Два вечера. Этюды о старой Москве

ЧТО БЫЛО СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ.

Возвращаюсь я с работы сегодня – голодная, как известное домашнее животное. А уже половина девятого вечера. И думаю, что ещё успею по дороге, то есть, не совсем по дороге, а крюк довольно большой сделать надо, попасть в магазин, который до десяти. Смотрю – как раз, парикмахерская. И почти пустая. А разве такое бывает? Кто тут может устоять? Ну, зашла, постриглась, завилась. Вышла, а уже половина десятого.

Надо сказать, что на работе я отсидела подряд весь день, а перехватила только что-то с утра, так что, можно себе представить…. Время идёт, всё позднее с каждой минутой, нужно на что-то решаться. Дома, надо  ещё для ясности заметить, только крошки на полу из съедобного, да ещё тараканы, которые их едят. А туту троллейбус, тот, что идёт до Столешникова. Я бегом, прыг – и поехала.

На работе ещё с полдня во рту появился какой-то горький привкус. Я весь портфель перерыла и нашла-таки леденец, но это не помогло. Так что только и мысли, как ещё от этого избавиться, то есть, проглотить что-либо. После парикмахерской голова в мелких барашках – (делалось в расчёте на завтрашний день, когда волосы немного распрямятся), но мне всё равно - кто знает, может они у меня от природы такие, может, я мулатка или ещё что-то в этом роде.

Так вот, у Столешникова вылезаю и направляюсь прямо к «Арфе». И ещё издали вижу, что там темно, даже вывеска не горит. Народу нет на улице, и машин мало, тепло (лето), и по воздуху запах то ли шашлыка, то ли ещё чего-то жареного.

Направляюсь к одному ресторану – горит надпись «Мест нет». Оглядываюсь, к другому подхожу – то же самое. К третьему иду – «банкет» - табличка висит. И такой наглый швейцар разгуливает перед дверью, руки за спину заложил. Я уж нервничать начинаю – шансов всё меньше становится. Спрашиваю швейцара: - «А где бы можно поесть?». Оглядел он меня оценивающе, ухмыльнулся и говорит с презрением: «В столовой». – «А где она?» - спрашиваю.  - «Утром» - всё с той же ухмылкой.

На моём лице, видимо, такое возмущение отразилось, что он тут же добавил: - «Сейчас только рестораны, но туда не попасть». Вижу, толку мало. Иду к следующему ресторану при гостинице. А там надпись: «К сожалению, свободных мест нет, администрация очень извиняется».  Можно подумать, что мне от этого извинения легче. И всё время в мозгу наподобие назойливой песенки вертится: «Жрать хочу, жрать хочу…», и ничего больше, кроме этой содержательной идеи.

Вижу, больше ресторанов вокруг нет, и направляюсь туда, где кафе «Полевой стан» - у меня ещё остаётся какая-то надежда, так как мне там недавно удалось поесть. Правда, это было днём, но всё же…. Подхожу, а оно работает до двадцати одного. Но рядом какая-то дверь, на которой написано: « Вход посетителей до двадцати двух часов, кафе работает до двадцати трёх». Направляюсь туда и замечаю ещё одну надпись: «Санитарный час». Смотрю на часы – без десяти десять. Тут какая-то тётя стала в окошко стучать. В  дверь выглянуло лицо, которое нелюбезно вещает: «Что надо? Тут закрыто».

Поймите меня правильно, я человек, вроде, не злой, не агрессивный, даже наоборот. Но тут во мне что-то взыграло – терять-то ведь нечего, а «жрать хочется, жрать хочется».  Я подскочила и говорю зло так, напористо: - «А как Ваша фамилия?». Он опешил, захлопал глазами: - «А зачем Вам?»  - «Писать» - говорю – «буду, безобразие, надоело, нигде в Москве не поешь!» - «Так идите к администратору» - говорит – «Я тут не причём, мне сказали, я и выполняю». – «А где администратор?» - кричу – «Я пойду к нему! – «Идите» - говорит, и открывает дверь – «туда, туда…»

Захожу, а за мной и тётка проскользнула. Я прямиком в зал, а там  - и к кухне. Кафе какое-то полутёмное, людей почти нет, и каждый столик перегородкой отгорожен. А всё равно неуютно как-то. Спрашиваю всё так же зло – «Где тут администратор?» Думаю, поесть не удалось, так хоть жалобу накатаю. Все  сторонятся: - «Не знаю» - говорят как-то испугано. Тут какая-то женщина подбегает: - «В чём дело?» - спрашивает. – « Это Вы администратор?» - «Да». – «А почему у вас написано «санитарный час», а вход до десяти? Это значит, чтобы раньше закрыть?»

