Тысяча девятьсот пятьдесят шестой

Петя


Зима 1956 года выдалась суровая.

Скорее всего и предыдущая зима была ей под стать, но я ее плохо помню.
В эту же зиму почти весь январь трещали морозы более 20 градусов и из всех труб соседских домов сизый дым валил не менее двух раз в сутки.

С началом февраля морозы ослабели, и пошли снегопады, порой снег подал большущими белыми хлопьями. В середине месяца стали задувать ветра, обеспечивая, если не каждый день, то через день вьюгу, которая старательно заметала все тропинки, расчищенные дотоле.

Завывание вьюги я слышал всего лишь раз, зато много раз ветер сопровождал глухой прерывистый свист, что возникал только зимой, и никто не знал откуда он происходит.

Черный конус репродуктора из угла комнаты озвучивал последние известия и различные песни, из которых мне очень нравились сопровождаемые гармошкой. Чудно казалось, что различные звуки резко обрывались и тут же возникали иные, и все вмести они создавали красивую мелодию.

Люди в марте объясняли друг другу с надеждой на лучшее будущее:

- Солнце на лето, зима на мороз.

Пригретый ярким золотистым светом снег несколько осел, подтаял и образовал твердую искрящуюся корку с черными крапинами от гари прилетевшей из дымовых труб.

Тропинки прочищали реже, поскольку снег, если и шел, то мелкий.

В противоположной стороне от нашего покосившегося дома на участке располагался курятник и тропинку к нему разгребали всю зиму.
 
И вот однажды погожим солнечным днем, посчитав, что я уже достаточно вырос в свои 4 года и 4 месяца, меня отправили с миской желтой крупы покормить курочек.
Я шел на боевое задание в приподнятом настроение и испытывал радость от осознания своей взрослости. Ширина тропы на размер деревянной лопаты меня устраивала, но по бокам я видел одни верхушки деревьев – такой глубокой оказалась для меня траншея-тропа.

Когда я стал подходить к курятнику, мне навстречу в траншею вышел петух.
Из разных детских сказок у меня было сугубо положительное мнение о петухах. Мне и в голову не могло прийти, что петух, охраняя свой гарем, вышел навстречу незнакомому ему противнику.

С абсолютно добрыми намерениями я произнес:

- Петя, я вам покушать плинес.

Далее петух взмыл вверх, клюнул меня в правую бровь, завалил меня и громоподобно заорал, стоя уже у меня на спине:

- Ку-ка-ре-ку!

Я завыл, завопил, заплакал, поднялся и побежал по мерзлой траншее к дому. Больше всего мне было жаль зерна, которое из опрокинутой миски рассыпалось по дну тропинки и которое я не доставил, куда следовало.

Пока мать успокаивала меня и зализывала мне бровь, старший брат пошел, наподдавал разбойнику-петуху.

У меня и сейчас видна та памятка, которая утверждает, что представления о том, с кем имеешь дело, могут оказаться заблуждениями, а добрые намерения могут наказываться.

В начале мая основные сельскохозяйственные посадочные работы завершились. Их провели бы ранее, но из-за нарушенных стоков придорожные канавы стояли переполненные холодной мрачной водой и соответственно в огородах также было полно воды.

Этой порой подходили к концу продовольственные запасы, новых продуктов питания ни сад-огород, ни лес дать еще не могли.

И вот на 9 мая, на праздник решили пустить в расход драчливого петуха. Ему отрубили острым топором голову с красным гребешком, но он вырвался, и стал бегать без головы. Я тогда не понимал, и сейчас не понимаю, как это могло приключиться.

Часть петуха отдали соседям с тем, что они позднее возместят оное съестным. Их огород примыкал к нашему, а жили они втроем в старой финской бане. Через проулок от них также в финской баньке жила и моей старшей сестры крестная Мария Анисимовна, которой отдали потроха петуха, используемые ею для супчика. У крестной и огород-то составлял одну маленькую грядку, где сажались несколько картошин да укроп с чесноком и луком.
 
Не смотря на уговоры и требования я голосистого, когтистого, остроклювого Петю есть не стал и даже не испил бульона. А времена были попросту сказать голодные.

Гораздо позднее уже около 35 годов отроду я стал сознательным вегетарианцем.





Степа


Через дорогу от нашего дома наискосок вправо за канавой полной талой и дождевой воды, за исправным зеленым забором стояло одноэтажное строение, где проживал Степа Воротилов.

Он столярничал. – Делал платяные шкафы, кухонные сероваты, столы, стулья, табуретки и любую другую мебель из материалов заказчика, поскольку о строительных супермаркетах, пособляющих даже в смене пола, в нашем городе не слыхивали. В городке отсутствовал и мебельный магазин.

