Вервольф Шарлотты

Для мощного любовного приворота вам понадобится янтарь и красный шелк. В четверг вечером заверните камень в ткань и со всей тщательностью представьте себе все качества, какие вы желаете видеть в своем избраннике. Поцелуйте янтарь и заверните его в небольшой отрез шёлка, положите сверток под подушку. Через семь дней, по цыганским поверьям, смело ожидайте искомого возлюбленного...(с)




Однажды вечером Шарлотта Николс возвращалась домой после долгого рабочего дня, и самое большее, о чем она мечтала — отдохнуть в одиночестве.

Работа начальника отдела верстки даже в небольшом женском журнальчике не оставляла ни минуты свободного времени, а всеобщая нерасторопность подчиненных нисколько не улучшала ситуации. С девяти утра до семи вечера Шарлотта объясняла, подбадривала, грозила, показывала, как правильно, возмущалась и, если удавалось — немного верстала. Врали те, кто убеждал ее, что работа в редакции тиха и лишена какой-либо необходимости в общении с окружающим миром. Если бы! Отдел верстки в журнале «Очаровательнейшая» на деле оказался самым настоящим адом для социофоба, каковым Шарлотта Николс себя не без основания считала.

Шарлотта жила на окраине города, подходившей скорее для молодых пар, вознамерившихся завести как минимум троих детей, чтобы в полной мере наслаждаться близостью загородной природы. В выходные на улице то и дело встречались счастливые и обнимающиеся люди с собакой на поводке (а то и двумя-тремя), но сейчас — почти в девять часов вечера — дороги были пусты и негостеприимны, что Шарлотту весьма устраивало. Она с тихой усталостью наслаждалась свежим воздухом и безлюдьем, сладко предвкушая, как вскоре окажется под струями теплого душа, а потом и в мягкой постели. Да, она как всегда будет в одиночестве. Но сейчас даже вечная изоляция казалась Шарлотте вполне привлекательной перспективой.

Оказавшись перед входной дверью, Шарлотта вставила ключ в замочную скважину, повернула. Дом, совсем недавно ставший родным, встретил уютной прохладой и непроглядным мраком — ни лучика света от уличных фонарей не просачивалось в занавешенные окна. Шарлотта привычно поставила сумочку у зеркала гардеробной, затем сбросила туфли и пальто. Ноги ныли, пальцы было не разогнуть — проклятый офисный дресс-код, доставляющий столько хлопот! Естественно, были и те, кто нарушал его, но, если Шарлотта хотела сохранить за собой место руководителя отдела, туфли на высоком каблуке и строгая обтягивающая юбка были ее лучшими партнерами в этом деле. Уже давно всей женской частью редакции была замечена забавная тенденция — чем короче и плотнее к телу одежда, тем больше шансов завладеть лояльностью высокого начальства. И нужно было обладать некоторой смелостью, чтобы идти против... Шарлотта резко остановилась. В гостиной, куда она пробралась на ощупь, стоял знакомый отвратительный запах.

Воняло мокрой собачьей шерстью и грязью.

«Должно быть, — подумала Шарлотта, — перед уходом я оставила окно открытым».

Повода для паники у нее совсем не было. Скорее всего, вонь шла с соседского участка, где проживали два милых, но не слишком благоухающих сенбернара. Сморщив нос, Шарлотта пошарила рукой там, где по всем правилам должен был быть выключатель.

Ее пальцы легли на что-то мягкое.

Долгий тяжелый день отразился на реакции Шарлотты. Тихо ойкнув — вместо того, чтобы хорошенько завопить — она отшатнулась назад и стукнулась спиной о косяк двери. Все тело как будто закостенело от страха. Когда зажегся свет, колотящееся сердце Шарлотты было готово разорвать грудную клетку.

— Умоляю, — вежливо обратился к ней лающий голос, — только не надо кричать. Это создаст определенные неудобства.

