Одержимость

Как из глубокого омута выныривает обессилевший пловец, так и я вернулся к осознанному восприятию мира.
Ванная, я дома, стою на коленях.
Я поднялся, и оторопело посмотрел на свои руки и одежду, вымазанные  кровью, уже засохшей до бурой корочки. Взглянул в потрескавшееся мелкой сеточкой от времени зеркало, висевшее над неказистой раковиной, и пристально всмотрелся в свое перемазанное кровью лицо. Выглядело дико.  Я смотрел и смотрел, словно бы видел себя в первый раз, не понимая, что происходит. Бросил взгляд на наручные часы. Стрелки были видны смутно из-за заляпанного стекла циферблата. По времени уже утро пятого числа, суббота. Последнее, что я помню, был вечер вчерашнего дня, четвертого.
Я был дома, только что хорошо поужинал после того, как вернулся с работы, шикарным куском прожаренной телятины с луком, сыром и острым соусом. Блаженно устроился на диване с бокалом светлого пива в руке и включил фильм, не так давно вышедший на экраны кинотеатров.  Постепенно начало приходить чувство, как меня понемногу покидают мысли о хлопотах рабочей недели, уходят размытыми образами в глубины прошлого, чтобы остаться там, в вечном забвении.
Фильм не особо утруждал  сюжетом, зато радовал хорошими спецэффектами и игрой актеров. То, что нужно для утомленного выматывающей рутиной разума. Потом, словно щелчок пастушьего кнута хлестнул мой слух оглушающим ударом, и наступил провал. Абсолютный и полный, ни малейшего проблеска в памяти, никаких смутных образов, обрывков воспоминаний, которые часто остаются после сновидений.
Несмотря на шокирующий внешний вид и полное отсутствие понимания происходящего, меня не охватила всепоглощающая паника, я продолжал мыслить трезво и хладнокровно. Никогда не был подвержен истерикам, длительным переживаниям. Знакомым порой казалось, что я вообще не испытываю чувств.
Первое, что мне нужно, это план действий. Лучше иметь плохой план, чем не иметь никакого, и метаться судорожно из стороны в сторону, как осенний лист под сентябрьским ветром. Присел на краешек чугунной ванны с отколотым краешком, и задумался всерьез.
Во-первых, нужно тщательно отмыться, замыть следы в квартире. Одежду хорошо бы сжечь, но дома проделать такое проблематично, разве что на балконе. Нет, привлечет внимание соседей или кого-то на улице. Пока я ничего не выяснил, разумнее исходить из худших предположений. Мысль о том, что я кого-то убил или искалечил, я воспринял флегматично, просто как еще один фактор в системе анализа происходящего. Да уж, словно матерый наемный убийца из вчерашнего фильма.
Во-вторых, хорошо бы разобраться, кто видел мое возвращение домой, и главное, в каком состоянии я был при этом. Заметил ли кто-нибудь, что я в крови? Хотелось думать, что никто не заметил, иначе ко мне бы уже нанесли визит вежливые, но решительно суровые люди в погонах, в подъезде полно бдительных пенсионеров, которым по обыкновению не спится. Но думать-то можно что угодно, а убедиться надо.
Дальше уже пошли развилки. Если меня видели, то выхода два: сдаться самому или пробовать сбежать. Можно еще подождать, пока за мной придут, но это сродни первому, только хуже. Первый вариант хорош, если я уверен, что ни в чем не виноват. Может, помог кому-то после автомобильной аварии, или еще каких-то неприятностей? Замарался, конечно же, и ничего предосудительного нет, а память отшибло от впечатлений. Уверенности у меня не было, да и в качестве основы я принял худший вариант.
Сдаться было соблазнительно, переложить разбирательство на чужие плечи. Пусть полиция, медики, не важно, кто, разбираются, что со мной случилось. Ну, а если я виновен, то ничего не поделать, отвечать придется сполна. Но и вариант побега рассмотреть я был обязан. Печально, что я совершенно не понимал, куда могу бежать, чтобы меня не нашли. Для этого нужны были другие документы, жизнь с чистого листа. Или надежное убежище, в котором можно отсидеться, не привлекая лишнего внимания. Ни того, ни другого у меня не было. Да и бежать совершенно не хотелось, не из того теста, чтобы отступать побитым шакалом при первом проблеске неприятностей. Что ж, выполним первые два пункта плана, а дальше посмотрим, кто кого. Если никто меня не видел – буду сам разбираться, а если наследил – сдамся. И я доберусь до истины, чего бы мне это ни стоило, обещаю.
