Глава 12 - Время признаний

- Даже не верится, - вздохнула Лора, залезая под одеяло.

- Не верить будешь завтра, - сонно пробормотала Алеся, вешая майку на спинку стула. - А сейчас вот оно всё перед тобой.

- Хорошо мы погуляли, - со спокойным наслаждением констатировала Лора.

Они всё-таки растянули свой путь до Верхнего города. Выслеживать запоздалый троллейбус им и в голову не пришло. Лора оглядывалась, улыбалась, задирала голову на подсвеченные здания, как школьник. Что-то в ней поменялось. Может, кофе её так оживил? Она казалась бодрей, и словно бы не храбрилась, а действительно осмелела. Казалось, что в голове у неё становятся на места кусочки мозаики, тасуются постепенно, не спеша, но что-то главное она уже для себя решила.

С мучительно-сладким зевком Алеся поплелась мыться. Оставила Лоре на растерзание свой телефон. А что, ведь там ничего такого не было. Главное - вайфай. Через несколько минут её взору предстал уютный импрессионизм: слева золотистое пятно ночника, рядом  голубоватое лицо подружки в свете экранчика.

- Ой, милота какая!

- Чего там?

Картинки котиков. Ну как же, святое дело. Алеся забралась на кровать и снисходительным жестом снова водрузила на нос очки. Но то, что она увидела, оказалось неожиданно.

Это был совсем не котик, а мальчик на старинном фото. Она плохо определяла возраст, ей показалось, что ребёнку года четыре.

- Слушай, он правда таким был? Отпад... – восхищённо протянула Лора.

Алесю кинуло в жар. При чтении подписи перехватило дыхание. Невероятно, но раньше она не видела этой фотографии.

Она относилась вполне равнодушно к детским фото всяких знаменитостей. Наверное, так же, как и к детям в целом. Она даже испытывала к ним неприязнь: сопливые личинки, крадущие силы и время. Проще говоря, мешающие жить. Гадость. Да, у неё долг перед Отечеством, новые граждане с отборными генами, бла-бла-бла. Да не пошли бы вы?.. – уж лучше демографический саботаж. Я у себя одна. И не могу растрачивать себя на неблагодарные животные проявления.

А «няшные» детские портретики... Даже её любимый генерал не вызывал особых переживаний. Орущий чёрный мальчик с индейским разрезом глаз – даром, что впоследствии напоминал француза. Фюрер тем более не трогал сердца. Отец народов? Она не помнила. Да и вообще плевать. 

Но здесь оказалось не то. Она растерялась от непривычного чувства. Точнее, чувство было смутно знакомое, но уж больно «не по адресу».

Сердце залило тёплым, как молоко, умилением. Тихим, трепетным, с каким-то даже церковным оттенком. Светленькая чёлочка, умные блестящие глазки, ещё по-детски пухленькие, но уже стройные ручки и ножки, а этот вышитый подол рубашечки, а носочки беленькие... Весь светлость, чудо. Белокурый котёночек. Птенчик нежный.

Ей захотелось прижать это дитятко к груди, целовать без конца, оберегать от любой невзгоды, растить в любви и заботе, и любому успеху радоваться, наблюдая, как он взрослеет... Как трудно было бы отпустить потом – потому что захотелось не отпускать никогда. Её он. Мальчик Юрочка.

- Правда, хорошенький?

- Угу.

Алеся бухнулась на подушку. Поворочалась немного, отвернувшись к стене.

- Ты чего?

- Спать хочу адски. Хоть и здорово это всё. Давай свет туши.

А в темноте она лежала, затаившись, и ждала, пока Лора провалится в сон – чтоб наконец-то всхлипнуть, не таясь.

Наутро постель была пуста, лишь осталась вмятина на подушке. Одежда со стула исчезла, ботинки тоже. А значит, всё было благополучно. Алеся проверила страничку: «была в сети вчера в 23:13». Хорошо. К ранним птахам Лора никогда не относилась, беспокоиться пока не стоило.

