Мост Времени

      Сегодня велиста пришла на Ратушную площадь, пройтись по рядам открытой здесь ярмарки в честь Праздника Цветов Сирени, Жасмина и Ландыша. Этот праздник ознаменовывал только тот факт, что по Эрметрису и всей его округе разливалось невыносимо прекрасное благоухание этих весенних соцветий. Невыносимым это благоухание было всего один день в году, и в этот день было решено устраивать распродажу разных несъедобных товаров: тканей и ниток, одежды и обуви, бытовых приборов, галантереи и тому всего подобного.

      День этот мог повторяться довольно часто, редко он бывал действительно раз в год, обычно этот ярмарочный день наступал гораздо чаще. Жители Эрметриса любили праздники, цветы и весну, поэтому мэру Энтони Флинну приходилось изменять движение времени по календарю, то и дело вставляя Праздник Цветов то зимой, то осенью, иногда даже летом, а уж весной его требовали праздновать чуть ли не каждую неделю.

      Еда в этот день подавалась в задних залах едален, где не было окон, чтобы запах с улицы не перебивал аромата пищи, не убивал аппетит посетителей и старания поваров. Всем известно, что даже благородный аромат может исказить восприятие вкуса как тонких и изысканных блюд, так и простого ломтя хлеба с маслом.

      Заведений, где кормили вкусной и полезной пищей, на Бертерре было всегда три типа: снедаловки, кормильни и смаковальни. На умеренной Лерии изнчально были только кормильни, неспешный и жаркий Тагрид славился своими смаковальнями, а шустрые и бойкие латарцы предпочитали быстрый перекусон и наводнили свой континент целой сетью снедаловок. В результате объединения всех констронов трёх континентов и мелких островов в единую систему управления, да ещё с некоторых пор свободному передвижению граждан по Бертерре, на всех континентах рано или попозже открылись едальни всех типов. И теперь, чтобы с чувством не торопясь распробовать феерический плов, не нужно было плыть или лететь на Тагрид, а чтобы быстро перекусить, не нужно было путешествовать на Латар. Достаточно было дойти до ближайшей едальни нужного типа.

      Инира решила выбрать средний вариант и пойти перекусить в кормильне, где подавали полноценную горячую и вкусную еду, но она была простой и обычной, какую может приготовить любая старательная хозяйка н своей кухне. Снедаловки она посчитала слишком уж простенькими, да и кормили там только ломтями хлеба с нарезанным пластами мясом или колбасами, переслоенными сыром и ломтиками овощей. А смаковальни требовали долгого в них пребывания. Потому что кто же станет торопиться с едой там, где принято ею наслаждаться и смаковать?

      Сделав заказ, Инира огляделась по сторонам. За соседним столиком сидели две подруги и оживлённо обсуждали свои планы.

      — Я хочу ещё разочек заглянуть в галантерейную лавку, только не к нашему замечательному Эду, а к тагридцам: у них там есть такое специальное привлекательное бельишко — закачаешься! Ну, ты меня понимаешь, для нескромных утех. Так вот мне хочется удивить мужа на его День рождения.

      — Ты же знаешь, я не ханжа! Тем более, что у меня такой есть пеньюарчик… — и лада подняла мечтательный взгляд к потолку, направляя всю свою страсть украшавшей потолок огромной люстре с двадцатью матовыми круглыми плафончиками, испускавшими уютное радужное свечение.

      — Только я не стану сильно задерживаться в лавке! Ты тоже не смотри по сторонам, быстренько выбирай, что нужно, и пойдем на площадь!

      — Точно! Там же сегодня будет дед Щупокл, а пропустить его рассказ, значит лишить себя большого удовольствия.

      Подруга согласно покивала и принялась ловко расправляться с принесённой кухонным помощником порцией жаркого из цыплячьих ножек.

      Инира тоже уже получила свой обед: немудрёный супец из местной рыбки зизиды, которую вылавливают в заливе Хильдерра, и суфле из печени кукуцапля* с жареной картошкой. На десерт велиста попросила простого лимонада с мятой. В очередной раз порадовавшись, что на Бертерре нет времени, а значит, опоздать, куда надо, даже при всём желании не получится, Инира принялась за еду.
_________________
* — кукуцаполь — разновидность цапли, которая подкладывает свои яйца в чужие гнёзда. Распространена повсеместно, обитает как в диких условиях, так и культивируется на фермах. Жители Бертерры очень любят кукуцапля за их прекрасное мясо и очень вкусные яйца. Птица очень неприхотлива. Главное условие для разведения — это наличие пустых гнёзд, куда кукуцаполь сможет отложить ежедневно от трёх до пятнадцати яиц. В природе яйца кукуцапля высиживают приёмные родители, а на фермах птенцы кукуцапля выводятся в инкубаторах.

***

      Дед Щупокл жил неподалёку от Ратушной площади и потому каждый праздник приходил на площадь с тех пор, как окончательно вышел на пенсию и перестал путешествовать по Бертерре.

      Конечно, Евгений Францевич Фоминский не от рождения получил кличку, которая позже переросла в его имя собственное настолько, что он почти забыл матушкины причитания: «Женечка то, Женечка сё…». Матушка была вечно недовольна поведением мальчишки, так и норовившего везде пролезть и всё потрогать, пощупать, чтобы сделать своё собственное умозаключение, которое изрекалось в качестве великой истины с философским видом среди таких же пацанят родного двора. За эти умозаключения его прозвали сначала Философом, а потом кличку сменили на созвучное имени другого философа — Щупокл. И всё за то, что свои умозаключения Женька-Щупокл изрекал, только удостоверившись в абсолютной материальности феномена, о котором говорил.

      Когда ему в школе стали втолковывать абстрактные истины и аксиомы, Щупокл сначала немел от восторга и удивления, а потом всё подвергал сомнению и неверию, и требовал доказательств. Даже учителя удивлялись такой правильной фамилии мальчика — Фоминский, типа «Неверов-пока-не-пощупал-лично». Но, как известно, в школе не каждое знание можно «пощупать», поэтому Женя Фоминский очень хорошо успевал в изучении естественных наук: химии, биологии, почти всех разделов физики и, как это ни странно, астрономии. Но юный Щупокл говорил, что звёзды — они же вот, висят тут и видны каждому, что же в них сомневаться, когда их же можно пощупать своими глазами!

      А увлекательнее всего для Женьки Щупокла стала география. Он так увлекся изучением сначала своего города, что позже, когда город был известен до мельчайших деталей, насколько это возможно в постоянно изменяющемся городе, Женькина страсть переросла в Жизненный Путь — Евгений Францевич Фоминский стал великим путешественником, открывателем новых земель и мореплавателем, просветителем. Он написал целую библиотеку книг, где рассказывал разные истории про родную Лерию, про Эрметрис, про Латар и Тагрид, где путешествовал в компании таких же, как он, исследователей. Щупокл читал лекции, повествовал о своих открытиях в университетах Лерии, во всех ее констронах. Да что там Лерия, в университетах всего мира с замиранием сердца ждали его лекции. Был профессор Фоминский уважаемым ученым и дипломатом, установившим немало контактов и сыгравшим важную роль в становлении Всеобщего Правительства Бертерры.

      Но поскольку Бертерра была создана велистой как уже единое политическое пространство и имела своё Единое Мировое Правительство, то Щупокл просто стал Великой Исторической Личностью и занял подобающее ему почётное место. А по праздникам на Ратушной площади Почетный Гражданин Мира рассказывал внимательным слушателям о своих приключениях. И собирались вокруг Щупокла огромные толпы любопытствующих. А где ещё так приятно послушать увлекательные рассказы о приключениях знаменитого учёного в заморских странах? Не в аудитории же университета!

***

      На высоком помосте выступали уличные акробаты в ярких разноцветных костюмах, крутили сальто, глотали шпаги, извергали изо рта огонь, жонглировали пылающими шарами на цепях. Помощники мэра терпеливо ждали окончания представления, чтобы переоборудовать помост в лекционную кафедру.

