Май Тай

 
Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, —  и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя. Скажу ли: может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью; но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет. (Псалом 138).
потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих

Дальше чем последний рай или несколько способов, чтобы обрести потерянный смысл жизни


Дом на обочине

Вот уже два года как я живу в гостиницах, хостелах, пансионах, на пляже, у случайных знакомых, в полуборделях, дормиториях (хорошо что не лепрозориях пока), иногда в ночлежках для бомжей (но это редко), в комнатах с видом на море, на задних сиденьях машин, в автобусах, поездах, электричках, в залах ожидания аэропортов. В пристанищах мертвых поэтов. Вот уже два года как у меня нет дома. И мне это если честно по душе.
Дом у меня когда-то был, но это было так давно. Дом стоял на берегу Балтийского моря. Он был одноэтажный, деревянный, просмоленный, простой, в финском стиле. Из окна были видны сосны, качающиеся на ветру и море. Странно, но я почти не помню мелких деталей. Было время, когда дом моего детства снился мне почти что каждую ночь. Я чувствовала его запах, я была там, и я была безмятежно счастлива. Как у Христа за пазухой. Я была за пазухой своей любимой бабушки.  А теперь, наверное, я стала взрослой, я перешагнула границу, перешла через ту реку, через которую всем нам надо когда-то перейти. А еще просто все умерли, не стало никого и ничего.  У меня есть квартира в Москве, которую я сдаю, но это домом не назовешь. Я пойму, что это мой дом, только вернувшись сюда после двух лет скитаний, перетащив сюда остатки дедушкиной мебели, бабушкиной посуды из гаража и привнеся немного уюта и индивидуальности.

Этот пестрый ковер воспоминаний: жонглеры – мороженщики и крутящиеся дервиши, турецкие хамамы и маленькие горячие нагретые солнцем бухты Греции, серо-водородные источники на озере Тоба в Индонезии и дети, жующие грибы как чипсы, улица секретных китайских кланов Красного и белого дракона и деревянные диваны для курильщиков опиума, Порту и Херес - семь цветов портвейна и чайные плантации Камеронских высот, Ронда и завывания псов в горной Андалузии, древнейшие даосские храмы в Малайзии, гамак в закатном солнце и кто-то, кто мог бы быть рядом и разделить эту радость. Если перестаешь удивляться, - надо уходить. Лет 7 назад я перестала отмечать дни рождения и новый год. И начала убегать от людей. Так началась моя история. История бегства. История беглеца.
Одно из самых ярких пробуждений вашей жизни начнется с того, что вы откроете форточку и став на табуретку, нет, не повеситесь при открытом в дивный мир окне, нет, не выпрыгнете из окна, нет, даже близко не подпустите мысли о суициде. Вы просто высыпите птичкам крошки из хлебного пакета на карниз и на улицу.  Утро должно быть добрым. Потом вы долго будете сидеть и смотреть на ветви деревьев, смотреть «с погружением», но без растворения. Взболтать, но не смешивать. Эта привычка пристально долго смотреть на деревья появилась у вас после путешествия по Юго-Восточной Азии, где вы часами лежали в гамаке и просто смотрели на пальмы, на песок и конечно на море и отражения солнца вокруг.
“Boat-boat-boat”, - доносился клич тайских пиратов на длинноносых лодках, которые по совместительству были крутильщиками огней. Они напоминали жилу или натянутую тетиву, вытянувшись на корме по ветру и одной рукой непринужденно управляя штурвалом, они смотрели куда-то вдаль. Они знали то, что мы не знаем. “Good-good-good” – ответила им я. Понадобилось 3 недели лежания в гамаке и купания в маске с золотыми рыбками, чтобы море смыло своими волнами все, что было до, до него, чтобы оно обточило острые края и сделало из неотесанного бревна безбрежно отполированную и гладкую статуэтку. В переходный период становления вы позволили себе играть в бильярд с тайскими женщинами, купив им всем пива и тем самым отбив их у жирных похотливых британцев, которые намеревались переспать с этими милыми женщинами за пинту пива, вы успели напиться виски с немцем и привести к нему в хижину всех окрестных котов, положить этих котов к нему в постель и орать ему на ухо ранним утром «You have to take care of Cats and Elephants, you, german bastard”. При этом вы истерично рыдали, вспомнили всех ваших родственников и, наконец, растворились в утренней дымке, так и не сняв с себя мокрых от морской воды трусов, и оставив немца с тайским котом в кровати. До этого вы заставляли этого несчастного идти с вами вброд около часа, вы намочили все содержимое сумки, ваш мобильный больше не работал. Вы, как это бывало неоднократно, остались без связи. В течение вашей жизни, телефоны у вас пропадали часто – их крали, вы их теряли, они стирались в машинке вместе с джинсами, обычно вы их теряли по пьяни или пребывая в состоянии полного пофигизма, когда просто оставляли открытую сумку у барной стойки. Направление всегда на небо, капитан, при любой погоде. Компас показывает небо, синее, стрелка вверх. Вы просто позволяете себе… Всегда немного роскоши, немного забвения, и потому немного грусти. Как же нам господа прожить без этой горечи, без этой сладкой грусти, без горечи вина и страха белых простыней, без вольных дум и привкуса сирени на губах. В этой горечи все мы – это наша смертность, это наши слабости, наши ошибки, наши недостроенные замки и корабли, это наше пристрастие к одиночеству и купанию голышом на пустынных пляжах.
Пожалуй, что этой горечи неподвластны лишь тайские лодочники-крутильщики огней, жонглеры-мороженщики, вращающиеся дервиши-суфии и усатые андалузцы из общества пенсионеров и юбиляров, а также без сомнений, оставшиеся в живых члены секретных китайских кланов белого и красного дракона, скрывающиеся под масками торговцев чаем и зонтиками.
Во время переходного этапа вашего путешествия вы начинаете осознавать, какова его истинная цель. Вы говорите «Господи, пусть эта поездка будет мне в очищение. Пусть смоется вся боль, пусть я стану снова ребенком. И научусь удивляться и радоваться.» Не важно, КУДА вы едете, важно – ЗАЧЕМ. За эти 2-3 недели вашего мучительного начального этапа перерождения вы потратите половину всех денег, которых по вашим подсчетам должно было хватить на 3-4 месяца странствий. И вот, наконец, после этапа бурления, адаптации, пускания пыли в глаза, швыряния деньгами, вы найдете свое место в этой маленькой стране, на этом маленьком острове. Вы найдете отдаленную небольшую бухту, под странным названием «Last Paradise”. Потом окажется что мест с таким названием в Юго-Восточной Азии очень много, поэтому появятся “The Last Last Paradise”, “Paradise before the last one”; в последнем предпоследнем рае наверняка было больше счастья и радости, чем в самом последнем.   Так вот, вы найдете свое место под солнцем. Да, оно будет трудно достигаемо. Особенно ночью, в полной темноте, когда вы будете идти по неровной дорожке через джунгли от Long Beach в свою маленькую затерянную хижину на краю земли, ветер будет дуть, Луна будет светить сквозь пальмы, и падающие на землю с тупым сильным звуком кокосы, будут навевать мысли о странной смерти и надгробной плите с надписью: «Она погибла от кокоса. Смерть наступила где-то между 2 и 3 часами ночи при полной Луне. Мгновенно. Пробитый череп. Тупой приглушенный сильный звук.» Чуть не переломав ноги, вы наконец после 40 минут пути начнете спускаться к своей бамбуковой хижине, стоящей прямо у моря, на берегу последнего рая. Эта бухта очень ветрена, она всегда с подветренной стороны. Вы – единственный жилец этого пляжа. Все остальные хижины пусты. Вы раздеваетесь и по пустому пляжу, который весь ваш, идете вдоль моря, а потом заходите в воду и плывете, с обязательным поворотом на спину и качанием на волнах, под звездным небом. Вы плаваете долго, потом возвращаетесь и сидите на балконе своей хижины, смотрите на небо, на море, на пальмы, ветер дует, где-то вдали мирно сопят тайцы и падают кокосы.
And the Earth meets the sky, when you luy on your back on the waves, holding you in their arms and the sky is tenderly dropping inside you with the silence of the ancient truth.

С утра к вам заходит хозяин потерянного рая и говорит вам «доброе утро». Он мусульманин, на юге Таиланда много мусульман. Север почти полностью буддийский. После утренней беседы вы заказываете кофе, берете бутылку воды, но прежде обязательно несколько раз обмениваетесь ритуальным “Sawadee Cup” и “Cop Cun Caaaaa” со всеми многочисленными тайскими женщинами и детьми, складывая руки лодочкой и немного наклоняясь. Главное, чтобы это было искренне. Доброе утро и спасибо. Потом вы идете купаться с маской часа этак на 3-4. Вы плаваете с мириадами разноцветных коралловых рыбок, маленьких и больших, вы как будто испытываете чувство полета и открываете для себя абсолютно новую вселенную, третье, после неба и земли измерение нашего мира. Подводное царство. Цвет воды у коралловых островов Андаманского моря ярко бирюзовый с примесью желтого, светящаяся голубая вода, она прозрачна, и вы видите тысячи разноцветных рыбок, смешно снующих и торопливо спешащих по своим неотложным делам. Когда вы выходите на берег, солнце в зените – в зените своей славы и радости. Вы покидаете последний рай, ненадолго, до вечера, и идете проведать другие пляжи острова, берете с собой маску, блокнот, ручку и поднимаетесь вверх, вам предстоит путь через джунгли, где при свете дня пальмовые листья будут нежно шептать вам на солнце: «Sawadee Cap”, в почтении склонив голову и абсолютно искренне. И где-то еще дальше, чем ваша маленькая бухта, вы пойдете по тропе, ведущей к солнцу. Вы дойдете до конца самого пустынного на острове пляжа и случайно наткнетесь на кафе, в котором живет Ной, его действительно зовут Ной, он оператор из Бангкока, в отсутствие старшего брата, который сидит в тюрьме, он присматривает за этим заведением, за канарейками в клетках. Ной ловит рыбу, он, как и все тайцы островитяне настоящий пират, днем он дремлет в гамаке, он худой и жилистый, безумно красивый, утонченный. Спит он в палатке, поставленной прямо в этом кафе, которое благодаря лестнице с пляжа, находится очень высоко, и из которого открывается прекрасный вид на самый пустынный пляж затерянного острова. Весь пляж как на ладони. Палатка сдается по довольно высокой цене, бамбуковые хижины стоят в два раза дешевле. The Place after the last paradise. Абсолютно невыгодный коммерчески проект, нелогичный, затерянный и прекрасный, как и его одинокий обитатель с канарейкой, Ной. Хорошая музыка, гамак. Я просто пришла к нему, первая посетительница за несколько месяцев. Он напоил меня кофе, накормил только что выловленным кальмаром, и не взял с меня денег. На днях, я вспомнила, что видела его в смешной рыбацкой шляпе у кафе в середине пляжа, он пытался продать или обменять выловленную рыбу и кальмары. Я заметила его, потому что он был очень красив и аутентичен, таинственный одинокий рыбак. Когда-нибудь я обязательно вернусь именно к нему, именно сюда. Наверняка я буду первой посетительницей с момента своего последнего ухода. Я люблю тебя, Ной. Когда я возвращалась от Ноя, начался сильный ливень и я, вместе с некоторыми другими случайными туристами оказалась под деревянным настилом. Море разбушевалось, дождь лил, немного заливая под крышу, и только одинокие полосатые шезлонги, на которых висели таблички «For rent” стояли на берегу. Они странно смотрелись там без людей, на пустынном пляже. «Печальное очарование вещей.»   
