Кусочек сахара

На столе слабо светила настольная лампа, мирный стук часов успокаивал - глаза закрывались сами собой. Но Нина отгоняла сон: сейчас бабушке стало легче, но вдруг приступ повторится. Возраст приличный, и в восемьдесят пять лет с сердцем не шутят. Девушка прислушалась к дыханию старушки. Вроде бы всё было хорошо. Но тревожная мысль не давала покоя, терзала. Нина всё прокручивала, как кинопленку, произошедшее вечером. А случилось следующее.
На работе пришлось задержаться: долго обсуждали новый проект договора с партнерами по бизнесу, потом проговаривали всякие детали завтрашней деловой встречи и прочие мелочи, из которых, к счастью или несчастью, складывается наша жизнь. Нина торопилась: нужно зайти к бабушке, отнести ей продукты и посмотреть, всё ли в порядке. Уже на лестнице девушка услышала какой-то шум, похожий на ругань. Вернее, кричала одна женщина – по голосу было понятно, что это соседка Галины Алексеевны, бабушки Нины. Седая старушка, выглядевшая очень просто и скромно, с прической в виде аккуратного комелька на голове, маленького роста, худенькая и сгорбленная, терпеливо выслушивала всякие оскорбления в свой адрес и только периодически вздыхала. Соседка, внушительного вида и с пышными формами женщина, увидела внучку, критически оглядела с ног до головы её стройную фигурку и быстро переключилась на девушку:
- Вона, идёт! Уйми свою бабку! Лезет вечно туда, куда не следует!
- Что случилось, бабушка? – спросила Нина.
Вместо ответа Галина Алексеевна постаралась за локоток увести внучку в квартиру, подальше от скандала. Но Нина успела ухватить несколько фраз, прояснявших конфликт. Соседка продолжала надрываться:
- Сынок ей мой не нравится! Ему всего-то десять лет. На ребёнка набрасываться. Подумаешь, кидался с балкона маленькими кусочками сахара. Не убил же никого! А этой вообще больше всех надо!
Дверь в квартиру Галины Алексеевны закрылась. Но какое-то время брань ещё доносилась с лестничной клетки.
- Бабушка, не связывайся с ними! Она ненормальная! Знаешь ведь, есть продавцы, а есть рыночники. Вот она из последней категории: ни чести, ни совести, ни Бога в душе.
Но Галина Алексеевна молчала. Нина заметила, что бабушке плохо.
- Бабушка, сердце, да?
Внучка быстро усадила старушку на кресло, принесла таблетки и воды. Потом аккуратно проводила бабушку на кровать. Та закрыла глаза.
Прошло полчаса. Нина чуть было не заснула сама, когда вдруг заметила, что старушка внимательно смотрит на неё. Внучка затревожилась:
- Стало хуже? Может быть, скорую помощь вызовем?
- Нет, милая, не надо. Всё хорошо. Теперь хорошо. Я вот смотрю на тебя и понимаю, как ты устала, голубушка моя. Надо бы отдохнуть. Оставайся сегодня у меня ночевать. В холодильнике картошка, капуста квашеная – знатно поужинаем.
- Хорошо, останусь, - охотно согласилась девушка. – Надо только родителей предупредить, чтобы не волновались.
- Предупреди, конечно, - радостно откликнулась Галина Алексеевна.
После ужина решили пораньше лечь спать, но сон не шёл. Нина спросила:
- Бабушка, почему ты так разнервничалась из-за этого дрянного мальчишки? Он уже всем навредить успел. В конце концов, это ребенок не наш, пусть его родители отвечают за такие поступки.
- Конечно, можно и так размышлять… Я никогда тебе не рассказывала, послушай теперь. Я ведь ребенок войны. Папу в первые дни 41-го забрали на фронт, мать, чтобы меня накормить выносила с текстильного комбината по одной тряпочке, подвязываясь ими под платьицем. Но кто-то сообщил про её воровство, на вахте обыскали, нашли тряпку и отправили куда следует. Дали ей по законам военного времени несколько лет тюремного режима. А я осталась с больной теткой. Она после тифа еле-еле ноги передвигала. Но всё же ради меня ходила на торфоразработки: там пайки продуктовые за работу давали. Потом меня грозились в детский дом отправить, отобрать у тети Тали (это мы её так называли, на самом деле её Натальей звали). Вот я вместе с другими ребятами, такой же голью перекатной, отправилась от сиротской доли в бега. Мы перебегали из эшелона в эшелон, где ехали на фронт солдаты. Они нас не выгоняли. Пока от станции до станции перемещались, пели им песни, танцевали Русского или Цыганочку, кто во что был горазд. А они нам из своих вещмешков что-нибудь за концерт давали. Так и ездили туда-сюда, ухитряясь не попасть в лапы милиции или железнодорожных работников.
Запомнился мне один случай. В углу вагона ехал пожилой солдат. Глаза добрые-предобрые, но очень уж грустные. Понравился он мне, не знаю уж почему. Я как-то к нему и прибилась. Сижу, гляжу ему в эти глаза василькового цвета и улыбаюсь. А он мне про погибшую семью рассказывает, про маленькую внучку, на меня похожую, которую Бог почему-то у него отобрал. А я ничего не понимаю, вижу только светящуюся доброту, перемешанную с невыносимой тоской, и улыбаюсь, глупая. Потом я ему решила песню спеть, он меня выслушал, поцеловал в самую макушку и полез в карман. Пошарил там огромной рабочей рукой, морщинистой и натруженной, и достал маленький кусочек сахара. Долго, наверное, там кусочек пролежал, пропах махоркой, землёй и ещё чем-то до боли родным. Я потом поняла, так пахло от папы перед отправкой на фронт.
Этот кусочек сахара я потом долго смаковала, вынимала, в тряпочку прятала, потом снова сладко им причмокивала, пока он окончательно не закончился. И скажу тебе абсолютно честно: никогда и ничего вкуснее в своей жизни я больше не пробовала!!!
Галина Алексеевна закрыла глаза, она уже засыпала, видимо, продолжая слышать мирный стук вагонных колес того военного эшелона, в котором так и ехал на фронт пожилой солдат с васильковыми глазами. Нина тоже молчала: она тихо плакала, уткнувшись в подушку. Ей стала понятна цена этого кусочка сахара!
Декабрь 2014г.