Интересовала лишь погрешность. Лора вышла на связь ближе к вечеру и отчиталась: проснулась затемно на том же диванчике – с шерстинами в носу: кот, похожий на косматую киевскую котлету, видите ли, вздумал умоститься прямо перед лицом. Лора ожидаемо чихнула, мама заглянула в комнату, принялась пенять, что она «спит на закат», а значит, снова будет полуночничать. Вяло и привычно перебраниваясь, обе потянулись на кухню и там пили чай с малиновым вареньем.

Можно было выдохнуть с облегчением: всё нормально. Так Алеся и поступила. Тем более, никаких катаклизмов далее не происходило. Но некоторые болезненные узлы начали развязываться.

Из Хельсинки позвонила Кира. Она явила свой просветлевший лик и приподнятым тоном объявила, что никуда не возвращается. На деликатные экивоки ответила откровенно: это всё благодаря Тармо. Он раскрыл ей глаза, придал веры в себя, просто зарядил энергий, подумаешь, какие-то разочарования, нет, какая она была глупая, потом бы жалела, а сейчас... и вообще, он такой, такой!..

«Наш Костя, кажется, влюбился», - кричали грузчики в порту.

Алеся благостно усмехнулась, поздравила, поболтала ещё минут десять, нажала «отбой». Посидела неподвижно минуты две. Какое счастье. Ещё год эта квартирка будет её резиденцией. Всё-таки прекрасное место для в меру богемной особы.

Потом она как-то раз чуть не рассыпала гречку по всему полу, потому что испугалась телефона.

Она жила уединённо. Привыкла, что это только она изволит кому-то звонить, если вздумается. А вот ей – почти никто, есть только пару знакомых негромких мелодий. От всех прочих звонков она дёргалась и вздрагивала: кто посмел нарушить её покой?! Ох, не к добру, наверняка ведь не к добру...

Но в тот раз Алеся устыдилась и стояла с трубкой, не замечая, как впивается крупинка, заскочившая в тапок.

Звонили из партии. Жутко извинялись за задержку с рассмотрением резюме и спрашивали, когда она может приступить к работе. Да-да, научным секретарём в том самом Стратегическом центре.

«Лафа», - заранее блаженствовала Алеся, прикрыв глаза от солнца, лижущего волосы сквозь окно троллейбуса: она ехала оформлять документы и спешно фотографироваться. Всё, как обычно, скомкано, ну уж ничего, главное, собраться и поднажать.

За жизненным ускорением и насущными заботами совершенно забыла о друзьях. Точно так же она вечно упускала дни рождения, и вот – ой, уже три дня прошло... неловко как получилось-то. Мда. Остаётся только молчать дальше.

- Леся! – укоризненно гудела Влада. – Хоть бы похвасталась, а ведь казалось, что от скромности ты не умрёшь! Почему я всё узнаю от Юры?

Она ощутила, как проступила тончайшая испарина между лопатками. Да, ведь день-то жаркий...

Неожиданно сообразила, как зовут мужа лучшей подруги – великое открытие. С порывистым теплом вспомнила курсы испанского в инязе, а преподавателя, бывшего военного переводчика на Кубе, звали Юрий Александрович. На заводе во время отработки был замначальника управления, тёзка, но с другим отчеством – Юрий Алексеевич, симпатичный человек, деловой и справедливый. Потом вспомнила любимый сериал из прошлой жизни, там тоже был герой, которого так звали – обаятельный рассеянный профессор.

Говорят, если некто на чём-то зациклен, он везде выхватывает одну и ту же деталь. Ей тоже чудилось, что она отовсюду только и слышит это имя. На том и строятся несостоятельные теории: одержимость и склонность к обобщениям, одна деталь как фундамент целого. А она? Вроде бы никаких теорий не строила. Всего лишь отдавала должное: отмечала, что все, кто вспомнился, были хорошими людьми. И все они мерцали отражённым светом ярчайшей звезды. Потому что Он – был самым замечательным.

