городские легенды глава первая

                ГОРОДСКИЕ  ЛЕГЕНДЫ
            
                ЖИЗНЬ  ЛЮДЕЙ  ГЛАЗАМИ  ЖИВОТНЫХ

                ТОМ  2 

 
                ВСЯ  ЖИЗНЬ  ИГРА
                И   
                В С Е  МЫ В  НЕЙ  А К Т Е Р Ы   
    
                И Л И
               
                С Н О В А   О   Л Ю Б В И       




            

                глава первая


                П Р Е М Ь Е Р А….



-   Ему уже сто лет, а он все еще, герой-любовник. -  Ворчала Раиса, тчательно вылизыва свой персидский зад.
  Весь ее вид и манеры, кричали…… Нет…… Вопили о ее царском происхождение. И где? В захолустном городке на перине, пропитанной нафталином, завистью, разочарованием и незабвенной любовью к успехам сотоварищей по сцене большого драматического театра и единственного. Перине старого кресла ее хозяйки, Элеоноры Мстиславской, по паспарту Клавдии Пупкиной. Бывшей, а так же и нынешней приме. Как она сама так думала.
-  Невыносимое зрелище. Невыносимое – Поскуливала Раиса
Не то и правда от переизбытка чувств. Не то от боли, которую сама же себе и причиняла, запутываясь коготочками в своей нечесаной царской шевелюре.   
 Ее звучная возня в старом и вонючем кресле доставляла не меньшее, а скорее большее «удовольствие» присутствующим, чем звуки пьяной скрипки из оркестровой ямы.
-  Как ты права, дорогая. Как ты права – Поддакивала ей облезлая рукавичка с бантом  наперевес из соседнего кресла, того же возраста. Имея ввиду, возраста кресла.
Хотя…
Оценить истинную стоимость антиквариата под силу, только истинному ценителю красоты.
Время…
Время…
В воздухе ветал сладкий привкус алкоголя. Кажется, коньяка, ливерной колбасы и дешевого кофе.  А так же предвкушения фуршета…

ПРЕМЬЕРА!!!

Магическое слово.
Практически, сказозное.

- Как он мог? – Подыгрывала Раисе руковичка с бантом. - Как он мог?
Руковичка театрально закатывала глазенки, еле видимые из под волос и задерживала дыхание. Потом смачно чихала, отчего вздрагивала всем тельцем, тряся бантом, как осенним кленовым листом. Преданость маленькой руковички большой персидской надменности была настолько откровенной и искренней, что о предполагаемом отвращении не было и речи. Скорее, изумление и вострог, заставляли смотреть на сию пару снова и снова.
Раиса любила только себя.
Руковичка любила только Раису.
И все было правильно и очень гармонично.
И кто сказал, что любовь должна быть пропитана взаимностью?
Бред неудачника и властолюбца, торгаша и разценчика великого чувства.

-  Кешка, вот ты где. Я так и думал – Констатировала загримированная, под испанского военного прошлого века, лысая голова с картузом на маковке. Она браво и без излишних извенений протиснулсь в гримерку, через скрипучую дверь, что подтверждало ее частое  и безнаказанное прибывание в ней. 
-  Друг мой, оставайся тут до моего возвращения. И будь любезен, не прыгай на окно.
 Рукавичка в ответ радостно завиляла хвостиком.
Раиса не пошевелилась.
Устав от умывания и расчесывания себя, она решила немного вздремнуть. И лишь одно недремлющее око на ее ухоженой мордашке, выдавало в ней простую, обыкновенную кошку.
Хитрую, самонадеяную и престрастную.
-  Как он мог? Как он мог? – Поскуливала руковичка, подобострастно заглядывая Раисе в это самое, недремлющее око.
- Заткнись, Инокентий  - Сонно протянула она и спрятала мордочку в махнатый и теплый животик. – Не мешай мне думать…..
Руковичка «улыбнулась» в ответ и заткнулась, рядостно веляя крошечным хвостиком.
Инокентий!!!
Как же это всегда красиво звучит из ее уст. Как благородно. Как влюбленно. Как трогательно. Как нежно….
-  Инокентий, заткнись еще раз!!! – Почти прорычала Раиса. – Ты
так громко молчишь, что я не слышу своих мыслей.
Руковичка лизнула воздух, свой носик, лапку и уснула.
 До конца спектакля оставался ровно час.


