Противостояния. Глава 5 - черновик

1981

Казалось, Ярошевски всегда был взволнован. Серые глаза буравили всё, что только можно, и постоянно бегали, очевидно в поисках выгоды, в которую могли превратить, наверно, даже грязь из-под ногтей. В те редкие моменты, когда курносый мужчина средних лет с кудряшками на полголовы замирал, всем вокруг казалось, что он изобрёл философский камень. Ну, или очень близок к этому или разгадке тайны мироздания.
- Роман,- сказал Ярошевски своим картавым голосом, делая ударение на "о", и это означало что-то не очень хорошее для Романа Елисеева и вообще для любого другого сотрудника Организации, потому что Ярошевски никогда не называл никого из сотрудников по имени, обходясь обычно конструкцией "господин" и фамилия.
Сейчас они были в столовой, Ярошевски, сотрудник отдела молекулярной вирусологии Роман Елисеев и остальные сотрудники, которые, казалось, пришли сюда не поесть, а запечатлеть позор и унижение Елисеева.
Ярошевски любил демонстративность и театральность, и каждый раз придумывал новые формы и разновидности наказательного общения с подчинёнными. Он мог пригласить сотрудника к себе, когда, например, принимал ванну, когда готовился развлечься с женщинами. Ещё вариант: Ярошевски кружит в цехах на транспорте, а сотрудник бегает за ним и пытается что-то сообщить. Или вот как сейчас, во время трапезы. Но это цветочки, думал Елисеев, ведь гораздо хуже, когда Ярошевски сам наносит визит, выбирая самое неподходящее время. И, разумеется, приводя с собой толпу зевак.
Да, думал Роман, это ещё терпимо. Главное, чтобы Ярошевски не прервал трапезу и не встал из-за стола.
- Роман,- повторил Ярошевски, вытер полотенцем рот и отодвинул блюдо с мясом.
Это означало, что Ярошевски собирается вставать. А значит, дело плохо. Ирония заключалась в том, что Роман Елисеев понятия не имел, почему его вызвали. Ничего плохого он не делал, с заговорщиками в контакты не вступал, но и не сдавал никого. Очевидно, кто-то написал донос. Но о чём, зачем и, главный вопрос, за что?
- Роман,- Ярошевски откинулся на спинку стула.- Расскажи мне, как твои успехи?
Елисеев мысленно выдохнул. Значит, Ярошевски не собирается вставать. Однако каждое движение, которое Ярошевски совершал даже непроизвольно, молнией било в сердце Романа - ведь в любую минуту могло произойти завершение - та же плавильня или мартеновская печь.
За спиной Елисеева курсировали охранники - два болванчика и один наёмник.
Собравшись духом, Роман ответил:
- Есть положительные результаты...
Ярошевски выставил вперёд ладонь. Все, кто был в столовой, замерли и, казалось, даже перестали дышать. Роман сжался. Сердце колотилось, воздуха требовалось больше. Роман старался делать мелкие и тихие вдохи, ему казалось, что, вдохни он полностью, звук будет таким громким, что все тут же оглохнут. И как бы насмехаясь над этим всем, за спиной Елисеева сквозь дыхание наёмника размеренно тёрлись о бетон кожаные сапоги болванчиков.
-Что вы хотите знать?- проговорил Роман слабым голосом, но в возникшей тишине его было достаточно хорошо слышно.
- Как зажечь Юпитер,- лицо Ярошевски не выражало никаких эмоций, сам он сидел в одном положении без малейшего движения.
Елисеев продолжал стоять. В горле что-то застряло, какой-то невидимый комок, который мешал вдохнуть и проглотить слюну.
- Простите, - проговорил Елисеев.
- Я повторяю свой вопрос: как зажечь Юпитер?
Елисеев думал только об одном: как он расправится с той человеком, который написал донос. Перед глазами мелькала кроваво-красная картинка.
- Роман,- Ярошевски положил руки на стол,- если ты не можешь сказать мне то, что я хочу знать, то зачем говоришь об этом? Не лучше ли сказать мне то, что ты знаешь?
