Зазеркалье

         - Я жду с минуты на минуту гонца. Взгляни на дорогу, кого ты там видишь?
         - Никого.
         - Мне бы такое зрение — увидеть никого, да ещё на таком расстоянии.   
                Льюис Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»
 
         Большинство людей счастливы ровно настолько, насколько они к этому приспособлены.
                Авраам Линкольн
               
         Постарайся получить то, что любишь,иначе придётся полюбить то, что получишь.
                Бернард Шоу


Уже два месяца, как Влад был определён в детский дом. Два месяца, как трагически погибли его родители. Погибли нелепо, если можно вообще принять и оправдать смерть в том или ином её виде…
Они возвращались с юбилея друга семьи, живущего в часе езды от их города.
Поехали в ночь, отказавшись от предложения переночевать, ведь дома оставался их единственный тринадцатилетний сын. На подъезде к пригороду с примыкающей лесной дороги на трассу неожиданно выехал гружёный лесовоз. Как выяснилось позже, его водитель вёз лес с нелегальной делянки, ехал с выключенными фарами. Отец не смог предотвратить роковое столкновение...

Утром Влад не обнаружил родителей дома. Позвонил им - без ответа. «Наверное, заночевали у друзей и не заезжая домой отправились на работу» - подумал он тогда.
После учёбы, днём, к нему домой пришли сослуживцы отца и матери. После
неуместных, сбивчивых вопросов о школе, увлечениях Влада и жизни вообще рассказали о случившемся. Далее для него всё было как в тумане, страшном затянувшемся сне.
Но сон не проходил. Звонили знакомые, выражали соболезнования, предлагали помощь. Пришли классный руководитель и несколько одноклассников. Расселись в гостиной. Друзья молча смотрели в пол, изредка украдкой виновато поглядывая на Влада. Учительница что-то говорила, объясняла ему. Когда же он окончательно осознал, что всё произошедшее с родителями наяву, его прорвало – долго и громко рыдал,
по-детски уткнувшись в её грудь. 

Квартира, ещё совсем недавно наполненная любовью, смехом и музыкой, вдруг стала холодной и мрачной. Оставшись один, Влад вслушивался в тяжёлую гнетущую тишину, вспоминая родные голоса, вслушивался до головокружения, всё ещё надеясь на чудо. Но чуда не случилось…

Потом были похороны. Чёрные платки. Скорбные лица. Горсть земли. Поминки с пирогами, водкой и речами. Слова утешения. Какую-то чушь несла откуда-то появившаяся психолог – толстая полная тётка с потными руками. Далее плохо соображающего Влада привезли домой. Друзья родителей заверили, что не забудут его, будут помогать. События последних дней крутились в памяти Влада как затёртый чёрно-белый фильм. Со-вершенно измотанный, он уснул за кухонным столом...
ххх
Других родственников у Влада не было, и это круто повернуло его жизнь. Через несколько дней после похорон его пригласили к директору гимназии, где учился. Прибывшие на встречу с ним работники управления образования и собеса объясняли, что так как он не имеет родных, ему будет определён опекун в лице государства и до достижения восемнадцатилетия его должны определить в детский дом. 
«Таков закон, и ничего против этого сделать, нельзя. К сожалению...»
Детский дом встретил Влада с интересом. Как-никак новенький, причём из семьи, до последнего времени благополучной. Большинство воспитанников были из семей
алкоголиков. Чьи-то родители отбывали сроки наказания «в местах не столь отдаленных». Были и так называемые отказники, которых матери оставили в родильном доме, и первой их семьёй был Дом ребёнка. Эти держались обособленно, своей стайкой. Как никто другой, они знали и чтили неписаные законы и устои детского дома, а зачастую, были их авторами. Их побаивались даже те, кого определили сюда из «блатных» или «пьяных» семей. Но всех объединяло одно – проживать в детдоме до своего совершеннолетия. Зависть к   счастливчикам, попавшим в приёмные семьи, обида, злость и надежда жили в тесном соседстве в их ранимых детских душах…
 
Первым делом Влада привели в душ. Серый потрескавшийся кафель стен и крашенный бетонный пол источали прохладу и сырость.
- Я же из дома, чистый… - пытался он избежать процедуру помывки.
«А вот вам освежиться не помешало бы» - подумал Влад о сопровождающем его заведующем хозяйством детдома.
- Положено! – прервал его завхоз, представившийся как Иван Иванович, низкорослый полный мужчина пятого десятка лет со свисающим пивным животом над брючным ремнём, поддерживающим мятые брюки, с бегающими глазками и блестящей залысиной, давно отвоевавшей себе место на его некогда кудрявой голове. – Дома командуй! А тут, что сказали, выполняй! Мамок–нянек тут не;ту, старые закончились – новых не завезли! 

