Тоже флот или разговоры за чашкой чая...

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                «SKOLARIS…» 

               «СИСТЕМА» ИЛИ НАЧАЛО СЛАВНЫХ ДЕЛ…
                «Обратите внимание, мальчики, вот это здание Военно-Морского
                Училища. Учат пять лет. Одевают и кормят".
                Дядя Юра из Ленинграда
      Сашка хотел стать летчиком, но… пути Господни неисповедимы, и привели эти пути Сашку в город Пушкин, а там, в Ленинградское Высшее военно-морское инженерное училище.
      И началась для Саши жизнь, одетая в морскую форму – он стал курсантом паросилового факультета на целых пять лет….
      А этому предшествовало предъявление своих умственных способностей, которые надо предъявлять целой умственно-способной комиссии.
      - Итак, начались экзамены в «систему» (мы так называли училище), - рассказывает Сашка, - Столы в спортзале одиночные и их много.
      Подготовка у меня была нормальная, особо не мандражировал, присматривался к абитуре….
      Запомнились ему две личности: один чернявый парень, одетый в модный френч по моде 60х годов "а ля Битлз".  Второй - в жутких клешах с выстроченной складкой и огромными зелёными пуговицами на клапанах задних карманов. Впоследствии, они, все трое, оказались в одной роте.   Модявого парня звали Вин (как героя из «Великолепной семерки»), а второго, во фраерских штанах, звали Лёха Одинец. Один из них, это который Вин, он же Витя Тюленев, впоследствии стал командиром БЧ-5, а второй, которого звали Леха Одинец, стал почетным курсантом 15 роты – не сподобила судьба-судьбинушка примерить ему лейтенантский китель. Но это все в будущем….
      Короче, молодая поросль будущих военных инженер-механиков прибыла, как говориться,  "с вещами»,  на ближайшие 5 лет к месту расквартирования -  казарму для абитуриентов.
      Поселили будущих механиков на 1-м этаже, где-то рядом с проходной.
      И стали использовать, по назначению, на всю катушку, т.е. на всякие хозяйственные работы и, естественно, уборку территории.
      Позднее, когда экзамены подошли к концу, сформировали роты нового набора по факультетам и тех, кто «шагал в первых рядах», отправили на Паросиловой Факультет. А в «первых рядах шагали»  иногородние.
      Местные, в это время, ещё жили по домам, и наслаждались мамиными пирожками.
      В роте «паросят» (так звались курсантики паросилового факультета) старшиной роты назначен был ветеран всех мыслимых и немыслимых военно-морских служб, обществ и сообществ мичман Серяков.
      Это был  настоящий «сундук» (так на флоте издревле называли кондукторов и унтеров, которые потом стали мичманами в советском ВМФ), еще старой школы. На таких, как он, говорили, Флот держался.
      Ну, что ж, старшина роты был, а вот старшин взводов не было.
      Встал вопрос – кого назначать? Не мичманов же?
      Вот Сашке во взвод и избрали «всеобщим голосованием», самого крупного и, как казалось, самого крутого «паросенка» Леву Атояна.
      А Левка кроме сухумского пляжа, обезьяньего питомника и школьной пионерской линейки ничего подобного командованию взводом и не видел.   
      Вот Левка и подъехал к Сашке – как-никак, а отпрыск офицера, и, стало быть, армейский порядок знает. Он и спрашивает того: "Шурик, а что надо делать?"
      А Сашка, уж больно есть хотел, возьми да и ляпни тому: «Лева, а делать, ничего особенного и не надо. Ты это - води строй на обед, да, командуй "ать-два!"               
      И кто бы мог подумать, что это поучение воспримется дословно, как инструкция.
      И вот идет строй будущих курсантов в сторону курсантской столовой, а навстречу ему будущий начальник факультета Иосиф Давыдович Земляк, человек во всех отношениях порядочный, благовоспитанный и почитающий военную науку, аки святцы.
      Вот он идет и слышит: «Ать-два, левой! Ать-два, правой! Ать-два! Ать-два!»….
      Ну, офицерская душа Иосифа Давыдовича и взбрыкнула:
      - Строй, стой! Старший – ко мне!
      Строй, естественно остановился, а Левка продолжает идти, лицо-то вперед – ведь командир, и продолжает свои «ать-два»….
      Так он и дошел до звания капитан 1-го ранга и должности Начальника факультета Высшего военно-морского инженерного училища имени
Ф.Э.Дзержинского, а, попутно, Начальника лагеря этого самого училища.
      Но об этом потом, чуть позже….
      Вот так оно все и начиналось….  Во всяком случае, для Сашки Спиридонова. 

                УЧЕНЬЕ – СВЕТ…               

                МАРК

      Марк Шлемович Фрадкин. Нахимовцам моего поколения это имя внушало громаднейшее уважение и такой же страх. Мужчина небольшого роста с большой лысиной, на которой лежала  длинная, заколотая невидимкой, прядь остатков былой шевелюры. Он не умел медленно или неспешно ходить. Он летел по коридорам училища, словно фрегат в полном ветре. А над его головой, как вымпел, развивалась эта самая прядь волос. В свое время Марк Шлемович носил военно-морскую форму и был переводчиком-синхронистом. Причем, лучшим в этой тяжелой профессии.
      В описываемое мной время Марк преподавал нам экономическую географию на английском языке.
      Мы, с дрожью в коленях, садились за парты, и с немым благоговением пытались понять – чем отличается экономика США от экономики СССР, если территория США в три раза меньше территории СССР.
      На первые парты мы старались не садиться, так как «эмоции» Марка Шлемовича, а человеком он был очень эмоциональным, вылетали из его рта очень далеко, и накрывали тех, кто сидел на этих  партах, словно бомбы при «ковровом бомбометании».
      Он вызывает к карте очередного нахимовца. Тот поднимается из-за парты и следует к доске, на которой укреплена экономическая карта нашей планеты. Он идет, как каторжанин на этапе. Как каторжанин, у которого ноги закованы в кандалы. Он прекрасно понимает, что сейчас  почувствует себя «летчиком камикадзе».
      Через некоторое время слышится эмоциональная, но резкая отрывистая речь Марка Шлемовича:
      - Нет, ты посмотри, как они над тобой смеются.… Как они над тобой смеются!  У тебя в голове абсолютный вакуум! Абсолютный вакуум!  Садись, экономист. Два!
      Но бывало, что и сам Марк Шлемович заходился в хохоте:
      - Нет, ты посмотри, каков молодец! Карл Маркс собственной персоной мог бы у тебя консультироваться. Я уж не говорю об Адаме Смите. Садись, экономист. Три!
      Сегодня я благодарен Марку Шлемовичу за то, что благодаря его эмоциональным урокам стал, да и не только я, знающим и грамотным офицером. Особенно это проявилось в то время, когда мы много ходили в моря и много пребывали за границей, где, порой,  приходилось внушать своим сослуживцам, что «чувство стадности», а в просторечии «очередности», развито только в Советском Союзе - рядом в магазине продается то же самое и никого из народа.       
               

                КРАФТ

      Что такое кафедра английского языка в Ленинградском Нахимовском военно-морском училище в шестидесятые годы? Это, собственно, английский, это экономическая география на английском языке, и – это военный перевод.
      На уроке военного перевода, который ведет майор Федор Кравченко, у доски «летает» Йося Кучинский. 
      Да, Йося «летает», а Крафт, мы так называли между собой нашего преподавателя, скучает. Наконец, Кравченко не выдерживает:
      - Sit down, Yosya! I will put you a big TWO! (Садись, Йося! Я поставлю тебе большую двойку!)
      Он закатывает рукав кителя, сгибает руку в виде лебедя, символизирующего Йосину двойку, и слышит в ответ:
      - А «КРАФТ» - это самолет!
      Преподаватель смеется:
      - Иди на посадку, самолет…
      В журнале у Йоси появляется тройка.


                ОТЕЦ АНАТОЛИЙ

      - Анатолий Тимофеевич (это вместо «Товарищ преподаватель!»)!  Одиннадцатый класс для урока готов, – рапортует преподавателю дежурный по классу.
      На преподавательском лице, «обрамленном» сверкающими очками, появляется улыбка, и он произносит свое приветствие: «Гип! Гип!»
      Класс унисонным хором в двадцать глоток рычит: «Здравия желаем, отец Анатолий!»
      Анатолий Тимофеевич – учитель рисования и черчения. Надо заметить, что очень хороший преподаватель. Человек-преподаватель, влюбленный не только в свою профессию учителя, но любящий и сердцем, и душой строгую линию чертежа и цвет рисунка.
      Мы были в него просто влюблены, воспринимая его, как своего близкого товарища.
      А еще он обладает феноменальной памятью:
      - Что-то мне этот чертеж знаком, - говорит Анатолий Тимофеевич Сережке Полянскому, разглядывая его работу.
      Сереге было лень чертить. У него в этот период был роман с балериной. И он удалил со старого чертежа фамилию бывшего исполнителя  и роспись учителя.
      - Да-а-а, - продолжает он, - и, что мы будем делать? А делать мы будем, уважаемый, следующее. В течение месяца Вы, товарищ Полянский, свои чертежи будете мне под дверь кабинета подсовывать. А сегодня Вы получаете «морковку» (единицу, значит).
      Он открывает ящик стола, достает оттуда муляж морковки и предъявляет его Полянскому.
      И Серега подсовывал. Ровно месяц.

                ШКАФ

      Получены экзаменационные билеты по математике. Они хранятся в кабинете «Математики», в папке, которая начальником кафедры «Математики» подполковником Блошкиным положена в шкаф. Шкаф закрыли на замок, а возле кабинета поставили вахтенного матроса из кадровой роты для охраны экзаменационных билетов.               
      Для чего нужны были такие действия? Только по одной причине – как бы ни раскладывали на столе преподаватели эти билеты, нахимовцы все равно определяли систему их раскладки, даже если этой системы и не было. А еще они умудрялись «светить», т.е. метить,  билеты. После таких действий у каждого нахимовца был «свой билет» для ответа.
      Итак, билеты в папке. Папка в шкафу. Шкаф в кабинете. У двери кабинета вахтенный матрос.
      Вечер. По длинному коридору три нахимовца волокут огромных размеров шкаф. Они подтаскивают этого деревянного монстра к кабинету «Математики».
      Вахтенный насторожился и встал в проеме кабинетной двери в позу – «последняя граната и два танка врага».
      - Открывай дверь, служивый. Подполковник Блошкин приказал в кабинет шкаф поставить.
      Матрос несказанно удивился, но дверь открыл. Видимо, ему никогда не приходилось  испытывать то необычайное и неописуемое чувство, охватывающее экзаменуемого перед дверью, ведущей в класс, где его ждут разложенные на столе билеты и сонм преподавателей, жаждущих покопаться в ученических мозгах.
      Нахимовцы затащили в кабинет шкаф и медленно удалились, попрощавшись с вахтенным матросом. При этом на губах у них «блуждала» хитрая ухмылка.
      Через час вахтенный сдал свой пост другому матросу. А еще через пятнадцать минут перед ним появились три нахимовца.
      - Открывай дверь, служивый. Нам надо шкаф забрать. Мы его не в тот кабинет поставили. Подполковник Блошкин рассердится, накажет. Так что надо его переставить в другой кабинет.
      И этот матрос несказанно удивился, но дверь открыл. Нахимовцы впряглись в шкаф и потащили его прочь из кабинета.
      На лестничной площадке двери шкафа открылись, и оттуда появился слегка вспотевший нахимовец. В руках у него была тетрадка.
      - Ну, как? Удалось? – хором спросили его приятели.
      - А то! Конечно! Главное, чтобы эти вахтенные чего-либо не брякнули, - ответил тот, который был из шкафа.
      И они принялись изучать порядок размещения экзаменационных билетов в основной пачке.
      На следующий день экзаменующиеся бесстрашно стали заходить в класс и брать каждый «свой» билет. Экзамен по математике сдали все. С хорошими оценками.
      Надо заметить, что вахтенные матросы  ничего не брякнули, т.е. не доложили, про шкаф. Впрочем, их никто и не спрашивал.

                ТАМАРА  ПАВЛОВНА

      Учителем истории у нас была Тамара Павловна Булгакова.  Невысокого роста, с приятным лицом и детским взглядом своих глаз, она напоминала домашнюю кошку.
      Но первое впечатление обманчиво. Это была женщина с юношеской душой и прекрасным чувством юмора.
      Тамара Павловна заходила неслышно в класс, открывала журнал и произносила свою дежурную фразу: «Ну, кто хочет поговорить со мною?»
      Если добровольцев не находилось, то Тамара Павловна низко склонялась над журналом и: «Поговори со мною, Печников…»
      Андрей Печников поднимался из-за стола и шел на «лобное место».
      Некоторое время назад, когда я преподавал историю в школе, то с улыбкой вспоминал уроки Тамары Павловны: «Ну, девятый класс! Кто хочет поговорить со мной?»

               
                ПОБОИЩЕ

      Математику нам преподавала худая, высокого роста женщина, увлекающаяся лыжными гонками. А фамилия у нее была не простая, а вызывающая у курсантов дрожь не только в коленках, а во всем теле. Фамилия ее была Мамай.
      - Пять двоек в классе на экзамене по математике? Да это, вполне, нормально, - говаривала она нам.
      И мы ей верили. И шли на экзамен, как бандерлоги на встречу к удаву Каа.
      … Перед кабинетом ходит, мучаясь сомнениями о своих знаниях, Сережа Ушаков. Он ходит, а мы слышим стук его зубов.
      К нему подходит Николаша Левушкин:
      - Чего? Страшно?
      - Ага! – отвечает Серега, - Это ж не экзамен, а «мамаево побоище» какое-то. Помнишь, как она нам про «нормально» втолковывала? У меня полные прогары адреналина, чуть ли не в штаны лезет….
      - Не боись, - успокаивает того Левушкин, - У меня таблетки успокоительные есть. Съел таблетку, и – спокоен, как слон.  «Триоксазин» называются. 
      - Ага! Дай штучку, - просит Ушаков, - а то, чувствую, сердце выскакивает из пятки.
      - На, держи. Но только полтаблетки съешь, иначе будет тебе «полный ступор».  И будешь ты свое сердце искать долго-долго и неизвестно где.
      Однако Сережка не послушался рекомендации «знающего» человека и заглотил таблетку целиком, как щука карася. И через пять минут предстал перед очами мадам Мамай.
      Он взял билет. Прочитал вопросы и обрадовался, что зря волновался, т.к. знал эти вопросы довольно-таки прилично. Он написал на доске ответы и приготовился отвечать экзаменационный материал.
      Говорят, что, если человек лежит на полу и ни за что не держится, значит, он еще не пьян. Сергей, внезапно, испытал такое чувство, как-будто именно он и лежит на полу.
      Голова вдруг опустела – все мысли улетели из нее за дверь кабинета и возвращаться не собирались. Тело сковало по рукам и ногам полное и тупое спокойствие. На Сережкином лице расплылась улыбка пациента «палаты №6».
      И ему стало очень хорошо и покойно.
      - Курсант Ушаков! Вы готовы отвечать на вопросы билета. Я вижу, что Вы кое-что даже изобразили на доске. Ну, так давайте пояснения к написанному, - прозвучал в ушах Сергея голос преподавателя с парализующей фамилией Мамай.
      - Ага, - отозвался тот.
      - Я слушаю Вас, - продолжила мадам преподаватель.
      - Ага, - повторил Сережа.
      - Товарищ курсант! – начала потихоньку злится Мамай, - Что значит Ваше «Ага»? Вы собираетесь отвечать на поставленные вопросы? Время идет. Вас ждут.
      Кто ждет Серегу, он так и не понял. По-моему, и никто не понял.
      - Ага, - продолжал мямлить Ушаков.
      - Ну, что ж, курсант Ушаков, - проговорила Мамай, - мне придется поставить Вам неудовлетворительную оценку.
      - Ага, - согласился с ней курсант Ушаков.  И деревянной походкой вышел из кабинета.
      Через некоторое время мысли к нему вернулись. Они расселись в его мозгу каждая на своей извилине, и на Сергея снизошло прозрение.
      - Что это? Где это я? Что произошло, в конце концов? – схватился он за снова заполнившуюся работающим мозгом голову.
      Он посмотрел в ведомость очередности экзаменуемых и их отметок, которая была прикреплена к двери кабинета, и ужаснулся. Против его фамилии стояла «пара».
      Серега кинулся с кулаками на Николашу Левушкина, обвиняя того во всех смертных грехах, включая  и дискриминацию американских негров и индейцев.
      - Ты! – орал он, - Ты дал мне эту треклятую таблетку….
      Ну, и так далее. В том же духе.               
      Затем Серега Ушаков рванулся в кабинет, представляя себя Дмитрием Донским на Куликовом поле и адмиралом Федором Ушаковым при острове Корфу.
      К великому его сожалению, он был изгнан из кабинета.
      Экзамен Сергей пересдал, проведя три отпускных дня в стенах родного училища. Добавлю – пересдал он экзамен по математике хорошо.
       И без всякого «Мамаева побоища».

                УЧИТЕЛЬНИЦЫ  СВЕТЛАНА И ЛЮДМИЛА…

      Четвертый курс – это одна из значимых вех в жизни курсанта.
      Во-первых, он меняет головной убор – вместо бескозырки, на его голове появляется фуражка, или, как ее называли в прошлых морских кадетских корпусах, «мичманка», и он… становится сверхсрочником, что позволяет ему выходить в город ежедневно. После часов самоподготовки. Правда, до 24 часов.
      Во-вторых, четвертый курс – это момент, когда ты начинаешь понимать смысл того, чему тебя учили твои педагоги. И свое понятие ты должен показать и грамотно объяснить на государственных экзаменах, которые завершают обучение четверокурсника и предваряют собой пятый курс с его дипломным проектом.
      На четвертом курсе Сашке Ильину пришлось совершить «деяние», о котором смешно, но не стыдно вспомнить. Сашка Колесников по английскому языку схлопотал «пару». А «пара» несла с собой неувольнение в город и прочие неудобства, связанные с допуском к государственным экзаменам….
      Вот он тезку и попросил пересдать за него английский. На Сашкино возражение, что на кафедре английского его все знают, как облупленного, он ответил, что на кафедру пришла новая начальница, Светлана Кузнецова, вот, мол, ей и сдай зачет.
      Ну, друга надо выручать. Ильин и пошел это делать. Пришел. Представился – курсант Александр Колесников. На Саню смотрели очень добрые глаза очень внешне приятной женщины.
      - Как же, Вы, получили двойку? – спросила она Шурку после его ответа по теме зачета, - у Вас такой богатый запас слов.
      - Да, так, - запинаясь, пролепетал Шурка, - бывает, не выучил.
      Через неделю на уроке английского языка открывается дверь в класс и входит Светлана Кузнецова.               
       - Я Ваш новый преподаватель английского языка, - беря классный журнал, произносит она, - давайте знакомиться.
      Надо отдать ей должное – чувство юмора у нее было великолепное. Когда из-за стола поднялся курсант Ильин-Колесников, она уставилась на того своими широко раскрытыми добрыми глазами, а потом рассмеялась….               
      Вместе со Светланой курсантам Паросилового факультета английский язык преподавала очаровательная женщина с детским выражением лица и очень добрыми, такими же детскими, глазами.
      И имя у нее было ласковое – Людмила, и фамилия – Милованович.               
      А в 142 классе учился бывший танкист, уроженец Казахстана, Леша Блюм. Он своим одноклассникам, порой, жаловался: «Ну, что это такое? В одной школе я учил немецкий язык, в другой школе – французский, здесь, в училище, меня заставляют учить английский. Да, я даже думаю по-казахски. А тут – английский».
      И вот сдают четверокурсники 142 класса государственный экзамен по английскому языку. Принимают его, естественно, Светлана Кузнецова и Людочка Милованович.
      Лешка Блюм «плавает» перед Милованович, аки парусная лодка в штормовом море. У нее на глаза наворачиваются слезы (класс очень хорошо сдает экзамен, ведь дежурным на экзамене в классе Шурик Ильин).
      - Леша, - говорит она, обращаясь к нему, - ну, скажи хотя бы одно слово на английском, и я поставлю тебе четверку.
      И Леша сказал это одно слово. Он сказал: «GOOD» (хорошо).
      И Людмила Милованович, утирая слезы на лице, поставила Лешке четверку. И класс получил высший балл в истории училища – 4,95!   


                ИСТИНА…

      Когда мы пришли в Ленинградское Высшее военно-морское инженерное училище, то осознание, насколько все серьезно и надолго, пришло не сразу, а лишь после того, как старший преподаватель кафедры паровых турбин капитан 3 ранга Стас Казеннов предложил нам рассчитать паровую турбину, назвав эту работу «Курсовой проект». И тут перед нами открылась истина….

                НЕПОНЯТКИ

     Старший преподаватель кафедры капитан 3 ранга Станислав Казеннов проводит с курсантами разбор курсовых проектов по теме «Паровые турбины».
     Он очень интересный человек - грамотный, обладающий великолепным чувством юмора. С курсантами он держится, как старший брат, который передает свой богатый жизненный опыт неоперившемуся птенцу. Ему лень полностью произносить свое имя (он время экономит), и, по этому, он всегда представляется, как Стас.
      - Что за жизнь? – жалуется он, - Как везти на практику курсантиков или в нашу славную столицу на парад, так Стас. Как разработку тематическую или проектик очередной для нашей подрастающей смены подготовить и рассчитать, так опять Стас. А как звание очередное получить, так Стасу, - он ищет благозвучное ругательство, его умный лоб волнуется морщинами, -  Ну, в общем, - отыскав нужное, продолжает он, -  Стасу сплошные иксы и игреки.
      Сейчас его голова возвышается над трибуной кафедры. Вид его благоговеен. Он, проповедуя знаменитый тезис об учении,  учит:
      - Рассчитать паровую турбину очень просто, - говорит он, - Берешь цифирь, ставишь ее в формул, и…  погнал. Просто. Не понимаю, что в этом непонятного. Ну, не понимаю. Это не требует большого или сверхбольшого понимания. Берешь, вставляешь. И… погнал. Не понимаю, что тут непонятного…
      Через полгода его принесли домой, поставили перед дверью и позвонили в квартиру. Когда дверь открылась,  в квартиру упало бесчувственное тело…  уже капитана второго ранга.
       Да, были люди в наше время.  Кремень! 

                О ЗДОРОВЬЕ КАПИТАНА ПЕРВОГО РАНГА…

      Защитные поля корабля, или, как мы называли этот предмет «Контрацепция корабля», нам читал капитан 1-го ранга Грановский. Огромных размеров со смоляными волосами и усами, он возвышался над кафедрой, как горный орел над обрывом.
      Однажды Колька Левушкин, уставший от изучения курсовых и батоксовых обмоток корабельного размагничивающего устройства, посетовал:
      - Вам хорошо. Вы капитан 1-го ранга….
      И услышал в ответ:
      - Левушкин, да я бы с огромным удовольствием поменял бы свои погоны капитана 1-го ранга на… х… хм… хм…. О! Здоровье молодого лейтенанта! 
 
