Зов жизни

                Рассказ

Кобыла томилась в стойле, поминутно ржала, стригла ушами, напрасно вслушивалась в ночь, надеясь уловить ответное ржание. Тихо. Несколько раз надавливала всей  массой  на прожилины, что держали её взаперти. Но хозяин выбрал крепкие жерди для прожилин  и закрепил их надёжно: выломать никак не удавалось. А хотелось, страсть как хотелось на волю, туда, где она ещё днём услышала запах  серого в яблоках жеребца, что пролетел под седлом мимо, взбудоражив в её лошадином теле доселе неведомые  желания.  И всё изменилось в поведении кобылицы. Из покладистой, покорной, она превратилась в буйную нравом, необузданную животину, которой-то и управлять стало невмоготу. Хозяин еле-еле завёл кобылу в стойло, надёжно привязав прочным кожаным поводком к деревянному столбу рядом с кормушкой.
- Балуй! Балуй, шалая! Вот будет день, будет и того… этого… Куда ж это… на ночь глядя. Успеется.
Мужчина  собрался уходить. Но кобылу уже не могли успокоить его обязательные в таком случае похлопывания по шее на прощание, кусочек сахара с ладони.  Она не стала прикасаться к лакомству, а лишь нетерпелива ржала.
Желания росли, крепли с каждой секундой, превращаясь в необузданную страсть.
Оставшись одна, лошадь крутила головой, дёргала, отходила назад, упиралась, напрягаясь всеми лошадиными силами, пытаясь освободиться от привязи. Было больно, шея пронизывалась неимоверной болью шейных позвонков от растяжения, уздечка сильно резала  на скулах и за ушами. Когда боль становилась нетерпимой, тогда она прекращала разрывать и приступала грызть кожаный поводок. Отдохнув, снова рвала его, напрягалась, даже в иные моменты приседала на задние ноги, упираясь в занавоженную подстилку в стойле, и продолжала тянуть себя, рвать это ненавистное, это презренное препятствие на пути к её мечте, к её страсти, что в данную минуту сильнее любых болей, запоров и жердей.
Боль разрывала шею, уши, скулы, но она не обращала внимания на неё. В какой-то момент поводок  не выдержал, лопнул. От неожиданности кобылу бросило назад, и она резко, всем весом навалилась на прожилины. Но деревянные жерди оказались прочными, устояли. Однако от привязи лошадь освободилась. Одна преграда преодолена. 
Почувствовав относительную свободу, кобыла стала бросать себя  на прожилины, пытаясь найти слабое место. Несколько раз вставала на дыбы, пробовала перепрыгнуть изгородь, но низкий потолок конюшни не давал такой возможности.
И она снова и снова налегала на прожилины.
Обнаружив слабину, бросала себя раз за разом на преграду, била копытами. Уставшая, отдыхала, тяжело поводя боками. В перерывах  не переставала с шумом втягивать воздух, надеясь уловить тот мимолётный, влекущий запах жеребца. Избитые в кровь ноги, грудь лошади саднили, кровоточили. Но она не замечала этого, не обращала внимания.
 Отдохнув, вновь  принималась крушить  ограждение.  И усилия её не прошли даром: одна из прожилин всё же не выдержала, треснула. Обнаружив слабое место, кобыла опять и опять надавливала грудью на давшую слабину жердь, пока та не разлетелась на две части.
Всё! Из стойла лошадь кинулась к двери. На мгновение замерла, фильтровала воздух. Здесь, у двери, ей показалось или на самом деле она опять уловила еле ощутимый запах жеребца? Толкнула головой дверь, боднула: заперта.
Не раздумывая, кобыла отошла в дальний угол конюшни  между стойлами, и, набрав скорость, насколько позволяло длина  прохода, бросила себя на очередную преграду, успев в последнее мгновение отвернуть голову в сторону. Дверь, издав треск, с шумом распахнулась. Лошадь силой инерции выбросило на улицу. Она споткнулась на воле, но всё же сумела удержать себя на ногах, остановилась.
От реки тянуло свежестью, сыростью, разнотравьем, гнилью. Слышно было присутствие знакомого лошадиного табуна,  но того, будоражащего запаха не было, не могла уловить, как ни пыталась принюхиваться, втягивая в себя ночной воздух.
И тогда она призывно и требовательно заржала. Заржала громко, с надеждой вслушиваясь в ночь, обострённо ждала ответного ржания.
Напрасно…  Ночь хранила молчание.
Сорвавшись с места, лошадь пошла кругами вокруг конюшни,  с шумом втягивая воздух, искала…
Постепенно круги её становились всё шире и шире, пока не вышли сначала за околицу, а потом и на заливные луга.  Здесь, на выпасах, паслись кони в ночном. Но она не чувствовала присутствия того, кто был нужен ей, кто способен был откликнуться на её зов жизни, на её страсть. И потому не задержалась здесь.
Она была уже далеко от конюшни, когда летний ветерок принёс желанный запах. Был он слабым, еле-еле ощутимым, и шёл  из-за речки, где пасся табун лошадей из соседней деревни. Этого  было достаточно кобыле, чтобы она в очередной раз призывно заржала, замерев изваянием в ночи, ждала. Ответом ей послужило такое желанное, такое долгожданное ржание жеребца.
 Сорвалась с места, понеслась на зов. Искать плавного спуска к воде не стала,   а, взвившись на дыбы, кинула себя с высокого обрыва в реку.
Когда она подплывала к другому берегу, её встречал, бросился навстречу  тот самый жеребец в яблоках.
Из воды они выходили вдвоём. Он легонько покусывал подругу за холку, нежно ржал, касался её,   толкал грудью, обнюхивая  с головы до ног.
И она также нетерпеливо покусывала его в ответ, и её ржание тоже было тихим, кротким,  будто стеснительным, трогательным, и таким же нежным.
На лугу они гонялись друг за другом, как жеребята-стригунки,  вставали на дыбы, закидывали голову то он ей на спину, то она ему, тёрлись шеями  и от избытка чувств, от предчувствия  покусывали друг друга. Играли. И нежно-нежно ржали, будто шептались об известном только им.
Потом он оставил кобылу на минутку, чтобы  галопом, изо всех «жениховских» сил совершить вокруг неё два-три ритуальных ухажёрских круга. Жеребец стлался по-над лугом, чуть касаясь земли, еле-еле удерживаясь  на немыслимых виражах. И тут же переходил на иноходь, гордо неся голову, высоко и изящно выбрасывая ноги, выставляя себя в самом лучшем, в самом выгодном свете.
А она стояла в центре импровизированной сцены, провожала кавалера поворотом головы и в знак благодарности рыла копытом землю, раскачивая хвост, стригла ушами.
Отдышавшись,  он напористо приник к кобылице, шумно втягивал её волнующий запах, ржал требовательно и повелительно. И она благодарно приняла его…
Спустя ещё час кобыла уже спокойно паслась на лугу среди сородичей. На очередное настойчивое ухаживание жеребца отвечала отказом, подкрепив своё нежелание угрожающим ржанием и ударами копыт.
На восходе солнца, увидев идущего от реки хозяина, бросилась навстречу, пофыркивая, будто извиняясь,  с удовольствием и преданностью приникла к протянутой хозяйской ладони с кусочком сахара. Покорно пошла следом…
                6 ноября 2012г.