Passerelle du college

Место Жерар выбрал себе под западным пилоном Passerelle du College, моста чудного, подвесного, пешеходного, остро-изящной скобкой соединяющего богемно-ренессансный правый берег Роны с берегом левым, буржуазным, выдержанным в прилично-капризном стиле арт-деко, а иезуитский, естественно-научный лицей Ампера - с феминистским, литературным лицеем Эдуара Эррио. Быстрым течением к пилону прибивало всякую дрянь, образовав за двести лет крошечный, осокой и одуванчиками поросший островок, на котором каждый год гнездилась одна и та же пара громадных белых лебедей, выводя зараз ровно по семь сереньких, пушистеньких, со спины похожих на кроликов лебедят. Жерар сверху ревностно следил за их взрослением, оперением, постановкой на крыло, и раз, заметив, что младшенький загрустил-захромал, не поленился дойти до ратуши, оставить в секретариате мэра сигнал бедствия. В тот же вечер лебедёнка забрали работники изолятора зоопарка Тет-д-Ор, и подсадили обратно к успевшим пережить потерю сына родителям через две недели - здорового, весёлого, самостоятельного. Мэр знал и уважал Жерара, поскольку тот, в отличие от большинства своих коллег, облика города не портил, напротив, седой, благообразный, в очках, всегда с книжкой подчёркнуто интеллектуального содержания на потёртых коленях, придавал учёной межлицейской перемычке и стиль, и флёр, и гуманитарную значительность. Любили Жерара и горожане - за вежливость, за достоинство, за неизменную готовность помочь по мелочи: показать дорогу, сфотографировать компанию на фоне пузырящихся цветом магнолий склонов Круа Русса, покараулить багаж, велосипед,  даже колясочку с ребёнком, пока безбашенная мать бегает по магазинам. Привычки у Жерара были умеренно-барские: столовался он обычно в кофейне Дебо, местечке богемно-буржуазном, старом, стильном, дорогом. "Привет, красавицы!" - бросал он официанткам при входе, играя мелочью в бумажном стаканчике с логотипом Старбакса, - "что вы имеете мне сегодня предложить - если из лёгкого (я, как вы помните, на диете)? Ракушки Сан-Жак? Пожалуй, воздержусь: в прошлый раз гевюрцтраминеровый соус к ним был кисловат, ох, кисловат. А вот поллангуста попробую, без майонеза, разумеется, так, лимончиком вспрысни, душа моя, да чуть-чуть, этак намёком, эстрагоновым винегретиком. И шевр-шо в качестве гарнира, да, на салате латук, да ещё, ой, однова живём! - дюжину пом-дофинчиков мне подай, только подсуши их до лёгкого, самого минимального хрустика! А на десерт манговый мусс, конечно, что же ещё, да маракуйи побольше - фрукт страсти есть фрукт страсти. И без вина: я же на работе!" Платить Жерар по возможности пытался сам, скрупулёзно вытряхивая мелочь из всех загашников, но ему верили и в долг - знали, что расплатится при первой улыбке, первом повороте к нему его недоброй, холодной, циничной Фортуны.

Долгие годы мост со всеми своими балками, фермами, диафрагмами, красноватым, пружинящим под подошвой покрытием, со всеми своими семантическими и культурными богатствами принадлежал Жерару безраздельно, бесконкурентно, монопольно. Увы: один из особенно противных, ветреных, хрипящих катарами февралей, занес туда
горластого, покрытого разноцветно воспалёнными тату, редко и щербатозубого, в худи, мартенсы и чебурашковую ушанку с красной звездой во лбу одетого Арно. Арно приспособил свои картонки, одеяла и спальный мешок у восточного пилона, где поддувало, и капало, и подмораживало, и всю ночь попеременно то храпел, то кашлял, то вонял сладковатой травкой. Наутро он попытался было торгануть её размокшими остатками, предложив самокрутки вышедшим покурить на переменке лицеисткам из Эррио, но тяжеловатая его галантность успеха не умела: девчонки, взвизгнув, разбежались, а через полчаса Арно имел недолгую, тихую, не злую, но эффективную беседу с представителем исполнительной власти. С тех пор контакты Арно с лицеистами ограничивались антибуржуазными кричалками и левого толка пропагандой: Арно позиционировал себя одновременно как анархист и хунвейбин, последователь Мао, Че Гевары и Ситхартхи, активист профсоюза Sans Abri ( в чём мог убедиться каждый желающий, получив на руки отпечатанную на принтере музея Конфлюанс визитную карточку Арно с указанием Passerelle du college в качестве адреса) и ниспровергатель прогнивших основ капиталистического общества. Первым в списке основ, подлежащих ниспровержению, стоял у Арно, безусловно, Жерар, жирующий и греющий пузо у авантажного относительно зимней розы ветров западного пилона. Напрямую его атаковать Арно, однако, не решался: странно робел от спокойного, несуетного аристократизма старшего коллеги.