- Лучше,- едва слышно выдохнул Елисеев.
Ярошевски смотрел ему в глаза беспристрастно и безэмоционально. Елисееву хотелось бежать, хотелось провалиться под землю или исчезнуть, но больше всего - отвернуть взгляд. Чего точно делать не следовало.
- Ладно,- легко и беззаботно сказал Ярошевски, посмотрев на стол и пододвинув к себе тарелку с едой. Едва он это сделал, как столовая снова наполнилась жизнью. Елисеев медленно выдохнул.
- Проводите его обратно,- сказал Ярошевски наёмнику и отправил в рот кусок мяса.
Елисеев парил где-то высоко. Он ничего не видел, он ничего не слышал. И только когда мёртвая рука схватила его за локоть и развернула, Роман вернулся в атмосферу ужаса и страха.
- Раз уж ты пришёл, Роман,- сказал Ярошевски, принимаясь за салат,- поведай мне о штамме Купавы.
"Раз уж ты пришёл" - как будто у меня был выбор, думал Роман.
- Что вы хотите знать... о штамме,- спохватился Елисеев, нерешительно подходя на прежнее место перед столом.
- Сообразительный,- кивнул Ярошевски.- Когда мы начнём испытания?
- Контейнеры с вирусом отправились в Казахстан, ожидаем подтверждения от наших коллег. Возникли небольшие сложности с прохождением границы...
Ярошевски вновь выставил ладонь вперёд, но теперь это означало лишь, что ему неинтересно слушать.
- Мутаций со стороны вируса никаких не зафиксировано при любой среде и носителе, так что у нас всё под контролем. В любой момент...
Ярошевски снова выставил ладонь. Значит, надо быть более осторожным и внимательным. Эх, и угораздило же покуситься на мировую славу вирусолога, вздыхал про себя Роман. А ведь мог бы скромно и тихо работать в каком-нибудь НИИ, ну, или, на худой конец, в университете на кафедре медицины, но нет, тут же обещали научные прорывы и невероятные открытия. Да уж, новая метла по-новому метёт, думал Роман. Просто неудачный период жизни Организации, вот и всё. Такие люди быстро сменяются, надо только подождать. Главное, чтоб к тому времени его самого не сменили.
- А теперь, раз уж ты поделился тем, что интересует тебя, я расскажу тебе то, что волнует меня,- Ярошевски отодвинул блюдо с салатом и наклонился над столом. Знака здесь никакого не было - разбор доноса закончился в тот момент, когда Максим Ярошевски вернулся к трапезе. А сейчас он был просто напряжён и очень недоволен.
- Ваш отдел и лично ты занимаешься разработкой вируса Ярошевски.
О том, что в голове у лидера Организации творятся безумства, все знали давно, но непреодолимое желание создать смертельный и практически неистребимый вирус в свою честь честь проявилось сравнительно недавно. Вирус Ярошевски - предполагаемая новая чума. Он будет заражать и убивать всех, кроме самого Максима Ярошевски. По сути, прощальный подарок миру или же страховка на случай важных переговоров. Единогласным решением сотрудники отдела молекулярной вирусологии назначили Елисеева ответственным за эту программу. Причиной послужил успех со штаммом Купавы - именно Роману удалось вписать в исключения вируса белокожих людей. И сейчас от Романа требовалось вписать в исключения Максима Ярошевски.
- Мы активно занимаемся этим,- кивнул Елисеев.- Я произвожу перепаковку Купавы в вирус Ярошевски. Когда я получу чистую форму, то смогу добраться до исключений.
- А может быть надо создать правило?- Ярошевски наклонил голову набок.
- Видите ли, я уже думал об этом, и я изменил правила ещё в Купаве, но тогда пошли мутации.
Ярошевски смотрел на Елисеева несколько секунд, затем, не говоря ни слова, вернулся к салату.
Болванчики развернули Романа и повели к выходу.
- В этом твоя проблема,- сказал Максим, продолжая есть:- ты слишком много "якаешь".
