Сказки Морского царя заключительные страницы

;
Вообще-то Элке было почти двадцать семь. И не было никакого образования. Была не обременительная, нравившаяся ей работа, странная квартира, два сиамских кота. Был очередной бойфренд Алик, но так, не серьёзно. Учиться она категорически отказалась, ещё при папе. Измученная школой и бесконечными болезнями, связанными, в том числе и со школой, она по желанию отца поступила на филфак. Через полгода, со скуки от русской словесности (читала она всегда много и даже любила, но думать над этим всю жизнь не собиралась), Элка (Нора) добилась перевода на романское отделение, но ещё через пару месяцев просто сбежала из университета. И объявила, что она отныне - свободный художник, чай не в армию... Художником она, конечно, никаким не была, просто посещала, когда не болела, ближайшую изостудию. Она владела компьютером и фотоаппаратом - интерес к тому и другому передался ей от отца. И начались бесконечные около художественные тусовки, пешие прогулки по городу "в поисках кадра", потом поездки за город - на тусовки и "в поисках кадра", потом какие-то любительские выставки. Потом кто-то заметил, что художественного в её кадрах меньше, а вот репортажности - больше. Потом кто-то, кажется, её первый бойфренд, взял её в подмастерья - на съёмку некоего мероприятия, даже денег заплатил, хотя снимки её никому не пригодились. Потом посоветовал курсы. Потом она снимала в детских садиках и школах, на мероприятиях в торговых центрах, районных и городских праздниках (по протекции старших товарищей). И постепенно стала зарабатывать, обзавелась небольшой постоянной клиентурой. И папа купил ей очень приличный цифровой Canon и смирился. И однажды кто-то снова заметил у неё дар репортажной съёмки и порекомендовал в редакцию только что учреждённого полугламурного журнала. Дело у неё сначала не заладилось - на заданную кем-то узкую тему она никак не могла научиться работать, тем более - в срок, тем более - попадая в формат. Слишком она была "свободный художник". Но тут Элку познакомили в редакции с другим "свободным художником" - от журналистики. Влад был внештатником, но с постоянной, предложенной им самим, рубрикой. И они, что называется, нашли друг друга. Влад, постарше Элки, и умевший мягко, но точно руководить, был серьёзным аналитиком в престижном бизнес-издании. Но задорное молодёжное брожение в крови и нежелание слишком рано погрузиться в возможную обыденность взрослой жизни подстёгивали Влада к некоторым журналистским чудачествам. О, конечно, под псевдонимом и в разных изданиях! Изворотливость и креативность ума давали ему такие шансы. И Элкиному журналу он предложил освещать обычные, почти уже не существующие сельские праздники по принципу великосветских тусовок, изрядно лакируя это клубничной карамелью. Писал он легко, меняя стиль и без штампов, только если эти штампы не усиливали значение описываемого момента. Элка снимала. А поскольку Влад не всегда мог исчезнуть из города, а с интернетом особых проблем и в глубинке уже не было, то они наработали свою систему - ехала одна Элка, заранее отснимала натуру, узнавала подробности и описывала Владу, что намечается, он прикидывал возможно нужные ему акценты, просил что-то специально подснять, затем знакомился с присланной ему нарезкой, отбирал видеоряд, писал текст и сообщал Элке, что и как желательно зафотошопить. Она выполняла его указания, а он потом отсылал материал в редакцию. Гонораром в таких случаях делился. Именно такова была эта поездка для Элки в Загубье.

;
"Баю-баюшки-баю, не ходи ты к озеру..." "... а живёт тот Морской царь почти в самой средине озера. И крыша у его дома красная, высо-оокая, так что и лодки не всегда могут над ним проплыть, и вёсла задевают за трубы... Но он добрый, Морской царь, ежели не гневить его. Но если что не понравится - рассердится, раскричится, затопает ногами - и пойдут по озеру волны морские, злые, и ветра от голоса его буйные. И не удержаться ни человеку на плаву, ни лодке на вёслах - только клочки их потом прибьёт к берегу, а людишек так и вовсе след простыл... Не надо сердить Морского царя, не надо к озеру с мыслями чёрными ходить... Баю-баюшки-баю..."