Отметить новую Алесину работу решили в гараже. Предложение капитана звучало одиозно, а потому шикарно – девочки сразу согласились. Гараж стоял чуть в сторонке, а потому вокруг раскинулись заросли сирени и мальвы, впрочем, то было явление обычное во дворах на Круглой площади. Батура полез в сейф, залепленный плакатом с авангардным бомбардировщиком в супрематических лучах. Оттуда он извлёк бутылку со светлым ромом, а лимон, колу и лёд – из старого холодильника в углу.

- Уютно тут у тебя, - с одобрительным удивлением заметила Влада. – И чисто относительно.

- Ну так!.. – гордо воскликнул Батура.

Точно так же он гордился своей машиной. Даже порой поглядывал на неё, пока все трое потягивали коктейль, привольно рассевшись на пледе, брошенном у входа. С виду автомобиль не особо впечатлял: старый тёмно-синий «Нёман» послевоенных лет – подумаешь, сокровище чудака – сентиментальный исторический утиль. Ах, как же крупно ошибался всяк, так решивший, не ведая, что у этой «ласточки» под капотом...

- Дим, опять ты на своего «немца» не насмотришься? Из-за таких как ты, Советский Союз холодную войну проиграл! – проворчала она, отпивая «куба либре».

- А я что? Я ничего... – покосился капитан.

Подсунутые ему книжки он читал – Советами не восторгался, но как-то проникся. И поэтому для порядку возмутился.

- А то, что гонка вооружений! Чес-слово, ты можешь бич-пакетами питаться и на рогожке спать, лишь бы на машину любимую деньги были! Кран бы лучше на кухне починил.

Эта игра с препирательствами могла бы длиться вечно, но Алесе не захотелось быть праздным смешливым зрителем в сторонке. Она нетерпеливо прервала:

- Эй, ребят, хорош! У меня есть тема поинтереснее, чем кран.

- Ну? – заинтересовался Батура. – Валяй рассказывай.

Алеся выудила из стакана выжатый лимон, швырнула в траву, с наслаждением набрала воздуха, запрокинув голову и загребая пальцами золотистую шевелюру – и принялась рассказывать им о Лоре. Была не была! Ей почему-то самой захотелось это сделать, никто не заставлял, и говорилось легко, свободно. Её всё это время не перебивали и слушали, замерев.

- Так что тут не только моя работа, тут ещё кое-что интересное происходило, - покачала головой Алеся.

- Да, дела, – пробормотал капитан. - Ну вот. Значит, я теперь не один. Обычный человек, а по мирам шастаю.

- Второй раз уже такое, - констатировала Влада, - то тогда этот чилиец, то вот подружка-москвичка.

- А главное, всё в Верхнем городе, - подхватил Батура. Историю с пропавшим чилийцем он знал. - Только один – из, другая – в. Может, там более сильная аномалия, чем принято считать?

- Возможно, - проговорила Алеся.

После нескольких следующих реплик внезапно оживилась Влада:

- Слушай, а ведь Андрей Андреевич тебе не зря о притяжении, исходящем от людей, говорил! А вдруг полюс притяжения – это не Верхний город, а ты сама?

- Да ну, ерунда! Кто я такая? – замахала рукой Стамбровская.

А под ложечкой почему-то ёкнуло.

- Перспективный специалист, и сильный! Не хухры-мухры. С чего б я начала беспокоиться, или министр? – увещевала Влада. – Потому что в тебе стихия. Она прямо бьёт. Я это вижу. А просыпалась она тогда, когда ты сны видела и Димку в советскую Москву утянула. Неудивительно, если ты генерируешь поле.

Алеся вздохнула. Нет, она должна была рассказать, как бы ни билось сердце и не захватывало дух, а эта лёгкость, хорошее такое, верное чувство вроде бы, её не покидала.

- А ещё ты говорила, что вы с ней очень похожи, между таким людьми тоже притяжение сильное. Вот открой ту фотку в телефоне, где вы вместе на углу Малой Дмитровки – главное, разницу стилей отбросить, на лица посмотреть. По твоим же словам, Лора сама шутила, что вы, мол, слишком одинаковые.

- А я не согласен, - покачал головой Батура. – Вся эта похожесть автоматически механизм не запускает. Надо ещё что-то.