Раису разбудило тяжкое дыхание Элеоноры…
-  Как он мог? – Шептала ее хозяйка своему отражению в зеркале.
-  Как он мог? – Отвечало ей зеркало с той же грустью и обидой.
И Элионора, и зеркало понимали друг друга, как никто другой в этом мире истинных страстей и безталанных гримасс.
-  Да…….. – Подумала про себя Раиса. – На этот раз, видно, одним фуршетом не обошлось. Видно и впрямь все вышло по человечески.
Раиса лениво потянулась. Обняла лапками свою перинку и тут же фыркнула от досады, не обнаружив в соседнем кресле свою руковичку с кленовым листиком на боку.
Инокентия не было.
Как так?
Как так, что Инокентия не было рядом?
А кто будет восхищятся ее красотой и грацией, незаурядным умом и великодцшием?
А кого она будет презирать за простодушие и недальновидность, за бестолковость и собачью преданость?
Видно и впрямь тучи начинали сгущаться и не только над головой ее любимой рабыни Элионоры. но и над ее собственными персидскими ушами пепельного цвета и ее собственным носом, ваплюснутым между ними.
Раиса стало не по себе и как-то некомфортно. Но свежий кусочек ее любимый печеночной ливерной колбаски быстро вернул ей уверенность в завтрашнем дне.
-  Какая же она прелесть, моя Элионора. – Мурлыкнула она и и поспешила насладиться ужином, прямо на краю гримерного стола, аккуратно устланого белой атласной салфеткой. – И кусочек свеженького огручика не забыла, моя Кармен.
Раиса умела вкусно кушать, чем всегда поднимала настроение своей хозяйке. Она урчала, чавкала, переминалась с лапки на лапку, била  по столу хвостом и от наслаждения закатывала глазки.
Зрелище истинного и неподдельного счастья. От чего кормить Раису было счастьем не меньшим.
 Элионора нежно смотрела на свою кошку, и нервно тарабанила по столу пальцами, как будто играла на фортепиано.
Элионора…..
Элионора , женщина, во всех отношениях и со всех сторон молодая и зрелищная. И что самое неожиданное, талантливая не для провинции. Она осознавала свое предназначение и не противилась похвале и зависти, что окружали ее со всех сторон тетральной жизни. Сколько ей было лет, знала только она сама. Но по числу афишь, что украшали ее гримерку, можно было судить, что давно за  сорок.
Если женщине за сорок, то на этом можно уже и остановится в подсчетах.
Просто, за сорок.
И этим все сказано.
К чему лишнее.
Фигура, конечно, выдавала некоторое смущение в движениях, но тонкий вкус и природное достоинство, идеальный макияж и девечья, не повозрасту, наивность обезоруживали и подкупали своей искренностью.
А еще…
А еще она была умна тем умом, что называется мудростью.
Его часто путают с начитанностью и образованностью. И того, и другого, казалось раньше было в избытке, а нонче она не находила их днем с огнем. И не только в театре.Этот момент огорчал ее и мучал. И именно этот момент заставлял ее ощущать свой возраст, когда новое и неизведанное врывалось в ее жизнь в виде интернета и аудио книг, виртуальных знакомств и лайков.
Будучи аптимистом, она терзала себя до самозабвения, заставляя сердце привыкнуть к новому восприятию чувств.Она хотела меняться со временем. И менялась. Она не могла мириться со времен. И не мирилась.Словом, она была женщина. А это значит, что чувства всегда стояли на первом месте, а уж потом логика с мозгами и их мудростью…..

-  Эличка, можно войти? – Прервал сию церемонию беззцеримонный визит Аркадия Борисовича…..

  Вельмонт Аркадий Борисович, директор единственного Большого драматического театра , стоящего на отшибе культурной жизни, глубоко провинцыального горидишки, в гримерке которого, прямо на столе, наглая, но с достоинством кошка Раиса, дожевывала ливерную колбасу. И что самое грустное в этой ситуации было, так это то, что он и по паспорту был, Вельмонт Аркадий Борисович.
Вы никогда не замечали того, что чем дальше от сталицы, колыбели и талирантного отношения к искусству, тем ближе к истокам истинного его предназначения. И тут уж ничего не поделаешь. Сколь угодно много можно менять фамилии и подстраиваться под вкусы публики и настроение времени, а если Вельмонту и суждено было кем-то стать, так это именно директором театра, пусть даже, театра абсурда. Какая разница. Театр – это иллюзия жизни. А какая иллюзия может быть без Вельмонта?
От того, вся театральная братия, частенько забывала его имя и отчество, называя его кратко, Вельмонт.