После помывки хозяйственным мылом Владу выдали новую одежду. «Мышь серая» - его отражение в зеркале было печальным и угнетающим: фирменное поло, любимые голубые «Левиса» остались в счастливом прошлом, где-то в далёком волшебном зазеркалье…
Заходя в медицинский пункт, завхозяйством и Влад чуть не были сбиты с ног
выбегающим оттуда мальчуганом: семи-восьми лет, курносым конопатым крепышом с оттопыренными ушами. За время, которое потребовалось Ивану Ивановичу, чтобы произнести короткое «Ой!», малый успел показать язык Владу, скорчить рожу завхозу и увернуться от его подзатыльника.   
- Шалопай! Почему не на уроке?!
Завхоз попытался поймать мальчишку, но тот уже проскочил мимо него и вприпрыжку бежал по коридору.
- А у меня освобождение! – не оборачиваясь прокричал счастливый «шалопай».
- Надул Айболита и рад до ушей, волчонок. А лет через пять волком станет, если раньше другие не съедят… 
 
Медицинским пунктом ведала Елена Прокопьевна, пожилая женщина, чрезвычайно высокая и оттого сутулая, в мешковатом белом халате, со съехавшими на кончик носа очками. Она смотрела поверх них добрыми участливыми глазами, смешно вытянув
голову вперёд. 
«Действительно, Айболит» - подумал Влад, улыбнувшись про себя.
Добротой и рассеянностью Елены Прокопьевны нередко пользовались желающие «соскочить» с уроков: приходили в медпункт с видом великомученика и жаловались, кто во что горазд. Врач ставила «болящему» градусник, сама же в это время занималась пере-бором лекарств или писала какие-то отчёты. Этого хватало прохвосту, чтобы незаметно натереть градусник до нужной температуры. Делать это надо было с умом, так как от чрезмерного трения ртутный столбик мог остановиться и на сорока градусах. Знала она об этих ухищрениях? Скорее всего да, но никогда никого не выводила на чистую воду, за что была в почёте у детдомовцев.

- Здравствуйте, молодой человек! – картавя, нараспев приветствовала врач
новичка. Предложив Владу присесть, некоторое время молча смотрела ему в глаза. Тяжело вздохнула.
- Жалобы есть?
- Есть, - неожиданно для себя ответил Влад.
- На что?
- На жизнь.
Закончив осмотр, Елена Прокопьевна сочувственно посмотрела на Влада, приобняла за плечи:
- Ну, держись, внучок! Ведь ты у нас умница...   
- Так, пошло-поехало! Хватит тут ясли разводить - у меня дел невпроворот! А нам ещё к директрисе идти! - занервничал присутствующий в кабинете динамичный завхоз, указывая Владу на выход.
 
«Ещё один без вины виноватый… - выдохнула в закрывшуюся дверь Елена Прокопьевна, вынимая из кармана халата пачку валидола. - И так они здесь все подранки, а надо ещё больнее сделать: заберут в семью, а через неделю-другую возвращают, как товар в магазин! Опять девчушку вернули, второклассницу, мол - не слушается. Так подбери ключи к ребёнку, пойми его, полюби! Эх, люди, люди!»   
ххх
Директора детского дома Анну Матвеевну и педагогический состав, и воспитанники меж собой называли Аннушкой. Начала она здесь учительницей математики, работала завучем и уже пятнадцать лет бессменно возглавляет детдом. Ей неоднократно
предлагали повышение по работе, но она всегда находила предлог для отказа. Муж погиб в Афганистане. Детей у них не было, и через год после гибели мужа Анна Матвеевна удочерила девочку из своего детдома. Когда дочь окончила институт, хотела удочерить ещё одну девочку, но не рискнула - подводило здоровье. Замуж больше не вышла, хотя как у женщины видной и при положении в женихах недостатка не было.
 
- Здравствуй, Влад! – поставленным голосом поздоровалась Анна Матвеевна, выйдя из-за письменного стола навстречу новичку. Протянула руку, усадила рядом на потёртый кожаный диван.
Влад уловил поразительную её схожесть со своей бабушкой по линии отца: статная, с красивым умным лицом, с зачёсанными назад чёрными с щедрой проседью волосами, открывающими правильный высокий лоб, в строгом костюме с крупными бусами и брошью.
- Кто я и как меня зовут, наверное, уже знаешь?
- Да, Анна Матвеевна.
- И я знаю, что случилось и почему ты здесь. Искренне тебе сочувствую. Но жизнь продолжается, надо жить! И стать таким, каким хотели видеть тебя твои родители! Несколько лет наш дом будет и твоим домом. Ничего тут не поделаешь… Ты должен хорошо окончить школу, поступить в институт. В тебя много вложено, ты много знаешь, немало видел. Уверена, ребята потянутся к тебе. Они тут все разные, с трудными судьбами, и жизнь, пока, не баловала их. Не могу выписать тебе рецепт, как подружиться с ними. Скажу одно: выскочек здесь не любят, но и тихоней быть не следует. Дверь моего кабинета открыта для всех. Будет нужно, заходи, посоветуемся, - директор по-дружески приобняла Влада, и, как показалось ему, поцеловала в темечко – нежно, по-матерински.
ххх
Представила Влада ребятам «воспитка», она же преподаватель английского языка Инга Юрьевна: девушка с сухощавой фигурой, бледным лицом и унылыми глазами.
«Отбарабанив» в детдоме пять лет по распределению после окончания педагогического института, она с нетерпением считала последние дни своего нахождения здесь.
- Влад Раневский – ваш новый товарищ. Я вам о нём уже рассказывала.
- А нам барчуки не товарищи! – парировал прыщавый переросток с глубоким шрамом на щеке, второгодник по прозвищу Корж.
- А кое-кто мог бы и помолчать, - резко, с открытой неприязнью ответила ему
«англичанка».
- И как это будет по англиски? – откровенно заедался Корж, сидя на своей
незаправленной кровати и полируя об одеяло самодельный рандолевый перстень.
- Шат ап, Коржавин, шат ап! И когда же это всё закончится?!
Показав Владу его койку и тумбочку, учительница рассталась с ним: «Располагайся, осмотрись и отдохни».