Девочки переглянулись. Ничего себе, быстро сориентировался, мнение высказывает, туда-сюда – и ведь суждение не самое наивное.

- А что, по-твоему, надо? – переспросила Влада.

- Ну, сочувствие, наверное, переживание... - пожал плечами капитан. – Ты ж вот рассказывала про человека, было прям видно, что ты за неё волнуешься...

Влада, как недавно Алеся, обсосала лимон, кинула в траву и, усмехаясь, решительно произнесла:

- А вот теперь я и самую страшную тайну знаю, держу пари! Это тебя твоя новая пассия притягивает. То-то тебе на Лубянке мёдом намазано, - хихикнула она.

- А тебе на Смоленской площади, - передразнила Алеся.

А под ложечкой снова ёкнуло, и уже сильнее.

- Ну серьёзно, ты просто втрескалась, это видно, - с восхищённой интонацией протянула Влада.

Неизвестно, в чём была основная причина этих тёплых ноток: может, «куба либре», может, облегчение, что Стамбровская увлеклась не большевиком, не каким-нибудь сталинским соколом, что кровавую пищу клюёт под окном – а человеком, в общем-то, приличным, можно сказать, джентльменом. Ещё и того периода, что её собственный герой и их общий наставник.

- Ты там смотри не увлекайся, всё равно. Да, и что, кстати, генерал? – поддела Влада.

- А что генерал... – отмахнулась Алеся. – Он кот. Как захочет – так придёт.

- О-ля-ля, и что же увидит! Блин, я б посмотрела на эту битву века! – расхохоталась Влада. Да, всё-таки «куба либре».

- Да генерал-то явно ушатает, он физически крепче! – прыснул Батура и едва не выронил стакан.

- Да что вы тут морозите! – рассердилась Алеся. – Нашли с чего прикалываться!

С пылающими щеками она отшвырнула стакан на плед, встала, отряхнулась и пошла в гараж – вероятно, за сумочкой, потому что, вероятно, обиделась. Но в мозгу пульсировала мысль: если действительно сбежит, «показав характер», то как раз и вызовет подозрения: слишком всё серьёзно. А Влада хоть наконец-то расслабилась, зубоскалит, ей всё игра – чистейший постмодернизм «и никакого мошенства». Конечно же, Алеся позволила себя успокоить, напоить коктейлем и даже слегка повалять по траве – так уж получилось. В целом все разошлись довольные.

Всё было, в общем-то, хорошо и на новом месте.

Как втайне мечталось, активно прорабатывалось направление Балтийского региона и Скандинавии. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, всё шло в контексте основного направления внешней политики. Союзнические отношения предполагали сотрудничество и партийное, и профсоюзное, и научное, и образовательное. И – бинго! – ту самую культурную дипломатию. И сейчас Алеся занялась не просто участием – а выработкой директив по всем этим направлениям, в рамках партийного взаимодействия. Ей теперь предстояло иметь дело и с финскими «белыми», и со шведскими демократами в васильковых беретах, но и не только с ними – как же без испанцев, вдохновителей и учителей!.. А там и прочие южане, как-то так.

У Алеси возникало необъяснимое, до дрожи и атакующей задумчивости, ощущение дежа вю. Где-то это уже было. На что-то это поразительно похоже. Снилось? Где-то читано? Откуда это наваждение? Бог его знает. Только Алесе казалось, что она здесь работала всегда. Нет, ну ещё на заре туманной юности была на побегушках у диджея в местном клубе, потом сорвалась в Клайпеду и устроилась матросом на сухогруз... Стоп, стоп, ну это вообще уже дичь полнейшая. Тем не менее, после недели на партийной работе казалось, что она здесь уже год.

Главное, что Алесю подкупало – что к ней относятся с уважением, причём как-то авансом, априори.

Во время работы на заводах в родном мире она видела максимум снисходительное сочувствие: «Ну что ж с тобой делать, с ребёнком горемычным?..». А вообще – она раздражала своим интеллигентством, домашностью. Сунулась с калашным рылом в свиной ряд.