;
Загубье возникло сперва на песчаной косе, разделявшей два небольших озёрных заливчика - губу Ближнюю и Дальнюю. Место оказалось удобное, и деревня разрослась лицом на солнышко, в сторону Ближней губы. И прозвана была Загубье. Правда, говорили, кто не боялся заплывать далеко, что с озера заливчики и коса кажутся губами Морского царя, отсюда, мол, и название. А ещё подшёптывали, что наказывал Морской царь девушек и женщин, что оступались по жизни, лишал их разума и поселял в той деревне, одних, на выселках - губил, в общем. Оттого и деревня - Загубье.

;
Элка не знала, что гостиница, где они остановились, чтобы завтра присутствовать на празднике в Загубье, на условном, но значимом юбилее деревни, была ранее административным корпусом турбазы, а ещё ранее - психоневрологического интерната. Что, когда интернат расформировали, здания пытались приспособить под больницу - чего пропадать. Но в такой дали больница оказалась сама нежизнеспособна, и осталась сельская амбулатория, возглавляемая местным фельдшером, с его квартиркой и двумя небольшими палатами на экстренный случай. Но когда фельдшера не стало, нового присылать не спешили, а постройки приватизировали и попытались устроить турбазу. В положенное время и турбазе пришёл конец, остался только деревянный административный домик - ныне гостиница.

Элка не стала пользоваться раковиной в номере, а пошла на озеро. Холодная, тёмная сегодня, вода не позволяла броситься в озёрную гладь, но приятно бодрила обтираниями. Когда ноги привыкли, Элка пошлёпала немного по мокрому песку, на который лениво выползали тонкие валики воды, попыталась зайти по щиколотку - но нет, было обжигающе холодно. Она подбирала полотенце и косметичку, когда за спиной услышала пожилой надтреснутый голос: "Ой, девонька, шла бы ты от озера прочь! Не ровен час, прогневится царь Морской - что-то облака наползают..." Элка обернулась - обычная сельская бабушка, ещё прямая, хоть и грузная, в юбке на тренировочные синие штаны, футболке с какой-то городской надписью (внук, небось, оставил - улыбнулась Элка) и овчинной жилетке навыворот, вырезанной из старой сыновней дублёнки, только странно простоволосая... и голос - низкий, с хрипотой и одновременно - с распевом. Да-да, в детстве, тоже с распевом - "Баю-баюшки-баю"... Старуха остановилась и прикрыла глаза рукой от света, сощурилась, разглядывая Элку. "Ох, батюшки-святы!" - вдруг фальцетом запричитала женщина, замахала руками - иди, иди! - и как могла быстро зашагала прочь, обернувшись ещё пару раз и вздыхая - святы, святы...

Удивлённая Элка пошла в номер, глянула на себя в зеркало - нет, всё в порядке, переоделась в чистые джинсы и потеплее бумазейный свитерок (почему бумазейный? - машинально подумала она, просто - хлопчатобумажный...). Хотела прилечь отдохнуть с дороги, до ужина было время, но она безотчётно подошла к окну - солнце действительно пряталось за облаками, вдали были даже видны первые фиолетовые тучи, на смену прозрачной лёгкой жёлто-голубой воде приходила густая тёмно-синяя и мутная взвесь. Ветер рванул занавеску, Элка схватила её непроизвольно, чтобы удержать, и тут вгляделась - в руках у неё был незатейливый сельский тюль. Доморощенный, не покупной, а вязаный крючком по типу подзора, но размером в весь оконный проём - по моде. Так же связаны подзоры на кухне у Таи. И занавесочки в её мансарде.

