Эпизод из жизни одной квартиры

О квартире знали все с нехорошей стороны. Стоило кому-либо въехать в одну из её комнат, как он начинал чахнуть. Взгляд несчастного постепенно становился всё беспокойнее, лицо осунувшимся, движения неверными. Через некоторое время поняв, что его несчастья связаны с новым местом жительства, он давал объявления в газетах, на стендах и, даже, на столбах о том, что срочно меняет комнату в центре на другую, возможно, меньшую площадь в любом районе. Пока производился обмен – а это длилось порой очень долго – жилец старался дома не ночевать, и, поэтому часто комнаты в этой квартире, вообще, пустовали. С новыми жильцами, как по волшебству, происходила та же история.

Только в одной из комнат ничего не менялось на протяжении многих лет. Как будто что-то её охраняло, и живущая в ней Мария Петровна вполне процветала. Пользуясь тем, что в квартире, большей частью, никого, кроме неё,  не было, она заняла своими шкафами, комодами, сундуками, холодильником и прочим добром все коридоры и общую комнатку за кухней.

Деятельная натура Марии Петровны не позволяла ей ни на минуту успокоиться. Она могла бы ещё трудиться с полной отдачей, если бы пятнадцать лет назад, её, ни чаявшую никакого подвоха, не пригласили на одно торжественное заседание. На этом заседании Мария Петровна, к величайшему своему изумлению, услышала, что она отправляется на заслуженный отдых. Её поздравили и вручили ей памятный подарок от всего благодарного коллектива. Делать было нечего, и с тех пор кипучая энергия Марии Петровны, оставшейся одинокой после похорон в разные периоды жизни своих четырёх богатых мужей, стала находить себе применение в других сферах, в частности, в общественной работе по дому.


В одно прекрасное утро Мария Петровна проснулась с ощущением чего-то нового. Интуиция не подвела – чутким ухом она уловила в пустовавшей некоторое время квартире какую-то возню и голоса. Приезд новых жильцов всегда вызывал в ней целый букет чувств, что способствовало  появлению особого  приподнятого настроения. Это были и тревога, и любопытство, и радость. При этом в ней просыпались все силы её души, и она чувствовала себя совсем молодой.

Вскочив с постели, она стала думать, как бы эффектнее показаться новым соседям, в то же время, прислушиваясь, что делается за дверью. Пока понять что-либо было трудно. Выбрав в гардеробе яркое шёлковое платье и надев на него передник, дабы сразу показать, что она женщина занятая, Мария Петровна тщательно нарумянила щёки, подкрасила губы, подвела брови. Подумав, нашла яркие бусы и надела их.

Вдруг до её слуха донёсся шум, производимый  чем-то тяжёлым и команды: - «Левее, левее, так, хорош….. Да! Что б тебя! На меня, ещё…». Поняв,  что дело не терпит отлагательства, Мария Петровна пулей вылетела из комнаты.

Двое рабочих суетились вокруг какой-то гробовины. Опытным глазом Мария Петровна сразу заметила, что сдвинута её этажерка. Это был криминал! Ни один из когда-либо живущий здесь жильцов не осмелился бы на такое.  Мария Петровна вспыхнула, подбоченилась, и открыла, было, рот. Но тут она подумала, что ещё успеется, а пока лучше присмотреться ко всему повнимательнее. Для начала она ограничилась тем, что сквозь зубы вычитала рабочих, изумлённо на неё уставившихся, сказав, что дома, у жены они, небось, так поступить не посмели бы, что им, вообще, лучше находиться в вытрезвителе, чем заходить в порядочные дома, что она, если будет так продолжаться, заявит в милицию,  что прежде, чем трогать чужую вещь, надо спрашивать,   и если их этому ещё не научили, то очень плохо и недостойно советских рабочих. Далее она хотела ещё сказать, что в то время, когда вся страна готовится достойно встретить, и так далее, но тут её внимание привлекло нечто совершенно неожиданное – в дверях показался молодой мужчина, который тащил в квартиру детскую кроватку.

Мария Петровна опешила. Как ни странно, при ней в этой квартире почему-то ещё никогда не было маленьких детей, и она этого меньше всего ожидала. Она даже, было, подумала, что может кроватка просто осталась у хозяев в память о детстве, но сомнения её быстро рассеялись, так как следом вошла белокурая молоденькая женщина, которая несла в одной руке половую щётку, а в другой – большую сумку с игрушками.

