Милый друг. Часть 2. Глава 8. Мопассан

8

В оставшиеся зимние месяцы чета Дю Руа часто посещала Вальтеров. Жорж даже ужинал у них один при каждой возможности. Мадлен сказывалась усталой и предпочитала оставаться дома.
Теперь пятница стала «его днём», жена патрона не приглашала больше никого на этот день: он принадлежал милому другу и больше никому. После ужина играли в карты, кормили китайских рыб, развлекались в семейном кругу. Несколько раз за дверью, за кустом в оранжерее или в тёмном углу мадам Вальтер схватывала молодого человека в объятия и, прижимая изо всех сил к груди, шептала ему в ухо: «Я люблю тебя!.. Я люблю тебя!.. Я люблю тебя до смерти!» Но он каждый раз холодно отталкивал её и сухо отвечал: «Если вы начнёте снова, я больше не приду».
К концу марта свет вдруг заговорил о свадьбе двух сестёр. Роза, как говорили, должна была выйти за графа Латур-Ивелэна, а Сюзанна за маркиза де Казолля. Эти двое мужчин стали своими в доме, одними из тех, кто пользуется особыми привилегиями.
Жорж и Сюзанна жили в братской дружбе, болтали часами, насмехались над всеми и, казалось, очень нравились друг другу.
Они никогда не говорили ни о возможной свадьбе молодой девушки, ни о претендентах.
Когда патрон однажды утром забрал Дю Руа к себе на завтрак, мадам Вальтер после еды позвали ответить поставщику. И Жорж сказал Сюзанне: «Пойдёмте покормим красных рыбок».
Они взяли со стола по большому куску мякиша и пошли в оранжерею.
Вдоль мраморной чаши на земле лежали подушки, чтобы можно было становиться на колени и приближаться к рыбам. Молодые люди встали на подушки рядом и, наклонившись к воде, начали бросать в воду шарики, катая их между пальцами. Рыбы, увидев их, приблизились, двигая хвостами и плавниками, вращая своими большими выпученными глазами, поворачиваясь вокруг своей оси, ныряя, чтобы схватить хлеб, и тут же выныривая за новым шариком.
Они делали смешные движения ртом, быстрые резкие выпады маленьких чудовищ, и на золотом песке, покрывающем дно, казались языками пламени в прозрачной воде, и, когда они приближались, была видна голубая полоса вдоль плавников.
Жорж и Сюзанна видели отражения своих лиц в воде и улыбались им.
Внезапно он тихо сказал:
- Нехорошо скрытничать, Сюзанна.
Она спросила:
- О чём вы, милый друг?
- Вы не помните, что вы пообещали мне здесь, в вечер праздника!
- Не помню.
- Спрашивать моего совета каждый раз, когда вам предложат руку и сердце.
- И что же?
- Есть кандидат.
- Кто?
- Вы сами знаете.
- Нет. Клянусь.
- Знаете! Этот фат маркиз де Казолль.
- Он вовсе не фат.
- Возможно, но он глуп, развратен от игр и пирушек. Это такая прекрасная партия для вас: он мил, свеж и умён.
Она спросила с улыбкой:
- Что вы имеете против него?
- Я? Ничего.
- Да нет же, вы что-то утаиваете.
- Ну, хорошо. Он глупец и интриган.
Она немного повернулась, перестав смотреть в воду:
- Да что с вами?
Он ответил, словно у него из сердца вырывали тайну:
- Я… я… я ревную.
Она удивилась:
- Вы?
- Да, я!
- Полноте. Почему же?
- Потому что я влюблен в вас, и вам это известно, жестокая!
Она сурово произнесла:
- Вы глупы, милый друг!
Он ответил:
- Я знаю, что глуп. Разве я, женатый мужчина, должен признаваться в этом молодой девушке? Я более, чем глуп: я преступен. У меня нет надежды, и я теряю разум от этой мысли. И когда я слышу, что вы собираетесь замуж, мне хочется убить его. Простите меня за это, Сюзанна!
Он замолчал. Рыбы, которым больше не бросали хлеб, стояли в воде неподвижно, почти в ряд, похожие на английских солдат, и смотрели на наклонённые лица людей, которым больше не было дела до них.
Девушка прошептала полугрустно, полувесело:
- Жаль, что вы женаты. Что же делать? Выхода нет.
Он резко повернулся к ней и сказал ей прямо в лицо:
- А если бы я был свободен, вы бы вышли за меня?
