квартиру! Что-то немыслимое для нас тогда. Любой из моих однокурсников на его месте устроил бы там притон с алкоголем, наркотиками и пьяными оргиями, но только не Антон. Я не знаю, зачем ему была нужна собственная квартира. Разве что там было тише, чем в вечно гуляющей общаге. Он никогда не обращал внимания на девушек. Они были ему не интересны. Не то, чтобы он интересовался парнями! Вовсе нет! Ему был не интересен вообще никто, никто, кроме книг. И он никогда не гасил свет. Еще на первом курсе я пару раз бывал у него дома. Он всегда говорил, что читает до тех пор, пока сон не станет одолевать, а потому не гасит свет, засыпая тогда, когда больше не может работать, а не тогда, когда хочется.
Мы дружили. Вернее сказать… приятельствовали. Он всегда хотел рассказать мне что-то новое. Поделиться тем, что прочитал. Когда окончился первый курс, и он уехал на каникулы, я даже немного тосковал по его рассказам, по его удивительной манере сказать о сложном просто, передать смысл тысяч страниц в одном предложении.
Когда он вернулся, произошла какая-то перемена. Я не знаю, с чего все началось, но в какой-то момент Антон перестал в серьез воспринимать то, что говорили нам на лекциях. Я тогда тоже не особо верил в непогрешимость наших преподавателей, поэтому мне его настроение было понятно. Но… за год он прочитал почти всю университетскую библиотеку! Действительно все, что хоть как-то имело отношение к философии, было им освоено и законспектировано. Слушая лекции, он мог не только сказать, о чем будут говорить дальше, но и опровергнуть всю логику повествования, выставив преподавателя полным дураком. Мы думали о наших профессорах так. Он же открыто указывал им на их ошибки.
Его поведение возмущало многих. Он и сам понимал это. Но причиной всему было именно разочарование. Он знал столько, сколько не знал, наверное, никто в нашем университете, да и в нашем городе, но ему хотелось большего. И в какой-то момент он понял, что большего в университете получить уже не сможет. Это проявилось не сразу. Обычные подколки в адрес преподавателей сменились равнодушием, которое потом вылилось в какую-то прострацию. Я смотрел на него, не видел, не понимал, о чем он думает, чего хочет. А он… он перестал ходить на лекции. Опять же не сразу. Сначала он прогуливал одну-две пары в неделю, потом по дню, потом перестал ходить совсем. Преподаватели понимали, что он знает больше них и поначалу закрывали на это глаза. Им даже легче было вести лекции без этого всезнайки.
Я беспокоился за него. Пожалуй, я был единственным человеком в университете, которому он был не безразличен. Однажды я пришел к нему домой без приглашения. Он лежал на кровати и смотрел в потолок.
- Я не могу больше, Саша, - прошептал он.
- Что случилось? – я был и правда обеспокоен им.
- Я понял все. Я узнал все, что мог. Я больше не могу! Я не знаю, что мне делать!
- Антон… - начал я. – Зачем так расстраиваться, не стоит! Ты самый умный парень из всех нас, что тебе грустить! Сессию опять на отлично сдашь!
Я пытался успокаивать его так, как успокаивала меня мама, но он не слышал меня и не хотел слышать.
- Как сессия! Мне незачем жить, понимаешь? Я всю жизнь стремился только читать. Читать, читать, снова читать! А сейчас? Что сейчас? Мне даже не с кем поговорить!
- Как это не с кем?
- Все или слишком тупые или считают меня за больного!
- А я, Антон, я ведь всегда старался понимать тебя!
- Ты слишком тупой! – отрезал он.
Тогда мы славно поругались. Вернее, ругался я. А он… он смотрел в потолок и старался не обращать на меня внимания.
Прошло около месяца с той ссоры, когда мы встретились снова. Это казалось удивительным, но он пришел на лекции. Счастливый и беззаботный. Я бы не сказал, что никогда не видел его таким. Но в тот день все было как-то странно. Он всегда любил говорить о новых книгах, о новых знаниях, всегда хотел поделиться ими. И в тот день он подсел ко мне и попросил прощения.
- Я нашел его! – засмеялся он.
- Кого? – удивился я.
- Собеседника! Я нашел собеседника! – радостно сообщил Антон.
Недолго думая, он рассказал мне, как совершенно случайно познакомился с одним профессором, как говорил с ним обо всем, о чем хотел. И этот профессор понимал его. Не просто понимал, они жили одним, думали об одном и том же. Это было чудом для Антона. И, наверное, чудом для меня. Я простил его, и мы снова стали общаться.