Подытожив свои мысли, я без особой брезгливости снял перемазанную одежду, обувь, и полез в душ. Тугие струи теплой воды ударили мне в лицо, стекающая вода в ванной мгновенно приняла ржавый оттенок. Я безучастно смотрел, как бурый поток складывается в воронку у стока, унося чью-то эссенцию жизни в зловонную канализацию. Символично.  Все нормально, только не сорваться и не наделать глупостей. Стало немного легче, не зря говорят, что вода смывает не только грязь, но и дурные мысли и эмоции. Как странно, что я абсолютно спокоен, будто в порядке вещей приходить в сознание на полу ванной в облике ужасного маньяка-убийцы.
Тщательно выскоблил себя мочалкой, щеткой вычистил пальцы на руках. От предметов гигиены тоже придется избавиться вместе с одеждой. Беспокоился за волосы – хорошо ли отмылись?  В идеале их надо бы сбрить полностью, и не только с головы, но это чуть позже.
Так, теперь квартира. Ванная сразу возле входа, много следов быть не должно, если я не заходил в другие комнаты, как пришел. Осторожно выглянул в чуть открытую дверь, осмотрел коридор. Хорошо, пара следов на темном половике, отпечаток на стареньком линолеуме, смазанный оттиск руки на входной двери, обитой дерматином. Черт, снаружи дверь явно может быть заляпана, нужно скорее все делать, пока дневной свет не войдет в силу, и не заметить подозрительные отметины на двери будет совершенно невозможно.
Отмыл предательские потеки и разводы на двери и линолеуме с доброй порцией чистящего средства. Выглянул за входную дверь, делая вид, что возникли неполадки с замком. В подъезде пусто, но зная соседей, вполне можно предположить, что кто-то смотрит сейчас в свой дверной глазок, наблюдая за мной. Лучше не рисковать. Еще одна странность – на двери ни единого подозрительного пятнышка, кроме уже привычных для взгляда следов времени и деятельности мелких подъездных хулиганов. Вот и хорошо. Собрал одежду, обувь, тряпки, мочалку, щетку и половик в один большой черный пакет, тщательно замотал скотчем и положил еще в один такой же пакет, крепко завязал.
 Опять, с куда большим удовольствием, тщательно вымылся, чтобы следов уборки не осталось на теле. Не уверен, что нельзя ничего будет обнаружить в квартире после моих стараний, но сделал все, что мог с тщательностью, на которую был только способен. Все, первый пункт выполнен, переходим ко второму.
За окном услышал звуки двигателя тяжелого грузовика, угрюмо ворчащего на нелегкую жизнь. Мусоровоз! Как кстати, выкинуть сразу улики, с легкостью затеряются на городской свалке. Надежнее сжечь, но возможности такой сейчас не было, а хранить их у себя хоть сколько-нибудь времени было опасно. Как был, в одних шортах, прихватил пакет, и, выскочив из квартиры, помчался вниз по лестнице, прыгая через две-три ступени голодным гепардом, благо никого по пути не встретил. Успел. Закинул пакет в контейнер уже собиравшегося отъезжать потрепанного грузовика, раскрашенного в цвета обслуживающей компании, причем отворачивался так, чтобы водитель не смог увидеть моего лица в боковое зеркало, да и вообще постарался быть маленькой-маленькой серой мышкой. С моей комплекцией боксера-тяжеловеса выглядело, должно быть, весело, но мне было не до смеха.
С той же скоростью вернулся обратно в подъезд, по привычке отметив его обшарпанный вид и неизменную угнездившуюся вонь старого дома, которая особенно ударяла по обонянию, когда заходишь с улицы. Возникла идея посмотреть сводки криминальных хроник, в интернет сведения о происшествиях попадают очень быстро, а судя по обилию крови на мне, случилось что-то незаурядное.  Решено, много времени не займет, а о том, кто и что видел, я побеспокоюсь чуть позднее.
Далеко не новый ноутбук на удивление быстро очнулся ото сна, зашуршал вентилятором, подмигнул мне лампочкой-светодиодом и шустро подключился к сети. Интернет, как обычно, изобиловал криминальными новостями всевозможного рода. Насилие багровым удушающим облаком накрывало город изо дня в день, из ночи в ночь. Убийства, грабежи, изнасилования, драки, наркомания и прочие прелести цивилизованной жизни в условиях  демократического общества.