На улице стремительно темнело, Морской царь сердился не на шутку. Надвигалась гроза - Элка всегда чувствовала грозы, у неё падало давление. И ещё она вдруг вспомнила, что молнии будут бить в воду, в центр озера, там, где был дом Морского местного пугалища. У неё закружилась голова, она успела понять, что сейчас опять грохнется об пол и с силой ухватилась за занавески. Увы, она всё равно потеряла сознание, а занавески вместе с шатким карнизом рухнули на неё, отключили уже полностью и опутали тюлем и ситцевыми цветочками. Но в последний момент Элке показалось, что все разрозненные лоскутки, все обрывки её памяти и даже беспамятства стали соединяться воедино. По крайней мере, они уже лежали рядом, и можно было шить пэчворк. Не хватало только ниток.
На звук падения в комнату, сорвав ненадёжный внутренний крючок, вбежали Викентий и Санька, одновременно вскричав - "Леричка!"

;
Репортаж был сорван. Владу закрыли рубрику, но ему было фиолетово - придумает ещё что-нибудь, в другом издании. Элку лишили премии за квартал, но ей тоже было безразлично - она уже чувствовала, что надо заняться чем-то другим.

Но сначала опять были капельницы и катетеры, уколы и медикаментозное забытьё, постепенное возвращение из дома Морского царя, восстановление, нет, теперь уже воссоздание, памяти и осознание новой себя. И комната была другая - нормальная больничная палата в Питере, жалюзи на окнах, и запах Невы. Нора - она вновь стала Норой, и понимала, что это уже навсегда - ещё не могла выстроить все события в последовательный ряд, однако чувствовала, что готова принять правду. Ещё она знала, что сможет выдержать эту правду, что сможет держать себя и не падать в обмороки, что не хочет больше своего тяжёлого сна без снов, который выработала у себя ещё ребёнком, чтобы не мучили кошмары про Морского царя, а хочет лёгкого и счастливого отдыха с цветными, зелёно-синими и нежными видениями. И когда пришла Тая, она шкодливо попросила сестру приготовить ей того мятного, с имбирём и корицей, апельсинового питья. Она была уверена - Тае знаком рецепт.

И Таисия, тоже заговорщически подмигнув Элеоноре, пообещала и в следующий раз принесла термос с живительным напитком. Они ещё не болтали легко и обо всём, но чувствовали, что такие отношения уже где-то рядом с ними. Просто Нора пока не окрепла, а потом, после выписки, они вдоволь наговорятся. И про себя, и про Викентия - ночного Элкиного гостя, и про Саньку, странно похожего на Викентия, и про папу... с мамой.

;
Но сначала Нора провела пару недель одна, дома, в своей любимой странной квартире. Она сделала уборку, разобрала старые коробки, выкинула какие-то, вдруг ставшие ненужными, вещи. Оценила дизайн квартиры - эстетствующе-декадентский, выполненный кем-то из её знакомых "свободных дизайнеров", поняла, что больше не нуждается ни в кофейно-молочно-шоколадных, ни в гламурно-серо-зелёно-песчаных стенах, занавесках и покрывалах. Ей захотелось сорвать тяжёлые плотные шторы и впустить, пусть не много от узости улиц, но всё же дневного, света и даже солнца - в спальню, бывшую детскую. Что ей нужны отныне яркие и разные цвета, вся радуга северного солнца, вся палитра питерской жизни. Жизни вообще - прошлой и будущей.