По существу, Степа являлся искусным мастером, его мебель рекомендовала себя удобством, красотой, прочностью и надежностью. Вполне возможно, что и сейчас изделия его работы стоят в каком-либо доме.

Степа трудился постоянно много и упорно, в результате чего у него водились деньги. И, естественно, по данной причине он оброс друзьями, готовыми в любой момент выпить за его здоровье, помочь ему освободиться от излишних рублей.

Выпивке способствовала сеть шалманов-забегаловок, где предоставлялась возможность допоздна опрокидывать рюмашку, стопочку либо граненый стаканчик и закусывать бутербродами с колбасой или сыром. Самым значительным из подобных заведений являлся «Голубой Дунай», в котором имелась даже небольшая летняя терраса.
Надо сказать, и милиционеры имели представление о сети шалманов и о «Голубом Дунае» и помогали припозднившимся посетителям добраться до места обетования. И наутро, когда глава семьи спрашивал:

- Где же мои деньги?

Разбитная спутница жизни ему поясняла:

- Так тебя же вчера привезли на «Черном воронке».

- Когда я садился в воронок, вроде бы деньги еще при мне были.

- Значит расплатился за экспресс-доставку, разлюбезный.

Таким вот образом возвращался иной раз к своему одноэтажному зеленому домишке и столяр Степа Воротилов.

Городок слыл курортным и имел Парк отдыха и платный «Золотой пляж». В близи имелись сосновые боры с горушками и озерцами, за что данную местность некто назвал второй Швейцарией.

При этом в летнюю страду население городка утраивалось за счет дачников, начинающих искать съемную дачу погожими мартовскими днями, суля задатками и большим размером оплаты за уже сданное на летний период жилье. Иногда город называли летним Биробиджаном.

Зачастую, хозяева сколачивали из невесть чего сараюшки, где и проводили летний период, в том числе закаляясь, поскольку последняя неделя августа обычно отмечалась заморозками на почве.

Местные сорванцы такого не сотворили бы никогда, но приехавшие на дачу отвязанные ребята как-то вечером поставили маленькую бутылку с этикеткой «Московская», наполненную водой прямо из канавы посреди мостика через канаву. Они дождались-таки, когда Степа Воротилов поднял чекушку, понюхал открытое горлышко, бросил бутыль в канаву, смачно выругался и пошел далее к своему домишке, напевая:

                Когда б имел златые горы
                И реки полные вина…

Родители городских шалунов выказали своим смекалистым чадам неудовольствие, так как Степа Воротилов был весьма и весьма уважаемым человеком.

Супруга Степы не имела постоянной работы и занималась домашним хозяйством и огородом – самым низким на всей улице и присыхающим лишь при летней жаре. Любила она послушать пластинки с патефона, который по тем временам являлся предметом роскоши и использовался на днях рождениях или общесоюзных и иных празднествах.

И что ей взбрендило в бестолковку, или какой «доброжелатель» присоветовал, но упекла она своего главу семейства в лечебно-трудовой профилакторий – ЛТП.

Через два года Степа Воротилов вернулся, сразу же пошел в исполком и жилуправление и выписался из собственного дома. Он уехал и устроился на мебельную фабрику краснодеревцем. Его зарплата вчетверо превышала зарплату учителя. Вначале его поселили в отдельной комнате общежития, а затем через год ему выделили и отдельную квартиру.

Супруга трижды ездила к нему извиняться и мириться, на коленях умоляла, но он ее и на порог не пустил.





Света


Возле веранды нашего дома находились сколоченные четыре половые доски в виде квадрата. Это каре заключало внутри себя мелкий речной песок. Если верхний слой подсыхал, можно было чуть копнуть и достать мокрого песка – главного материала для творчества. Над песочницей широко раскинул крону могучий тополь, создавая комфортную тень для тружеников и спасая их от кратковременного дождика. По этой причине днем калитка в наш двор всегда пребывала в отворенном состояние для творческой публики, ваявшей куличи, кексы, торты с помощью формочек.

Порой слышался детский восторженный крик:

- Мама, смотри, какой у меня крендель испекся!

Мать, стоявшая недалече и обсуждавшая с себе подобными глобальные вселенские проблемы, в том числе, почем нынче на рынке красные раки, тут же подходила ближе к зодчим и совершенно искренне восхищалась очередным произведением искусства.

Песочница была оборудована несколькими бесхозными металлическими формочками и игрушками, поэтому скульпторы и пекари могли приходить сюда без личных орудий труда.