- Ну, ты кто таков, Иван Петров? Засветись! - недружелюбно выкрикнул кто-то из ребят.
Несколько человек подошли к койке Влада, вызывающе развалились на ней. Кто-то оставил свои дела и наблюдали за происходящим. Кто-то принял отсутствующий вид, искоса оценивающе поглядывал на новенького.
Раневский поведал свою историю.
- Дайте ему платочек сопельки утереть! Маменькин сыночек! Барчук недорезанный! - продолжал заедаться второгодник.
- Меня спросили, я ответил. - как можно спокойнее сказал Влад. – А барчуком
никогда не был – сам свои ботинки мою.
- Посмотрите, какие мы борзенькие! – к Владу деланной «блатной» походкой, вразвалочку и сутулясь, подошёл щуплый парень со скуластым, неестественно коричневым лицом. Запах табака опережал его на несколько шагов. Это был «шестёрка» Коржавина по прозвищу Мансур. - А что это у нас тут блестит?
Задира потянулся к нательному крестику Влада. Это был небольшой мальтийский крест, купленный ему родителями при посещении Валетты.
- Хорошенький! Шейку не трёт? – паясничал Мансур. – Поносил, дай другим
поносить!

То, что произошло дальше, привело всех в шок. Влад перехватил костлявую, в многочисленных татуировках руку наглеца и завернул за его спину. Замахнулся для удара по шее, но остановился. Толкнув Мансура на соседнюю койку, спрятал крест под рубашку.
- Ещё пожалеешь, - выдавил из себя скандалист и побитой собакой поплёлся к своей койке, держась за плечо.
- Ну, паря, ты попал, - вторил своему дружку Корж.
ххх
Соседом Влада по койке был славный на вид паренёк.
- Здорово ты его отчебучил! Сергей, можно просто Серый, - повернувшись к Владу, прошептал сосед. Искорка восторга вспыхнула в его глазах, в темноте угадывалась приятная улыбка мальчишки. - Хороший приёмчик!
- Отец научил.
- Понятно, - искорка в глазах Серого тотчас исчезла. – А меня некому было учить…
Своих родителей он не знал совсем: мать отказалась от него в роддоме. Так что свою самостоятельную жизнь он начал ещё с Дома ребёнка. Но не зачерствел душой, не обозлился на мир за свою судьбу.
- Извини, - сориентировался Влад.
- Ладно, проехали… Что хочу тебе сказать, по-соседски. У нас тут, как на зоне: «Не верь, не бойся, не проси». Это когда комиссии разные и спонсоры понаедут мы скромные да пушистые. А по жизни - кодла! Хотя, по жизни, каждый за себя. Сколько ублюдков, которые жить нормально мешают, перевели отсюда в спецшколы, так новые приходят или свои подрастают, как грибы. Главное здесь – выжить! Залечь на дно и не выступать - себе дороже! Было дело, хотел я Коржавина поприжать. Это сейчас он Корж, поднялся, зашустрил, дружками-блататой обзавёлся, а по малолетству на Коржика отзывался, гадё-ныш. Перед старшими шестерил, лебезил перед преподами, хвостом вилял, как дворняжка последняя. Дрался я с ним пару раз, но не поддержали меня пацаны, наложили в штаны, у него ведь и в городе бандюги знакомые есть…   
И ещё: стукачей и любимчиков пацаны наказывают. Ладно, если тёмную сделают или в душе ошпарят, а так можно и в тумбочке из окна вылететь, а то и девочкой стать...