Тая, строгая и правильная её сестрица Таисия, в это время купила горящие путёвки и отправила на море детей и мужа со свекровью - без себя.  Она позвонила Норе как-то вечером и просто сказала - завтра приезжай. Нора приготовила себе апельсиновый эликсир, как она прозвала понравившееся и целебное питьё своего ночного визитёра Викентия, для которого вдруг нашлось короткое имя - Вуся. Рецепт эликсира ей передала Тая при выписке. Прекрасно и коротко выспалась. Рано утром, не замечая в своём новом спокойном и равновесном состоянии пробок и нервных будних водителей, она в какой-то лёгкой и ненапряжной манере пилотировала свою малолитражку к сестре на дачу, чему-то всё время улыбаясь и иногда подмигивая пассажирам в соседних машинах. Приехала ко второму завтраку, но Тая, смеясь, указала сначала на пустой стол, потом на капсульную кофемашину: "А надоело!" и налила две чашки капучино, добавив к ним на стол шоколадку и пачку печенюшек.

Открытые кухонные окна едва останавливали своим деревенским тюлем августовский, ещё тёплый ветер. Залетевшая с вечера на огонёк бабочка пыталась улизнуть на улицу, пока не поздно, к солнечным лучам. Воздух потихоньку начинал звенеть уходящей летней жарой. Из окон была видна стоянка во дворе, где раскалялась потихоньку Элкина тёмно-вишнёвая, почти фиолетовая, машина. "Депрессняк, надо перекрасить!" - подумала Элка (для своих можно Элка) и встала открыть дверцы. "Не переживай, всё хорошо" - произнесла знакомую уже фразу сестра - "Сиди, я приготовлю ещё кофе", и внимательно посмотрела на часы. "Какой маленькой выглядит машинка на их стоянке, рядом может встать ещё одна" - неожиданно подумала Нора. Именно в то самое время Тая потянулась к брелоку - ворота починили, и их снова можно было открывать, не выходя из дома. Но раньше, чем полностью отползли их серые створки, Нора услышала характерное погромыхивание - вскоре рядом с её авто припарковался, вздрогнул всем корпусом и замер знакомый ей джип без определённых признаков родового происхождения. "Вуся!" - радостно и громко воскликнула она. Но помимо Викентия, спокойно и бодро вышедшего из машины, с пассажирского сиденья скатился припухлый деревенский электрик Санька, странно похожий на Викентия, только пониже, пополнее и светловолосый. Но - подстриженный сейчас "под Вусю" и даже одетый в похожую куртку. Девочки замахали приветственно руками из окон, а мальчики весело проорали: "Приветики Тайка-Лерькам!"

;
Двое здоровых красивых мужиков, обнявшись, заняли весь дверной проём и на секунду смешали аккуратный рисунок залитых солнцем половиц своей взъерошенной двуглавой тенью. На стол выкладывались батоны, буханки, вино, соки, нарезки и полуфабрикаты - всё то, что правильная Таисия не стала бы использовать в обычный день. Она только принесла побольше тарелок, бокалов и стаканов. Хотела было постелить скатерть, да махнула рукой и вместе с остальными легко уселась за стол. Санька, правда, чуть замешкался, в конце концов, он тут был впервые. Но среди своих. Закуска была распакована, вино было разлито, ждали слов Викентия. Он, вдруг посерьёзнев, отставил бокал, посмотрел на сестёр и остановил взгляд на Норе. "Элеонора... мы... твои братья..." Лицо Норы не дрогнуло, лишь чуть напряглась спина. Стало ясно, что всё, что будет сейчас рассказано, уже не сразит её до приступа - она была готова. Более того, в её взгляде ощущалось здоровое любопытство. И ощущение, что наконец нечто мучительное, что заставляло её многие годы слишком тяжело спать и слишком бездумно жить, что мешало определиться в жизни, её детская депривация, наконец уйдёт, она будет знать всё, услышит наконец, чем кончились сказки Морского царя.

"Ты у нас, Элка, младшенькая, тебе лет пять было. Ты единственная не боялась сказки про Морского царя, говорила, что у него должно быть всё очень красиво - зелёно-синее с золотистым. И всё время просила бабу Таю рассказывать тебе эту сказку. И баба Тая каждый раз начинала сначала, а ты засыпала и никогда не дослушивала до конца, а баба Тая тихонечко плакала..."
"Ты знаешь, у нашей мамы до твоего отца был... возлюбленный. Но она не смогла выйти за него замуж. Морской царь не позволил..." - тяжело хохотнул Викентий.