      Когда стихла музыка, на высокую трибуну поднялся седовласый худой старик с царственной осанкой. На его голове красовался тёмно-синий бархатный берет, едва прикрывающий высокий лоб, а на тонком и длинном носу уютно примостилось пенсне в золотой оправе, отблёскивающей на солнце. Настроив усилитель голоса, профессор поправил серый жилет и заложил руку в карман брюк, отодвинув в сторону полу пиджака, откашлялся в сторону от трибуны и обвёл взглядом площадь. Народу собралось даже больше обычного, видимо, сказался длительный перерыв в лекциях, который учёный провёл в новом путешествии на этот раз всего лишь в Ромиру, на курорт озера Алидэ, чтобы пройти оздоравливающие процедуры.

      — Рад приветствовать вас, сограждане, на очередной нашей встрече, — приятный баритон Щупокла разлетался по площади, и речь была слышна и понятна всем собравшимся. Евгений Францевич улыбнулся и продолжил. — Мы с вами уже давненько не виделись, поэтому во искупление вашего ожидания и для поднятия настроения я расскажу вам самую интересную из своих историй о том, как я в молодости провалился в дырку во времени и попал к началу нашего мира, что со мной там было, и какую роль для меня сыграла эта перипетия.

***

      В те времена под парусом уже ходили редко, только малые рыболовные суда да яхты, которые себе еще не поставили паровой котёл. А для кругосветки власти Лерии специально построили новый корабль с современным мощным двигателем аж на восьми паровых котлах. Ну, это чтобы с ветерком прокатиться вокруг Бертерры, легко перескакивая из моря в океан и обратно.

      Теперь-то и самолетом можно облететь всю планету, а тогда воздушного флота почти не было. Самолеты строили совсем уж отчаянные изобретатели. Зато корабли стали надёжными и быстрыми.

      Корабль был большим и красивым, назвали его гордым именем «Идиллиан», потому что считали, что лучшего корабля пока ещё нет. Команда была большая, капитан Тим Эрминг был опытным мореходом, а группа учёных и естествоиспытателей небольшой и дружной. В плавание вышли в приподнятом настроении, и так и шли с крейсерской скоростью, заходя во встреченные порты, знакомясь с новыми людьми, делая записи о своих впечатлениях и новых знаниях.

      Обычное путешествие, мирное и спокойное. Ничего не предвещало, как говорится. Даже шторма обходили корабль стороной. Все, кроме одного. Щупоклу этого одного шторма как раз и хватило, чтобы оказаться за бортом в открытом океане Сбывшейся Мечты, в подбрюшии Тагрида, где расположена гряда рифовых островов, именующихся с тех пор Фоминскими.

      Вместе с человеком за борт смыло и плохо закреплённые снасти. Щупокл умел плавать, но потерял сознание после крепкого удара головой о какой-то деревянный ящик. Он бы утонул, потому что никто на корабле не кинулся спасать человека, все думали, что учёный в своей каюте, как и остальные, но на помощь пришла стая дельфинов. Черные носы подталкивали человека к незнакомым берегам неведомых земель, а упругие спины поддерживали тело снизу, не давая ему погрузиться на дно.

      Когда Женька Щупокл открыл глаза, солнце стояло в зените, на небесах не было ни одного облачка, а вокруг на мелководье плескались мальки каких-то рыбёшек, выскакивая и звонко шлёпаясь обратно в воду. Никакого корабля не было видно даже на горизонте. Молодой учёный поднялся и пошёл исследовать место, куда его закинула судьба.

      Было тепло, но неожиданно не жарко. Ветер высушивал мокрую ткань одежды, от чего становилось даже прохладно. Вокруг, насколько хватало глаз, была вода и красные скалы. Если там, куда дельфины вытолкали человека, было миниатюрное подобие пляжа, то в остальных местах берег резко уходил вверх почти отвесными стенами. Песок под ногами Щупокла тоже был красный, зато вода имела такой неповторимо голубовато-зеленоватый оттенок, так светилась под солнечными лучами, маня окунуться и поплавать, что человек ощутил, что хочет пить.

      Поглядев вверх, Женька решил, что лучше попробовать пройти по узкой тропинке между скал, которая как раз начиналась на заповедном маленьком кусочке песка, где он стоял. Если есть тропа, значит, где-то должны быть и люди. Исследователь потрогал скальную породу рукой, оказалось, что она крошится под пальцами, если сильно надавить и потереть, образуя тот самый красный песок. Растительности не было видно совсем.

      Узкая расщелина провела Шупокла через скалистый массив и вывела на такую же безжизненную равнину, засыпанную всё тем же красным песком. Песок собирался в барханы, барханы перетекали с места на место. По линии горизонта тянулась тёмная полоса не то новых гор, не то какой-то растительности. Или это был просто обман зрения, оптический эффект, игра света и воздуха? Как бы то ни было, Женка решил, что лучше идти вперёд, чем сидеть на одном месте.

      Но вскоре надежда выйти к людям у него почти умерла. Признаков жизни было не видно ни на земле, ни в небесах. Ни следов ящериц, ни парящих птиц в небе, ни сухих веток, торчащих из песка, ни даже камней крупнее трех песчинок — ничего не было. И вдобавок было непривычно тихо, только ветерок, набегая, шуршал в ушах, как будто рассказывал секреты на непонятном древнем языке.

      Женька шёл по его ощущениям уже несколько часов. Солнце стало клониться к горизонту. Радовало только одно — по этому песку, оказалось, довольно легко идти в той обуви, которая каким-то чудом сохранилась, не потерявшись в пучине вод.

      Пить хотелось нестерпимо. Помня о рассказах бывалых путешественников, Щупокл решил испробовать один из способов борьбы с жаждой, когда нет возможности напиться. Требовался камушек. Его надо было положить в рот и посасывать, как будто это вкусная конфета. Камней вокруг не было видно. Но из-за жажды у Женьки внезапно обострилось его легендарное упрямство, и он решил найти камушек, во что бы то ни стало. Опустив голову вниз, он стал рассматривать песок под ногами и через некоторое время увидел камушек достаточно крупный, чтобы не потерялся во рту. Женька запихнул его в рот, обмусолил языком, и вытащил обратно, с сожалением сплюнув грязную слюну. Но камень снова засунул за щёку и стал посасывать. Во рту скапливалась слюна, и Женька глотал её раз за разом. Жажда действительно слегка отпустила.

      Поиски камушка отвлекли от дороги, и Женька с удивлением обнаружил, что горизонт, точнее то, что он принял за лес, лесом и оказалось. Но какой это был лес! Высокие раскидистые деревья стояли без единого листика, сухие голые ветки их густо переплетались в вышине, сливаясь с уже потемневшим небосводом. А под деревьями была такая мгла, что было видно только на два шага вперёд, а дальше даже толстые стволы деревьев было не различить.

      Зато появились звуки. Только этот факт Женьку не обрадовал, потому что звуки были необычными и пугающими. То кто-то гулко ухал и стрекотал, то что-то противно скрипело, чей-то заунывный плач доходил до самой высокой ноты и внезапно обрывался, чтобы вновь начаться сначала как рефрен, периодически душу леденил далёкий вой. И везде были шорохи, шуршание, шипение и шебуршание. Но это была жизнь, а значит, где-то там, в лесу, была и вода, и еда. Следовательно, туда и надо было идти утром, а пока, разумно рассудил Женька, надо устроиться на ночлег.

      Ложбина между массивных корней деревьев нашлась совсем неподалёку от пограничных деревьев, там даже было ещё видно небо, залитое светом мириад ярких звёзд, будто по черной скатерти рассыпала мешок светлячков неразумная хозяйка. Женька так устал, что, даже не вспомнив о возможных опасностях, свернулся калачиком под образующим нишу корнем и сразу уснул, чтобы проспать без сновидений всю ночь до самого рассвета.

      Ночью Щупокла никто не беспокоил, ни птица, ни зверь не вышли из чащи, чтобы съесть его. Но проснулся Женька не от того, что стало светло и вот-вот солнечные лучи прорежутся из-за горизонта. Его разбудил пристальный взгляд, заставивший в один момент мобилизовать всё своё существо — и сознание, и тело, и вскочить на ноги, чтобы обороняться от… На Женьку смотрели люди.

      Полуголые мужчины в шкурах на поясе, закреплённых так, чтобы образовать некое подобие штанов, и женщина тоже в шкуре, но у неё она была перекинута через плечо и подпоясана каким-то плетёным из травы или лиан ремешком, что издали её одежду можно было бы принять за сарафан с одной лямкой. Кожа у этих людей была приятного светло-шоколадного цвета. Люди внимательно и молча разглядывали необычного для них белокожего человека в тканевой рубашке с пуговицами, в штанах на ремне и обуви из толстой кожи на резиновой подошве. На самих аборигенах обуви не было вовсе, а их ноги были привычны к ходьбе босиком.