Да, так вот эта привычка смотреть долго без отрыва на деревья или на море или на небо, появилась у вас после долгого путешествия по Юго-восточной Азии, неотъемлемой частью которого был гамак. Именно гамак, как прообраз вашего домашнего кресла, этой уютной утробы, этого хранителя ваших дум и мечтаний, этого свидетеля вашего сибаритства и плохо прикрытой лени с примесью неги, так вот, именно гамак сыграл когда-то немаловажную роль в истории вашего очищения и перехода. Вам придется покинуть хижину последнего рая по причине приезда шумной толпы актеров немцев, поселившихся по левую и правую сторону от вашего бунгало, которые, кстати, прибудут из другого последнего рая на пхукете, и играют в Бернском театре, называя Берн самым немецким из немецких городов. Так вот, вы вспомните про open-ticket, который правда промок после прогулки вброд, но сохранил видимость билета, став билетом без даты, и наскоро запаковав рюкзак, ни с кем толком не попрощавшись и проглотив почему то комочек слез, вы покинете потерянный рай в поисках другого. Вы сядете на ближайший корабль до острова Ко Ланта, по пути вас настигнет дождь. «It’s the beginning of the Low Season, my friend». Сезон дождей.  Когда вы прибудете на Ко Ланта, дождь будет лить еще сильнее и упорнее, как будто он вообще лил всю жизнь не переставая.
На острове вы найдете специализированный магазин гамаков, двухэтажный магазин, увешанный гамаками разных цветов, фактур, размеров и предназначений. Все гамаки можно протестировать. Этот единственный в своем роде магазин гамаков находится в старом городе острова с деревянными домами, построенными в конце 19 века. У вас появится странное чувство, что это какой-то уголок Европы. Дождь будет продолжать неистово лить, в магазине вы встретите венгра и выпьете с ним по бокальчику вина. Купите оранжевый гамак, предварительно его протестировав, и на обратном пути, потеряв управление, в светло-коричневой скользкой грязи, ваш мотоцикл влетит в джип, который ударит вас по лицу, вы пролетите несколько метров, сами доедете до больницы, истекая кровью, у госпиталя вас и ваш мотоцикл помоют из шланга, после этого зальют в мясо на руке и на колене нашатырь а потом зеленку, рядом будет лежать женщина без ступни и мило вам улыбаться. Вы сядете на мотоцикл и поедете домой, выпив виски, на следующий день каждый прохожий будет обращать внимание на ваш фингал, а вы будете говорить, что все могло быть и хуже. «Мотоцикл потерял управление, грязь, навстречу ехал джип, ударил меня в лицо. Я жива, ничего не сломано, мотобайк в порядке. Небольшой штраф.»
Пару лет назад вы были участницей одной ночной мотопоездки по серпантину, не освященному светом фонарей. Это было на маленьком острове Лерос в Греции, неподалеку от границы с Турцией. Позади болтался безногий английский алкаш, который попросил вас подвезти его до дома, и вы согласились, хотя водили тогда еще очень скверно. Ехать пришлось через горы, по не освященной зигзагообразной трассе. Мопед вихлял, инвалид алкаш судорожно хватал вас руками и стукался о вас культяпками, матюгаясь что есть мочи. Тогда, чувство самосохранения принудило вас бросить безногого пьяного инвалида на крутой горной дороге в паре сотен метров от его виллы. Вы просто уехали.
Начинался low-season, лил дождь, раны плохо заживали, мясо все время врастало в бинты, фингал становился все ярче. В этот момент вы поняли, что ваша тайская виза скоро истекает, и вы не имеете представления о том, сколько по времени займет путь до ближайшей границы. Вы купили билет до пограничного города Хать-Яй на границе с Малайзией. До этого вы случайно встретили немцев актеров, ваших шумных соседей из последнего рая, на этом огромном острове протяженностью что-то около 50 километров. Вероятность встретиться с ними была так ничтожно мала. По пути домой вы просто зачем-то свернули пораньше к морю, чтобы понаблюдать закат. И они шли вам навстречу. Сюрприиииз. Оказывается,  вскоре после вашего отъезда, немцы последовали за вами, выведав у хозяина название острова, на который вы от них сбегали. Вы развалитесь в их большом сетчатом гамаке, повешенном на балконе бунгало, они промоют вам рану немецким нашатырем, сменят повязку, вы покурите с ними, и больше никогда их не увидите.
В мини-басе, едущем к границе, вы познакомитесь с финнами, направляющимися в Джорджтаун, и решите не возвращаться в Таиланд, а остаться в Малайзии. Вы приедете на границу ровно в день истечения визы, в Хатьяй, еще в Таиланде в честь какого-то буддийского праздника вас польет водой старая тайская женщина с просветленным лицом, вы купите ее внукам конфеты, а они будут в благодарности, сложив руки лодочкой почтительно наклоняться, «Cop Cun Caaaa”. Вечером этого же дня, под непрекращающимся ливнем, вы окажетесь в Джорджтауне, на острове Пенанг, в бывшей колонии Великобритании, поселитесь в хостеле в китайском квартале, и вспомните про купленный гамак. Еще, к этому моменту вы вспомните, что у вас заканчиваются деньги.
Да, деньги заканчивались у вас часто. Часто и иногда надолго. На самом деле, безденежье, как там ни крути – счастливый удел сильных духом поэтов. Страх конечно же щекочет пятки, и вера не очень то сильна. Одно из самых светлых пробуждений вашей жизни начнется с того, что после кормежки крошками невидимых пташек и разглядывания веточек за окном, вы оденете на руку свои часы. Эти часы – как якорь в бушующем море нестроений и катаклизмов. Hamilton, perpetum mobile. Если бы у вас были дети, то вы наверняка завещали бы им эти часы – 25 каратов, сапфир, обеспечивающий неизнашиваемость механизма, обнаженный механизм часов, видно все колесики, 50 метров погружения под воду, противоударность, непромокаемый ремешок. Ну что, купили? Всего 500 евро, хорошо отдам за 300. А может продать фотоаппарат Canon?. Золотые серьги уже заложены. Скоро будет не на что жить. Но ведь это всего лишь скоро, а пока – долой предательские мелкие мысли. Здравствуй, светлое утро, они идут, все еще идут, мои Hamiltonы, почти как камертоны, такие камерные тона. Если бы у вас были дети, вы бы еще завещали им глобус, песочные часы и старые альбомы с черно-белыми фотографиями, на которые вы редко смотрите, потому что начинает резать по живому тягучая боль, одна из констант вашего бытия. Вы завещали бы им ваши чемоданы и бутылки из под хорошего вина и многочисленные чайники из китайских кварталов.
В китайском квартале Джорджтауна, так же и как и в китайских кварталах Малакки и Куала-Лумпур, все шумело и бурлило, жизнь начиналась с наступлением темноты, шипели и кипели воки, китайцы толпами, большими семьями шли на поздний ужин. Сквозь открытые окна виднелись маленькие буддийские семейные алтари, домашние церкви, - статуи Будды или же даосских богов окуривались благовониями. В странных магазинах продавали абсолютно непонятные для вас предметы – какие-то таблетки странных расцветок, медикаменты, все это было основано на травах или на чем-то еще, в пыльных углах стояли чайнички, пиалы, зонтики, все было завалено диковинными восточными товарами. «Да, они помешаны на здоровье, эти китайцы. Если вы скажете им, что дерьмо полезно, они сделают из него пилюли и будут принимать их каждый день», - так сказал мне один алкаш из Англии. Сообщества китайцев собирались вместе, чтобы покушать. Их всех связывали какие-то невидимые для нас нити, смысл и принцип образования которых можно наверное постичь немного, ознакомившись с Китайской книгой перемен, философией пяти первоэлементов, китайской чайной культурой и прочитав несколько трактатов по истории династии Мин или Цин или Тан и т.д.
Китайцы приходили большими семьями, громко разговаривали, вокруг медленно раскачивались на ветру красные фонарики с иероглифами. В эту ночь вы побываете на улице, где когда-то жили представители самых могущественных китайских кланов красного и белого дракона. Богатые китайцы женились на малайках – так появился народ Бабаньонья (Babanyonya). На следующий день в китайском зале этнографического музея вы будете наблюдать странный экспонат – большой деревянный диван для курильщиков опиума. По дороге в музей вы ненадолго притормозите у вывески рядом с газетным киоском, гласящей: «Тетушка Сим, предсказатель судьбы» и случайно забредете в даосский храм, где увидите, как люди молятся своим богам, - искренне и со слезами. В китайском зале музея вы также будете очень заинтересованы гравюрой, изображающей китайца – уличного предсказателя судьбы, который держит в руках бамбуковые палочки.   
Да, а пока что, вы, наконец-то добравшись до койки в хостеле, будете медленно отходить от дороги, а затем от аварии. Вы натянете соломенную шляпу на глаза, вытяните ноги и у вас начнет подниматься температура. При такой высокой влажности раны заживают очень долго. Бинты въедаются в мясо, каждый раз вы заливаете туда нашатырь и он шипит, и вы начинаете медленно вырывать бинт из ран. Колено и ладонь. Да, похоже, вам сегодня не уснуть. В комнату ввалилась жирная европеоидка. Так и есть, голландка. Она сразу напомнила вам одну из кухарок с картин фламандских мастеров. Она бесцеремонно уселась на вашу кровать, это жирное потное чудо и уставилось на вас с дружелюбной улыбкой. Опять эта старая песня. Подняв соломенную шляпу, вы обнажили ваш сочного цвета фингал. «Did you fight?” «No, I’m too kindhearted and too fragile to fight. It was a moto-crash. Был сильный дождь, было скользко,…», и опять в тысячный раз эта бла-бла-бла история моего мото-крушения. И вот, после детального изучения вашего лица это поигрывающее жирами чудо пойдет outside, естественно, чтобы пожрать. В последующие дни вашего общения оно так и будет постоянно жрать или думать о жратве или вспоминать жратву или подсчитывать бабло, которое можно потратить на крутую жратву. “No, thanks, I stay in the hostel”. She was my bad neighbor, but like everything in the world there was always something worse. Last last and worst worst. There are no limits. Вы погрузитесь в дрему, и кто-то войдет в дормиторий. Ааа, это хозяйка многочисленных котомок и сумок и бычков в пепельнице, она привнесет пары застоявшегося перегара и дисгармонии в вашу и без того напряженную атмосферу повышенной температуры и усталости. А еще эта духота и шум за окном. Вы притворитесь спящей, но это не остановит новую bad neighbor от желания познакомиться с вами и поболтать. О нет, только не из России, Уфа, ООО, замужем за америкосом, жила на Гаваях, сын пропал, его так и не нашли, у нее поехала после этого крыша, она занялась оккультизмом,  Башкортостан должен стать независимой республикой. О, только не это, нет, я не говорю по русски, я из Эстонии, она говорит по американски. Она не замолкает, она больная, ходячая смрадная дисгармония. Несчастная женщина. Я говорю, что устала с дороги, попала в аварию, у меня температура. Но это не остановило поток вопросов. Похоже, она хотела сожрать меня с потрохами. Потом пришло сытое жирное чудо, и спасло меня от этой назойливой тетки. Мы решили выключить свет. В темноте башкирка с гаваев продолжала шуршать своими пакетами и бормотать что-то себе под нос, жирное чудо засопело. Китайцы за окном судя по затихающим звукам стали расходиться, а я поняла, что утром надо будет бежать.