Как бы то ни было, надо было показать, прежде всего, кто здесь настоящая хозяйка, и Мария Петровна, растянув губы в широкую улыбку, расставила руки и приторно-слащавым голосом выкрикнула: - «Добро пожаловать, дорогие соседи, пусть жизнь ваша в этом доме преисполнится счастья! Давненько, давненько здесь никого не было, рада вас приветствовать!». Молодые люди с улыбкой поздоровались, скрывая лёгкое недоумение, вызванное столь пышными фразами.

Мария Петровна не могла допустить мысли, что такое важное дело, как вселение жильцов, может обойтись без неё и, поэтому, принялась деятельно помогать, забегая вперёд и указывая, куда что ставить. Она это делала так авторитетно, что молодые люди в растерянности с ней соглашались. По временам она бежала на лестницу, где понукала рабочих, в общем, путалась всячески под ногами. Между делом она, чтобы её усилия случайно не оказались незамеченными, давала всё время понять, что как хорошо, что есть на свете люди старшего поколения, которые всегда могут научить молодёжь. Что бы они без неё делали, уйди она на время вселения, к примеру, в магазин? Как им повезло, что у них такая соседка, которая не хуже матери может научить, посоветовать неопытным, ничего не умеющим птенцам! Новые соседи не знали, как её выпроводить, когда уже всё было внесено в комнату и в нерешительности стояли посреди узлов, коробок, чемоданов, думая о том, что сейчас необходимо как следует собраться с мыслями и, пока дочка в детском саду, успеть навести хотя бы подобие порядка.

Наконец, Мария Петровна решила, что настало время поговорить о том, что больше всего её тревожило. Сделав вид, что только что заметила свидетельства наличия ребёнка, она широко раскрыла глаза, якобы удивляясь, затем сложила губы бантиком и, сюсюкая, произнесла:
- Как, у вас либёнотик? Ой, какая плелесь! Ну, вы молодцы! Сейчас, когда страна нуждается в людях, а рождаемость падает, вы подарили Родине сына!
- У нас дочка – поправила её женщина.
- Ну, девочка – ещё лучше. Это – будущая мать семейства, создательница семейного очага.  Как это говорится, вырастить девочку  - значит, вырастить семью. И сколько же ей сейчас годиков?
- Три исполнилось – отвечала мать.
- Замечательный возраст, самый забавный, ответственный, как и что сейчас папа с мамой заложат, такой человек и будет. А везде пишут, что решающее значение в воспитании имеют взаимоотношения между родителями. Никакие речи, нравоучения не помогут, если в семье не ладно, если муж грубо обращается с женой, матерью…
- Ну, зачем же так? – в крайней степени смущения произнесла женщина, украдкой взглянув на мужа, и чтобы перевести разговор, спросила, есть ли внуки у Марии Петровны.
- Как же, уже взрослые, живут в Киеве – с гордостью заявила Мария Петровна. Она не посчитала нужным сказать, что своих внуков видела только раз, так как её вмешательство в семейную жизнь сына послужило тому, что он с женой, чтобы сохранить семью, вынужден был уехать в Киев и прервать с матерью какие бы то ни было  взаимоотношения. Никакие её обращения на работу  сына и невестки ни к чему не привели, так как материально она была обеспечена, а её письма, предоставляемые в своё оправдание супругами, служили красноречивым доказательством того, что общение с ней для семейного благополучия противопоказано.

Вспомнив о внуках, Мария Петровна спросила, с кем же теперь находится ребёнок, с бабушкой, или ещё у каких-нибудь родственников. Ответ, что бабушек нет, и дочка в садике, добавил ей  беспокойства – это значило, что ребёнок по выходным и по вечерам будет дома. Но вслух она этого не сказала.

- Замечательно, что девочка ходит в садик – начала она снова – коллектив – великая сила в воспитании ребёнка, хороший коллектив может, даже, в некоторой мере заменить семейное воспитание. Настоящее коммунистическое воспитание может дать только коллектив. Ну, а какой характер у вашей девочки?
- Как какой? – удивился отец – характер, как характер, ребёнок ведь. Всякое, конечно, бывает.
- А вот «всякое» - это недостаток, просчёт в родительском воспитании – неожиданно ледяным голосом промолвила Мария Петровна – вот у меня тут вещи разные стоят, этажерки. Так уж будьте любезны, последите, чтобы ничего не трогала. И чтобы беготни по вечерам по коридору не было, а то у меня головные боли бывают.  И чтобы не кричала – это всё от родителей зависит.
- Да что вы, мы постараемся всё сделать – заверили родители, несколько ошеломлённые тоном, каким это было произнесено.