                БУДНИ…

                БАЛЛАДЫ О КАПИТАНЕ КЛОССЕ

      Когда я прибыл в училище, на погонах у меня сверкали три лычки – старшины первой статьи. С таким багажом я вошел под своды Ленинградского Высшего военно-морского инженерного училища из-под сводов Ленинградского Нахимовского военно-морского училища.
      Вы правильно меня поняли - в училище появился этакий борзый (все повидал, все знает, на английском, как родном бухтит…) уже не питон и товарищ курсант, а старшина первой статьи.
      Каково же было мое удивление, когда вернувшись из отпуска (пока молодое пополнение проходило курс молодого бойца), меня встретил плотный, выше среднего роста, курсант с погонами главного старшины.
      У него было открытое лицо с добрыми, и в то же самое время хитрыми, глазами. Он представился – главный старшина Виктор Кулаков.
      И понял я, что в роте появился, как заявил ротному командиру Георгию Вячеславовичу Степанову, на одной из наших встреч, Славка Кононов – «самый главный начальник».
      Так состоялось мое знакомство с известным среди курсантов, впрочем, и среди «некоторой» части жителей города Пушкина, «капитаном Клоссом».

                НЕ КАПИТАН, НО КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТ…

      Прибыл Витя на паросиловой факультет Ленинградского Высшего военно-морского инженерного училища отслужив срочную службу на Северном флоте. На плечах, как я уже говорил, сияли погоны главного старшины. Учеба и служба шли у него хорошо, а посему, будучи уже курсантом третьего курса, был он направлен старшиной роты на младший курс – в роту капитан-лейтенанта Горохова. Надо заметить, что старшина роты Кулаков, по результатам строевой проверки его подразделения, был поощрен проверяющим из Москвы полковником Пузачевым. А у Пузачева получить поощрение было оч-чч-чч-чень непросто (сам знаю). Вот такой служака (в хорошем смысле этого слова) был Виктор.               
      Но ничто человеческое не чуждо даже «самым главным».
      Как-то один раз наступила суббота. А, как всем известно, раз суббота – значит увольнение курсантов в город.
      Отправив своих подчиненных в увольнение, вернулся Витя в ротную канцелярию, подошел к окну, и стало ему очч-чч-ень тоскливо.
      За окном во всей своей красе серебрились белые ночи, по аллеям «Катькиного сада» гуляли молодые барышни, в «Белом зале» начинались танцы….  А тут настоящая тоска – сиди и обеспечивай уставной порядок в роте.
      Но флот недаром славится своей дружбой.
      Внезапно за окном мелькнули две тени, и за оконной решеткой показались физиономии Витиных приятелей Вовки Зотова и Витьки Ерина.
      - Ну, что? Сидишь? – прозвучали их слова, - Может, ударим алкогольной зависимостью по театрально-развлекательной?
      И передали через решетку в канцелярию бутылку водки и закуску:
      - Не скучай. А мы в «Белый зал». Мы уж там – за тебя…..
      Витя смотрел на бутылку и закуску – в одиночку пить не хотелось.
      Он позвонил в роту….
      Через пару минут в канцелярии, где Виктор «обеспечивал» ротный порядок, появились его друзья Саша Шишков и Лешка Горелов.
      Они разлили водку по стаканам, благо канцелярия предназначалась для командира роты и старшины роты, и была обеспечена предметами первой необходимости, выпили и закусили. Помолчали.
      А за окном-то белые ночи…. А где-то там же  «Садом и Гамымры»….
      Решение пришло внезапно. Витя открыл шкаф командира роты. В нем на плечиках висел белого цвета китель с погонами капитан-лейтенанта, рядом на полке лежали снаряжение и красные повязки с надписью «ПАТРУЛЬ».
      Следом за решением пришло действо.
      Витя напяливает на себя каплейский китель, Сашка и Лешка нацепили повязки. Поглядели друг на друга - ну, просто настоящий «ПАТРУЛЬ»!
      Через проходную не пошли. Пошли через строительную площадку мимо первокурсника из дежурного взвода. Тот, с перепугу, «чуть ли не виляя хвостом», как позже заметил Шурка Шишков, представился начальнику патруля и доложил, что «на посту происшествий не случилось».
      Через мгновение вся троица очутилась на улице и направилась в «Белый зал», где во всю уже шли танцы.
      Они шли через «Катькин сад» и радовались тому, что впереди их ждут музыка и веселые барышни. За ними увязалась собака. Она шла за «патрульными», словно ее вели на поводке.
      - Во! И сторожевой пес вышел на патрулирование, - заметил Леша Горелов.
      - Собака – друг человека, - отозвался Саша Шишков.
      - Какой же собака друг? - рассмеялся «начальник патруля» Витя Кулаков, - Она же не пьет.
      Его смех подхватили приятели.               
      У входа в «Белый зал», эдакое подковообразное здание, в котором во времена А.С.Пушкина и позже размещался конный манеж, они встретили молодого милицейского лейтенанта.
      - Как обстановка, лейтенант? – сходу ошарашил того Кулаков.
      - Да, все спокойно, - ответил лейтенант, - А вас, что, на усиление прислали, даже с собакой? – тут же задал он вопрос, - В зале уже один патруль есть.
      - Это хорошо. Свободен, лейтенант, - проговорил в ответ Кулаков.
      - Тээкс, - заговорил Витя, когда милиционер ушел, - два патруля в одном помещении очень много. Особенно, если принять во внимание, что в комендатуре патрульные видят друг друга. Какие предложения, господа?
      - Осталось нам одно, - неожиданно шекспировским стихом заговорил Шишков, - разоблачиться и простыми мирианами явиться в свет. Доспехи боевые пусть пес наш охраняет….
      Остальные уставились на него с открытыми ртами.
      Вскоре снаряжение начальника патруля и красные повязки с надписью «ПАТРУЛЬ»  лежали в кустах.
      - Охранять! – скомандовал Кулаков собаке. Пес удивительно легко послушался ему.
      Они вошли в зал. На Виктора сразу было обращено внимание присутствовавших здесь девушек. А как же – молодой, белый китель, погоны капитан-лейтенанта, на груди наградные планки, взгляд завораживающий….
      Когда объявили «Белый танец», к капитан-лейтенанту Кулакову выстроилась очередь. А он стоял посредине зала, как «Фаянсовая киса» – «Руками не трогать!»….
      Каким образом Витька оказался с какой-то блондинкой в Ленинграде, и куда делись его патрульные Сашка и Лешка, он, наверное, и сам уже не помнит. Появился «капитан-лейтенант» в училище где-то под утро в хорошем настроении.
      Но, сняв белый китель, Витя слегка расстроился. Китель-то, если так можно выразиться, оказался не несколько, а изрядно помят и загрязнен.
      И опять Виктора выручили друзья. Дежурным по роте стоял Сержа Колпашников, который взялся вычистить командирский китель.
      Он его взял и… постирал. Спохватившись, что китель будет очень долго сохнуть и до прихода командира роты Горохова не высохнет, Сережка его высушил утюгом, а заодно этим же утюгом и погладил. Посмотрев на свою работу, остался доволен результатом и повесил китель на плечиках в шкаф.
      Витя же радовался, что сегодня воскресенье и можно отдохнуть от белоночных прогулок….  Плотно пообедав, улегся Кулаков на коечку, которая стояла в канцелярии за шкафом, и отправился отдыхать в царство Морфея.
      Его разбудила команда дневального: «Рота! Смирно! Дежурный по роте на выход!» Это прибыл командир роты капитан-лейтенант Горохов.               
      - Виктор Иванович, Вы отдыхаете? А мне вот, заступать помощником дежурного по училищу, - проговорил Горохов, зайдя в канцелярию, - ну, отдыхайте, отдыхайте.
      Он открыл шкаф, снял с плечиков свой китель и попытался его одеть на свое тело. Китель, однако, оказался ему тесноват….
      - Что такое? – удивился Горохов, - Только же в пятницу я его получил, и он был мне в самый раз, а сегодня?  Ничего не понимаю….
      - Может за субботу пп-пп-поправились, товарищ капитан-лейтенант? – попытался из-за шкафа заикаясь пошутить Витя.
      Он прекрасно понял, что после Колпашниковской стирки кителек командира роты банально сел!..
      В понедельник вечером, после самостоятельных занятий, Кулаков был вызван в канцелярию к капитан-лейтенанту Горохову.
      Первое, что Витя увидел в помещении, были разложенные на командирском столе китель, снаряжение и повязки с надписью «ПАТРУЛЬ».
      - Что это? – прямо в лоб Кулакову задал вопрос Горохов.
      Витя только пожал плечами. О чем думал он в этот момент, я думаю, все поняли – грозит отставка от блондинок и брюнеток недели на две, как минимум….
      - Это, дорогой мой Виктор Иванович, самые настоящие атрибуты самовольщика, - произнес командир роты и добавил, - Вы хороший старшина роты, товарищ Кулаков, имеете богатый жизненный и служебный опыт. Но Вам следует запомнить – каким бы крутым ни был бык, а на банке все же пишут «Тушенка». Так, что две недели без берега, товарищ главный старшина.
      - Ох, не прост ты, товарищ Горохов, - промолвил про себя Витя, выйдя из канцелярии, - окружил себя опричниками да чекистами. А я-то сам? Мог бы и подумать об этих ребятах…. А как хорошо было…. Правда, вчера казалось, что суббота прошла великолепно. Но судя по утреннему в воскресенье состоянию души, это, все-таки, были Шишков, Горелов и водка….
      Но… две недели он без берега не отсидел – не усидел….

           НЕ КАПИТАН, НО ВСЕ ЖЕ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ…

      1970 год. Этот год известен, как холерный год. Четверокурсников на практику на Черноморский флот не отправляют – карантин. Начинается учебный год.
      Карантин. Выход в город запрещен. А хочется. За заборами и стенами учебных корпусов училища кипит жизнь. Там по улицам города и аллеям парков, которыми так богат Пушкин, гуляют наши дорогие, любимые и просто девушки.
      Ох, как сердце и вся душа рвутся туда – за ограду, к ним, к этим небесным созданиям, которые стоят под окнами училища, всматриваясь в лица своих дорогих мальчиков….
      Но… карантин.               
      И, все-таки, выход был найден.
      В училище на экзаменационную сессию приезжали офицеры-заочники. В основном, это были молодые ребята с погонами старших лейтенантов. Получили они офицерские звания после завершения обучения на краткосрочных офицерских курсах. Или имея в кармане диплом о
среднем техническом образовании.
Эти парни частенько обращались к нам за помощью. Мы им делали различные расчеты или выполняли за них курсовые проекты. Благодарность их была безгранична в пределах коньячной бутылки или другого подобного рода напитка.
      И Витя Кулаков понял: «выход на волю - это офицерская форма»!!!
      Сделав как-то курсовую работу по хитрому предмету под названием
«Теория машин и механизмов и деталей машин» («ТММиДМ», мы эту аббревиатуру расшифровывали так – «Тут Моя Могила и Друзей Моих»), Витя и его закадычный приятель Шурка Шишков, вместо коньяка, выпросили у заочников их офицерские тужурки.
      Переодевшись в старлейтскую форму, благо фуражки у парней были офицерские (как-никак, а уже 4-й курс), Витя с Шуркой, благополучно миновали курсантика из дежурного взвода (опыт уже был), который, в свою очередь, поприветствовал их воинским приветствием, и рванули в город.
      Приобретя в магазине «Густерин» малый и большой «джентльменский наборы», парни направили свои стопы в Красное село к своим пассиям.
      Однако барышень дома не оказалось. Кулаков с Шишковым, приняв, с горя, слегка «на грудь», направились к автобусной остановке.
      Подошел автобус. Два старших лейтенанта залезли в него, и автобус повез их в сторону родного города Пушкина. У комендатуры, улица Красной Звезды, автобус остановился. Его двери открылись и, о, ужас, в переднюю дверь заходит мама их сокурсника Димки Ласкова Валентина Александровна, а в заднюю дверь заходит патруль во главе с майором (как оказалось – патрульные были из Пушкинского ракетно-технического училища, вечные соперники нашего училища).
      - Витя! Что это значит? Что за маскарад? – удивленно воскликнула она, увидев обоих друзей при офицерских погонах.
      Витя, мигом подскочив к ней, дыша на нее перегаром, тихо прошептал в ухо: «Валентина Александровна, ради Бога, замолчите. Потом все объясню».
      Та, ошарашено, посмотрела на Витю, потом на Сашу и медленно опустила свое тело на пассажирское сиденье. Выражение ее лица ничего не выражало….
      В это время начальник патруля, симпатичный, этакий подтянутый офицер, обратил свой взгляд на Кулакова и поманил его пальчиком к себе:
      - Товарищ старший лейтенант. Приведите себя в порядок – застегните, пожалуйста, тужурку. И товарищу своему скажите, чтобы сделал то же самое. Вы поняли?
      - Так точно! – ответил Витя и посмотрел в сторону Шишкова.
       Шурка стал застегиваться. Он поторопился выполнить «просьбу» майора, и от этой торопливости неожиданно из кармана его тужурки вывалилась бутылка вина. Она с грохотом упала на пол автобуса и подкатилась к ногам начальника патруля.
      Майор подобрал бутылку и, обращаясь к Вите, постучал бутылкой по карману его тужурки. Раздался приглушенный стук.
      - У вас тоже вино? – не удивившись, спросил начальник патруля, - А, вообще-то, вы, ребята, откуда такие будете? – продолжил он.
      - Из Ленинграда, - ответил Кулаков.
      - Значит так, товарищи офицеры, - проговорил майор, отдавая Вите бутылку, - сейчас вы выходите из автобуса, берете такси, и исчезаете из гарнизона. Ни мне, ни Вам, я так думаю, проблемы не нужны. Особенно, если учесть кто у нас помощник коменданта и кто такой начальник гауптвахты (он намекал на двух старлеев, двух «строевых зверей» – Борю Логинова и Мишу Розенблата).
      Парни вышли из автобуса, переглянулись, и … сели в следующий автобус.
      - Ну, что? На Ленинградскую? К моей Ирине? – обратился Витя к Шурику.
      Встретили их без удивления. Весело. Было много народу – какие-то студенты, курсанты училища, девушки. Много танцевали, пели песни, произносили тосты….
      Но… наступил момент, когда остались на столе одни бутылки, а в них ничего не было.
      Естественно, все присутствующие скинулись (у кого сколько было), и отправили старшего лейтенанта Кулакова и его даму-Ирину в магазин, сунув Вите в карман авоську.
      Молодые люди зашли в магазин, купили полную авоську портвейна «777», более известный в народе, как «Три кочерги». К этому прикупили еще одну авоську закуски – спелых, и оттого черносиних слив. И вышли из магазина. Они, эта пара влюбленных, присели на скамейку, выпили «на брудершафт», смачно поцеловались, покурили, и пошли дальше.
      Но наша страна, а тем более городок Пушкин, всегда славились своей истеричной непредсказуемостью.
      Внезапно Виктор услышал позади себя топот ног, и чья-то рука коснулась его плеча.
      Витя обернулся, и… с ним чуть не случилась истерика – перед его глазами стоял тот же самый патруль из автобуса.  Взгляд майора не выражал никаких эмоций, кроме злости. Кулаков отдал авоську с портвейном Ирине, а сам строевым шагом подошел к начальнику патруля.               
      - Товарищ старший лейтенант, почему Вы не уехали из города? – зло проговорил майор, обращаясь к Виктору, - А ну-ка, покажите Ваше удостоверение личности, а я решу, что с Вами делать дальше. Кстати, а где второй? Вроде, он попьянее Вас был….
      И снова потребовал предъявить Кулакова удостоверение личности.
      Витя в душе выматерился, потом перекрестился – в карманах у него кроме магазинной сдачи, и то в монетках, больше ничего не было.
      Да, русские женщины непредсказуемы.
      Пока Витька в душе матерился, к майору подошла, со слезами на глазах (и когда успела) Ирина.
      - Това-аа-рищ майор, - хлюпая носом, запричитала она, - зачем Вы забираете моего жениха?  Мы же никому не мешаем. Нас ждут. Дяденька майор, отпустите нас.
      От услышанного майор обалдел:
      - Это Ваш жених?
      - Да, мой жених, - ответила девушка.
      - Вы, девушка, очень красивая пара. Но, по-моему, Ваш жених очень злоупотребляет спиртным, - проговорил начальник патруля, показывая на авоську с портвейном.
      - Это мой будущий тесть так пьет, - неожиданно брякнул Кулаков.
      - Не трогай моего папу, - взвизгнула в его сторону Ира.
      Начальник патруля, видя, что назревает семейная разборка, подозвал Виктора к себе:
      - Ладно, иди. Но, - он протянул тому руку для рукопожатия, - больше не пей.
      - Почему? – спросил Виктор, отвечая на рукопожатие.
      - Эта девушка слишком умна, чтобы иметь такую… хм, попу. Не справишься…
      - Не извольте беспокоиться, товарищ майор! – ответил Кулаков.
      Офицеры козырнули друг другу, и разошлись в разные стороны.
      Около трех часов ночи два старших лейтенанта Кулаков и Шишков тихонечко поднимались в помещение своей роты.
      Каково же было их удивление, когда дневальный по роте направил эту пару прямиком в ротную канцелярию, в которой, по его словам, проходило офицерское собрание.
      Открыв дверь, они застыли в недоумении – во главе стола сидел их командир роты капитан третьего ранга Георгий (он же Жора) Вячеславович Степанов, а перед ним стояло семь таких же, как и они «офицеров»….
      Все было ясно без слов….

                ФИНАЛ…

      Карантин, как и маскарадные вылазки курсантов, несмотря на запреты и наказания продолжились. Лето, тепло, травка зеленеет, девицы в прозрачных платьицах и сарафанах, чуть ли не топлесс, фланируют….
      Ну, как здесь усидишь?  И не сидели….
      В один из солнечных дней Витя Кулаков, при погонах старшего лейтенанта, в сопровождении очаровательной Ирины направлялись в сторону училища.
      Недалеко от училища располагалась закусочная под интересным названием «Три ступеньки вниз». Вот, как раз, эта парочка возле этой самой забегаловки и столкнулась с начальником паросилового факультета капитаном первого ранга Земляк Иосифом Давыдовичем.
      Витя натянул на глаза фуражку и быстро козырнул. Земляк же ответил на приветствие строго по уставу, с поворотом головы в сторону поприветствовавшего его офицера.
      От увиденного начальник факультета не опешил, а остолбенел – его рука машинально стала опускаться вниз, а лицо из нормального принимало удивленно-возмущенное выражение.
      - Кулаков! – вскричал Земляк, - Ко мне!
      Витя вздохнул и направился к начальнику факультета:
      - Товарищ капитан первого ранга, главный старшина Кулаков по Вашему приказанию прибыл.
      - Нет, нет, нет, - пророкотал Земляк, - Вы какие погоны на плечах носите? А? Какие? Я тебя, Кулаков спрашиваю….
      Витя посмотрел на свои плечи и ответил:
      - Прошу прощения, товарищ капитан первого ранга. Конечно, старший лейтенант Кулаков по Вашему приказанию прибыл.
      - Немедленно в училище! – приказал начальник факультета.
      И опять на выручку Вите пришла Ира, вмешавшись в разговор двух офицеров:
      - Товарищ капитан первого ранга! Разве офицеры флота бросают своих дам посредине улицы?
      Иосиф Давыдович Земляк был очень тактичным и воспитанным офицером, как уже говорилось ранее.
      Немного оторопев, он взял себя в руки и, обращаясь к Ирине, произнес:
      - Вообще-то, этот субъект, по фамилии Кулаков, является курсантом 4-го курса. Но, все же, Вы правы.
      Он остановил такси, и они отвезли Иру домой. Земляк не стал препятствовать молодым людям прощаться, но предупредил Ирину, что ее разлука с любимым  Витей Кулаковым продлится как минимум три недели.
      В училище, бросив дежурному на КПП мичману фразу: «Этот со мной!», Земляк и Кулаков направились на факультет.
      - Переодеться и ко мне, за пряниками! – только и сказал Иосиф Давыдович Кулакову.
      Переодевшись в робу, Кулаков вошел, с низко опущенной головой, в кабинет начальника факультета. Начальник сидел за столом. Спиной к двери сидел Витин командир роты капитан третьего ранга Жора Степанов.
      Витя, как положено, представился, и снова опустил голову.
      - Ну, и как Вас, Кулаков, теперь называть? – спросил начфак.
      Вместо Вити, не поворачивая в сторону последнего головы, ответил командир роты:
      - А зовут его, товарищ капитан первого ранга, «Капитан Клосс».
      - Не понял, - встрепенулся начфак, - что значит «Капитан Клосс»? Это еще кто такой?
      Георгий Вячеславович объяснил, что «Капитан Клосс» герой модного в то время польского сериала о разведчике, который для выполнения задания переодевался в немецкий мундир.
      - Ну, чтож, «Капитан Клосс» - это хорошо. Пусть будет Клосс, - произнес Иосиф Давыдович, и объявил Вите, как и обещал Ирине, три недели без берега.
      Если откровенно, то начальник факультета очень уважал и, по-своему, любил Витю за его незаурядные знания и службу. В одном из разговоров он даже пообещал выпустить Виктора из училища сразу старшим лейтенантом.
      Не выпустил.
      А «Капитан Клосс» отслужил на Северном флоте, много лет занимаясь судоремонтом, нося на груди Приказ ГК ВМФ №195 1973 года (О судоремонте).
      Он носил погоны и старшего лейтенанта, и капитан- лейтенанта….
      Сегодня он живет в Подмосковье. Воспитывает внуков.
      Но навсегда он остался, с легкой руки Георгия Вячеславовича Степанова, «Капитаном Клоссом», готовым вспомнить годы учебы и службы, поделиться своим опытом, а, если потребуется, то и прийти на помощь. 