      Увидев, что мужчина проснулся, аборигены кивнули друг другу и широко улыбнулись пришельцу.

      — Кийо-той-яс? Ичта-божа? * — низкими тягучими голосами спросили мужчины.

      — Я Щупокл, Евгений Францевич Фоминский, — представился Женька, тыкая себя указательным пальцем в грудь.

      — Гнидиси? Хниразд? Бугойн? ** — сыпались вопросы на учёного, но он только повторял, что он есть Щупокл, Женька, человек.
_________________
*) Кийо-той-яс? Ичта-божа? — Кто ты? Каких богов чтишь?
**) Гнидиси? Хниразд? Бугойн? — враждебные племена с соседних островов.

      Промаявшись так ещё пару минут, аборигены поняли, что этот белый человек дурак, и простых человеческих слов не понимает, но это не причина, чтобы оставлять его на съедение местной фауне, уже в изобилии любопытствующей с ветвей деревьев и из-за их стволов, когда можно будет сытно позавтракать. Аборигенов зверьё по какой-то причине не трогало. Женька отметил про себя этот факт и удивился. Шоколадные люди жестами объяснили непонятливому пришельцу, чтобы он шел за ними, и, послав впереди женщину, сами двинулись в глубь леса по одним им видимой тропинке. Щупоклу не оставалось ничего иного, как следовать за людьми, предвкушая трудности, но радуясь возможности когда-нибудь утолить жажду и голод.

      Перед тем, как лес расступился в стороны, и показалась поляна, их остановил ещё один абориген. Он был выше ростом, чем сопровождающие, и шире в плечах, Щупокл понял, что стоянка племени зорко охраняется, а это в свою очередь означало, что племя не одно в округе, раз есть от кого выставлять стражу.

      Поляна была огромной, было похоже, что её специально расширяли и выравнивали. В центре деревни стоял огромный шатёр из собранных пучком вверху толстых жердей, накрытых внахлёст шкурами каких-то животных. Шкуры блестели на солнце, будто бы их натерли жиром, чтобы они не промокали под дождём. Женьку провели мимо строений поменьше и поскромнее прямо к центральному шалашу, и процессия остановилась. Внутрь шалаша зашла сопровождавшая Женьку женщина, что удивило его сильнее всего. Не было её всего пару минут, а вышла она не одна, с ней вместе вышла другая, постарше и потучнее фигурой.

      Надо сказать, что первая женщина тоже не выглядела истощённой. Все женские формы имелись в изобилии, и грудь под одеждой из шкуры была аппетитной, и широкие бёдра манили к себе. При этом талия была достаточно тонкой, и от этого фигура напоминала учёному песочные часы. А кожа этой, видимо, ещё молодой и симпатичной женщины была нежной и даже на вид бархатистой. Молодой учёный невольно ловил себя на столь интимных размышлениях, что его щёки покрывал яркий румянец.

      Ничто из этих переживаний не укрылось от глаз второй женщины. Её можно было назвать старой из-за седых волос и морщин на лбу и вокруг глаз, но живые и умные глаза, изучающе глядевшие на Женьку, полные губы, тронутые спокойной, скорее даже ироничной улыбкой, выдавали мудрость и привычку принимать решения быстро и по делу. О немощной старости и слабоумии, которое иногда подло крадёт рассудок у долго живших людей, не было даже намёка. Но и нескромных мыслей эта женщина не вызывала — настолько она была широка в обхвате, что талия затерялась под складками парадно украшенных рисунками шкур, закрывавших не только грудь, но и оба плеча, и слоистыми оборками спускавшимися почти до колен.

      — Кийо-той-яс? — произнесла толстуха. — Хниразд? Гнидиси? Бугойн?

      — Щупокл, Женька, — отрицательно покачал головой пришелец и ткнул указательным пальцем себе в грудь.

      — Янтачиму, — толстуха обвела руками поляну, как бы объединяя этим словом всех здесь присутствующих и проживающих, и, ткнув себя в грудь рукой, добавила, — Генора.

      — Щупокл, — повторил Женька, тыкая себя пальцем, а потом указал на толстуху, — Генора.

      — Хойоре, ту уманак, хойоре, * — и, обращаясь к сопровождавшим Женьку мужчинам, быстро добавила, — ндылыйк ходоми есанава объядыко, бо внысомо лзатало дык.**
_____________________
*) Хойоре, ту уманак, хойоре — хорошо, ты умный, хорошо.
**) ндылыйк ходоми есанава объядыко, бо внысомо лзатало дык — надо пойти покормить едой, потому что в нем много зла (он голоден).

      Щупокл так и не понял ничего, но его провожатые дружно кивнули и повели его куда-то дальше. В шалаше почти на самом краю поляны его усадили на пушистую шкуру и дали в руки большую глиняную плошку с очищенными мелкими ядрами съедобного ореха. Один из мужчин зачерпнул орехи горстью и, отправив их в рот, стал с умильной рожей пережёвывать и утробно урчать, обозначая удовольствие.

      — Фшеното, — указал мужчина на орешки и снова набрал их полный рот, благо этого фшеното в плошке было много.

      — Воды… — произнёс Щупокл без надежды, что его поймут, но ему тут же протянули другую миску, поглубже, в которой плескалась непонятная влага. Женька приложился к жидкости, оказавшейся вкусным соком неизвестного ему растения, и с жадностью напился, а потом стал наедаться орешками фшеното.

      Вслед за орешками Щупокла угостили длинными оранжевыми плодами с ароматной мякотью под толстой шкуркой. Их название «хо-ба-нана» напоминало знакомое слово банан, а этот фрукт Щупокл знал и любил.

      — Банан, — радостно воскликнул он, — точно банан!

      На его улыбку ответила женщина:

      — Хо-ба-нана, — и тоже улыбнулась.

      Так началась их дружба, переросшая со временем в нечто большее, чем даже любовь.

***

      Племя янтачиму было большим и зажиточным, люди в нём в основном разделялись на воинов и кормильцев, причём не имело значения, женщина это или мужчина. Однако, вождём племени мог быть только мужчина воин, а женой вождя могла быть только женщина кормилица. Такой вот женщиной кормилицей и женой вождя была Генора. Ей беспрекословно подчинялись все жители внутри деревни, и исполняли все её распоряжения, касающиеся мирной жизни.

      Её муж, вождь янтачиму воин Велирук, руководил походами в иные земли и охотниками, которые выбирались из воинов. Мирный кормилец мог с охоты и не вернуться, особенно, если встречал на пути главного зверя всех лесов Бертерры, а свой мир янтачиму тоже называли этим словом, самого Бера или, и того хуже, Берегиню с детками. Мирные кормильцы собирали травы и грибы-ягоды, выращивали зерно и делали еду. А воины-охотники, с раннего детства впитавшие знания о своей земле, природе и зверях-птицах, обученные ловкости и выносливости, развившие свою силу не только в теле, но и силу духа, такие воины могли Бера и победить в схватке. Но на то он и главный зверь, хранитель леса, хранитель земли, чтобы его не злить, уважать и, конечно, не драться с ним до смерти.

      Впрочем, все янтачиму умели чувствовать природу своей кожей, душой и сердцем, понимать разумом и сливаться с ней, потому что родство со своей землёй есть источник силы и богатства народа.

      Были среди янтачиму и мужчины не-воины и женщины не-кормилицы, но мастера своего дела. К ним так и обращались, как привык Щупокл, мастер или мастерица. Они делали телеги, глиняную посуду, выделывали шкуры, шили из них одежду, делали снасти для охоты и земледелия.

      Это было почётным занятием, потому мастерству обучали только самых талантливых детей, которых отбирали ещё внимательнее, чем будущих охотников. Ведь мало было чувствовать и сливаться с природой, нужны были умелые руки, то есть руки, движимые разумом, думающие руки. И чувствующее сердце, потому что без вдыхания в вещь души мастера работала она плохо и быстро ломалась.