В вашей жизни было всегда как минимум четыре Б, 4Б, одно из них б-бегство, второе пожалуй б-бунт, потом б-боль, б-бордо-божоле-бастардо-бунюэль-бемоль, вне подсчетов и вне времени БОГ. Всегда есть, вездесущ и благ. Бунтари и анархисты, подполковники-чекисты, хоровые дирижеры, деятели театра и кино, поэты и самоубийцы, парижские таксисты и выпускницы института благородных девиц. На одной из восстановленных фотографий начала 20 века вся моя семья в сборе, на коленях у самого старого члена семьи – фотография женщины, одетой как сестра милосердия. Меня всегда интересовало, - кем она мне приходится? Фотография в фотографии. Это всегда интересно, - как завуалированная тайна, конфета в нескольких обертках. Да, бывает даже остров на острове, двойная изоляция. Перевертыш, затерянный мир. Немудрено, что остров на острове породил культуру каннибалов. Почти все жители острова едят грибы псилоцибы, они пьют пальмовое вино, едят змеиный суп и собак с рисом…. «What do you have today for lunch?» «Duck with rice.» Все дело было в том, что dog было произнесено как duck, и вы с голодными глазами набросились на утку с рисом, которая оказалась собакой. О чем это я? Ах да, это немного забегая вперед, остров на озере Тоба, на острове Суматра, архипелаге Индонезия.
Ну а пока, проснувшись утром, вы увидите полуголую старую, покрытую бронзовым гавайским загаром, неплохо сохранившуюся для своих лет сумасшедшую соседку, которая будет курить в форточку и сразу же примется доканывать вас вопросами, тянуть из вас силы и тучей нависать над вами. Вы не увидите в комнате вторую соседку. «Голландский жиртрест видимо уже сбежал набивать свой пустой безграничный желудок», подумаете вы. Вы знаете, что из двух зол надо выбрать меньшее, и поэтому, когда придет время бежать, вы подговорите жирную голландку бежать вместе с вами. Толстушке ваше предложение явно по вкусу, а вам оно на руку, потому как вы сэкомоните на ночлеге, дабл рум всегда дешевле. Вы сбежите недалеко и ненадолго, в этот же хостел, на этот же этаж в комнату побольше и потише. Но это не спасет вас от навязчивых преследований знойной женщины из Башкирии.  Она будет встречаться вам везде, - на выходе из душа, у компьютера, на улицах китайского квартала, в маленькой индии и даже на пляже. Исследуя Пенанг, вы найдете национальный парк, в котором разрешено делать camping. Там прекрасные пустынные пляжи, а еще это сможет существенно сэкомонить ваши расходы на ночлег. Приближается Пасха. Первая Пасхальная ночь в вашей жизни, которую вы проведете в оранжевом гамаке на monkey beach в окружении комаров, за компанию с фламандской кухаркой, расположившейся на расстоянии полумили от вас в палатке. Сквозь сон вы будете слышать Пасхальные песнопения. Наутро придут обезьянки, те самые, маленькие, вредные tricky monkeys, которые роются в помойках, потрошат сумки, пьют соки через трубочки, развязывают пакеты и едят ложечками из банок. Чтобы почувствовать счастье, одним гамаком не обойтись. Чтобы почувствовать себя в безопасности, когда вы спите в гамаке, надо сначала в него улечься, это самое трудное, потом найти удобную позу, отыскать свой центр тяжести и, найдя точку равновесия, растянуться в позе эмбриона, и покачиваясь смотреть на пальмы, машущие вам руками в солнечном свете. Terima Kasih. Спасибо, доброе утро. Воистину Воскрес!!!!
Вы уже подсуетились и отправили письмо с кличем о помощи на все известные вам электронные адреса: «киньте денег на карточку, люди, мне скоро будет нечего жрать!». Как раз к Пасхе деньги упадут на карточку. «Вездесущ и благ…» Вы купите еды и вернетесь в национальный парк, где проведете еще один вечер и ночь на черепашьем берегу с сильными приливами. Там вас ужалит медуза, к счастью не ядовитая. Работники парка приложат к вашей руке какую-то траву, и через полчаса адских мук, вы спокойно вздохнете. Солнце будет клониться к горизонту. Да, на этом пляже чумовые закаты. Ночью вы будете караулить черепашек, которые вылупляются из яиц, перенесете подстилку на берег, и будете ждать. Вместо вылупившихся черепашек вы вдруг увидите странное приближающееся свечение, оно будет двигаться со стороны джунглей, и по мере приближения вы услышите гул, а потом голоса. Это ночной jungle-trekking. Люди несут в руках зажженные фонарики. Все они, кроме проводников, больны раком. Это один из видов терапии. Ночная прогулка по джунглям. Одну из проводниц зовут Анна, она волшебная, мы долго сидим с ней и говорим – о наших родителях, которых мы обе недавно потеряли, об этих больных раком людях, которые захотели ночью погулять по джунглям. «Ты знаешь, ночью джунгли совсем другие. Ты чувствуешь их намного сильнее, они как проснувшаяся симфония или оркестр, все шуршит, каждая клеточка джунглей оживает и царствует. Это как любовь ночью.» Так говорит Анна. Она очень спокойная, немного грустная, она мусульманка, длинные черные волосы и блестящие глаза. Она знает как зовут каждое дерево в малайских джунглях, умеет разговаривать с птицами, не боится змей, но ходит с тростью. Когда мы на следующий день покидаем национальный парк, я встречаю ее у входа, мы очень крепко жмем друг другу руки, и по-моему она плачет. «Ты уже уходишь? Оставайся, будем работать вместе. Я научу тебя всему, что знаю сама.» Обязательно вернусь. До встречи. Так, благодаря ее глазам, я начинаю любить джунгли, знакомство с которыми мне еще предстоит. Но я знаю, что на всех тропинках бескрайних джунглей Анна будет помогать мне. Она мой проводник.  Жиртрест отпочковался, я вернулась в Джоржтаун, поселилась неподалеку от маленькой индии, в гостинице, где живут старые хиппари. Они гордо показывают вам свои паспорта, там все в визах и штампах. «I’ve been living on the road for the last 30 years, baby. I had a job, a family, but I quit…» Так говорит мне маленький смешной австралиец. Я самая молодая жительница этой старперской гостиницы, набитой живущими-в-дороге людьми. Но я здесь не чужая. «I’m the same like you. There is nothing but the road for me.” Any more.

Проснувшись как-то утром, вы поймете, что за вас внесли залог. Без вашего ведома. Когда-то давно. Раз и навсегда. Вы выкуплены. С потрохами. Даже если тысячи судов присяжных обвинят вас в том, что вы сделали, в том, что вы отреклись от своих слов, в том, что ваши слова расходятся с делом, в том что вы сволочь и редиска, а вы будете в рупор горланить о своих переходах на новые уровни и этапы, а потом делать все диаметрально противоположное сказанному, по праву 2 шагов к пропасти в безветрие и в полнолуние. Так вот несмотря ни на что, - вы выкуплены. Раз и навсегда. Небо смотрит на вас с любовью и печалью. Ну так вот, если даже вы будете кем-то совсем другим, это будет не важно. Так как за вас внесен залог. Раз и навсегда. Только вот снять бы с совести заглушку и прочистить трубы и залить их чистой водой. Только бы не так уж часто прибегать к этому НЗ, неприкосновенному запасу, этому праву на 2 шага в пропасть в безветрие. Только бы не делать больно тем, кого мы по-настоящему любим. Только бы не просрать и не проспать все на свете. Только бы не расплескать драгоценное сокровище, только бы не забыть взгляд любимых глаз, только бы не потерять тишину как покрывало ложащуюся на вашу голову, и чувство полной безопасности. Тихой улыбкой распростерся белый вечер за окном. Вы прошли лабиринт, и слава Богу живы. Сегодня вы даже разглядывали старые фотографии. Ваши родные казалось были так близко. Сегодня утром вы увидели на календаре «Неделя о блудном сыне», сегодня вы начали возвращение, на пути к Посту, к дверям покаяния. Год назад в начале Поста вы сбежали к морю. И ваша Пасха прошла в гамаке на обезьяньем острове. Где-то на краю земли, где никто не знал про то, что такое Пост и с чем его едят, где многие даже не знали о существовании какой-то там Ортодоксии и Византии. Ну и ладно, Солнце ведь светит на всех  - на праведных и не праведных. Если на меня светит, то и на всех остальных тоже. Правда, меня выкупили. Внесли залог. Раз и навсегда. «Спасибо, я постараюсь не повторять ошибок», - скажете вы в тысячный раз, от стыда не поднимая глаз.
На большом пароме вы покинете Пенанг, не зная, что вернетесь туда еще два раза. Вы отправитесь в родственный Джорджтауну город – Малакку, тоже колонию, только португало-голландскую, тоже World Heritage Site. Часть населения Малакки, как и в Джорждтауне, составляет редкий малый народ Бабаньонья, есть и китайский квартал, древние даосские храмы, каналы и море, в котором, оказывается нельзя купаться – Малаккский залив грязный, мелкий и непригоден для купания.  Вы проведете там несколько дней.  В первый же вечер вы окажетесь в конце длинного пирса, обдуваемого очень сильным ветром. Этот пирс имеет несколько этажей и на нем есть закрытые комнаты для караоке, диско-бары, бильярдные.  Вы сядете в конце пирса в центре розы ветров, ветер будет нестерпимо сильным. Закажете пива. Будете смотреть во мглу. Странное видение – все в дымке, что-то напоминающее Солярис Тарковского. Вдруг вас нахлобучит резким чувством присутствия рядом вашего покойного отца. Вы проглотите пиво вместе со слезами. Вспомните вашу безумную надежду, в которую вы вложили все свои силы. «Родственники – это система сообщающихся сосудов». Когда папа долго, в нестерпимых муках умирал, вы просили у Бога, «Господи, возьми от меня и отдай отцу. Возьми часть моей силы, моих талантов, моей молодости. Пусть он будет жить.»  Но вас оставили наблюдать его смерть. И последнее рукопожатие, и фраза, которую вы говорили ему столько раз, фраза, которую говорило ваше истекающее болью сердце : «Папа, все будет хорошо. У тебя все будет хорошо. Что бы там ни было.» А потом этот чертов звонок, когда что-то оборвалось у вас внутри, лопнула струна, треснула опора. Все. Щелчок. Тишина. Никого больше не осталось. ТЧК.