Стало не важно, о чём был донос и от кого - всё равно там бессмыслица и зависть. Значит, Елисеев на правильном пути. Роман даже поймал себя на мысли, что ему приятна эта зависть, и этот допрос, и сам донос с доносчиком. Значит, они уважают его. Ну, или по крайней мере его заслуги и достижения. А учитывая вторую часть диалога с Максимом Ярошевски, Романа ценит и он. Понятно, что тут вопрос лишь в работе, и, случись что с Елисеевым, его место займут сотни других. Но так, как работает с материалом Елисеев, не сможет ни один вирусолог мира. Да что там, мира - всех отделов Организации.



1968

Сквозь толстые стёкла очков серые глаза смотрели на медицинскую карту. Ручка застыла в конце длинной записи. На пишущем наконечнике скопилось немного пасты, но к счастью это была обычная шариковая ручка, так что, кляксы можно было не опасаться.
- Значит, вы ничего не помните,- сухой мужской голос то ли спросил, то ли резюмировал.
Ручка продолжала висеть над бумагой, газетной бумагой плотностью не более пятидесяти миллиграмм - сорок восемь, если быть точным.
За широким окном с деревянной рамой, на которой местами облупилось и облезла краска, поигрывало солнце. Оно во всю старалось пробиться сквозь редкие облака и грязно-жёлтые шторы. Открытая форточка дышала жаром и впускала в помещение полуденную жизнь улицы.
- Ничего не помните,- повторил голос столь же отрешённо.
В ответ - кивок.
Выдох.
- Ну что ж, тогда могу сказать, что на память вам больше не понадобится,- рука начала выводить буквы на бумаге столь же безэмоционально.- Мне ни разу не жаль.
- Но постойте, я же...
Юноша подскочил, но диагноз уже красовался в карте.
- Выведите его,- твёрдо сказал голос, явно презирая юношу, хотя и не выражая этого открыто.
В кабинет вошли двое в форме. Парень побелел, как мел, попытался схватиться за стол, но двое служащих быстро взяли парня под руки и потащили к двери. Юноша что-то кричал, уверял доктора в том, что правда ничего не помнит, что были какие-то непонятные люди, а один из них и вовсе как фокусник появлялся в разных местах.
- Да, да, конечно, но как так получилось, что ты оказался один в спортзале весь в крови, ты не помнишь,- кивнул другой человек в форме, заходя в кабинет к доктору и закрывая дверь.- Чёртовы психи!- буркнул он, сняв фуражку.
Доктор снял очки и положил их на стол, такой же старый и пошарпаный, как и он сам.
- Каких только баек не наслушаешься,- доктор выдохнул.- Наверно, мне пора на пенсию.
- Что вы говорите, товарищ Федюнинский!- улыбнулся мужчина в форме.- Благодаря вам только и живём!- он хлопнул старого врача по плечу.
- Подвал?- буднично произнёс доктор.
- Есть такое дело. А тебе что, жалко его?
В ответ покачивание.
- А что тогда?
- Правда устал,- доктор Федюнинский выдохнул.- Либо мне пора на пенсию. Это уже десятый за неделю? Или двадцатый?- он потёр глаза.- Стар я для этого.
- Ни разу не стар!- возразил мужчина в форме.- Или что, хотите доверить всю работу юнцам? Так они ж развалят всё, и страну нашу развалят! Только на таких мастодонтах наше государство и держится!- он улыбнулся.- Но, с другой стороны: а может парень прав? Как думаешь, может он и правда не помнит, как попал в этот зал, и там действительно были эти все люди? Может, цирк какой, фокусники? Вдруг и правда это что-то невероятное, и мы зря людей переводим?
Доктор с полминуты пристально смотрел на мужчину. Опыт работы в психиатрии позволял ему безошибочно определять, когда человек говорит искренне. И этот же опыт научил, что КГБ лучше говорить то, что они хотят услышать. Или ничего не говорить.
- Это допрос, товарищ Смирнов?