      Кроме вождя над всем племенем стоял шаман. Он ведал всеми делами племени, исцелял недуги и предсказывал события, мог договориться с духами земли, небес и подземелий о помощи в делах, а мог и рассудить по справедливости спорящих. До настоящей вражды между соплеменниками никогда не доходило благодаря мудрости шамана. Стать шаманом мог только избранный богами ребёнок, на которого указывали предсказанные заранее самим шаманом признаки. И это мог быть ребёнок, как самого шамана, так и любой другой.

      Единственное, что не мог сделать шаман, это завести свою собственную семью, хозяйство и дом. Жил шаман всегда в хРа-ме, там же, где возносил мольбы — молил богов света, главный из которых был бог Ра, потому мольбы к Ра так и назывались — кРаМолы. Неподалёку от храма стоял ещё один шалаш, там шаман приносил бескровные жертвы богам подземелий. Между этими шалашами был выложен круг из белоснежных почти одинаковых шарообразных камней — это было место, где шаман беседовал с духами земли и стихий, духами предков и духами зверей и птиц, рыб, насекомых, растений и камней и всего, что имелось вокруг в природе.

      Нынешний шаман Ядияр задолго до появления незнакомца предупредил о нём вождя племени Велирука и его жену Генору. Вот почему Щупокла приняли так радушно — Ядияр объявил, что гость принесёт много пользы племени и новые знания. Потому нашедшие его кормилица и охранники-разведчики и не удивились иноязычию пришельца, его странному виду и непонятному имени.

      Видение о появлении пришельца было не самому Ядияру, а его ученику Холегу, и теперь Холег ходил гордый собой и задирал нос перед девчонками, которые и так заглядывались на рыжую гриву его волос, редкую красоту среди каштановых шевелюр янтачиму. Но Холег ещё не вступил в тот возраст, когда ученик шамана получает право проводить одну ночь из девяти с любой женщиной племени, кроме жены вождя. Так было заведено, чтобы шаман не проливал на землю своё ценное семя, борясь с духами своей собственной плоти, а его силы сохранялись в его потомках, растить которых считалось особой честью для любой семьи янтачиму.

***

      Теперь, семь зим спустя, а для племени было важно пережить именно суровую зиму, и тогда можно было открывать новый круг в день весеннего равноденствия, Щупокл вспоминал, как его принимали в племя, как он проходил испытания на воина, мастера, охотника, кормильца. После испытаний было назначено совещание, вождь и шаман уединились в храме на целый день, оставив всех напряжённо ждать их умозаключения.

      Велирук потом по секрету рассказал Геноре (наивный! Расскажи женщине — расскажи всему племени!), что никакого совещания и не было. Ядияр сразу сказал, что Щупокл должен быть мастером и делиться своими знаниями, а вождь согласился, потому что ни в воины, ни в охотники, ни в охранники Щупокл не годился — леса не чуял, с миром сливаться не умел, слышать и видеть у него не получалось. Зато руками он творил такое, что все смотрели на Щупокла, затаив дыхание.

      На испытаниях Щупокл набрал сухой соломы, нашел два кремня, и высек из камней искру, разведя огонь. Потом взял рыбину у Геноры — он заранее попросил её принести сырую рыбу или мясо, и испёк эту рыбину на огне костра. А потом научил саму Генору зажигать огонь камнями. Жители, вынужденные постоянно поддерживать в своих очагах огонь, взятый от случайных лесных пожаров, были в таком восторге, что стук камней друг о друга был слышен ещё не один час спустя — обучение шло полным ходом.

      Следом за этим знанием, будучи уже признанным мастером, Щупокл научил племя делать из глины кирпичи и обжигать их на огне для крепости, строить из них стены домов, а для окон научил делать стёкла из песка. Из красного песка стёкла получались розовыми, и это особенно радовало детвору. Потом он показал, как находить медную и оловянную руду и выплавлять из них бронзу в высоких печах, как выковывать из металла ножи и топоры, до той поры делавшиеся из камня.

      Научил полировать металл до блеска и делать зеркала. Первое зеркало он отдал Ядияру, а после его одобрения такое же подарил той самой первой женщине, которая встретила его в лесу, Улыме. А Улыма согласилась стать его женой.

      За эти семь зим Щупокл стал уважаемым мастером и продвинул людей янтачиму далеко вперёд на пути к цивилизации. Женщины теперь пряли нитки и ткали материю, из которой шили наряды. Стало выгодней содержать домашних коз — теперь от них брали не только жирное и вкусное молоко, но и пряли из их шерсти пряжу, чтобы вязать тёплую одежду.

      И, конечно, приручили кукуцапля! До Щупокла люди только собирали яйца дикой птицы, но теперь племя одомашнило их, и яиц было в избытке до такой степени, что из них делали раствор для кирпичной кладки, а не только пускали в пищу. По утрам теперь изрекал своё «ку-ку-реку!» певчий петух кукуцаполь, а курочки кукуцапольки нежно ку-ку-дахтали ему в ответ из густого кустарника смородины Его Щупокл однажды радостно опознал в лесу и заботливо вырастил вокруг деревни. Теперь дети в конце лета ели разноцветные кисло-сладкие ягоды и радовались им, как когда-то городские дети радовались конфетам.

      Изменились и межплеменные отношения. Узнав, что богатые земли янтачиму соседние племена захватить уже не смогут никогда по причине их возросшей военной мощи, все три враждебных племени: хниразды, потом бугойны, и последними были гнидиси, присоединились к янтачиму. За эти семь зим уже подрастали дети от межплеменных браков, и эти дети радовали всех трёх объединившихся шаманов своей сообразительностью и умениями.

      Да думал ли Женька Щупокл, а он почти уже забыл, что его первое имя Евгений, что детей ему нарожает Улыма, женщина с шоколадной кожей, та самая первая встреченная им ладушка, которую он будет любить больше жизни, и из-за которой перестанет даже вспоминать о морских путешествиях, парусах и большом городе Эрметрисе. Где он, тот Эрметрис, и, главное, когда?

      Первое время Щупокл иногда всё-таки ходил в долгие походы через красные пески на побережье, сидел и смотрел вдаль, но ни разу не видел даже на горизонте ничего, хоть отдалённо напоминающего паруса или корпус корабля. Потом он потерял надежду, а любовь и жизнь отвлекли от воспоминаний и затянули раны от тоски по дому.

      Жизнь текла своим чередом. Теперь, языки всех племён перемешались и стали ближе к тому языку, на котором говорили когда-то в Эрметрисе. Щупокл рассудил это так, что он присутствует как раз в момент зарождения всей цивилизации Бертерры. Но он, конечно, ошибался. Некая загадочная цивилизация существовала и раньше. Об этом шёпотом переговаривались иногда ученики шаманов, а Холег рассказывал Щупоклу, распираемый изнутри этой тайной и не в силах удержать рвущиеся на свободу слова.

      Только не поверил Холегу Щупокл, потребовал доказательств, таких свидетельств, чтобы самому увидеть и пощупать руками. А иначе, говорит, всё это враки и выдумки. Оскорбился Холег, что друг его тайну и за тайну, и за правду не принял, но сделать ничего не смог. А Щупокл загорелся идеей на развалинах древних побывать, стал терзать Холега, настаивать, чтобы он его туда проводил.
      
      — Да я и сам не знаю, где те развалины, — пожал плечами рыжий парень. За прошедшие зимы он из подростка стал широкоплечим высоким красавцем, только не богатырём, а жилистым и сухопарым. В силе-то он богатырям-воинам не уступал, искусен в бою был, как и сам Ядияр, у которого и учился телом владеть и мастерству боя, но глянешь на такого, и не понятно, откуда сила-то берётся — кости да жилы одни.

      — А ты меня отведи к нашему шаману, — предложил Щупокл.

      — Ты что? Это же мне придётся признаться, что я тайну тебе разболтал! — возмутился Холег.

      — А ты её и разболтал. Что правда, то правда. И никуда теперь от неё не деться, придётся ответ держать, как ни крути.

      — А я тогда скажу, что это ты меня заставил рассказать, — Холег обижено надул губы и уставился себе под ноги, как будто там было рассыпано фшеното.

      — Это будет ещё одна ложь, и это тебе не поможет оправдаться, — мудро заключил Щупокл. — Хорошо, я, как старший, сам решу эту задачку.

      — Тоже мне задачка, — возмутился задетый за живое упоминанием о том, что Холег ещё очень молод и неопытен, — пойду и расскажу всё Ядияру, пусть он сам рассудит и решит всё.