;
На высокой части косы стоял в Загубье большой добротный дом Варгановых. Как в таких случаях водится, у хозяина Варганова было три сына. Старшему уже свой дом ставили - женился он, на младшего особой надежды в старости не было, непутёвый выдался, а вот средний, Филипп, пошёл однажды против отцовской воли - отказался брать в жёны выбранную отцом невесту, сруб, для него заготовленный, достраивать не стал, да и подался в город учиться. И встретил однажды на остановке в Остановке молоденькую барышню по имени Ольга. Барышня была из коренных "остановошных", то есть по меркам Загубья - без роду, без племени. И то - родня её малочисленная все сплошь пропойцы безрукие, а барышня в интернате в районном училась, считай, с городскими замашками - на деревне таких не жаловали. Но зачастил Филипп в Остановку, к Ляльке своей ненаглядной, даже работать в городе не остался, в деревне первым электриком стал, правда, и единственным. И дом взялся достроить, и семью завести. И привёл Ольгу на танцы в Загубье, да с родителями знакомить. Но не приняла её родня да деревня. И Морской царь, видать, не принял - в тот вечер, против всех обыкновений, разыгралась на озере гроза. Ольгу-то Филипп успел в Остановку отвезти, а вот матери его досталось... Давно по Загубью слухи ходили, что младшенький у неё не от мужа, а от царя Морского, уж больно непохож на остальных Варгановых был, да часто по берегу озера бродил, да в бурю его лодку ни разу не тронуло, всегда к берегу прибивало. И ещё любил он нырять под крышу дома морского, царского, да средь его печных труб каменных плавать... и светленький был, водянистый какой-то. Вот под горячую руку и побили его мать соседки скалками. Она болела долго и угасать стала.

Филипп тогда сруб свой разобрал, да в Остановке заново поставил, чисто терем сделал - для Лялечки своей ненаглядной. И стал с ней там жить, со своими больше не разговаривал. Только на следующее лето не вернулся с озера младший брат, одно весло ломаное к берегу и прибило. Тут старуха Варганова как с ума сошла, откуда только силы? Стала она всё к берегу ходить, сыночка любимого звать, а особенно - в непогоду. Её и вязали, и в доме запирали, а она всё одно - к берегу, и всё дальше уходить на север стала, всё к Морскому царю ближе. А потом и вовсе домой не пришла. Нашли её живущей в какой-то землянке, откуда вид на озеро был, на крышу царёву красную. Вот тут и пошёл Филипп со своими поговорить - что с матерью делать. А на обратном его непогода застигла, не успел в Остановку приплыть, на берег пришлось выйти, переждать грозу. А молнии в тот вечер против правил не воду били, а по деревьям в Остановке. И одна ударила в сосну рядом с его домом. Пожара не случилось, дождь был сильный, а вот ветвь огромная отломилась, да крышу филипповского дома и пробила. А там Ольга одна была, да в тяжести уже. В общем, забрали её вскоре после этого в больницу на сохранение, в больнице она и родила - двойню. А мать Филиппа поместили первой пациенткой в психоневрологический интернат, что тогда как раз достраивался за околицей Загубья. А она всё убегала на берег, всё причитала чего-то да детей пугала... пока бог на прибрал.

