Всё будет хорошо

Больничная палата.
Я осматриваюсь и кладу на пол сумку.
Едкий запах лекарств пропитывает собой всю одежду и заставляет голову кружиться.
Смотрю в широкое начищенное до блеска окно, открывающее вид на длинный больничный коридор. По нему торопливо снуют в разные стороны врачи и медсёстры, облачённые в белые халаты.
Напротив меня располагается чья-то палата. Дверь открыта, поэтому я могу с лёгкостью рассмотреть мирно лежащий силуэт среди белых простыней.
Слышу размеренный звук кардиомонитора…

Кто-то внезапно преграждает весь вид.
Скольжу взглядом по телу и чувствую, как на моём лице постепенно проявляется улыбка.

Питер.

Привычная ухмылка.
Всё те же светящиеся голубые глаза.

Ничего не слышу, но вижу, как двигаются его губы в приветствии.
Осматриваю взглядом знакомые черты лица и, улыбаясь в ответ, подхожу ближе к окну. К единственному барьеру между нами.
Питер делает несколько шагов на встречу ко мне и, ловя мой взгляд, прижимает свою большую ладонь к стеклу. Медленно соединяю наши кончики пальцев, полностью прислоняю руку и, несмотря на отделяющее нас пространство, я всё равно будто чувствую тёплые импульсы, исходящие от Хейла.

«Всё будет хорошо», - говорит он одними губами и улыбается.

Я послушно киваю и, не выдержав, срываюсь с места. Питер делает то же самое, резко распахивает дверь в мою палату и сильно прижимает меня к себе.
Я обнимаю его и понимаю, что всё действительно будет хорошо.

***


Это воспоминание, как скальпель, который медленно и невыносимо режет. Режет по чувствам с томительным скрипом и хрустом.

Поднявшись с дивана и отложив книгу в сторону, я подхожу к небольшому окну. Крупные капли дождя бросаются на стекло с резким стуком, стекают вниз и исчезают. Исчезают навечно. Громкая и пронизывающая канонада грома раздаётся совсем рядом, будто призывая неистовые блики молний. И я, стоя посреди квартиры, полной мебели, ощущаю, насколько она пуста.

Его больше нет.

Достаю из бара бутылку рома, хрустальный стакан и сажусь прямо на пол. Наливая себе янтарную жидкость, завороженно слежу за тем, как бьётся моё сердце: никак, оно больше не бьётся. Придвигаю к себе пепельницу, полную окурков, беру в руку «Zippo» с изображением волка и открываю её, выпуская наружу пламя.
Закрываю и открываю.
Вновь закрываю и вновь открываю.
Я делаю это снова и снова, не моргая, неотрывно наблюдая за беспечным танцем ровного языка, изрыгающегося из пасти хищника.
Делаю достаточно большой глоток рома и закрываю глаза. Ощущаю, как алкоголь заполняет пустоту внутри меня. Пробивается в мозги и выключает там свет, позволяя эмоциям взять надо мной верх.
Беру пачку «Parliament» в руки и достаю одну сигарету. Зажимаю между губами и подношу её к небольшому огоньку зажигалки. Затягиваюсь и раскуриваю.

Ему разорвали горло.

Выдыхаю дым, бьюсь с силой затылком об шкаф и больно прикусываю губу, пытаясь выбить из себя все воспоминания, пытаясь забить эту никчёмную боль тоннами табака и литрами алкоголя.
Стряхиваю пепел и снова беру в руки бутылку. Уже не забочусь о том, чтобы налить себе «BACARDI» в стакан. Пью из горла. Это заталкивает слёзы обратно.

Ты теперь без него.

От этой мысли мгновенно замираю. Пепел падает мне на руку, но я не чувствую боли. Внутри всё начинает дрожать и стонать. Изнывать и сжиматься, сжиматься до тихого свиста и ломоты костей. Запускаю ладонь в волосы и до ужаса хватаю их. Сильно вжимаю окурок в пепельницу и пытаюсь уцепиться взглядом хоть за что-нибудь.
Я тону.
Теряюсь во мраке души. Опостылевшие стены загоняют меня внутрь и топят в собственной пустоте. Одинокий звук секундной стрелки въедается мне в голову и заставляет морщиться от бешеного зуда.

Питер мёртв.

Больно сжимаю двумя руками себе череп и, наконец, кричу. Нечеловеческий крик дробит мою грудь на мелкие кусочки и мучительно сдавливает в своих шершавых и огрубевших ладонях сердце.
Подскакиваю и, размахнувшись, кидаю в противоположную стену бутылку рома. Всё отчаяние, всё смертельное одиночество походит на это янтарное пятно на обоях. Оно до ужаса жалкое.
Звон от разбившейся бутылки до сих пор стоит в ушах. Сумасшедшая пульсация заставляет меня опуститься на холодный пол. Ложусь и беру очередную сигарету. Закуриваю и чувствую, как моё тело накрывает волна нервной дрожи. Зажмуриваю глаза и до крови прикусываю губу, но стон боли не удаётся сдержать. Он вырывается вместе с непрерывным потоком горьких и сумрачных слёз.