В этот день солнце еще двигалось к своей наивысшей точке на небосклоне, когда к песочнице подошла мама с дочуркой. Это были дачники из какого-то дома на нашей улице. Однажды мне довелось видеть их отца в морской форме с чем-то болтающимся возле левого бедра. Позже мне объяснили, что это кортик, который имеют право носить только морские офицеры.

Мать, похоже, спешила и протараторила:

- Светочка, ты уже взрослая, тебе три с половиной года, познакомься с мальчиком, вы поиграйте пока я в магазин и на рынок сбегаю.

Надо прямо сказать, и мать и дочь сияли очаровательными улыбками.

Однако у дочери улыбка привлекала радушием, непосредственностью и неким многообещающим лукавством. На нее невозможно было смотреть, не ответив ей улыбкой. Что-то непознаваемое, божественное, сакральное, бескорыстное изнутри струилось от Светиной улыбки.

Алюминиевая деформированная кружка,  привлекла внимание Светы, и она спросила:

- Это ты ее помял?

Я не знал отколь взялась в песочнице эта изначально приплюснутая кружка, но почему-то ответил:

-Да.

- Значит, то озолник, - она насмешливо улыбнулась.

- Тогда ты озолница, - парировал я тут же.

- Откуда ты знаешь? Меня так папа с мамой иногда называют.

Мы еще не научились выговаривать букву «р», но понимали друг друга.

- А я головастиков видела, - похвасталась она.

- У нас их полно, - сказал я, все восхищаясь ее ослепительной улыбкой.

- Где?

- В канаве вдоль улицы.

- Покажешь?

- Мне со двора без взрослых запрещают выходить, но тут рядом, пойдем-посмотрим.
– Мне тоже интересно было наблюдать, как пузатые черные головастики болтали длинными хвостиками.

Перейдя улицу, мы оказались на дощатом мостике к дому Степы Воротилова.
Несколько головастиков, то подныривали в темную непроглядную глубину, то выныривали оттуда, весело работая своими хвостиками. Они двигались не по прямой, а как-то хаотично, непредсказуемо.

- Сможем лм мы поймать хоть одного головастика? – спросила она.

- Здесь берега крутые, а канава глубокая и, если соскользнешь или оступишься, самое малое промокнешь с головы до пят да будешь грязная по уши, как свинтус безрогий. А, если утонешь, то домой лучше не приходи.

- Быть может, ты знаешь, где они еще водятся?

- Да, но это далеко.

- Дальше, чем идти до рынка?

- Пожалуй вдвое меньше.

- Так пойдем туда скорее и мы успеем до возвращения моей мамы из похода по магазинам!

- Мне вообще нельзя со двора уходить.

- Так я скажу, что это я тебя попросила. – Ее ослепляющая, беззащитная и бесшабашная улыбка сделала свое дело.

Мы прихватили из песочницы баночку из-под майонеза и почти вприпрыжку пошли по переулку вдоль забора нашего участка. Дальше продолжением переулка служила изгибающаяся улица Станционная, упиравшаяся в Разъезжую, по которой мы прошли влево метров сто и свернули вправо на улицу без названия и, пройдя метров тридцать, оказались на месте.

Здесь разлившаяся вода образовала большую лужу, посреди оной на плоту, отталкиваясь палкой ото дна плавал местный пацан без ботинок, так как по кораблю почти после каждого отталкивания перекатывались бушующие волны. Возможно, он видел себя заправским моряком, бороздившим просторы бескрайнего флибустьерского моря. Плот представлял собой оторванную от сарая дощатую дверь, скрепленную тремя досками в виде буквы «И», сверху зияла местами никелированная и облезлая металлическая ручка, с бокового торца виднелись поржавевшие петли. Еще два таких же капитана, снявши обувь, ждали своей очереди порассекать морские дали.

Мы стали разглядывать головастиков, снующих над пожухлой белесой травой на добротно прогретом солнечными лучами мелководье.

- Смотри, какой забавный, давай его поймаем, - предложила мне Света.

- Не трогайте! Это наши головастики! – гаркнул с плота мориман.

Его мнение подтвердили два будущих капитана.

Мне неприятным казалось, что я привел самую лучшую в мире девочку туда, где невозможно реализовать ее радужные мечты.

- Пойдем дальше, - сказал я.

Света безоговорочно пошла за мной. Когда мы отошли метров на двадцать по безымянной улице, я объяснил спутнице, что этих старших по возрасту ребят нам не упросить и не одолеть.

- И куда мы идем теперь?

- Я знаю еще одно место, оно называется первая речка. Вторая – это настоящая ручей, в которой плавают темненькие рыбки. Первая же – это противотанковый ров, и там тоже есть у берега малая глубина, прогреваемая солнцем и водятся головастики.