Филипп дом починил, крышу укрепил и привёз туда Лялечку с мальчиками из роддома. Только изменилась Лялечка его ненаглядная, сила в ней появилась, слово своё заимела. И наотрез отказалась выходить замуж да в деревне жить. Сказала - подращу мальцов и в Питер уеду, учиться и работать буду, мальчишек сама подниму! И сделала. Через два года договорилась в своём интернате - комнатку ей выделили, за детишками-полусиротами приглядывать стала, и своих с ними растить.
Филипп к ней ездил, на детей смотрел, дом поддерживал, надеялся всё, что вернётся. А ещё через два года она сама к нему с братьями приехала - поблагодарить и попрощаться. Встретила на экзаменах Алексея, да и замуж за него по-настоящему решила выйти. Потемнел с лица Филипп, а что против скажешь? Только потребовал - раз так, заберёт одного сына, как при разводе настоящем. И выбрал Саньку - светленького, в память своей матери. Так Викентий и Александр стали жить раздельно.

Только Филипп был мужик здравый, да и Ольга не хотела лишнего зла мальчикам. Перебрался Филипп обратно в Загубье, в дом отцовский (тот как раз помер), а дом в Остановке Ольге отписал, пусть вроде как дача будет. И братья летом друг с другом и с отцом видеться станут. Алексей, муж Ольги, всё знал и согласился.

;
Первые пару лет они надолго не приезжали. А когда Таисия народилась, Ольга стала приезжать на всё лето. И в помощницы брать одинокую двоюродную бабку свою Таисию Матвеевну, единственного человека, кто к Ольге с добром относился. А потом и вовсе её в доме поселила - в Остановке магазин был, да и к врачам в район легче ездить.

Викентий с Санькой дружили, бегали друг к другу в гости, потом стали брать подросшую сестрицу. Родители не возражали, хоть и знали, что в Загубье другие дети с ними особо не играли - взрослые так и не любили Ольгу, вот на детях и сказывалось. Спустя шесть лет родилась Элеонора. Ольга уже не молоденькая была, роды случились тяжёлые, с горячкой. И Элка была какая-то болезненная, в обмороки падала. Тогда уже у Алексея кооператив свой был, Ольга работала у него бухгалтером-экономистом, а где цифирьки считать, большой разницы не было. И стала она, ради здоровья Элкиного, всё больше в Остановке жить. Викентий, когда в школу пошёл, а потом и Тая, привозились отцом на каникулы, а Ольга только на слякотную осень да зиму холодную с младшей в город съезжала. И пошли по Загубью разговоры, что не спроста она вновь в деревне жить стала - Филипп-то вечным бобылём оставался.

;
Только это досужие разговоры были. Может, Ольга и не любила Алексея до беспамятства, только благодарна ему была и порядочная тоже. Хотя с Филиппом виделась. А вот когда Элке пять лет исполнилось, ждала вся семья Алексея в отпуск. А он не приехал, и что-то непонятное по телефону говорил. А потом примчался на машине среди ночи и о чём-то долго разговаривал с Ольгой на веранде. Ольга даже кричала, в голос ругала мужа. Детей увели в дальнюю комнату, чтоб на слышали. Тем более гроза начиналась - Морской царь гневился. Так баба Тая сказала и начала баюкать Элку и рассказывать свою сказку. Но в этот раз Элка не засыпала. А Таисия Матвеевна всё плакать принималась, да с начала сказку сказывать.

Викентий и Тая уже не верили в сказки и всё пытались подслушать разговор родителей. И услышали. А вскоре отец, прямо среди ночи и в бурю, умчался обратно в Питер, мама позвала сына и старшую дочь, долго объясняла им что-то, успокаивала. Потом заплакала над Элкиной кроваткой, пропела ей колыбельную, как в раннем детстве, под которую та заснула, собрала вещи и ранним утром, чтобы не будить сестёр, вместе с Викентием ушла. В Загубье, к Филиппу.