В иной момент Шарлотта непременно бы поспорила, что именно доставляет большие неудобства: крики о помощи или покушение на чужую собственность, а в худшем случае и честь. Но сейчас она едва могла дышать, что уж говорить о нотациях.

— Вы в порядке?

Шарлотта совсем не была уверена, что она в порядке. Широко раскрыв глаза, она испуганно глядела на нарушителя спокойствия, без всякого позволения вторгшегося в ее дом. Сейчас она уже понемногу начала приходить в себя и вполне была готова звать на помощь, но некоторые аспекты сложившейся ситуации заставили ее повременить.

Следовало начать с того, что явившийся к ней мужчина был очень хорош собой (особенно для извращенца, подумала Шарлотта). Золотистая кудрявая шевелюра, скуластое загорелое лицо с легким налетом рыжей щетины, ноги такие длинные, что Шарлотта, встань она рядом, достала бы ему в лучшем случае до груди. И все же...

— Отойдите от меня, — предупредила Шарлотта. — Отойдите.

— Как пожелаете, — мужчина учтиво кивнул и сделал несколько внушительных шагов назад, открывая Шарлотте все прелести своего сложения.

Во-вторых, но не в-последних, нужно отметить, что незнакомец был абсолютно обнажен. Этот аспект добавился в список причин, почему ей бы следовало тут же закричать, но Шарлотта замялась. И боясь, и одновременно смущаясь, она обвела мужскую фигуру нарочито скупым взглядом и тут же отвела глаза.

— Кто вы такой? Маньяк?

Мужчина смущенно почесал переносицу. Чуть успокоившаяся Шарлотта едва не взвизгнула. Пальцы незнакомца заканчивались длинными когтями, а по тыльной стороне вверх к локтю шла густая золотисто-рыжая шерсть. Так вот на что она натолкнулась в темноте!

Теперь Шарлотта всерьез вознамерилась закричать. Но и незнакомец был начеку: едва она собралась открыть рот, он в два шага оказался возле нее и, одной рукой крепко схватив за талию, другой пресек зарождающийся вопль, больно царапая лицо когтями.

— Я прошу вас, не кричите, — его голос обжег ухо, и Шарлотта исступлённо заизвивалась, пытаясь высвободиться из объятий маньяка. Ее грудь содрогалась от ударов сердца по двум причинам, хотя за вторую — рожденную мыслями о совершенно голом теле мужчины — ей было стыдно даже сейчас. Кроме того, он был сильным. Очень сильным!

— Я не хочу причинять вам боль, — заверил незнакомец. Его щетина неприятно поскребла ей щеку, когда он наклонился так близко, как только позволяла их вынужденная близость. Шарлотта истерически замычала. Он был привлекателен — она не отрицала — но где гарантия, что, получив свое, он не изрежет ее на кусочки и не скинет в ближайший пруд?

Ее утешающе погладили по волосам.

— Янтарь, — медленно напомнил мужчина, — янтарь под подушкой. Вы помните?

Шарлотта затихла в его объятиях, и он осторожно убрал руку с ее рта. Темно-медовые глаза незнакомца даже при желтоватом свете люстры казались всполохами звезд в ночном покрое неба. Шарлотта медленно кивнула. Она хорошо помнила.

— Семь дней прошло, — улыбнулся ее искомый возлюбленный. — Хотя не уверен, что вы будете довольны, узнав все.


* * *

Генри — так звали мужчину — оказался прав только отчасти. Неудовольствие Шарлотты мог вызвать разве что факт необходимости сообщать о крахе своего неверия подруге, надоумившей ее на всю эту магическую кутерьму. Впрочем, очень скоро Шарлотта решила, что подробности Лиззи знать необязательно. Появление в своей жизни мужчины можно объяснить и совершенно обыденными причинами. Свое самолюбие Элизабет все равно сумеет потешить, но хоть вопросов будет меньше.

Про янтарь и срок в семь дней Шарлотта действительно помнила прекрасно. Все началось вечером тридцатого апреля, когда неугомонная Лиззи затащила ее на несуразный карнавал, посвященный не менее нелепому празднованию Вальпургиевой ночи.