      Когда есть старшие в роду, так легко жить молодым, ведь есть те, Кто Решает, и на них всегда можно положиться.

      На поляне становилось всё темнее, но ветер стих. Небо затянули грозовые тучи. Щупокл и Холег бегом преодолели расстояние до стоянки шамана. Ядияр, облачённый в праздничные шкуры с ритуальными рисунками и орнаментами, стоял в центре белокаменного коло-круга и, едва слышно постукивая в свой бубен, топал пятками обеих ног поочерёдно по красной утоптанной земле. Он был высок и уже по-стариковски сух, как старое дерево, но его сила чувствовалась во всём: в точных неторопливых движениях, во взгляде светло-серых, как зимнее небо, глаз, в гордой осанке. Шаман молчал, и это было необычно, потому что при любом ритуале, который раньше видел Холег, Ядияр пел камлания. Тихо или громко звучал его низкий голос, а от песен холодок бежал по хребту и волосы шевелились, пытаясь подняться гребнем на загривке.

      Но сейчас Ядияр молчал. В предгрозовом свете камни казались сверкающими, и от них разливалось радужное сияние. Но вот блеснула молния, а через короткое время грянул раскат грома. Щупокл и Холег даже присели, такой силы были громовые раскаты. Шаман закончил волшбу, поклонился в сторону востока и вышел из круга.

      — Сами пришли, — вопрос звучал как утверждение, — молодцы. Ну, кайтесь оба.

      — Учитель, я выдал мастеру Щупоклу тайну, рассказал о затерянном городе в горах, — выпалил рыжий сходу и стал как будто ниже и даже уже в плечах от страха.

      — Ну, я расспрашивал, о чём шепчутся ученики шаманов, а Холег по секрету признался, что есть такая легенда, что в далёких горах кто-то видел разрушенный древний город из камня. Я и не понял, что это страшная тайна, когда попросил его показать мне тот город. Ну, то есть, проводить меня туда, чтобы я мог изучить древние руины.

      — Ясно всё с вами, — изрёк Ядияр и жестом пригласил мужчин войти в храм.

      Как только полог за гостями закрылся, с небес полился поток влаги, нужной и долгожданной — лето в этот раз было знойным и многосолнечным, и растениям, и зверям не хватало воды.

      Ядияр уселся на шкуру около центрального очага и указал на такие же шкуры рядом и напротив, куда пришедшие послушно сели. Молчание длилось долго, но никто не смел прервать раздумья шамана, а он всё молчал. Наконец, Ядияр тряхнул седыми кудрями, поправил плетёный из соломки особым узором очельник, удерживающий волосы, и пристально вгляделся в Щупокла, рассматривая его, словно увидел в первый раз.

      — Хорошо, — веско заключил верховный шаман. — Всё очень хорошо. Знания о старых развалинах были сокрыты тайной именно для тебя, Холег, чтобы ты наверняка рассказал об этом своему другу. А тебе, Щупокл, настал час отбывать в твой мир. Готов ли ты уйти?

      Щупокл потерял дар речи от такого поворота, он думал, что их отругают и заставят отработать свою повинность, например, помогая животноводам на ферме выгребать навоз из-под кабаньего загона, а тут такое дело.

      — Нет! Как я могу уйти? А кто будет растить моих сыновей? А кто позаботится о моей Улыме? А как я там буду без неё? — учёный чуть не плакал, представив себя без жены в давно забытом Эрметрисе.

      — Ты сам позаботишься о них, сам будешь их растить, но тогда ты никогда не увидишь затерянного города и не познаешь мудрость древних драконов, — пожал плечами шаман.

      — А почему нельзя посмотреть одним глазком и вернуться сюда? — заинтересовался Щупокл.

      — Потому что Дракон увидит твою сущность, твою иновремённость, и отправит тебя на место. На твоё истинное место. То место, где ты был рождён, где ты жил, где ты должен был бы жить и сейчас.

      — Ядияр, ты говоришь так, как будто знаешь, что я из будущего.

      — Да, я это знаю. И Холег знает, но не очень хорошо понимает это. Твоя семья тут — это случайность. Но на Бертерре нет времени, точнее, оно не всегда последовательно. Здесь время может идти, как ему или кому-то другому вздумается. Ты рассказывал когда-то в самом начале, что вы с друзьями плыли на корабле, а потом была гроза, и тебя смыло за борт. Это было ещё в твоём времени, а очнулся ты уже в нашем. То, что ты вернёшься в своё время, ещё не означает, что ты не сможешь снова придти сюда, в это время, к семье и детям. Впрочем, всё зависит от решения Дракона. Если ты пройдёшь его испытания, то он вернёт тебе способность управлять своим временем. А если не сможешь, то ты погибнешь при испытаниях.

      — А были те, кто погиб? — перспектива погибнуть так же не радовала Щупокла, как и перспектива навсегда расстаться с любимой женой и сыновьями. — И был ли кто-то, кто успешно прошёл их?

      — Один прошёл, — изрёк Ядияр торжественно, — остальные погибли. Некоторые разворачивались и бежали, покрывая себя позором, чтобы потом уйти из племени навсегда.

      Пришлось Щупоклу задуматься. Под шелест льющейся с небес воды и раскаты грома совсем не радостные мысли лезли в голову учёного. Он вспомнил свою жизнь, детство, вечно недовольную мать, учителей, ворчащих, что всем всё понятно, кроме неверующего ни во что Фоминского. Вспомнил свои научные труды, свои путешествия, недописанные книги, лекции в университете… А потом представил себе Улыму и троих сыновей…

      — А кто прошёл все испытания Дракона? — вдруг спросил Холег.

      — Я, — скромно сказал Ядияр, и воцарилась тишина.

      Холег так и сидел с открытым от удивления ртом, не понимая, гордиться теперь своим учителем или бояться его. Щупокл не сразу понял смысл диалога шаманов, а когда до него дошло, то поверил словам Ядияра о том, что сможет вернуться к своей Улыме и детям уже из своего мира, если и когда захочет. Если только пройдёт все испытания.

      — Значит, ты был в будущем, — уточнил Щупокл. — И как тебе, понравилось?

      — Было интересно, — улыбнулся Ядияр, — много полезного появилось в будущие времена, но основное принёс сюда ты. Потому ты и мастер, Щупокл. Потому тебе и предоставлена честь пройти испытания в древнем городе.

      — Скажи, Ядияр, а как же ты прошел те испытания, которые всех остальных либо убили, либо прогнали прочь с позором, как трусов? Чем ты от них отличался?

      — Я был уверен в существовании будущего, я был уверен в возможности переходить из времени во время иное в любом направлении. И у меня не было сомнений, потому что ты был для меня тем самым доказательством этих возможностей, которого не было у других.

      — А я тоже смогу? — загорелся Холег. — Я ведь тоже уверен, потому что вот же он, Щупокл, тут сидит с нами, и потому что ты прошёл, учитель…

      — Сможешь, когда будешь готов, — ласково улыбнулся ученику старый шаман. — Подготовка тоже будет непростой и тяжёлой.

      — И что я должен сделать? — сурово сдвинув брови, полный решимости, спросил Щупокл.

      — Перво-наперво, тебе надо почувствовать своё единение со своей женщиной, такое, чтобы думать и чувствовать одинаково, быть единым организмом, одним целым существом. Это может быть один миг, а может быть целый год, срок тут не так важен, как полнота слияния.

      — Это у меня уже было, — согласно кивнул Щупокл, — я знаю, о чём ты говоришь, потому и не хотел расставаться с женой. А дальше?

      — Дальше тебе предстоит расстаться с ней и со всеми на тот срок, когда ты сможешь почувствовать, что кроме тебя во всём мире нет больше никого.

      — Это у меня тоже уже было, когда меня выкинуло на берег из океана, когда я шел по красной пустыне, когда ложился спать в лесу…

      — Ты питал надежду, — возразил шаман.

      — Сначала да, а потом надежда умерла, когда я увидел мёртвый песок до самого края земли и услышал мёртвую тишину вокруг. Я простился со всеми людьми в своей жизни, с самой жизнью и с миром, потому что без воды я умер бы через два дня, а без еды… Уже было бы не важно.

      — Хорошо. Это так и воспринимается, как полное смирение и принятие смерти наравне с жизнью. Значит, ты можешь пройти испытание Дракона.