Высказав главное, Мария Петровна вспомнила, что у неё сегодня ещё масса дел и, к глубокому облегчению Серёжи и Аллы,  в конце разговора уже не знающими, что им делать с этой назойливой дамочкой, покинула молодую чету, чтобы поесть, а затем бежать сдавать накопившиеся молочные бутылки.


С этого дня в жизни молодой семьи наступило нелёгкое время. Желая, как она уверяла, только хорошего, Мария Петровна не давала никому минуты покоя. Новые соседи же испытывали к ней такой страх, что боялись сказать слово наперекор, интуитивно чувствуя, что деятельной особе только этого и надо, чтобы создать атмосферу открытого скандала, и тогда уже держать себя в рамках приличия будет, безусловно, очень трудно, может, даже, невозможно.

Сначала Мария Петровна засыпала молодых людей вырезками из газет и журналов о воспитании. Сюда же входили статьи о вреде алкоголя и курения, хотя никто из соседей ни курил, ни употреблял спиртное. Алла делала вид, что относится к этому очень серьёзно, а Мария Петровна всё находила изъяны в воспитании Мариночки, которая после первого разговора о поведении в квартире была так запугана родителями, что боялась не только выйти в коридор, но и громко слова сказать. Стоило ей, забывшись, начать возню на ковре, как родители, с ужасом делая большие глаза, давали ей понять, что она ведёт себя непозволительно, указывая глазами на дверь и прикладывая палец к губам.

Бедный ребёнок стал нервным, по ночам девочке стали сниться кошмары в виде страшной соседки, протягивающей к ней руки. Родители не знали, как ей заткнуть рот, когда в диком ужасе она разражалась по ночам душераздирающим криком. А наутро Мария Петровна ходила, не разговаривая, по квартире с завязанной полотенцем головой и без конца жаловалась по телефону, что у неё нет жизни, ребёнок орёт, она целыми ночами не спит, а днём страдает от головной боли.  Порой ночью к ней приезжала «Скорая помощь», а наутро Серёжа мчался в аптеку за лекарствами для неё, а Алла, наскоро собрав дочку и отведя её в садик, готовила перед работой завтрак, который подавала Марии Петровне в постель.

Мария Петровна учила Аллу всему, она внушала ей, что главная в семье – женщина. Она говорила о бережном отношении к мужчине, о необходимости ему угождать, всё простить. Что именно прощать, Алла решительно не знала, так как до сих пор они с Серёжей жили вполне нормально, и никаких недоразумений между ними не было. Мария Петровна любила поговорить о том, что всем известно из газетных статей, и что имеет так мало отношения к реальной жизни. Марии Петровне не нравилось, как Алла готовит, как стирает, как следит за мужем и ребёнком. Она её поучала и поучала, предлагая ей методы, ничем не лучше тех, которыми привыкла пользоваться Алла. При этом она с каким-то неимоверным упорством настаивала на их использовании. При этом она постоянно требовала благодарности за свою заботу о молодых, говоря, что никакая мать так бы о них не позаботилась. Она даже упрекала их родителей, живущих в другом городе, что они не помогают в воспитании ребёнка. Алла всё терпела, стараясь как можно быстрее уйти из дома, или запереться в комнате и сидеть так тихо, как будто бы её не было дома. Но это редко удавалось.

Серёжа работал в разные смены и поэтому приходил домой поздно, а иногда и вовсе под утро.  Это послужило причиной тому, что Мария Петровна, докучая Алле разговорами «про жизнь», стала всё чаще пропускать какие-то тёмные намёки о доверчивости некоторых молодых женщин, о том, что все мужчины гуляют на стороне, это естественно, и потому огорчаться не следует.

Сначала Алла даже не понимала, что имеет ввиду Мария Петровна, а потом она стала думать, что, наверно, у соседки есть какие-то основания так говорить. Она попробовала, было, прямо её расспросить, но та отвечала так уклончиво, что только запутала бедную женщину. Серёжа стал замечать, что в отношении жены к нему появилась какая-то натянутость, но предписал это утомлению, а также положению, в котором находилась Алла.

До некоторых пор дело с коммунальными платежами обходилось как-то без скандалов. Хотя Мария Петровна относилась к расчётом, которые делал Сергей, с недоверием, у неё не было повода к чему-либо придраться. Обходилось и с общей уборкой. Правда, Мария Петровна с ревнивым вниманием следила, чтобы она производилась соседями по всем правилам. Соседи считали, что лучше подчиняться порой совершенно диким требованиям, чем идти на открытый скандал. Они даже соглашались подежурить лишний срок, когда Мария Петровна придралась к тому, что у Аллы четыре дня гостила её мать, а по закону, если гость живёт больше трёх дней, он должен, наравне с жильцами, принимать участие в общей уборке квартиры.