             ДЯДЯ КОЛЯ ИЛИ КАКОЙ БЫВАЕТ ПРАКТИКА…

      Приехали на корабельную практику в Североморск. Разместили нас
в 21-м тамбуре Гвардейского Большого ракетного корабля  «Гремящий», ошвартованного к Первому-А причалу. Спали на матрасах, положив их прямо на палубу тамбура, а через переборку от  нас спали зенитные ракеты.  Только через несколько дней нас перевели во второй кубрик.      
      После нескольких выходов в море мы получили увольнительные записки и отправились в город Североморск.
      На деревянной лестнице, ведущей в северную цивилизацию, собралась небольшая группа из Феликса Витковского, Кольки Левушкина, Генки Денисова и Сашки Ильина.
      - Что-то у меня голова раскалывается, - вдруг проговорил Феликс.
      - Это, наверное, от вчерашней качки у Кильдина, - попытался того утешить Генка Денисов.
      - Нет, Гена, - грустно отозвался Феликс, - это от сегодняшней трезвости.
      Они поднялись по лестнице и увидели невдалеке вывеску «Гастроном».
      - Вот и блага северной цивилизации, ребята, - рассмеялся Левушкин, - все за мной.
      Они зашли в магазин и образовали очередь в отдел, хотя перед ними и стояли человека три, в том числе и моряк с погонами старшего матроса.
      Этот матросик попросил у продавщицы бутылку водки. Та, в ответ, попросила его подождать пару минут и упорхнула в подсобку.               
      Через пару минут она вышла к прилавку и поставила перед военмором требуемую бутылку водки. Матрос протянул продавщице деньги,  запихнул бутылку во внутренний карман своего бушлата и собрался, было, уходить.
      Но в этот момент в магазин заходит военный патруль во главе с командиром трюмной группы БРК «Гремящий» лейтенантом Шиц.
      Патруль подходит к отделу, и начальник патруля обращается к продавщице: «Где?» Та показала на матроса….
      - Все. У меня больше нет друзей, - прошептал Сашка Ильин.
      - Почему? - также шепотом спросил его Колька Левушкин.
      - Я не пью, - с сожалением прохрипел Сашка.
      - Нам, пожалуйста, 200 граммов конфет «Мишка на Севере», - протягивая продавщице деньги, попросил Гена, глядя на патрульных.
      Друзья вышли из магазина и остановились, переваривая увиденное. Они закурили и, молча, уставились друг на друга.
      - Да, ребята, «добрая» продавщица – главная причина выполнения плана гарнизонной комендатурой, - иронично засмеялся Феликс и показал пальцем в направлении здания ресторана, сияющего своими окнами, - может туда? – добавил он, уже хохоча.
      И все повернули головы в сторону ресторана.
      - Давно прибыли? – вдруг раздался незнакомый голос, - Откуда прибыли, ребята? – продолжил ласково этот же голос.
      Все обернулись. Перед ними стоял невысокий, в непонятном возрасте, с приятным лицом мужчина - этакий домашний мужичок.
      Он улыбнулся:
      - Давайте деньги, я схожу. А вам туда нельзя, - промолвил домашний мужичок.
      Минут через десять он вернулся, неся в руках большую бутылку ямайского рома «Негро».
      Мы предложили ему выпить, но он сослался на то, что здесь многолюдно, что гуляет патруль, и предложил идти за ним.               
      Он привел нас к двухэтажному деревянному дому, в котором подъезды были по бокам фасада дома. Причем у подъездов были устроены, если так можно сказать, беседки, опутанные какими-то «северными лианами», закрывающими внутренность беседки от постороннего взгляда. Внутри оборудован столик и скамейки вдоль ограды беседки.
      Вот сюда нас и привел дядя Коля, как он нам представился.
      Он забежал на второй этаж к себе в квартиру, и через пять минут на столе в беседке появились моченые яблоки, соленые грибочки и куски копченого палтуса.               
      - Ну, дядя Коля, мы всякого повидали, но такого гостеприимства…- проговорил Коля Левушкин и развел руки, одновременно выставляя левую ногу вперед в средневековом поклоне.
      Выпили по первой. Закусили. Закурили. Вспомнили продавщицу из магазина. Налили по второй.
      - Эх, видел бы нас в данный момент начальник патруля лейтенант Шиц, - начал, было, Генка Денисов.
      Его перебил Феликс.
      - Ага! И препроводил бы нас, с огромным своим удовольствием, в комендатуру, - закончил он фразу, начатую Генкой.
      - Эт-то точно, - подал свой голос Саша Ильин и продолжил сквозь, внезапно начавшийся смех, - он кинулся бы к рыжему Феликсу на грудь (потому что он рыжий, высокий – самый из нас заметный) и прошептал бы:
«Не соизволите ли, уважаемые товарищи курсанты, проследовать, тэсэзэть, в гарнизонную комендатуру, где и пройдет некоторая часть вашей, тэсэзэть, практики…» И прослезиться.
      И все подхватили Сашкин гомерический смех.
      - А чего далеко ходить? – вдруг подал голос дядя Коля, - Да, вот она – эта самая гарнизонная комендатура и гауптвахта при ней здесь же.
      Он раздвинул «северные лианы» и мы разом замолкли – метрах в пятидесяти от беседки, в которой курсанты Ленинградского Высшего военно-морского инженерного училища, в компании домашнего мужичка дяди Коли, пили ямайский ром «Негро», располагалось здание гарнизонной комендатуры.
      - Не боись, мужики, - с каким-то хриплым смехом проговорил дядя Коля, - Они здесь не ходят, туточки им не интересно. У них маршруты туточки не определены. Они там ходят, где народу много….
      С тех пор в увольнение мы ходили только к дяде Коле. Изредка, правда, посещая улицу Сафонова….
      Мы сдружились с семьей дяди Коли. Помогали делать уроки «Маленькому оболтусу», как называл своего сына дядя Коля, кололи дрова, застольничали уже не в беседке, а за семейным столом, и хохотали, слушая по радио прогноз погоды….
      - Сегодня в нашем городе минус пять градусов тепла, - комментировал его Сашка Ильин.
      Жаль только, что быстрее сроков практики закончились курсантские деньги….  А потом поезд умчал нас в Северную Пальмиру.

                КТО КУДА ИЛИ КОГО КУДА…
         «Флоту нужны не только грамотные, но и исполнительные офицеры»  И.Д.Земляк                Многие из выпускников мечтали попасть служить на Северный флот.
      Посудите сами: час лёту до Питера, полуторный оклад и прочие бонусы.
       Да, желающих было много, а мест на том самом Северном флоте было мало.       Вот ротный командир и ввел систему поощрительных баллов, которую вел на огромных размеров простыне. Это была хитрая система учета полученных средних баллов на экзаменах, всевозможных зачетов и прочих игровых моментов, которые должны были служить объективным поводом для распределения выпускников по флотам.
       Вроде, как демократия, открытость и гласность.
       Но как-то по весне, как раз при решении вопросов по распределению среди выпускников флотов, в роту прибег посыльный от дежурного по училищу, и, трясущимися губами, сообщает ротному, что его к прямому проводу требует Главнокомандующий Вооруженными силами стран Варшавского Договора маршал Советского Союза Куликов.
      Тот, естественно, мухой вылетел из канцелярии, полетел и влетел в рубку дежурного по училищу, где имел место интересный диалог:
      - Товарищ маршал Советского Союза, капитан 3 ранга Готальский по Вашему приказанию к телефону прибыл! (все это по стойке смирно)
     - Товарищ Готальский, у вас служит курсант ……?
     - Так точно, товарищ, маршал Советского Союза!!! (стойка – еще смирнее)
     - Куда он у Вас едет служить?                - На Тихоокеанский флот, товарищ маршал Советского Союза!!! (ротный – растущая вверх струна)
                - Нет, товарищ Готальский! Это Вы едете служить на Тихоокеанский флот, а курсант….. едет служить на Север. Вам всё понятно?
     - Так точно, товарищ маршал Советского Союза! На Северный флот за отличные показатели в БП, ПП, ФП и пр.пр.пр. (смирнее стоять невозможно, но ротный умудряется это сделать – маяк «Александрийский»)
     - Вы всё правильно поняли, товарищ Готальский. До свидания.
     Трубка на том конце была повешена еще до того, как ротный успел выдохнуть.
      И курсант … поехал служить на Северный флот, а ротный принял под свое командование очередную порцию будущих лейтенантов….   




               
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                ФЛОТ И ОКОЛО НЕГО…   
               
                ТОВАРИЩ ЛЕЙТЕНАНТ…

       Лейтенанты флота…
      Они сжигали неприятельские флота. Они, благородствуя  «падших женщин», заступали командирами безоружных крейсеров, возглавляя стихийные восстания. Они, принимая за приказ, оброненную Российским Императором фразу - «Дерзайте, лейтенанты!», дерзали, открывая новые земли и прокладывая новые морские пути, порою исчезая на этих землях и путях навечно. Они командовали береговыми артиллерийскими батареями (потому что так было надо),  водили в бой корабли и подводные лодки, самолеты и отряды морской пехоты, зачастую погибая вместе с ними.
      Лейтенанты флота…
      На флоте не было бы адмиралов, если  не было бы лейтенантов.
      Лейтенанты флота…
      Самое многочисленное из офицерских семейств, систематически прогрессирующее в своей численности.
      Лейтенанты флота…
      У молодого человека, впервые в жизни примерившего на свои плечи настоящие погоны с двумя звездочками, еще не выветрился дух курсантсва. И в то же самое время, этот самый молодой человек еще не пропитался офицерским духом.
      Хотя ему уже кажется, что он «центр вселенной». Что он отец-командир, что стоит только отдать команду и начнут вращаться антенны и торпедные аппараты,  ракетные установки и артиллерийские башни, что помчатся  по палубам матросы, занимая свои боевые посты. Что вот они – ручки «главного машинного телеграфа», только протяни руки. И вспенится морская вода за кормой корабля и он, его корабль, рассекая острой грудью тугие волны, помчится, ведомый им, лейтенантом флота.
      Но его быстро из «центра вселенной» опускают не на землю, а в корабельные трюмы изучать устройство корабля. Вместо ручек «главного машинного телеграфа» в руки ему выдают зачетный лист на допуск к самостоятельному управлению своим заведованием, и отправляют проводить с подчиненным личным составом физическую зарядку, строевые занятия и занятия по специальности, а заодно самому учиться, изучая море Уставов и океан Наставлений и Инструкций.  А из динамиков корабельной громкоговорящей связи он частенько слышит умопомрачительную для его молодого слуха команду: «Офицерам корабля и лейтенантам собраться в кают-компании …»  Он спешит в кают-компанию и, естественно, опаздывает, так как с детства приучен перед приемом пищи мыть руки с мылом. Но воды в бачке нет – ее набирать надо, нажав на пружинный клапан. А время-то не идет – оно бежит. И молодой лейтенант, переступив порог кают-компании, слышит  из уст старшего помощника командира, являющегося хозяином кают-компании, себе приговор: «Опоздал к обеду – подведешь в бою!»
            Лейтенанты флота…      
       … Утро. Поднят Военно-Морской флаг. Личный состав корабля разведен по корабельным работам.  Вчера вечером командира корабля оповестили о прибытии молодого лейтенантского пополнения. И после развода на работы он в волнительном ожидании сошел на стенку. Теперь он ходит вдоль борта своего корабля и курит, вспоминая тот день, когда сам прибыл лейтенантом к месту службы.
       Внезапно его взор устремился в начало пирса, где он увидел фигуру офицера. Офицер неспешно спустился на палубу пирса и двинулся по направлению к кораблю.               
       Внимательно присмотревшись, командир поперхнулся дымом папиросы и закашлялся от увиденного.  В одной руке лейтенант не нес, а волок чемодан «мечта оккупанта», другая же рука крепко прижимала к офицерскому боку эмалированный таз ядовито красного цвета.  Эта колоритная фигура, увидев старшего офицера, опустила на пирс свой чемоданище. Далее, не выпуская из руки тазик, держа его, как кортик, приложив правую руку к фуражке, строевым шагом подошла к командиру корабля с докладом о прибытии к месту службы.
      - И этого лейтенанта будет бояться  вся Америка со всеми своими президентами и государственными секретарями, «Томагавками» и ЦРУ? – подумал про себя командир.               
       Но для себя отметил, что у лейтенанта открытое доброе и симпатичное лицо. Он принял доклад,  ничем не выдавая своего удивления. Когда рука лейтенанта опустилась после доклада, командир нагнулся к молодому офицеру и тихо-тихо его спросил: «Товарищ лейтенант. А тазик-то Вам зачем?»
       От услышанного ответа командир чуть не лишился рассудка, забыв  абсолютно, тот первый день своей лейтенантской службы.
      «Мама дала – носки стирать», - четко, командирским голосом, доложил ему лейтенант.
      Лейтенанты флота… 
      Первое дежурство по кораблю – оно, как первое свидание, не предсказуемо. Но перед тем, как заступить на это первое дежурство, лейтенант проходит науку о дежурстве в качестве помощника дежурного по кораблю.
      Корабль стоит в заводском доке. В каюту старшего помощника, в которой он «общается» с механиком, который, в свою очередь, замеряет логарифмической линейкой уровень «шила» в своем стакане (он создает коктейль «Белое безмолвие» - 200 граммов спирта на бутылку водки), стучится и заходит помощник дежурного по кораблю.
      - Товарищ капитан-лейтенант, - начинает он свой доклад, - с проходной завода доложили, что на корабль прибыли две автомашины «КрАЗ» и одна автомашина «КамАЗ» с бинтами.
       Старпом опешил: «Лейтенант! А где дежурный по кораблю?» Все, что он смог произнести в данный момент.
      - Дежурный снимает пробу на камбузе, - отвечает лейтенант.
      - Во, мех! Молодец доктор! Сам в отпуске, а медицинский материал приходит. Да, не просто приходит, а тоннами, - придя в себя,  прохрипел старший помощник.
       Механик вышел из ступора, в который вошел после доклада помощника дежурного о машинах с бинтами. Он откладывает в сторону логарифмическую линейку:
      - Лейтенант! А может эти машины пришли с винтами? Корабль-то в ремонте. К тому же стоим в доке. Винты сняты. А?
      - Не, с проходной доложили – с бинтами, - тихим голосом отвечает он.
      - Что делать? – вслух говорит сам с собой старпом, - Если в машинах винты, а может бинты, то с заявкой на пропуск надо угадать. Могут и не пустить.
      - Да винты там! Ждем уже, какой день, - обращается к нему механик.
      - Лейтенант, - приказывает старпом помощнику дежурного по кораблю, который стоит в позе приговоренного к смерти, - садитесь и пишите: «В бюро пропусков. Прошу пропустить на территорию завода две автомашины «КрАЗ» и автомашину «КамАЗ» с винтами и годовым запасом медицинского имущества».  Во!
      А ведь старший помощник когда-то тоже был лейтенантом.
      Лейтенанты флота… Товарищи лейтенанты…   



                КАК ЭТА СЛУЖБА ПОРОЙ НАЧИНАЕТСЯ
               
          «Живот втянуть, приосаниться, говорить умные и хорошо              понятные вышестоящему командованию красивые слова рублеными фразами».
                Вице-адмирал  Г.А.Радзевский               

      Вручены кортики, на погонах блестят лейтенантские звездочки. В кармане первая лейтенантская зарплата и отпускной билет.
      О будущем думать не хочется, потому что в ближайшем будущем молодого лейтенанта ждет его первый офицерский отпуск. А что ожидает за ним – одному Главкому и кадровикам известно…. Идиллия!
      И вот первый офицерский отпуск пришел к своему завершению. 
      Самолет взлетел и понес лейтенанта-инженера Сашку Спиридонова во Владивосток.
      Перелёт во Владивосток длителен. В то далекое время, если лететь на самом надежном самолете «Аэрофлота» Ил-18, он мог занимать до 17 часов, а то и дольше.











      А что такое 17 часов в воздухе, когда колени находятся возле твоих ушей, а твой нос упирается в спинку впередистоящего кресла? Это значит, что в стране еще не строили широкофюзеляжные воздушные «автобусы»….
      Скучно и неудобно….
      Сашке «повезло». Он в самолете познакомился с таким же, как и он, «только что с ветки», лейтенантом, выпускником ВВМУРЭ имени А.Попова.
      Два лейтенанта, да, к тому же еще и из Питера, это уже «…дорогой дальнею, да ночкой лунною…»  Самолет не трясло – парни соблюдали «Правила перевозки и транспортировки военнослужащих и военных грузов».
      Из аэропорта, практически  живые, прибыли лейтенанты в столицу Приморского Края – стольный град Владивосток.
      Они сдали вещи в камеру хранения на «Морском вокзале», все ж моряки,  и направились в город, «разведать обстановку», знакомиться с его «достопримечательностями», а также привести себя в надлежащий вид, т.е. «войти в меридиан».
     После небольшой, но такой нужной, экскурсии, возвращаются будущие мореходы до камеры хранения. 
      Переходят мост, ведущий через железнодорожные пути, на «Морской вокзал», и застывают в немом изумлении, словно статуи в Ленинградском «Летнем саду»….
      Небритый, со вчерашним, еще невыветрившимся,  перегаром, свежеиспечённый инженер-лейтенант, раскинув руки и, таким образом, перегородив мост, приветствует их в незнакомом, пока, городе.
      И узнает Сашка в этом мужике в тужурке Димку Стабровского, который прибыл немного ранее, и уже «успел освоиться».
      Вчера он отметился, с подобными ему летюхами, в ресторане "Океан".    Дима зашел в ресторан просто так - поесть. Тихо сидел за столом. Внезапно его внимание привлекли два лейтенанта. Они не вошли, а ворвались в зал, как корабли Нахимова в Синопскую бухту. Огляделись и в унисон заорали: «Бабы! В ружье! Мы - прибыли!». И вот в настоящий момент его приятель ищет собутыльников, с которыми сидел в кабаке, а, заодно, квитанцию от камеры хранения.
      Ну, «старожил» Дима и посветил новичков в «курс дела» - что, где и … как….               
      На следующий день, только к обеду, явился инженер-лейтенант Саша Спиридонов в отдел кадров 79-й БСРК (бригада строящихся и ремонтирующихся кораблей), которая «дислоцировалась» сразу на территории двух заводов – «Дальзавод» и «Судоремонтный Завод ВМФ №178».
      Там на него посмотрели и обнюхали. Пообщался с ним (ну, это естественно) начальник политотдела бригады капитан 1-го ранга Николай Николаевич Соколюк, и направили свежеиспеченного военного инженера-механика на эсминец "Вразумительный".









       Корабль, а это был эсминец проекта 30-бис, показался Сашке настолько ветхим, что он решил – «Этот эсминец, похоже, тут стоит на вечной стоянке, и играет роль только гостиницы для прибывающих лейтенантов».               
      Здесь ему и приказано было ждать распределения.
      Старпом, широкоплечий и высокий офицер, обладающий громким, но хриплым голосом, в распоряжении, которого оказалась целая дюжина «сопливых»  лейтенантов, свей властью, конечно, распорядился часть молодого пополнения Тихоокеанского флота пустить на несение патрульной службы в городе: «Хотите познакомиться с городом и его обитателями, а так же узнать все злачные места столицы Приморья – марш в патруль!»
      Однако механиков назначил (видать, любил он механиков) в помощь своим, корабельным, механикам.
      Старший помощник «прикрепил» молодого лейтенанта к командиру трюмной группы, которому, как ни пытался Санька-трюмный представиться, так и не смог, потому что, честно говоря, он его ни разу так и не увидел.
      Зато быстро познакомился с корабельным «фольклором»…
      Старший помощник  в кают-компании оценивает кулинарные способности старшего кока, который принес борщ: "Ты что принёс? Козлы меньше капусты едят, чем ты ее на…хм..хм…валил в тарелки!"
      Следующим утром Санькины познания корабельной жизни продолжились…
      На подъёме военно-морского флага (а это на кораблях ВМФ дело святое), старший помощник неожиданно поскользнулся на подтёке масла из кормового шпиля. 
       Он его (шпиль, разумеется) внимательно осмотрел и задал потрясающий вопрос помощнику: " Он что - у тебя трипперует?"
      Плавучая гостиница "Вразумительный"  и стала, если так можно выразиться, трамплином, с которого Сашка Спиридонов и припалубнился, на долгие годы, на «свой» корабль с гордым названием «Сибирь»….
      А эта «Сибирь», все-таки, и как ни крути, хоть и имела ход в 9 узлов, но оказалась Камчатским полуостровом….
      Вот такое начало….

                ПОРОЙ БЫВАЛО И ТАКОЕ НАЧАЛО…
 
      Итак, обремененный двумя шинелями и кучей другого форменного обмундирования, бравый инженер-лейтенант Дима Стабровский, в соответствии с полученным предписанием, прибыл в город Владивосток для дальнейшего прохождения действительной военной службы на Краснознаменном Тихоокеанском флоте.
     Судьба и отдел кадров распределили его на должность начальника трюмной группы эскадренного миноносца «Дальневосточный комсомолец» (бывший «Выдержанный») проекта 56.
      Корабль заканчивал средний ремонт на одном из судоремонтных заводов ВМФ в городе Владивостоке. А Димке, особенно после первого знакомства с «городскими достопримечательностями, было как-то безразлично, куда его распределят, т.к. кроме шинелей, как уже было замечен ранее, ничего не обременяло.




      Но бравурно-лирическое настроение, всецело владевшее молодым парнем, как-то начало улетучиваться с момента прибытия Димы на борт корабля.
      Вы все знаете, что внешний вид эсминца на стадии швартовных  испытаний, после среднего  ремонта, не самый респектабельный.
      Настроение лейтенанта Стабровского еще более упало  после того, как он узнал, что жить будет, в компании других пяти лейтенантов, в шестиместной каюте главстаршин, т.к. штатные каюты офицеров  находились в ремонте. 
      И подумал Дима: «Ну, да где наша не пропадала?» Правда, мучил его один вопрос: «Куда  же деть шинели?»
      Однако существуют определенные правила для вновь прибывающего к месту службу офицерскому составу. Правила непререкаемые.
      Одевается Дмитрий Алексеевич Стабровский во все парадное и идет на доклад, о своём высочайшем прибытии, к начальнику штаба бригады капитану 2 ранга, с интригующей фамилией, Петух, который надо сказать, уже сдавал дела и, непонятные для простого смертного, обязанности.
      На докладе, это ж надо, Димка  узнал, что дела и обязанности принимать ему  не у кого, т.к. его предшественник давно убыл к новому месту службы. А еще, снова это ж надо, он  узнал, что командир машинно-котельной группы находится на излечении в госпитале и выпускник ЛенВВМИУ Стабровский, как механик, должен исполнять и его обязанности.
      В довершении к этому… Диме сообщают, что и командира БЧ5 накануне тоже увезли в госпиталь т.к. он прямо в ПЭЖе (Пост Энергетики и Живучести или боевой пост №1 БЧ-5) потерял сознание.
      Единственное, о чем ему забыли сообщить, было только то, что молодой Дмитрий Алексеевич будет еще и командиром БЧ5…..
      С чувством легкого замешательства пошел Димка по правому шкафуту в корму попытаться понять: «Что такое произошло и что делать?»
      И тут открывается дверь в ПЭЖ, и появляется  фигура с погонами главного старшины сверхсрочной службы. Фигура спрашивает о том - уж не механик ли «задумчивый» лейтенант с молоточками на погонах?
      Впоследствии  оказалось, что эта « фигура» была старшиной команды машинистов-турбинистов. Узнав, что «задумчивый» лейтенант новый командир трюмной и еще временно машинно-котельной группы, он с радостным возгласом сдал Димке повязку вахтенного инженер-механика, мотивируя это тем, что несёт вахту уже восемь часов.
      И вот, бравый лейтенант, как был в белых перчатках и с кортиком у бедра, заступил на свою первую вахту вахтенного механика.
      А установка работает, а до этого Димке на 56-х проектах бывать не приходилось.
      Его озабоченность несколько рассеял зашедший в ПЭЖ лейтенант с молоточками на погонах. Им оказался командир электротехнической группы, по сравнению со Стабровским, бывший уже ветераном корабля, т.к. приступил к исполнению своих служебных обязанностей на четверо суток ранее.








