Приличные девушки сидят дома

                Часть первая


В детстве мне не повезло.  Родители дали мне странное имя — Флора. Сами же, оставив меня  в одиночестве отбиваться от желающих поглумиться над моим изысканным именем, постоянно куда-то уезжали в научные экспедиции. Я жила с бабушкой.  Ребята в школе дразнили меня «Флора-помидора». Сколько я тогда слез пролила! Пока не подалась  в секцию «самооборона для женщин». После этого «помидора» отпала сама собой. А я  поняла, что спорт — вещь полезная во всех отношениях. Дальше-больше. Записалась в  школу водного туризма, где освоила все навыки, необходимые туристу, и стала совершать свои первые походы в компании таких же любителей приключений, как и я, желающих не только пообщаться с природой, но и поднять свою самооценку.

Возвращаясь из походов, в линялой штормовке, прокопченной дымом костра, я чувствовала себя пиратом, вернувшимся в родной порт.

За время очередного похода я успевала отвыкнуть от нашей квартиры на Чистых прудах, больше похожей на музей. Сводчатые окна моей комнаты были завешаны тяжелыми гардинами, вся мебель являла собой то ли антиквариат (как считала моя бабушка), то ли старую рухлядь (как выражалась я). Всё было массивное, из потемневшего резного дерева. С потолка свешивалась хрустальная люстра, давно потерявшая свой блеск, а заодно и половину подвесок. А между окнами громоздилось нелепое зеркало: узкое, но высотой до потолка, в черной раме. А на тумбочке перед зеркалом стояла старая фотография в рамке: молодой мужчина в военной форме и с шашкой, лейб-гвардии поручик Николай Воронцов, покойный мой прадедушка. На мои расспросы о нем бабушка коротко отвечала «сгинул».

Сбросив в ванной пропахшую дымом одежду, я рассматривала себя в зеркале. Лицо и шея успевали сильно загореть, и на фоне загара ярко сверкали маленькие бирюзовые сережки: мне подарил их отец, и я с ними никогда не расставалась. Отец рассказывал, что сережки очень старые, их носила моя прабабушка — жена того самого поручика.

Стянув майку, я разглядывала свои бледные до синевы ключицы. Искренне презирая всё, что обозначалось ненавистным словом «гламур», я совершенно не заботилась о том, чтобы целиком покрыться соблазнительным загаром. В тайге важнее спастись от гнуса, который, дай ему волю, вгрызался в кожу, выедая целые куски и оставляя багровые болячки, которые страшно чесались.

В «свободное от походов время» я училась в институте, встречалась с подругами, занималась спортом. А вот с парнями как-то не везло: они не разделяли мои моральные ценности, предлагая взамен свои, которые я считала пошлыми и даже неприличными.

Так и жила я под присмотром бабушки, считая свою жизнь между походами бездарной тратой времени. Ровно до того момента, когда наш походный гуру Серега Жуков не предложил мне отправиться в Западный Саян, совершить сплав по труднодоступной реке Зун-Мурин. Пороги высшей категории сложности и пеший переход через горы были той вишенкой на торте, от которой отказаться я не смогла.

Неделя лихорадочных сборов, четверо суток непрерывного хохота и песен в поезде, - и мы в Слюдянке, на берегу Байкала. Равнодушно взглянув на рекламные баннеры, заманивавшие приезжих насладиться красотами озера, мы принялись ловить попутку до нужного нам пункта. Не для нас, таких матерых рафтеров, петь у костерка на берегу озера про романтику! Нас манили трудности.

И вот мы уже сгружаем наши рюкзаки с попутного грузовичка в бурятском поселке Жемчуг. Отсюда начинается путь в горы.

Вдоль каменистой тропы течет странный ручей, вода в котором, водоросли, камни на дне, - всё ярко-красного цвета. А на берегу возвышается куст, весь обвязанный разноцветными ленточками и тряпочками.
 