;
"Тая мне потом рассказывала, что проплакала несколько дней, потому как ей самой только одиннадцать было. И жизнь без мамы казалась ей невозможной. Но мы все тогда договорились тебе, маленькой, ничего не говорить из правды. А обратить всё в сказку. Страшную, но сказку. И баба Тая рассказала тебе эту сказку. И с тех пор ты ни разу не просила её повторять. Ты очень тяжело заболела - врачи сказали, нервное потрясение. У тебя был жар, бред, боялись менингита. Мамы рядом уже не могло быть, отца рядом тоже не было, потом расскажу. Тебя пришлось отвезти в интернат в Загубье, там уже почти не было профильных пациентов, тебя поместили в карантинную палату в административный корпус. Потом там была твоя комната в гостинице... Ты долго металась в беспамятстве, звала маму и меня, ругала злого Морского царя. Тебя глушили всякими препаратами, чтобы ты больше не вспоминала про эту сказку. А потом отец уже перевёз тебя в город, там ты постепенно пришла в себя. На дачу вы больше не ездили. А бабу Таю отец забрал с собой, она долго с вами жила..."

"Бабу Таю я помню... и тебя - немного".

;
"Баю-баюшки-баю, не ходи ты к озеру..." "... а живёт тот Морской царь почти в самой средине озера. И крыша у его дома красная, высо-оокая, так что и лодки не всегда могут над ним проплыть, и вёсла задевают за трубы... Но он добрый, Морской царь, ежели не гневить его. Но если что не понравится - рассердится, раскричится, затопает ногами - и пойдут по озеру волны морские, злые, и ветра от голоса его буйные. И не удержаться ни человеку на плаву, ни лодке на вёслах - только клочки их потом прибьёт к берегу, а людишек так и вовсе след простыл... Не надо сердить Морского царя, не надо к озеру с мыслями чёрными ходить...

А когда наскучит Морскому царю волнами да ветром баловаться, может он из деревни забрать самую милую да пригожую раскрасавицу, и поселит он красавицу в своём озёрном доме, чтобы на неё любоваться. И молнии заставит бить в озеро над домом своим, чтобы те в трубы влетали, да дом его освещали - так красавиц лучше видно...

Вот и маму твою забрал Морской царь... и братика, чтоб ей веселее в доме у него было... Баю-баюшки-баю, не ходи ты к озеру..."

;
"А что между мамой и папой произошло?"

"Мы не знаем, почему мама вдруг не смогла понять и простить отца... Может, потому, что рассказал, когда всё случилось... а не перед свадьбой, как она ему. У него была школьная любовь. Родился сын, с тяжёлым пороком сердца. Отец всегда помогал ему, зарабатывал деньги, когда появилась возможность прооперировать. И вместо отпуска собрался лететь с сыном и его матерью в Москву, на операцию. И не сказал маме, а мы его на даче ждали. Но над Питером разыгралась непогода, рейсы задерживались, сыну стало хуже в аэропорту. Отец бегал, звонил, договаривался, упрашивал... отправляли какой-то борт, согласились взять двоих, маму с сыном, отец остался дожидаться следующей возможности. И тот борт до Москвы не долетел... вот тогда ночью отец и примчался на дачу, рассказал всё маме. А она не захотела больше с ним быть. Может, мы тогда не всё расслышали, или не поняли маминых объяснений. Но сказку про Морского царя она для тебя придумала, и сказала - пока не вырастет... но она следила за тобой, сильно переживала, когда ты болела... пока могла".

"А с мамой что?..."

"Мой отец Филипп не вернулся с озера года через полтора после той ночи. Нам с Санькой скоро по восемнадцать исполнялось. Меня в армию забрали, а Саньку по здоровью - в электротехникум. А мама одна осталась, в деревне, где её так и не приняли. И у неё случился нервный срыв - как у тебя был. Только маму забрали без нас тогда в психушку, ну и.… залечили, в общем. Она, как бабка моя по отцу Филиппу, стала на берег озера бегать, да звать кого-то. Я с армии вернулся, нашёл отца твоего... нашего... Алексея, в общем, рассказал всё. Мы её в Питере в пансионат для душевнобольных поселили - там уже надежды не было. Ну и все эти годы за ней ухаживали. Тая знала, но мы её туда тоже не брали. Тяжело. Она ушла, а отец наш месяца два спустя после неё. Но успел сказать мне, что пора, что нельзя обман на всю жизнь оставлять - у тебя своей жизни не будет, если Морской царь будет и дальше тебя мучить..."