Взгляд сразу натолкнулся на свежую публикацию под броским заголовком: «Зверское убийство хоккеистов». Побарабанил пальцами по столу, чувствуя приближение разгадки, развернул новость и принялся внимательно читать.
«Вчера, предположительно в первом часу ночи, десять человек из хоккейной команды возвращались домой после празднования успешного выступления в чемпионате. Хорошо отдохнув в одном из клубов, спортсмены, по свидетельству подвозившего их таксиста, решили часть пути до месторасположения команды пройти пешком по парку, где их настигла беда. По информации правоохранительных органов, неизвестные напали на группу в безлюдном парке, недалеко от памятника Маяковскому, и зверски расправились с молодыми людьми. Как сообщил один из источников, такой жути никто никогда не видел. Тела несчастных были буквально изодраны в клочья, внутренние органы вырваны и частично объедены. Орудовали явно люди, никаких следов диких животных не обнаружено. На данный момент отрабатывается версия причастности сектантских групп. В одиночку такое совершить явно невозможно, десять крепких молодых людей, пусть и подвыпивших, смогли бы дать отпор какому-нибудь маньяку или психопату. Мы следим за развитием событий».
Дела.
Сведений о том, что кого-то видели, или кто-то сообщил о подозрительном человеке в связи с происшествием, не было, меня это удовлетворило. Не возникло никаких сомнений, что я причастен, что я убил их столь жутким образом. А может я был не один? И при всем этом, меня не покидало абсолютное спокойствие. Никогда не думал, что без особых эмоций смогу отнестись к ужасам, сотворенным своими руками. Взглянул на них – хорошие сильные мужские руки, не изнеженные, мне нравились.
Сколько смотрел криминальных новостей, и всегда было жаль тех, кто безвинно пострадал, и всегда пробуждался гнев на тех, кто совершил преступление. А тут – ничего, пустота, холодная и расчетливая.
Ладно, переходим ко второму пункту плана. Разберемся сначала с непосредственными проблемами, а думать о том, что же со мной произошло, буду потом.
Поразмыслив, я решил, что приставать с расспросами к соседям по дому, или проживающим в окрестных домах, нет никакого смысла, даже опасно. Предлог, что будто бы вчера шел пьяным поздно, ничего не помню толком, при этом потерял какую-то ценную вещь, или другая история в подобном роде, мне показались неубедительными. Решил, что просто буду болтаться на лавочке с пивком в руке у подъезда, в соседних дворах, по близлежащим окрестностям. Если я кому-то запомнился, то обязательно вызовут кого надо, или явно отреагируют на мое появление перед глазами. Прятаться мне не хотелось, если есть свидетели.
На улице было солнечно, но не жарко, день только набирал силу. Редкие облака неспешно плыли по небу комками взбитого молочного коктейля с ванилью. Приближалось лето с его удушающим асфальтовым жаром большого города, но сейчас было хорошо. Обожаю такие дни, когда светит солнце, заливает окрестности своими всепроникающими лучами, наполняет мир яркими красками, насыщает зрение глубиной и четкостью восприятии, и при этом не дает такого количества тепла, способного расплавить тебя в лужицу ртути.
За распитием пива по близлежащим окрестностям и у подъезда прошел весь день. Пиво я мог пить с утра и до вечера, совершенно при этом не пьянея. Обедал в забегаловке неподалеку от дома, кормили в ней ужасно, столешницы прилипали к рукам, а запахи могли вывернуть наизнанку более чувствительного человека, но для пользы дела можно и потерпеть. Я прекрасно готовил все, что только душа попросит, и к общепиту относился достаточно скептически.
В течение дня меня видело много людей, как из моего дома, так и из окружающих домов. Ничего. Вежливо здоровался со знакомыми, получал колючие взгляды старушек, не одобрявших распитие пива на улице, и завистливые взгляды мужиков, которых жены тащили с утра пораньше по магазинам. Бедняги.
Солнце уже вознамерилось слиться в страстных объятиях с кромкой горизонта, рождая феерические краски уходящего дня, и я решил, что хватит маячить, изображая алкоголика, пора возвращаться. Прихватив с собой еще пару литров пива, я отправился домой.