— Когда есть повод, чего б и не гульнуть? — дьявольски хохотала Лиззи, таща Шарлотту к ближайшей повозке с пахучим глинтвейном. Карнавальная ярмарка была в самом разгаре, множество разноцветных огоньков перемигивали у людей над головами, а где-то поблизости раздавался шум фейерверка. Какофония звуков и запахов заставила Шарлотту немного расслабиться — свободной от обязательств она не чувствовала себя уже очень давно. Поэтому, когда, выкинув пластмассовый стаканчик из-под глинтвейна, Элизабет потянула ее к пестрой палатке цыганки, разморенная Шарлотта почти не сопротивлялась.

— Погадаем на суженого, — хихикнула Лиззи. — Я уже пристроилась, теперь твоя очередь. А иначе так и останешься в девках!

Совсем недавно девушка вышла замуж и все еще наслаждалась утекающим сквозь пальцы ощущением новизны своего статуса. А взаимная любовь супругов и счастье, которое они обрели, заставляло Элизабет искать спутников жизни для всех подруг, находящихся в зоне досягаемости. И Шарлотта не была исключением.

Заплатив (к слову, немаленькую сумму!) и рассевшись на неудобных табуретках, они ожидали цыганку. Вплывшей в полумрак палатки блудливого вида женщине можно было дать лет сорок-сорок пять, ее виднеющимся в боковом разрезе платья венозным ногам — все семьдесят.

— Кто из вас желает узнать свою судьбу? — таинственно пропела она, откидывая назад слипшиеся от жира и грязи черные волосы. — Это ведь ты, да? — цыганка обратилась к Шарлотте.

— Она-она, — энергично закивала Лиззи. — Гадаем на суженого.

— Суженый! — глаза цыганки вспыхнули огнем азарта. — Очень хорошо, очень. Давненько девушки не являлись к Луладдже гадать на суженого. За то, что уважили, дам больше — не гадание, но приворот. Вы, дорогуши, знаете, что такое приворот?

— И магия не сторонится сезонных акций, — шепнула Лиззи Шарлотте на ухо.

Луладджа терпеливо подождала, пока девушки вдоволь нахихикаются.

— Не верите, — протянула она, бряцая браслетами. — Не верите. Но уже скоро...

Цыганка покинула кресло и прошествовала к самодельному шкафчику, притаившемуся в тени. Пошарив рукой, она извлекла на свет что-то маленькое и поблескивающее.

— Да это же янтарь, — удивилась Лиззи. — Настоящий?

— Настоящий, но необработанный, — ответила цыганка. Она протянула его Шарлотте. — Возьми его.

Камешек легонько упал на ладошку Шарлотты и перемигнул золотисто-рыжим, затем медовым. Он был слегка мутным, края — неровными и острыми, как кошачьи коготки. На вид совершенно обычный камень, и Шарлотта не ощутила ничего странного, взвешивая его на руке.

— И что мне с ним делать? — она с сомнением поглядела на цыганку.

— Приди домой, заверни янтарь в отрез кроваво-красного шелка, затем приложи к груди и представь, кого бы желала видеть рядом с собой, — цыганка строго посмотрела на Шарлотту. — Да представляй живее, добротнее! Каков быть должен телом, душой, разумом, сущностью. После поцелуй камень и спрячь под подушкой. Подождешь семь дней и являйся сюда — благодарить Луладджу. Она здесь всегда.

Напоследок цыганка хищно улыбнулась, и девушки успели заметить в ряде зубов пустые места там, где должны были быть клыки.

— Нелепость какая-то, — проговорила Шарлотта, выходя из палатки и вдыхая свежесть весеннего вечера, смешанного с запахами ярмарки. — Глупости. Да и янтарь ненастоящий.

Она покрутила камешек в руках. Впитывая в себя разноцветные огни, он все же продолжал поблескивать золотистыми бликами.