Профессора звали Рудольф Алексеевич. Антон говорил, что они стали встречаться почти каждый день. После работы, вечерами, профессор захаживал к моему приятелю, и до самой ночи два интеллектуала говорили обо всем, о чем только можно говорить. Юному возрасту свойственно искать авторитетов и безоглядно влюбляться в них, видеть в них собственный идеал. Рудольф стал таким авторитетом для Антона. Все мои разговоры с приятелем упирались в этого неведомого человека. Каждую нашу встречу я слышал нескончаемый поток похвал в адрес незнакомого профессора. В какой-то момент я настолько заинтересовался этим человеком, что стал просить Антона нас познакомить.
- Он пока не хочет ни с кем знакомиться, - стал отнекиваться мой приятель. – Он сильно занят, постоянно занят. Может быть потом, когда-нибудь, но не сейчас…
Его ответ только подогрел мое любопытство. Но я не стал упорствовать. Разгульная студенческая жизнь затягивала, и мне всегда было, чем заняться. Я выбросил из головы неизвестного профессора так же легко, как и заинтересовался им.
Прошло около двух месяцев, прежде чем я вспомнил всю эту историю. Мой приятель ходил на лекции и даже почти не спорил с преподавателями. Весь его вид говорил о наполненности той жизни, которую он обрел со своим новым знакомым. Единственное, что несколько беспокоило меня, так это постоянная усталость Антона. Все-таки они беседовали с этим профессором ночи напролет, и мой приятель просто не успевал выспаться. Но я не придавал этому какого-то значения.
Однажды Антон пришел на лекции с забинтованной рукой.
- Что случилось? – участливо поинтересовался я. Нет, это была не просто вежливость. Я все-таки считал Антона не чужим человеком, его проблемы хоть немного, но задевали меня.
- Кисть сломал, - отмахнулся он. – Заживет!
Но не зажило… Буквально через пару дней Антон ходил уже с забинтованной до предплечья рукой. В ответ на мое недоумение, он сначала попытался убедить меня, что так и было с самого начала, а потом просто прекратил разговор.
Не знаю, что тогда подтолкнуло меня к этому, но я почему-то сразу связал травму приятеля с его неведомым мне кумиром. Странный профессор, который приходил к Антону под вечер вновь не давал мне покоя. Сказать по правде, первое, что пришло тогда в голову – это садомазохизм. Войдя в доверие к юноше, старый извращенец мог заставить его вытворять какие-то гадости, не просто мерзкие, но и опасные. Решение обзвонить университеты возникло само собой. Как известно, в нашем городе их ни так уж много. Ни в одном из них не было профессора по имени Рудольф. Мои догадки стали обретать подтверждение. Антон стал жертвой извращенца. А, может быть, даже и не извращенца, а натурального маньяка!
Я не хочу себя идеализировать и, тем более, выставлять героем. В тот момент я не знал, что делать. Обращаться к милиции было глупо, а что-то предпринимать самому – опасно. Я бы и оставил все на своих местах, если бы мне не довелось напиться в одной шумной компании в те дни. Изрядно перебрав с водочкой, я ощутил невиданный, прямо скажем, прилив сил и решил разобраться во всем, что касалось моего приятеля. Прямо по ночному городу, пешком, я отправился к нему домой. Холод весенней ночи быстро привел меня в чувства, и, уже стоя у его подъезда, я задумался, стоит-ли вообще в этом разбираться. Кураж выветрился вместе с алкоголем, но упрямство толкнуло меня внутрь. Я поднялся по лестнице и позвонил в его дверь. Было около двух часов ночи, но он быстро открыл мне. Он не спал. В квартире горел свет.
- Ты что пришел? – удивился Антон.
- Я, - я знал, что должен сказать, но замешкался. – Я хочу на твоего профессора посмотреть!
- Я тебе говорил, Саша, ты тупой! Я говорил, что рано еще! – Антон попытался оттолкнуть меня забинтованной рукой.
- Ты не понимаешь! Он не профессор! – в тепле квартиры алкоголь снова ударил в голову, и я перешел на крик. – Он не профессор! Он какой-то извращенец! Тебя использует извращенец!
- Ты не понимаешь, - тон Антона изменился, он словно пытался меня успокоить. – Не кричи, ты ничего не понимаешь! Он единственный человек, который утоляет мою тягу, мою тягу к знаниям, единственный человек, который дает мне новые знания.
- И что в обмен, что в обмен? Он тебя трахает, да? – я засмеялся от собственных слов. Совсем некстати засмеялся, надо сказать.
- Да что ты понимаешь? – Антон снова попытался отстранить меня. – Что ты понимаешь?