То, что соседи во всём с ней соглашались, выводило Марию Петровну из себя – ей давно уже хотелось высказаться в новом тоне, но она считала лучшим, если конфликт начнёт не она, а ей выпадет роль защищающейся стороны. Но ожидание становилось для неё всё мучительнее,  и если бы она при этом не была занята тем, чтобы выселить из Москвы ещё одного соседа, почти дома не появляющегося, но, как она знала, страдающего запоями, то Алле с Серёжей ещё раньше пришлось бы совсем плохо.

Наконец, благодаря поистине титанической работе, проделанной Марией Петровной, сосед был выписан из своей комнаты, и на время она освободилась. Об остальных отсутствующих соседях не было ни слуху, ни духу. Однако срок со дня их последней ночёвки в квартире ещё не подошёл  к шести месяцам, то есть к тому времени, когда, по закону, можно было бы на основании того, что они здесь не живут, хлопотать об их выписке. Так что всё внимание Марии Петровны направилось на молодую семью.

Как-то Мария Петровна ворвалась к Алле и застала её за странной работой: Алла аккуратно разглаживала и складывала в стопку младенческие Маринины одёжки. Марии Петровне в первый раз пришло в голову обратить внимание на Аллину фигуру, и тут она поняла то, что совершенно вывело её из себя.
- Так!  - заговорила она, присаживаясь – так,   значит,  ты моих советов не послушала! А я, дура, старалась, как мать родная тебя, глупую, учила, силы, нервы тратила. Сколько у меня из-за вас здоровья ушло, боже мой! – И Мария Петровна смахнула слезу.

Алла обречённо ждала, что будет дальше, ощущая, помимо воли, дрожь в руках.
- Говорила тебе я, говорила – продолжала между тем Мария Петровна – что одного ребёнка женщине абсолютно достаточно. Вот у меня – есть один ребёнок, но не больше. Один нужен, не спорю, чтобы в старости иметь поддержку, так сказать, на всякий случай, если там паралич или ещё что. Но чтобы ещё! Это какой надо быть идиоткой? Я тебе тут всё время как родная мать была, ведь ты согласишься, даже лучше родной матери! А ты так могла со мной поступить! Ну, случилось несчастье, с кем не бывает. Хотя, если бы ты меня послушала, и как я – ведь у тебя же есть, с кого брать пример, понимаю,  если бы не было….   Так вот, если бы ты сделала операцию, как я тебе советовала, и как, в своё время я сделала сама….  Говорила ведь тебе, она совершенно безвредная, подумаешь,  трубы перерезать и всего-то делов. Зато ты была бы застрахована от такого рода случайностей! – Голос Марии Петровны возвысился до верхних возможных нот, и она потеряла начало мысли, не сознавая, что когда она давала эти бесценные советы, претворять их в жизнь было уже поздно.

Она собралась и продолжала спокойнее:
- Сейчас аборт сделать – раз плюнуть, не то, что в мои годы, когда это запрещалось. Сейчас специальные клиники, все условия для такой вот дурёхи – делай, не хочу! Медицинское обслуживание у нас бесплатное – государство обо всём побеспокоилось. Все пользуются, только одна нашлась такая умная.
- Да какой аборт на таком сроке? И, вообще, мы с Серёжей хотим двух детей – попробовала защищаться Алла.

Последние слова подействовали на Марию Петровну, как красное на быка:
- Двух детей! Да думаешь ли ты, о чём говоришь? Двух детей! Да кто в наше время хочет двух детей? Ты бы уж лучше молчала, а то можно подумать, что вы с мужем блаженные придурки! Да ты с одним ребёнком ещё справься! Ты её воспитай, человеком сначала сделай, образование дай. А потом думай, иметь ли двух детей! И это тогда, когда муж неизвестно когда приходит, где гуляет по ночам!
- Так он же работает – с трудом выдавила из себя бедная женщина и разрыдалась, не в силах больше сдерживаться.
- Работа! – не унималась Мария Петровна – Знаем мы эту работу, все мужики одинаковые, не думай, что ты - исключение, что у тебя – не как у всех. Особенно, если жена беременная….

 В эту минуту, на Аллино счастье, появились Серёжа с дочкой. Услышав последние слова и видя рыдающую жену, он сгоряча довольно бесцеремонно попросил Марию Петровну выйти. Она неожиданно повиновалась, решив по его виду, что сейчас сопротивляться не стоит.