Наш путь продолжался еще метров двести, из которых последняя половина проходила по настоящему дремучему хвойному лесу с черничником.

- Здесь, наверное, водятся волки и медведи, - осторожно улыбаясь, произнесла Света.

- Это вряд ли, - ответил я, – здесь где-то водится хорек, который забирается в курятники и ворует кур. Еще я тут слышал кукушку, которая долго-долго куковала.
- А хорек этот большой?

- Он чуть побольше кошки, да и за курочками он повадился бегать ночами, так что не бойся, я с тобой.

Мы шли по лесной дороге, и я подумал: хорошо, что она не знает про рысь.

- В первой речке водятся еще и тритоны, я их никогда не видел, но, говорят, что они коричневые и бурые и в несколько раз в длиннее головастиков, - поделился я знаниями.

Наконец долгожданная первая речка предстала пред нами во всем своем великолепии. На валу противотанкового рва проглядывались окопы-ячейки, в месте дороги вал был срыт и образован переход на другую сторону.
Здесь действительно резвились потешные головастики.

Первоначально мы положили банку на бок в воду и ждали пока головастик в нее заплывет. Не дождались. Положили банку в иное место, потом еще в иное. Безрезультатно. Головастики плавали рядом, даже тыкались в банку, но внутрь ни одно животное не вплывало.

Тогда я попробовал ладошкой вместе с водой выплеснуть головастика на берег. После нескольких попыток нас настигла удача. И головастика с земли поместили в банку с водой, где он самозабвенно плавал, выделывая пируэты. Света радостно, восхищенно беззвучно и широко открытыми ангельскими глазами рассматривала загадочное и такое близкое существо.

Я возобновил охоту на головастиков, и вскоре наш трофей удвоился. Света с еще большим удовольствием смотрела на пленников и, сунув в банку пальчик, пыталась дотронуться до мягкого тельца иди хвостика.

- Нам достаточно двоих, - подумал я вслух.

Договорить я не успел, так как расчудесная Света обезоруживающей улыбкой перебила меня:

- Я тоже хочу сама поймать!

- Пожалуйста, становись сюда на более удобное место.

То ли она излишне торопилась, то ли рука ее не слушалась как надо, но кроме фонтана брызг ничего не получалось. Она замочила свои сандалики насквозь, и мне перепали ее брызги.

Я пытался давать ей советы, пытался отговорить ее от неплодотворного занятия, при этом ее охотничий азарт все более распалялся.

Наконец удача развернулась к ней лицом, и головастик оказался на суше.

Она сама своей рукой подняла его и поместила в баночку и стала смотреть за ним. И вначале знала: какой из головастиков пойман ею самой. Затем спуталась, но все равно восхищенно и самоутверждающе улыбалась, глядя на банку и снизу и сверху и с боку.

Вот она осторожно поставила банку на грунт, сделала шаг ко мне, обняла меня мокрыми ручками и поцеловала, будто я был ее мамой или папой.

С одной стороны, я и не мечтал о такой высокой награде, с другой я начал осознавать, что мы очень и очень долго предавались распрекрасному и радостному занятию, что может повлечь за собой санкции.

Поначалу обратный путь проходил на малой скорости, поскольку из банки при ходьбе расплескивалась вода. Я предложил отлить их банки половину воды для убыстрения хода, Света не соглашалась. Все же я переубедил ее, пообещав, что мы добавим воды из канавы на нашей улице.

Движение двух охотников за живностью ускорилась и вскоре мы вышли на морской берег, с которого нас прогнали. Трое капитанов уже куда-то скрылись. Новый капитан на прежнем плоту осваивал искусство кораблевождения. Он вдохновенно упирался шестом-палкой о землю и смотрел напряженно в священные воды своего первого в жизни моря. Вроде бы он, увлеченный миропознанием, нас и не заметил.

Когда мы подошли с победоносным видом к калитке нашего дома из нее навстречу вышли родители Светы.

- Ты где озорница болталась? – грозно налетела на дочурку мать, - мы здесь все дома, сараи, все дворы обежали, и никто вас не видел.

- Мы ловили головастиков, - чуть виновато, но все равно широко улыбаясь ответила моя напарница.

Мать Светы только брезгливо ахнула и судорожно передернула плечами, в ее глазах восторг явно отсутствовал. Отец же спокойным серьезным голосом спросил, кивая головой на банку, удерживаемую мною обоими руками:

- Чем ты озорница собираешься их кормить?

Света ответила пожатием плеч и влюбленным взглядом, на что отец сказал:

- Пойдем сейчас пообедаем, затем ты насмотришься вдоволь на своих головастиков, а ближе к вечеру выпустим их на волю в канаву, где они сами найдут себе провизию.