Надо иметь в виду, что в моём состоянии я не очень хорошо соображала, что говорю. – «Потому» - она отвечает – «что горячей воды нет, а на мойке у нас только одна девушка, так что ничем помочь не могу».  Вижу, дело моё плохо, и отчаянным голосом спрашиваю: «А поесть-то у Вас можно?». - «А что Вы хотите?» - удивилась почему-то она. - «Что угодно!» - отвечаю.

Тут народ собрался – всё официанты и официантки. – «Цыплёнок есть» - говорит кто-то. «Давайте!» - почти не кричу от радости. Администратор обращается к официанту: «Принесите девушке цыплёнка», и, видя его изумлённое выражение, добавляет: - «Вот этой, и быстрее». – «А сколько это стоит» - спрашиваю с холодком в сердце, потому что вспоминаю про парикмахерскую и оставленную там большую часть от пятёрки, которую взяла утром. – «Руб восемьдесят пять» - отвечает официант, и неохотно плетётся на кухню. Я сажусь тут же, достаю кошелёк и начинаю считать, опять же с сердечным замиранием, так как в кошельке только мелочь. Думаю, не попросить ли, если что, полпорции цыплёнка.

В конечном счёте, набираю рубль восемьдесят пять, причём, последними считаю пятаки, копейки и двушки, которые особенно жалко (вдруг надо будет позвонить, а они всегда в дефиците). Тут приходит официант с цыплёнком и спрашивает, принести ли ещё воды. - «А сколько это стоит?» - снова задаю вопрос. – «Вместе» - говорит- «два рубля двадцать одна». – «Подождите» - говорю – «сейчас посмотрю».  Залезаю в косметичку  - там у меня на чёрный день несколько копеек всегда лежит, вижу – хватит.  – «Несите воду!».  Принёс он воду и ещё полную тарелку хлеба.  «Давайте расплачусь» - предлагаю, и протягиваю мелочь – «посчитайте».  – «Нет уж, сами считайте» - говорит с нескрываемой брезгливостью.  Стала я считать деньги, кучками по столу раскладывать.  Официант ждёт и, видно, выругаться хочет, еле сдерживается. Самой и смешно, и страшно, что вдруг я просчиталась, и не хватит. Тут он какую-то пьяную рожу подзывает:  - «Вот» - говорит – «девушке нечем расплатиться, доплати».  – «А ты» - ко мне обращается, пока я отсчитываю очередные десять копеек мелочью – «ему натурой отдашь».  – «Ну» - говорю – «натура не того стоит».  «Что стоит» - отвечает – «так это…» - и показывает на известное место – «и у него тоже, а остальное…»  Я вспоминаю известный анекдот и говорю: «Ну, этого у меня много!» Оба переглянулись, посмотрели на меня с уважением.  – «Так она заелась» - говорит официант – «поэтому и разборчивая». – «А сколько не хватает?» - интересуется второй.  –  «Всё есть» - отвечаю и протягиваю мелочь.  – «Это правильно?» - «Пересчитайте, проверьте». – «Ладно, верю». – «А много что-то получается» - говорю – «цыплёнок – рубль восемьдесят пять, вода – десять копеек…» - «Тридцать» - возмущается официант – «и хлеб пять копеек». – «Ну ладно» -  соглашаюсь.

Официант отходит, а второй спрашивает: «Так я, пока поедите, подожду?» Но теперь моё время, я, можно сказать, наедине с цыплёнком и одним из самых сильных человеческих инстинктов. Поэтому я говорю: - «Не советую очень» с таким выражением, что он поспешно ретируется.