Вы познакомитесь с китайским чайным мастером господином Хо и его супругой,  попьете с ними Пу-эр и купите немного хорошего чая в дорогу. Мистер Хо будет учить вас жизни. Он будет рассказывать вам истории внезапно разбогатевших людей.  Например,  историю про мальчика, который стал знаменит, потому что фотографировал руки. Только руки.  У Мураками был персонаж, который фотографировал только уши. Да, и наверняка уже есть кто-то, кто фотографирует только ноги. Я уж и не говорю о фото-порно-индустрии, части этой огромной слюнявой махины, набитой грязными долларами, которая, слава Богу, никогда не входила в поле ваших интересов.  Затем Мистер Хо намерится вас сосватать какому-то старому голландцу, снимающему у него с женой комнату. Да, его предприимчивости не занимать.
В Малакке солнце палит нещадно, что напоминает вам о том, что вы все время, необратимо двигаетесь на юг. В море купаться нельзя, так что вам приходится плавать в бассейне под открытым небом, набитом старыми извращенцами, прыщавыми подростками и маленькими детьми.
Вечером, на закате, вы купите вино и сыр в огромном супермаркете – удовольствия настолько нетипичные для Юго-Восточной Азии, где нет культуры потребления вина, вино считается роскошью и прихотью «белых европейских колонистов», даже самое паршивое вино стоит бешеных денег из-за акцизы. Вы пойдете на берег моря, где мальчишки будут пускать воздушных змеев, вдали на фоне закатного неба будут виднеться грузовые суда. А рядом будет медленно крутиться пустое колесо обозрения.  Вы допьете вино, стоя на соленом ветру, когда опустится вечер, колесо превратится в светящееся нечто. В центре города вы пойдете бродить по переулкам китайского квартала, пустого и напоминающего декорации старого театра. На некоторых улицах будут качаться красные китайские фонари. Вы будете идти вдоль канала, в котором отражаются огни фонарей и домики, так напоминающие по стилю дома португалии или голландии.  На следующий день вы посетите музей Бабаньонья и самую древнюю методистскую церковь Малайзии.  Вы будете поедать лягушек, пить малайский Гиннесс и петь в караоке Селин Дион. У вас опять будут медленно заканчиваться деньги. Вы успеете соскучиться по белым пляжам и закату и решите покинуть раскаленный как сковородка город и отправиться на Тиоманские острова. Не успев на паром в городке, названия которого вы не запомнили,  вы проведете ночь в гостинице, где познакомитесь с британцем, которого обворовали на Бали, и который остался без денег и без документов. «Black Magic! Have you heard about black magic? Yes, of course I had some magic mushrooms and then we drank a lot and I slept on the boat and when I woke up there was nothing in my bag,  but it’s all about black magic.” Да уж, конечно, во всем виновата черная магия..
Наутро вы, по совету чайного мастера из Малакки, отправитесь на самый дальний пляж Тиоманских островов, вы выйдете на последней остановке парома.  «I love Tioman island», - говорил мне китайский мастер. «I have a friend there, Veronika from Norway. She left Melaka and went to Tioman 6 months ago. And she is still there.  If you go there, you should go to the very last beach”. “It’s funny, yes, because I always go to the very last beach. It is usually the most beautiful one and there should be no people.” Я нашла свой новый Last Paradise. Я пошла в самый конец самого последнего пляжа острова и повесила свой гамак между двух пальм на берегу. Рюкзак стоял просто под гамаком.  Тиомнаские острова – настоящий рай для ныряльщиков. Целый день вы будете наслаждаться снорклингом,  играя с золотыми рыбками, вы даже увидите черепашек.  А ближе к вечеру, на закате, вы уляжетесь в гамак, солнце будет играть в пальмах, море будет искриться и вы будете медленно погружаться в сон.  Ночью вы проснетесь от того, что ветка пальмы упадет в ваш гамак, а кокосы будут с оглушительным треском падать где-то очень рядом, начнется настоящий ураган, ветки будут трещать, небо - взрываться всполохами, море разбушуется и рассердится, ваш коврик унесет также как и вашу шляпу, вы побежите под навес, успев захватить рюкзак, башмаки, и начнется порывистый ливень.  Все будет довольно устрашающим, природа как будто бы будет шутить с вами, создавая иллюзию страха, но без веских на то причин. Какой-то фокусник будет создавать устрашающие шумы с помощью металлических листов, барабанщик будет неистово и часто барабанить,  воздушные шары будут лопаться, и с треском будут ломаться ветки об колени невидимого шутника.  Гамак как флаг останется развеваться на ветру, крутясь вокруг своей оси. 
И вот, наутро вы проснетесь в одной из хижин, которые сдают недорого местные рыбаки, и все ваши ноги и руки будут покрыты укусами, не похожими на укусы комаров. Это - песчаные мухи, sand flies, которых вы в шутку прозвали «песьи мухи» (как в Ветхом Завете, помните, Бог во времена Моисея наслал на египтян песьих мух) . Эти укусы будут невыносимо чесаться и вы будете чесаться как сумасшедшая на протяжении последующих 2-3  недель. Ночью вы будете просыпаться от звука, похожего на скрежет,  - это ваша рука во сне будет до крови расчесывать укусы.  Один укус будет проходить очень долго, и через него в вашу кровь попадет инфекция, но об этом позже. А пока, вы проснетесь, искупаетесь и пойдете в джунгли.  Везде будут видны следы урагана – ветки на тропе, мусор. Бродяга-ветер распылил поверхность земли, придал ей немного хаоса и был таков. Ветер хулиган. Вы пойдете высоко вверх и вглубь в первые настоящие джунгли в вашей жизни.
Первое, что вас ждет в джунглях – это влажность. Вы будете насквозь мокрая. Пот будет просто непрестанно ручьями стекать по вам, как реки по горам, застилая ваши глаза, майку просто можно будет выжимать.  Отовсюду будут доноситься звуки – как будто каждая клеточка этого организма под названием джунгли живет и двигается и взаимодействует друг с другом и с вами.  В будущем вы будете свидетельницей симфонии джунглей, когда окажетесь в Камеронских высотах, где будете застигнуты на закате сильным тропическим ливнем. Вы будете далеко от вашего барака на тропе высоко в горах. Тропический ливень на закате разбудит все звуки, и они сольются в величайшую симфонию жизни. Это будет ода жизни, предел ее наполненности, ее живости, ее любви. «Я никогда в жизни не буду чувствовать столько любви, сколько  я почувствовала, когда неделю голодала и ползала по джунглям и питалась их силой и благодарила их.  Мы стали навеки друзьями.» А пока на Тиоманских островах вы ползете круто вверх, стоит жаркий полдень, пот льется  с вас градом и вы видите огромных ящериц, змей, больших обезьян с масками, разных птиц и огромные деревья. Вы будете идти около 2 часов, пока не спуститесь к следующему пляжу. Это будет абсолютно пустынный затерянный пляж.  Last last Paradise. Табличка будет гласить «Monkey beach”. Знакомое название.  На берегу будут стоять брошенные недостроенные хижины, видимо инвестор сдулся или проект был неприбыльный.  Вы зайдете в одну из них, внутри будет старый матрас. «Вот куда надо было идти на ночлег», - подумаете вы. Вы даже обнаружите туалет, который будет кишеть ящерицами. В туалете будет вода и черпак. Во всей Юго-Восточной Азии после туалета пользуются черпачками, подмываются, как в старомодном биде. Поэтому, наверное, вонючих людей здесь мало.  Уже на закате вы вернетесь в последний рай, к своей хижине. Ляжете в оранжевый гамак, высохший после ночной бури, и медленно покачиваясь,  будете провожать взглядом еще один прекрасный день.  Just a perfect day. Walking through the jungles, seeing lots of monkeys. С наступлением ночи вы пойдете на противоположный конец бухты, где вас накурят и вы познакомитесь с девушкой из Норвегии, которую зовут Вероника и которая окажется той самой Вероникой, про которую вам рассказывал чайный мастер из Малакки.  Вы покажете ей свои укусы, а она покажет вам маленький, но заметный шрам на руке, оставшийся после попавшей от расчесывания укуса инфекции. Это будет вам предупреждением, но вы забудете об этом и с жадностью будете продолжать расчесывать свои укусы. После этого вы с Вероникой обменяетесь демонстрацией шрамов после аварий на мотобайках.  Домой вас будет провожать «новый малаец», богатый и закомплексованный, помешанный на всем европейском владелец компании-лидера по дизайну и строительству мостов в Сингапуре. Вы ляжете в свой гамак, в эту ночь бури не будет. Через день вся корпорация по проектированию мостов будет отбывать на материк и предложит вам поехать на их микроавтобусе до границы с Сингапуром. Вы согласитесь. Вас будут кормить, оберегать и расспрашивать о Европе. Вы скажете, что вы из Финляндии. Вас пригласят в самый дорогой закрытый караоке клуб Малайзии в городе Джохор Бару на границе с Сингапуром, который расположен на верхнем этаже небоскреба,  и годовое членство в котором стоит  что-то около 40000 долларов.  Потом вас посадят на ночной автобус до Куала Лумпур, и купят вам билет. Это все будет очередным подарком неба, т.к. в вашем кошельке будет оставаться в общей сложности 20 ринги. Вы решите ехать в Камеронские Высоты, одну из самых высоких точек Малайзии, где  на высоте около 2000 миль над уровнем моря раскинулись бескрайние чайные плантации. Вы  собираетесь переждать сезон полного безденежья, бегая по джунглям и ночуя в гамаке, пока вам не переведут какие-нибудь деньги, чтобы вы смогли поесть и снять гостиницу и двигаться дальше. Вы не учтете одного, что там, высоко в горах очень холодно и идет дождь.
Вы знаете, я всегда была уверена в том, что Россия – это зима. Россия – это безбрежность и спокойствие белых полей, это милые, закутавшиеся в большие одежды люди, которые не боятся холодов, топят печи и здороваются друг с другом на улицах. Снег – это чистота, зовущая отречься от суеты этого праздного мира, увязнувшего в своей вечно-пьяной весне и бушующем лете. Снег – это дух, это воля, потому что это преодоление, это терпение, это неудобство для тела, это поиск нетленного огонька, который греет в холода.  Иногда, когда вы убегаете от зимы в вечное лето,  да еще и с целью очиститься и обновиться, небо посылает вам испытания намного большие, чем вы могли себе представить. Если вы выживете, сумеете не упасть духом, научитесь терпеть,  не переставать благодарить и радоваться, вы выйдете из горнила испытаний новым человеком. Вы будете выкованы и отполированы. Вы станете как блестящий новый меч из кузницы.  Просто вечное лето не для вас.  Слишком просто, слишком однообразно. Я помню как после 3 месяцев путешествий по Южной Европе, я стала ностальгировать по осени. Был октябрь, в Лиссабоне было все еще тепло,  а где-то начиналось бабье лето, золото осени, шуршание листьев под ногами, сырость, каштаны, кожаные куртки и кашемировые пальто. Ностальгия. Этот цикл времен года, чем он разнообразнее,  контрастнее, тем сложнее устроена душа обитателей этих зон, и когда вы выходите за пределы этого цикла, судьба подбрасывает вам испытания, чтобы вы не тупели, не становились плоской и пресной, чтобы компенсировалось отсутствие переживаний, и чтобы натянутой оставалась струна, чтобы не было фальши.  Когда-нибудь вы проснетесь у себя дома, а за окном будет белый снег, вы начнете врастать, обрастать, даже быть может пускать корни, но это конечно до поры до времени, потому как дорога не оставляет своих любимцев. There is nothing but the road for me anymore, you know?