— Попытка не пытка, — Лиззи пожала плечами. — Хоть какое-то разнообразие среди всей этой рутины.

— Это точно, — Шарлотта с болью вспомнила о том, что завтра понедельник, а значит, снова на работу. В растреклятый офис к надоевшим физиономиям и отвратительному отношению. К обычному осточертевшему образу жизни. К ее собственной настоящей жизни.

— У нее даже акцента нет, — Лиззи кивнула в сторону палатки. — Какая уж из нее цыганка.

Шарлотта хмыкнула и весьма точно изобразила последнюю улыбку Луладджи.

— «Луладджа всегда здесь», — простонала она сипло.

Лиззи захохотала и, не глядя по сторонам, врезалась спиной в высокого мужчину.

— Прошу прощения, я...

В ответ ей раздался издевающийся лай и вой. К девушкам обратилась пугающая морда волка — пусть резиновая и гротескная, она все же была довольно натуральной. Один из нанятой труппы, человек в маске волка развлекал зашедших на ярмарку детишек. В толпе тут и там виднелись лисы, зайцы, львы и прочие существа, но этот волк особенно вжился в роль. Шутливо потискав хихикающую Лиззи и для порядка полаяв на нее, актер вернулся к гогочущей стае ребятни и продолжил свои дикие манипуляции.

— И мне когда-нибудь хотелось бы так побеситься, — заметила Элизабет. Девушки глядели, как Волк охотится за неуклюжим черноволосым мальчуганом. Ребенок хохотал, а мужчина — хоть на нем была маска и нельзя было сказать наверняка — был чрезвычайно этим доволен.

— Выглядит так, как будто его только что выпустили на волю, — пошутила Шарлотта, кивая на Волка. — Даже двигается, как дикое животное.

— А мы бедные одомашненные кошечки, — Лиззи вздохнула. — А что поделать.

Немного понаблюдав за детворой, они отправились дальше, нацеленные на Комнату Страха. Уходя, Шарлотта бросила последний взгляд на завывающего Волка, и его гротескная ощеренная маска тоже посмотрела на нее, но теперь как-то презрительно.

«Одомашненная кошечка, — словно говорила она. — Жалкое зрелище».

Шарлотта была с этим согласна.

* * *

Хоть и с некоторым стыдом, Шарлотта сделала все, как велела беззубая цыганка. Отрез красного шелка нашелся на удивление быстро — будто ожидал момента, когда понадобится. Нельзя было судить, насколько «кроваво-красным» он был и соответствовал ли указанию, но другого у Шарлотты не было. Осторожно разгладив шелк на коленях, она положила камешек янтаря на самую середину и аккуратно завернула в ткань. Пучок обвязала красной ниткой (надеясь, что это не добавит ритуалу никакого страшного смысла) и принялась за самую ответственную часть — представление суженого.

Каким он должен быть? Симпатичным — да, конечно. Не чрезмерно, чтобы не привлекал к себе слишком много внимания, но довольно приятным. Шарлотта попыталась вспомнить, что ей всегда нравилось в мужской внешности. Красивые руки и длинные пальцы, сильная спина и острая линия скулы... Она бы хотела, чтобы он был довольно крепким и, естественно — хорошим любовником. Весьма важное в этом деле она себе представила с наибольшей точностью, хотя (признавалась она себе позже) немного хватанула через край.

Шарлотта любила природу и, прижимая шелковый мешочек к сердцу, пожелала, чтобы и ему она была по душе. Она ценила скромность и вежливость — и решила, пусть тоже будут. Наглец и хвастун ей ни к чему. Хотелось бы также, чтобы он любил литературу, но не был таким же замкнутым занудой, каковой себя считала сама Шарлотта. Пусть любит и умеет общаться с людьми — будет делать это за них обоих. Честность, энергичность, доброта и ум — все это она тоже последовательно перечислила. К полуночи Шарлотте показалось, что она учла все возможное, но решила на всякий случай пройтись по воображаемому списку. Все это время она усиленно концентрировалась на всем, что касалось ее потенциального возлюбленного, гоня непрошенные мысли. Но кое-чего она все же не учла. Тишину спящей улицы разрезал собачий вой — должно быть, скучала сенбернарская сучка, которую отлучили от самца на время течки.