Федюнинский продолжал сквозь прищур смотреть в глаза офицеру, а офицер - весь открытый, добрый - лучезарно улыбался, ни разу не дрогнув ни одной мышцей лица и даже глаз не качнув. Мёртвый взгляд, думал Федюнинский, мёртвый, и ничто не способно его преодолеть. Поэтому Федюнинский отвёл глаза и выдохнул:
- Вы прекрасно знаете сами.
Смирнов кивнул. Перестал улыбаться.
- Именно поэтому мы вам нужны. И вы нам. В городе орудуют убийцы, но никто до сих пор не нашёл ни одного трупа, как и не поступило ни одного заявления о пропаже человека. Только вот такие юноши и девушки от шестнадцати до восемнадцати лет, все перепачканные чужой кровью разных групп. А партия требует.
Доктор кивнул. Ох уж эта партия. Чёрт, и ведь правда случай необычный. И Федюнинский почти верит, ибо так всё правдоподобно, так схоже в деталях и общих чертах, что-либо случилось массовое помешательство, либо... Если озвучить второе предположение, то Федюнинский сам закончит здесь же, в подвале стационара. Но исследовать несчастных хотелось нестерпимо, ведь научный запал не иссяк даже за тридцать лет.
- Валентин Юрьевич,- позвал Смирнов,- вы тут?
- Задумался,- кивнул Федюнинский.- Есть там ещё кто?
- Надеюсь, и не будет.
С этими словами товарищ Смирнов встал, усадил на голову фуражку и зашагал к двери.
- До скорого, Валентин Юрьевич.
Федюнинский не ответил. Фраза Смирнова звучала крайне угрожающе, но ожидаемо.
- До скорого,- прошептал закрытой двери Валентин Юрьевич.
Нельзя одного за другим стирать людей, не привлекая внимания общественности. Но и разобраться в ситуации тоже не получится. В итоге выход простой - объявить о сумасшествии Валентина Юрьевича под старость лет и самого упрятать в белостолбье. Так можно выиграть время, пока КГБ не найдёт ответы. Или не придумает их.
И всё же доктору Федюнинскому казалось подозрительным происходящее. Никто из сумасшедших не был знаком друг с другом. Некоторых привозили из области. Ничего похожего ни в привычках, ни в склонностях и увлечениях. Но все как один твердили о людях, которые явились к ним внезапно, будто из воздуха, все в странных одеждах, со странным говором, а один и вовсе тот ещё иллюзионист, постоянно оказывался в то слева, то справа, то за спиной, и всё это - в мгновение ока. Причём появлялись эти фокусники как в пустых подворотнях, так и в общественных местах, при свете дня и ночью, но никто, кроме жертв, их не видел.
Валентин Юрьевич мысленно хмыкнул. Он назвал юношей и девушек жертвами. Да, после выхода из кабинета доктора они таковыми становились, тут Федюнинский не спорил, как и не оспаривал тот факт, что своей рукой и ручкой взводил бойки на винтовках (впрочем, больше не по своей воле). Но жертвами он назвал их не потому. И даже если не отступать от коммунизма и философии, то река банда фокусников перемещается по городу и области, будто совершая некий акт мести.
Валентин Юрьевич пару раз мотнул головой. Вздор. Его это не касается, пусть милиция делает своё дело, а он буде делать своё. Тем более до пенсии уже совсем немного.
Выдохнув, Федюнинский захлопнул карту и бросил её в верхний ящик своего стола.
Главный врач взглянул на часы - ровно два. В этот момент в дверь постучали.
- Войдите.
На пороге показалась медсестра.
- Валентин Юрьевич, у нас там выписка, а без главврача не можем,- она кивнула куда-то за дверь.
- Уже иду,- Федюнинский встал.- Уже иду.
Мысли о массовом сумасшествии мгновенно покинули голову доктора Федюнинского.



1 января 1940

- С новым годом!- прозвучал противный и самодовольный голос.
