Дежавю. Часть 3

Поволжье, 1941 год

Когда Иден пришел в себя, было темно и странно тихо, словно в уши вставили затычки.Неожиданно открылась низкая дверца, что-то вроде лаза. Он не мог вспомнить, где это у него в квартире есть такая. И почти по-пластунски, влезла эта девочка, что сняла его с парашюта, а потом волокла, на его же, кажется,парашюте по вязкой земле под непрекращающимся ливнем...

- Когда же пошел дождь? - С удивлением мелькнуло в голове. Он заметил, что голова болит уже не так сильно, и услышал слова девочки, но не понял ничего.

- Ида, - ткнула она пальцем в себя.

- Ида? - удивился он искренне. С трудом приподнял запястье на правой руке, ткнул пальцем в себя: Иден.

- Иден! – восхитилась она и даже слегка захлопала в ладоши.

- Ида - Иден! Ида - Иден! - смеялась она. Теплый платок, покрываюший ее голову, сполз за спину, и он увидел, что она совсем не маленькая, просто очень худой подросток. А волосы в полосе пробивающегося из лаза света, отливали золотом.

- Совсем рыжая, - пронеслось в голове.

Она что-то еще щебетала на каком-то корявом немецком, пока он вдруг не разобрал: «Россия, русская».

- Russin? - переспросил он по-немецки. - Она - русская? Незнакомая чужая девчонка у меня в доме? - Иден ничего не понимал.

- Ты - новая иммигрантка? Ты говоришь по-датски?

- Russland, - разобрал он, - это - Россия!

Опять заныло в голове. Ида подползла к нему поближе, и продолжая что-то незнакомо щебетать, размотала бинты на его голове, смыла и чем-то помазала особенно больное место, потом замотала голову снова.

-  Trinken, пей! - разобрал он.

Она снова налила ему что-то из термоса. Приятная теплота разлилась по телу, и он уснул.Когда проснулся, понял, что голова не болит совсем, и чувствовал себя крепче. Опираясь на локти, прополз под низким сводом до дверцы лаза, чуть сдвинул ее и осторожно глянул наружу. Вокруг, насколько хватало взгляда, стоял густой, кажущийся непроходимым, лес. Несколько крестьянских домиков вокруг, вот и все, что он разглядел. Обернувшись назад, понял, что он в каком-то сарае на сеновале. Сено приятно пахло, а холод, пробивающийся через лаз, освежал голову. Она не болела совсем. И он отчетливо вспомнил звонок Ольген. Она кричала, что открыт фронт с Россией и Виктору срочно нужен материал с фронта боевых действий. А поскольку у него, Идена, есть права пилота, Виктор предлагает ему... Он вспомнил, как радостно заныло в груди от предвкушения, от такой возможности... Ольген говорила что-то еще о намечающейся вечеринке, которую придется перенести, если он согласится, но он не сомневался ни минутки, так хотелось видеть все своими глазами. Он уверил ее, что недели на задание хватит, и перенесут они вечер только на неделю. Она предполагала, что вечер должен был обратиться в их помолвку, и была права: он собирался сделать ей предложение в тот день (И как женщины все чувствуют заранее, - подумалось ему).

Из-за каких-то неясных ему обстоятельств, полет на фронт откладывался.Виктор не очень распространялся, что успех на фронте оказался не таким стремительным, как ожидалось, хотя между собой они это обсуждали. Но полет Идена из-за всех несогласовок, откладывался и откладывался, как откладывалась и их помолвка с Ольген. Он ясно вспомнил тот день, когда закончив работу, она вышла из-за своего стола, поправила у зеркала шляпку, подвела губки; как из кабинета вышел Виктор, и демонстративно взяв его под руку, Ольген, бросив надменный взгляд на Идена, отбыла с новым кавалером.

Почему-то обиду он не ощутил тогда. Если так легко бросает его из-за затянувшейся помолвки, то какого черта и жениться на ней, раз не любит, не умеет ждать.

Разрешение на вылет на русский фронт он получил только в конце сентября. Вспомнилось, как переживала мама, говоря о русских холодных зимах, а он успокаивал ее, уверяя, что вернется еще до наступления сильных холодов. Но вылететь удалось только 3 октября, и он уже сам волновался, собирая все теплое белье, что сумел найти у себя или купить в магазинах.

Тут он обратил внимание, что дверь ближайшего из домов открылась, и оттуда выбежала Ида. Она уже издали делала ему какие-то предупредительные знаки, почти грозила пальцем, чтобы он закрыл лаз и не высовывался.

Она влезла на сеновал совершенно сердитая.

- Пу, пу, - изображала пальцами револьвер, тыкающийся в его бок. Было щекотно, и смешно видеть, как она старалась пояснить ему то, что он уже и так понял: русская армия близко, и если его найдут... Единственное, он не мог понять, почему она, русская, прячет своего врага. Наконец, она поняла его недоумение, и тыча пальцем в себя, сказала: "Deutsche, я - немка, российская немка".

- И ты не знаешь немецкий? - изумился Иден.

- Я знаю немецкий, - обиделась Ида. - Здесь все так говорят.

Иден уже понял, что разговаривает она на своеобразном диалекте. Прислушиваясь внимательнее, разбирался больше в ее речи.Она пояснила, что немецкому учат в соседнем городке, а от них учительница немецкого переехала уже давно, потому что школа маленькая, и детей мало. пояснила, что на настоящем немецком говорит только ее бабушка и ее 2 подруги. А вся имеющаяся на хуторе молодежь, включая ее - человек 10, говорят на такой вот смеси, которую они называют немецким диалектом.

- Ну уж и диалект у вас, еле разберешь, - хохотнул Иден, стараясь не обидеть свою спасительницу.