Она ответила с искренней ноткой:
- Да, милый друг, потому что вы мне нравитесь гораздо больше других.
Он встал, лепеча:
- Благодарю… благодарю… Умоляю, не говорите «да» никому! Подождите ещё немного, умоляю! Вы обещаете?
Она пробормотала, слегка сбитая с толку и не понимающая, чего он хочет:
- Обещаю.
Дю Руа бросил в воду большой кусок хлеба, который ещё держал в руках, и ушёл, не попрощавшись.
Рыбы жадно набросились на мякиш, который, не будучи скатанным в пальцах, плавал по поверхности воды, и раскрыли глотки. Они загнали его на другой край бассейна, подплыли снизу, образуя движущуюся гроздь, живой цветок, который упал в воду вниз головой.
Сюзанна, удивлённая и встревоженная, встала и тихо вышла. Журналист уже ушёл.
Он вернулся к себе, очень спокойный, и спросил Мадлен, которая писала письма:
- Ты пойдёшь на ужин к Вальтерам в пятницу?
Она помолчала:
- Нет. Я немного недомогаю. Я лучше останусь здесь.
Он ответил:
- Как хочешь. Никто тебя не заставляет.
Затем он взял шляпу и вновь вышел.
Он давно шпионил за ней, поэтому знал все её похождения. Час, которого он ждал, настал, наконец. Его не обманул тот тон, которым она сказала: «Я лучше останусь здесь».
На протяжении следующих дней он был очень любезен с ней. Он казался даже весёлым, что было ему несвойственно. Она говорила: «Ну вот, ты опять становишься милым».
Он оделся в пятницу пораньше, чтобы сделать кое-какие покупки, как он сказал.
Затем, около 6 часов вечера, поцеловав жену, он ушёл и взял фиакр на площади Нотр-Дам-де-Лоретт.
Он сказал кучеру:
- Остановитесь напротив дома №17 по улице Фонтэн и оставайтесь там до тех пор, пока я не скажу вам тронуться. Вы отвезёте меня потом в ресторан «Кок-Фэзан» на улице Лафайет.
Экипаж медленно тронулся, и Дю Руа опустил шторы. Едва он оказался напротив своего дома, он не сводил глаз с двери. Через 10 минут он увидел, как Мадлен вышла и отправилась в сторону бульваров.
Когда она была достаточно далеко, он высунулся из окна и крикнул:
- Пшёл!
Фиакр тронулся и отвёз его в «Кок-Фэзан», буржуазный ресторан, известный в квартале. Жорж вошёл в общую залу и медленно поужинал, время от времени глядя на часы. В половине восьмого, выпив кофе, два бокала изысканного шампанского и выкурив хорошую сигару, он вышел, подозвал другой экипаж и приказал ехать на улицу Ла Рошфуко.
Он поднялся на четвёртый этаж, ничего не спрашивая у консьержа, и, когда служанка открыла дверь, спросил:
- Господин Жибер де Лорм у себя, не так ли?
- Да, сударь.
Его провели в гостиную, где он ждал несколько минут. Затем вошёл высокий человек в орденах, с видом военного и с седыми усами, хотя он был ещё молод.
Дю Руа поздоровался с ним, затем сказал:
- Как я предуведомлял вас, господин комиссар полиции, моя жена ужинает со своим любовником в меблированных комнатах, которые они сняли на улице Мучеников.
Чиновник поклонился:
- Я к вашим услугам, сударь.
Жорж продолжил:
- У нас есть время до 9, не так ли? Это ограниченный период времени, когда нельзя проникнуть в частное жилище, чтобы засвидетельствовать адюльтер.
- Да, сударь. До 7 вечера зимой, до 9 вечера – начиная с 31 марта. Сегодня 5 апреля, так что мы должны ждать до 9 часов.
- Хорошо, господин комиссар, меня внизу ждёт экипаж, мы может взять полицейских, которые будут вас сопровождать, затем подождём немного у двери. Чем позднее мы прибудем, тем больше у нас шансов поймать их на месте преступления.
- Как пожелаете, сударь.
Комиссар вышел, затем вернулся вновь, одетый в пальто, скрывающее его трехцветный пояс. Он отодвинулся в дверях, чтобы пропустить Дю Руа. Но журналист, чей мозг был переполнен заботами, отказывался выходить первым и повторял:
- После вас… после вас.
Чиновник произнёс:
- Проходите же, сударь, я у себя дома.
И тот тут же вышел.