Сергей посмотрел по сторонам, придвинулся ближе к Владу.
- Но как бы оно не было, - Серый продолжал своё наставление, - есть у нас общий враг – преподы с воспитателями. Мстят им за «всё хорошее» - больше-то некому. Глупость, конечно же. Вот недавно выдали нам новые рубашки, так Корж с дружками тут же их пастой для шариковых ручек вымарали. Мол, новые дадут, государство богатое! Ну и преподы, конечно, в долгу не остаются. Ненавидят нас. Отыгрываются, кто как может. Понятно, что мы не сахар, но и среди них сволочей хватает, узнаешь ещё. В общем, так и существуем: стая на стаю. Но мы-то надеждою живём, что выскачем отсюда, как срок придёт, а они – чёрт его знает. Очереди на работу сюда не наблюдается. Аннушка с ног сбивается. Вот она - человек! Правда, и преподы есть нормальные, но мало таких... А ты молодец! Только учти, что сегодняшний базар так просто для тебя не пройдёт. Сегодня ночью точно не спи, жди гостей: тёмную тебе делать будут. Или велосипед.   
- Велосипед? А это что такое?
- Это когда тебе спящему спички между пальцев вставят и подожгут. Вот и будешь крутить педали – мало не покажется!
- Понял, спасибо тебе, Серёж, за разговор этот, - и Влад крепко пожал руку своему новому другу. 
ххх
Влад настроился на бессонную ночь. Он понимал, что рано или поздно столкновение должно состояться.
«Ну и ладно, пусть всё решиться сегодня. Будь, что будет…»   
Чтобы не заснуть, начал осматривать спальню. Над входом висел видавший виды портрет Макаренко. На противоположной стене светились электронные часы. На
подоконниках стояла засохшая герань. В углу на тумбочке пылилась старенькая магнитола. Пацаны спали спокойным сном: проблемы Влада их не касались.
«Как мыши, каждый в своей норке. Спят, пока кошка не сцапала».
Взгляд остановился на трюмо, стоявшее через проход напротив его кровати. В
потемневшем от времени зеркале с трудом разглядел себя. Размытое мутное отражение глядело на него откуда-то издалека, словно из прошлой жизни: «Ну что, брат, держись! Надо держаться!»

Влад смотрел в своё отражение. Вспомнился дом, мама и папа. Вот они все вместе на даче. Солнце, тепло. Клубника с молоком. Бадминтон. Разгадывают кроссворд. Вот едут куда-то на своей «ласточке», серебристом Ауди. Играет любимая Абба...
Вдруг наперерез им выезжает лесовоз. Отец топит педаль тормоза в пол. Левой
рукой пытается вывернуть руль, чтобы столкновение было боковым и пришлось на его сторону, правой обхватил дремлющую маму, чтобы прижать к себе, уберечь от удара…

Влад открыл глаза, не понимая, где грань между сном и действительностью. В
последние дни ему часто снилось это, и он просыпался, лихорадочно давя и давя мнимую педаль тормоза. Часы показывали 3.30.
В четыре в углу Коржавина началось какое-то действие - три человека украдкой двинулись в его сторону. «Как фашисты в сорок первом» - с усмешкой подумал Влад.
Как только Корж, а он был первым, приблизился к Раневскому, тот вскочил с
кровати. В руке Влада сталью блеснули ножницы. 
- Ну, кто первый?
Расстояние между ним и главным смутьяном было не больше двух шагов.
- Ну? – переспросил Влад, чуть выставив вперёд ножницы.
- Ты... Ты это… Брось… Брось это, - заикаясь пролепетал Корж: он был в самом
невыгодном положении и даже в темноте можно было увидеть, как он побледнел. - Всё-всё, проехали!
Коржавин попятился, спиной расталкивал уткнувшихся в него прислужников. Придя в себя, непрошенные ночные гости чуть не бегом ретировались в свой угол.
- Мы тебя достанем ещё! – попытался восстановить своё реноме главарь, добравшись до койки.
Так беспокойно прошли первые сутки Влада в его новом негаданном пристанище.
ххх
В общем, детский дом принял Влада благодушно. Он сразу понравился преподавателям за свои способности. Заговорили о нём и пацаны. Весть о ночных событиях, как бы того не хотел Корж, разнеслась среди них. Влад показал себя как личность, и к этому важному для них аргументу добавились его открытость и доброжелательность. Особо расположил он ребят своей эрудицией. Родительское воспитание и обучение в «продви-нутой» гимназии также выдвигали его на первый план. Выскочкой не был: предупреждение Сергея и интуиция подсказали ему линию поведения среди этих ребят.
 
В свободное время, а порой и после отбоя, мальчишки часто собиралась вокруг Влада, чтобы послушать его. А послушать было что. Занимательные рассказы о мушкетерах, капитане Бладе и капитане Немо с его Наутилусом, Шерлоке Холмсе и затерянном мире Конан Дойла пацаны слушали, затаив дыхание. Особо понравился им рассказ о Республике Шкид с её Мамочкой и Купой Купычем.
Рост авторитета новичка злило Коржавина. К тому же, зачастую, в кругу слушателей были и его дружки. Озлобленный, проходя мимо собравшихся, он больно толкал
кого-нибудь или отпускал пошлость. «Король» не мог допустить такой рокировки...
- Резко встал и побежал мне за водой! - чтобы как-то обозначить себя кричал он из своего угла кому-нибудь из слушателей Влада.
 