      — И когда мне готовиться в путь? — спросил Щупокл со спокойствием, которому и сам удивился.

      — Сколько тебе нужно времени, чтобы завершить обучение тех, кто только начал учиться?

      — Два полных круга Большой луны и еще одна уходящая Малая луна до самого её новолуния.

      — Завершай и будь готов сразу, как только обе луны пройдут свои круги. Подготовь сыновей быть самостоятельными. Ты успеешь. Об остальном не переживай — честь заботиться о твоей семье будет самой высокой наградой для лучших янтачиму. Улыма будет в почёте следующей после Геноры, жены вождя. Твои сыновья получат лучшее обучение — я сам буду обучать их всему тайному, Велирук научит их быть воинами и охотниками, а потом мы подберём им достойных девушек в жёны. Тебе останется только вернуться и проверить.

***

      Улыма была печальна, но весть о скором уходе мужа её не очень удивила.

      — Я знала, что ты рано или поздно уйдёшь, — сказала она Щупоклу, — я только надеялась, что мальчики успеют встать на ноги. Но раз так сказал шаман, значит так и надо сделать. Ядияр мудрый и знает, как делать правильно.

      — Ты будешь скучать по мне? — спросил Щупокл, зная, как он сам будет по ней скучать.

      — Буду, но не буду плакать — я буду ждать тебя, — и Улыма улыбнулась, грустными глазами глядя в глаза мужа. Женькино сердце сжалось от боли, но решимости у него не убавилось.

      — На самом деле я не знаю, чем закончится этот поход, — задумчиво произнёс Щупокл, — я могу просто погибнуть, и тогда не смогу вернуться к тебе.

      — Мне расскажет Ядияр, чем закончился поход, — подытожила Улыма, — раз ты решил, то иди. Иди и проходи все испытания успешно. Я буду любить тебя всегда, в любом времени, во всех мирах. И всем сердцем. И дети тебя будут помнить, и будут гордиться своим отцом.

      Больше этот вопрос в семье Щупокла не обсуждался. Поход был назначен на конец жаркой части лета, ближе к листопаду. Участвовать в походе должны были верховный шаман всех племён Ядияр, его ученик Холег, сам Щупокл и шаманы трёх присоединившихся племён со своими учениками. От бугойнов пошёл шаман Этасу с учеником Этыхо, от хнираздов — Ходирог и юный Урасил, а гнидиси представляли шаман Ёнелуй и ровесник Холега Лютамир. Все были сосредоточены и очень серьёзны.

      В конце пути по Мосту Времени, Мосту Дракона, должен был отправиться Щупокл и Холег, это было уже давно принятым решением. Но по мере подготовки к походу пройти по Мосту Дракона решился сам Ёнелуй, а Этасу настаивал на том, что и Этыхо должен отправиться на испытание. Под конец обсуждения было решено, что все будут проходить испытания, кроме Ядияра. А иначе зачем было идти так далеко?

      Этыхо был старше Холега и уже давно был готов сменить старого шамана Этасу, но он не чувствовал себя готовым к прохождению испытания. Он не верил, что возможно вернуться живым. Этыхо видел, как в прошлый раз бежал от моста Этасу, как разом побелели от ужаса его волосы, как погиб, развалившись на две части, его друг воин Этойой. Этыхо было страшно, но его учитель настаивал, и ученик не мог ослушаться приказа.

      Путь в затерянный город лежал через горный перевал, потому путешественники взяли с собой тёплые шкуры зверей и разборный шалаш, разделив ношу на всех. Запас еды и питья тоже распределили поровну. Были и страховочные верёвки, как их прикрепить, и зачем они нужны, объяснил Щупокл.

      В начале пути все ещё были слишком суровы, поглощённые конечной целью и своим будущим испытанием. Но по мере продвижения молодёжь перезнакомилась между собой поближе так, что на привале у костра стали звучать не только мудрые рассуждения старших, но и песенки и прибаутки молодых. Совместные вылазки на охоту окончательно сдружили молодых шаманов и примирили друг с дружкой старых.

      Страх постепенно покинул сердца людей, даже Этыхо успокоился, подробно расспросив Щупокла о будущем, откуда тот прибыл и куда собирался вернуться. Он понял то же самое, что в своё время понял Ядияр — раз Щупокл тут, живой и невредимый, то возможно всё, даже успешно пройти испытание у Дракона.

      Когда путники спустились с заснеженных вершин в каменистую лощину между гор, им открылся вид на руины древнего города. Некогда величественные строения высотой до небес теперь были полуразрушены, где-то сохранились стены, но не было крыш, от многих зданий остались только фасады. Но улицы и площади ещё были отчётливо видны, по ним и повёл своих спутников Ядияр к Храму Времени, который охранял Дракон, где и поныне драконы приносили свои мольбы Свету Ра, солнца всех миров и всех времён.

      Это был огромный каменный дом с четырьмя остриями крыши, покрытой чешуями с драконьих шкур. На пиках этих трёх башен высились восьмиугольные знаки стихий воды, земли, огня и воздуха, как их принято было чертить даже в будущие времена Щупокла, как их чертили и нынешние шаманы прошлого. Тёмный камень, из которого было сложено здание, местами порос зелёным мхом, и был влажным. Кое-где он раскрошился от старости, но стены были ещё крепкими — драконы хранили их своей магией.

      С трепетом и замиранием сердец вошли путники под сень высокого свода, поддерживаемого овальными арками, между которыми были узкие стреловидные окна. Через узорчатые витражи лучи солнца едва ли могли осветить весь храм, но кем-то предусмотрительным по углам зала были расставлены круглые напольные светильники на высоких ножках так, чтобы свет от свечей не мешал смотреть даже высокому человеку.

      Напротив входа была каменная площадка, будто бы возвышалась часть вершины скалы, а за ней был тёмный круглый ход в пещеру, куда не доставал свет.

      — Мы пришли, — громко возвестил Ядияр, словно его должен был кто-то ждать, а, услышав, выйти встречать. — Располагайтесь, друзья, на скамьях вдоль стен. Нам, возможно, придётся долго ждать.

      Люди не стали задавать вопросов, говорить никому не хотелось, все были подавлены величественностью места и торжественностью момента. Молча расселись по широким скамьям из тёмного дерева, выглаженного до блеска одеждой каких-то неведомых предшественников. Ожидание действительно затянулось, и молодёжь уже устроилась вздремнуть, а старики взялись, кто медитировать, а кто просто сидел в глубокой задумчивости.

      Несколько часов ничего не происходило. Люди отдохнули, все выспались, даже те, кто думал, что придавался медитации. И вдруг в один момент всё внутреннее пространство храма заполнилось низким гулом, и стало жарко, не смотря на то, что закат уже укутал небеса в прохладные багряные шелка. Из темноты за скалой полыхнуло пламя пожара. Люди вскочили со своих мест и уже были готовы к бегству, когда пламя исчезло, а вместо него из прохода вышел огромный Дракон и величественно устроился на скалистом возвышении.

      Оранжевые глаза Дракона неярко светились изнутри, и выдержать его взгляд было почти невозможно — нечеловеческие вертикальные зрачки придавали ему такую силу, что людям казалось, их насквозь прорезает ледяной ветер, несмотря на исходящий от тела Дракона огненный жар.

      Щупокл смотрел на всё происходящее полными восторга глазами. Он и не предполагал, что где-то или когда-то на его Бертерре можно встретить такое красивое существо. Шкура дракона была покрыта блестящими чешуями размером с человеческую голову и при движениях переливалась от темно-синего и ярко-зелёного в золотистый и тёмно-алый. На спине Дракона были сложены бархатистые чёрные кожистые крылья. Голову его украшал лаково-сверкающий чёрный вертикальный гребень, который продолжался ещё более массивными выростами по всему позвоночнику до самого кончика длинного хвоста. На конце хвоста блестел узкий золотистый трезубец с вытянутым длиннее всех средним зубом.

      Весь страх, который терзал Щупокла всё последнее время, и все сомнения разом куда-то улетучились. Разве может такое совершенное существо причинить ему вред, убить? Нет! Конечно же, нет. Он сразу выкинул из головы тех, кто всё-таки погиб, и тех, кто бежал от испытаний. Женька Щупокл был готов и уверен в успехе. И он всем сердцем принял Дракона, открылся ему навстречу душой и возрадовался ему, как дети радуются сказочным чудесам.