       А выпуска он того же года. Правда, из училища имени Дзержинского. Но все равно – вместе веселее.               
      К вечеру, кое-как, выведя установку из действия, направился новый «вахтенный механик» Дима Стабровский в каюту – надо же хоть кортик снять, но не тут-то было….
       В дверях появляется рассыльный и ведет молодого лейтенанта к старшему помощнику командира корабля.
      И тут старпом задаёт вопрос, который Дмитрия не то, что озадачил, он его шарахнул по голове, как молот бьет по наковальне: «А почему до сих пор не подан суточный план БЧ5 на завтра?»….
      А далее закрутило « молодца», завертело, только успевай поворачиваться.
      Шло время, отдыхать и спать приходилось редко и не помногу. Техника сдавалась, травматизма не было, и кое-какой опыт приобретался.
      Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается….
      Пришел светлый праздник 7 ноября. И уже «опытный» лейтенант Стабровский решил в первый раз пойти на «сход» (после 22.00), тем более, что шинели нашли своё законное место в водолазной кладовой.
      К концу ноября, перед ходовыми испытаниями прислали нового командира БЧ5, и у Димы на одну должность стало меньше. Ходовые испытания прошли в целом нормально, и ничем  особенным ему не запомнились.
      Разве, что сдача режима перехода с максимально возможного  переднего хода на максимально возможный задний ход.
      Это, на 56-х проектах, скажу я вам, непередаваемые ощущения.
      Представьте себе - эсминец с 38 узлов переднего хода, как «бешеный жеребец», встает на дыбы и разгоняется назад.
      С фундаментов срываются «дельные» вещи, водяной бурун от винтов достигает кормовой трубы, люди валятся с ног.
      Перед новым годом, завершив средний ремонт, корабль совершил переход к месту постоянного базирования  в бухту «Стрелок», и получил задачу – быть готовым в начале мая выйти на экспериментальную по продолжительности боевую службу в Индийский океан. А эксперимент-то всего ничего – каких-то 12 месяцев «боевая служба», плюс месяц перехода к острову Сокотра (западная часть Индийского океана) и месяц  обратно.       Красота!...
      И опять всё завертелось и закрутилось для молодого инженера-лейтенанта Дмитрия Стабровского.
      Вернулся «Дальневосточный Комсомолец» из Индийского океана только через 14 месяцев, и Димка уже был опытным механиком.
      А Шурик Ильин начинал свою службу помощником начальника Отдела кадров 10 Оперативной эскадры, назначая артиллеристов снабженцами на корабли…. Это ему, «по блату», ЗЭМЧ 10-й ОЭСК капитан 2 ранга Масютин устроил. Правда Шурке повезло – его корабль вернулся из Индийского океана через 8 месяцев, но… сразу ушел еще настолько же, обогатив и Шурика механическим опытом.               







                УЧЕБА МОЛОДОГО ЛЕЙТЕНАНТА…
                «Честный ребенок любит не маму с папой, а трубочки с кремом. Честный матрос хочет не служить, а спать. По этому, его надо принуждать к службе».   
                Вице-адмирал Г.А.Радзевский               
     Существует целая масса национальных напитков.  Во Франции - это «Божоле». В Шотландии - джин, в Германии – шнапс и куча сортов пива,
в Американских штатах – виски, в Мексике – текила.  В России, Финляндии и остальных, включая и вышеперечисленные, странах  мира – русская водка.
     На Флоте тоже есть национальный напиток – ШИЛО,
или, по-русски – спирт.
      Русская народная поговорка говорит – «Шила в мешке не утаишь». Флотский народный эпос тоже богат поговорками – «Шила в воде не утаишь».  Наш штурман как-то по этому поводу заметил:
      - Когда-то вода была без цвета, без вкуса, без запаха…. Пока старик Менделеев не добавил в нее наше флотское «шило». Умничка, Дмитрий Михайлович.
       Корабельное утро. Ни с чем несравнимое чувство пробуждения, особенно когда до побудки остается еще полчаса.
       Пять тридцать утра. Полчаса до подъема, можно еще понежиться на койке, подумать, что опять вставать, идти к «ненаглядному» личному составу, пинками гнать всех на утреннюю физзарядку, выслушивая дневального по кубрику, что этот после вахты спит, и этот после вахты спит, и, вообще – все после вахты…
       Стук в дверь.
       - Господи, стук в дверь в половине шестого утра ничего хорошего не сулит, что-то случилось,
а, если случилось, то,  скорее всего, матрос Балтабаев решил пожарным рукавом промыть гальюн, и, естественно, пробил захлопку, и вымыл содержимым гальюна и сам гальюн, и себя самого, а заодно и корабельный коридор, - пронеслась первая мысль в моей голове.
       В каюту заходит рассыльный. На лице тупое спокойствие, дрессура помощника, значит ничего страшного.
       - Товарищ лейтенант! Вас вызывает командир корабля!
       Надо одеваться и быстро бежать, да-да, бежать, и к тому же бежать быстро! в верхние эшелоны власти.
       Командиром нашего корабля был двухметроворостый,  полуторацентнеровесный капитан  1 ранга Карпухин, которого на корабле называли – «трехстворчатый».
       Сидит эта глыба у себя в каюте за огромным, под зеленым сукном, столом и пальчиком поманивает к себе. На столе перед ним стоит до краев налитый стакан с какой-то прозрачной жидкостью.
        Подхожу и докладываю о прибытии.
       - Пей! – говорит отец-командир, показывая на стакан.
       Подношу стакан к носу и принюхиваюсь:
       - Господи, да это ж шило, - мелькает в голове.




       - Дак, это, тащ командир, вообще-то, я не пьющий, да, и к тому же половина шестого утра, - пытаюсь возразить бледным голосом.
       - Трюмный! Пей! Я приказываю! – прогрохотал командирский голос, от которого сразу заложило уши, и пошла небольшая качка.
       Приказ надо выполнять точно и в срок – на то он и приказ.
       Заливаю полный стакан в себя и бегом к  бачку с водой….
       А оттуда доносится звук испорченного, и доведенного до сумасшествия унитаза – воды нет!
       Дыхание сперло. Оно остановилось. В голове колокольный набат вперемешку с мыслями:
       - Шило! Стаканами! В половине шестого утра! Да, в каюте командира! Это же полный … twice zero (два нуля – сортир). Спокойно, лейтенант….
       И тут слышится какое-то хлюпанье, напоминающее не то смех, не то истерические рыдания.
       Оказалось  - командир смеется:
       - Вот, трюмач! Я так каждое утро мучаюсь!
       Приборщика каюты командира «приковали» леерной цепью к питьевому бачку – что бы вовремя воду набирал.
      Да, ребята, это был  урок – командир спит, а вода должна течь куда положено и, естественно, а как же иначе, быть на своем месте!               


               
                ЕДИНСТВЕННЫЙ!

         
      Эта история приключилась с Сашкой Ильиным, т.е. со мной, в бытность его командиром трюмной группы на одном из кораблей нашего военно-морского флота….. 
      Ночь. По ночному морю, в отражении несчетного числа звезд, идет флагманский корабль флота.
      На ходовом мостике бдит вахту, вместе с командиром,  Дед Сергей - Главнокомандующий ВМФ, которого в быту и в его кабинете зовут просто Сергей Георгиевич Горшков.
      Начальник механиков капитан 2 ранга Валерий Григорьевич Пирожков, во исполнение командирского приказа, проводит инструктаж вахты:
      - Вахтенным механикам на мостик рапортички носить самим, а не засранцев, трюмных значит, посылать.
      Надо заметить, что механик был фигурой довольно-таки колоритной. К его росту, значительно выше среднего, надо добавить уникальные знания своей специальности вперемешку с удивительно развитым чувством юмора.
       - Знаете, ротор вам в глотку, кто на борту? Сам Хозяин! – указательный палец механика устремился в сторону ходового мостика, т.е. вверх.
       - Это кто и где он хозяйничает? – задает вопрос молодой матрос Патрубач.







       - А это, товарищ Патрубок, тот, кто вас кормит, а нам зарплату платит, - заметил механик, и продолжил:
       - И чтоб в чистом летали наверх, а не в своих  заперденчиках, и, чтоб галстук при рубашке. Не пионерский, как вы один раз пришли в кают-компанию, товарищ Ильин, а наша простая  «селедка» на замочке. Поняли? Паросята  маслопупые?…
        Мы поняли.
        Вахта шла своим чередом, шум турбин и вентиляторов убаюкивал и призывал к размышлениям – Чего ему не спится? Это ж надо, прилететь за 10000 километров, чтобы испытать радость «собачей» вахты, время то уже три часа ночи…
        Вдруг  - резкий «СТОП»! За ним – «ПОЛНЫЙ НАЗАД»! Потом – «СРЕДНИЙ ВПЕРЕД»!
         -  Ну, - думаю, -  Дед развлекается. Сейчас реверсами измордует, ведь в коем-то веке дорвался до ручек машинного телеграфа.       
         Однако обошлось.
         Вахта закончилась. Вылезаю из машинного отделения. В соответствии с приказом переодеваюсь и, соколом, взлетаю на мостик.
      Слышу шум, среди которого хорошо различался русский мат.
      Перед глазами предстала картина, напоминающая не то корриду, не то Паниковского, идущего на гуся….    
      На мостике, вытянувшись по стойке «смирно»,  во весь свой двухметровый рост, стоит наш командир - «трехстворчатый» Карпухин, а перед ним подпрыгивает дед-Сергей, и пытается кулаком заехать тому по морде лица. 
      Карпухин «бодается», словно телок, которого ведут на заклание, а Дед орет:
         - Ты, долбанный орангутанг, тебе только стадом свиней командовать, а не крейсером! Чуть было ЕДИНСТВЕННОГО Главкома не утопил…
         И с этаким сарказмом, растягивая и буквы, и слоги фальцетом,  добавляет:
         -  Сссууукааа!
         Далее шла непереводимая игра слов из лексикона офицеров Генерального штаба.
         Также соколом, но уже пикирующим на дичь, я слетел с мостика.         
          Причина мордобоя, который Главком устроил на ходовом мостике, стала понятна утром – наш корабль чуть было не наскочил на дрейфующую мину, которую вовремя увидели тральщики сопровождения и расстреляли.
          Удивительно, но через три месяца мы провожали нашего командира. На учебу. В академию Генерального штаба. Изучать штабной лексикон.
          А Дед Сергей на всю жизнь остался для нас «ЕДИНСТВЕННЫМ»!..
      






   
               

               
               
                «ТАНК» В МОРЕ…

      В бытность свою Министром обороны СССР Андрей Антонович Гречко находился с инспектирующей проверкой в городе Владивостоке.
      А Владивосток, как известно, является базой Тихоокеанского флота. Ну, скажите мне – какой Министр обороны или Генеральный секретарь, попадая на флот, не захочет посетить боевые корабли и «прокатиться» на одном из них по морю, а тем более по океану?
      В центре города, у причала стоял ракетный крейсер «Владивосток». Его, по случаю приезда Министра обороны, вернули из Японского моря, где он сдавал задачи боевой подготовки.
      Министр, со своей свитой, «погрузился» на борт крейсера, и они пошли в море.
      Андрей Антонович, очень довольный и погодой, и ощущением чего-то необычного (море, корабль слегка качает) подходит к командиру крейсера и задает, по его мнению, очень многозначительный вопрос:
      - Командир! А какую скорость хода может развить ваш корабль?
      - 34 узла, товарищ маршал, - отвечает ему командир.
      - Ну, давайте…, - с ухмылкой на лице проговорил Гречко, и посмотрел на сопровождавшую его свиту, от которой остались только два человека.  Остальные уже лежали в каютах, пугая раковины и проплывающих мимо корабля рыб остатками вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака.
       Дали 34 узла. Пена из-под форштевня, бурун за кормой, свист ветра в снастях, передвигаться по палубе становится весьма трудно – сдувает…
       Надо заметить, что скорости передвижения по суше и по воде весьма разняться. Если 60 километров в час на суше почти не ощущаются,
то 30 километров в час на воде  очень ощущаются.
       Короче, корабль несся по волнам, напоминая древних «пенителей моря», только парусов не хватало. 
       Гречко, уставившись на счетчик лага, и показывая на него пальцем, спрашивает командира:
       - Послушайте, командир, а сколько это километров в час – 34 узла?
       - Товарищ маршал, без какого-либо выражения на лице, докладывает командир, - 34 узла – это, как бы Вам сказать проще, ну,  - это  несколько более шестидесяти километров в час.
      Андрей Антонович Гречко помолчал, снял фуражку, почесал свою макушку и, смотря куда-то, мимо всех, в сторону океана, задумчиво произнес:
      - Да, почти, как танк!













                О ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ…

                «Господа капиталисты! Не размахивайте зубами – вырвем!»
                Стоматолог крейсера «Адмирал Сенявин» Иван-Андрей Иванович Бодай

      «Холодная война». Это понятие внушалось нам, моему поколению, на каждом углу, в каждой телепередаче или каким-нибудь лектором. К этому нужно прибавить, что шестидесятые годы двадцатого века прошли под знаком освобождения африканских стран от колониальной зависимости. Одной из африканских стран, выгнавшей со своей территории «плохих дяденек», стала Сомали.
      Правда, вскоре в этой стране произошел государственный переворот, и возглавил новое правительство нового независимого государства бывший министр обороны Сомали Мохаммед Сиад Барре.
      Этот «товарищ» направил свой взор в сторону социалистического пути развития, т.е. в сторону СССР.
      Советскому Правительству «инициатива» товарища Барре понравилась.
      И вот в феврале 1972 года на рейде столицы Сомали города Могадишо (или Могадишу, как его называют местные) бросили якоря корабли 10-й оперативной эскадры Тихоокеанского флота ракетный крейсер «Варяг», большой противолодочный корабль «Строгий» и морской тральщик. Отряд возглавлял командующий эскадрой контр-адмирал Владимир Николаевич Кругляков.
      Все это морское воинство было «придворной свитой» прибывшего в составе правительственной делегации в Сомали Министра обороны СССР Маршала Советского Союза Андрея Антоновича Гречко.
       В Могадишо корабли стоят на рейде. На них можно попасть только катерами или баркасами.
      Одним ранним утром с кораблей к пирсу были посланы разъездные катера и рабочие баркасы.
      Президент Верховного революционного Совета Сомали Мохаммед Сиад Барре и Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко,  во главе  своих «придворных», а всего человек около тридцати, погрузились на присланные за ними плавсредства и, несмотря на легкую качку, без приключений подошли к борту «Варяга».
      На борту ракетного крейсера этих визитеров встретил командующий эскадрой контр-адмирал В.Н.Кругляков. Он повел гостей на экскурсию по кораблю. Возле ударного ракетного комплекса все остановились и заворожено стали слушать Круглякова, который начал рассказ об этом оружии. И тут произошло что-то для непосвященных в реалии министерской жизни непонятное.  Внезапно Министр обороны отдает командующему эскадрой приказ: «Покажите ракету!»
      Приказ выполнили. Открыли крышки пусковых установок. Сомалийские гости были в полном восхищении. Свой восторг они выражали очень громко, похлопывая себя при этом по ляжкам и коленям.   






               
      Похоже, что африканский восторг передался и самому Министру обороны. Иначе, как можно расценить его очередной приказ Командующему эскадрой: «Произведите выстрел одной ракетой!»
      Командующий эскадрой и командир крейсера переглянулись. Их мысли совпали: «Что делать будем? Приказ Министра обороны СССР – не шутка. Пара ракет снабжена специальной боевой частью.  Да, к тому же, корабль стоит в территориальных водах иностранного государства, плюс на рейде его столицы».
      Кругляков встрепенулся, вытянулся и: «Товарищ Маршал Советского Союза! Произвести выстрел не представляется возможным. Условия не позволяют!»
      На лице Гречко сверкнуло неудовлетворение ответом: «Почему?»
      Кругляков спокойным голосом докладывает: «По Вашему приказанию часть ракет ударного комплекса снаряжены специальным зарядом».
      Гречко, видимо, понял, что с приказом о пуске ракеты «лопухнулся»:
      «Я отдал приказ – я его и отменяю. Но с ракетами, снаряженными СБЧ, пожалуйста, будьте поаккуратней. Пошли дальше».
      Африканцы, ничего не понимая, последовали за Министром и Командующим.
      Возле пусковой установки зенитно-ракетного комплекса «Волна» «экскурсанты» остановились. Открылись люки, и из них на направляющие поднялась пар зенитных ракет.
      Только Командующий эскадрой начал объяснять для каких целей предназначен этот ракетный комплекс, его прервал Министр: «Кругляков! Ну, здесь-то СБЧ нет! Произведите двухракетный залп!»
       Комэск с командиром опять переглянулись. И опять их мысли совпали: «Он чего? Ошалел! Это что ему мотоцикл или танк?»
      К Круглякову наклоняется Начальник Генерального Штаба Н.В.Огарков (Ну, как же Министр обороны да без Начальника своего штаба?): «Ты, Владимир Николаич, не ерепенься и не перечь. Выполняй!»
      По кораблю раздался сигнал «Боевая тревога!» Матросы, несмотря на то, что одеты были в парадную форму, разбежались по своим боевым постам.
      И тут Командующему 10-й оперативной эскадры пришлось еще раз пережить «легкое» потрясение. В рубке к нему подошел флагманский ракетчик эскадры: «Товарищ адмирал! Стрелять не могу. Еще на острове Сокотра мы вывели комплекс на планово-предупредительный осмотр».
      Кругляков ошарашено: «Да, чтоб тебя! Какая фактическая готовность к пуску?»
      Флагманский ракетчик с вдавленной в плечи головой: «Семь минут!»
      Командующий чешет затылок, представляя себе реакцию Министра, и тихо говорит: «Готовь комплекс к стрельбе двумя ракетами».
      Удалили всех гостей с верхней палубы. Кругляков с ничего не выражающим лицом докладывает Министру обороны: «Товарищ Маршал! Готовность к пуску – 7 минут».








      Гречко смотрит на часы. Время бежит стремительно, но Комэск чувствует, что ракетчики опаздывают.
      Но смелым и отчаянным всегда везет.
      Неожиданно по пеленгу (направлению) стрельбы появляется самолет.
      Кругляков мысленно перекрестился: «Товарищ Министр обороны! По пеленгу стрельбы обнаружен самолет!»
      Гречко посмотрел в бинокль и обратился к Сиаду Барре: «Господин президент. По направлению пуска ракет появился самолет».
      Сиад Барре с каменным лицом отреагировал на это чисто по-африкански: «Господин Маршал! Если это американский самолет, то господин Адмирал может его сбить!»
      Кругляков посмотрел на Министра обороны. Тот стоял, как вкопанный и молчал.
      Понимая, что в данный момент от Гречко не донесется ни слова, Командующий эскадрой обращается к Командующему ПВО Сомали, который одновременно приходится племянником Президенту, и неплохо владеет русским языком: «Господин полковник, это Ваша компетенция. Чей это может быть самолет?»
      Тот на мгновение задумался, и довольно-таки профессионально ответил: «Думаю, что это француз. Скорее всего, летит из Джибути в Порт-Луи, на Маврикий».
      И тут свое слово сказал Министр обороны СССР: «Ну, французов сбивать не будем!»
      Только он начал произносить последние слова, как раздался оглушающий грохот, и с направляющих рванулись в небо одна за другой зенитные ракеты комплекса «Волна».
      Сомалийские «товарищи» сразу же притихли. Министр обороны, зная, что приборы наведения и захвата отключены, с улыбкой смотрит на Круглякова. Тот, в свою очередь, сдерживая смех, докладывает: «Цель вышла из зоны поражения!»
      Сомалийцы, ошалевшие от увиденного, не могли успокоиться минут десять. Надо заметить, что Министр обороны СССР Маршал Советского Союза А.А. Гречко тоже.
      Так незаметно была выиграна одна из битв «холодной войны».
      И наши корабли стали постоянными гостями сомалийских портов, особенно Берберы. 













         
      
                ДВА «К» ИЛИ КУЛИКОВ И КУЛАКОВ…

      Был, как-то раз, старший лейтенант Витя Кулаков откомандирован на БПК «Удалой». По какой причине сейчас уже и неважно Откомандирован и все.
      Вызывает его к себе в один из дней старший помощник командира:
      - Виктор Иванович. На корабль прибывает Командующий войсками Варшавского договора маршал Советского Союза Куликов. Он хочет посмотреть, как наш корабль работает с атомной подводной лодкой. Вы пойдете вместе с маршалом на лодку в качестве сопровождающего. Возражения не принимаются. Не корабельного же офицера мне отправлять?!
      Прибыл маршал. Осмотрел БПК. Ничего не сказал, сел в катер и в сопровождении Вити отправился на АПЛ (атомная подводная лодка).
      На лодке организовали торжественную встречу, чем Куликов остался доволен. А прибыли-то как раз к обеду. Командир пригласил Куликова и Кулакова в кают-компанию на обед, что Куликову понравилось еще больше.
      Маршал чувствует себя хорошо, он в прекрасной форме. За столом даже шутит. Просит налить перед первым блюдом. Наливают. Куликов выпивает одним махом, крякает и приступает к флотскому борщу. Перед подачей второго блюда маршал просит повторить рюмашку. Ему снова наливают. Он и эту рюмаху выпивает одним махом…. А наливали-то в рюмку чистое «шило», не разбавленное.
      Плотненько отобедав, маршал решил перебраться в ходовую рубку и полюбоваться северными пейзажами. Ему незамедлительно выдали реглан и меховую шапку. Поднявшись в рубку, Куликов устроился на приготовленном для него месте. Рядом был и его верный сопровождающий страж Витя Кулаков. Лодка шла в район. Ее слегка покачивало. Пейзажи завораживали.
      Однако, свежий воздух, плотный флотский обед, включивший в себя и «принятие на маршальскую грудь», сделали свое дело. Маршал уснул.
      А лодка, между тем, миновала остров Кильдин и вышла в район учений.
      По громкой связи объявили погружение…. А маршал-то спит в рубке.
      Рядом командир, старший помощник, замполит, вахтенные – все жестикулируют, разговаривают шепотом: «Кто будить будет?»
      И все одновременно посмотрели на Витю: «Ты привел, тебя накормили, ты и разбирайся….»
      Набравшись храбрости, Витя потряс маршала за плечо. Никакой реакции. Потряс еще раз: «Товарищ маршал! Товарищ маршал! Срочное погружение!»
      Куликов слегка открыл глаза, посмотрел на Витю и произнес всего лишь одну фразу: «Не возражаю!»
      Ко всем присутствующим тут же пришел «товарищ Столбняк».
      Минут через пять Витька, все-таки, сподобился разбудить маршала….
      На следующий день Кулаков делился со старшим помощником своими впечатлениями от посещения лодки и прочих событий:
      - Валериана, старпом, действительно прекрасно успокаивает. Проверил вчера на себе. Всего пять капель на стакан шила, и нервы, как канаты.               
      А оценка, выставленная маршалом Куликовым за совместные учения, была «отлично».
      О чем старпом и сообщил Вите Кулакову.