-  Уходи. – Почти простонала Элионора. – Я не хочу тебя видеть.
Раиса перестала жевать, навострира ушки и замерла. Что делать она не знала. Но то, что она знала точно, так это то, что свою Элионору она в обиду никому не даст. Даже Вельмонту.
-  Милая, пойми меня правильно – Начал Вельмонт и точно из далека.
Гримерка была малюсенькая и вся провонялась нафталином, гримом, сигаретным дымом, ливерной колбасой, коньком и всеми теми женскими обидами и недовольством, что преследуют театральных примадон на протяжении всей их, до обидного короткой творческой жизни. А если сюда прибавить аромат, даже вовремя убранного Раисыного горшка, то и вовсе, дышать было нечем.
От двери до окна было, что называется, рукой подать. И это в прямом смысле.Но всем казалось, что Вельмонт стоит, где-то на горизонте и идти ему, и идти, еще долго и далеко.
Элеонора открыла ворточку, задвинула стул, поправила локон страсти на голове Кармен, что смотрела на нее из зеркала, трогательно убрала Раису со стола и уложила на место руковички, таинственного изчезнувшей в никуда, развернулась всей грудью к двери, выпрямила спину, сделал глубокий вдох и….
-  Нам надо поговрить – Твердо скала она, гладя прямо в глаза директору.
Именно, деректору.
Вельмонту Аркадию Борисовичу.
Тот аж вздрогнул от холода, что пронзил его до самых пят.
-  Эличка… 
Было начал он, как Эличка резко его остановила.
- Элионора Мстиславская. -  Твердо поправила она его. – и впредь, Аркадий Борисович, я попрошу Вас не забывать об этом.
На словах, Арокадий Борисович, она умышленно следла акцент, что не осталось присутствующими не замеченным.
Сидая шевелюра Вельмонта, что волна в пене, девятый вал, покачнулась, но не разлилась. Всегда элегантный, до провинцыалного неприличия, что называется, с иголочки, замер, что глыба из снега.
-  Вас, Элионора Эдуардовна (Эдуардовна по пасторту), все ждут на фуршете в честь премьеры.И особенно спонсоры. Им есть что Вам сказать. И я думаю, только хорошее.От моего имени, самые теплые и сердечные поздравления. Вы, как всегда, были неотразимы своей генеальной игрой на сцене нашего театра.
И как волшебник, иллюзианист затейник, Вельмонт извлек из внутреннего кормана смокинга, как из шляпы зайца, плюшевую коробочку ярко красного цвета..
-  Это тебе, Эля….. 

-  Красавчик.-  Подумала  Раиса.
-  Прощальный презент. -  Заподозрила Элионора.


Ему было всего за шестьдесят. Ей уже за сорок. Он в вечном возрасте Отелло. Она уже никогда не будет Дездемоной. Все всегда сложно. А уж если мы говорим о театре, то абсурдно, смешно, наигранно и неисправимо.   
Найти в театре логику, а уж темболее, истину, невозможно изначально. В самом понятие «театр», все это отсутвует в сути своей.