Вначале они зашли в комиссариат за тремя полицейскими, которые ждали их, так как Жорж предупредил, что операция готовится на сегодняшний вечер. Один из них сел на облучок рядом с кучером. Двое других сели в фиакр, который покатил на улицу мучеников.
Дю Руа говорил:
- У меня есть план квартиры. Это на третьем этаже. Вначале идёт маленький вестибюль, затем спальня. Три комнаты сообщаются. Чёрного выхода нет. Недалеко есть слесарь. Он будет наготове, ожидая вашего приказа.
Когда они прибыли к дому, была только четверть девятого, и они ждали в молчании около получаса. Но когда Жорж увидел, что сейчас прозвонит без четверти девять, он сказал: «Теперь пойдёмте». И они поднялись по лестнице, не обращая внимания на портье, который, впрочем, их не заметил. Один из агентов остался на улице, чтобы стеречь выход.
Четверо мужчин остановились на третьем этаже, и Дю Руа сначала прижал ухо к двери, а затем глаз – к замочной скважине. Ничего не было ни видно и ни слышно. Он позвонил.
Комиссар сказал своим людям:
- Оставайтесь здесь, готовые прийти по первому зову.
Они ждали. Через 2-3 минуты Жорж опять нажал на кнопку звонка. В квартире послышался лёгкий шум, затем – приближающиеся шаги. Кто-то подходил к двери. Тогда журналист постучал.
Голос женщины, к которой они пришли, спросил:
- Кто там?
Комиссар ответил:
- Откройте именем закона.
Голос повторил:
- Кто вы?
- Я – комиссар полиции. Откройте, иначе я взломаю дверь.
Голос спросил:
- Чего вы хотите?
Дю Руа сказал:
- Это я. Бесполезно запираться.
Легкие шаги голых ног удалились, затем вновь подошли через несколько секунд.
Жорж сказал:
- Если вы не хотите открывать, мы взломаем дверь.
Он сжал медную ручку двери и нажал на дверь плечом. Так как в квартире не отвечали, он так сильно толкнул  дверь, что старое дерево уступило, а болты были вырваны. Молодой человек почти упал на Мадлен, которая стояла в прихожей, одетая в рубашку и юбку, с растрепанными волосами, с голыми ногами, со свечой в руке.
Он крикнул: «Это она, мы их взяли!» И бросился в квартиру. Комиссар, сняв шляпу, последовал за ним. Испуганная молодая женщина шла позади.
Они пересекли столовую, где на столе стояли остатки еды: пустые бутылки от шампанского, открытый горшочек с гусиной печенкой, скелет цыплёнка и полбуханки хлеба. На двух тарелках лежали створки раковин устриц.
Комната была в разгроме. Платье валялось на стуле, мужские брюки висели на спинке кресла. Две пары ботинок – большая и маленькая – валялись в ногах кровати, повалившись на бок.
Это была комната меблированного дома, со стандартной мебелью, где витал отвратительный слабый гостиничный запах, исходящий от занавесок, матраса, стен, мебели и всех людей, которые жили или спали здесь, один день или 6 месяцев, и оставили немного своего человеческого аромата, который, смешавшись с запахом предшественников, образовывал в комнате сладкую невыносимую вонь, одинаковую для всех подобных мест.
На камине стояла тарелка с пирожными, бутылка шартрёза и два полупустых бокала. Циферблат бронзовых часов был скрыт под большой мужской шляпой.
Комиссар живо повернулся и спросил, глядя Мадлен в глаза:
- Вы – мадам Клер-Мадлен Дю Руа, законная супруга господина Проспера-Жоржа Дю Руа, публициста, здесь присутствующего?
Она проговорила сдавленным голосом:
- Да, сударь.
- Что вы здесь делаете?
Она не ответила.
Офицер продолжал:
- Что вы здесь делаете? Я нахожу вас вне вашего дома, почти раздетую в меблированных комнатах. Что вы пришли здесь делать?
Он подождал несколько секунд. Так как она хранила молчание, он сказал:
- Поскольку вы не хотите признаваться, мадам, я вынужден констатировать факт.
В кровати виднелся силуэт тела, скрытого под простыней.
Комиссар подошёл и позвал:
- Сударь?
Тело не шевельнулось. Казалось, оно лежало на животе, скрыв голову под подушкой.
Офицер дотронулся до того, что казалось плечом, и повторил:
- Сударь, прошу вас, не вынуждайте меня на действия.