Вой. Лай. Собака. Волк.

Волк, прыгающий под разноцветными огнями. Ощерившийся волк в пестрой Вальпургиевой ночи полоснул сознание Шарлотты похуже острого ножа. Ей вспомнились слова Лиззи про «одомашненную кошечку» — какое презрение и в то же время безотчетное согласие она почувствовала! Если бы только можно было стать свободнее, делать то, что ты хочешь, так, как ты хочешь, а не возиться с задаваками в душном офисе...

Шарлотта лихорадочно замотала головой, напоминая себе, что должна сконцентрироваться. Быстро приложив мешочек к губам, она сразу же сунула его под подушку. Перед глазами все еще стояла резиновая маска волка, так похожая на настоящую морду дикого зверя.

А через семь дней явился Генри, и потом, после того, как они вместе пережили его первое полнолуние, она уже ничему не удивлялась.

* * *

Как и желала Шарлотта, Генри был хорош собой, с ним было весьма приятно заниматься любовью, он был честен, вежлив и любил природу. Все это соответствовало ее ожиданиям, кроме того факта, что Генри был также оборотнем.

В обычное время это не доставляло почти никаких хлопот — шерсть с тех мест, где ее быть не должно, достаточно успешно удалил воск, а срезать длинные ногти оказалось не таким уж трудным делом. Генри сносил все более чем терпеливо, и сам дотошно следил за искоренением волчьих повадок. В частности, ему пришлось отказаться от тяги к сырому полнокровному мясу, хотя Шарлотта вовсе не требовала от него этого. Ей даже нравилась некоторая дикость, присущая Генри. И, когда он, обратившись в громадного черного зверя, после охоты приходил к ней в постель — она почти не боялась. Чуть подрагивающей рукой чесала его за ухом, говорила с ним, слушала гулкое биение волчьего сердца — оно звучало так громко и вольно! — наслаждалась запахом полей, которые он приносил на своей шерсти. Надо было сказать, что она действительно завидовала ему, но никогда об этом не говорила. Выслушав, Генри бы утешил ее — как успешно утешал во всем прочем — но гордость не позволяла Шарлотте выказывать зависть по отношению к тому, кто был так добр к ней. И хотя изредка ее мучили сомнения в том, является ли причиной этой бескрайней доброты янтарь, который она продолжала хранить в тайном местечке, она все же была намного более счастливой, чем раньше.

— Я хочу устроиться на работу, — заявил однажды Генри, когда они ужинали. На тарелке у него лежала хорошо прожаренная говядина, и каждый кусок он проглатывал с неподдельным удовольствием. Шарлотта искренне верила, что ради нее он заставил себя полюбить все, что любят и приветствуют обычные люди, но работа (идею о которой в Генри явно заронила Лиззи) была уже чрезмерным подвигом. Им вполне хватало ее зарплаты. Об этом она и сказала Генри.

— Разве ты будешь продолжать любить меня, если я обленюсь? — он погладил ее по щеке. — Это дело решенное. Как ты думаешь, смогу я устроиться в ваше издательство?

Некоторое время Шарлотта еще сопротивлялась, но после ужина они занялись любовью, и ей пришлось ему уступить. Она ничего не могла противопоставить его искренности, ощущению свободы и правильности своих поступков. Он казался решительным и уверенным в себе, и, засыпая, Шарлотта вновь почувствовала укол зависти — ей такой никогда не стать. Понимает ли Генри, что теряет, так страстно желая приобщиться к обычной человеческой жизни? Понимает ли, что утратит, когда вольется в этот безумный бесплодный ритм, измучивающий тело и душу? Вероятнее всего, он вообще об этом не думал. Для него такого вопроса не стояло — он делал то, что считал нужным, не растрачиваясь на ничтожные размышления «а если бы да кабы», и Шарлотта сокрушалась, что не пожелала видеть в нем склонность к обдумыванию своих поступков и того, к чему они приведут. Засыпая, она не чувствовала себя так покойно, как это бывало раньше.