Когда вы приедете в Камерон Хайлендс, вы выйдете на последней остановке автобуса, и вам предложат расположиться с ночевкой в бывшем бараке английских солдат, переделанном в хостел.  Вам хватит денег, чтобы оплатить одну ночевку. В хостеле будет горячий душ, под матрасом будут монетки, оставленные рюкзачниками. Этих монеток будет хватать на дезинфицированную питьевую воду из аппарата.   В комнате бывшего барака по ночам будет очень  холодно, в одной длинной проходной комнате будет стоять около 7 коек. «You’re in the army now. WOWo, you’re in the army. Now.” Проснувшись после жуткой первой ночи, когда вы чесались всю ночь и не давали тем самым спать соседу по койке, молодому британцу, вы почувствуете животный голод и на последние гроши купите роти и чай с молоком. Tea-O. В хостеле обнаружится интернет, и вы отправите повторное письмо с криком о помощи. Затем на стене вы увидите карту местности, которая гласит, что в окрестностях есть клубничные плантации, агрокультурные павильоны и 13 jungle treks разной сложности. В общем, все не так уж и плохо. Джунгли зовут, господа, джунгли зовут!!! Осталось уладить вопрос с ночлегом…“You know, I’m waiting for the money transfer, as soon as I get money, I shall pay for the bed. Не выгоняйте меня, пожалуйста.». И мне разрешили жить в бараке в кредит.


Сад камелий мадам Чонг находился неподалеку от барака.  Кроме камелий в саду росло много антуриумов – цветов, напоминающих болезненную фантазию – длинный желтый пестик на фоне ярко красного цветка. Фаллический символ на фоне раскрытой вагины.  Этих антуриумов было в саду великое множество. С каплями дождя, висящими на пестике, они выглядели предельно чувственно. Эти цветы. А еще когда-то в вашей жизни был человек, который эти цветы очень любил.  А может и не любил,  а просто делал вид, что любит вам в угоду. Иногда ведь проще делать вид, чем объяснять.  На jungle-треке под номером 2 или 3 вы по тропе круто бегущей вверх, цепляясь за деревья и лианы, и не боясь ничего и никого, обгоните группку вызывающих сожаление европейцев, которые наняли проводника.  Они посмотрят на вас как на дикое животное, вы побежите дальше вверх. Все-таки вы в хорошей физической форме, а еще вы терпеть не можете медленной езды. Через час вы окажетесь на вершине горы, окруженной как ореолом туманом, через который будут проглядывать зеленые части гор. Вопиющая зелень.  Вы встретите смешного человека-с-сачком. Индуса-коллекционера бабочек. Энтомолога. И вспомните одного из ваших любимых персонажей детских книг – Паганеля из «Детей капитана Гранта» Жюль Верна.  Сумасшедший ученый в очках и с огромным сачком вместо приветствия прижимает палец к губам – это значит «молчать». Он явно поджидает какой-то редкий подвид. Вы стоите, не шелохнувшись, и тупо улыбаетесь. Это тоже вместо приветствия. И вот, он крадется, замахивается сачком, опасный момент на воротах, ииии…. Он матюгается. Редкий подвид улетел. Вот, теперь можно двигаться и говорить. “Я конечно не такой уж редкий подвид. Homo sapiens. Иногда. Иногда неразумный.  За кем  вы тут охотитесь?». «За очень редким видом бабочки. У меня огромная коллекция. Университетский профессор зовет меня работать у них на кафедре энтомологии. Но мне ближе моя работа. Я швейцар в гостинице. А вообще я индуист, - (показывает мне омулет Шивы на груди), я люблю свою жену, в свое время я играл блюз, спал со всеми девицами подряд и даже ел грибы и ЛСД, но как-то остепенился.» Наверное, со временем все останавливаются. Или гибнут.   Смешной очкарик-энтомолог, в прошлом блюзовый гитарист-хиппи, а ныне -  швейцар пятизвездочной гостиницы, помешанный на бабочках нашел свою отдушину .  Он стал коллекционером. Фанатом, охотником за редкими видами.

Никогда не идти назад той же дорогой
Одно из ярких воспоминаний детства переносит вас в магазин «Филателия», расположенный  на первом этаже старинного дома в центре Таллинна. Этот магазин для вас был чем-то вроде храма, это место и все что с ним было связано, было окутано ореолом святости и тайны. Марки для вас были страстью. На пути из школы, вы под ручку с бабушкой обязательно делали остановку в булочной, покупая свежий хлеб и жареные пирожки с мясом за 5 копеек, а следующей остановкой был магазин «Филателия», по Эстонски вывеска выглядела как “Filateeliiaa”. Запах свежего хлеба и кафельного вымытого пола булочной, запах жареных пирожков с мясом, а потом запах марок. Это были марки с флорой и фауной. Вы приходили домой, и раскладывали аккуратно марки в альбомы. Альбомы тоже пахли. А еще был запах новых книг. Свежих газет. А позже – запах свежесваренного кофе и сигарет. Запах девственного снега, нетронутого ногами человеческих судеб.  Запах моря.  Счастье - это уверенность в незыблемости основ. Прежде чем появиться из-за поворота, трамвай обязательно давал о себе знать появлением своего отражения на стекле углового дома, а потом уже появлялся и виновник отражения, сам трамвай. С разудалым протяжным цоканьем, напоминающим тысячи колокольчиков, звенящих на ветру высоко в горах Тибета, он стремительно и бесповоротно приближался к остановке.
Вы странный человек, у вас есть какие-то принципы, но они не логичны и вы не можете объяснить, почему выбрали именно их. Просто должны же быть хоть какие-то принципы в этой жизни. И один из этих принципов: не возвращаться назад той же дорогой.  Тропинка без названия уводила вас все дальше от тропы под номером 2 или 3, вы углублялись в джунгли. Иногда уверенность покидала вас, как покидало вас и чувство понимания происходящего и осмысления причин, по которым вы все это делаете, а именно, - бредете, куда глаза глядят в горах в малайских джунглях. В этом момент вы останавливались, вертели головой, задирали ее вверх и выхватывали кусочки вопиющей зелени, и пучки энергии пронзали ваше существо, - все становилось на свои места. И потом вы столько раз в своей жизни брели, куда глаза глядят, - это было вашим стилем, вашим импровизационным подходом. Вам были чужды плановый подход, целеустремленность и амбиции, зато вы никогда не знали, что вас ждет там, за следующим поворотом. Дорога поэтому всегда была наполнена сюрпризами и подарками. «За все благодарите».  Дорога любит таких как вы безумных, доверяющих , вверяющих себя в ее руки с потрохами. Вы шли и шли, тропа то вела вверх, то опускалась вниз, в просветы иногда были видны другие холмы, поросшие джунглями, иногда тропа разветвлялась, пересекалась с другими тропами, в этом момент вы отключали логику и сознание и делали шаг, не подумав. Ваш случайный выбор и был самым правильным.  Через полтора часа стал накрапывать дождь, сгустились джунгли вокруг вас, вы снова очутились в зоне уныния и неверия, и вдруг, неожиданно, - просвет. Тропа закончилась. Вы стояли на холме, перед вами расстилалась долина, развевалось на ветру белье.  В долине как на ладони лежала малайская деревня. Куры, дети, старики на крылечке, все отдаленно напоминало русскую деревню.  Аборигены. Вы спускались по отлогому холму в деревню, вы вышли из джунглей, одинокая белая женщина в грязных кедах.  Вы взмокли, воняли, и почему-то вам в голову втемяшилась мысль, что где-то именно здесь рядом должен быть водопад.  Вы стали пытать местных жителей. «Здравствуйте. Я вышла из джунглей» - смеетесь. «Подскажите, где тут можно искупаться, водопад тут есть?». На вас смотрели как на привидение, и не очень-то хотели с вами разговаривать. Может просто не понимали по-английски.  Наконец маленький мальчик, малайский абориген, сказал вам «следуйте за мной, мисс». И вы повиновались. Он привел вас к маленькой речушке. Вы решили подняться вверх, следуя против течения, где, по вашим предположениям, должен был бы нарисоваться водопад или озерцо. Где-то через полчаса вы вышли к заводи, разделись и искупались, напились воды.  Река журчала, бежала по камушкам, поигрывала лучами как жонглер. Обратно вы, следуя своему незыблемому принципу, не пошли той же дорогой, а полезли круто вверх и оказались в непроходимых джунглях. Вы перли напролом, пролезали сквозь ветки, ломая их руками и ногами. Наконец появилось какое-то подобие тропы, и вы пошли по ней по направлению к деревне.  Река была далеко внизу. Старый лес, очень старый. Все поросло мхом, мало света, лес сновидений.  Сновидческий лес.  Темно-зеленый.  Деревья скрипели, пели, вы молчали, бормотали что-то себе под нос. Наконец, покинув деревню, вы вышли на шоссе, и, следуя указателям, направились в сторону вашего барака.  8 километров под проливным дождем. Вдоль шоссе. «Хоть бы одна малайская сволочь притормозила. Идет белая девушка, туристка, грязная вся, промокшая вдоль шоссе. Куда идет? К себе домой, в барак.» Вот так. Главное никогда не идти назад той же дорогой.
Мокрая, грязная, голодная, вы, мило улыбнувшись ресепшионисту барака, прошмыгнули в кулуары дормитория.  Горячий душ. Бесплатный кипяток. Беседа с корейцем. «Хоть бы кто-нибудь предложил мне пожрать», - думали вы. Вы хотели, чтобы все вокруг были телепатами, либо вам надо было капать слюнями и урчать животом. Просто, как люди поймут, что вы голодны? Но все равно, вам, почему то было обидно. Все вокруг шли ужинать  с таким довольным видом, а вы лежали на койке и провожали всех улыбающимся голодным взглядом. Вы решили спать. Раз есть нечего, можно долго спать. Это было правильным решением. 

КЛУБНИКА; Чайные плантации, автостоп
Вы проснулись от нестерпимого голода, и решили предпринять какие-то шаги для его утоления. Вы вспомнили, что где-то неподалеку, в соответствии с вывешенными фотографиями у ресепшен,  есть клубничные плантации,  а еще плантации чая. На худой конец можно пожевать чай. Стырить что-то из магазина не представлялось возможным. Мусульманская страна.   Жгучий позор… Отрубленные руки..