Я вгрызаюсь в цыплёнка и чувствую, что он явно не первой свежести. В другое время я бы это не  ела, но туту уж рискую, потому что заплатила и дорвалась. При этом чувствую себя, почему-то, внутренне неуверенно, будто сижу здесь незаслуженно. Сзади слышу, как администраторша распекает официанта: - «Надо понимать, как себя вести, с кем дело имеешь! Соображение есть?» Похоже, речь обо мне. Краем глаза вижу женщину, что проникла сюда благодаря мне. Она за соседним столиком кокетничает с официантом и не думает ничего заказывать – видно, у неё другие цели. Я подзываю проходящую мимо официантку и прошу принести стакан, намекая, что не хочу обращаться к официанту. Она тут же идёт на кухню, а тем временем официант тоже приносит мне стакан. Но официантка его стакан забирает, и, почему-то говорит, что свой она помыла горячей водой.

Не думая о приличиях, я вгрызаюсь в цыплёнка, и сама администратор, проходя мимо, кладёт мне на стол пачку салфеток, что очень кстати. Чувство, что я не на своём месте, усиливается. Проходящий на выход человек желает мне приятного аппетита. Я объедаю цыплёнка до косточек вместе с хрящиками, выпиваю всю воду, быстро засовываю оставшийся хлеб в портфель (раз уж он стоит пять копеек).

В этот момент откуда-то из глубины зала доносится: - «Девушка!».  Я вздрагиваю – вдруг по поводу хлеба? А это зовут официантку – уже больше часа не дождутся цыплёнка.

 Официант подсаживается ко мне и спрашивает: «Девушка, Вы на меня не сердитесь?». У меня настроение становится вполне добродушным, и я отвечаю, что нет. Он делает кому-то за спиной знаки, что, мол, не волнуйтесь, я знаю, что делаю, и спрашивает, почему так поздно пришла. Я отвечаю  откровенно, что допоздна работала. Он интересуется, где. Мне разговор надоедает, и я обясняю, что в одном заведении на Новослободской и приехала специально сюда поесть. Он говорит, что никогда этому не поверит и пытается взять меня под руку повыше локтя, но я с достоинством поднимаюсь, и, не глядя на него, направляюсь к выходу. По дороге заглядываю в зеркало в раздевалке – может, всё дело в причёске мелкими колечками?  Швейцар открывает мне двери, а я, почему-то, очень довольна.  - «Чего смеётесь?» - недоумевает он. – «А Вы не хотели меня пускать». – «Так я причём? Мне говорят, я и делаю».

На улице я дожёвываю хлеб, ощущая на пальцах запах не совсем свежего мяса.  И до самого дома меня не покидает чувство, будто я что-то сделала незаконное, будто невольно выступила в роли самозванки, может, проверяющей заведение, или какой-то шишки…. Но зато наелась, а что может быть важнее в данной ситуации – ведь сейчас заочная сессия, студентов невпроворот, завтра с утра до вечера не продохнуть. И так каждый день.

Ещё, напоследок, что очень важно – я не отравилась! А вот горьковатый привкус во рту остался. Тут, видимо, не от еды зависит.


ЧТО БЫЛО ВЕЧЕРОМ В ДРУГОЙ РАЗ

В связи с этим случаем вспомнился другой вечер полугодовой давности. По случайному стечению обстоятельств, совпало место действия и время суток. Так же оказалась похожей и ситуация. Только в этот раз я должна была ехать не от Новослободсткой к Столешникову, а наоборот, и дело было зимой. Проблема, вставшая передо мной в тот раз, была прямо противоположной.

Дело было так. В связи с переходом на новую работу, мне потребовалось срочно заехать к моей будущей сотруднице с тем, чтобы взять кое-какие материалы и поближе ознакомиться с делом. Сразу после того, как по телефону было договорено о том, что я выезжаю к ней (а жила она на Новослободской), мне позвонил Коля и запыхавшимся голом сообщил, что достал по случаю два билета на модный фильм и что начало через полчаса. Пришлось перезвонить Татьяне Петровне и, поскольку она сказала, что сегодня у неё много дел, и она ляжет поздно, мы договорились, что я приду где-то около девяти. Затем я наскоро оделась и вылетела из квартиры.