С этого дня скандалы следовали один за другим. Причина могла быть самой ничтожной.  Оставленное открытым ведро для пищевых отходов, или не на месте лежащая тряпка для протирки пола, а тем более, дымок от подгоревшего блина были сигналом для грандиозного крика с поминанием всех родственников провинившихся, их тёмных дел в прошлом, настоящем и будущем, их детей, будущих  внуков и правнуков.

 Мария Петровна блаженствовала. Это была её жизнь. Зная свою неуязвимость и безнаказанность, она торжествовала полную моральную победу над каким-никаким противником. И то, что в её руках находилось настроение людей, их жизнеспособность, как она воображала, сама их жизнь, ставили её в собственных глазах на высоту, если не полководца, то большого начальника, должность которого, несмотря ни на какие старания, ей не удалось в жизни добиться.

Особо длинный скандал, продолжавшийся несколько дней и сопровождающийся сердечными каплями и вызовом неотложки, имел в первооснове то обстоятельство, что Серёжа, по неосторожности, в очередной раз делая расчёты, насчитал плату Марии Петровны на четырнадцать копеек больше, чем свою. Правда, он тут же постарался загладить свой промах, предложив заплатить эти копейки сам.  Но не тут-то было. Заявив, что  ей чужого не надо, Мария Петровна обрушилась на бедного парня с обвинениями в жульничестве. Она кричала, что ему не место в Москве с его ненормальной женой и ребёнком, что государство ошиблось, взяв по лимиту таких недостойных людей, которым место, в лучшем случае, в колхозе, да и там такие не нужны. Она грозилась написать Серёже и Алле на работу, в газеты, заявить в ЦК и сделать ещё много всего, что может принести людям всяческие неприятности. Мария Петровна считала, что всё это делать она, как и любой гражданин, имеет полное право.  И, действительно, за такие угрозы на неё нельзя было даже никуда пожаловаться -  не грозилась же она, к примеру, убить ребёнка.

Между тем Сергей, не на шутку озабоченный состоянием семьи, всё свободное время занимался хлопотами о том, чтобы в связи с тем, что жена ждёт второго ребёнка, и соседка её всячески третирует, им выделили бы иную жилплощадь. Он, отпрашиваясь с работы, ходил на приёмы к разным должностным лицам и добился, наконец, того, что ему пообещали после родов жены дать ещё одну комнату в этой же квартире, как раз ту, что освободилась от выселенного недавно алкоголика.

Серёжа в сердцах чуть было сам не устроил скандал прямо в кабинете очередного начальника, но, к счастью, вовремя удержался. Он не оставлял хлопот, хотя теперь они казались ему совершенно бесполезными, и в то же время обратил своё внимание к семье, уже давно остро  нуждающейся в его помощи и поддержке.

К счастью, Мария Петровна решила, что ей пора бы хоть немного сделать жизнь разнообразней, и для этого легла в больницу. Вообще, с больницами и поликлиниками Марию Петровну связывала крепкая к ним любовь. Её хорошо знали все врачи,  как поликлиники, так и районной скорой помощи. При одном упоминании её фамилии,  представителей медицины прошибал холодный пот. Не раз соседи из квартиры напротив, видели, как от Марии Петровны выходил врач скорой помощи, вытирая взмокший лоб и пошатываясь от слабости. Не желая иметь неприятностей в Райздравотделе, что без труда могла добиться, знавшая все медицинские тонкости, Мария Петровна, врачи предпочитали укладывать её в больницу, когда ей только этого хотелось. Поэтому, путь в это заведение был ей столь же близок, как дорога в родной дом, и на сей раз решив немного пожить на казённый счёт, она этого добилась, почти не прилагая сил.

Поэтому супруги смогли хоть временно передохнуть перед отправкой Аллы в роддом, что было им уже совершенно необходимо.

К величайшей неожиданности, Алла родила мальчиков-близнецов. Это и спасло семью, которая в другом случае, вынужденная находиться под властью Марии Петровны, рисковала быть стёртой этой доброй женщиной с лица земли. Пока из больницы не выписалась дорогая соседка, Серёжа поторопился перевезти вещи и семью в новую, выделенную им,  двухкомнатную квартиру.  Таким образом, Мария Петровна, возвратясь, обнаружила, что квартира снова пуста.  Это её на время выбило из привычного русла. Но вскоре она утешилась, и в ожидании новых соседей с рвением занялась общественной работой по линии ЖЭКА, доставляя массу забот ни в чём не повинным жильцам.


Июль 1980.