В Минобороны к ней питали незлобивый интерес, держались ровно-вежливо, а чувствовали постоянное опасение. Ведьма ведь, всё-таки. Даром, что отдел «бесполезный», разработки спорные, но лучше её не обижать – а то хуже будет. Ну что ж, и на том спасибо. Боятся – значит, уважают.

Ох, нет же, нет. Как она могла забыть, что есть контора. Там к ней тоже относились достаточно уважительно. Хотя нет, пока что само слово «уважение» оставляли неизречённым, припрятанным в ящик стола до лучших времён, но были уверены – времена настанут; а пока что держали в поле зрения, точнее, отставляли на расстояние вытянутой руки, разглядывая, как картинку или интересный камушек. А втайне в душе её трепетало прозрачное, горячее, как костровой воздух, желание быть оцененной по достоинству.

Алеся ощущала напряжение, тугость, как напоенное дождём растение – и было ей остро, интересно, порой утомительно, но радостно, и вообще – легко. Давно такого не ощущалось. Страгивались какие-то пласты, распадались блоки, зацеплялись связи. Было отрадно погружаться в работу, всласть отдыхать, не бояться мыслей и говорить правду.

Она даже решила, что это забавно, сыграть в такую игру. Она вспомнила своё сочинительство насчёт появившегося у неё ученика и напрямую спросила у министра, может ли она учить кого-то потихонечку, да вот хотя бы Лору. О капитане она благоразумно умалчивала. Ответ был примерно ожидаемым.

- Вам, конечно, рано быть наставником, - сказал министр. – Ну, я тоже не ортодокс: достигнешь, мол, определённой ступени годам так к пятидесяти, а там уже и подумать можно. Что вы, в наше время такая акселерация идёт! Искусственно всё это сдерживать толку нет. Но вам пока - рано. И вообще, у меня такое мнение: до момента созревания можно осторожно информировать. Но не пропагандировать, и уж тем более, не преподавать. А у вас ещё со стабильностью проблемы. Скажите, кстати, что это за такое излучение от вас идёт?..

Он не стал договаривать, лишь бровь приподнял. Алеся, замирая, объявила:

- Да. Я влюбилась. Точнее, полюбила, - выдохнула она, краснея.

- Так вот оно что, - усмехнулся министр.

От дальнейших расспросов воздержался.

Надо же, как хорошо всё получается. Как приятна эта открытость, с непривычки щекочет нервы, зато такая лёгкость – после.

Лети-лети, лепесток, через Северо-запад на восток...

Вот и настало время признаний. Правда, там, в оригинале, было: «время познаний». Старая песня из прошлой жизни, время их с Ариной скитаний... Опять всё в рифму! Сама так и просится в руки белыми ягодками, скачет, ложится на музыку.

Алеся не знала, что это за такие ягодки, когда ступала по дачной тропинке в босоножках на небольшом каблучке. Она перед этим поплавала, тело дышало свежестью и томной мягкостью. После плавания хорошо спится. Она надела тонкое платьице из жатого шёлка, колье янтарное на лесочке – теперь на открытой груди выстроилось созвездие разноцветных тоненьких квадратиков: прозрачно-жёлтые, медово-гречишные, медово-липовые.

- Красивая вещица, - похвалил Юрий Владимирович. - Жаль, у нас такого не достать, больно всё топорное, булыжники какие-то. Это, небось, откуда-то из Паланги привезла или из Риги?

- Точно, - улыбнулась Алеся. – Только не оттуда и не оттуда, из Вильнюса.

Произнеслось машинально вместо более привычного «Вильня».

- Здорово. Ну что расскажешь? Как у вас там дела?

Алеся развела руками: «Ну, как сказать...» и, то расхаживая перед домом, то присаживаясь на скамейку, начала вкратце излагать последние новости ВКЛ и международную обстановку. Конечно, всё это сопровождалось комментариями и критическими замечаниями. Но её поразило внезапное наблюдение – объяснения как таковые Андропову уже не требовались. А вопросы он задавал со знанием дела, как будто сам прожил в Княжестве... ну кто его знает, хотя бы месяца два или три.