Квартира встретила меня настороженной тишиной, будто не узнавая своего хозяина, прожившего в ней без малого пятнадцать лет. Ну да, сегодня я не тот, что был вчера, на совести жизни десяти безвинных людей. А может они какие-нибудь тайные преступники? Ага, а я супергерой, конечно же, спасаю город от зла. Голову напекло не иначе, мысли явно странные.
Взяв бутылку пива, пошел к ноутбуку, посмотреть новости. Прерываясь на глоток прохладного, душистого и безмерно вкусного напитка, я бегло просмотрел последние новости. Ничего нового я не увидел, агентства новостей на разные лады перепечатывали то, что я уже прочел утром. Мое спокойствие сравнилось с непоколебимой скалой, над которой не властны тысячелетия дождей, ветров и палящего солнца. Что ж, пора двигаться дальше по плану действий, благо за целый день времени подумать было предостаточно, а просто так оставить произошедшее я не мог.
Внезапно меня пронзила мысль – а не повторится ли со мной подобное еще раз, а потом еще и еще? Посетовал, что день просто просидел на одном месте, выяснив, по сути, не так уж много. Я вспомнил еще раз вчерашний вечер, важно было время, когда меня настиг провал в памяти и сознании. Около девяти, совершенно точно, я привык всегда следить за временем, потому что не любил опаздывать, это уже стало привычкой. Так, а сейчас уже полдевятого, не так уж много осталось, если все повторится. Принялся думать – могу ли я что-то предпринять за оставшееся время? Если я сейчас выбегу на улицу, то очнусь ли снова в квартире или там, где меня вновь поразит бессознательная деятельность? Решил, что лучше остаться в квартире. Очнуться в устрашающем виде посреди улицы будет куда как опасней, потому что спрятаться негде, а добраться домой незамеченным и вовсе представлялось невозможным. Невозмутимо, с характерным хлопком, открыл вторую бутылку пива, уселся напротив окна в потертое кожаное кресло с продавленным сидением, оно досталось мне от бабушки и очень мне нравилось, и принялся терпеливо ждать девяти часов. Шторы на окне были открыты, моему взгляду предстал чуднейший закат, от которого защемило в душе. Я не отличался сентиментальностью, но вспышка уходящей пронзительной красоты дня, расплескавшая по небу золотисто-багряные потоки света, завораживала взор, уносила мысли вдаль от земной суеты к вечному, неизбывному, недостижимому. Ради таких моментов стоит жить.
Прошло полчаса, закат начал угасать, краски расчувствовавшихся небес густели, утрачивая резкость и пронзительность. Я взглянул на настенные часы-ходики, оставленные мне все той же бабушкой, на них было три минуты десятого. К моему удивлению, я ощутил даже некоторое разочарование, что ничего не случилось. Как плохо я себя знаю, оказывается. Бутылка пива опустела, и я поднялся, чтобы достать из холодильника третью, и тут вновь ударил кнут, ввергая меня в пучины беспамятства и бессознательности.
Ванная, я дома, стою на коленях.
События повторяются с удивительной точностью, даже отпечатки в квартире ровно на том же самом месте, что и вчера. С пустой головой, без малейших намеков на мысли, я механически повторил действия по очистке себя и квартиры. Непостижимым образом закончил ровно в то же время, к приезду мусоровоза. Окончательно пришел в себя уже после того, как поднялся обратно, выбросив улики. Достал из холодильника бутылку пива, оставшуюся со вчерашнего вечера, машинально открыл и выпил единым залпом, практически не разбирая вкуса. Шумно выдохнул, отправил опустевшую тару в помойное ведро, взял последнюю бутылку и обреченно пошел в комнату, читать новости.
За компьютером я просидел не менее часа, взирая на заголовки о безумном жестоком убийстве в троллейбусном депо задержавшихся выпить после смены водителей и дежуривших охранников. Упоминание способа убийства, отметин и объеденных внутренних органов явственно указывали на связь с гибелью хоккеистов, журналисты без труда связали одно дело с другим. В сети разразилось настоящее сражение между сторонниками разных версий. Кто-то настаивал, что убийства дело рук одиночки, накачанного неизвестными препаратами, множество людей были склонны видеть в жуткой гибели людей происки сектантов, сатанистов и прочих безумных сообществ. А я сидел и не мог скинуть усталую оцепенелость от осознания самого себя чудовищем, спятившим монстром. Нет, меня не трясло от ужаса или отвращения к содеянному, мне просто не нравился сам факт, он вызывал дискомфорт, неопределенность  в мою размеренную и упорядоченную жизнь.