Кольцо охраны в серой форме и с автоматами окружало толпу испуганных сотрудников французской ячейки. Под яркими лампами на лицах бывших трудяг читались отчаяние и боль. В абсолютной тишине было слышно, как работает сервопривод на протезе Колма Фланагана. Прошагав в центр зала, Колм окинул свирепым взглядом голубых глаз всех присутствующих.
- В измене принципам Организации – виновны,- прохрипел Фланаган.
Кто-то из сотрудников всхлипывал, но все старались не шевелиться и даже дышать как можно тише.
- В измене принципам совести – виновны,- оскал на лице Фланагана возник после неудачной операции, и являлся следствием повреждения лицевых нервов. Но к этому невозможно было привыкнуть, потому Фланаган всё равно пугающе.
- Вам дали силу, вам дали возможности. А вы – променяли на грязь. Потому запомните. Сегодня первое января тысяча девятьсот сорокового года. Запомните эту дату. Не вы, я обращаюсь к людям, а не к крысам,- он чуть качнул головой, давая понять, что обращается к охране, а не к сотрудникам.- Сегодня мы обретём новое начало.
Колм Фланаган пошатнулся, и сотрудники в ужасе попадали на пол.
- Вы – главная часть Организации. Лучшие умы. Ведущие специалисты. Вы должны были подавать пример. Но нет, вы все как один, последовали за этим Фредериком Левером. Тьфу!- Фланаган сплюнул.- Голова этого лягушатника висит в моей спальне. Неплохо смотрится, к слову.
Фредерик Левер, убеждённый гуманист, взял бразды правления в 1936 году, на грани первого краха Организации. Левер остановил разработку вооружения и сосредоточился на медицине и перенёс командный центр в Париж. Огромный скачок, даже прорыв был совершён в медицине за эти четыре года. Были открыты и синтезированы лекарства от всех известных болезней. С 1940 года Левер планировал начать поставки «на поверхность» -- вывести Организацию из тени и подарить миру величайшие открытия, а также радость и счастье. Но этому не суждено было случиться.
Колм Фланаган, урождённый ирландец. О нём известно немного. Как и остальные ирландцы, услышал слова генерала Хоратио Кичнера о том, что «Британия вступает в войну, чтобы защитить право малых наций на независимость», и записался добровольцем в Ирландские Волонтёры. В войне, которая развязалась после одного револьверного выстрела, старался держаться поближе к смерти – всегда огневые рубежи и зоны столкновений. С радостью обучался новым способом и технологиям убивать людей. В «особом почёте» было химическое оружие и французская армия. В составе 36-ой дивизии прошёл боевой путь от Палестины до Египта и Франции. В 1918, когда волонтёры были расформированы, каким-то образом остался на королевской службе и попал на флот матросом 2-го класса и практически не сходил с судна. Несмотря на то, что война закончилась, продолжал рваться в бой, не упуская возможности подраться с «лягушатниками» и «бюргерами». В двадцать втором, хотя Фланаган и был потомком революционеров, всё же, поддержал решение Северной Ирландии войти в состав королевства. Неоднократно участвовал в стычках с ирландскими националистами. В тридцать первом оказался на базе Инвергордон, где вместе с мятежниками требовал сокращения зарплат на 10 процентов вместо 25. И хотя мятеж был бескровным и требования моряков были выполнены, Фланаган оказался за решёткой в числе тех немногих мятежников. С этого момента о морской службе можно было забыть. Но это не сломило Фланагана: выйдя по амнистии, он устроился в док. Жажда приключений и буйная кровь, подогреваемая ненавистью к французам и немцам, заставила Колма угнать буксир. Далеко уйти не получилось, и Фланаган снова попал в тюрьму. Там гангрена, ампутация ноги и прозвище «Щелкунчик». В одной из стычек с тюремной столовой Колму порезали лицо. Хирурги не особо старались, да и сделать ничего не могли, потому просто наложили швы. Так у Фланагана появился фирменный оскал. Сначала – как лёгкая улыбка, но чем дальше время, тем больше лицевые мышцы стягивались неправильно.