      Дракон обвёл взглядом всех стоящих перед ним людей. Никто не упал перед ним на колени, никто не склонил раболепно голову. Это порадовало Дракона, значит, люди, пришедшие к нему в этот раз, знали, куда и на что они идут. Они трепетали перед ним, но они были уверены в себе, что делало людей равными с Драконом. Дракон был доволен, потому что только при этом условии люди могли пройти по Мосту Времени, пройти испытания, а ему совсем не нравилось, когда они гибли из-за собственных ошибок и сомнений.

      — На рассвете… — прозвучало скорее в головах людей, чем отозвалось эхом от стен храма.
И Дракон, ловко развернувшись на своём каменном постаменте, удалился туда же, откуда пришёл. Люди постояли ещё некоторое время, потом всё так же молча, переваривая свои ощущения, разошлись по своим местам на скамьях.

      — Нас приняли, — через некоторое время сказал Ядияр, — и нам назначили испытание. Это большая честь. И огромная удача, что Дракон сразу не прогнал никого из нас. Это означает, что вы все можете пройти это испытание, если захотите.

      — Ты считаешь, что и я тоже смогу всё преодолеть, Ядияр? — по-старчески скрипучим голосом спросил Этасу.

      — Так считает Дракон.

      — В прошлый раз он меня тоже не стал прогонять, но я не прошёл.

      — Тебе дано право выбирать, Этасу. Только ты сам можешь решить, проходить тебе Мост Времени или нет.

      — Я решу это к рассвету, — проскрипел шаман бугойнов.

      — А пока у нас другие дела: надо соорудить еду и перекусить. Здесь есть очаг. Холег, разведи огонь. А ты, Щупокл, распредели съестное так, чтобы мы все насытились, но на утро были бодры и полны сил. А мы пока позаботимся о ночлеге.

      Ядияр повернулся и пошёл к выходу, чтобы закрыть входную дверь от непрошенных гостей из лесного царства. Остальные обошли храм внутри по периметру, осмотрели все закутки и, не найдя никаких опасностей, доложили Ядияру. Потом все вместе поужинали, произнесли крамолу и легли спать.

      К утру храм наполнился прохладой. Было ещё темно, на небе только начали разливаться утренние краски, солнце ещё покоилось за горизонтом. Проворочавшись всю ночь, Этыхо думал, что он вовсе не спал. Но каким-то непонятным образом все остальные уже встали, а он это заметил только теперь, когда Щупокл уже снова развёл огонь в очаге, чтобы согреться, а Ядияр с остальными уже произносил крамолу солнцу нового дня. Этыхо быстро поднялся и с ходу присоединил свой голос к крамоле. Ядияр видел всё, но только слегка улыбнулся тому, как смущённо выглядел ученик шамана бугойнов. Сам Этасу сделал вид, что ничего не произошло.

      — Ты выглядишь каким-то смурным, — тихонько сказал Щупокл, когда шаманы освободились, а Этыхо грустно вздохнул.

      — Я плохо спал, мне показалось, что по храму кто-то ходил всю ночь — чувствовал лицом дуновения ветра, как от длинных одежд. Но шагов слышно не было.

      — Странно, а я спал как ребёнок, — улыбнулся Щупокл.

      — Соберите свои вещи, скоро придёт Дракон, — серьёзно распорядился Ядияр.

      И снова приближение Дракона сопровождалось гулом и пышущим из пещеры жаром. Его красивое длинное тело было напряжено, будто он готовился к прыжку, а глаза смеялись.

      — Скоро, уже скоро! — раздался радостный клич в головах людей. И Дракон развернулся к своему лазу. — За мной, следуйте за мной! Отриньте весь свой страх! Расслабьтесь и теките за мной как вода, но будьте собой и сохраняйте свою силу.

      Весь этот монолог был даже не словами. То, что говорил Дракон, впитывалось в кровь, проникало в мышцы, заполняло сердце и душу. Щупокл почувствовал, как он сам начинает изнутри светиться силой, тело обрело невыразимую лёгкость и одновременно мощь, но стало податливым как трава на ветру и одновременно гибким и прочным.

      Все встали, оставив вещи на скамьях, и пошли вслед за удаляющимся хозяином Храма Времени. В пещере глаза людей как-то очень быстро привыкли к темноте, и они стали различать очертания шероховатых неровных стен, высокий свод пещеры. А потом впереди, там, куда вёл их Дракон, появился бледный свет. Он стал разливаться молочным туманом под ногами идущих, и раздвигать стены в обе стороны, пока все не вышли в необозримо огромную пещеру.

      Таких пещер Щупокл не видел никогда в жизни ни до, ни после Храма Времени. Свода видно не было, стены уходили отвесно вверх и терялись во мгле. Но и сами стены, расступаясь в стороны, постепенно потерялись из виду, и стало казаться, что Дракон вывел людей в какой-то иной мир, где всегда ночь, где нет ничего, кроме этого молочного тумана, заполнявшего всё вокруг и подсвечивающего пространство бледным нереальным светом.

      Дракон остановился и посмотрел на людей — все были здесь, никто не сбежал, никто не дрожал от страха. Люди были сосредоточенно спокойны.

      — Это Мост Времени, — объяснил Дракон.

      И люди увидели. Мост начинался у ног Дракона и шёл куда-то вперёд над туманной пропастью, дна которой не было видно. Мост воздвигался из клубящегося молока, выгибался горбом и уходил вдаль. Дальнего конца моста видно не было. Матовая брусчатка его мостовой была влажной и тёмной, а между камней рос бурый мох. Массивные перила Моста тоже были грубо вытесаны из тёмного камня, они выглядели прочными и надёжными.

      Казалось бы, просто мост — иди себе и всё, и чего было такие тайны скрывать и загадки загадывать. Щупокл удивлённо посмотрел вперёд, пожал плечами, и сделал было уже шаг на мост, но Ядияр остановил его.

      — Нет нужды спешить, — прозвучал голос Дракона, — здесь нет времени, отсюда вы выйдете тем же самым ранним утром, которым и вошли сюда, сколько бы ни продлилось ваше путешествие по Мосту. И вы должны знать, что впереди вас ждут серьёзные испытания, выдержать которые сможет не каждый человек. Но среди вас есть тот, кто уже прошёл по мосту. Пусть он вам расскажет.

      Ядияр вышел к Дракону и встал рядом. В этой пещере жар от тела дивного существа почти не ощущался, и шаман не опасался сгореть.

      — Первое испытание у меня было про смерть, второе про жизнь, а третье про суть всего сущего.

      — А подробнее расскажешь? — спросил Ходирог.

      — Не смогу, потому что всем предстоит сражаться с самым страшным чудовищем, которое вы только можете себе представить — с самим собой. Я рассказал то, что мог. Какие страхи живут в вас, с теми и предстоит вам бороться. А, может быть, у вас внутри живут не чудовища, а чудеса? Тогда они вам помогут пройти через Мост Времени как добрые друзья и хранители.

      — Призовите на помощь велисту этого мира, — сказал Дракон, — если вы совсем не будете справляться с испытанием. Только она, создательница и хранительница этого мира, в силах вам помочь остаться в живых. А мы, драконы, живём по ту сторону этого Моста. Нас велиста просила хранить этот мир вместе с ней, поэтому мы иногда облетаем Бертерру, невидимо следя за соблюдением правил и справедливости.

      Дракон умолк и отступил в сторону, показывая, что время испытаний подошло. Первым на мост позволили шагнуть Этасу, как самому старейшему и опытному из шаманов. Он медленно ступал по камням брусчатки, слегка покачиваясь из стороны в сторону, пока не скрылся в тёмной дали за горбом моста. После этого Дракон дал команду следующему — это был Холег.

      Тряхнув на прощание рыжей шевелюрой, Холег уверенной походкой прошёл почти до середины моста. Но что-то вдруг произошло с ним, его фигура вдруг распалась на две части, каждая из которых не могла самостоятельно передвигаться дальше, ведь для того, чтобы делать шаг за шагом, нужны обе ноги. Всем показалось, что с учеником Ядияра они больше не встретятся, что Время поглотит его — хищные щупальца млечного тумана уже потянулись к обеим половинам Холега, а тот всё ещё стоял на месте. Но произошло чудо и половины юноши срослись снова, и он сделал сначала маленький и неуверенный шаг, затем ещё один, а потом пошёл уверенно дальше и скрылся, как и Этасу, во мгле.

