День гнева

Должен же быть хоть один день без приключений. Так нет, видимо не мой. Начались они со съеденного ночью моего завтрака, приготовленного с вечера. Есть у Ольги, дочки хозяйки квартиры, такая страсть, возбужаемая пятью-шестью банками пива. Часа в три ночи она встает и сжирает всё, что лежит в холодильнике приготовленное, овощи, колбаса её не интересуют - аристократка долбанная. Откроет холодильник, возмет ложку, и стоит наворачивает борщ прямо из кастрюли, льется борщик с ложки, по холодильнику растекается, на пол стекает. Вижу я только следы ночных пиршеств, Ольга выбирает время, чтобы никто её за трапезой не застукал, есть, знаете, такие люди - стесняются, когда кушают. Мяско Оля очень любит, хотя, когда голова её трезва, твердит:
 - Ой! Ну какой с меня едок? Мясо я не ем...
  Повыбирает самые смачные кусочки курочки, косточки тут же рядом с холодильником поскладывает, красиво лежат, хорошо отшлифованы девичьими зубками.
  Вот и сегодня, встаю, а запеченных в тесте сосисок нет. Исчезли. До сих пор терпел я как-то, спускал, а тут разозлился не на шутку, забыл даже как зовут девчину, кроме как Сука, ничего на ум не приходило. А девица дремлет мирно, и не чает какой любовию её сейчас любят. Позавтракал тем, что нашёл в холодильнике. А потом в метро переписываясь с другой женщиной, ощутил, что день обещает быть интересным, уже вторая женщина за день что-то такое делает, что ключик делает ещё несколько оборотов, закручивая пружинку, которая развернувшись наделает много нехороших дел. И последняя женщина, молодец, докрутила ключик.
  - Вот эта штука от люстры.
  - Эта штука от люстры, но не от этой.
  - От этой, вот как-то так, или так, - приложила она железяку то с одной стороны, то с другой. - Прикрепите её.
Прикрепил. А пока крепил думал, откуда у женщин такое недоверие к мужчине, почему нельзя просто поверить ему, когда он делает то, что уже не раз делал? Зачем нужно разозлить его, а потом с дебильной улыбкой сказать:
  - Ой, вы были правы, она не отсюда, извините.
  А поздно, пружина уже отпущена, попробуй останови, руки оторвет. И отрывает, и не только руки, и головы, и внутренности наизнанку выворачивает.
  Дома меня уже несло по ухабистому бездорожью. Пружина совсем сорвалась, затягивали её долго видимо. Вспоминались все женщины которые всё время норовили подмять, победить, доказать, что я дурак. И как же так интересно получилось, что рядом как раз оказалась та, что начала это делать первой? И подлила.
  - Очки забыл, сейчас же вернёшься.
  - И вернусь, и что случится, я забыл, я вернусь.
  - А то, что за вами вечно нужна нянька чтоб ходила.
Вечная, верная нянька включается в женщине видимо из лучших побуждений, а побуждает слезы и недоумение самих нянек, когда няньке прилетает от мужчины ответ, хорошо если не сапогом, мужчины ж разные бывают...
  На Борисовских прудах есть местечко одно, где из огромной пасти трубы несется толстая, тугая водяная змея, грохоча своим пузом обрушивается в пруд вступая с ним в схватку. Вода в этом месте вскипает и пенится, то вздыбится тугой спиной, то разлетится в пенные клочья побежденная тихими водами пруда. Покой поглощает любую бурю, любой поток превращается в тихую заводь. Тьма поглощает свет, тишина звук. Я заткнул пальцами уши, и заглушающий все остальные звуки рокот превратился в плеск маленького ручейка, а потом снова ухнул. Налетел ветерок и с ветки сорвался лодочкой лист, упал в клокочущий поток, и тут же исчез, затем еще один, и ещё. Интересно проследить закономерность по которой всё это происходит, течет поток, висит ветка, лист, готовый сорваться в плавание, ждёт только этого дуновения ветерка. А нет никакой закономерности, никакой последовательности. Ничто, ничего не ждёт, есть одномоментность. Опустив руку в вырывающийся из трубы поток, я почувствовал сопротивление, и напряг руку сопротивляясь ещё сильнее, как будто желая остановить поток. От моих пальцев высоко поднялись гребни воды, продолжая свое движение к цели, к покою. Ничто так не стремительно, как то, что стремится к покою.
  Потом я пошёл в глубь парка, поглазел с мостика на рыбок выстроившихся против течения, словно парящих, они стояли на месте извиваясь, ловя пищу, которая сама к ним неслась. Наверняка и человека природа создала так, что он может так же просто ловить то, что ему приходит, так нет же, мы лучше знаем, что нам нужно. И ловим, то что прилетает, а прилетает бывает такое...
  Завалился я на траву под нависшей над прудом плакучей ивой, и всё время, пока лежал и наблюдал за летающими над водой на тарзанке подростками, ива лила слезы на меня. Особенно интересно было наблюдать за девочками, их тонкие ножки в коротеньких шортах, взмывали над зеркалом пруда, отражаясь в нем. Волосы разлетались, светясь в закатном солнце. А иногда и смешили меня ребята своими кульбитами, плюхаясь по пояс в грязную воду. Хлюпает грязными кроссовками, голени в грязи, ругается, а друзья гогочут.
  Я опрокинулся, над головой сомкнулись тонкие ветви, заляпав синее полотно неба мелкими зелеными пятнышками листьев. А потом всё исчезло, ивы, щекотание от ползающих насекомых, истеричный лягушачий ор, птичий щебет. Меня не было час, за который над водой поднялась белая дымчатая полоска, свет переместился, изменив рисунок, сменились и ребята на тарзанке. Посмотрев ещё немного на девченок севших на ветку, привязанную к пожарному шлангу друг к другу лицом, и несущихся над уже поблекшим из-за опустившегося солнца, прудом, я собрал разбросанные рядом, в траве, телефон и очки, отряхнув их от муравьев, пошёл по тропинке протоптанной в крапиве.
  Уже во дворах, по дороге домой, навстречу выкатилась стайка, две девочки и мальчишка.
  - Давай. Попробуй. Целиком. Полностью. - Протягивал мальчишка лет двеннадцати, такого же возраста девочке, яйцо.
Не успел я сообразить, о чём он её просит, как яйцо, мягко скользнув, исчезло во рту девочки, её лицо на миг вытянулось, превратившись в смешное лицо мумии, с выпученными глазами, и тут же, так же мягко выскользнуло в маленькие девичьи ладошки.
 - А лампочку? - Гоготнула вторая девченка.
 - Ну, лампочка, это другое.
Я, хохотнув, вернулся к своему фисташковому рожку.

  Сказать, что женщины слишком много себе позволяют со мной, будет скорей неверно, верней будет, если сказать, что я слишком много им позволял. Лев тоже может спокойно лежать и терпеть выходки львицы, до поры, но когда пора кончается, когтистая лапа точно достигает своей цели...