                ПРОГИБ…

      В воскресенье был какой-то революционный праздник. Придя в понедельник на корабль, и, увидев стоящего на юте (корма корабля) двухметроворостого, этакого старого морского волка, старшего помощника командира, молодой лейтенант Витя Сидоркин решил перед ним «прогнуться» (авось старпом оценит или отметит).
      Приложив правую руку к фуражке, поприветствовав корабельный военно-морской флаг, лейтенант Витя Сидоркин рявкнул во все лейтенантское горло:
      - Товарищ капитан второго ранга! Здравия желаю! Разрешите поздравить Вас с прошедшим праздником!
      Старпом, протянув тому руку, подтянул летюху к себе  и, дыша  перегаром, тихо прошипел ему на ухо: «Запомните, лейтенант. На флоте не бывает прошедших праздников. Прошедшим на флоте бывает только триппер».


                ЯКОРЬ…

      Призвали Игорька Фаустина на флот. А мы прекрасно знаем, что флот многообразен и разнопланов. Так вот.
 Как-то в курилке Игорек Фаустин и рассказывал нам о своем знакомстве с флотом:
 - Попал я служить в морские инженерные части, «стройбат», ежели по-русски. Как-то раз отправили меня на эсминец. Прибыл на борт, если так можно сказать. Корабль-то в доке стоял. Назначили меня в боцманскую команду.
      Ну, боцман мне дает первое задание – драчевым напильником заточить лапы на становых якорях, которые лежали на стапель-палубе дока.  Подхожу к правому якорю. Гляжу на него, как «солдат на вошь» - якорь-то весит о-го-го….  Думаю - че делать? Смотрю, мимо меня сварщик баллоны с газом тащит.  «Стой!» - кричу.  «Дай-ко мне резак!» - говорю. Я же на гражданке сварным работал, так что эту работу знал хорошо.
       Тот смотрит на меня удивленно: «Тебе зачем?» «Да, отрежу лапы у якоря. Отнесу в цех. Заточу. А потом обратно приварю» - отвечаю ему.
  «Ну-ну….» - говорит он мне, и улыбается.
       Короче, отхватил я первую лапу у якоря. Только подумал – как ее в цех оттащить, и слышу дикий матерный крик: «Твою…….»  Ну, и так далее. Обернулся, а рядом командир бригады стоит.
       «Ты какого….» Дальше, я думаю, приводить монолог комбрига не стоит. Я объяснил ему – почему и  какого….
  Бедный боцман, я Вам скажу….
  Вот я от него в высшее училище и рванул.









                ИСПУГ…

      Что такое «Боевая служба»? Простым языком, для гражданских лиц и женщин, это дальний поход, в период которого наш корабль следит за кораблем вероятного противника, а корабль вероятного противника следит за нашим кораблем, как за кораблем противника №1.
 Думаю – всем понятно.
      Один из Больших противолодочных кораблей Северного флота нес боевую службу в Северной Атлантике. Шел декабрь 1974 года.
      На носу приближающиеся новогодние праздники, а на правом траверзе, почти на горизонте видны корабли «английского супостата».
      Корабль идет своим курсом, англичане тоже своим, параллельным советскому кораблю, курсом.
      Внезапно по кораблю раздается сигнал аварийной тревоги.
      Что такое? А такое - возгорание торпеды в торпедном аппарате. Все попытки сбить пламя внутри аппарата ни к чему не привели.
      Предложение командира БЧ-3 старшего лейтенанта Васи Баранова – торпеду надо отстреливать и топить. Иначе пожарчик может перекинуться на соседнюю трубу, а на корабле было два четырехтрубных торпедных аппарата, и мооожет торпедочка ка-аа-а-ак рвануть, что мало не покажется.
       А пожарчик и перекинулся, пока думали….
      Вообщем, разрешили произвести отстрел, поставив регулятор заглубления на максимальную глубину погружения.
      Развернули торпедный аппарат по траверзу и стрельнули….
      Обрадовались, что обошлось. Дух перевели и… пришли в ступор –
- супостатские корабли-то не удосужились предупредить, что отстрел-то аварийный….
      А те увидели, что торпедный аппарат развернулся и из него с дымом пара торпед вылетает, рванули в разные стороны, посчитав, что советский корабль начал боевые действия, одновременно удивившись, что родное командование Королевским флотом не поставило их в известность о начале войны….
      Но все закончилось хорошо. Поставили англичан в известие, что торпеды учебные и неопасные. Правда, выслушали от королевского флота….
      Все это время (около 3-х часов) экипаж по боевой тревоге находился на своих боевых постах.
      Боевой Пост старшего лейтенанта Шурика Шишкова, того, кто все это мне рассказал, находился как раз под этим торпедным аппаратом. Ощущения, которые он пережил за это время, а я себе представил, были, мягко говоря, совсеееем не идиллическими.
      А говорят, что у представителей туманного Альбиона очень развито тонкое чувство юмора….











                О ПРАВИЛАХ, ПРИНЯТЫХ НА ФЛОТЕ…

      Сколько не придумывали бы, или изобретали на флоте различных правил и наставлений, все равно о них вспоминают только тогда, когда «…тебе на голову нагадит чайка» или оживет призрак господина Мэрфи со своим ни с чем несравнимым  «адмиральским эффектом»…. 
      Однажды старший лейтенант Коля Левушкин удостоился чести замещать на борту эскадренного миноносца «Скромный» сразу всех механиков. Надо заметить, что такое бывало и с автором сего повествования, особенно летом….
      Коля обрадовался, что можно отдохнуть «на барском ложе» командира БЧ-5, куда он взгромоздил свое тело после принятия флотского обеда.
      Он попытался забыться таким им любимым «адмиральским часом», но тут вдруг случился такой им нелюбимый «адмиральский эффект» незабвенного господина Мэрфи.         
На пирс влетает черная «Волга», и из неё вылетает (так и было, именно вылетает) вице-адмирал Волобуев, которого на флоте величали не иначе, как «пьяный с бритвой».                В то далекое время он значился в кадрах Северного флота, как Первый заместитель Командующего КСФ.                И вот Первый зам и вице-адмирал требует подать пред его светлые очи «…этого сраного механика с этого сраного и нахального корыта, которому, по недосмотру пидарастической комиссии по топонимике ВМФ, было присвоено такое же, пидарастическое, наименование «Скромный», лучше бы назвали «Девственный».                Коля, естественно в миг, слетает с той самой барской койки в ОДНОМЕСТНОЙ каюте командира БЧ-5, где, как уже сообщалось ранее, грешным делом, припухал после обеда, и чертиком из табакерки предстал пред упомянутыми выше светлыми очами такого крупного знатока флотской топонимики товарища Волобуева.                Далее состоялся, примерно, такой диалог:                - Товарищ вице-адмирал, ВРИО командира БЧ-5 старший лейтенант Лёвушкин по Вашему приказанию прибыл!!! (вот честное слово - столько восклицательных знаков и было).                - Старлей, - рыкнул вице-адмирал, - Вы сегодня за свой сраный борт смотрели?                - Никак нет, товарищ вице-адмирал! («А чего я там нового увижу, по большому счёту?» - это Коля так сподобился подумать.)                - Это чьё дерьмо в таком количестве плавает у Вашего правого борта? («Ну, вот - почему им всё время интересно интересоваться классовой принадлежностью этого самого дерьма?» - это Коля опять так подумал.) Коля подошел к борту и, конечно, глянул в полглаза («А чего я там не видел? – снова подумал Левушкин).   




         Там плавала какая-то коричнево-рыжая, с проблесками заката, субстанция из кинофильма «Солярис».                - Не моё, товарищ вице-адмирал! («А что я – самоубийца?» - это у ВРИО К-5 Левушкина мысль такая мелькнула).                - Старлей, ты ППЗМ-74 читал, или, ну, на худой конец, Ваш сраный заместитель Комэска по ЭМЧ Феоктистов читал его тебе на ночь?                - Так точно, товарищ вице-адмирал! Изучил, законспектировал и сдал зачет по его знанию заместителю командира 7 ОПЭСК по ЭМЧ капитану 1 ранга Феоктистову! – командирским голосом отрапортовал Николай Михалыч.       - Ну, коли ты такой умный и подкованный, выбирай из предложенных тебе Уголовным кодексом вариантов: Статья 252 УК. За загрязнение морской среды - 3 года строгого режима за потраву окружающей среды или 10 тысяч рублей штрафу, - помолчал и рыкнул, - Выбирай, лишенец!                С момента подачи вопроса до ответа «лишенца» прошло всего 3,5 секунды:   - Разрешите доложить? Выбрал, товарищ вице-адмирал!                - Ну?                - Тюрьма!                - Это ты с чего, засранец, так себя и жену не любишь?                - Так ведь 10 тысяч рублей у меня всё равно нет, и даже если наши мужики со «Скромного» скинутся и меня откупят, так ведь в долгах ходить не приучен. А Таня моя будет мне сухари сушить и носить. Вот как-то так.                - Ну, ты и наглота, как тебя…, Лёвушкин. Ладно, два часа тебе времени – найти, откуда гадость эта и мне лично доложить. Как понял?                - Есть два часа времени, товарищ вице адмирал!                А сам Николаша себе вопрос задал: «И как я эти концы с субстанцией найду?»                Ну, Волобуев упылил, явно довольный тем, как командование флота               ППЗМ-74 (Правила предупреждения загрязнения морей. 1974 года) в жизнь претворяет, а ВРИО К-5 старший лейтенант Левушкин, понурый, поплелся на борт этого «сраного и нахального корыта». Правда, долго он в унынии не сидел и, подстегнутый элементарным страхом за свою тонкую  старлейтскую шкуру, развил бурную деятельность.                Взял анализы той самой апокалипсической субстанции, что прибилась к борту его корабля, взял понемножку от всяких ГСМ, что были  на борту, произвел органолептический анализ, т.е. всё обнюхал и облизал, и понял – ну, не «ЕГО» эта гадость. Заактировал сие псевдонаучными словами. Сходил к соседям на другую сторону пирса и под крестное знамение вырвал у них аналогичный акт.




           Время прошло уже много и оно постоянно уменьшалось. Был отлив, и Коля с добровольцами ломанулся на осушку (это такое место у уреза воды, которое образуется, когда вода отступает во время отлива).                Есть Бог на свете! Нашел Левушкин эту трубу, которая впадала из города Североморска в Кольский залив, и выплёвывала из себя «левушкинскую трагедию».                Весело звеня пробиркам и потрясая актами он, с неимоверной гордости выражением лица, вторгся в кабинет Волобуева к указанному сроку.                - Нашел, товарищ вице-адмирал!!! (вот опять три восклицательных знака)                - Ну, и дурак! Так бы я тебя посадил в тюрьму, расписал бы в приказе по всему флоту какой ты гад, и какие мы законопослушные, дабы другим неповадно было. А теперь придется опять искать крайнего.… Пшел отсюда!
Сказать, что оставшийся за всех в БЧ-5 ЭМ «Скромный» старший лейтенант Николай Михайлович Левушкин, вылетел оттуда, как пробка из бутылки «Шампанского» – бледное сравнение!                А пробирки Коля, так себе, «нечаянно», забыл в кабинете Волобуева….


                О ГОДКОВЩИНЕ ИЛИ КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ…

       Все, конечно, знают, что это такое  корабельная служба, но не все знают, что такое корабельная служба в ОВРе (Охрана Водного Района).….
      Служба для свежеиспеченного инженера-лейтенанта Славика Кононова началась, мало сказать очень тяжело, припоганейше.
      Его, почему-то, сразу  невзлюбил ВРИО командира, он же помощник командира, он же простой советский парень Миша Фельцер.
      Этот простой советский парень на корабле развил такую годковщину среди офицеров, что крепостное право, по сравнению с ней, можно отнести к детдомовщине.
      Домой вообще не отпускал, даже отвезти деньги семье.   
      Миша Фельцер считал, что охрана водного района базы, в которой базируется корабль, которым он в данный момент командует, должна осуществляться «… не только постоянно, но и ежесекундно…», а посему на просьбу молодого офицерства сойти на берег, чтобы хотя бы передать семье лейтенантскую зарплату, отвечал просто: «Посылайте по почте».












      Ну, и лейтенанты отвечали ему тем же.
      Корабль в море. Спускается помоха по трапу в машинное отделение, как тут же  срабатывает орошение трапа. Его, от злости, чуть «кондрашка» не хватила - весь мокрый….
      А ведь ему на открытый мостик, да в мороз, да в снег….
      Или – пьет помощник чай, а стакан просверлен, а из подстаканника на него кипяток. А летюхи-то его предупредили - перед стаканом положили бирку: «Учебный».
     Эта «классовая борьба» привела в дальнейшем Славу Кононова на ходовой мостик в должности Заместителя командира корабля по политической части.
      Вот такие кадры воспитывало Ленинградское Высшее военно-морское инженерное училище – и механизмы знать, и классовой борьбой руководить.

      

 

                КОЕ-ЧТО О ФЛОТСКИХ МИЧМАНАХ…

                «Морские школьники…»

                «И на груди его могучей одна медаль сияла кучей…»
                По-моему, это - народный фольклор               

    Сданы выпускные экзамены в Школе Техников ВМФ, и молодые ребята с погонами мичманов и первыми в их жизни медалями «60 лет Вооруженным Силам СССР» на груди прибыли в стольный город Северодвинск получать свой первый боевой корабль.
      И вот эта охапка мичманцов, разместившись в гостинице «Прибой», сильно заскучала. А заскучали пацаны только по одной причине – причине бытовой неустроенности, выражавшейся в сплошной гостиничной казенщине номеров, в которых разместились будущие мариманы.
      После небольшого совета было принято единогласное решение номерную казенщину облагородить бытовым благоустройством, а то в номере кроме четырех коек и стола с графином, есть только, почему-то, всего два стула.
      Мичмана, недолго думая, направились совершать, как сейчас модно говорить, shopping, т.е. шляться по магазинам. Как на грех, это ж надо, встретился им на пути спортивный магазин, в котором на витрине блестели две шпаги.







      - Это как раз то, чего так не хватает нашему славному и, надеюсь, в будущем гвардейскому экипажу, - заметив мушкетерское оружие, проговорил высокий и с вьющейся шевелюрой Андрюша Оладьев.
      - Один – за всех! Все – за одного! – зарычали в ответ товарищи военные моряки, поддерживая, таким образом, общее решение приобрести сверкающие в солнечных лучах шпаги.
      - Будут украшать стены нашей гостиничной кают-компании, - заключил, обличенную в громогласный девиз мушкетеров, очень глубокую и оттого впечатлительную мысль своих приятелей Оладьев.
      Вернувшись в гостиницу, они прикрепили шпаги к стене и стали извлекать из пакетов и авосек все, чем оказались богаты магазины Северодвинска и их возрастное воображение. Вскоре стол был накрыт, и у свеженьких мичманят появилось, особенно после первой выпитой рюмки, желание «жахнуть» по второй, а также покурить и расслабиться.
      «Расслабуха», в их понимании, представляла собой приведение самоих себя в изумленное состояние путем решения, за круглым столом, вопроса, касающегося государственной безопасности страны. А именно: кто круче – американский «Зеленый берет» или советский «Черный берет», т.е. морской пехотинец?               
      После распития третьей бутылки  полемика по данному вопросу плавно перетекла в коридор гостиницы, так как она (полемика) потребовала участия в ней купленных в спортивном магазине шпаг. Вопрос государственной безопасности без этого оружия ну никак не хотел решаться. А другие пути его решения отлично и, самое главное, гармонично смотрелись на лицах самых ярых сторонников тех и других беретов.
      Вскоре полемика так увлекла спорщиков, что по молчаливому согласию участников плавно превратилась в открытый чемпионат по фехтованию. 
      Все из присутствующих жаждали почувствовать себя записными дуэлянтами времен Карла-1Х или кардинала Ришелье. Неширокий коридор гостиницы представлялся им парижской улочкой Пре-о-Клер или садом у Люксембургского дворца.
      По всем гостиничным помещениям разносились лязгающие звуки скрещиваемых стальных клинков, а так же возгласы «дуэлянтов» и их «секундантов». Ветер средневековья ворвался в гостиницу и понесся по ее номерам, залам и тихим закуткам…. Вместе с ним носились среди «спортсменов» призрачные тени Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна, Миледи, графа Рошфора, и черт его знает кого еще….
      К звону стали внезапно стал добавляться звон разбиваемого стекла – это в хлам «разносились» коридорные бра и люстры. В конце-концов неописуемый азарт соревнования погасил свет в коридоре и этажном холле, что вызвало такое же неописуемое возмущение директора гостиницы.
      Надо заметить, что директором гостиницы была средних лет и довольно-таки презентабельная дама. И эта дама на просьбу молодых «мушкетеров»: «Уважаемая, давайте помиримся…», злобно процедила сквозь зубы: «Ну, уж нет! Нам до «помиримся» еще ругаться и ругаться! А, вообще-то», - затем прокричала она громогласным басовитым голосом, - «собирайте свои манатки и выметайтесь из моей гостиницы! Пока я вас в «Прибое» не прибила!»





      - Что делать будем? – задал вопрос Оладьев, после того, как  «мушкетеры» с позором покинули «поле боя» и ретировались к себе в номера.
      - Может, на нее психическую атаку организуем? – предложил худощавый, похожий на молодого Лермонтова, невысокий мичман Казаренко.
      - Ага! Это, когда пьяные матросы в тельняшках несутся в атаку на зебрах? – предположил его приятель Петя Захарьин.
      - Ша! Мотай базар на вьюшку! – заключил этот диалог Оладьев. Видимо, он уже предвидел свое будущее в должности непросто боцмана, а главного боцмана «подводного стратега» (Ракетный подводный крейсер стратегического назначения).  И он посмотрел на самого старшего из их мичманского братства мичмана Ивана Петрова.   
      - Ну, что Иван, выручай! – проговорил Андрей и добавил, - Предлагаю отдать Ивану все медали и направить его в логово зверя. Ты из нас самый старший, а, посему, самый опытный. Что хошь делай, а жилплощадь для коллектива сохрани. А мы пока за лампочками сбегаем.
      Они нацепили на тужурку Ивану все медали, коими были награждены, и он сразу стал похож на портрет Верховного Главнокомандующего, Маршала и кавалера десятков орденов, включая и «Орден Победы», дорогого Леонида Ильича. Затем привели его в товаропригодный и отмытый вид, вручили в руки бутылку и набор конфет, и пинком в зад, т.к. Иван сопротивлялся, выставили того за порог номера.
      - Пинок в зад, товарищи мичмана, порой становится первым шагом вперед! К успеху! – проговорил Оладьев, и все поняли, что быть ему главным боцманом.
      Они выглянули в коридор. В коридорном полумраке раздавался звяк двух дюжин медалей, а на стенах отражались их отблески. Иван Петров флагманским кораблем входил в гавань, ой, оговорился, в кабинет злой директрисы.
      В директорском кабинете, приложив руки к груди, Иван начал, прямо с порога, объяснять, что «мол, ребята молодые, всего-то по двадцати лет, а кому-то и по двадцати одному году; назначение на «подводного стратега» является для пацанов стрессом, а души у них метущиеся и, что это чудовищно несправедливо, когда получаешь по заслугам – не надо мальчишек выдворять из гостиницы, которая стала за то короткое время, пока мы в ней живем, нам всем родным домом, т.е. «портом приписки»….
      Что последовало за этим, почти гамлетовским, монологом неизвестно….
      Иван появился только утром. Он был весел и в хорошем расположении духа. К его возвращению свет в коридоре снова горел.
      - А жизнь мичманцов в этой гостинице? – спросите Вы.
      А что их жизнь в этой гостинице? Она продолжилась. Ведь круче «зеленых» и «черных» беретов оказался мичман Российского Флота.
      И сдается мне, что в этом умозаключении я прав. Недаром же в Русском военно-морском флоте воинское звание «мичман» было первым офицерским званием. Не вторым или десятым, а именно – первым.





               
                Выпускники или кадры, которые решают все…

      В марте 1976 г. Коля Левушкин поднялся по огромных размеров трапу на палубу тяжелого авианесущего крейсера «Киев», который проходил госприемку в Николаеве, с последующим перебазированием в Севастополь. Сказать, что Николаша обалдел, попав на эту махину, значить ничего не сказать.                Ну, видел Левушкин, представитель не густо позолоченной молодежи,  большие корабли – крейсер «Киров» проекта 26, кучу крейсеров                проекта 68-бис, на которых ему пришлось побывать, но такое чудо….                А чего Вы хотите – 273 метра вдоль, 46 метров поперек, и ко всему прочему водоизмещение…  почти, как у трёх «Октябрин» - целых 43200 тонн.                Коля по нему ходил, как провинциал из глубинки при первом посещении культурной столицы России. При этом он крепко сжимал потной ладошкой суровую руку тамошнего командира Дивизиона Живучести, у которого ему предстояло дублироваться, т.е. вникать во все премудрости службы на таком монстре.                Вообще-то, изучить этого «крокодила», как стали называть этих монстров на флотах, за такое короткое время чисто физически не представлялось возможным. За два месяца, что Коля, со товарищи, были на нем, можно только напугаться до икоты от свалившегося на них счастья. Но это было только начало ужаса…                «Киев» был принят госприемкой, а чего бы ему не быть принятым, если этой госприемкой руководил упомянутый выше  «пьяный с бритвой», т.е.       вице-адмирал Волобуев. Корабль спокойно попылил в сторону Краснознаменного Северного флота, а этих, бедолаг для собрата «Киева» «Минска», стали от безысходности пинать с места на место - сначала в Севастополе, потом в Николаеве.                В общем, всё более-менее  для Левушкина «устаканилось» в 1977 году. Бедолаги осели на ПКЗ на Черноморском судостроительном заводе, где и строился их «крокодил», дабы принимать непосредственное и активное участие в этом благородном деле.                И все бы было хорошо, НО!... В 1978 году экипаж «Минска» стали комплектовать до полных норм, а делали это всё на КСФ, который выступал в качестве приемника-распределителя. Ну, полбеды – это когда личный состав командами прибывает к месту службы. Дело, в общем-то, житейское. Но вот «огромный ляп» североморские кадровики совершили, когда весь выпуск, 1977 года, Кронштадтской школы мичманов, а это порядка ста с лишним человек, отправили, дружным коллективом, служить на «Минск».