Пришел еще один день. Совершенный как сама первозданная природа, как пустой желудок, как легкость ног, похожих на крылья птиц. Цель – чайные плантации. Трэк номер 8, мимо водопада. Долго, несколько часов по тропе через поющие джунгли. Спуск к дороге. Пешком вдоль шоссе. Автостоп – еду в кузове, держась изо всех сил за бордюр – дорога крута, едут быстро, волосы развеваются на ветру. Искрометная радость. Высаживаюсь у бескрайних ярко-зеленых холмов, поросших чаем. Все в чае. Ча-Дао, путь чая. Путь самурая. Путь война. Иду сквозь чайные плантации, холмы как зеленое море, море чая. Ча Хэ, чаша справедливости. Чаши в равновесии, мои чаши в эквилибриуме. Камбоджийские рабочие в шляпах на плантациях – дешевая рабочая сила. Иду долго. Обратно снова автостопом – молодая мусульманская семья – для них я как экспонат музея, редкий вид, европеоид, «а еще почему-то без денег, не на такси, едет автостопом». Они снимают меня на камеру, я фотографируюсь с каждым членом семьи – это как маленькая плата за проезд. Высаживаюсь рядом с бараком.  На следующий день еду на охоту. Снова голод. На охоту за клубникой. В мусульманской стране воровство – тяжкое преступление. Я рискую. Но, к счастью, как только я успеваю набить рот и карманы клубникой, показывается охранник, я мило ему улыбаюсь и спрашиваю, как выйти к треку номер 6.  Клубника не очень сладкая.

Днем позже вы совершали свой излюбленный «скоростной спуск» по треку номер 5  - катились, прыгали, неслись, хватаясь за все, что попадалось под руки, почти что ехали – тропа была размыта от дождей. И вот, внезапно, хватаясь за какое-то дерево, чтобы лихо спланировать вниз, вы увидели перед собой карлицу. И это явно не была голодная галлюцинация. Карлица улыбалась, ее сопровождал проводник – индус.  А вы и не знали, что кто-то еще может видеть ваш скоростной спуск. «Вы так хорошо лазаете по джунглям! Откуда вы?». «Спасибо. Из Эстонии. Я когда-то занималась скалолазанием». Мне надо было держаться просто, не смущать карлицу, разговаривать с ней как с обычным человеком и не слишком пытаться ее разглядывать.  Хренов гуманизм через призму обостренного восприятия голодного сознания. Карлица была из Дании и жила в Японии. Мы через пару недель случайно встретились с ней в Джорджтауне, где она пыталась взять напрокат обычный взрослый велосипед, а индус-продавец убеждал ее, что ей нужен детский.  А еще, в голодных влажных джунглях, вы встретились с Богом, как когда-то. Вас ошпарило, сердце запело, прорвались слова молитвы, и вы поняли в сотый раз своим чистым сознанием на пустой желудок в окружении прекрасного творения Бога-отца, что когда вернетесь, посвятите себя всецело Богу.
Господь услышал ваши молитвы, и Святой Николай. Вечером, когда серая туча уныния и отчаяния начала подступать к вам откуда-то сзади, и вы пили чай от чайного мастера из Малакки, и писали письмо о том, что начинаете прощаться с Азией, вас пригласили ужинать два смешных ирландца, похожих на Хоббитов из «Властелина колец». Они накормили вас ужином, напоили пивом, вы говорили о политике, ирландцы были настроены против «империалистической» колониальной Англии, они были ирландскими националистами, потом вы пели Битлз, и сидели у костра. Почти счастливая и немного пьяная вы отправились спать. Соседи по койкам менялись. Только кореец, местный старожил, подмигивал вам каждый раз, иногда вы встречали его на тропе. «What jungle-treks are you doing today?”. «Number 6 and 7.»

Утром на следующий день приехали литовцы-палаточники, очкарики-биологи. Они пересекли Иран, Бахрейн, север Индии, Таиланд, направлялись через Малайзию и Индонезию в Австралию и Океанию, потом в Новую Зеландию и Южную Америку.  Счастливцы, они жили в палатке, собирались провести в дороге еще около полутора лет.  Вся вереница рюкзачников двигалась либо на север, из Австралии по направлению к Таиланду, Камбодже, Лаосу, либо на юг в сторону Австралии. Литовские ботаники накормили вас завтраком. К обеду на карточку упали деньги. Это был день, когда вы окончательно влюбились в джунгли. Вас застал на закате сильный тропический ливень, и симфония зазвучала. Без фальши. В людях есть фальшь, а в этой симфонии жизни фальшивых нот не было. Шум дождя, миллионы капель, концентрация жизни и звука в многочисленных клетках, танцующая листва – и все едино в этом гимне жизни, гимне любви. Вы бежали босая по рекам, созданным дождем, машины обдавали вас волнами, вы хохотали, вы были так счастливы. Это был ваш последний вечер в бараке. Вы купили вина и сыра,  - удовольствия настолько нетипичные для Юго-восточной Азии, вы разделили эту прощальную трапезу с литовцами, сидя у костра, вокруг. В круге. С вами был кореец, он все время улыбался. Вы заплатили за ночлег, оставив на чай. Логическое завершение эпохи. Да, это воистину была эпоха. Вы вышли с победой. Вы были героем. На следующий день вы уезжали. Утром вы вышли на последний променад, пройдя часть трека под номером 4, и познакомились с девицами из Колорадо. Они направлялись  на остров Перентьен, что в переводе с малайского означало «Внимание» (perhentian). «Это один из райских островов, еще не загаженных туристами. Коралловые рифы, рыбки, зелено-синее, искрящееся, подсвеченное желтым светом море. Пустынные пляжи с белоснежным бархатным песком, пальмы». ГАМАК. 
Автобус вез вас по серпантину неумолимо вниз, все дальше от ваших друзей-джунглей,  единственных кроме всевидящего Бога свидетелей ваших подвигов, помощников и соратников. «До свидания, друзья, до свиданья, джунгли.» Странно, вы плакали, прилипнув лицом к оконному стеклу и провожали глазами по спирали уходящие мгновения истинного счастья. А еще вы знали, что такое больше не повторится.  В голове звучало : “The answer, my friend, is blowing in the wind. The answer is blowing in the wind…”, ‘cause we’re all just “dust in the wind”.

Это было почти что падением ангелоподобного существа на грешную землю, очередной виток, очередной спуск. После голодовки в джунглях я оказалась на вокзале Куала-Лумпур – все кипело, кишело,  вопило, гудело.  Проведя немного времени в гуще людей, окунувшись в свой вакуум,  я, наконец, села в поезд, едущий на север, в сторону Таиланда. Целью моего перемещения был остров Перентьен.  «Внимание, остров Внимание…».  Со всех сторон меня окружали мусульмане. Мужчины были неприятны, чем-то от них веяло незнакомым, сильным и агрессивным. Они отходили в положенное время в специальные молельные комнаты в одном из вагонов состава.  Женщины в паранджах выглядели как-то безучастно и немного глупо.  Они были словно бессловесные придатки своих мужей. Этот цыплячий выводок из жен, матерей, родственниц.
Вы погружались в сон. Рано утром вы сошли на пустынной станции, взяли такси и направились к причалу.  «Ах, эти причалы, эти корабли. Волны, синий простор.  Одиночество мореплавателей, звездочетов, гробокопателей и золотоискателей.» «Голубая Лагуна» . D’Lagoon.
Маленькая, затерянная в изгибах берегов лагуна блистала во всей своей красе.  Я кинула в лодку рюкзак и поздоровавшись с безумно красивым 40-летним малайцем, лихо впрыгнула и уселась на скамейке. Мы плыли в маленькую бухту – впереди виднелся 2-этажный домик стоящий прямо на берегу,  кафе, вода была такого цвета, какого не было даже в Таиланде. Она как будто подсвечивалась прожекторами и была светящегося зелено-голубого цвета. Сквозь воду было видно рыбок, вода была прозрачна как хрусталь. Я поселилась в комнате с вывеской “SHARK”. То, что я встретила здесь, в этой маленькой бухте девиц из Колорадо, не очень меня удивило. Они ведь направлялись именно сюда, когда мы познакомились у водопада в Камеронских высотах. Они же были удивлены и очень обрадованы. Я повесила свой оранжевый гамак и пошла нырять с маской. Такого разнообразия подводного мира я еще не видела. Кроме кораллов, рыбок разного размера, цвета, было довольно много черепах, а отплыв подальше, где коралловый риф обрывался, можно было увидеть акул, baby-sharks.  На закате я лежала на горячем камне, обсыхая, как ящерица . Абсолютно счастливая.  Красавец-малаец делал вид, что ныряет с маской, он то и дело выныривал неподалеку от меня и улыбался. Выглядело это комично. Наутро мы с девочкой из Колорадо взяли напрокат каяк и решили обогнуть остров, поваляться на пустынных пляжах. Следующий пляж назывался «Адам и Ева». Наши весла часто шли в унисон и вскоре затерянная бухта D’Lagoon скрылась из вида. Мы одели маски и решили посмотреть рыбок на большой глубине. В темноте вод я увидела красавицу-акулу.  Как будто подсвеченная ультрафиолетом она показала свой милый оскал, повертелась вокруг и была такова.  После стольких недель, проведенных в джунглях, после того, как начинаешь привыкать к падающим на тебя в туалете ящеркам, к обезьянам, к непонятным звукам из листвы и притаившимся на обочинах тропок змеям – акула на глубине морской не пугает, она интересует. Природа не агрессивна, она дарит любовь и наделяет жизненной силой и мудростью.  Гармония пронизывает Творение. Своим оживленным интересом к акуле – мы то и дело выныривали, чтобы набрать побольше воздуха в легкие и опять погрузиться в синеву глубины, изрыгая нечленораздельные звуки, перемежавшиеся со словом «sharrk“  - бульк-бульк, гагага, мы привлекли других каякеров, которые поплыли к нам, но красавица акула больше не появлялась. Мы уселись в каяк, обогнули пляж Адам и Ева, где грелась обнаженная парочка, потомки наших падших прародителей, и бросили якорь в следующей бухте с длинным пустынным пляжем. Мы наслаждались морем и солнцем, немного поспали на песке и еще несколько часов неспешно плавали вдоль острова, причаливая к пустынным пляжам или просто ныряя с маской прямо с каяка на глубине в надежде снова встретить акулу. Как это всегда бывает, неожиданно тучи стали сгущаться,  и мы решили держать курс по направлению к дому.  За час обратного пути небо угрожающе посерело, поднялись большие волны, начинался шторм. Мы работали веслами изо всех сил, боролись со стихией, но не унывали, наш легенький каяк прыгал по волнам как поплавок, было очень весело. Вот, наконец-то, показался поворот к нашей бухте, куда обычно на закате приплывали акулы и большие черепахи. Все, курс  домой, капитан. Гребем изо всех сил, подбадриваем друг друга. Волны пляшут, то подыгрывая нам, то мешая, заливая, качая. На берегу нас ждут соседи по лагуне – пара пожилых канадцев и бабушка с внуком из англии, и друзья колорадцы – они машут нам руками и кричат „Герои возвращаются!». Мы на полной скорости лихо въезжаем в песок. Все. Дома. Руки отваливаются. Шторм утихает. Вечер, вино, ужин. «Вы знаете, что в России колорадскими жуками называют огромных полосатых жирных насекомых, поедающих картошку?» Это воспринимается как шутка. «Моя бабушка была из России» - говорит одна из колорадских девочек. «Последние ночи мне снится Barewolf, он насилует меня во сне.» По-моему у нее поехала крыша на почве секса. «Когда я была маленькая, - продолжаю я историю с жуками, -  мы собирали этих колорадских жуков в банки с керосином.  Их нашествие было как эпидемия чумы.» «Но в колорадо нет никаких полосатых жуков, поедающих картошку!!! Мы не виноваты…Мы не высылали вам жуков вместе с гуманитарной помощью». Все смеются. Потом я кручу огни.  На пляже.  А худой британец жонглирует 4 шарами, и рассказывает про некоего Дэвида из Америки, одного из лучших в мире жонглеров, который разработал выступления, соединяющие в себе жонглирование, комедию и христианскую проповедь.  Христианская Ассоциация Жонглеров…
Я лежу на берегу ночного моря, оно лижет мне ноги, звезды улыбаются мне. Нет предела. Небу нет предела. Там где кончается море и начинается новый день… Я – бродячий жонглер с двумя шарами. 2 шара – это две мои природы. Один шар всегда стремится вверх и норовит дотянуться до небес и долго слишком замирает в невесомости, парит в преддверии небес, а второй шар по закону земного притяжения всегда тянется к земле и неминуемо со стуком бьется об землю. А я стою с разведенными руками и смотрю куда-то вдаль, туда, где низкое небо и далекий горизонт.