Рывком я сбросил с себя состояние легкого ступора и решил двигаться дальше по плану. Следовало появиться на месте преступления, как бы глупо и банально это не звучало, но других вариантов у меня попросту нет. Искать того, кто смог бы посоветовать, как поступить, не имело смысла, доверяться никому не стоило.
  Парк наверняка уже открыт для посетителей, сегодня выходной воскресный день, хорошая погода, и я думаю, немногих смутит, что пару дней назад в нем произошло жуткое событие. Ну, случилось и случилось, ночью, позавчера, и вряд ли повторится днем и в том же самом месте. Я и сам бы так рассуждал, человеку свойственна беспечность и легкое отношение к смерти незнакомых людей.
Придется постараться мне вести себя, как простой отдыхающий. Учитывая мое практически безмятежное отношение к случившемуся, я решил, что без труда справлюсь с поставленной задачей.
Оделся по погоде в светлые легкие джинсы, хлопчатобумажную рубашку с коротким рукавом, обул сандалеты и вышел из квартиры, захватив с собой только телефон и деньги. Ехать на машине я не хотел - чем меньше поблизости от места преступления окажется предметов, связанных со мной, тем лучше. Подумав немного, прихватил паспорт, потому что случайная проверка наверняка не сочтет меня подозрительным, а вот без документов могут отправить в отделение, для установления личности, что уже чревато проверкой алиби, неудобными вопросами и прочими неприятностями. Сыщики сейчас наверняка роют землю носами, выискивая малейшие зацепки, потому что команда была популярной, у погибших хоккеистов наверняка толпа фанатов. Да и погибших в троллейбусном депо достаточно много, чтобы о преступлении узнала вся страна и люди следили за ходом расследования. Общественное внимание все же великая вещь.
До остановки прошелся неспешным шагом, наслаждаясь легким ласковым ветром и щекочущими затылок и спину солнечными лучами, всецело показывая своим видом, что никуда не спешу, ничто меня не тревожит и вообще все у меня замечательно. Хорошо бы еще очки солнечные одеть, кепку какую-нибудь, но ни того, ни другого у меня не было, не любил я воздвигать без особой надобности барьер между миром и мной, искажать восприятие цветов искусственными заслонами, а кепки просто не нравились, в армии насмотрелся на мир из-под козырька, на всю жизнь хватило. Пива решил не брать, не хватало еще привлечь внимание стражей порядка. Курить я уже давно бросил, поэтому пустяковых поводов придраться ко мне у полицейских не возникнет. 
Нужный мне троллейбус подошел достаточно быстро, новенький, еще не пропахший немытыми телами, с поручнями, которые еще не липли к рукам мерзостной болотной жижей. Кондуктор, приятная женщина средних лет, быстренько меня рассчитала, подарила улыбку, еще не измученную тяжелым трудовым днем, и забыла обо мне.
Я уселся к окну, но вместо созерцания окрестностей, смотрел на отражение водителя в зеркале, с помощью которого он видел, что происходит в салоне. Я думал о чувствах, которые он испытывает по поводу смерти своих коллег. Он явно знал всех, депо в городе было одно, быть может, среди них были его друзья, с которыми он не раз выпивал после смены, а вчера, по каким-то причинам, его среди них не оказалось. Что бы он подумал и сделал, узнав, что я, убийца, спокойно еду в его троллейбусе? Струсил бы он или бросился на меня в остервенелой жажде мщения, исступленно пытаясь разорвать в лоскуты тварь, которую нельзя назвать человеком?
Усилием воли стряхнул мысли в сторону, словно чужие они, не мои. Думать нужно  совсем о другом – что делать потом, если ничего в парке не обнаружится, если я не вспомню хоть что-нибудь о случившемся. Попробовать навестить депо? Глупая затея, там-то уж явно мое появление будет не к месту. Да и что это даст, если визит в парк ничего не принесет?
Погруженный в размышления я не заметил, как троллейбус подъехал к нужной мне остановке. Машинально отметил, что пора выходить, тело само, без понуканий со стороны мозга, выскочило на улицу. Вход в парк находился в тридцати метрах от остановки. Я на секунду замер, думая, что вот-вот начну вспоминать, но ничего не почувствовал. Пошел к входу в парк, нечего стоять столбом с недоумевающим видом, привлекая внимание.