Через четыре года, в тридцать шестом, Колм Фланаган вышел на свободу. Точнее, выхромал на одной ноге с деревянной палкой вместо половины правой ноги. Один, в чужой и чуждой стране, покалеченный и отказавшийся от своих идеалов, Фланаган не знал, что ему делать дальше. Да и возраст уже не располагал к безумию. Бывший заключённый снова попытался устроиться в док, но судимость, да ещё и по угону судна закрыла морские двери окончательно. Последующие пару лет Фланаган жил вместе с нищими, особо ни на что не надеясь, но и умирать не собираясь.
Судьба связала Фланагана с Организацией в тридцать восьмом. Фредерик Левер, видя, как открываются новые горизонты в медицине, решил начать выводить Организацию из тени. Первыми стали больницы и приюты для нищих, куда и загремел Фланаган после очередной драки с хулиганами. Специалистами Организации как раз была изобретена механическая нога, сочетающая в себе металл и пластик. Однако лицевые мышцы заменить не удалось.
Гуманизм и человеколюбие быстро пробрались и в сотрудников, потому старого ирландца решили взять с собой и показать ему новый мир, мир будущего. И с этого момента, с тридцать восьмого года, начался негласный закат правления Левера. В Организации Фланаган увидел силу, увидел возможности. Заново поверил в себя. А Левер слишком верил в людей. Потому заговор и переворот удались Колму с лёгкостью. Члены английской ячейки быстро встали на сторону старого ирландца.
И вот, первое января тысяча девятьсот сорокового года.
- Норвежская ячейка – отравились газом,- Фланаган выставил палец.- Финский блок утонул,- он выставил второй палец.- Польский, израильский, китайский, японский, монгольский блоки случайно сгорели заживо. Остальные случайно повесились.- Колм сжал кулаки.- Советский блок слабоактивен, но у них есть Сталин. Видите, какие я подарки на новый год дарю остальным. Считайте, что вам повезло. Вопросы есть?
Повисла пауза.
- Que vous de nous il faut?- произнёс один из сотрудников, и тут же получил пулю в лоб.
- Не квакать,- проговорил Фланаган.- А говорить. На нормальном, человеческом языке. Впрочем, можете не говорить. Просто делайте мне оружие. Много оружия. Потому что мы пойдём наверх, нас там уже заждались.



1981

Максим Ярошевски прижимал пакет льда к правому уху. Белая рубашка была изорвана и испачкана в крови, брюки вымазаны в моторном масле, обуви не было. Первые лучи рассветного солнца высвечивали злость в глазах лидера Организации. Гул ЛЭП и трансформаторных будок, казалось, пропитал воздух. Перед Максимом стояли сорок три сотрудника – зачинщики бунта, все ведущие специалисты и руководители цехов и подразделений. От Ярошевски их отделяла шеренга болванчиков вперемешку с охранниками.
- Вы ведь знаете, что вас ждёт,- сквозь зубы прохрипел Ярошевски.- Это измена!
Среди заговорщиков – уже знакомые Цепура, Лёвичев, Елисеев. Все побитые и помятые, но никто из них не то что не боялся, даже не испытывал уважения к Максиму Ярошевски.
- И что ты нам сделаешь?- с усмешкой спросил Елисеев.- Расстреляешь?
- До смерти заморет голодом,- подсказал Александр Селонов, ведущий специалист цеха молекулярной физики.
- Нет, нет, скорее заставит смотреть на свой дешёвый театр,- сплюнул кровь Лёвичев.
- Замолчите!- прокричал Ярошевски.- Замолчите!- в припадке от уронил пакет со льдом на землю.
- Смотрите, у нас тут истерика!- ткнул в Ярошевски пальцем Евгений Маркелов, главный инженер цеха систем обнаружения и кибернетики.
Они были правы. Казнить главных людей в советской ячейке Организации – это всё равно как сразу закрыться. Отказаться от прибыли, от славы. От власти. Да к чёрту власть, её уже нет! Но оставить просто так это дело нельзя. Ярошевски знал ещё до восстания, что его лидерство большинство считало «времянкой», до тех пор, пока не придёт следующий, нормальный лидер. Потому Максим и не заботился о порядке и собственном статусе, не упуская ни одной возможности переправить что-нибудь за «железный занавес».