      Теперь пришла очередь Щупокла. Он видел, что произошло с его другом, и был слегка напуган этим, но вспомнил, что чудовищ в нём не так уж и много, зато чудес навалом, улыбнулся и пошёл вперёд.

      Сначала не происходило ничего. Щупокл шёл и шёл, и ещё шёл, и потом ещё шёл и шёл. Ему стало казаться, что он идёт так уже очень давно, всю жизнь идёт, идёт, и нет конца этой дороге, как нет и начала. Где шёл Щупокл, куда он шёл и когда, он сам уже не помнил и перестал понимать.

      Потом Щупокл перестал понимать идёт ли он вообще. И где он сам, а где мостовая? Его обступила тишина и мгла. Тела больше не было, не было ничего вокруг, ни моста, ни тумана, ни верха, ни низа — ничего. Чистый сгусток сознания, покоящийся где-то и когда-то, нигде и никогда. Да и сгусток ли? Так мелкая искорка, тлеющий и угасающий огонёк сознания. Чьего? Нет ответа. Ничего нет. Никого нет. Полное ничто. Пустота. Полная пустота.

      Полная чего пустота? Эта пустота всё-таки чем-то наполнена? Мной? Кто я? Я и есть Пустота, наполняющая собой весь мир. И я есть мир, заполненный пустотой. Нет разницы между Пустотой и Наполненностью. Я есть. Я — сознание мира. У меня есть имя — Евгений. Так меня назвала мать, женщина, давшая мне тело. У меня, Женьки-Евгения, есть тело. И я иду по Мосту Времени в Храме, где нас встретил Дракон.

      Женька шёл дальше, медленно переставляя ноги. Он не видел пути, не чувствовал направления, но понимал, что он должен куда-то дойти. Когда к нему пришла эта мысль, он вспомнил Улыму, а потом увидел её, идущую навстречу к нему, и побежал к ней.

      Жена приняла его в объятия, они слились в поцелуе, а затем их тела слились в страстном танце земной любви. Женька видел, как вокруг них закручивается млечный туман, жемчужными спиралями обвивая их в кокон. Он чувствовал, что чем теснее становится кокон, тем глубже он входит в свою жену, погружаясь в неё всем своим существом. Вот он слился с её взглядом, с её сердцем, с её душой. Вот он смотрит на мир её глазами, чувствует ветер её кожей, рожает своих детей, кормит их своей грудью, ласкает себя своими руками, любит себя, её, их… Единение двух рождает одно целое. Целостность. И заполненность силой этой жесткой целостности. Крепче крепкого, сильнее сильного.

      Два рождает одно, но одно рождает два, два рождает три, а три рождает множество. Это знание вспыхнуло в сознании так внезапно, что заставило Женьку Щупокла снова вспомнить, что он не просто медитирует, сидя у своего шалаша, а идет по Мосту Времени. Или это сам Мост напомнил так о себе.

      Впереди на мосту стоял Дракон, а между ним и Щупоклом вдоль моста раскачивался огромный маятник — обоюдоострый диск на цепи, свисающей откуда-то сверху из темноты. Пройти к Дракону, минуя маятник, не было возможности, но пройти предстояло — назад пути уже не существовало, пройденная часть моста попросту отсутствовала, отрезая пути к бегству.

      — Ты уже ощутил свою целостность, так шагай вперёд, и почувствуй свою двойственность, — зазвучал голос Дракона. И Женька шагнул к летящему ему навстречу сверкающему острию маятника…

      Лезвие прошло сквозь тело, безболезненно разделяя правую и левую половины. Сознание Щупокла разделилось на две части, но они даже не могли поговорить, потому что знание языка и умение им пользоваться осталось у левой половины. Левая часть Щупокла оказалась очень спокойной и холодно рассудительной. Она тут же проанализировала ситуацию и сделала все нужные ей выводы. Следом анализу подверглись строение тела — и оно распалось на органы и клетки, потом строение мира — и он разлетелся на мелкие куски. А потом всё — и куски мира, и клетки тела, распалось на атомы и мельчайшие частицы. Частицы, в свою очередь став волной, были измерены на предмет длины волн, частоты и амплитуды колебаний.

      Бессловесная же правая половина могла только чувствовать, но не могла отделить себя от окружающего мира. Поэтому сначала правая часть Женьки почувствовала себя мостовой, потом самим мостом, потом туманом, пещерой, храмом, лесом, горным хребтом, островом, Бертеррой, космосом, где кружат планеты вокруг солнца, звёздами и галактиками, межзвёздным веществом и даже чем-то непроявленным, скрытым, какими-то сгустками энергии.

      Энергии волнами струились в эфире вселенной, и это тоже был он, Женька Щупокл, весь мир, вся вселенная. Правая часть захлёбывалась от восторга, сердце её трепетало, яркие краски заполняли её сознание, образы наслаивались друг на друга, всё текло как вода и струилось волнами.

      Но вот волны стали сливаться друг с другом, стали отчетливее обозначать своё русло, потом получили амплитуду и частоту, а яркость красок и эмоций слегка приглушилась. Через какое-то время Женька уже мог осознанно объяснить словами свои переживания. Но самое главное, что он понял: единство с миром не пустой звук, не громкие слова, а истина. И он впитал, нет, он пропитался этой истиной, чтобы стать её носителем в этом мире.

      Есть только то, что есть. Сколько можно сочинить этому названий, не важно. Важно чувствовать, что ты и мир есть одно и то же. Не часть, не кусочек мира, а целое единое и неделимое. Но отделённое временно. А время потому и не существует, что оно и есть пространство.

      Можно стоять в одной из точек координат и не двигаться, тогда ты будешь идти сквозь время. А можно идти по дороге, и тогда ты будешь идти сквозь пространство. А время и пространство будут идти сквозь тебя, потому что ты и мир есть одно и то же.

      Пока Женька стоял там, на Мосту Времени, рядом с горячим Драконом, разодравшим своим маятником его, Женькин, привычный круг-кон-коло, а Дра-кон смотрел ему в глаза своими жёлтыми сияющими глазами, он всё понимал и думал, что запомнит навсегда. Но Дракон дал ему запомнить только защитную формулу Прозрачности.

      — Прозрачность, — объяснял Дракон, — это абсолютная расслабленность и пустота в сочетании с текучестью, жесткой целостностью и предельной энергетической полнотой. И ты теперь можешь быть одновременно пустым и расслабленным, чтобы пропустить внутрь себя пришедшее к тебе. Но одновременно ты струишься как волна, ты текуч, и через тебя это пришедшее пройдет насквозь, не застряв, не оставив часть себя, чтобы стать мусором в тебе. Твоя целостность достаточно жёсткая, чтобы выдержать этот поток и не развалиться на части. А полнота позволит тебе пропускать этот импульс через себя без потери мощности.

      — А как я могу перемещаться в пространстве и во времени? — спросил Щупокл, решив проверить свои представления и догадки.

      — Тебе нужно только захотеть, — терпеливо отвечал Дракон, — но я бы не советовал путешествовать во времени далеко или надолго. Это может повредить самому путешественнику. На Бертерре любое время может существовать просто за очередной дверью так же, как и любое место. Наметил себе, когда и куда тебе нужно переместиться, и шагай через дверь. Или просто шагай. Шагай, как ты шёл по Мосту Времени. Это же было так просто.

      — А ты меня сейчас отправишь в моё время в Эрметрис?

      — Только если ты этого хочешь сам. И не я отправлю, а ты сам переместишься. Или не станешь пока это делать, а пойдёшь к своим соплеменникам, узнать, как у них дела. Но я советовал бы тебе сбегать в Эрметрис и сразу вернуться сюда, к началу моста. Просто для закрепления навыка, и чтобы проверить, — хитро прищурив глаза, улыбнулся Дракон.

      Женька согласно кивнул и сделал шаг. Он даже не стал закрывать глаза, чтобы увидеть, как это — перемещаться в пространстве и времени, но ничего не увидел, а просто оказался на Ратушной площади Эрметриса, на Празднике Цветов Сирени, Жасмина и Ландыша. Огляделся, подышал ароматом, отломил от куста сирени веточку с благоухающим нежно лиловым соцветием и… Шагнул обратно.