Но тело осталось неподвижным, как мёртвое.
Дю Руа быстро приблизился, схватил простынь, сдёрнул её с головы и, потянув тело за ухо, открыл бледное лицо Лароша-Матьё. Он наклонился над ним, дрожа от желания схватить за шею и задушить, и сказал сквозь зубы:
- Имейте, по крайней мере, смелось признаться в своём позоре.
Комиссар опять спросил:
- Кто вы?
Так как любовник не отвечал, тот продолжил:
- Я – комиссар полиции и я приказываю вам сказать мне своё имя!
Жорж, дрожащий от животного гнева, крикнул:
- Да отвечайте же, трус, иначе я сам назову ваше имя!
Тогда мужчина в постели пролепетал:
- Господин комиссар, не позволяйте этому типу меня оскорблять. Я должен отвечать вам или ему?
Казалось, что у него во рту пересохла вся слюна.
Офицер ответил:
- Только мне, сударь. Я спрашиваю вас: кто вы?
Тот молчал. Он натянул простынь на шею и вращал испуганными глазами. Его маленькие взъерошенные усики казались совсем чёрными на белом лице.
Комиссар продолжил:
- Вы не хотите отвечать? Тогда я вынужден арестовать вас. В любом случае, вставайте. Я допрошу вас, когда вы будете одеты.
Тело подвигалось в кровати, и голова пробормотала:
- Но я не могу перед вами.
- Почему же?
- Потому что… потому что я голый.
Дю Руа усмехнулся и, подобрав упавшую на пол рубашку, швырнул её на кровать, крича:
- Давайте же… вставайте… раз вы разделись перед моей женой, вы можете прекрасно одеться передо мной.
Затем он отвернулся и пошёл к камину.
К Мадлен вернулось хладнокровие, и она, видя, что всё потеряно, была готова на всё. Отчаянная храбрость светилась в её глазах. Скатав трубочку бумаги, она, словно для приёма, зажгла 10 свечей на дрянном канделябре, стоявшем в углу каминной полки. Затем она прислонилась спиной к мрамору и, протянув голую ногу к полупотухшему огню, вынула сигарету из розового футляра, зажгла её и закурила.
Комиссар вновь подошёл к ней, ожидая, пока её сообщник оденется.
Она спросила с дерзким вызовом:
- Вам часто приходится участвовать в подобных эскападах, сударь?
Тот веско ответил:
- Как можно реже, сударыня.
Она улыбнулась:
- Тем лучше. Потому что это нехорошо.
Она словно не замечала мужа.
Но господин в постели одевался. Он надел брюки, зашнуровал ботинки и подошёл, застёгивая жилет.
Офицер полиции повернулся к нему:
- Теперь, сударь, вы назовёте мне своё имя?
Тот не отвечал.
Комиссар произнёс:
- Я вижу, мне придётся вас арестовать.
Тогда мужчина внезапно крикнул:
- Не трогайте меня! Я неприкосновенен!
Дю Руа бросился к нему, словно готовый повалить на пол, и прорычал в лицо:
- Вас застали на месте преступления… Я могу велеть, чтобы вас арестовали, если захочу… Да, могу.
Затем он произнёс дрожащим голосом:
- Этого человека зовут Ларош-Матьё, министр иностранных дел.
Комиссар в изумлении отступил и пролепетал:
- Действительно, сударь, не соблаговолите ли вы назвать мне своё имя?
Тот решился, наконец, и сказал с нажимом:
- В кои-то веки этот несчастный не солгал. Меня действительно зовут Ларош-Матьё, я министр.
Затем он протянул руки к груди Жоржа, где светилось небольшое красное пятно, и добавил:
- А подлец, который находится здесь, носит крест Почётного легиона, который я ему подарил.
Дю Руа смертельно побледнел. Быстрым жестом он сорвал ленту и бросил крест в камин:
- Вот чего стоят награды, подаренные такими негодяями, как вы!
Они стояли напротив друг друга, ожесточённые, сжав кулаки, один – худой, с развевающимися усами, другой – толстый, с усами, закрученными кверху.
Комиссар живо встал между ними и развёл их руками:
- Господа, не забывайте о приличиях!
Они развернулись на каблуках. Неподвижная Мадлен курила и улыбалась.
Офицер полиции продолжал:
- Господин министр, я застал вас вместе с мадам Дю Руа, которая находится здесь, в кровати, почти раздетыми. Ваша одежда была разбросана по комнате, что подтверждает факт супружеской измены. Вы не можете отрицать очевидное. Что вы мне ответите?