Однажды в ходе очередной такого «факультатива» Корж приказал одному из ребят прикурить ему сигарету (нарекания от воспитателей за его курение были бесполезными). Приказание относилось к пареньку по прозвищу Пластырь. Его белёсые ресницы и брови сливались с бледным лицом и казалось, что их не было вовсе.
– Сам прикуришь. Ручки что ли отсохли? – негромко, но с явным недовольством отреагировал тот.
- Чо ты проквакал? Ну-ка, полетел ко мне пулей, урод! 
Окрик не подействовал. Корж соскочил с кровати и в одну секунду уже был у
притихших ребят. Одной рукой схватил непокорного за майку, другой замахнулся для удара, но Влад перехватил её. Неприятели смотрели друг на друга в упор, готовые к схватке. Сутулый, с волчьим исподлобья взглядом, перекошенным от злобы серым лицом Коржавин и спортивного вида, внешне сохранивший спокойствие, не спасовавший перед хулиганом Раневский. Неожиданно для всех, Корж отвёл глаза. Выругавшись, рванул майку на груди Пластыря:
- Всё, конец тебе, барчук! Достал ты меня всерьёз! - и сплюнув Владу под ноги, побрёл в свой угол. 
ххх
В детдоме все имели свои прозвища. Погоняло, как это называлось здесь. Влад ровно отнёсся к своему прозвищу Барчук, тем более что это исходило только от Коржа и его прихлебателей. Другие ребята называли Влада по имени, он видел в этом проявление уважения к себе, ценил это. 
Барчуком Влад себя не считал, хотя в его венах действительно текла «голубая» дворянская кровь. Будучи единственным ребёнком в семье и живя в достатке, не был избалован родителями, - няни и прислуги в доме не имелось, - помогал им во всём. Он знал о своей непростой родословной. Корни её уходили аж в Запорожскую Сечь. В семье хранили притчу, что их прапрадед, лихой казак, в Екатеринославле остановил шестёрку лошадей с каретой самой императрицы Екатерины II, когда те понесли, испугавшись приветствующей её толпы. За это Екатерина лично вручила ему золотой червонец. Деньги по тем временам большие. Казак обзавёлся мельницей, а его наследники, впоследствии, хутором и большим каменным домом. Был и дворянский титул, и один из первых в городе автомобиль Мерседес-Бенц...
 
Трагедия постигла семью в гражданскую войну. Главы семейства уже не было в живых, а пять старших сыновей служили под командованием генерала Деникина. Отступая от Красной Армии и покинув Россию, двое умерли от ранений, трое добрались до Парижа. В разрушенной стране остались их мать и младший брат - гимназист.
В конце двадцатых годов к матери (прабабушке Влада, Надежде Степановне) прибыл незнакомец с письмом от сыновей. Все они как-то устроились на чужбине. На первых порах, хорошо зная французский язык и разбираясь в авто, работали таксистами.
Родословная, офицерские погоны (старший из братьев был полковником), награды здесь были не в счёт, а более они ничего не имели... Сыновья писали, что готовы организовать вызов матери и брата через польское посольство (дипломатических отношений между Францией и Россией в то время ещё не было). При этом просили немедленного ответа с подателем письма...

Тяжёлым был разговор Надежды Степановны с младшим сыном Николаем, который наотрез отказался от переезда. Трудным и горестным было её решение остаться, зная наперёд, что никогда не увидит своих сыновей. Но она приняла его во имя одного, которого не могла оставить в разгульной голодной стране. Этим решением Надежда Степановна и Николай обрекли себя на многочисленные трудности и нужду. Мать умерла в далёком уральском городе, куда забросила их судьба, с заветной, так и несбывшейся мечтой увидеть «французских» сыновей. А ещё в полный рот откусить простого чёрного хлеба... Потрепала судьба и Николая: в 37-м году ему «припаяли» срок за сокрытие своего дворянского происхождения от товарищей по комсомолу... 
Также Влад знал от родителей, что его деду (тому самому младшему сыну Николаю) передали ещё одну весточку из Франции от его братьев. Короткую, страшную: «Когда мы вернёмся в Россию, повесим тебя на первом телеграфном столбе!» Братья не
простили его за отказ от переезда и смерть матери...

Будучи в Париже, отец Влада предпринял попытку разыскать французскую родню. Просмотрел похоронные книги на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, был
принят в редакции газеты «Русские ведомости», посетил службу в русском соборе святого Александра Невского. Всё было тщетно, и тема поиска в их семье больше не поднималась. Принадлежность к дворянству не будоражила сознание. Не было ни озлобления, ни высокомерия. Ни у отца, ни у Влада.
ххх
Влад постепенно вливался в детдомовскую жизнь. Учёба давалась ему легко:
сказывался немалый багаж знаний. Сложнее было в быту, когда десятки глаз постоянно наблюдают за тобой: кто ты, как человек, чего стоишь?
Как-то друзья родителей принесли Владу фрукты и сладости. Раньше к ним он был совершенно равнодушен - дома этого всегда было в достатке. Здесь же всё изменилось. В детдоме у него появилась катастрофическая потребность в сладком, и он часто вспоминал о ещё недавних своих домашних возможностях. Не дождавшись окончания встречи, Влад принялся уплетать сладости. Съев несколько конфет и выпив банку сгущённого молока, ему стало стыдно за себя:
- Остальное отнесу ребятам, - пояснил он своим гостям.
В спальном помещении счастливчика встретила мёртвая тишина: затаив дыхание, ребята смотрели на большой пакет в его руках.
- Парни, это на всех, угощайтесь!