Не помню, сколько чаю было выпито в тот день за обедом.  Но по окончании фильма я ощутила необходимость зайти кое-куда, и, причём, срочно. Так как из кинотеатра мы уже вышли, я поспешила отказаться от Колиных проводов под каким-то предлогом и направилась к Никитскому бульвару, где , как известно, находится подходящее заведение. Можно представить себе моё разочарование, когда я наткнулась на заколоченную дверь.

Однако особой причины унывать не было. Так как мне всё равно надо было сделать пересадку на Пушкинской площади, я решила всё уладить там. Пока я размышляла, около меня появилась компания девочек, тоже с тоской взирающих на дверь. Мы понимающе посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, направились к троллейбусной остановке. Видимо, из-за малого количества вариантов наши планы совпали.

Нехорошее предчувствие овладело мной уже тогда, когда из автобусного окна я увидела у павильона мужчину,   стоявшего к публике спиной. И оно меня не обмануло – дверь была забита. Обратите внимание – почему-то все двери были не просто заперты, а именно забиты досками крест-накрест. Поскольку я – не мужчина, мне осталось только ему позавидовать. Девочки, потоптавшись, куда-то исчезли, а я стала думать, что бы предпринять.

Пора было ехать. Дело  можно было бы, вроде, уладить и на квартире Татьяны Петровны. Но, с другой стороны, не могла же я решиться на то, что приехав по делам, да в такой поздний час к малознакомому ещё человеку, с первых же слов попросить меня проводить… Нет, это свыше моих сил, что она может с первого знакомства обо мне подумать?

Конечно, можно было бы это сделать и после разговора, но я чувствовала, что не выдержу и нескольких минут. В крайнем случае, она после такой просьбы сразу же поняла бы причину моего напряжённого состояния во время беседы. Нет, этот вариант отпадал.

Ничего другого я не могла придумать, как направиться вниз по улице Горького, то есть, в прямо противоположную от Новослободской  сторону, в конце которой, как я хорошо знала, был туалет. К тому времени у меня что-то ужасно защемило внизу живота, и эту боль я отнесла за счёт неудачи моего предприятия.  По дороге я несколько раз заходила в разные кафе, но в глаза мне  то, что было нужно, сразу не бросалось, и я, не выдерживая вопросительных швейцарских взглядов, уходила.

С превеликим трудом добредя до нужного места, я, в полном унынии, наткнулась на всё так же заколоченную дверь. Не веря уже и во что хорошее, я медленно поплелась наверх к Неглинной, как раз к тому месту, где мне сегодня удалось так неожиданно поесть. Там, внутри искомого заведения, как я знала из предыдущего опыта, днём устраивалась толкучка, и в спёртом воздухе можно было протиснуться к кабинкам сквозь ряды всевозможных женщин, выставляющих напоказ свой товар, только приложив немалые усилия.

По дороге меня стали одолевать сомнения. «С чего бы это» - думалось мне – «именно на этот раз должно повезти? По всем законам  - то есть, по теории вероятности, по закону подлости, да и просто, в силу обычной закономерности, этого быть никак не должно. Чего ради я буду так мучиться, добираясь туда, где провал операции мне уже не оставит никаких надежд?»  Дело в том, что я просто больше не знала, куда бы можно направиться дальше, не говоря о том, что об этом вообще страшно было подумать.

Как раз во время этих размышлений мне попались какие-то открытые ворота, и дворик показался  очень уютным. Это был двор учреждения, окна которого были тёмными. Влекомая инстинктом, я направилась туда и завернула за угол пристройки, где было написано «Посторонним вход воспрещён». Над пустынным подъездом горела лампочка, и всё оказалось гораздо проще, чем я могла себе представить. Никогда раньше мне не могла бы прийти в голову даже мысль о такой возможности, и если бы не крайняя ситуация, я бы так всю жизнь и не узнала о возможной альтернативе.

С лёгкостью на душе, избавившись от болей, я, на радостях, дошла-таки до Неглинной и убедилась лишний раз в своей правоте – дверь была заколочена точно так же, как и её собратья.

На сём мои самые яркие впечатления об этом старинном районе  Москвы исчерпываются. Надеюсь, что со временем к ним добавится кое-что ещё, ведь сюрпризы, преподносимые нам городом, неисчерпаемы.



1979-1980.