- А сколько времени я у вас? - сам собой возник вопрос.

Что-то прикинув в уме, она ответила:

- Около трех недель уже.

- А что было со мной?

- Твой парашют завис на дереве, когда я увидела тебя. Ты был ранен в голову. Бабушка вытащила пулю и лечила тебя своими отварами. Знаешь, какая она у нас знахарка! Весь округ ездит к ней лечится! - В голосе Иды звучала гордость. - Раньше ездили, до войны, - поправилась с грустью.

- Ты - летчик? - Спросила она после минутного молчания.

- Немного и летчик, да. Но вообще-то я журналист. Я из Дании. Меня отправили с заданием описать состояние фронта. - Он подумал о маме, которая наверняка мечется в отчаянии, не зная, где он и что с ним. Кто еще мог волноваться? Может, Виктор? Он – настоящий парень. Ольген? - "Стерва!" - злобно мелькнуло в голове.

Иная идея пришла ему в голову:

- Ты могла бы принести мне карту, чтобы я понял, где нахожусь?

Он хорошо помнил свой вылет. Помнил, как следовал с наступающей на восток армией, летел над линией фронта, документируя происходящее. Помнил, как залетел, видимо, на территорию врага и в него стреляли с земли, ранили в голову, как выбросился с парашютом. После этого, его полетом управлял ветер, и он не имел ни малейшего представления сейчас, где находится хутор Иды.

Она ушла и не было ее до самого вечера. Иден даже успел проголодаться, но беспокойство за девчонку занимало его сейчвс больше, чем собственный желудок
Наконец, он услышал знакамое почавкивание сапог по вязкой грязи, а затем постанывание присарайной лестницы
- Привет, - донесся до него легкий шепот.
- Привет, - ответил он и торопливо добавил: принесла?

- Принесла, - услышал он в ответ и в темноте ощутил нечто, тыкающееся ему в руки. Когда Ида зажгла огарок свечи, он понял, что она принесла большую карту, какие обычно вешают на стенах.

- В школе сняла со стены, - подтвердила она быстрым шопотом, - это - карта Советского Союза.

Он уже и так понял при свете скудного огарка, что это - крупномасштабная карта СССР.

- Другой не нашла, - зашептала она опять, чувствуя его разочарование. - Весь кабинет географии обыскала.

- Ладно, завтра посмотрю, - постарался он утешить девочку, - сейчас все-равно ничего не разобрать. А поесть ты не принесла? - удивился он, заметив, что в ее руках больше ничего нет.

- Нет. Ты знаешь, бабушка говорит, что идут большие холода, и тебя надо перевести в дом.

- Холода? Здесь довольно тепло в сене.

- Я знаю, что сейчас - тепло. Бабушка говорит, что зима будет очень холодная в этом году, а моя бабушка знает все. Ты что, не веришь нам? - голос Иды прозвучал обиженно. Он уже не видел ее лица. Свечка догорела, и они остались в полной темноте.

- Верю, конечно, но в доме - опаснее для вас. С кем ты живешь? - впервые ему пришла в голову мысль узнать что-то о ней.

- С бабушкой. А еще у меня братик и сестричка, близнята, Питер и Анитка, им 5 лет. Папу с мамой забрали на фронт сначала. Потом мама написала, что всех российских немцев переформировали в тыловые службы, она в госпитале нянечкой сейчас. А от папы давно ничего нет. Бабушка о нем каждый день свечки ставит. А еще, скоро нас будут депортировать. - Все это она выпалила почти на одном дыхании.

- Депортировать - куда? И почему? Вы же - "свои" немцы?

- Свои, да. Но такой вышел указ. Всех немцев депортировать, включая нас, поволжских. Из многих больших городов уже выселили, из Москвы, например, и Энгельса, если ты слышал о таком. Мы далеко от станции живем. Может, нас не тронут пока.

- Значит, это - поволжье. - Задумчиво сказал Иден. - А далеко Волга от вас?

- Папа возил нас туда летом на сельхозной машине. Он работал механиком. А что?

- Пока не знаю. Так, для информации спрашиваю. Так что, бабушка говорит, перебраться к вам сегодня? - Голодный желудок давал о себе знать. - Боюсь за вас, не пострадать бы вам из-за меня.

- Опасно, конечно. Но бабушка говорит, еще несколько дней, и станет очень холодно, - повторила Ида.

- Ну, хорошо, раз бабушка говорит, - в темноте Иден нащупал и сжал ладошку девочки. Она оказалась совсем маленькой, тонкие косточки легко утонули в его широкой ладони. - Веди, спасительница.

Пятясь задом, Ида проложила ему дорогу к лазу, начала спускаться сама. Потом методом "тыка" определяя лестничные перекладины, стараясь преодолевать головокружение, спустился Иден. Свежий воздух опьянил его. Он вдруг осознал, что уже почти месяц не дышал полной грудью. Преодолеть слабость в ногах все-таки не удалось, и он практически рухнул в грязь под лестницей.

- Ничего, ничего, - утешала его маленькая подружка, - сейчас передохнешь, и пойдем.

- Бабушка! - вдруг услышал он ее радостный возглас.

Иден почувствовал, что некто более крупный, чем Ида, и несколько сильнее, взял его левую руку, перекинул себе за спину.

- Ида, помогай, - расслышал он шепот и ощутил Идино плечо справа.

Он поднялся, и шатаясь, они побрели к дому. Со стороны могло показаться, что это три пьяные фигуры ищут пристанище. Хорошо, что "со стороны" висела густая, беззвездная, без единого просвета ночь российской глубинки, сокрывшая трех невольных преступников.