В общем-то все так и произошло, если не считать головомойки, какую устроила мне моя мать. Поначалу она не поверила, что мы ходили одни без взрослых на первую речку. А когда поняла это, то с еще большей, с утроенной энергией отчитывала меня за происшедшее.

Вечером головастиков с водой из банки выплеснули в канаву с моста Степы Воротилова, они вначале поплавали ближе к поверхности, а затем один за другим, помахав на прощание хвостиками, скрылись от наших глаз в своей естественной среде обитания. Отец Светы пояснил:

- Они пошли ужинать, и нам тоже пора.

Больше я со Светой не разговаривал. Узнав от дочери о второй речке, мать по-настоящему испугалась, что я поведу Свету туда за рыбками. Теперь мать не отпускала ее ни на шаг от себя, даже на рынок обе красавицы принялись ходить на пару. И мне доводилось видеть обладательницу завораживающей бесподобной улыбки лишь издалека.

Позже соседки подтрунивали над моей матерью:

- Твой-то малой жених подрос, уже девчонок по лесам водит.





Кирилл Андреевич


Напротив жилища Марии Анисимовны стоял некогда окрашенный светло-салатной краской большой дом, где жило несколько семей.
Мне вспомнился Кенигсберг, в котором стояли под черепицей двухэтажные дома. Прежде каждый такой дом принадлежавшие одной немецкой семье, а при советской власти в 1990-м году на втором этаже жили несколько семей. То же самое – и на первом этаже трофейного дома.

Вот и в нашем городе в этом доме размещалось несколько семей. В одной из коммунальных квартирок жил Кирилл Андреевич.

Примечательность его состояла в том, что он являлся владельцем автомобиля «Победа», что считалось супер роскошью и редкостью. На нашей улице он был единственным автовладельцем.

На соседней улице фронтовик постоянно ремонтировал свой трофейный лимузин черного цвета. Больше в округе частных автомобилей не упомню.

Кирилл Андреевич также много уделял внимания своему сокровищу, которое он по слухам выменял за трофейную автомашину. Техобслуживание, уход и мелкий ремонт его любимого детища занимали массу времени.

Случилось так, что именно Кирилл Андреевич из окна своей квартиры с одного патрона подстрелил хорька ворюгу. – Потерпевшие от хорька попросили тех, у кого имелись собаки, отвязывать их на ночь, из-за чего проголодавшийся по курятине хорек пошел на разбой среди бела дня. Сосед услышал кудахтанье курицы, какую хорек тащил живьем, снял со стены двустволку и покончил со злым диким хищником. Все, у кого были куры сговорились и принесли соседу по десятку свежих яиц. Холодильников тогда не было не у кого, и Кирилл Андреевич раздал честно заработанные эти яички тем, у кого не имелось курятника.

Как-то раз, когда сосед лежал под своей бежевой «Победой», я оказался рядом и, сидя на корточках, разглядывая его манипуляции, спросил:

- Килилл Андлеевич, а почему едет машина?

Когда он вылез из-под своей ласточки, сказал следующее:

- Если я начну объяснять, у тебя появится еще множество вопросов, поэтому объяснение продлится очень долго. Вот, будешь хорошо учиться в школе, там ты все и узнаешь. А для начала тебе надо научиться выговаривать букву «р». Если научишься правильно говорить фразу «На горе Арарат растет крупный виноград», получишь от меня презент - шоколадку.

На таком условие мы и расстались. Конечно, хотелось и научиться правильно выговаривать букву «р», и получить шоколадку, но мне в тот час все это казалось несбыточными фантазиями.

И прежде мне пеняли на картавость. Дома первоначально предполагали, что ненормальность пройдем сама собой со временем, но оказалось дело в действительности запушенным, а в округе мало кто вообще слыхивал о существовании врачей, называемых логопедами.

Знакомые и родственники принялись учить: чтобы выговаривать букву «р», надо научиться рычать, как трактор. Однако, вместо рычания «р-р-р-р-р», рот мой произносил «у-у-у». Ничего не получалось. Доходило до слез.

Однажды у меня, не знаю как, получилось рычание. Потом опять пошла старая песня. До слез было обидно, что успех улетучился.

И все же через слезы, обиды и терпение желанная буква стало иногда произноситься, затем чаще, и, наконец, я смог произнести заветное заклинание без запинки соседу, который в тот же день одарил меня обещанным презентом.

Вечером за чаепитием мы вей семьей разобрались с этим первым в моей жизни призом, и я узнал горький вкус шоколада.