Ларош-Матьё пробормотал:
- Мне нечего ответить, выполняйте свой долг.
Комиссар обратился к Мадлен:
- Признаёте ли вы, сударыня, что этот господин – ваш любовник?
Она смело произнесла:
- Я этого не отрицаю! Он – мой любовник.
- Этого довольно.
Затем полицейский сделал несколько записей в блокноте. Когда он закончил писать, министр, уже одевшийся и ожидавший его с пальто на сгибе локтя и со шляпой в руке, спросил:
- Я вам ещё нужен, сударь? Что мне делать? Я могу уйти?
Дю Руа повернулся к нему и дерзко улыбнулся:
- Зачем же? Мы закончили. Вы можете опять лечь, сударь, мы оставляем вас одних.
И, положив руку на локоть комиссара, он сказал:
- Давайте уйдём, господин комиссар, нам больше нечего здесь делать.
Офицер, немного удивлённый, последовал за ним, но на пороге спальни Жорж отодвинулся, чтобы пропустить его вперёд. Тот отказывался ради приличия
Дю Руа настаивал: «Проходите же, сударь». Коммисар сказал: «После вас». Тогда журналист  сказал тоном ироничной вежливости: «Ваша очередь, господин комиссар полиции. Я здесь почти у себя дома».
И он тихо прикрыл дверь с загадочным видом.
Часом позже Жорж Дю Руа вошёл в редакцию «Французской жизни». Господин Вальтер был там, так как продолжал заботиться о своей газете, которая приобрела огромный размах и много выиграла из-за расширения его банка.
Директор поднял голову и спросил:
- Вы здесь? Ну вы и забавник! Почему вы не пошли ужинать к нам? Откуда вы пришли?
Молодой человек, уверенный в успехе своих слов, заявил, нажимая на каждое слово:
- Я только что оставил министра иностранных дел без портфеля.
Вальтер подумал, что тот шутит:
- Оставил без портфеля?.. Как это?
- Я сменю весь кабинет. Вот и все дела! Давно была пора сместить эту падаль.
Старик подумал, что его хроникёр пьян. Он пробормотал:
- Полноте, вы не в себе.
- Вовсе нет. Я только что застал Лароша-Матьё на месте преступления, в постели с моей женой. Комиссар полиции засвидетельствовал этот факт. С министром покончено.
Вальтер немедленно поднял очки на лоб и спросил:
- Вы не смеётесь надо мной?
- Вовсе нет. Я даже собираюсь написать заметку об этом.
- Но чего вы хотите?
- Свергнуть этого несчастного, этого разорителя народа!
Жорж положил шляпу на кресло, затем добавил:
- Горе тому, кто встанет на моём пути. Я никогда не прощаю.
Директор всё ещё раздумывал. Он пробормотал:
- Но… ваша жена?
- Моё прошение о разводе будет готово завтра утром.
- Вы хотите развестись?
- Чёрт возьми, тогда я был бы предметом насмешек. Но я и так выставил себя дураком, когда заявился к ним. Дело сделано. Я – хозяин положения.
Господин Вальтер не отвечал. Он смотрел на Дю Руа испуганными глазами и думал: «А с этим малым выгодно иметь дело».
Жорж продолжил:
- Теперь я свободен… У меня есть определённое состояние. Я выставлю свою кандидатуру на выборах в октябре в своем краю, где меня хорошо знают. Я не мог сделать этого раньше с женой, которая компрометировала меня. Она принимала меня за простачка. Но с тех пор, как я узнал о её похождениях, я следил за ней.
Он рассмеялся:
- Рогачом был покойный бедняга Форестье… закоренелым рогачом. Но я выбрался из западни, которую он мне оставил. У меня развязаны руки. Теперь я далеко пойду.
И он сел на стул, как на коня. Он повторял, словно во сне: «Я далеко пойду!»
Папаша Вальтер тоже смотрел на него, не снимая очки со лба, и думал: «Да, этот прохвост далеко пойдёт».
Жорж встал:
- Сейчас я набросаю заметку. Нужно выбирать сдержанные выражения. Но вы знаете, это будет ужасно для министра. Он – человек за бортом. Его уже не спасти. «Французская жизнь» больше не нуждается в нём.
Старик помолчал несколько секунд, затем сказал:
- Валяйте. Тем хуже для этих прощелыг.

(26.05.2016)