Сундук блокнотов
- Можно?
В дверь просунулась каштановая челка, из-под которой вопросительно сверкнуло два лучика.
- Я стучала, а ты не отвечал.
- А, проходи, внучка, проходи.
Лизонька проскользнула в дверной проем, юркнула за стол, в руке ее была свернута в трубочку зеленая ученическая тетрадка. Тетрадку Лизонька немедленно раскрыла, расположив на ней две тоненькие ручки, в одной из которых был зажат карандаш. Внучка выжидательно смотрела в сторону окна.
Там виднелся очерченный золотистым летним светом силуэт человека, которого посетители почтительно именовали «Михаил Павлович». Лизонька же обладала привилегией обращаться к нему с семейным «дедуля».
- Запах-то, запах… Чувствуешь?
Лизонька шумно втянула воздух — и правда, комнату наполнял дурманящий чувственный аромат, слегка отдающий грибами и еще непонятно чем. Дедушка повернулся, и Лизонька увидала источник запаха — большущий белый цветок, возвышающийся над глянцевыми сверкающими листьями, бутон его напоминал расплющенную или раздавшуюся вширь розу.
- Гардения зацвела наконец-то. Вот капризница, полгода меня томила.
Дедушка был заядлым цветоводом. В его комнате подоконник, пол возле окна, изогнутые подставки, полки и даже стол, за которым сидела Лизонька, были уставлены горшками, банками и стаканчиками с цветами. Это здесь, в городе, а на даче… На даче цветы были везде: на своем законном месте — цветочных грядках перед крашеным деревянным домиком, под смородиной, вдоль капусты, в горшках на ступеньках, в чугунках возле лавочки…
- Ну что у тебя, опять сочинение? - спросил Михаил Павлович, бросив взгляд на тетрадку.
- Ага.
В этом коротком «ага» смешались почтительное утверждение и кроткое прошение.
- Понятно. Сочинение так сочинение, отчего же не написать. То есть напишешь, конечно, ты, ты ведь всегда их сама пишешь, а помочь — почему же не помочь, поможем, чем можем…
Все это Михаил Павлович произносил не оттого, что это требовалось произнести, и не в ответ на вопросы Лизоньки — та сидела молча — а в помощь себе, вытаскивая, выволакивая из-под металлической кровати старый ящик. Ящик был когда-то выкрашен в зеленый цвет, но после того краска выцвела и была во многих местах содрана — то ли во время переездов, то ли в процессе таких вот выволакиваний, как сейчас. По бокам и на крышке были выведены через трафарет какие-то цифры и буквы — возможно, инвентарные номера. К ящику были прикручены металлические полосы — для скрепления его и для замыкания на замок. Однако замок сейчас — за ненадобностью — отсутствовал, и когда Михаил Павлович вытащил, наконец, ящик на середину узкой комнаты, Лизонька подскочила к дедушке и помогла ему откинуть крышку.
Ящик — а с откинутой крышкой, которая с внутренней стороны была отделана благородным вытертым бархатом, он уже походил на сундук — так вот, этот ящик-сундук был до верху набит блокнотами, тетрадями и пачками бумаги, скрепленными на уголках порыжевшими скрепками. Блокноты и тетради эти стояли рядами, лежали стопками, были воткнуты в междурядья, просунуты в щели.
Цветоводом Михаил Павлович был в свободное от основного занятия время, а основным занятием у него было — писательство. Причем писателем он был маститым, признанным: на протяжении жизни у него вышло десятка полтора сборников рассказов и повестей, а уж публикаций в толстых журналах имелось несть числа.
К писательству Михаил Павлович относился как к работе. Садился каждый день за стол, к которому сейчас белочкой метнулась Лизонька, макал перьевую ручку в старинную чернильницу-непроливайку и исписывал страницы — блокнота, тетради, конторской книги или писчей бумаги — убористым почерком, с черточками над «т» и под «ш», с завитушками над «д» и прочими реликтовыми элементами письменного декора. «Этих ваших компьютеров и интернетов» он не признавал.
Если у Михаила Павловича не было в работе очередного рассказа, он писал положенное количество страниц — как музыкант тарабанит по утрам гаммы и арпеджио, просто чтобы не терять класса. Он писал тогда на заданную самим себе произвольную тему, или выписывал из глубокой памяти воспоминания, или сочинял литературные этюды на темы, определенные случайно открывшимся словом в словаре Даля.
- О чем сочинение-то?
- Русский лес.
- Русский лес, - повторил Михаил Павлович, пробежался длинными пальцами по блокнотам, как пианист по клавишам, и без малейшего усилия вытянул общую тетрадь с серой коленкоровой обложкой. Поднялся, подошел к столу, на ходу листая тетрадь, положил ее перед Лизонькой.
И пока та переписывала отчерченные дедулиным ногтем абзацы, возвратился к гардении.
- Ну разве не красавица?
28.05.2016
Свидетельство о публикации №216052801514