Парк встретил меня приветливой прохладой, шелестом листьев и умиротворяющим царством зелени, жизни, которая, казалось, будет существовать всегда в своем стремлении к тому, чтобы просто быть. Достаточно многолюдно, хорошо, с легкостью сольюсь с толпой отдыхающих. К месту преступления я двинулся кружным путем, завернув к пруду, покормил уточек купленной по дороге булочкой. С удовольствием скушал мороженое на палочке, в который раз испытав чувство возвращения в детство, когда каждое мороженое становилось целым событием, дарило те самые мгновения радости, из которых складывается детское, нехитрое, и от этого самое чистое, счастье.
Потратив час на бесцельное блуждание, я свернул в сторону памятника Маяковскому. В этой части парк заканчивался входом на спортивную базу, лавочек было немного, а каких-то увеселительных заведений или торговых точек с едой и напитками не было вовсе.
Маяковский каменным истуканом возвышался с постамента над небольшой площадкой, покрытой бетонными плитами. Сейчас мне чудилось, что его глаза изливают на меня пролетарскую ярость, что сейчас он обрушится на меня кузнечным молотом обличающих, клеймящих позором слов, от которых я провалюсь прямиком в ад. Пришла мысль, что он мог бы поведать мне, как все было, если бы умел говорить.
Никаких следов вокруг я не увидел, наверняка тщательно прибрались. Только свежие цветы на земле, свечи и фотографии в руках людей, которые пришли почтить память парней, чья жизнь трагически оборвалась в пятничную ночь. Многие не могли сдержать слез, кто-то бормотал слова молитвы, а кто-то проклятия. Какая-то женщина с отрешенным взглядом раздавала всем желающим фотографии молодого улыбающегося парня с задорным вихром волос, полного энергии и жизнерадостности, с приветливым и открытым взглядом. Мать?
Я постоял немного вместе со скорбящими, нацепив маску печали и грусти, силясь при этом пробудить в глубинах себя хоть малейшие проблески воспоминаний. Тщетно. Светило солнце, щебетали птахи, мир жил и дышал, не обращая внимания на букашку в виде меня и моих потуг. Я был  здесь  раньше не один раз и прекрасно помнил все моменты, связанные с этим местом. Больше тут делать нечего, меня начинала пробирать атмосфера тоски, гнетущего чувства утраты, когда пронзительно четко, с холодным иссушающим бессилием понимаешь, что ничего уже нельзя изменить, что это не чья-то глупая шутка, и человека просто нет, и никогда больше не будет, никогда.
Развернулся, чтобы направиться к выходу и внезапно меня словно дернуло обернуться. Для меня загадкой выступали моменты, когда оборачиваешься ни с того ни с сего, и ловишь чей-то взгляд. В мистику и прочие штучки я не верил, имея твердое убеждение, что любые явления поддавались логическому объяснению, а те, которые не поддавались, просто еще не могли быть объяснены современными познаниями и достижениями в понимании устройства мироздания.
Мой взгляд уткнулся в глаза женщины, она стояла в нескольких метрах от меня, облаченная, несмотря на теплую погоду и сияющее солнце, в теплый на вид коричневый плащ. Глаза ее были словно два пятна мазута на безбрежной синеве океана, волосы соперничали с глазами желанием поглотить мир в бездне первобытного мрака. Красивая, с четкими чертами лица, в меру полными губами, под плащом угадывается стройное, гибкое тело с приятными округлостями, от мыслей о которых нормальный здоровый мужчина начинает забывать об окружающей реальности. Я обычно сразу понимал, нравится мне женщина или нет, не пытаясь выявить какие-то явные достоинства или недостатки. Нравится или нет, готов я проявить к ней интерес или нет. Причем впечатление было устойчивым, и я редко менял свое мнение, если знакомство продолжалось по обоюдной воле или в силу обстоятельств. Она мне не понравилась, несмотря на то, что большинство сочло бы ее очень красивой, прохладным сквознячком через сердце тянуло неуловимое ощущение червоточины, изъяна души.
