Удивительное рядом-6

Мы с Вовиком брели по узким, старинным переулочкам, раскрыв рты, глаза и уши. Даже при некотором однообразии архитектурного антуража любопытство не покидало нас. Да кто бы позволил? Анатоль Палыч, казалось, знал здесь историю каждого кирпича. Все вокруг что-то да значило. Схоластика школьных учебников на глазах обретала вполне ощутимую плоть. Прошлое оживало. А с тем укреплялось и понимание, что все мы, теперешние, тоже оттуда, а вовсе не с неба и не из капусты. По крайней мере, те, у кого в голове не только опилки.
Но об опилках. Всего пару слов. Вернее, о пиве. Между делом приобщались и к этой культуре. Радовала она, впрочем, меньше. В Москве пиво неважное. Как-то мы с Вовкой были в Самаре. Там оно ядреней, вкусней. Варил его тогда Алексей Васильевич Касьянов, единственный, кстати, Герой соцтруда в этой отрасли. Пена была густой, как сметана, вываливалась из кружки и смачными хлопьями брякалась к ногам, разбиваясь на кучки мокриц. Вовик любил наставлять свою кружку на солнце. Оно зажигало янтарь внутри. Удовлетворенный впечатлением он причмокивал и глубокомысленно изрекал:
—Пиво нужно пить вдумчиво!
Когда мы выкатились из очередного погребка, экскурсия продолжилась. Язык у нашего гида уже слегка заплетался, но делу это не мешало совсем. Ну, разве привносило в рассказы забавные нотки.
Название «Ивановский монастырь» мне лично не говорило ни о чем, как, думаю, и большинству гостей и даже жителей столицы.
—Прошу обратить внимание, — сказал Анатоль Палыч, предварительно сильно икнув. — Весьма интересное место.
Мы послушно остановились в тени высокой стены.
—История у этого заведения старая и загадочная.
Он снова икнул и чертыхнулся:
—Все пиво. Зря вас послушал. Но бог с ним. О чем это я? Ну, да — о загадках. Их много. После революции, например, здесь разместили школу НКВД. Большевики почему-то любили использовать для своих темных дел монастыри и церкви. Я уж не знаю — мистика это или простое совпадение. Хотя вероятней всего — удобство. Крепкие стены, тесные кельи, подвалы, в которых можно скрыть что угодно. Ну, чем не тюрьма? Много душ соотечественников наших закончили здесь преждевременно свой путь на земле.
Анатоль Палыч не стал уточнять детали. Понятно было и так, что речь о репрессиях послереволюционной эпохи. Тогда о них мало кто знал, а если и знал, помалкивал. Мало ли. В 70-е, деяния большевиков не обсуждались вслух.  Железный Феликс твердо стоял на Лубянке. Да и вся наша советская история, на которой мы росли, давно уже превратилась в лубок, сладкую сказочку о добром дедушке Ленине и его беспорочных товарищах. Даже на кухне, в узком кругу друзей, не всякий решался усомниться. Бродский, скажем, за это получил восемь лет, Солженицин  был вынужден сменить гражданство. Да разве только они…
—В годы войны здесь обосновался СМЕРШ. Серьезная организация, скажу я вам.
Вовик достал носовой платок и высморкался.
—Аллергия, — пояснил виновато. — СМЕРШ — это смерть шпионам? Читал что-то.
—Да, суровые были ребята. Разведчики, диверсанты. Готовили их здесь, а потом, перебрасывали на самолетах в немецкий тыл.  Море народу погибло.
—Кузнецов-Пауль Зиберт случайно не отсюда?
Анатоль Палыч пожал плечами:
—Вполне может быть. Но что совершенно точно — сидела в этих стенах в стародавние времена помещица одна, Салтыкова Дарья Николаевна. Известная по многим книжкам Салтычиха.
Я кое-что помнил об этой истории из учебника. Меня она, в общем, не задевала. Было и было. Но дьявол действительно в деталях!
—Не стану расписывать ее издевательства над крепостными, — сказал Анатоль Палыч. — Но, думаю, маркиз де Сад отдыхал в сравнении с ее фантазиями. Свирепая была барыня. Все ревность и одиночество. Влюбилась в кого-нибудь ее крепостная девка, — все. Пиши — пропало. Терпеть не могла баб, особенно красивых и счастливых. Даже любовник он нее сбежал. Дед, кстати,  знаменитого Федора Тютчева. Екатерина Великая, узнав о ее проделках, пришла в ужас. От смерти Дарью Николаевну спас только дворянский чин. Но жизнь, которую взамен даровала ей императрица, была еще хуже.
Ивановский монастырь — обитель женская. Сюда ее и упекли. Вырыли специально глубокую яму, — она в ней жила лет десять,  как в могиле. Потом пожалели слегка и вытащили на свет Божий. Но милость оказалась весьма своеобразной. Построили железную клетку и выставили ее вместе с узницей вот в переулок, за стену монастыря, где мы с вами стоим. Прохожие, особенно бабы, которые в основном и страдали от этой ревнивой ведьмы, плевали сквозь прутья ей в физиономию. А та в ответ бросалась всей грудью на решетку, рычала, как зверь, и грызла зубами железо.
Анатоль Палыч вздохнул и, помолчав, сказал:
—Наверное, даже хорошо, что здешние камни молчат. Если бы они умели говорить, они бы взвыли. И очень во многих местах и сейчас не смолкал бы отчаянный, душераздирающий вопль.

Продолжение в УР-7