Через день – отъезд. Малаец все время лежит в моем оранжевом гамаке. Мы решаем ехать вместе с колорадскими жуками. Чтобы сэкономить на гостинице, сняв два дабла, т.к. нам в любом случае придется провести ночь в приграничном  с Таиландом городе Кота-Бару. Закончился налик, нужен банкомат. Отбываем. Колорадцы направляются в заповедник, а я собираюсь напоследок махнуть на Ко-Панган, но не на full-moon party. Наши пути расходятся, как расходятся они с большинством попутчиков и знакомых, встреченных в дороге. «Эффект пассажиров поезда». Денег у меня мало, есть еще неделя до вылета самолета из Куала-Лумпур в Лондон.  Неделя до возвращения. Правда непонятно возращения КУДА и К КОМУ. Мы недалеко от Тайской границы. Проводим ночь в Кота-Бару. Из нашего 4-х местного номера гостиницы по лестнице можно попасть на крышу – современный каменный город расстилается внизу. Я пью вино на крыше с японцем, он живет на Ко Тао, мастерит украшения из ракушек, занимается резьбой по дереву. На следующий день с похмелья еду на автобусе до тайской границы, перехожу границу пешком, меня почему-то ведут в мед кабинет, и заставляют измерить температуру. ААА, какая-то эпидемия, вирус, тайцы боятся, что я завезу им вирус. Делают фотоснимки меня с градусником во рту и с огромным рюкзаком за спиной. Комично. От границы беру тук-тук до ж/д вокзала, оказывается - это норма, что поезда в Таиланде задерживаются на несколько часов, иногда это на руку. Покупаю билет второго класса до Сурат-тани.  И сажусь на опоздавший поезд, который должен был приехать 3 часа назад. Сплю на второй полке за шторами, в ночи высаживаюсь на безлюдной станции, морем и не пахнет, таксисты-обдиралы хотят везти меня куда-то в город. «Нет, спасибо.» В Азии учишься грубо говорить «нет».  Нахожу неуютный привокзальный отель. Два новых незыблемых принципа – «не ездить на такси» и «не останавливаться в дорогих гостиницах» -  появились во время этой поездки. Нищая Азия и нищая я.  А еще есть несколько старых принципов – «не ложиться в постель в первый же вечер знакомства» и «не давать свой номер телефона», а ну и конечно, - не возвращаться назад той же дорогой.
Занюханная комната, отель на одну ночь. Зеленые стены. Я и не предполагала тогда, что на обратном пути проведу здесь, в этом же номере одну из самых неприятных ночей в своей жизни, когда пойму, что серьезно больна.  И пойму, что из-за опоздавшего поезда и задержки денежного перевода я опаздываю на самолет в Европу и что мне нечем платить за гостиницу. А денег на еще один обратный билет нет.  Еще почти месяц после улетевшего самолета я буду двигаться на юг в сторону экватора. Ну а пока что, меня ждал волшебный остров Ко Панган. Bottle Beach- бутылочная бухта.  Затерянная бухта, до которой раз в час отправляется лодка,  да и то не всегда – в шторм туда не попасть, не причалить из-за скал. До лодки надо добираться на джипе, в который садишься в порту, а в порт попадаешь с острова Ко Самуи, а на Ко Самуи попадаешь на пароме, а до парома надо ехать несколько часов на автобусе из Сурат-Тани.  В лодке мы знакомимся с очень миловидной девушкой по имени Нура – она из Лос-Анджелеса.  Мне везет на американцев, а они думают, что им очень повезло с Обамой.  Рюкзаки на вытянутых руках, прыгаем в воду, идем вброд. Здравствуй, бутылочная бухта. «Hallo, bottle bitches“ – так нас приветствуют какие-то израильские укурки.
Нура, прекрасная Нура из Лос-Анджелеса:  отец араб и мать итальянка. Мы селимся по соседству в дешевых и простеньких бамбуковых хижинах, моя хижина стоит рядом с гнилым болотом, которое когда-то было прудом. Вокруг сосны, песок, тайская Прибалтика.  Вечером я захожу к Нуре и мы идем ужинать. Bottle Beach – этакий чил –аут для разного рода фриков и людей без названья. Хотя, попадаются конечно и приличные люди. Вот например компания молодых богатых англичан. Один из них носит деньги в носке. Потому что его обокрали и он боится, что это случится еще раз. Две миленьких австралийки, похожие на Николь Кидман, к которым липнут противные израильтяне, похожие на арабов, и прожженный старый моряк с молоденькой тайской наложницей. Мы с Нурой плаваем, потом кушаем в одном из немногочисленных местных заведений. И начинаем узнавать, где все берут покурить. Так как бухта затерянная, дым стелется густой и плотный. Люди тут и там лежат в гамаках и предаются забвению. Есть что-то притягательное в этом забвении. Закрытые опиумные клубы Англии рубежа веков, анонимные убежища потерявших надежду пресыщенных буржуа, людей, страдающих от нестерпимой физической или душевной боли, и молодых, ищущих наслаждения экспериментаторов и прожигателей жизни.  С обеих сторон бутылочная бухта закрыта скалами и холмами. Только с правой стороны, если смотреть на море, на холм можно подняться, вверх струится еле заметная тропинка. Туда-то мы и направляемся за «покурить». Где-то посередине холма стоит хижина рыбака. В ней сидит курильщик, с потолка свисают кусты ганджи, мы здороваемся, он кипятит на огне чайник. Мы курим и пьем кофе. Покупаем, Нура кашляет, у нее астма. Мы идем дальше вверх, и оказываемся на поляне, где растут вкуснейшие дикие ананасы, бананы, - просто райский уголок. Начинает идти дождь, мы прячемся под пальмой, укуренные и счастливые наблюдаем танец блестящих капель и разговор пальмовых ветвей. Райские птицы щебечут нам о своем сокровенном. Мы молчим и радуемся. Вечером я лежу в своем гамаке, с зажженными благовониями в бунгало у болота и смотрю на домик Нуры, у нее играет музыка. Я погружаюсь в сон. А еще где-то во внутренней области ягодицы у меня появляется фурункул с поверхностью без кожи, он болит и растет. Наутро мы с любимой соседкой завтракаем, курим и берем напрокат каяк. Ура, вперед! Сидеть мне из-за фурункула становится больно. Все последующие дни я много курю и общаюсь с Нурой, у нас возникает сильная взаимная симпатия. Ну вот, мне надо потихоньку возвращаться. Куала-Лумпур – самолет – прощай Нура. Ей на Ко-Тао, мы обнимаемся, она по-моему плачет… Мне грустно и непонятно. Хотя что-то подсказывает мне, что несмотря на болезнь – фурункул растет, в нем появляется дырочка и оттуда течет гной – я готова продолжать путь. Страх вперемешку с мужеством, любопытством и упрямством. Я снова на станции поездов. Проверяю карточку – денег нет… В кошельке их нет тоже. Странно, в соответствии с последними данными, мне отправили деньги еще 3 дня назад. Ничего не понимаю…. В гостинице пренепреятнейший таец выслушивает мою проблему,  я при нем звоню подруге в Москву, она подтверждает, что деньги отправлены. В общем какая-то непонятная задержка. Я останавливаюсь на ночлег в той же комнате, что и на пути на Ко-Панган.  Естественно в кредит. Если деньги не придут к утру, то я не успею на самолет. Они не приходят. Приходят только после обеда. Я безнадежно опоздала.  Все. ТЧК. Здравствуй, Азия. Когда я высаживаюсь на границе с Малайзией, до вылета самолета остается 4 часа. И даже уже не надежда, а упование на чудо, которого в принципе не может случиться, а может просто необходимость приложить все возможные усилия, чтобы не было потом мучительно больно, заставляют меня спешить, нервничать и ловить попутку до ближайшего населенного пункта – Джорджтауна, чтобы улететь в Куала Лумпур и успеть на призрачный самолет. Останавливается джип. За рулем профессор Джорджтаунского университета и его друг, тоже преподаватель. Приятные люди. Понимают мою проблем, спешат что есть мочи. Даже готовы добавить мне на билет если что. Вот, аэропорт, чудес не бывает. Деньги за билет тоже не возвращаются. Кто бы сомневался. У меня еще остается какая-то наличка, которой должно хватить на пару ночей в гостинице. Новые друзья приглашает меня отобедать с ними. Я соглашаюсь. Мы едим в маленькой индии вкуснейшее чикен тандури. Я останавливаюсь в той же самой гостинице, что в последний раз, набитой живущими-в- дороге старыми хиппанами и битниками. Каким-то чудом, Бог не оставляет овцу свою. Мне удается организовать сдачу квартиры на 3 месяца и получить на карточку всю предоплату. Невероятно. Первая мысль – я могу продолжать путь.  Я могу есть и спать. Это прекрасно. Провожу какое-то время в таком уже родном Джорджтауне. Мы встречаемся с преподавателями, ужинаем с ними, я приглашаю их навестить меня в Таллинне. Недолго думая я решаю продолжать путь на юг, и на корабле отплываю из порта Джорджтауна в сторону Медана, в Индонезию. Практически все пассажиры корабля блюют в бумажные пакеты, я же жру как сумасшедшая – так проявляется моя морская болезнь. Нищая, жесткая, мусульманская Индонезия встречает меня грязью, беззубыми уродливыми людьми, которые сразу же начинают пытаться что-то с меня поиметь, что-то втюхивают и предлагают. Я втискиваюсь в набитый донельзя автобус до Медана, в котором не работает вентиляция и все мужчины поголовно курят. Пыль столбом, жар человеческих тел, дым коромыслом. Мне приходится провести ночь в загрязненном выхлопными газами Медане, в ужасной комнате в центре города, напоминающей комнату из реальности "голого завтрака" Берроуза. Часов в 6 утра как будто бы прямо над моим ухом кто-то начинает орать в рупор, на самом деле это отрывки из Корана. Хорошо хоть есть что покурить, чтобы заглушить боль фурункулов, которых становится все больше. Они появляются на ногах, в паховой зоне, на животе, все они с ровными круглыми дырочками, из которых сочится гной с кровью.  Я еду на озеро Тоба, где в 60-х были поселения хиппи, а до конца 19 века жили каннибалы. Народ острова Самосир на озере Тоба называют батак каннибал. Они больше не едят людей, но двойная изоляция острова на острове (Самосир на Суматре) породила странный народ со своим языком, культурой и привычками. Я плыву по озеру Тоба на пароме, справа от меня на длинной черной лодке плывет смерть в капюшоне. Мне снится сон, где я вижу себя со стороны, я забываю в батак доме свой крест. Батак дома искусно вырезаны, этакий этнический  психодел с изображениями животных, со сложными орнаментами, и обязательно – высоко вверх сужаясь устремленная крыша. Вверх и немного вперед. Такой теремок, с очень низкой дверью, для того, чтобы входить согнувшись – это принудительное  сгибание олицетворяет уважение к хозяину дома. То есть хочешь не хочешь – надо поклониться, иначе расшибешь лоб. Чем я и занималась первые дни, пока не привыкла к нагибанию, - расшибала лоб.  