Все бросились к пакету, без церемоний расталкивая конкурентов.
- Да здесь на всех хватит! Передавите друг друга, а мне отвечать за эту ходынку!
- Стоп, пацаны! – вдруг громко скомандовал Серый. - А ты себе-то что-то оставил?
- Точняк, возьми хоть пару сгущёнок, так положено, - словно оправдываясь,
предложили Владу остальные. На том и порешили.
- Нормальный чувак, не скрыл дачку, - подытожил кто-то из довольных ребят.
Проснувшись утром, Влад не обнаружил в своей тумбочке оставленных двух банок сгущённого молока.
- А у меня сгущёнку спёрли! – как бы между прочим, но нарочито громко поведал Раневский. – В следующий раз съем всё сам, подавлюсь, но сожру! Обидно, досадно, да ладно! Будем считать, что я этой крысе милостыню бросил. И чтобы у неё задница слиплась!
Дружный одобрительный смех взорвал тишину спальной, и все не преминули украдкой или прямо посмотреть в угол Коржавина.
- Нормальный пацан! - окончательно подытожил коллектив...
ххх
Крепчающий норд-ост проверял на прочность упругие паруса «Арабеллы». Её гордые блестящие мачты, натужно скрепя, сопротивлялись разгульному ветру. Чёрные
тяжёлые волны захлёстывали за фальшборт фрегата, оставляя на палубе толстый слой бурлящей пены. Склянки пробили восемь раз. На капитанском мостике стояли трое: капитан Блад, Великий магистр Мальтийского ордена Жан Паризо де ла Валетт и Влад, облачённый в доспехи рыцаря ордена.
- Пора начинать, сэр! – Блад с трудом перекрикивал завывающий ветер. - Шторм крепчает. Наше решение остаётся в силе?   
- Да, капитан, - прокричал Великий магистр, едва удерживая свою бархатную шляпу.
Оба повернулись в сторону Влада.
- Да, господа!
- Тогда приступим, - капитан взмахнул платком.

Барабанный бой утонул в вое звереющей стихии. Госпитальеры взяли во фронт. Из трюма подняли испуганного Коржавина и повели к мостику. Он был жалок, ноги его подкашивались, и, если бы не усилия охраняющих его рыцарей, наверняка, упал бы без чувств. 
- Встань, ничтожество! – приказал Великий магистр, брезгливо глядя на Коржавина. - Капитан, огласите приговор!      
- Приговор. За мерзость и бесчестие, подлость к своим товарищам воспитанник детского дома Коржавин Алексей приговаривается к ссылке на необитаемый остров! - торжественно огласил Блад, не преминув добавить от себя - И быть тебе там, крыса, долгие годы в назидание другим подонкам. Приступайте, синьоры!
 
Зачастила дробь барабанов. Изгибаясь, как червь, приговорённый упирался ногами в палубу, но дюжие госпитальеры легко приподняли его и понесли к готовой к спуску на воду шлюпке.
- Ааа! – завопил Корж. - Пощадите! Я больше не буду! Влад! 
   
В этот момент на мостике, словно из ниоткуда, появилась очаровательная дама. Влад сразу узнал в ней стюардессу с самолёта, на котором с родителями летал на Мальту.
«Откуда Она здесь?» – удивление, восторг и волнение разом охватили его.
Красивая, с идеальной фигурой женщина и тогда, в самолёте, вызвала к себе
интерес не только одного Влада, стала центром внимания мужской части пассажиров и предметом ревности для их жён.
 
Роскошные, каскадом спадающие на плечи волосы, выразительные глаза, чувственные губы, расстёгнутая «лишняя» пуговка на белой полупрозрачной блузке, позволяющая предугадать содержимое её тугого лифа, стали незапланированным бонусом к обслуживанию. Когда Она проходила по ряду, мужчины съедали её глазами. Бортпроводница чувствовала свою магию, мило улыбалась, и было видно, что ей приятно мужское внимание.
Стюардесса по-мужски взволновала Влада. Он тайком наблюдал за ней, смущаясь, отводил глаза, когда их взгляды пересекались. Женщина приняла его юношескую игру.  Несколько раз улыбнулась ему и, как показалось Владу, украдкой подморгнула, что окончательно ввело его в замешательство. Влад сидел на крайнем к ряду кресле, и Она, проходя мимо, специально или нет, задевала его своим тугим бедром, обтянутым форменной юбкой. Задремав, он уже думал только о ней, с откровенным желанием завладеть очаровательной незнакомкой. Влад, в определённом понимании, был ещё мальчиком. Его сексуальный опыт ограничивался робкими неумелыми поцелуями с одноклассницами при игре в бутылочку, поэтому его мечтания не выходили за пределы раздеваний и абстрактных ласк.