- Он приходил к тебе сегодня? Приходил? Что вы делали, а? – не унимался я.
- Нет, не приходил. Не приходил! Но обещал, - устало пробормотал мой приятель. – Иди домой, Саша.
- Я никуда не пойду! Я хочу посмотреть на твоего профессора! Хочу и никуда не пойду! – отрезал я.
- Иди, проспись, – покачал головой Антон.
- Нет! – снова закричал я.
- Хорошо, - Антон устало кивнул. – Можешь лечь спать у меня. Чай не предложу, у меня есть нечего.
- Нет, я буду ждать! – уперся я.
Впрочем, моего упрямства хватило ненадолго. Я и вправду хотел спать. Прошло минут двадцать, прежде чем я попросился прилечь. Антон понимающе отвел меня в зал и указал на диван. Я лег, попросив лишь, чтобы он разбудил меня, когда придет профессор. То ли от согласия, то ли от безысходности, он не стал возражать.
Я заснул быстро. Не помню, что мне снилось, но это было что-то сумбурное, какие-то фигуры, перетекающие из одной в другую. Меня разбудил смех. Громкий и заливистый. Это был смех Антона.
- Надо же! Надо же! Не может быть! Правда?! – повторял он и смеялся.
Я встал с дивана и пошел на кухню. Горел свет, и на полу сидела собака. Еще не до конца проснувшись, я подумал, что это собака. Но это была не собака! На полу лежал Антон. По крайней мере, я видел его ноги в синих трениках, а на нем сидел человек. Назвать то, что я увидел, человеком можно было только с большой натяжкой. Гладкая желтая кожа, покрывавшая его тело, показалась мне вылепленной из воска. Почему-то именно это дурацкое сравнение тогда пришло мне в голову. Руки или, вернее сказать, передние лапы у него были гораздо длиннее ног. Он сидел поверх Антона, опустив голову к его груди.
Я остолбенел. Я не мог ничего сказать. И стоял неподвижно несколько секунд, вглядываясь в желтую кожу этого… существа. Смех Антона привел меня в чувства.
- Что??? – это единственное, что смогло вырваться у меня из груди.
Существо отреагировало сразу. Его голова повернулась в мою сторону, и я увидел огромные черные глаза и непропорционально большие челюсти. Один прыжок, и оно встало напротив меня. Стоя оно было почти, как человек, только руки свисали до колен. Вдохнув впалыми ноздрями воздух, чудовище среагировало на ситуацию гораздо быстрее меня. Длинная лапа коснулась моей шеи, и я потерял сознание.
Я не знаю, сколько прошло времени. Когда я очнулся, окна уже коснулись лучи солнца. Я думал, что все, что я видел, было всего лишь сном. Наверное, так подумал бы каждый. Но Антон лежал на полу. Только тогда я заметил, что он был весь в крови. Разорванная майка, а под ней разорванная кожа. Он был еще жив. Забыв про то, что видел ночью, я побежал вызывать скорую. Дежурный буднично уточнил адрес,  несмотря на мои дикие крики в трубку. Не понимая, что делаю, я склонился над своим приятелем.
- Саша! – позвал он. – Саша! Я знаю Беме! Он рассказал мне все, все, Саша! ВСЕ!
***
Антон умер еще до приезда скорой. Врачи нашли на его теле многочисленные рваные раны. На забинтованной руке не было пальцев, выдраны оказались целые куски плоти. Удивительно, что его смерть даже не попытались повесить на меня. Все списали на какого-то очередного маньяка и мой шок. Я дважды лежал в психушке после этого случая.
Никто из врачей не смог дать мне ответ на мои вопросы. Ни психиатры, ни психологи, никто. Я не знаю, что или кого я видел. Не знаю, что произошло в ту ночь. Я могу только сказать, что это существо и вправду удовлетворяло его тягу, тягу к знанию. А в обмен на это Антон кормил его, кормил собой.
Пару раз в нашем местном фольклоре я натыкался на упоминания о подземных людях. Один полоумный даже называл их «морлоками».  Говорят, они похожи на людей, только руки непропорциональной длины…
***
- Спасибо за вечер, Серега, - пожал мне руку Александр Петрович. – Всегда рад тебя видеть, всегда!
- Вам спасибо, Александр Петрович! – пьяно улыбнулся я.
Возвращаясь на такси домой, я беспрерывно смотрел в окно. Была уже глубокая ночь. На улице не было людей, но в каждом из домов, на которые падал мой взгляд, находилось такое окно. Окно, в котором не гас свет. Квартира, хозяин которой не спал. Быть может, кто-то из них и сейчас кормил своего морлока…