         Хотя… можно так сказать - якобы на «Минск».                А что это значит? А значит это следующее - эти пацаны около года «валяли дурака» в Североморске, исправно получая северную зарплату, и НИЧЕГО не делали! Порядочный человек в таких условиях просто ОБЯЗАН развратиться. А поскольку молодые мичмана такими и являлись, то они и развратились. И когда эту стаю целиком и полностью пригнали в Николаев, старший лейтенант-инженер Николай Михайлович Левушкин сразу вспомнил замечательный фильм «Оптимистическая трагедия».            Помните - к основному отряду революционных моряков прибыло анархическое пополнение. Как там говорил Эраст Петрович Гарин, сыгравший Вожачка: «Смотри, братан, каких орлов я тебе привел - Варфоломеевские ночки делать!».  А в его голове звучали слова адмирала Геннадия Антоновича Радзиевского: «Начальник отдела кадров, у меня такое впечатление, что вы специально себе пальцы чернилами мажете перед совещаниями, чтобы все думали, что вы много работаете».                Вот они, эти «валятели дурака», примерно, так все и выглядели – «орлами».                И такого счастья старлею Левушкину отвалилось в количестве шести душ, и началось.…                Ребята они все были свободолюбивые и на службе находились только тогда, когда у них не было денег на береговое отдохновение. Но были и такие, которые вставали на полное половое довольствие у николаевских разведенок – вот тут-то Коля их только и видел.                А поскольку пребывание мичмана вне службы является преступлением для его командиров, то и поимка оного является  их (естественно командиров) первостепенной задачей. О строительстве корабля Николай Михайлович тогда и не вспоминал, т.к. выполнял более ответственную задачу – лежал в бурьяне, с группой захвата, у дощатого гальюна типа «Ме и Жо», в частном секторе Николаева, и ждал, когда искомый задрыга выйдет туда справлять нужду. Вот тогда-то они, Левушкин и «группа захвата», его и брали. Тепленького и изумленного до невероятности. А всё потому, что в дом его пассии они (Левушкин и «группа захвата») вторгаться не могли - private property (частная собственность).                Ну, как было написано на кольце царя Соломона: «И это пройдет!».                Вот оно как-то и прошло после того как экипаж переехал с ПКЗ непосредственно на авианосец. И матросы перестали в самоволки бегать, и от части, уж самых свободолюбивых мичманов, крейсер избавился, взяв им на замену еще неиспорченных кронштадтских мальчишек, направленных на крейсер слегка поумневшими флотскими кадрами.
   





               
                О ПОНИМАНИИ…
   «Не забывайтесь, если я туда направлюсь, то это будет поездка по вашим телам на танке с мелкими гусеницами, чтобы было больнее».                Вице-адмирал  Радзевский Г.А. Командир 7-й ОПЭСК
      Лодка пришла в эту базу для подготовки к переходу к месту своего постоянного базирования. А посему, личный состав питался не на борту, а в береговой столовой, Хотя на флоте принято говорить  камбуз, я специально употребил слово столовая – для лучшего понимания не флотскими читателями.
      Так вот. Построился личный состав на пирсе, и повел его главный боцман Андрюша Оладьев в сторону столовой.
      Представлял из себя главный боцман высокого широкоплечего молодого человека, с вьющейся шевелюрой.  Эта шевелюра хорошо просматривалась из под сдвинутой на затылок, аля Нахимов, фуражки.  Он шел не спеша позади строя. Полы его тужурки развивались на ветру, а флотские клеши мели, как в песне о «Жаннетте», которая поправляла такелаж, асфальт зоны строгого режима, т.е. пирса.
      Вести строй, вообще-то, должен был его приятель, которому это делать было лень. Вот он и спросил Оладьева: «Есть хочешь?»
      А у Андрюхи организм молодой, растущий, витаминов требовавший. И он ответил: «Хочу». И согласился сопроводить строй матросов в столовую.
      Строй, конечно, вел строевой старшина, а боцман, как уже было сказано, шел позади него, изображая из себя старшего.
      И надо же такому случиться – встретились строй моряков, главный боцман Андрюшка Оладьев и … Начальник штаба соединения подводных лодок вице-адмирал Дымбовский.
      Надо заметить, что вице-адмирал Дымбовский любил инспектировать свое хозяйство и, в первую очередь, пирсы. Он прогулочным шагом шествовал вдоль пирсов, а сзади его сопровождала служебная машина, которая также, как и ее хозяин, прогулочным шагом, потихоньку ехала следом.
      И вот, вице-адмирал Дымбовский увидел строй моряков, вразвалочку проследовавших мимо него по «зоне строгого режима» (пирсу), и никто не скомандовал этому строю – «Смирно! Равнение на….»
      - Кто командует этим стадом? – загремел над пирсом, лодками, сопкам и заливом  адмиральский голос-набат.
      Андрюша, на ходу застегиваясь, бежит к, ставшему от злобы похожим на синьора Помидора, начальнику штаба.
      - Товарищ вице-адмирал! Мичман Оладьев по Вашему приказанию прибыл, - доложил главный боцман Начальнику штаба, и его охватила оторопь от увиденного. Начальник штаба на глазах стал надуваться, как воздушный шар, и готов был вот-вот лопнуть.
      - Начальник патруля! – заревел «воздушный шар», словно корабельный тифон (гудок).
      А строй продолжает идти – его заклинило, и он попытался поскорее исчезнуть за пирсовской проходной.
      Начальник патруля «рысью» кинулся к Дымбовскому.



               
      - На гауптвахту мерзавца! – продолжался рев Начальника штаба, - и, если у коменданта не окажется свободных камер, то пусть посадит этого разгильдяя в мою, личную, камеру!  К 18.00 его, командира, старшего помощника командира и замполита ко мне. За «поощрениями»! Бегом! – закончил он свой спич.               
      Всю эту картину боцман доложил старшему помощнику командира подводной лодки крупногабаритному капитану 2-го ранга, выступавшему когда-то на ринге в полутяжелом весе, как самому адекватному члену командного состава.
      - Где ты его нашел? – загремел уже его голос, - где тебя носило, что ты его нашел? Я тебя спрашиваю, боцман, где ты шлялся?
      - Он приказал, - попытался боцман подать свой голос, понимая, что старпом сейчас вспомнит свою спортивную жизнь.
      - Что приказал? - раскалялся до безобразия старший помощник, - Уйди, урод. Сам командиру доложу. И кепку уставную найди, дракон чертов….
      В 18.00 в кабинете Начальника штаба по стойке «смирно» стоял только «виновник торжества» главный боцман. Старпом, замполит и командир присели на краешки стульев, на которые указал им Дымбовский.
      - Товарищ вице-адмирал, - начал главный боцман, - я понял свою неправоту. Я исправлюсь, я стану гораздо лучше и буду осознавать….
      Что будет осознавать боцман, никто не услышал, так как его осознавательная речь была прервана Начальником штаба.
      - Ну, и, что ты понял? – начал снова закипать Дымбовский, - что ты понял? Для понимания тебе трое суток ареста – за нарушение формы одежды, трое суток – за неприветствие старшего по воинскому званию, трое суток – за «грамотное» управление строем и… пять суток ареста за то, что ты, мичман, ни хрена не понял!.. Вы поняли – за что Вас наказали?
      - Так точно! – рявкнул Андрей, - За неприветствие старшего по воинскому званию, за нарушение формы одежды, за неуправление строем и за то, что я ничего не понял!
      - Шагом марш под арест – за пониманием! – рыкнул вице-адмирал.
      Находясь за дверью адмиральского кабинета, Оладьев услышал окончание разговора своих начальников с Дымбовским.      
      - Тащ вице-адмирал, - подал голос старпом, - это не возможно. Мы же уходим в океан, а это очень хороший мичман.
      - Что? – подпрыгнул на стуле Дымбовский, - что ты сказал? Это у вас очень хороший мичман? Что же тогда у вас представляет очень плохой мичман?....
      «Очень хороший » мичман весь срок «поощрения» не отсидел. Через три дня, собираясь «употребить» перед обедом «абсента», боцман был удивлен появлением в камере старшины 1-й статьи, служившего в комендатуре.
      - Товарищ мичман! – спросил он, - Вы что, сегодня выходить не собираетесь?
      - Собираюсь, - чисто автоматически ответил боцман, который ничего не понял.






               
      - Тогда бегите за аттестатом, - проговорил старшина, - а то старшина гауптвахты на выходные уйдет, и будете здесь до понедельника сидеть.
      Оладьев вприпрыжку выскочил из камеры и через полминуты стоял перед старшиной гауптвахты.
      Старшиной «военной гарнизонной тюрьмы» был старший мичман неопределенного возраста, который, наверное, помнил и победы адмирала Федора Ушакова, и пил спирт вместе с командиром знаменитой «К-21» капитаном 2-го ранга Луниным, и гордился своим знакомством с самим Сашей Маринеско.
      - Вот что, сынок, - проговорил этот старожил Оладьеву, - забирай-ко свою папку с записками об арестовании и приходи с каждой запиской по отдельности, а так я сажать тебя права не имею. А то взяли за моду – сразу с пачкой целой приходить. Арестанты хреновы.
      Боцман схватил документы и «ломанулся» на пирс.
      И вовремя.
      Лодка отдавала швартовы.
      - О! А ты откуда? – увидев своего главного боцмана, проговорил старший помощник, когда Оладьев с пирса перепрыгнул на борт подлодки.
      - Я им не нужен, - только и сказал Андрей.
      - Молодец! Хвалю! – ответил старший помощник.
      И лодка ушла подо льды Северного Ледовитого океана, и дальше на Дальний Восток.
      В дальнейшем главный боцман участвовал в полуторадесятках походов, а его могучую грудь украсила медаль «Ф.Ф.Ушакова».
      Но об этом, я думаю, Начальник штаба вице-адмирал Дымбовский не знает. А жаль….


                РЕДКИЕ  КОЛЛИЗИИ РЕДКОГО ОТДЫХА…

                О РЫБАЛКЕ…

       Пройдя все перипетии лейтенантской службы, Гена Денисов, решением кадровиков, видимо, они это решение принимали в понедельник,  уже опытный инженер-механик, был назначен командиром БЧ-5 эсминца проекта 56  «Вразумительный».
      Все бы ничего – как-никак, а повышение, командир БЧ-5. А на проектах 56 должность командира БЧ-5 приравнивалась к должности командира отдельного батальона, которая  «вешала» на плечи офицера погоны капитана 3-го ранга. Но… корабль-то этот находился на консервации, с дислокацией своего корпуса и экипажа на острове Русский.
      Это означало отсутствие «длинного рубля» (корабельного вымпела на мачте, означающего, что корабль находится в компании, т.е. ходовой) и уменьшение денежного содержания товарищей офицеров на целых 30%, не говоря уже об отсутствии ходовой и эксплуатационной практики.
      Единственное, что нравилось Геннадию и его очаровательной жене Людмиле, так это красота самого острова.




 
      К этому моменту их приятель и одноклассник Гены Дима Стабровский уже «перебрался» во Владивосток и ребята часто встречались.                Этот период  их службы, можно сказать, отличался хоть и не частыми, но очень содержательными летними семейными встречами друзей на этом самом острове Русский.
      Что такое был остров Русский в то время - полное отсутствие отдыхающих, чистейшие бухты, удобные пляжи. Попасть туда, как и в сам Владивосток, простым смертным из-за Урала и Волги, можно было только по пропускам или специальным разрешениям КГБ.
      У ребят был списанный плот «ПСН-6» с отрезанным верхом, с которого они утром ловили рыбу, причем одна из жен сидела на вёслах, а другая «работала» шпилём, т.е. опускала и поднимала то, что изображало из себя становой якорь. В те далёкие времена мужиков берегли…
       Вечерами из пойманной, в основном офицерскими женами, рыбы они готовили разные вкусности, а запивали все это национальным флотским напитком «шило», которого вполне хватало.
       На ночь их корабль-плот переворачивался. На нем устанавливалась палатка, в которой помещались и родители, и  их флотские дети.
       Но однажды случилось так, что, по погодным условиям (низкий туман), паром  на остров не пошёл. А уже всё закуплено, всё приготовлено...
      Однако тихоокеанцев просто так в уныние не введёшь и с курса не собьешь.
      Решение приняли быстро. Семейство Стабровских поехало к семейству  Денисовых домой.
      Что было дальше без хохота до колик в животе и не вспомнить. Это был спектакль, опера….
      В комнате мореходы накачали плот, посередине плота поставили журнальный столик, на него водрузили сваренную из консервов уху, закуски и… стали отдыхать…
      Ближе к закату товарищи офицеры забросили удочки с 6 этажа в сторону Океанского проспекта Владивостока и стали ждать поклевки, проспект-то Океанский….
      

                О ЗАКУСКЕ…

      Шесть соток означали для советского человека только то, что у него появился дачный участок, на котором он разводил всякие цветы, сажал огород и, по возможности, строил нечто, напоминающее жилой дом, который он, советский человек, называл дача. И гордился этим – ах, какая клубника у меня поспела, ах, какой чеснок удался, а какие астры и георгины….
      Офицеры флота тоже, как и все советские люди, имели право на эти вожделенные шесть соток.
      Вот и дачи Стабровских и Денисовых находятся в непосредственной близости одна от другой.







      И герои моих рассказов очень тесно общались друг с другом.
      Всем понятно, что мужикам необходимо, «редкой порой», общение без своих «Начальников тыла», т.е. без жен.
      У них есть темы для мужского общения, особенно, если эти мужчины принадлежат к племени корабельных механиков….
      Как-то весной, приехали эти корабельные механики вдвоём на дачу Денисовых.  Быстренько выполнили некоторые хозяйственные работы, растопили баньку….
      И тут Гена обнаружил в «загашнике» непочатую бутылку водки.
      О том, что с ней делать спору не было. А вот с закуской… с закуской возникли проблемы. Тогда Гена нарвал проросшие ростки чеснока, сдобрил  их растительным маслом, и бутылочка, после баньки, улетела под такую закуску вмиг.
      Через две недели Люся Денисова приехала на дачу и обнаружила пропажу побегов, посаженных осенью  цветов нарциссов….
      Она несказанно удивилась и … очень расстроилась.               
      Димка же с Геной поняли, что при скромных познаниях в ботанике, уничтожили не чеснок, а Люськины нарциссы.
      Однако, как уже было замечено, тихоокеанцы народ не простой и о содеянном парни признались только через какое-то время, когда актуальность проступка притупилась.
      Они были прощены смехом их жен, а особенно Люськиным.
 
       
                ЧТО ТАКОЕ ОФИЦЕРСКИЙ БАЛ…

                АКТ ПЕРВЫЙ - КОРАБЕЛЬНЫЙ

      Крейсер «Дмитрий Пожарский» был приписан к Советской Гавани, что вызывало некоторое неудобство для товарищей офицеров при сходе на берег – он, крейсер, находится то в СовГавани, то во Владивостоке или Тихасе, как местные аборигены называют поселок Тихоокеанский.
      Но молодые и немолодые офицеры нашли свой выход из этого положения….
      Вахты распределялись следующим образом - при стоянке в СовГавани гуляли холостяки, а в Тихасе или Владике холостяки стояли вахту, а уже семейные топали домой.
      При стоянке в бухте Бяудэ (СовГавань), где был построен пирс для крейсера, был спланирован и начинался, было, «офицерский  бал», а по-флотски – офицерская пьянка с чоканьем «камушками».
      Для пояснения – чоканье «камушками» производится не стаканами, а кулаками, в которые зажаты стаканы. Как говорят моряки: «Это, чтоб замполит не слышал».









      Однако на страже порядка оказался старший помощник командира капитан 3 ранга Плахов (в последующем командир КРУ «Адмирал Сенявин», встречавший Л.И.Брежнева).
       Он, стоя на юте, весь «непотребный товар», что несли господа офицеры, выкидывал за борт.
      А, надо признаться, что для того времени вино-то было хорошее – «Варна», «Тамянка», «Аревик» и тому подобное.
      Собрались до кучи - как то надо спасать положение. И Шурик Колесников, который зашел «на огонек» к своему однокашнику и механику крейсера Володе Смирнову, обращается к нему: «А ты, Володя, вызови водолазов, благо отряд их рядом».
      Вовка и вызвал водолазов для осмотра винторулевой группы, предварительно договорившись о паях, и способе передачи водолазам причитающегося пая.
      Все было честно выполнено – товарищам офицерам досталось более 20 штук бутылок, содержащих долгожданную и такую телотрепещущую влагу.
      Плахов же следил за работой на корме, а борт корабля с открытыми иллюминаторами не контролировал. Водолазы, отдав ему несколько бутылок, сказали, что остальное унесло отливом.
      Эти бутылки старпом и отдал водолазам за работу.
      И «офицерский бал» состоялся….

                АКТ ВТОРОЙ – НЕ КОРАБЕЛЬНЫЙ

      В пятницу к Начальнику штаба Николаю Ивановичу Сухенко приехала жена. Естественно, мы обрадовались, так как посчитали, что вечером он отправится на дачу и там останется ночевать – все-таки жена приехала, а значит можно устроить в офицерской гостинице «офицерский бал».
      Все для «бала» подготовили – необходимое количество шила («огненной воды», ежели перевести это слово с флотского языка на диалект индейцев племени Гурон), национальную флотскую закуску «Севрюга в томатном соусе», ну, и тому подобное из лабазов Начпрода Лехи Шурухина, и назначили большой сбор на 21.00.
      В 20.45 начали прибывать первые гости. Мы уже затаили дыхание от нетерпения и предвкушения….
      Каково же было наше удивление, когда в гостиничном коридоре появилась фигура Николая Ивановича (а его номер располагался напротив нашего).
      - Николай Иванович, - обратились мы к нему, - что это Вас в гостиницу занесло? Ведь жена приехала, закат прекрасный, клубника в огороде поспела. А как приятно с любимой женой встретить рассвет….
      И получили вполне исчерпывающий ответ, поразивший нас своей прямотой и простотой:
      - Ну, это дело, товарищи офицеры, что жена? С моим организмом только раз в полгода…. А во-вторых, я же плачу за гостиницу три рубля, это дело…
      И мы подумали: «Наверное, и нам, благодаря его организму, придется устраивать «офицерский бал» раз в полгода….»







           О КОРАБЕЛЬНОМ РАЗГОВОРНОМ ЯЗЫКЕ…. 

      В 1975готм отмечали  20-летие крейсера «Дмитрий Пожарский».
      На борт крейсера прибыли многочисленные гости, в том числе шефы корабля – артисты  Театра оперы и балета им. Кирова.
      Они выступили с концертом. Надо отдать шефам должное - они каждый год приезжали на день корабля.
      Концерт окончен, поздравления зачитаны и приняты.
      Командир корабля капитан 2 ранга Феликс Громов, будущий Главнокомандующий ВМФ,  приглашает всех в кают-компанию к праздничному столу. Как обычно в таких случаях - женщинам ликер, мужикам кофе, разбавленный спиртом.
      Провозглашается тост за экипаж….
      Между первой и второй - перерывчик небольшой. Это, чтобы быстрее спало напряжение. Выпили за советский балет и советское искусство в целом…. Выпили и третий тост – за присутствующих дам….
      В это время на баке курят моряки, микрофон не выключен, его не успели после концерта убрать, и вот голос из динамика: «Вот входит сейчас медведь будет кое на чем зайца вертеть….»
      Все замерли. Громов: «Иди, старпом, разберись с этим медведем». Старпом капитан 3 ранга Плахов встал и ушел на бак.
      Микрофон, после таких тостов, он, естественно, выключить забыл….
      Через мгновение из динамиков раздалось громоподобное: «Ах, так вас да разэтак!... Да, я вас всех боцманят по реям развешу, мать вашу, клинкет вам вместо жопы…. Там полная кают-компания бл...й, а вы здесь концерты устраиваете, слова, не подлежащие русскому переводу, хороводите!» 
      И все в том же духе в течение минут трех или пяти.
      Короче – выговорился старпом.               
      Заходит в кают-компанию и докладывает: «Товарищ командир! Ваше приказание выполнено, разобрался, наказал».
      В кают-компании наступила мертвая тишина….
      Потом - хохот на весь корабль и спокойный голос командира: «Старпом, вообще-то, микрофон не мешало бы выключать при подобных разборках».
      Старпом Плахов крякнул и ушел до конца праздничного обеда.
      А праздничный обед пошел своим ходом дальше….

                О НАКАЗАНИИ…

       Случился на крейсере «Адмирал Сенявин» пожар в 3-м котельном отделении. К сожалению, обнаружили этот пожар, когда из первой дымовой трубы показались клубы дыма.
      По кораблю разнесся сигнал аварийной тревоги, и командир трюмной группы, а по боевому расписанию командир средней аварийной партии, инженер-лейтенант Сашка Ильин соскочил со своей койки, сунул ноги в тропические тапки (так называемые тапки с дырками), напялил китель и помчался на свой боевой пост.





      Не буду распространяться о способах тушения этого пожара, но он был ликвидирован.
      Матросам, принимавшим участие в борьбе с огнем, командир корабля объявил благодарность. А вот командир трюмной группы и, по совместительству, командир средней аварийной партии инженер-лейтенант Ильин Александр Петрович получил выговор от командира с мотивировкой: «Объявить выговор за тушение пожара в форме, не соответствующей объявленной на день». Оказывается, Сашка тушил пожар в тапочках, а не в ботинках на микропоре.
      Сашка, хоть и был в прошлом нахимовцем, и обладал чувством юмора, но от подобного выговора его шатнуло на переборку.
      - Ладно, - подумал Сашка, - устав – есть устав….
      Прошло некоторое время. Корабль проходил мерную милю, т.е. испытывал механизмы на полную мощность и полный ход перед выходом на боевую службу в Индийский океан. Надо заметить, что двадцатилетний корабль «разогнался» до 34-х узлов.
      После мерной мили по кораблю раздалась команда: «Команде приготовиться к построению в парадной форме. Объявленная форма одежды №2. Построение команды по кубрикам».
      Оделся Сашка Ильин в парадное обмундирование, приладил к левому бедру кортик, и направился в кубрик №27, где квартировали его трюмачи.
      В этом кубрике был душ трюмных машинистов, через который проходил газоход главных котлов.
      И вот случилось то, что порой случается после заводских ремонтных работ – в газоходе рабочие оставили много-много опилок, которые высушились, а в период мерной мили от высокой температуры задымились, а потом загорелись….
      Краска на подволоке душа вспучилась и стала меняться в цвете….
      Вот тут и взыграла в Сашке нахимовская душа!!!
      О возгорании доложили дежурному по кораблю и в ПЭЖ.
      Естественно, примчался в кубрик и командир корабля – все-таки, еще один пожарчик перед выходом на боевую службу, а у командира в перспективе светилась Академия Генерального штаба, которая, вдруг, стала пропадать в дыму этого пожарчика….
      - Вашу…. туды ее через кнехт…. Трюмач! Твою…. Да  через канифас…. Штоб тебя! Мерзавец питерский, - заорал командир, войдя в кубрик и увидев в какой форме одежды, да собственноручно, тушит возгорание командир Трюмной группы инженер-лейтенант Сашка Ильин.
      У Сашки в руках был пожарный рукав, а одет был Сашка в парадную форму №2, при кортике и при белых перчатках, т.е. в форме одежды, объявленной по кораблю….
      Командир внезапно умолк, глянул Сашке в глаза и, наверное, вспомнил свой приказ о его наказании. А на командира смотрели улыбающиеся, с легким прищуром, глаза командира Трюмной группы крейсера «Адмирал Сенявин» инженера-лейтенанта Сашки Ильина. Командир улыбнулся и, молча, вышел из кубрика №27. Взыскания от него не последовало….
      