— Генри справляется чудесно! — Лиззи сидела у Шарлотты в гостиной и гладила свой округлившийся живот, а ее лицо сияло радостью — и вряд ли от того, что начальство издательства так хвалило Генри. — Удивительно, что он мог подняться от курьера до начальника отдела продаж так быстро. Он очень талантлив, Шарлотта, тебе повезло.

— Я счастлива за него, — Шарлотта отпила из чашки, надеясь, что это скроет ее досадливую гримасу.

Но Лиззи было сложно провести.

— Что-то не так? — подруга подалась вперед, вглядываясь в ее лицо. — Ты недовольна им? Встретить такого мужчину — шутка ли? Ты должна была поблагодарить цыганку.

— Да... да, наверное. Я забыла об этом. Просто знаешь, Генри не понимает, что карьера вряд ли принесет ему счастье.

Лиззи пожала плечами.

— В прошлый раз он казался мне вполне счастливым. У вас могут быть разные жизненные приоритеты, знаешь ли. Тебе впахивание не по вкусу, а он может быть заядлым карьеристом и трудоголиком. И это его ничуть не портит.

Шарлотта кивнула, вновь отпивая из чашки. Не могла же она сказать Лиззи, от чего отказывался Генри, чем жертвовал. Она также не могла сказать, что его энергичность и увлеченность работой сделали его сердце таким тихим, что, придвигаясь к нему, она слышала его биение так, как слышала бы биение любого человеческого сердца. Полнолуния теперь проходили спокойно и без происшествий, Генри даже не выбирался на охоту — лишь лежал возле Шарлотты, полизывая ей пальцы. А она боролась с желанием отвернуться и спрятать руки, потому что такое собачье покорство вызывало у нее презрение, смешанное с жалостью.

С ленивой тоской она ожидала, когда он вновь станет человеком, мужчиной и притянет ее к себе, обдавая запахом мыла и шампуня, а вовсе не ароматом леса и полей.

Почувствовав однажды свободу его души, она впитала ее, в то время как Генри — потерял. Теперь Шарлотта не была уверена, кто именно из них «одомашненный».

* * *

В следующем году никто и не заикался о ярмарке, посвященной Вальпургиевой ночи. Праздник выпал на пятницу, и Генри решил задержаться на работе, чтобы доделать все необходимое и не омрачать уик-энд мыслями о незаконченных делах. Шарлотта (как всегда в последнее время) приняла это с холодной беспристрастностью. Она не обвиняла Генри, припоминая, что просто-напросто забыла пожелать для него и такое качество, как «он должен любить Шарлотту». Не так давно выяснилось — деловые и успешные мужчины не склонны слишком долго терпеть рядом с собой занудных социофобок. Генри продолжал быть рядом, но был ли на самом деле? Шарлотта знала ответ. Именно поэтому прямо с работы она поехала на ярмарку, надеясь, что слова цыганки не были ложью и она действительно «всегда там».

Сердце Шарлотты неистово забилось, когда она увидела на пустыре всего одну пеструю палатку. Тишина и ночь — и никаких разноцветных фонарей, никаких фейерверков, никаких волков в масках. Отодвинув ткань, Шарлотта вошла внутрь.

— Запоздало же ты пришла благодарить меня, — ворчливо произнесла Луладджа. Ее испещренные венами ноги возлежали на потрепанной банкетке, а сама она поместилась в громадном мягком кресле. — Не по вкусу суженый пришелся?