Пока мы рассматривали странный пейзаж, наш командор Сережка Жуков времени не терял. Пообщавшись с местными жителями, он выяснил, что по тропе можно проехать на колесном тракторе с прицепом еще километров 20, а уж дальше — извините, ножками.
 
Угрюмый худощавый бурят — водитель трактора — неодобрительно рассматривал нас. Потом вдруг подошел ко мне, выдернул за руку из толпы ребят, подвел к кусту и потребовал:- «На колени!». Я оглянулась на ребят. Им-то хорошо, стоят, хихикают. А я с какой стати должна перед кустом на коленях стоять? Бурят приказал: - «Молись! Или не повезу!». -»А...зачем молиться кусту?», - так глупо я себя никогда еще не чувствовала. А бурят продолжал: - «Дальше — тайга. Там хозяин — Дух гор. Там — дикие звери, водопады, пороги. Там — подземные жители! Утащат тебя — не вернешься! Видишь, какая вода в ручье? Это — кровь тех, кто не помолился! Хочешь, чтобы Дух гор вам помог — молись!».

Ребята сзади шептали: - «Молись, а то пешком пойдем лишние 20 километров!». Хм… Женский рюкзак весит 35 килограммов, мужской — 50. И я сложила ладони вместе и поклонилась кусту. И  вдруг ситуация перестала казаться мне забавной и глупой. Что-то неуловимо изменилось вокруг. Как будто величественные горы впереди облегченно вздохнули. Как будто чьи-то крепкие руки легли мне на плечи.

Повинуясь внезапному импульсу, я достала из кармана штормовки кусочек киперной ленты — страшненькой сероватой тесемки, которой мы завязывали наши прорезиненные мешки, -  и привязала его к ветке куста.

Бурят удовлетворенно кивнул и стал бросать наши рюкзаки в кузов. 20 километров невероятной тряски по камням и по воде мелких речек, которые мы пересекали, - и вот мы на большой поляне. Всё. Впереди — только горы и таежная глушь, тяжелый переход без дорог, по карте и компасу, и потом — заветная цель, малоизученная туристами река Зун-Мурин.

Вечерело, и мы решили заночевать на этой поляне, а на маршрут выйти завтра. Поставили палатки, развели костер. Вся поляна заросла странной, резко пахнувшей травой, при взгляде на которую вспоминалась страница из учебника ботаники с заголовком «Хвощи и плауны». Вот нанюхаемся, завтра встанем с головной болью… Но странная трава была повсюду, выбирать не приходилось.

Поужинав, мы разбрелись по палаткам. Вскоре ребята безмятежно захрапели. Я тоже стала засыпать, как вдруг услышала снаружи топот ног и голоса. Речь звучала невнятно, но отдельные слова я уловила, и были они, как в кино: подпоручик, хорунжий. Часто русская речь звучала вперемежку с французской.
 
- «Ну, вот, нанюхалась травки!» - подумала я. Но на всякий случай осторожно выглянула из палатки. Никого… Но слышен удаляющийся топот ног и голоса. Что-то звякнуло о камни. - «Что там у вас, корнет?» - раздался чей-то голос. - «Да вот, патрон обронил, который у меня из раны достали. Не могу найти, темно. Памятный патрон..». - «Отставить, корнет! Светает скоро! Потом вернетесь, разыщете».

Голоса смолкли. В эту ночь я так и не уснула. Раздумывала: рассказать ли ребятам? Да кто ж поверит, скажут — глюки у меня, развернут еще на Байкал отдыхать… И я промолчала.

Утром, позавтракав и навьючив на себя свои неподъемные рюкзаки, мы тронулись в путь. Пройдя несколько  шагов, я почувствовала, что под ногой у меня что-то звякнуло. Наклонившись, подняла желтоватый металлический предмет. Тяжеленький. Несомненно, патрон! Так я не «нанюхалась» ночью? Я, действительно, слышала голоса?