;
Первая свечка на столе догорела. Они, обретшие наконец друг друга и себя самих родные люди, в темноте, все вчетвером, закурили. Тая - не затягиваясь, она лишь иногда баловалась, когда домашних не было рядом. А Санька закашлялся - он в деревне не приобрёл этой вредной привычки. Улыбнулись друг другу, зажгли следующую свечку. Сказать что-то ещё было уже лишним. Перешли на общие темы, типа погоды и видов на урожай. Потом пошли в сад, жарить шашлыки. Особого веселья не было, хотя тяжесть постепенно отступала. Разошлись под утро, ни разу не коснувшись больше сложной для всех темы.

К полудню мужчины засобирались. Элка вышла проводить. "Ну вот, сестрёнка, теперь ты всё знаешь". "Угу" - согласилась Элка. "Нет, не всё!" - закричала она, когда машина Викентия уже зазвучала знакомой дрожью. "?" "А зачем ты приходил ко мне ночью. И как смог попасть?" Викентий хмыкнул: "Время пришло, но я не знал, как с тобой познакомиться заново, чтобы не напугать... вот и решил зайти, просто посмотреть на тебя ночью. Ты же всегда очень крепко спала!" "А попал как?" "Я же работал у отца на фирме. И квартиру хорошо знал - когда тебя не было, я помогал отцу осуществлять все эти его эксперименты с "умным" домом. Я же там тоже жил... когда-то. И у меня есть универсальный электронный ключик - который на всякий экстренный случай!" "И знаешь, я бы второй раз не пришёл, если бы ты не предложила мне так бесстрашно чашечку кофе. Я думал тебе открыться во второй раз, но ты грохнулась в обморок". "А поездка в Загубье? Я же не помнила этой деревни, не насторожилась даже... И как ты оказался моим водителем?" "Ну, это совсем просто! Я же знал, когда в родной деревне юбилей. Познакомился с Владом и подбил его задумать туда поездку, а потом отказаться. И ты вовремя не захотела ехать одна - не пришлось прокалывать тебе покрышки!" "Жестоко было привозить меня в ту комнату!" "Мне жаль, что ты опять тогда заболела. Но надо было как-то тебя подтолкнуть к воспоминаниям. Зато ты хорошо напугала местных тёток - та старушка, что видела тебя на берегу озера - жена старшего брата Филиппа. Она помнила Ольгу. Прикинь - на территории бывшей психушки бегает ... молодая Ольга! Ты ведь очень на маму похожа..."

Из машины показался Санька и постучал по часам. И все трое одновременно почесали пятернями волосы на лбу. За спиной рассмеялась Тая. "Последнее - почему у нас такие сложные имена?" -"Про Таю сама догадайся. У нас с тобой - в память о маминых предках, вроде как они были… эллины!" - засмеялся Викентий.  Элка обернулась к Тае, названной в честь русской бабки из глухой деревни и ей показалось что она увидела голову древнегреческой коры. "Саша в честь нашего другого деда" "Санька, я буду звать тебя Сусей!" - крикнула Элка второму брату. Ворота за машиной закрылись...

Элка вприпрыжку поскакала к дому, ударила ладошкой, заправила внутрь сельский тюль, выпавший на улицу из окна, уселась на высокий табурет у кухонного острова. Положила голову на одну руку, хрустнула первым яблоком в другой. "Знаешь, Тая, я пойду учиться!" Сестра удивлённо вскинула брови. "Я пойду в Академию технологии и дизайна. Хочу стать художником по тканям. Ну, а если художник из меня не получится... просто буду вязать крючком занавески и шить лоскутные одеяла. Теперь я знаю, как делается пэчворк!"
;;;