Шарлотта присела на краешек табуретки, как будто той же самой, на которой нетерпеливо ерзала год назад. По глазам цыганки не было понятно, можно ли говорить с ней откровенно. Знает ли она, кто такой Генри? Вздохнув, Шарлотта все же сказала:

— Мой мир испортил его. Он не понимает, что происходит. Не понимает, что теряет.

Луладджа не пошевельнулась, но на ее морщинистом лице отразилась та самая осклабистая улыбка.

— О, а ты, значит, понимаешь?

Шарлотта неуверенно кивнула.

— Думаю, понимаю.

— И ты хочешь, чтобы он ушел? Или лучше умер?

— Нет-нет, — Шарлотта испуганно замотала головой. — Этого я не хочу. Я не желаю ему зла. Он нашел свое место, но то, что оно все еще остается рядом со мной — меня тяготит.

Луладджа сипло засмеялась и откинула голову назад. Некоторое время Шарлотта непонимающе глядела на цыганку и молчала. Она не знала, что еще сказать, ей казалось, ее поняли.

— Ты первая, — наконец проговорила Луладджа, обращая свой взгляд на Шарлотту. — Первая.

— В каком смысле?

Последовал короткий смешок.

— До тебя было еще несколько девиц. Ни одна из них не отказалась от подарка судьбы в виде пригожего мужа. Они боялись потерять то, что, может, стало самым лучшим в их жизни — хоть уже и не приносило счастья. И все же, ни один из тех мужчин не был Волком.

Шарлотта поджала губы.

— Вы и это знаете.

— Знаю.

— Зачем вам эти эксперименты?

Снова смех.

— Последнее время жизнь стала уж очень обыденной.

Мрак в палатке стал гуще, и Луладджа, убрав ноги с банкетки, придвинула кресло к Шарлотте. Бряцая браслетами и источая противный кисловатый запах жирных волос, цыганка наклонилась над самым ухом Шарлотты, и прошептала:

— Янтарь. Отдай ему янтарь, девочка.

* * *

Одно Шарлотта пожелала правильно: Генри был добр. Мысль в ее голове вспыхнула мгновенно, и он не посмел отказать. Он знал — это было предание древнее, более древнее, чем мир и уж тем более кинематограф — о том, что если Волк укусит человека, то сам перестанет быть Волком. Генри любил смотреть на природу, но ему надоело месить лапами грязь сельских дорог, втягивать запах туманно-свежего утра. Шарлотта попросила его об этой услуге мягко и с должным почтением. Все же он собирался отдать ей частицу самого себя — хоть она и не была тем, чем он особенно гордился.

Укус был мягким, как и сам Генри, почти безболезненным. В таком деле не нужно было быть слишком уж усердным, оказалось достаточно всего лишь царапины. Впервые за долгое время, оказавшись в его объятиях, Шарлотта ощутила ту почти утерянную искру, которую так пылко любила в Генри — его свободолюбие, его сущность, его инаковость, от которой он так легко отказался в пользу человеческой суетности. Она могла бы напоследок сказать, что действительно любила его в какое-то мгновение своей жизни, но не стала, потому что, отдав янтарь, совершенно и бесповоротно убедилась — он не любил ее. Кроме выражения его глаз ей не нужны были никакие доводы, и, избавившись от сомнений, Шарлотта почувствовала облегчение.

Биение ее сердца было гулким, отдающимся в каждом углу дома, который вдруг показался слишком тесным. Генри изумленно глядел на нее, не решаясь сказать, что в жизни не видел таких крупных волков — даже среди утерянных сородичей. Осторожно, как будто опасаясь Шарлотты, он указал ей, откуда пришел, и она с шумом втянула в себя запах неизведанных троп.

— Прощай, — сказал Генри.

Волчица ему ничего не ответила. Впрочем, если бы она могла, то сказала бы, что благодарна — стремясь к нелепости, она получила действительно желаемое. Мысль о гротескной резиновой маске вовсе не была уж такой несуразной. Ее сердце лучше знало, что ей нужно. Волчица кивнула Генри и осклабилась.

Радостный вой прокатился по окрестностям, а потом затих.