И вот Она здесь, на капитанском мостике, в чреве беспощадной морской бури, среди красивых благородных людей!
- Пойдём со мной, пойдём, - Она взяла Влада за руку и повела с мостика,
прикрываясь плащом от хлёсткого солёного ветра.
В полутёмной каюте лениво горел фитиль фонаря. Пахло воском и свежим лаком. Словно по чему-то велению качка вдруг прекратилась. Женщина сбросила намокший   плащ и недвусмысленно прижалась к обескураженному подростку, жадно поцеловала в губы. Резко запрокинув голову и изящно распустив волосы, продолжила свой «белый» поцелуй. Горячее трепещущее тело обожгло Влада...      
- Возьми меня. Целуй меня. Делай со мной всё, что захочешь, мой юный рыцарь...
 
Шёпот искусительницы, её откровенное желание близости, расплющенные между ними упругие груди, первые прикосновения к женским бёдрам и ягодицам закружили Владу голову. Закрыв глаза, он утонул в обворожительно пахнущих волнах волос, вбирал аромат желанной женщины, всё смелее и откровеннее ласкал отданное ему таинственное тело…   
Влад не предполагал, что это произойдёт с ним так быстро. Он бил пахом в живот своей обворожительнице, потеряв разум и наслаждаясь этим… 
- Ничего-ничего. Всё хорошо, мой мальчик, - прошептала Она. - Так случается в первый раз...
ххх
Влад проснулся. Присев в кровати, огляделся, с недоумением и досадой обнаружив безмятежно спавших пацанов: буря, великий магистр, приговор, каюта – всё это осталось в волшебном несбыточном сне. И Она…
Сладкая нега не отпускала. Взяв полотенце, Влад прошёл в умывальную комнату. Колкий озноб, со сна, пробежал по мускулистому загорелому телу Влада. Освежившись, он уже собирался уходить, как вошёл Пластырь.
- Что, ночной заплыв? – с усмешкой кивком указал он на мокрое пятно на трусах Влада.
- Да, был грех…
- Да какой это грех! Ты, наверное, и девочек ещё не знал? – Пластырь закончил своё дело по-маленькому.
- В общем-то, нет. Так, с одноклассниками пару раз играли в бутылочку. 
- Ну, это не то! А я это дело рано узнал. Сеструхе спасибо. Предки бухали у
друзей-алкашей, а я телик смотрел – не пропили ещё. Тут сестра домой заваливает, пьяненькая, навеселе. По телику фильм шёл, и как раз там целовались. «Что, - говорит, - страдаешь?» А потом выходит из ванной голая и ко мне: «Пойдём, - говорит, - кто тебе убогому и когда даст?» Дальше - угар! С ума сойти! Лучше её у меня никого и не было! А тут тоже можно девочек организовать. Через Жорика.
- Георгия Ивановича? Физрука?
- Через него, гада! Брюнет хренов! За деньги или пошестерить перед ним нужно. Кстати, знай, Корж у него первый холуй. Сам-то Жорик мальчиков любит. Он это на кино снимает, поэтому никто и не заявляет. К тебе ещё не подъезжал? Симпатичных он уважает…
- Тоже мне, Алена Делона нашёл! - По красивому, с правильными тонкими чертами лицу Влада пробежала тень смущения. - Вроде не замечал. Но за предупреждение
спасибо!

Раневский соврал. А было так. Накануне, на уроке физкультуры он выполнял упражнение на брусьях. Георгий Иванович стоял на подстраховке. Тогда-то Влад и почувствовал что-то противоестественное: учитель, как бы случайно, но чувственно, провёл рукой по его бёдрам. На ухоженном лице физрука угадывалась масленая заигрывающая улыбка.
- Что за дела? – в упор, тихо, но жёстко обратился к нему Влад, когда это повторилось.
Остроносое лицо Жорика напряглось, улыбка исчезла, его чёрные усики-бритвочки нервно дёрнулись:
- После урока - ко мне!
Переодевшись, Влад зашёл в кабинет физрука, находившийся тут же при
физкультурном зале.
- Вы что-то имели сказать мне, молодой человек? – Георгий Иванович с издёвкой нараспев задал вопрос, едва ученик закрыл дверь. - И вообще, я слышал, что вы борзеть начали не по масти?
При этом он подошёл к мальчику и рукой сжал его пах:
- Свободен, щенок.    
Влад ещё никогда не испытывал такой боли. Согнувшись, сжал зубы, чтобы не
закричать и не унизиться, показывая свои мучения.
- Скотина, - больше простонал, чем прошептал он, выходя из кабинета.
- Ну, ты попал, фраерок! - услышал вслед вынесенный ему приговор...
ххх
Внезапные воспоминания заметно взволновали Влада.
- Да ты, паря, зря скрываешь, - Пластырь участливо посмотрел на друга. – Ведь
тогда, на физре, все засекли, что Жорик клеил тебя. Имей в виду - он резвится здесь, когда остаётся на ночь ответственным дежурным, а завтра его дежурство. Так что жди гостей со всех волостей. Может, тебе к Аннушке зайти? Она на него давно «зуб точит». Скользкий он, говнюк. Кто из пацанов и хотел бы рыпнуться, но боятся. Он их всех запугал: компра у него - записи «интересные», а кто порнозвездой стать хочет? В общем, я тебя предупре-дил, а ты прикидывай хрен к носу!