Накануе состаялась премьра «Кармен».И не подумайте, что оперы. Не так все просто, господа. Не так все просто. Провинцыя кишит гениями. Да такими, что столицам и не снились. Кулибины неформального искусства!
Сценарий «Кармен» набросал местный художник слова  и владелец оружейного охотничего магазина «Зайчишка», Петро Никитич Брынза, по прозвищу, Покусаный. Его когда-то, на заре становления его поэтической личности, укусил волк. Схватка говорят была равная, от чего и уважение к нему в последствие было неподдельным и искренним. Приближенные к его телу близкие товарищи, даже поговаривают о шраме, на коем видны слебы зубов славного хищника. А таким у нас в провинции не шутят.
Природу знал. Жизнь любил во всех ее проявлениях. От чего паскудством не страдал, но и мигренью от ее отсутствия тоже. Любил охотиться, делать мумии из жертв  и торговать смертью, тобышь пулями и всем таким  прочим .Что, впрочем, не мешало ему иметь тонкую душевную организацию и толстую, я бы сказала, твердую репутацию поэта лирика.
Насытившись, в прямом смысле, кровью природы, наш поэт решил обуздать олимп театрального искусства. Я бы сказала, взнуздать его.
А что?...
Плох тот охотник, что не хочет стать Хосе.
И вот тут, ему на помощь пришел друг, главреж единственного Большого драматического театра имени Гоголя, маленького и до селе, тихого городка, Епифан Иванович Житько.
Совершенно справедиво замечено.
Епифан Житько, что и Петро Брынза, как не мучала их жизнь подозрениями, были одного поля ягодами, только росли и зрели на разных грядках. Только одного из них, волею судеб после армии закинул на подмостки мельпомены, (столичный институт искусств, факультет режиссуры) по протеже отца, первой скрипки этого же театра. А другого, волею шапошного знакомства подбросило к первому в баню, на кануне празднования  нового года.
А дальше дело техники.
Покусаный в хитоне из простыни, стоя на краю водопада, что нисподал в глубокий бассейн, читал самозабвенно свои вирши. Голые гетеры, что амфоры украшали его рифмы и облезлые мраморные стены бани железнодорожников.А молодой главреж все это впитывал, впитывал как губка и балдел от идеи, только что посетившию его, одухотворенную коньяком, голову.
Этому городку не хватает криатива!
Новаторства!
Новых имен!
Новой нетрадиционной трактовки! 
Новых форм!
Нового художетсвенного стиля!
И неплохо бы, если бы этот Гамлет за все это заплатил!!!

Сказано!
Сделано!

И вот уже афиши по всему городу.
И вот уже Покусаный великий поэт и прозаик.
И вот уже с подмостков слышна лексика незнающая границ и пропорций.
И вот уже ожидания опережают терпение.
И вот уже грядут перемены, и не только в творчестве тетра
И если кто то скажет, что вот уже рушатся устои и традиции, то я скажу….
Ничего не рушится!
Обновляется!
Обостряется!
Обрастает!
Взрослеет!
Молодеет!
Мудреет!
И наконец таки, углубляется!
И что точно не обман, в народ, самый, что ни на есть!!!

Ничто не проходит за даром и бесплатно. И особенно, меценатство и спонсортство. Я сейчас про наши глубинки и провинции. И это не смотря на то, что широтой души своей, они куда необьятнее и честнее. От того и карысть их настолько открытие и наивнее, что наказанию не подлежит вовсе.
 Судите сами.
Великий наш поэт Брынза-Покусаный, он же и самобытный прозаик песенник, человек далеко не бедный, к тому же творческий. А значит и не одинокий совсем.
Понимаете к чему клоню?
Вот-вот…
И как только на горизонте нарисовались яркие перспективы неоднозначного спектакля новой театральной фармации, так на пороге ожившей мельпомены нарисовалась худосочная фигурка Беллы. Дамы сердца и всего остального, что принадлежало гению слова, Покусаному, хоть и отвергалось всеми примами, шторами и занавесками, оркестровой ямой и буфетом, партером и балконами самого театра.
Короче.
Как бы мягко и тактично мы не подползали к сути вопроса, суть одна:
 