      

      



         КАК СЛЕДУЕТ ИСПОЛНЯТЬ ПРИКАЗЫ АДМИРАЛОВ…

      День Военно-Морского флота, кто бы и что ни говорил, а является самым любимым и почитаемым праздником в нашей стране. Во всяком случае, так было в бытность нашей службы во флоте.
      Так вот, началась на ТОФе подготовка ко Дню ВМФ. А это мероприятие проводилось под контролем самого Командующего Тихоокеанским флотом, которого «олицетворял» своим присутствием его помощник адмирал Корбан.
      Катер с крейсера «Дмитрий Пожарский» изображает морского дракона, на котором морской Царь Нептун, с русалками и чертями, поздравляет и веселит народ.
      Катер разукрашен. Руководит этой операцией, как уже было замечено, помощник командующего ТОФом адмирал Корбан.
      Каждый день катер перекрашивают - Корбан не доволен покраской и расцветкой. Катер гоняют – то к кораблю перекрашиваться, то к берегу на смотрины. Народ корабельный, возглавляемый Помощником командира, начинает роптать….
      Корабельный механик Володя Смирнов, сказывается школа ЛенВВМИУ, и говорит помохе: «Ты чего так напрягаешься? Брось, не крась катер. Отпусти своих боцманят отдыхать и сам отдохни. А утром подойди строевым шагом и доложи, что адмиральское приказание выполнено. Один черт, если будет втык, так хоть без ночных мучений с покраской. Понял? Выполняй».    Помоха так и поступил. На следующий день пригнал катер к береговому причалу, строевым шагом подошел к адмиралу Корбану и доложил: «Товарищ адмирал! Ваши замечания учтены и исправлены! Катер полностью подготовлен к празднованию Дня ВМФ!»
       Корбан осмотрел катер и говорит: «Вот видишь сынок, когда захотите, сделаете. Глянь! Ну, вот теперь другое дело, все, как надо».
      И спор о «своевременности» доклада при выполнении приказания был окончен.

                О КОРАБЕЛЬНЫХ ЖИВОТНЫХ

                МЕХАНИК! ТОНЕМ!..
               
      В 3 часа ночи дежурный по кораблю истошным криком будит командира БЧ-5 крейсера: «Механик, якорную цепь мне в желудок, тонем!!!!»
      - Откуда взяли? – спрашивает механик, открыв глаза.
      - Так, это - крысы с корабля бегут, а это значит, что корабль тонет, - отвечает. И глаза, как у девственницы, попавшей в бордель.
      Командир БЧ-5 спокойно снимает трубку и вызывает ПЭЖ, своего дежурного:
      - Доложите, чего это дежурный по кораблю нервничает? Говорит, что тонем….








      Ну, Дежурный по БЧ-5 и рассеял все сомнения своего командира в отношении слова «тонем».
      Он бодрым голосом, глотая спазмы смеха, докладывает:
      -  Товарищ командир, да, у нас все отверстия заварены, кроме эжекторов осушения. Трюма все сухие, спать можно. Мы вахту на юте спросили - в чем дело? Так оказывается кот с берега приходит и караулит этих корабельных зверей у холодильной камеры, а потом гонит их на берег, и давит.
     Механик принял самое простое решение: «Кота на берег не пускать! Пусть на корабле борется с ними, крысолов хренов!»
      Один из боцманят научил кота задушенных крыс складывать у каюты командира.
      Наверное, в отпуск хотел….

                КАК ПОСТРОИТЬ ДАЧУ…

      У корабельного механика Гены Денисова была собака по имени Дора.
      Это был барбос непонятной породы - то ли дог, то ли бульдог….
      Механики в них, этих собачонках, не очень разбираются – вот в котлах, турбинах или нарисовать схему цикла «пар – конденсат», это сколько хотите.
      Продолжим. Эта «собачонка» всегда в зубах что-то таскала.
      - Дора, неси кирпичик в гараж, - командовал ей Гена.
      И Дорка, не поверите – несет.
      Ну, как-то, мужики и поспорили – унесет ли она половую доску или нет.  Унесла! Да, к тому же, на спине! Да, к тому же, сама и погрузила! Да, причем, и не одну!..
      Мужики удивлялись - как она центр тяжести ловит?
      - Гена, - спросил того его приятель Дима Стабровский, - наверное, на дачу уже натаскала?
      - Нет, - говорит, - но на веранду хватит.


                БОЛТ…

      Утром, уходя на службу, Вовка в подъезде дома встретил маленького и скулящего щенка, засунул в запазуху и принес на корабль.
      Принес. Поселил в каюте. Замполит сразу присвоил щенку кличку «Болт механика».
      Так и звался этот щенок  «Болтярой». Матросы обучали его, кто во что горазд….
      Первое, чему они его обучили, так это становиться в строй при подъеме флага, поднимать лапу к уху, иногда подвывать горну.
      И … «Болт» вставал в строй, когда его и не ждешь.









      Зная, что достанется за вой, после подъема флага пулей улетал куда-нибудь в кубрик.
      Особо обожал «Болта» Начальник службы снабжения. Любимое занятие снабженца было привязать мосол с мясом к швабре и травить «Болтяру», пока тот не оторвет или отгрызет мосол.
      Обиды не прощал - кто обидит, закрывай каюту, иначе все будет сметено могучим «Болтом».
      Как-то, к замполиту приехал друг, парторг с ЗКП флота. Ну, приготовили сауну - они решили попариться и помыться.
      Ушли. Каюту, естественно, не закрыли. Вот «Болт» там все и перевернул - стянул рубашку парторга и унес ее терзать под вентилятор.
     Друзья пришли в каюту отдохнуть и попить, а рубашки-то нет.
     Бедный парторг даже  побледнел. Кричит: « Вашу… У меня же там партбилет и партвзносы!  Вашу…. Господи! Это ж - конец карьере! Это ж бухта Браутон! Это ж – вечная служба на Курилах! ЕПРСТ….!»
      Бросились «Болта» искать, нашли под вентилятором, терзающего рубашку.
      Отобрали.  И, слава Б-гу, карман был целый, а партбилет на месте и деньги тоже. Карман оказался крепким.
      Уходя на пенсию, боцман забрал его с собой в деревню.
      Но «Болт» всегда оставался верен флоту. Даже в деревне.
      На заборе у калитки всегда висела флотская пилотка - хочешь зайти во двор, надень пилотку. Прошел - повесь на доску для следующего. Так и висела эта пилотка-пропуск.
      За этим ритуалом зорко следил «Болт».

                БОЦМАН И КОЗА…

       Боцман, живя в деревне, так и остался корабельным человеком, наделенным флотским юмором, и был горазд на всякие выдумки.
      Соседская коза часто, пока ни кого дома не было, посещала его огород.
      На «Болта» она внимания не обращала, стращая того своими рогами.    Боцман таким положением дел был очень не доволен.
       Вообщем, как-то раз, Боцман с приятелем, все-таки, козу поймали.  Боцман и говорит приятелю: «Подержи, а я сейчас приду». Ушел в сарай и принес скипидара, да, и намазал ей, как следует, под хвостом.
       Коза заорала, и на заднице поползла к речке. Заползла и продолжает кричать. Прибегает соседка и спрашивает боцмана: «Сосед, чегой-то, это я в толк не возьму, а чегой-то это такое творится  с моей  козой?»
      Боцман, посмотрев пристально на соседку, молвил: «Видишь, соседка, это она так козла просит, хочет. Ты сама своего козла имеешь, вот и ей хочется…. Завидки ее берут, завидует, это, она тебе!...»
      Коза с тех пор  боцмана на дух не переносила, завидев его или услышав лай «Болта», обегала другой дорогой….








               
                И МАТРОСЫ  ШУТИТЬ УМЕЮТ …

                «Трюмный машинист был несказанно удивлен, когда засунув руку
                в сливной патрубок чаши «Генуя» корабельного гальюна, ощутил
                ответное  крепкое рукопожатие….»

      13 января 1979 года «Минск» зачислили в состав 175-й БРК ТОФ, и экипаж начал готовить корабль к переходу на Тихий океан. Межфлотский переход крейсера «Минск» (бортовой номер 117, старший на борту - контр-адмирал В.Ф.Варганов) из Севастополя к месту постоянного базирования начался  24 февраля 1979 года. ТАКР сопровождали БПК «Ташкент»,        БПК «Петропавловск» и танкер «Борис Чиликин».                До Средиземки с этой «эскадрой» шел сам Командующий КЧФ                адмирал Ховрин Н.И. И вот как-то одним прекрасным днем, где-то около острова Китира, командира Дивизиона живучести Николашу Левушкина, в очередной раз, вырывает из каюты вопль корабельной трансляции: «Командиру ДЖ прибыть в каюту Командующего флотом».                «Ну, наконец-то, - подумал Коля, - а то, кажись, про меня совсем забыли, а это настораживает и нервирует….»  И он припустился наверх.                Тихо постучавшись в салон флагмана, дивизионный начальник                по гвардейски грянул: «Товарищ адмирал, командир дивизиона живучести капитан-лейтенант Лёвушкин по вашему….»  И замолк….                Докладывать-то некому.                «И, где же, - подумал капитан-лейтенант, - прячется от меня этот «старый проказник»?                Блок флагмана, конечно, не чета офицерской каюте: большой салон, кабинет, спальня, «Гавана» (кто не знает – это гальюн + ванна в одном помещении). Вот там-то Коля его и обнаружил.                Командующий Краснознаменным Черноморским флотом стоял, согнувшись над унитазом, и что-то с интересом там разглядывал. Орать механик не стал, тихо доложился – гальюн не такое место, где можно хвастаться своим служебным положением. Диалог был, примерно, такой:                - Лёвушкин, что это? (палец торжественно указывает в таинственную глубину унитаза).                - Это дерьмо, товарищ адмирал! (это Николаша так бодро докладывает, потому, что тоже успел заглянуть туда).                - Это я и без тебя сообразил. Я тебе больше скажу, приоткрою страшную тайну – это моё дерьмо, Левушкин. Но - ВОТ ПОЧЕМУ ОНО ОТСЮДА НЕ СПУСКАЕТСЯ?!!!




         Вывалившись задом из адмиральского будуара, дивизионный начальник, конечно, сразу проверил клапанчук забортной воды в районе адмиральского трапа и он, естественно, был закрыт, т.к. советские матросы в то время обладали специфическим чувством юмора.                Так было спасено душевное равновесие заслуженного, в прямом смысле этого слова, адмирала Ховрина, и третья мировая война не состоялась….

                СКОРЕЙ БЫ ИЗ ЭТОГО ДУРДОМА…
      Отпуск пролетел, как один день, как и окончательная подготовка к боевой службе.
      Хуже этого времени представить трудно. Постоянные проверки, смотры, осмотры органами военного управления от Главного штаба ВМФ до штаба бригады. Плюс «чехарда» с личным составом, плюс подготовка матчасти, плюс дополучение  различного имущества, и т.д.….
      «Скорей бы в море, подальше от этого «дурдома», - была единственная трезвая мысль в лейтенантских, уже воспаленных, и, от этого, уставших мозгах.               
       Но перед выходом в море необходимо пройти углубленный медицинский осмотр. И тут начались казусы. Глубокоуважаемый корабельный доктор
собрал 300 коробочек с анализами, сложил их в шикарный чемодан и поехал в п. Тихоокеанский, что бы сдать их в лабораторию госпиталя.
      Но… бес его попутал. По дороге он зашел в «магазин самообслуживания», оставив « бесценный груз» за пределами торговой зоны. А когда вернулся к своему шикарному чемодану, обнаружил, что того нет - его похитили. Анализы пришлось сдавать заново.
      Но можете представить себе изумление злоумышленника, ознакомившегося с содержимым докторского чемодана.…    
      Далее, поход к врачам. Накануне вечером командир машинно-котельной группы Дима Стабровский с трюмным командиром пошли на плавмастерскую. Его одноклассник был там главным инженером.
      Их выпарили, вымыли, остаграмили и утром, переодевшись во все абсолютно новое, бравые лейтенанты отправились в поход по врачам. Последний осмотр у терапевта….
     Димка (да простят дамы за откровенность) заходит в кабинет одетый только в одни новые трусы. Приятной наружности дама его слушает, выстукивает и, заполняя медицинскую карту, задаёт вопрос: «Вы, случаем, не механик?».
      Димка с недоумением признается, что механик: «Но как Вы определили?» - задает он нелепый вопрос доктору.
       «Да, у меня у самой муж механик и от него также мазутом воняет», – отвечает дама и ставит штамп  «Годен к строевой»….







                СЕРЬЕЗНО И БЕЗ ЮМОРА…

          ЧТО ТАКОЕ КРУТОЙ ШТОРМ И СОВЕТСКИЙ КОРАБЛЬ…

      Большой противолодочный корабль «Бойкий» нес боевую службу в Северной Атлантике когда пришло сообщение о надвигающемся шторме.          Предупреждение – это хорошо, но хорошо это, когда приходит предупреждение своевременно.
      Вот «Бойкий» и не успел своевременно покинуть район плавания и попал в жесточайший 10-ти балльный шторм.
      Волны с такой силой били в борт корабля, что 24-мм бортовая сталь прогибалась как бумажный лист. Корабль шел против волн, высота которых достигала 12-ти метров….
       Он, обладая мощностью турбин в 72000 л.с., взбираясь на такую волну, дрожал от напряга. А когда поднимался на гребень волны, то перед ним открывалась глубокая впадина, увлекающая его в пучину, а впереди снова поднимался очередной вал, который, казалось, накрывает корабль сверху.
      На койках лежать было невозможно. Если они были расположены вдоль корабля то человек, лежащий на койке, сначала вставал на ноги, а потом на голову. А если койка располагалась поперек корабля  то его попросту с нее сбрасывало. Вахта на боевых постах была привязана, чтобы избежать травм и ожогов, и не менялась до выхода корабля из района, где бушевал шторм. Так продолжалось несколько часов пока «Бойкий» и его экипаж не вышли из этого района.               
      Командир БЧ-5 БПК «Бойкий» Саша Шишков после этого шторма при осмотре отсеков в районе миделя обнаружил, что продольный двутавр толщиной 20 мм и высотой 400 мм, проходящий по всей длине корабля по левому борту, имел трещину, в верхней части, длиной 100 мм.
      Пришлось механикам в оконечности трещины делать высверливание и заваривать ее, накладывая сверху металлические пластины.
      К этому добавилось - четыре топливных цистерны (по две с каждого борта) оказались обводнены - их не использовали до прихода в базу.
      В отделении вспомогательного котла было обнаружено по обоим бортам несколько микротрещин, через которые просачивалась забортная вода.
      После доклада командованию Северного флота кораблю было приказано возвращаться в базу. А после возвращения с боевой службы в доке было обнаружено еще 17 микротрещин по обоим бортам в районе топливных цистерн. После докового ремонта «Бойкий» снова ушел в море нести свою боевую службу.
      Вот такой климат преобладает в Северной Атлантике и, что вполне естественно, на Северном флоте.
      И на Тихоокеанском флоте климат довольно-таки своеобразный - налетают там периодически разные шквалы и ветры. 








          Вот и случился с Колей Левушкиным как-то очень нервозный случай.     Командир БЧ-5 Тяжелого Авианесущего крейсера «Минск» сошел на берег, за него, естественно, остался Командир Дивизиона живучести, т.е. Николай Михайлович, а из командования на борту только старпом Соломатин Николай Петрович.               
Ничего не предвещало неожиданностей. С правого борта у крейсера стоит судно-грязнуха, с левого – проставка у трапа, куда швартуются ПСК и  буксиры, и чего-то ещё. Этакий «остров полупогибших кораблей».
И тут оно ка-а-а-а-к дунуло!..                Оно – это налетел ТАЙФУН!                Эту махину в 43200 тонн водоизмещением, в одночасье, сорвало с бриделя, и вся эта корабельно-катерно-судовая кавалькада довольно быстро и неуклонно прямиком направилась в гости к 4-й Флотилии подводных лодок в бухту Павловского, на траверзе которой этот «остров» и стоял (бухта Тинкан, прим. Редактора). А там, так, на всякий случай, стоят три стратега, загруженные «ядрен-батонами», и их экипажи с изумлением смотрят на приближающегося к ним «северного пушного зверька» по имени «Крокодил».
      - Никогда, ребята, экстренное приготовление корабля к бою и походу я не проводил в таком темпе, - рассказывал, наливая виски по стаканам, Коля Левушкин, - Спасало то, что у нас всегда работал один из главных котлов, т.к. на авианосце вспомогательных котлов нет по проекту.                Пробные обороты механики дали через семь минут, а ход дали сразу после них. Короче, встала разнородная «авианосная группа» в одном кабельтове (это, где-то около 200-т метров) от бонового заграждения базы АПЛ.                Командир комдиву живучести и  старпому, за такое геройство по строгачу влепил - старпому за то, что метеообстановкой не интересовался, а комдиву за то, что тот ему об этом не подсказал (вот Кольке «лавров главного корабельного гидрометеоуролога», как говаривал крейсерский замполит, для полноты ощущений и не хватало).
       Правда, командир после торжественной порки своих офицеров оделил каждого из выпоротых бутылкой виски «Джонни Уолкер». Причем, из личных запасов, и, пожав каждому руку, высказал большое флотское спасибо – он собирался в академию и такого страшного навигационного происшествия, только ему, для  его характеристики, и не хватало.      
      Что здесь можно сказать? Если есть такие корабли, которые выдерживают крутые штормы и тайфуны, и на них служат люди, не боящиеся этих стихий, то народ страны может спать спокойно.
      Но, если говорить о погоде откровенно, то в нашем Военно-Морском флоте существуют – либо полный штиль, либо черт знает что.





               
               
              МЕХАНИК ВАЛЕРА ИЛИ КАК УЙТИ С ФЛОТА…

      Когда я здоровался с ним, то чувствовал, что моя рука, а ручка у меня не маленькая, куда-то проваливается – такая огромная ладошка была у Валеры. Баскетбольный мяч в этой руке казался теннисным мячиком. Валерка был ростом под два метра, широкоплеч и с заразительным хохотом, по которому его можно было узнать даже на улице или в море.
      Хохот – о, это Валеркин сторожевик домой прет.
      Валера служил Родине командиром БЧ-5 сторожевого корабля.
      Наступил момент, когда Валеркиному кораблю потребовался ремонт.
      Поставили корабль в док и… забыли про него - на заводе был размещен срочный заказ.
      Экипаж потихоньку самостоятельно занимался ремонтом и скучал….
      В один из дней, в предобеденный час, Валера вызвал к себе старшину команды мотористов.               
      - Я пойду в цеховую столовую пообедаю, - проговорил ему Валера, - потом схожу на «Сверкающий» к командиру БЧ-5. Пока меня не будет, снимите крышку дизеля, приду – посмотрим его. 
      Тут надо заметить, что дизель на кораблях этого проекта был огромных размеров, и его крышка весила где-то тонны две….
      И Валера сошел на стапельпалубу дока, где его поприветствовали матросы из морской инженерной службы, занимавшиеся устройством дополнительных  доковых «мертвых якорей» (это такая бетонная форма, заменяющая обыкновенный корабельный становой якорь).
      - Ну, что? Сняли крышку дизеля? – задал вопрос Валера своему старшине, когда прибыл на корабль.
      - Никак нет! – ответил старшина, - Не смогли. Сил не хватило.
      - Пифагоровы штаны во все стороны равны, - зачем-то проговорил Валерик, - так это, сбегал бы на соседний корабль и попросил бы там в помощь народу, - окончил он свой спич.
      - Сами бы взяли и сбегали – услышал он в ответ от своего старшины команды мотористов.               
      - Пифагоровы штаны во все стороны равны, - проговорил Валера и поднял, просто поднял, вверх свою правую руку, о которой я уже говорил.
      В следующий момент дверь в каюте командира БЧ-5 с грохотом открылась, и с неменьшим грохотом в коридор вылетело тело старшины.
      И тут до Валерки дошло, что зря он поднял свою руку, что теперь ему надо стрелой лететь к замполиту или его ждет ясно видимое и уже осязаемое будущее в тюремном бушлате….
      - Но ты же замахнулся на меня графином, - припомнил Валерику замполит недавнее совещание по вопросу подведения итогов.
      На том совещании замполит нелицеприятно отозвался о родной Валеркиной БЧ-5, назвав его родную БЧ-5 «какими-то пифагоровыми штанами» - куда не глянь, везде одно и тоже – бездельники….»








      Ну, командир БЧ-5 Валера и не выдержал. Ну, и хватанул графин….
      Спустился Валера на стапельпалубу, присел на лежащий тут же якорь и задумался – что-то надо делать.
      К нему подошел знакомый старшина из береговой инженерной службы.
      - Что случилось, товарищ капитан-лейтенант? – участливо спросил, - что-то бледно выглядите.
      Валера возьми да расскажи старшине про старшину.
      - Вы нам его покажите – этого старшину, - попытался утешить Валеру его знакомый, - он еще попросит у Вас прощения за свою жалобу замполиту.
      Через час подошли к старшине мотористов «инженерные» моряки и вопросительно высказали тому все, что о нем подумали:
       - Але, мареман, ты, вообще-то, знаешь, что такое «мертвый якорь»? Короче, если с механиком что-либо случится, ну, ты понял, то в основании вот этого, - они показали на подготовленную к залитию бетоном форму, - «мертвого якоря» будешь лежать ты….
      Еще через час замполит вызвал Валеру и предложил тому, как он сказал «по дружбе», залечь в 9-е отделение (психиатрия) госпиталя для поправки своего здоровья.               
      Валера так и поступил.
      - Пифагоровы штаны во все стороны равны, - доложил он начальнику
9-го отделения и добавил, - Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы.
      - Да, ты что? – ответил ему начальник отделения, - вот Пифагор из шестой палаты  удивится. Он-то считает, что эта сумма равна кубу….
      И повернув голову в сторону замполита, который, «по дружбе», сопровождал Валеру, произнес: «Наш клиент. Вы – сдали. Мы – приняли.
За его драгоценное здоровье теперь мы, ученые-врачи военно-морского флота страны Советов, будем нести ответственность. И мы вернем в строй так Вам необходимого офицера».
      Замполит пробкой выскочил не только из кабинета врача, а, вообще, с территории госпиталя.
      - Хатуль мадан (кот ученый), - только и сказал на иврите, языке своих предков, замполит, - строит тут из себя ученого. Сандляр (сапожник)! Вернем Вам, - бурчал он себе под нос, - необходимого офицера. Сандляр!
Нужен мне этот Валера. У него ж в ладони голова юного пионера помещается. Сандляр! А я – самый настоящий хамор (осел)!               
      А Валерик, в это время, осматривался в палате и знакомился с ее постояльцами.
      - Молодой человек, - неожиданно раздался у Валеры за спиной тихий, с хрипотцой, голос, - я, в недалеком прошлом, носил на плечах погоны полковника, и тут написал небольшой трактат по организации наших вооруженных сил. Не будете ли Вы столь любезны, ознакомиться с сим трудом и высказать свои замечания и соображения, дабы я смог своевременно внести в текст исправления.







