Бегом к маме
- Мама, не открывайте! Это бандиты. Вон, вчера женщины рассказывали, что семью всю вырезали из-за куска ситца. Вот также, постучали ночью. А они открыли. Это не отец!.. Вера вцепилась руками в мать, не давая той выйти в сени. На улице слышны были шаги. И стук повторился. Но уже в окно. Потом мужской голос послышался. Он негромко что-то говорил. Бабушка подошла к окну. Но побоялась отодвинуть занавеску. Прислушалась.
- Мама! Не бойтесь! Это я, Гриша! Откройте! Я из Партизан прибежал. Хочу повидаться. Бабушка хотела пойти в сени и спросить того, кто так настойчиво просил открыть, кто он такой, ведь, их Гриша в госпитале должен быть. Даже письмо недавно прислал. Но Вера вцепилась в неё и не отпускала. Она плакала и просила не открывать.
- Это не отец и не Гриша! Я бы по голосу брата узнала! Это какой то-чужой человек! Бандит, наверное. А он стучал то в дверь, то в окно! И снова просил открыть, не бояться. Уверял, что он их брат и сын Гриша. Говорил, что он на минутку! И тут же назад! Только повидаться!..
Я слушала бабушку и улыбалась. Поначалу. Уверенна была, что всё закончится хорошо! Я сразу поняла, что это стучал их Гриша! Раз сказал, что прибежал из Партизан. Это железнодорожная станция в двенадцати километрах от наших Сивашей. Но, когда я поняла, что рассказ подходит к концу, а они и не собираются открывать дверь, я долго терпела, но потом не выдержала и заревела в голос! Я так громко и горько рыдала, что и бабушка не сдержалась. Обняла меня и заплакала. Она стала мне объяснять, что были такие времена, что ходили по домам ночью бандиты. За кусок какого-то материала или куска масла убивали людей. А они, ведь, были дома одни! Да и письмо от Гриши недавно получили. Он не написал, что приедет. Они не ждали его. Я, не слушая бабушку, убежала домой со слезами. Дома я обо всём рассказала маме. И она подтвердила рассказ бабушки. Всё так и было! Ей папа рассказывал, когда они с ним только встречались и ещё не были женаты. И мама, так же, как и я, услышав от него такой невесёлый рассказ, тоже заплакала. Говорит, что и ей было его очень сильно жаль. И она не могла понять, как же бабушка и Вера не узнали своего Гришу по голосу. Мама пыталась меня успокоить, но моим обидам не было конца. Я была не в состоянии понять, как такое могло случиться! Долго обижалась на бабушку и тётю Веру. И долго ещё именно свою тётушку считала виноватой в том неправильном и так и не понятом мною, поступке. Конечно, воспитанная на патриотической литературе школьной программы, я была идеалисткой. И многое воспринимала с позиции любящей свою страну пионерки. Моя тётя Вера казалась мне чуть ли не предательницей, как та же Анна Каренина, которая предала сына и мужа ради какого-то чужого и не порядочно поступившего с нею человека. Я так хотела, чтобы мои родные открыли дверь любому, кто нуждается в помощи. А тем более, солдату, возвращавшемуся с госпиталя снова в свою часть, на фронт!.. Не могла я простить тёте того случая! Она просидела всю войну возле мамы! А брат в Армии был с 1940года! Дважды ранен! Старшая сестра в Германии! А эта возле юбки мамы! Чем плохо! Брат на войне! Освобождает страну от фашистов! Может быть ранен или убит! А она! Родного брата не впустила в дом! Не узнала его по голосу! Боялась выглянуть в окно! Боялась за свою жизнь! А он был дважды ранен! Возвращался из госпиталя в свою часть! И не знал, как и что будет дальше! Шёл эшелон мимо родных мест, а на ночь остановился на станции и оказалось, что дальше поедут – только утром. Вот и отпросился молодой моряк сбегать домой, к маме! Командир его отпустил. Сказал, чтобы одна нога тут, другая – там! К утру, чтобы, как штык, был в поезде! А они, его мама и сестра, не открыли сыну и брату дверь! Не узнали сына и брата! И как можно им жить! И знать, что он, может, успел бы просто попить воды, обнять их и назад! Не дали человеку попить воды! Раненному! Которому опять на войну! Моим обидам не было конца! Я долго обижалась на бабушку. Смотрела на фотографию молодого моряка. И представляла, как он бежал степной, ночной дорогой! Как он радовался предстоящей встрече с мамой и сестрой! Как хотел вдохнуть запах родного дома! Как сел на завалинку покурить и отдышаться! Как потом подошёл и постучал тихонько в окошко! Я всё это так ясно видела, мне было так обидно, что я начинала снова реветь. Такого я от своей самой доброй и любимой бабушки не ожидала! Вот это номер, как сказал бы мой папа! Отчебучили они со своей доченькой Верой! Нарочно не придумаешь! Я часто потом представляла, как он бежал назад. И с какими мыслями возвращался из дома родного. Куда его не пустили и на порог! И что он потом рассказал товарищам и сослуживцам? Ведь, все они возвращались в свои части после лечения в госпиталях! И впереди у всех – война! Нужно освобождать Родину от фашистов!
Утром бабушка увидела на завалинке небольшой свёрток. Там были две пачки галет, банка тушёнки и пачка махорки. Она говорит, что долго не могла себе простить, что послушала Веру. Корила себя ещё целых три года, пока в 1947 году не вернулся домой Гриша живой и невредимый. И сказал, что на мать и сестру он не в обиде.
Я так и не смогла спросить о том случае отца. Может, боялась того, что мог он мне рассказать. Или боялась понять, что он в душе так и не смог простить. Мне было обидно и больно за отца, и стыдно за бабушку. С годами боль не проходит. Я чувствую щемящую боль и вину перед тем морячком, что смотрит на меня с фотографии старой. Наверное, чувство вины перед ним мне и не даёт понять и простить бабушку и тётю Веру. Я осталась такой же идеалисткой, как и в школьные годы. Демобилизовался мой папа, Сердюк Григорий Григорьевич, только в 1947году. Семь лет своей молодой жизни отдал службе на флоте. Прошёл всю войну. И очень не любил о ней вспоминать и рассказывать. И никогда не носил свои награды.
Не знаю может стеснялся... Их растеряли потом мои подросшие братья, когда надевали, играя в войну.
Свидетельство о публикации №216052801715