***

Осень

***

Иоганн Гёте

Душе не выплакаться всласть,
Не нарыдаться вдосталь;
Задуть, залить слезами страсть -
Возможно ль это? просто ль?
Часы и месяцы тоски
Готовит сон безлюбый,
И снова - сердце на куски,
От жажды сохнут губы.
Моя ли, Господи, вина,
Что не могу молиться?
Боль глубока, глуха, темна
И длится, длится, длится.

1775


***

Зима

***


Несмотря на количество принимаемого алкоголя и таблеток, бессонница не покидает меня. Накрыв меня однажды своим дьявольским покрывалом, она больше не в силах оторваться от моих мучений и беспричинного страха.

Встав с кровати, я иду в тёмный зал. Хочу снова подойти к окну, как это делала раньше, и молча наблюдать за тем, что происходит на улице. Но вместо того, чтобы видеть, как с ночного неба слетают крупные хлопья белого снега, я останавливаюсь перед запотевшим окном. Оно покрыто мельчайшими капельками росы, которые притягивают к себе мой взгляд и не позволяют смахнуть их со стекла раз и навсегда.
Аккуратно касаюсь одними кончиками пальцев холодного окна и впервые за это время чувствую. Чувствую, как чистые капельки воды стекают по моей руке. Непроизвольно задерживаю дыхание и прислоняю всю ладонь к мокрой поверхности. Сердце начинает стучать.

Это напоминает мне… напоминает…

По телу мгновенно проходит дрожь. Я ожидаю новый срыв, поэтому зажмуриваюсь и прижимаюсь лбом к стеклу.
Но слёз больше нет.
Больше ничего нет.

Открываю глаза и зажимаю себе рот рукой, чтобы не закричать.
По другую сторону от меня чья-то большая ладонь медленно касается кончиков моих пальцев и прижимается к холодному барьеру. Единственному барьеру, который нас отделяет.
Моё сердце стучит.
Боясь, что это сон, не веря в происходящее, я судорожно стираю остатки росы и смотрю вперёд.
Но видение не исчезает.

Там стоит он.

Ухмылки нет.
Щетина покрывает его лицо.
Безумие и испуг в глазах.

«Питер…» - тихо шепчу я, и от этого имени меня бросает в дрожь.

Он прижимается всем телом к стеклу, смотря мне в глаза. Он не верит. Я не верю.
На этот раз не говорит ничего. Будто хочет взять меня за руку, но это не удаётся. На моём лице вновь появляются слёзы. Горячие и пугающие. Он видит это и внезапно исчезает. Подбегаю к входной двери и открываю её.

Питер.

Замерев, я не могу двинуться. Глаза широко распахнуты. Не моргаю. Боюсь, что всё может исчезнуть.
Протягиваю руки к сердцу и ощущаю, как оно в страхе бьёт меня в грудь.
Бам.
Бам.
Бам.

- Питер?.. – слабым от волнения голосом шепчу я и чувствую, как по щекам стекают слёзы.

Ничего не говоря, он мгновенно подлетает ко мне и со всей силой прижимает к себе. Он дышит слишком громко. Его сердце вырывается из грудной клетки. Еле сдерживает слёзы. Я не могу. Не могу. Плача, крепко сжимаю руками его верхнюю одежду, а в моей душе рвётся отчаяние на куски.

Он рядом.
Он здесь.
Он жив.

Питер поднимает моё лицо за подбородок и встречается с моим взглядом.
Вижу его мокрые от слёз голубые глаза.
Ощущаю его дрожащие от волнения руки.
Чувствую его громкое сердцебиение.

- Ты жив… - хватаюсь взглядом за каждую его морщинку, за каждый его отблеск глаз, за каждую его щетинку.

- Ч-ш-ш-ш, тише, - прислонившись своим лбом к моему, шепчет он. – Ничего не говори… Я выжил. И теперь я рядом. Всё будет хорошо.

Вся боль, всё отчаяние, вся печаль, накопившиеся за долгие месяцы, мгновенно вырываются из моего сердца. Мгновенно; с истошным рёвом. Я сильнее прижимаюсь к груди Питера, пытаясь сдержать крик. Слёзы горечи и утраты сменяются слезами благодарности. Благодарности за то, что пережил.
Не сдался.
Пережил.

***


Питер молча вытер одной рукой своё мокрое лицо и, уткнувшись лицом в её шею, как можно больше вдохнул её запах.
Сердце бьётся невыносимо.
Но пусть лучше бьётся.
Чем перестанет.

Всё будет хорошо.
Она рядом.