Вывески «Laundry- Magic mushrooms“ говорят о том, что употребление батак народом грибов псилоцибов – абсолютно естественная для них вещь. Такая же естественная как стирка. То есть предполагается, что пока вы ждете остановки стиральной машинки, вы едите псилоцибы и втыкаете на крутящийся барабан стиралки с танцующими вещами внутри. По словам местных жителей, они начинают есть грибы еще в юном возрасте и поглощают их как чипсы. Принглс со вкусом псилоцибов. Странно, но вся архитектура острова, его энергетика – погружают вас в реальность грибов. Их в принципе не нужно там есть. Еще батак – народ очень музыкальный. Из всех местных заведений и домов доносятся песни под гитару или без нее. Вдохновению помогает пальмовое вино – мутная гадость крепости как медовуха, напрочь сшибающая крышу. Я знакомлюсь с молодым финном – он постоянно пьет пальмовое вино, и падает с велосипеда. Мы вместе курим и бухаем. Он показывает мне семейное кафе, где можно поесть змеиного супа. Как то мы катаемся вместе, и повернув голову, я вижу как он летит в кювет. Хромой и весь в крови, а еще с этими вшитыми металлическими шариками и шрамированием в форме лепестков по всему телу, его свежая кровь выглядит естественно на просторах земель канибаллов.  Змеиный суп невероятно питательный и вкусный. Сразу начинаешь потеть, потом ползком на брюхе добираешься до дома, а после - великолепно спишь. В моем случае, когда сочатся гнойники по всему телу – хороший сон и силы – это то, что нужно. Я продолжаю вести активный образ жизни – купаюсь в густом маслянистом озере Тоба, вокруг которого сосредоточена вся жизнь этого народа. В нем стирают, поласкают белье, моются, в нем маленькие мальчики на самодельных выдолбленных лодочках, легких как поплавки, рыбачат очень странным образом. Одной рукой, в которой весло, они гребут, а другой, в которой палка – они с характерным чпокающим звуком просто глушат рыбу. Я много гуляю, катаюсь на велосипеде, забираюсь в горы, где провожу одну ночь в задымленном деревянном доме с живым открытым огнем в очаге прямо на полу. Вокруг – плантации какао и кофе. На верху горы плато с лирическими пейзажами – зеленые холмы, лошади, маленькие протестантские церкви. Мне рассказывают истории заблудившихся в этих местах европейцах, которых так и не нашли. Чтобы добраться до плато, надо пройти сквозь лес Густава Климта..   Обратно с вершины на следующий день я решаю спускаться другим путем. Иду несколько часов, наслаждаясь пейзажами, а потом меня подбирает на мопеде индонезийка с золотыми зубами, которая едет лихо и уверенно по такой трассе, по которой проехать на мой взгляд невозможно – дыры, ямы, камни, дорога круто вниз. Старый мопед подпрыгивает вместе с нами, я просто прилипаю к этой храброй женщине. После получаса полного экстрима, я ссаживаюсь где-то в городе. Спасибо.   В одном из кафе я заказываю обед. Мне приносят вроде как утку с рисом, но на вкус – это жилистое, со странным запахом мясо оказывается собакой. Дак и дог звучат похоже.
После нескольких дней я устаю от велосипеда, и беру напрокат новенький мотобайк Ямаха, и несусь вдоль острова – 80-90 км/ч. Проезжаю мимо шумной толпы батак людей – все напоминает свадьбу или юбилей – они танцуют, накрыт стол. Я схожу с мотобайка и вливаюсь в толпу. Пью пальмовое вино. Танцую также как они – сложив лодочкой руки и ритмично наклоняясь верхней частью туловища. Через какое-то время я вижу в центре на стуле седую пожилую батак-женщину. Она плачет, все подходят к ней и целуют ее. Оказывается – это похороны. Я сажусь на мопед и еду дальше, на соляные горячие источники. Жара стоит где-то плюс 35, и окунание в горячий соляной источник не приносит очень большого удовольствия. Вечером ко мне в гости заходит травмированный финн с пальмовым вином – мы накуриваемся и идем гулять по острову. По пути я случайно встречаю одного из хоббитов ирландцев, которые накормили меня в Малайзии в Камеронских высотах. Вот так встреча. Мы удивлены.  Вероятность нашей встречи была мала, хотя… я перестаю удивляться случайностям.  Мы поим его пальмовым вином. Он обхаживает какую-то миловидную индонезийку – мать одиночку с чудесной 6-летней девочкой. Девочка абсолютно очаровывает нас своими песнями.  Через несколько дней я покидаю остров батаков. Меня окутывает шлейф псилоцибиновой реальности, хотя я так и не поела грибов на этом острове, потому что я слишком хорошо знаю эту зону, в которой бывала на протяжении 5 лет своей жизни в далеком прошлом. Это пройденный этап. Психоделическая реальность исхожена мной вдоль и поперек.  There is nothing new for me any more.  Следующая остановка – национальный парк Букит Лаван. Орангутанги, живущие в дикой природе, самые старые джунгли, трекинг с ночевкой в джунглях, сплав на тюбах по горной реке.
И я все еще жива, несмотря на то, что жизненная сила покидает меня – с каждой каплей крови и гноя из ровных круглых дырочек на поверхности фурункулов,  с приходом нового дня, я лежу в гамаке и курю, пью свежевыжатый сок. Я практически ничего не ем – только свежевыжатые соки и курево. Бурлит горная река.  Ночью я пела романс «луной был полон сад». Луной были полны джунгли. Слова русского романса странно звучали на этих просторах. Джангл трекинг стоит довольно дорого, я знакомлюсь с европейскими обитателями заповедника Букит Лаван – бывшие голландские колонисты, пара харизматичных английских снобов – она – журналистка, он – бизнесмен и очень хорошо поет блюз, немка, которую я уже до этого встречала на острове каннибалов, молоденькая безбашенная шведка, по уши влюбленная в красавца индонезийца, а он такой безучастный, с жемчужными зубами и гитарой в руках, и местные кадры, все довольно европеизированы, хорошо образованы и приятны в общении.  Ах, да, еще очень гуманные французы медики с острова Джази (никогда не знала, что есть такой остров). Они бесплатно учат персонал местной клиники. Набирается группа из 10 человек и мы с проводником Томом идем в джунгли, в самые старые джунгли в мире. В 50 евро, которые мы платим, входит 4-дневный переход с хорошо организованными ночевками, питанием. А главная наша цель – это наблюдать орангутангов в дикой природе. Первая остановка на обед – я отказываюсь кушать. Для индонезийцев это абсолютно непонятно. Я прошу покурить. Не буду же я демонстрировать всем свои сочащиеся фурункулы, чтобы отбить аппетит…  Почти весь день мы идем. И вот она, первая встреча с главными обитателями джунглей, которых называют джангл пипл. Укуренная и голодная, отстав немного от группы, я вдруг вижу в кустах огромную самку орангутанга с большими сиськами. Я подхожу к ней довольной близко, она смотрит мне прямо в глаза, а я говорю ей по-русски «какая же ты красивая!». И тут происходит невероятное, момент истины. Орангутанг улыбается мне во весь рот, а потом прикрывает стыдливо рот рукой. У нее невероятно добрые глаза с длинными ресницами. Я просто стою как вкопанная и плачу. Похожие чувства были у меня как-то в Крыму. Я сидела на высоком холме где-то в районе заповедника Новый Свет, смотрела на море, и вдруг приплыл дельфин. И я почувствовала, что он приплыл именно ко мне. Он долго прыгал, баловался, общался таким образом. И тогда тоже я почувствовала эту волну любви, и текли по лицу неподконтрольные слезы.
Нам очень везло, кроме самки мы наблюдали детей орангутангов, которые какали на нашу группу с высоких деревьев. Это было очень смешно. Мы видели т.н. Томасов –  панковские обезьянки (punky monkeys) с ирокезами и маской на лице. Они довольно ленивые и немного наглые. Конечно они хотят бананы, много бананов. Ночуем мы на берегу бурной реки. Проводим три замечательные ночи в окружении высоких, мощных, невероятно сильных джунглей. Мы купаемся в реке, разводим костер, курим, снова купаемся, гуляем. Ну и наконец – мы сплавляемся вниз по реке на связанных между собой шинах в нашу деревеньку. Это должно занять пару часов. Веселье невероятное. Один раз мы переворачиваемся. Река несет очень быстро, камней довольно много, я постоянно вынуждена поднимать свой зад, чтобы не задевались фурункулы. И я ору что есть мочи «watch your asses“!.
Вечер, гамак, беседа с моим новым названным братом индонезийцем. На следующее утро купаюсь в реке с милыми канадцами, потом они навещают меня в бунгало, мы говорим о судьбах России и Европы. О советском и колониальном прошлом, о хиппи, немного о литературе и кино Новой волны. Сидя на берегу реки я расслабляюсь и забываю, что на мне нет трусов, а только юбка. Сажусь чуть ли не по-турецки, и только потом ловлю голодный взгляд молодого индонезийца с другого берега реки где-то в ту область, где должны были быть трусы.  Начинаются домогательства. Молодой индонезиец оказывается художником, хотя конечно это громко сказано. Он почему-то уверен, что то, что я сделала, было сделано не случайно. В его глазах светятся животные огоньки. Он постоянно приносит мне покурить. Ходит за мной, и как-то чуть не насилует меня, мне приходится от него буквально отбиваться. В общем история не очень приятная. Я вспоминаю милых орангутангов. Улыбку самки, какающих детей, а еще я покупаю в интернет кафе обратные билеты. И что-то подсказывает мне, что на этот раз я улечу. Самолет Медан-Куала-Лумпур. Письмо от Нуры, милой Нуры. Она тоже в Куала-Лумпур, вот это совпадение. Но, нам не суждено увидеться… Как жаль. Весь последующий год Нура проводит в путешествиях. Она живет в Панаме, в Уругвае, работает с детьми, катается на серфинге. Мой путь - Куала-Лумпур – Лондон – Рига – Таллинн. Литовцы палаточники – надеюсь, что у них все хорошо, они продолжают свой путь. Хоббиты возвращаются в Ирландию. Финн – наверное так и живет травматической жизнью. Мой самый большой фурункул взрывается в Таллиннском троллейбусе на пути в инфекционную клинику.  Я все еще жива. Море залечило мои раны. Два маленьких шрама. Я тоже люблю Тебя, Господи.








Отдаться ли опять дороге?