Она смотрела на меня пристально, ветер колыхал слегка пряди волос, отвлекая мое внимание на бессмысленные движения, но при этом  в ее взгляде я не мог уловить эмоций, желаний, мыслей, совершенно ничего не угадывалось за чернотой ее глаз. Простояли несколько секунд, вонзив взгляды друг в друга, потом между нами словно прошла искра узнавания, пока неосознанного, едва уловимого, как комариный писк, пробивавшийся сквозь красочный сон летней ночью.
Одновременно шагнули навстречу, остановились в шаге, не отрывая взгляд ни на одно мгновение. Потом, словно повинуясь неслышимому приказу, повернулись к памятнику, и пошли рядом. На нас никто не смотрел, с момента встречи мы будто перестали существовать для окружающих. Обошли памятник с разных сторон, встретились вновь плечом к плечу и пошли дальше по аллее, даже в ногу шли, как солдаты в строю.
Мы не прошли и десятка метров, как  мне на правое плечо опустилась чья-то ладонь, тяжелая как свинцовое небо поздним ноябрьским вечером. Я оглянулся, девушка оглянулась одновременно со мной. За нашими спинами стоял... Маяковский, точнее памятник ему.
Я почему-то не удивился, восприняв как обычное явление, что в парке на прогулке с красивыми девушками к вам запросто может подойти памятник и спросить, к примеру, как нам сегодня погодка?
- Я в вас, аватары, ни грамм не ошибся, - голос у памятника был сухим, надтреснутым, вопреки образу легендарного революционного поэта,  - ваш разум не бьется в истерике в теле здоровом. Не бойтесь, нас не видит никто. Пройдемся, я лишь принял облик, а памятник никуда не делся.
Мы пошли втроем по парку. Меня не покидало абсолютное спокойствие, я ничему не удивлялся, внутри крепла уверенность, что все идет как надо, ничего экстраординарного не происходит. Уверен, что моя невольная спутница чувствует себя абсолютно так же.
Отойдя немного от людей, Маяковский, или кто он там, принявший его обличие, продолжил:
- Вашей вины нет в гибели людей, вы аватары куда более высших сущностей иных планов бытия, назовем их экзархами, понять мысли, чувства, действия которых, человеческий разум не в состоянии. Ваши провалы в памяти объясняются тем, что психоматрицы экзархов накладывались на ваш разум и полностью вытесняли ваше эго из тела, беря над ним безраздельный контроль, наделяя способностями, которые неподвластны людям. Вы уникальные люди, одни из считанных единиц, которые могут выдержать в себе волю экзарха, не сойдя с ума, не выгорев дотла, превратившись в безмозглую куклу. Исторически, таких людей называли одержимыми, либо просветленными, смотря какие поступки они совершали под контролем экзарха. В данном случае, вас сочли бы одержимыми, а через какое-то время могут назвать озаренными божественным светом. Но я еще раз повторю – нам не понять смысл тех, или иных действий экзархов, ведущих то ли войну, то ли игру, отголосками которой является наша жизнь.
Мы прошли еще немного в полном молчании. Время перевалило уже далеко за обеденное, но чувство голода я не испытывал, спокойно переваривал информацию, без каких-то переживаний раскладывал по полочкам факты, обдумывал, что и как придется изменить в жизни в связи с открывшимися обстоятельствами. Еще нужно задать кучу вопросов, ответы на которые помогли бы мне построить мой день как можно рациональней. Я бросил взгляд на девушку, и ко мне пришло понимание, что она думает о том же. Во мне проснулся интерес – кто она, откуда? В ответном взгляде я прочел те же вопросы. Как странно, мы, похоже, одинаково думали, жили, реагировали на обстоятельства.
- Я вижу, что у вас много вопросов, я отвечу на все, после чего мы расстанемся, я всего лишь проекция воли одного из экзархов на матрицу неодушевленного предмета, мое время и возможности очень ограничены. Поэтому спрашивайте, не будем тратить попусту время, у вас начинается совсем другая жизнь, сложная, опасная, но совершенно не похожая на жизни миллиардов людей. Будь я человеком, быть может, меня бы порадовало данное обстоятельство, но я не человек.
Я поднял взгляд к небу, словно вопрошая у кого-то невидимого, каким образом случилось, что выбор пал на меня? Ощутил, что моя спутница тоже смотрит на небо. А как мы будем с ней, будем на одной стороне, или по разные, или когда как? Скорее задавать вопросы, пока время не кончилось.
Мы все втроем сделали шаг, и первый вопрос одновременно сорвался с наших губ.
Начиналась другая жизнь.