Алеся остановилась, подумала, что б ещё такого поведать. В итоге сдалась, пожала плечами и завершила универсальной фразой:

- Как-то так. А у вас тут что происходит?

Андропов вздохнул и начал словно нехотя, иногда хмурясь, иногда слегка повышая голос – но, что характерно, без единого грубого слова. Было видно, что настроение у него слегка подпортилось, когда он упомянул «бриллиантовое дело» Галины Брежневой. Ну ещё бы, видит око, да зуб неймёт. Алесе, может, и хотелось бы расспросить – а кто не охоч до сплетен? Но показалось, что это неудобно. Боже, да и зачем. Зачем, если можно загуглить в интернете? Ах, ну да, эксклюзивный первоисточник. Но вот зачем ему устраивать лишнее расстройство? Алеся стала как-то особенно чутка к Юрию Владимировичу, она сразу ощущала самые тонкие флюиды, самые малые перепады настроения. Хотя, может, ей так казалось? Ладно, будь скромнее, Леся. Не хватало ещё любоваться чувствами.

Зато его внешностью любоваться не возбраняется. Какое дерзкое желание наклёвывается – нарисовать портрет... Нет, лучше воздержаться. Если запорет – это будет страшный грех. А она таки запорет. Хотя бы самый первый. Не лучше ли просто смотреть, вот живая картина перед ней, произведение искусства – солнечное пятно на покатом плече, серебристая голова вполоборота, расслабленная, немного сутулая поза, руки... любопытно, более гладкие, чем раньше думалось, никакой излишней южной пушистости. Алеся зарделась. А ещё вспомнила ту самую фотографию: там тоже рубашечка с рукавами коротенькими...

- Ну что ты меня так пристально изучаешь, а, барышня? – улыбнулся Андропов. – Может, нарисовать хочешь?

Ох. Вот взял и всё моментально просёк.

- Я что, ничего. Нарисовать – это уж потом как-нибудь. А вы тоже слишком внимательно смотрите, - парировала Алеся.

- Смотрю, потому что красиво. Но и волнуюсь тоже, - строгим тоном ответил Андропов. – Или ешь ты, как котёнок, у которого желудочек не больше напёрстка?

Как это непривычно: он – и за неё беспокоится. Её это всегда раздражало, заставляло огрызаться и закатывать глаза. А тут растрогалась.

- Ладно, - примирительно произнесла Алеся, - я со стройностью и правда перестаралась. А в прошлый раз у меня о здоровье говорить и правда настроения не было. А так – ну, есть кой-какие проблемки, но не страшные.

И спокойно рассказала ему. В какой-то момент лицо у Андропова стало грустное и слегка растерянное, Алеся оттого ещё больше смутилась.

- Надо же, и ведь тоже почки, - произнёс он тихо и как будто рассеянно.

Алеся с досадой вздохнула:

- Да подумаешь, что вы так беспокоитесь, это ж по сравнению с вашим – ерунда... Ой, в смысле, вообще ерунда.

Тут уже деланно возмутился Юрий Владимирович:

- Ну ты как скажешь! Можно подумать, я какой-то трухлявый пень.

- Зато делаете больше, чем некоторые здоровые дубы, вместе взятые! – нашлась Алеся, и они оба расхохотались.

На прощание он легонько погладил её по плечу, бережно положил на талию большую тёплую ладонь:

- Береги себя.

- Это вы себя берегите, Юрий Владимирович, а я-то что, я уж как-нибудь, - пробормотала Алеся, а изнутри снова поднималась нежность. «Я никогда тебя не брошу».

И проснулась она вовремя, как раз чтобы не позволить какого-то лишнего движения или слова – хотя одно из них просилось наружу, и без него это новое время оказалось бы незамкнутым, несовершенным.

Но уже когда она неслась на вокзал за билетами – её отправляли в командировку – от собственной дерзости гулко билось сердце, а в голове стоял воздушный перезвон – у неё созрел злодейский план.