Перелом наступил в весёлом месяце мае, в цвету каштанов, глициний, акаций и голоногих, долгогривых, одуревших от приближающихся экзаменов дев. Воспользовавшись отлучкой Жерара на обед, Арно перетащил свои портативные уюты под западный пилон, расположившись, таким образом, едва ли в двух метрах от насиженного, начитанного, намоленного Жераром местечка, протянув тому под виртуальный нос дырявые, не способствующие освежению воздуха мартенсы. Благоухающий арабикой и домашним багетом Жерар, вернувшись, остался невозмутим, даже уронил в адрес Арно холодный бонжур, взял заложенную рекламой ночлежки в Броне антологию лионской поэзии эпохи Возрождения, и углубился в сонеты прекрасной канатчицы Луизы Лабе. В атмосфере оскорбительного хладнокровия конкурента Арно не смог продержаться и четверти часа: "Э, чувак! А ты что здесь, на мосту, вообще делаешь, бля, а?" - кинул он Жерару первую реплику, как камень. "Работаю", - спокойно ответил Жерар. "Ха! Работает он!" - хототнул Арно. "Именно так. Причём я не какой-нибудь прекариат, в отличие от некоторых, но сижу здесь уже больше двадцати лет, имею массу постоянных клиентов, известен во Франции и за её пределами, и все всегда были довольны. А теперь позвольте мне продолжить чтение, ибо, понимаете, вопрос Луизы Лабе, поднятый недавно одним швейцарским учёным, а именно не была ли Луиза-поэтесса литературной мистификацией, требует...- "Э, чувак, ты мне, бля, зубы-то не заговаривай! Работа - молодым, пенсии - старикам, бля! Так говорят анархисты, бля! Иди на пенсию, бля! Освободи мне место, бля!" - "Постойте, мсье. Кто конкретно из анархистов так говорит? Прюдон? Бакунин? Князь Кропоткин?" Арно слегка опешил: "Кто бля? Какой, бля, князь? Всё-то у вас, у старых буржуа, князья, бля! Мы - за рабочий класс!" - Жерар отвлёкся от книжки: "Так вы из рабочих? И где были экслуатируемы, позвольте поинтересоваться? На каком из предприятий?"  Из щербатого рта Арно обильно потёк косноязыкий волапюк, излияния которого были прерваны красивым, как эфеб, иссиня-чёрным, Ральфом Лореном одетым,  Кензо обутым подростком, влетевшим на мост со стороны лицея Ампер: "Жерар! Блин! Я тебе чего смартфон-то покупал! Где, блин, ответы! Я же тебе контрольную по физике полчаса назад переслал! Ты что, забыл! " - Жерар учтиво извинился перед Арно и обратился к юноше: "Роман, хорошо, что ты вышел - в туалет отпросился, да? Я всё решил и отстучал, но сообщение почему-то не отправилось! не посмотришь, что там? Да, заархивировал, конечно. Старым айфоном мне как-то сподручнее было пользоваться!" Роман схватил телефон, Арно вернулся в фокус своей инвективы: "Вот что ты здесь делаешь: помогаешь буржуазным деткам и дальше консервироваться в собственной буржуазности, несмотря на..." -"Отзынул бы ты, хунвейбин! " - огрызнулся воющий с непокорным телефоном Роман. В кармане у него запищало: "Ой, ну всё, прошло сообщение! Жерарчик! За мной должок! А ты, слышь, хунвейбин, отошел бы вон туда, к Эррио, тамошним девкам помогай с контрольными, а у нас под ногами не вертись. Это я ещё один, а как выпускные пойдут - вокруг Жерара место должно быть! И да, Жерар! У меня в пятницу в четыре философия, не забудь, будь на стрёме! И не пиши длинно, как в прошлый раз, а то я только половину скопировал, у тебя там было "так говорил Пифагор", а у меня вышло "так говорил Пиф!", прикинь!" - "Роман, беги уж!" - "Ой и правда! Училке придется говорить, что я в туалете обосрался!" - "Роман, училка будет к тебе значительно толерантнее, если ты скажешь не "обосрался", а "у меня диаррея!" "Диаррея! "- пронеслось вместе с Романом над Роной, сквозь своды пассажа Менестрелей, к колокольне Тринитэ. "Диаррея!" - пропозло вместе с Арно к восточному пилону. "Je vis, je meurs ; je me br;le et me noie ;//J'ai chaud extr;me en endurant froidure :// La vie m'est et trop molle et trop dure.// J'ai grands ennuis entrem;l;s de joie", - растворилось в воздухе у западного пилона. "Конечно, она существовала, Луиза Лабе", - удовлетворенно заключил Жерар.