-  Как ты мог? Как ты мог отдать на поругание этим вандалам святые стены театра?
Причитала Элионора, теребя в спотевшей ладошке пыльное боа, от чего хотелось просто расчихаться на все и на всех.
-  Как ты мог? Как ты мог продать эту роль этой безликой курице с улицы? Она три слова подрят не в состоянии запомнить. Ни то чтобы удержать зал в оципенении час целый.
Вот тут, Элионора была не прова.
Если Белла и страдала плохой памятью, то этот казус природы был полностью замещен, самой же природой,  на красивую фигурку. Что согласитесь, более чем равноценый обмен, темболее на сцене.
- Она…. Она…. – Элионора начинала захлебываться от обиды, жалости к себе и от безпомощности Вельмонта. – Она дура!
И это тоже было правдой, но никак уже не могло отразиться на решение главрежа и директора театра иметь ее в главной роли. В обдноименной поэтической театральной конструкции под названием «Кармен». Так желал тот, кто платил за это зрелище.
Не буду ханжой, если напомню святое.
Кто кормит девушку, тот ее и танцует.
Вульгарно.
Согласна.
Но из песни, как говорится, слов не выкенешь….
А в этой песне, как на подбор, праздник фольклера души и ее страсти.
Но не будем настолько сгущать краски.
Если присмотреться, то не все так грустно и печально. И если быть окровенно честными, то этому городку давно не хватало чегото такого эдакого.Смысл, постоянно ставить Достоевского, если в кого не плюнь, так в Достоевского попадешь. А какой смысл смотреть на себя из зрительного зала, если есть зеркало.
Народец в городке проживал самобытный. Сплошные крайности
Библиотекарши, перечитавшие все романы и в мечтах своих, продолжавшие ждать своих рыцарей на белых конях, забывая по утрам свои вставные челюсти в стаканах с водой.
К их же числу можно, думаю, причислить учителей, всех сортов и видов. Доморощеных политиков кухонного разлива. Это когда алкоголь, развязывая языки, облегчает голову, выдавая на гора такие умозаключения, что позавидовала бы сталичная политическая элита. Вот только одно жаль. Она этого не слышала, да и не услышит, так как далеко очень.
Назойливая молодешь и странным образом, назойливая в интернете. Так как живет там. И никому не нужные старики.
Словом, все как везде, только провинциальнее. А значит тише, скучнее, обыденнее. 
Болото, скажите вы. И не ошибетесь.
Болото.
И тут такой подарок жизни. Такие страсти на склоне лет. Я о возрасте тетра. А вы о чем подумали? Хотя, если быть честными до конца, Климактерически дышащая прима в роли невинной Джульеты, кого угодно может довести до инсульта, не дотянув до антракта.
Я лишь от части груба и безтактна. Конечно, Элионора была вершиной этого айсберга, под названием «театр». Она всегда была до умопомрачения величественной особой, трогательной, ранимой и непревзайденной никем и не при каких обстоятельствах. Вот и сейчас, она держала удар, как стойкий оловяный солдатик, тая в пламене  собственных амбиций от чужих капризов.
Как такое может быть?
Премьера и не она главная героиня?
А как же талант?
Опыт?
Имя, наконец!
Но….
Как в такой ситуации не рыпайся, а финал один.
Без театра Элионора не видела своей жизни и не понимала ее, не ощущала ее и не осознавалла себя как женщину, как личность. Погоревав и поплакав, она всеже согласилась на роль няньки Кармен.
Вот от сюда, с этого самого места, всему, чтобы я не писала, просто верьте наслово. Так как глубже капать в суть сценария не хочу, да и вам не советую.
А чего вы ждали?
Если вы разбудили зимой спящего медведя, то молить его о пощаде, глупость великая.
Так и творчество, что постоянно находилось в поиске нового и вдруг нашло.

Посторонитесь мелкочленные!!!
Гений творит!!!!

-  Детка, ты как всегда была на высоте – Вельмонт смог позволить себе это трогательное «детка», только после того, как увидел всепрощающую улыбку маленькой девочки на губах престорелой няньки Кармен при открытие волшебной коробочки, ярко красного цвета.
И пока эта девочка молчала, широко открыв глаза, а заодно и ротик, он продолжал.
- Детка, вся публика смотрела только на тебя. Ты же знаешь, публика тебя боготворит и ходит только на твои спектакли. Если бы на офишах не было твоего мени, никто бы и не пришел…
-  Заткнись, Аркадий. -  Тихо прошепела Элионора. Ты мешаешь мне думать.
И облизав перстень язычком, она причмокнула от удовольствия, как будто он имел вкус. И этот вкус, уж точно был горьким.
Аркадий!
Не грубое Вельмонт
А Аркадий!
Только Эля могла так ласково произнести «Аркадий»!
Так нежно!
Так благородно!
Так…..
-  Аркадий, заткнись еще раз! Ты слишком громко молчишь. Настолько громко, что я не слышу своих мыслей.
Холодно сказала она и добавила.
-  Хорошо. Будь по твоему. Я удостою сборище никчемных актеришков и режисеров своим присутствием. Но затем, ты
сопроводишь меня домой лично и тогда, когда я того потребую.
Аркадий заулыбался, так как вернул себе свою Элю. (так ему казалось)

Театр….
Иллюзия…..
И все только начиналось……


.- А почему бы и мне не сходить на фуршет. – Подумала Раиса. – Не ливером единым. Да и самое главное. Мы  с моей ЭЛИОНОРОЙ МСТИСЛАВСКОЙ пережили эту ПРЕМЬЕРУ! И она стоит того, чтобы накушаться икры до рвоты, а потом забыть о ней навсегда.

Сказано.
Сделано.