Ребята окружили меня. Женька Панов — полковничий сын, сам мечтающий о военной службе, - заявил, что это патрон от Маузера. Но — несколько деформированный и очень старый.

- «Откуда он здесь? Отдай мне!» - сказал Женька. - «Фигушки! Это артефакт! Возьму себе на  память!» - ответствовала я.

- «Артефа-а-акт…, - задумчиво произнес Андрей Порываев, главный интеллектуал нашей компании, в свои 30 лет — уже доктор исторических наук, не чуждающийся, вместе с тем, эзотерики, парапсихологии и прочих малопонятных явлений, - между прочим, здесь где-то проходили в 1920 году отступающие, теснимые Красной армией, войска генерал-лейтенанта Владимира Каппеля. Они пытались выйти из окружения и прорваться к Харбину. Зимой было дело, погибли очень многие. И сам Каппель. А целый большой отряд  исчез бесследно в этих горах. Не исключено, что вещица-то каппелевская.»

- «Вряд ли, - сказал Женька, - почти 100 лет прошло. Патрон  врос бы в землю, травой зарос. Да и не похоже, чтобы он столько лет на земле провалялся. Ни патины, ни ржавчины.»

Нашу дискуссию прервал командор. - «Кончайте  трепаться, надо до обеда пройти хотя бы 12 километров!» - заявил он.
В походе слово командора — закон. Я сунула патрон в карман, и мы двинулись дальше.

Прошло 3 дня. Мы шли всё дальше вглубь тайги, поднимались всё выше, стремясь попасть на перевал Хамар-Дабан, за которым начнется спуск в долину реки Зун-Мурин. Дикая, нехоженная горная тайга поражала своей красотой и в то же время настораживала. Часто мы видели следы диких зверей. Приходилось перебираться вброд через ледяные и быстрые горные речки. Иногда выходили на поляны, почему-то покрытые снегом (в июле!). И каждую ночь, засыпая, я слышала (или мне чудилось?) голоса, крики, стоны, выстрелы. Но я молчала об этом. Никаких человеческих следов мы не видели, и никто из группы, кроме меня, ничего не слышал.

На одном из привалов Андрей Порываев  извлек из рюкзака мятую газету. - «Мы приближаемся к перевалу,- сказал он,- и я хочу поделиться с вами информацией». И он прочитал вслух статью, которая не доставила нам особой радости. Перевал Хамар-Дабан считается у бурятов местом мистическим и страшным, ходить туда без крайней надобности не следует. По их поверьям, именно на Хамар-Дабане и обитает Дух гор. Один раз в год там собираются местные шаманы, проводят ритуалы, «заряжают» колдовской силой свои бубны и прочие магические предметы. Но это — из области суеверий. А есть и реальные факты: на перевале неоднократно пропадали люди. Вполне современные, образованные и имеющие при себе средства ориентирования и оружие. Несколько лет назад пропал отряд геологов. Потом — отряд туристов. В прошлом году — девушка отбилась от группы и тоже пропала. Все поиски результатов не дали.

- «Всем держаться вместе, друг друга из вида не терять!» - сказал командор. - «Йес, сэр!» - ответила красавица Ленка, которой всё прощалось, потому что...ну, ясно, почему. Даже наш суровый командор не мог равнодушно смотреть на мелкие белокурые локоны до пояса и голубые глаза. - «Если Дух гор меня похитит, я его соблазню», - томно заявила красавица.

На следующий день Ленка сломала ногу. Пришлось нам соорудить носилки и нести её. Перевал был уже близок, и легче было дойти до реки и по воде доставить её в больницу, чем возвращаться назад.

Идти было всё труднее. У всех уже были какие-то мелкие травмы, растяжения, потертости. Накапливалась дикая усталость.

Таежная буйная растительность сменилась низкорослой тундровой, затем и вовсе чахлой травкой. Вот он — Хамар-Дабан.