Весь последующий день Раневский провёл, как в тумане. Не будучи трусом,
испытывал сильную тревогу: такого поворота событий он никак не ожидал.
«Зайти к Аннушке? Что скажу? По сути, ещё ничего такого и не произошло, а
стукачом прослыву. И чем поможет - спрячет у себя дома? В общем: предупреждён – значит   вооружён! А там посмотрим: будь, что будет...»

В течение дня ничто не обозначало опасности, и Влад постепенно успокоился. Но вечером произошло следующее. Как и было положено ответственному дежурному,
физрук   присутствовал на ужине. В спортивном костюме, набриолиненный, дав
какие-то указания, сел за стол для преподавателей и принялся за еду. К концу ужина знаком подозвал Коржавина, налил ему чаю, подсластив пригоршней кускового сахара, намазал толстый слой масла на добротный кусок батона, отрезал толстый кусок колбасы, принесённой из дома. Обменявшись несколькими фразами, они заговорчески посмотрели на Раневского.
Проходя мимо Влада, Корж похлопал его по плечу:
- Подмойся, сладенький! Сегодня папочка зайдёт к тебе в гости!   
ххх
После отбоя Влад незаметно положил ножницы под подушку: ему ничего не оставалось делать, как ждать. Пацаны вскоре угомонились, и он опять остался один на один со старым трюмо. В который раз вглядывался в его тусклое зеркало, словно хотел увидеть что-то из той, своей прежней жизни: родителей, школьных друзей, город, который уже успел полюбить, свою уютную комнату. Всматривался, как всматриваются в темноту или туман, щурясь, затаив дыхание. Как в глаза старого друга, от которого ждёшь мудрого совета…

В полночь в спальню вошёл Жорик: не таясь, по-хозяйски, громко хлопнув дверью. Как по команде, из своего угла появился Коржавин.
Влад был готов к встрече «гостей», встал, предупреждающе выставил своё оружие. Но это не остановило физрука – пинком он выбил ножницы и ударил ученика под дых.
- Оставьте его, иначе я…
Мужчина поставленным ударом в челюсть сбил с ног Сергея, попытавшегося прийти на помощь своему другу, и потащил Раневского к выходу из спальни. Корж бил Влада по рукам, не давая зацепиться за койки. Поравнявшись с трюмо, Влад ударил кулаком по зеркалу - серое стекло рассыпалось по полу звонкими осколками.
- Ты что творишь, сучёнок? – заорал взбешённый физрук, выдохнув спиртным в лицо Раневского.
От следующего удара мальчик упал на пол.
- Вставай, щенок!  – физрук ногой толкнул Влада в лицо, затем в пах.
«Даже детдомовские пацаны не бьют лежачего...» - промелькнуло в помутневшем   сознании Влада. Выругавшись, Жорик нагнулся над ним:
- Гадёныш, сейчас ты всё языком вылизывать будешь, а потом…

Он не договорил - осколок зеркала вонзился ему в шею, потом ещё и ещё куда-то. Физрук рухнул рядом с Владом, с широко открытыми удивлёнными глазами.
Раневский с трудом встал, опираясь на стену подошёл к остолбеневшему Коржавину: ножеподобный осколок упёрся в его горло. И тут Корж обмочился: долго, громко, постыдно опустив глаза...      
- Пошёл прочь, - брезгливо выдохнул Влад.

Пацаны, приподнявшись в своих кроватях, испуганно вглядывались в прохладную полночную темноту. «Мыши серые, навострили ушки» - пронеслось у Влада. Руки и
бельё его были в крови, ноги подкашивались.
«Опять сон? И опять всё это со мной? За что?! Чепуха какая-то: я – убийца! А ведь это конец… Да, он подонок, но я убил его и меня посадят… А сколько таких подонков там, в тюрьме? Меня не хватит на всех, а быть мышью я не хочу!» 

Взгляд остановился на зеркале, вернее, что от него осталось. Влад не увидел в нём себя, не увидел ни-че-го. Окна в прошлое больше не существовало. Путь в зазеркалье был закрыт...
Вдруг сквозь паутину трещин разбитого зеркала увидел маму и отца. Они что-то кричали ему, но он не мог понять их.
- Что? Что вы говорите? Я не слышу вас! 
Родители опять и опять кричали ему, подавали какие-то знаки.
- Не делать этого? – наконец прочитал Влад по их губам.
Счастливые, что сын всё понял, родители часто одобрительно закивали.
- Но я хочу к вам! Я не хочу в тюрьму! Я не хочу быть, как они!
   
Острая боль обожгла руку. Кровь упругой пульсирующей струёй вырывалась из вены. Влад безразлично, скорее, с удивлением, смотрел на рану. Удар, и осколок оставил глубокий разрез на другой руке. Теряя сознание, мальчик упал на осколки зазеркалья...
ххх
- Спать! Всем спать! Никто ничего не видел! – заорал на невольных свидетелей трагедии пришедший в себя Коржавин. - Всех порешу, кто хоть пикнет про это! Со жмуриков и спрос!
И мыши покорно спрятались, каждая в свою норку. Ведь им нужно было выжить….