- Что будешь делать, Максимка?- прозвучало из толпы.
Слишком много свободы, ты дал им слишком много свободы, Максим. Или просто не следил. Зато за продажами наблюдал пристально, контролировал каждую поставку. В основном это была мелочь, и её было не так-то просто вытащить из страны.
- Пойдёмте-ка, ребят,- сказал Селонов.
- Нет! Стоять!- почти истерично прокричал Ярошевски и затопал ногами.- Стоять! Я приказываю! Иначе...
- Иначе что?- Маркелов прищурил глаза и пристально посмотрел на Ярошевски.- Расстреляешь?
Максим судорожно копался в голове и мыслях, пытаясь вычленить хоть что-то. Если нельзя расстрелять, то можно действовать иначе. Но как? Думай, Максим, думай! Ты же потомок борцов за независимость, их верный сын. И если предки одержали «моральную победу», то и ты сможешь. Давай, давай, Ярошевски.
- Он заснул, похоже,- усмехнулся кто-то.
- Пойдём. Нам ещё восстанавливать тут всё,- махнул рукой Селонов и сделал шаг.
Прозвучал выстрел. Все как один замерли.
- Вот же,- с трудом выдохнув, произнёс Александр Селонов, бывший ведущий специалист цеха молекулярной физики.- Вот же пшек,- и рухнул с пулей в груди.
Стрелял один из болванчиков – вероятно, сработал механизм защиты лидера Организации. Сотрудники замерли. На лицах некоторых появился испуг – если человек не может отдать приказ, то машина, руководствуясь программным кодом, запросто положит всех, не разбираясь, кто ведущий инженер, а кто мимо проходил.
Ярошевски понял, что это именно та самая победа, о которой он только что вспоминал. На лицо вернулась была уверенность, хотя и без властности. Ситуация идеальная – если кто и погибнет, то от рук своих же детищ. А Ярошевски будет чист.
- Так что вы там хотели?- чуть приподняв голову, спросил Максим.- Расходиться?- губы поползли в улыбке.
Толпа молчала, не понимая, что делать дальше.
- Раз вы уже ничего не планируете, я предложу вам одну идею,- Ярошевски наклонился и подобрал пакет, снова приложил его к уху и улыбнулся.- Евгений,- он обратился к Маркелову,- вы у нас специалист по слежке. Почему бы не поставить камеры наблюдения? О, а ещё! Раз уж мы занимаемся разработкой чипов второго поколения, то, может, и в них встроить систему обнаружения себе подобных? А в первое поколение встроим радио-определитель. Нравится решение?
Ярошевски знал, что его картавое «р» раздражает вообще всех, и специально подбирал слова с этой буквой, чтобы показать свою власть и силу.
- Полностью с вами согласен,- выдохнул Маркелов.
- Я вас не слышу, Евгений! Говорите громче,- Ярошевски повернул голову влево, показывая пакет со льдом на правом ухе.
- Считаю вашу идею отличной,- отрапортовал Маркелов.- Позволите приступить к реализации?
- Да,- кивнул лидер Организации, и шагнул в сторону,- проходите.
Евгений Маркелов неуверенно прошагал мимо болванчиков и Ярошевски и зашёл в помещение, похожее на подсобку.
- А среди вас есть хирург?- лидер Организации старался картавить сильнее.- Хочу обсудить решение ещё одного важного вопроса.- Дмитрий Тягушевский здесь?
Вышел плотный бородатый юноша.
- Дмитрий Тягушевский, начальник отдела хирургии. И вы туда же,- покачал головой Максим.- Молодой, наверно, потому и связался с предателями.
- Я вас слушаю,- глаза и улыбка Тягушевского выражали презрение и злобу. Впрочем, даже и без Ярошевски и расправы с Селоновым несколькими минутами ранее, Тягушевский никогда не отличался дружелюбием и искренностью.
