Рифмоплетство

Таня идет вдоль набережной. Опаздывает на работу. Ну и пусть.

Утренняя Нева задернута легкой дымкой, питерское солнце неуверенно пытается прорваться сквозь хмурые серые тучи. Пахнет водорослями и застоявшейся водой. Где-то вдалеке замаячили ростральные колонны. Стало сразу как-то легче идти, глядя на них.

«Цок-цок, цок-цок», - гулко отдается эхом одинокий стук ее каблуков. Таня пытается вторить ритму и сочинить стих: «Бесчувствие души, бесчувствие движенья…»

А дальше ей непременно хочется сказать про порочный круг суеты, мелькающие дни, которые безразличием полны.

Когда тебе стукнуло 38, хочется уже пофилософствовать о жизни, что ли? Раньше-то, когда было 20 с небольшим, был близок другой набор «пронзительных» фраз: «сдавленный стон в груди», «огонь любви» и «разговоры до зари».

Как же хочется обосновать, оправдать, найти причину своего вечно длящегося одиночества, скрыться за этими, пусть и банальными словами…

Таня проходит мимо скамеечки, на ней выцарапаны стихи О. Мандельштама:

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей…

Таня останавливается около нее, читает. А потом вдруг заливается слезами и, забыв свое рифмоплетство, тихо шепчет: «Господи! Помоги мне, Господи! Дай мне счастья! Простого, женского, МОЕГО...»!