- Ближайшее время,- он окинул взглядом толпу мятежников и вернулся к Дмитрию,- надеюсь, ближайшее время мы подготовим второе поколение. И, поскольку оно ориентировано на живых людей, хотелось бы внедрять его как-то иначе, а не через вскрытие черепной коробки и копание в нервах и связках. Подумайте об этом, Дмитрий.
Лидер Организации Максим Ярошевски упоённо выдохнул:
- Рассвет. Пора вернуться к работе. А этого,- он кивнул на тело Селонова,- в болванчики, пока свежий.



27 декабря 1980

Когда посыпались первые удары, Понасов понял, что это не шутка и не сон. Вот они, честь и совесть страны, служители закона. Три пьяных молодняка щедро осыпали мужчину ударами руками, ногами и подручными средствами. Удостоверение, в котором сказано, что Понасов – майор КГБ, валялось под столом вместе с пустой сумкой и меховой шапкой.
- Ещё ему ввали!- крикнул один из пьяных милиционеров в звании лейтенанта.- Лёха, давай, бей скотину!
Понасов смог бы справиться с тремя пьяными милиционерами, если бы сам не принял на грудь, обмывая предновогоднюю премию. А сейчас всё, что оставалось – лежать и принимать удары, прикрывая что возможно.
На столе в дежурке лежала копчёная колбаса, консервированный перец, бутылка водки и бутылка коньяка. Именно из-за них пьяные недоноски в погонах и решили навалять интеллигенту. Когда Понасов достал корочку и представился, это мало что изменило.
Майора приняли на Ждановской. Сотрудник линейного отдела милиции просто затащили Понасова в служебное помещение.
- КГБ,- хрипел Понасов,- я из КГБ.
- На!- прокричал младший лейтенант Денис Сосенков, нанося майору удар сапогом по челюсти.
- Надо что-нибудь потяжелее,- прорычал заплетающимся языком другой младший лейтенант Брезгин, осматривая помещение. Он приметил металлический прут и пошёл за ним на пьяных ногах.
- Я люблю свою работу!- с улыбкой сказал лейтенант Свинатин, щедро осыпая ударами теряющего сознание майора.
Вот и всё, подумал Понасов. В меркнущем сознании он почувствовал холод. Значит, всё.
- Какого...
Младший лейтенант Сосенков не договорил. На глазах у него и его напарников входная дверь в служебное помещение быстро покрылась коркой льда, треснула и рассыпалась на льдинки. На пороге стоял парень лет двадцати, одетый не по погоде и странно: синие джинсы и белая футболка с каким-то рисунком. Температура в помещений мгновенно опустилась до уличной и продолжала падать.
- Лечь на землю, лицо...
Денис Сосенков не договорил, потому что превратился в ледяную глыбу. Свинатин бросился на парня, парень сделал шаг в сторону и подставил подножку. Лейтенант упал на пол без правой ноги – она заледенела и отвалилась.
Брезгин швырнул в парня прут. Парень, будто в замедленном кино, лёгким касанием передвинул прут в сторону. От касания с тыльной стороной ладони металл преобразовался в лёд. Точно копьё или стрела, ледышка полетела в Свинатина и вонзилась в плечо.
Майор Понасов с трудом разлепил опухшие глаза и посмотрел на парня, тот помахал ему рукой и улыбнулся. В это же время Брезгин выхватил пистолет и нажал на курок, но ничего не произошло. Парень щёлкнул пальцами в направлении младшего лейтенанта, и руки Брезгина превратились в лёд и отвалились.
- Твою мааааать!- послышалось из коридора. Это был ещё один сотрудник отдела милиции на станции, лейтенант Герасимов. Он тоже принимал участие в избиении майора, но вышел из служебки как бы на обход.
Парень посмотрел на Герасимова, собрал слюну и плюнул. Плевок, точно ледяная пуля, направился в сторону лейтенанта. Доли секунды, и Герасимов рухнул на пол с куском льда в глазу.
Майор Понасов наблюдал за происходящим, не понимая, реальность это или предсмертные сны. Парень посмотрел на майора, отдал честь и скрылся.