      Валера обернулся. Перед ним стоял небольшого роста, лет шестидесяти, с совершенно седой копной волос мужчина. В руках он держал общую тетрадь в коленкоровом переплете.
      - Кк-кк-конечно, - пролепетал Валерка, - давайте, с удовольствием прочитаю и скажу свои замечания и суждения по Вашему труду.
      Он потом рассказывал, что в тот момент подумал: «Лучше не отказываться, а то не ровен час – все-таки, психиатрия».
      Валера взял тетрадь и вышел в коридор. Страшно хотелось курить. Он зашел в туалет и присел на подоконник. Закурил сигарету и открыл полковничью тетрадь.
      Прочитав первые абзацы рукописи, Валерик чуть не свалился с подоконника – в тетради, в рукописном варианте, находился «Устав внутренней службы Вооруженных сил СССР», 1975 года.
      Валера закрыл тетрадь и направился к выходу, обдумывая – что надо сказать товарищу полковнику.
      Сделав пару-тройку шагов, он рванул обратно и, словно орел, взлетел на подоконник – в туалет заходил, выставив руки вперед перед собой, сомнамбула (лунатик).
      Валера затих. Но как только сомнамбула скрылся в туалетной кабинке, он рванул из туалета и прямиком к медсестре.
      - Там – это, - взмахивая руками, обозначая тело, закричал Валера, - это. Как его? Ну, это!
      Медсестра от него шарахнулась, закрываясь руками.
      - Да, мы их сами боимся, - запричитала она, - а так они смирные….
      И исчезла в сестринской комнатенке.
      И потянулись лечебные дни.
      Валера выиграл чемпионат отделения по настольному теннису, изучил очередной трактат отставного полковника, в котором указывалось - как организовывать караульную службу….
      Через три недели Валеру вызвал начальник отделения.
      - Ну, что, Валерик? – начал он, - готовим тебя на выписку. Но! – поднял начальник указательный палец вверх, - чем тебе это грозит? Я сейчас скажу тебе одну умную вещь, - заговорил он голосом Мкртчяна из фильма «Мимино», - только ты не обижайся. Есть два пути, товарищ Валерик, - доктор прикурил сигарету и дал закурить Валерке, - первый путь – на гражданку по… «по болезни через голову». Второй – в строй, но это, как минимум, в бухту Браутон на Курилы. Что скажешь?
      - А. а, а можно подумать? – «проблеял» Валерка.
      - Думай, - пожал плечами от удивления начальник отделения.
      - Ты что – псих? – только и сказали ему в палате, - Конечно на гражданку. А выписку потом можешь выкинуть или в сортир сходить. Ха-ха-ха….
      Валерку через несколько лет я узнал по хохоту, когда отправлялся на «Метеоре» из Питера в Кронштадт. Валерка и управлял этим кораблем на подводных крыльях.
      Да, совсем забыл – а замполит-то теперь живет на родине своих предков.
      Этакий – «Парат-моше-рабейну» (божья коровка).




                О СЕРЬЕЗНОМ, НО С ЮМОРОМ…

                О НАГРАДАХ…

      Жизнь флотского механика – это такая специальность, которая разнообразна, разнопланова, непредсказуема и наказуема….
       ЕЕ нельзя сравнить ни с одной  другой специальностью – это, попросту, бесполезно….
      Судите сами….
      Случилось моему доброму другу Диме Стабровскому попасть во Вьетнам, в непонятный для неспециалистов городок Камрань.
       И случилась там для него спасательная операция вьетнамского сухогруза, который «причалил» на «банку» (небольшая каменная подводная гряда) в южной части Южно-китайского моря.
      Ну, наши друзья, Правительство Вьетнама, через МИД обратилось за помощью к правительству СССР….
      Ну, и закрутилось. Развернули посты «оказания помощи аварийному кораблю» на ЦКП ВМФ и на КП ТОФ, и выслали в район бедствия силы советской бригады кораблей - СКР пр.1135М, в качестве ретранслятора связи, и МТ пр.266 М, в качестве корабля-буксировщика.
      Димка прибыл в район, где его с большими трудностями высадили на этот злосчастный транспорт, полностью загруженный местной
 32-х градусной водкой.
      Дали ему, для оперативной связи, матроса с рацией «Р-105», которая «сдохла» через 3 часа. И вот, после изучения обстановки на судне, выяснилось, что днище вьетнамского «титаника» вспорото, как консервная банка,  руль и винты деформированы. Вот в такой ситуации Стабровский и начал руководить подготовкой судна к съёму его с «банки».
      И Москва и Владивосток «давали» Димке много ценных рекомендаций по этому поводу….  Но он их не слышал, т.к. радиостанция, как  уже говорилось, «сдохла», а смартфонов и тому подобной техники тогда еще не было.
       Провозившись с какой-никакой герметизацией днища «вьетнамца» двое суток, на третьи, во время прилива, с помощью  морского тральщика сняли судно с мели.
      Ну, а дальше, переправив матроса на советский корабль, было решено, во время буксировки, оставаться на аварийном судне т.к. в любой момент могла случиться разгерметизация корпуса, и надо было руководить борьбой за живучесть.
       А тут, ко всему прочему, начался жуткий шторм. Из двух проживавших на сухогрузе свиней, одна сдохла… от качки.
       Скорость буксировки самая малая, иначе порвется буксировочный конец, и тогда всё….
       Но всё хорошо, что хорошо кончается….
       Потом уже, в своей каюте, корабельный инженер-механик Дима Стабровский проспал двое суток.






      Правда, московские и владивостокские специалисты не спали – писали отчеты о проделанной работе по грамотному руководству спасательной операцией.   
      Вот эти «товарищи» из Москвы, за то самое руководство операцией, и получили ордена «Красного знамени». А «товарищи» из Владивостока – ордена «Красной звезды»….
      Митьке, конечно, было «очень жаль», что он не слышал их ценных указаний. Может ему бы на его грудь «Орден Ленина» или «Звезду Героя» повесили….
      Зря он жалел, его тоже наградили…  грамотой от Командующего ТОФ.  Правда, её ему так и не вручили.
      И вспомнились моему другу Диме наставления генералиссимуса Александра Васильевича Суворова: «Доблестный воин служит не за награды, а ради чести».
      Да, Дима, хорошие слова сказал адмирал Саша Сидоров: «Награждают доярку, а не корову».  Но об этом ниже…

                Орден…

                «Запомните, товарищ капитан 3-го ранга, что в штабах      
                частенько сидят те, кому умственное развитие не
                позволяет выполнять физическую работу….»
                Начальник Ремонтного отдела ТУ ТОФ Б.А.Захаров               

     1982 год. Отгремели далекие бои, в которых Туманный Альбион присоединил к своей великой империи, путем «освободительной войны» против Аргентины, не менее туманные, чем он сам,  Фолклендские острова.  Все нюансы этой войны всеми товарищами военными были внимательно изучены, записаны и загрифованы «Совершенно секретно».
      Но  поздним летом этого самого 1982 года на Дальнем Востоке решили провести военно-морские учения, и вдруг вспомнили об этих далеких боях в южных широтах Южного Атлантического океана.               
      - Послушай, Сергей Георгиевич, - обратился к Главнокомандующему ВМФ СССР Адмиралу флота Советского Союза Горшкову Сергею Георгиевичу Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Дмитрий Федорович Устинов, - А ты смог бы на контейнеровозах доставить авиационную технику, ну, - он задумался и продолжил, - ну, например, в Анголу.
      - В разобранном виде запросто, - ответил Горшков.
      - А как же англичане? Они же взлетали с палуб контейнеровозов и садились на палубы после полетов, - развивал свою мысль Устинов, - Вот что, - закончил свой разговор Министр, - Ты на ТОФе проводишь учения. Вот давай и полетай там с контейнеровоза какого-нибудь, и проверь, смогут ли наши заводы переоборудовать контейнеровоз под вертолетоносец.  Раз у нас «Харриеров» нет.
      И Главком отправился на Дальний Восток. 
      Суббота. Встали пораньше – решили поехать загород на залив. Завтракаем. Вдруг звонок в дверь. Открываю. Стоит матрос-рассыльный: «Товарищ капитан 3 ранга! Вас вызывает пятнадцатый».  Все – выходной закончился.



      В Техническом управлении флота вся наша группа надводного судоремонта собрана в полном составе.
      Начальник нашего отдела Борис Александрович Захаров сначала озвучивает план предстоящих учений с упоминанием имен Министра обороны и Главкома ВМФ, а потом ставит задачу:
      - Вы, товарищ Ильин, как представитель флота на Дальзаводе, и Вы, товарищ Сошин, как старший группы, сейчас отправляетесь в Отдел военных перевозок для согласования вопроса о выделении контейнеровоза под переоборудование в вертолетоносец.
      Едем с Лешей Сошиным в Отдел военных перевозок. Действительно, под переоборудование Дальневосточное пароходство выделило флоту контейнеровоз «Михаил Пришвин», который должен подойти к стенке завода для производства работ уже в воскресенье вечером.
      Утром в воскресенье отправился на ЗКП (запасной командный пункт) флота. Отправился один, так как Леха заявил, что «ты и один с этими адмиралами справишься, ты же у нас питон, нахимовец значит, а у меня, в коем-то веке, появился шанс нормально отдохнуть в выходной день на рыбалке».
      Зашел в штабной домик, в котором проводил совещание Главком, и … зажмурился от сияния «золота», блестевшего на погонах и лампасах присутствующих:
      - Елки-палки, - думаю, - что я здесь делаю? Одни адмиралы и генералы. Одни шитые звезды на погонах и Золотые Звезды Героев на тужурках. И я – простенький капитан третьего ранга. Ну, Леха! Ну, гад! Вот это подставил! Он на рыбалке, а я, согласно его пожеланию, должен этих «золотопогонников» побеждать. Хорошо, что хоть проштудировал материалы по Фолклендам и проекту «Арапахо», проекту переоборудования англичанами контейнеровозов в вертолетоносцы.
      Начальник штаба докладывает план учений – направления движения кораблей и караванов судов, количество самолетов и маршруты их полетов, ну, и тому подобное, что положено докладывать Главнокомандующему ВМФ, что бы того впечатлило….               
      Но вот Начальник штаба в своем докладе упомянул контейнеровозы-вертолетоносцы.
      Главком сразу оживился.  Он встает и задает  вопрос Начальнику штаба:
      - Кто у нас будет заниматься переоборудованием гражданского судна в военный корабль?
      - Техническое управление флота, - отвечает Начальник штаба.               
      - Так. А кто тут у нас представитель Технического управления? – спрашивает Горшков, обратившись к адмирало-генеральской аудитории.
      Он был немало удивлен, когда из этой аудитории офицеров с шитыми погонами  поднялся офицер при погонах капитана третьего ранга. Он представился:
      - Офицер ремонтного отдела Технического управления капитан третьего ранга Ильин.


    



       - Очень хорошо, - сказал Главком и добавил, указывая на меня пальцем, - Вот ему мы и поручим это дело. Сегодня воскресенье. Значит так – в четверг я прилетаю на вертолете и произвожу посадку на палубу переоборудованного контейнеровоза. Вам понятно, товарищ капитан третьего ранга? Прилетаю и сажусь.
      - Так точно! – отвечаю. А сам думаю: «Ошалел он, что ли? За три дня переоборудовать контейнеровоз в вертолетоносец – это ж как надо напрячься!? У англичан на переоборудовании одного контейнеровоза работали три сотни компаний в течение недели, а здесь три завода за три дня… Точно – ошалел. Все, Шурик, отслужился». 
      С понедельника начались работы. Ну, о подробностях рассказывать не буду – это не интересно. Скажу только, что работы шли и днем и ночью. Курировал переоборудование Заместитель Командующего ТОФом по вооружению и судоремонту контр-адмирал Александр Иванович Сидоров - мужик, родившийся, наверное, в тельняшке. Настолько он был влюблен в море и корабли. Он приезжал на контейнеровоз рано утром, и его хриплый голос доносился то из одного отсека судна, то из другого. Вечером он подошел ко мне и не прохрипел, а уже просипел, так как за день накричался, мне на ухо:
      - Слушай, Шурик! Если эта посудина вовремя примет вертолет Деда (на флотах так звали Главкома ВМФ С.Г.Горшкова), то получишь орден на грудь.
      Наступил четверг. Переоборудованный контейнеровоз-вертолетоносец вышел в условленный квадрат Амурского залива и встал на якоря.
По палубе ходит контр-адмирал Сидоров. Он потирает руки и улыбается. Подхожу к нему и докладываю, что его приказание выполнено – судно готово к приему вертолетов.
Добавляю: «Кто будет докладывать Главкому о выполнении его задания Вы или я? Ведь он пальцем на меня показывал?»
      - Успокойся, Шурик. Сам доложу, - отвечает мне Сидоров и заключает свой спич, - А ты коли дырку под орден. Давай-ко, я ее тебе самолично просверлю.
      Он вытаскивает из кармана нож и делает мне в тужурке дырку.
      Послышался шум работы моторов вертолетов. Сначала приземлился
Ми-8 с Дедом на борту, а следом за ним опустился на палубу «Михаила Пришвина» вертолет Ми-14. Все это действо закончилось коллективной адмирало-генеральской фотографией и небольшим обедом, за которым Горшков выпил рюмочку коньяка – за успех.
      Мне за этим столом места не нашлось, да, в принципе, я туда и не рвался. Мы с Мишей, старшим помощником этого «вертолетоносца», сели у него в каюте и спокойненько принялись за японское пиво «Сантори», закусывая его сушеным морским гребешком. Мы отдыхали. И нам уже было безразлично, что происходило за столом в кают-компании.
      Прошли недели после морских учений. Подвели итоги. Отметили заслуги кого положено, с кого-то, в виде поощрения, сняли ранее наложенное взыскание.








       «Михаил Пришвин» снова ходил под флагом СССР, как контейнеровоз, а на моей тужурке сияла дырка, просверленная Заместителем Командующего флотом под орден.
      Однажды Заместитель Командующего зашел в наш отдел.
      - Товарищ контр-адмирал, - спрашиваю его, - что мне с этой дыркой на тужурке делать? Зашивать или все же она орденом будет прикрыта?               
      - Поехали. Я тебе твой орден покажу, - прохрипел он в ответ.
      И мы поехали в отдел военных перевозок.
      - Вон, гляди – твой орден, - нагнулся он ко мне и указал на заместителя отдела военных перевозок по политической части, - гляди, как хорошо смотрится. И запомни, что корову орденом не награждают. Награждают доярку.
      Я присмотрелся – на груди замполита отдела военных перевозок красовался  новенький орден.
      Дырку на тужурке я не зашил, а привинтил к тужурке новый знак «За дальний поход». В этих дальних походах я бывал неоднократно и подолгу, а посему и знаков этих у меня было вполне достаточно и даже с подвеской «Океан». 
      Но слова адмирала Александра Ивановича Сидорова о корове и доярке я запомнил на всю жизнь!



                МАРЛИЗОНСКИЙ БАЛЕТ ИЛИ ИКС  ФАЙЛЗ…


      - Хорошо знать иностранный язык, - сказала кошка…
      - Это кому как, - подумал лейтенант Ильин после выхода крейсера в океан из одного  южного иностранного порта со странным названием Бомбей (сегодняшний Мумбай).
        На этот крейсер Шурик Ильин попал, можно сказать, по блату. Его однокашники, прибывшие раньше к месту службы, распределили «пароходики» между собой, а Сашке оставили этот «мастодонт» с гордым названием «Адмирал Сенявин».
        - Ты, Шурик, у нас, в первую очередь, военный переводчик. Это ж надо, защитить дипломный проект по механической специальности на английском языке. А потом уже - военный инженер-механик.
         - Хотя, это понять сложно – звания-то у нас - инженер минус лейтенант.
В общем,   «Адмирал…»  флагманский корабль флота, а значит  ходит много, а значит за границу, а значит,  нужны переводчики. Вот, Шурик, тебе и карты в руки, - говорили его дружки заплетающимися языками, отмечая свое прибытие на флот.
          Короче, получил он назначение на крейсер «Адмирал Сенявин» командиром трюмной группы. На флоте издревле трюмных называют – «Короли», т.е. короли воды, говна и пара.





               
           Командир дивизиона живучести Михаил Митрофанович Ткаченко, человек весьма эрудированный, очень преданный семьянин, выдавая Саньке зачетный лист, как бы проинструктировал молодого лейтенанта:
          - Если Вас матросы не будут слушаться, сигнализируйте мне…
          И начал инженер минус лейтенант Сашка Ильин изучать трюмное дело и устройство «флагманского каютоносца», как еще называли «Адмирала…». Сигнализировать дивизионному не приходилось – личный состав помогал усердно, у него Саша многому научился.
           Минуя проливы, «Адмирал Сенявин» вошел в Индийский океан.
           Дня через три, вызывает трюмного командующий эскадрой:
           - Лейтенант, я ознакомился с Вашим личным делом. Вы мне подходите, будете у меня переводчиком.
           И все.
           И началось. Прогремела оркестровая увертюра….
           И вот наступил Первый акт Марлизонского балета.
           В иностранном порту утром после подъема военно-морского флага Командующий эскадрой:
            - Лейтенант! Готов?
            - Так точно!
            - Марш в машину!
            Второй акт Марлизонского балета.
            В иностранном порту вечером после поличной поверки командир дивизиона живучести капитан-лейтенант Миша Ткаченко:
             - Лейтенант! Пааа-аа-чему четвертая холодмашина не работает?
             И лейтенант, он же, как его окрестили друзья, «толмач», лезет в трюм, в отсек холодмашины №4.
             И так каждый день, пока корабль стоит в иностранном порту.   Очередная увертюра и…. Третий акт Марлизонского балета.               
             Как-то пригласили советских офицеров на вечерний раут, на индийский авианосец «Викрант».
            Поднимаются офицеры крейсера на полетную палубу.
            Сашка смотрит, рядом с командующим пристроился его флагофицер капитан 3 ранга Женя Недоруб. Значит - переводчик им не требуется.
             - Ну, - думает Саня, - и, слава Богу, хоть пивка попью.
             Не получилось. Подходит к нему дивизионный и уже слегка заплетающимся языком говорит:
              - Слюшай, трюмный, что-то я в их язык не врубаюсь.… А там Большой Зам (заместитель командира корабля по политической части) с английским консулом разговаривает, ни хрена не понимаем.  Зам то кроме «дринк» и «йес» больше из иностранных языков ничего не знает. Пойди, ты ж у нас толмачъ!
              Английский консул, подтянутый, высокий седовласый мужчина, пытается понять, что же ему внушает советский Замполит.








              А советский Большой Зам, уже слегонца поддатый  (хоть и вечер, а температура плюс 27 и влажность 100 %, а это все усугубляет общее состояние организма), пытается «вбить» в буржуазную голову англичанина, что на советском корабле столько-то процентов коммунистов и столько-то процентов комсомольцев. И, что все это вместе взятое воинство,  с огромным успехом решает поставленные боевые задачи  здесь - вдали от родных берегов.
            Консул, со звериным выражением лица, благоговейно внимал. Он был воспитанным англичанином.
            К их разговору прислушивалась жена консула, типичная англичанка – высокорослая и поджарая, как скаковая лошадь. Англичане с детства обожают лошадей, поэтому так на них похожи.
           Политинформация закончилась, начался обыкновенный треп. Лица у англичан, из лошадиных, сразу приняли человеческое выражение.
           Консул радостно сообщил, что был на войне летчиком, и, что никогда не забудет лихих русских парней. И назвал, почему-то, фамилии Буденного и Ворошилова.
           У Зама, то ли от вечерней жары, то ли от чрезмерной дармовой выпивки, а выпить он был не дурак,  опустились уши и он…  «поплыл». Но плавание его было какое-то одностороннее – в сторону англичанки.               
       Чувствовалось, что англичанка нравится Заму, особенно, то место, где заканчивалось декольте ее платья, и где лежал, да-да, именно лежал, а не висел, крестик, тихо прислушиваясь к биению ее сердца.
        Он приколол к ее платью значок с изображением вождя мирового пролетариата. Англичанка вскрикнула, не то в экстазе, не то от боли – значок был на иголке, а о ее «достоинстве» мы упомянули выше. И тут же потребовала от мужа пригласить этих русских парней в гости.
        - А..а…а что?  Если шеф разрешит, то можно и съездить, – проскрипел Зам.
        - А что у Вас есть? – добавил он через мгновение.
        - К сожалению, у нас нет русской водки. Зато есть виски, «Роллинг Стоунз» и пара очаровательных дочерей, - отчеканил консул.
        - Я готов! – смачно икнув, изрек Миша Ткаченко.
       И было не совсем понятно – что же он имел ввиду? То ли он «готов», а может «уже го-ооо-отов»? Его лицо  выражало гамму чувств – от удовольствия лицезреть и вдыхать запах красивой женщины и воспользоваться ее приглашением,  до страдания от выпитых напитков – виски, пива и еще черти чего, и съеденных не то крабов, не то креветок и устриц…
        Хотя Сашке показалось, что это были обыкновенные раки.… 
       Но мгновенно сообразил: «А,  вообще-то, откуда в этой стране могут быть раки?!»                Они еще немного поговорили о внешнеполитических вопросах, касающихся взаимоотношений двух сверхдержав Папуа - Новая Гвинея и острова Гренландия, и стали прощаться.







               
            Замуля лобызал англичанке ручки и все пытался заглянуть к ней за пазуху. Миша, сообразив, что англичанки ему не видеть, как своих ушей, и, что ему пора в «люлю», быстро «уплыл».
            Все двинулись к трапу для убытия по своим – кто квартирам, кто собственным домам, кто консульству, а кто – каютам.
             И тут начинается четвертый акт Марлизонского балета.
             У самого трапа подбегает к лейтенанту Сашке Ильину флагманский разведчик – подполковник Лубский:
              - Слушай, трюмач! – шепчет он, - ты только что разговаривал с английским консулом…
              - Ну, разговаривал, - отвечает лейтенант, - а что?
              - Догони его, трюмач! Узнай – когда из порта ушла «Андромеда»? Когда пришла, мы знаем, а вот ее уход, эх! - просрали! Слышь, трюмач, догони!  Узнай, а? Узнаешь, а я тебе орден на грудь, красивый… «Октябрьской революции» называется.
              Сашка чуть с трапа не упал:
              - Ага, - говорит, - догоняю я английского консула и спрашиваю у него: «Товарищ, мол, консул! Помогите. Наш разведчик подполковник Лубский и его «йоганны вайсы» проспали выход Вашего судна-шпиона «Андромеда» из порта в океан. Не могли бы Вы, товарищ консул, назвать дату его выхода, а за это, я Вам отдам с красивого ордена, которым меня за Ваши сведения наградят, крейсер «Аврору» и «серп и молот» в придачу. Да, между прочим, можете сообщить и – куда «Андромеда» пошла».
              Про себя Саня подумал: «Этого еще не хватало. Мало того, что весь вечер замовский бред переводил на язык Шекспира, так теперь – цель определена и задача поставлена. За работу, товарищ инженер минус лейтенант».
              А Лубский не унимается:
              - Трюмач! Ну,  узнай, Христом - Богом прошу. Голову оторвут, а … орден за мной.  Не заржавеет.
              Глаза такие тупо-просительные, и почему-то разного цвета – один серый, а другой – зеленый. Ручки к своей впалой груди прижимает, а сам лейтенанта корпусом к трапу подталкивает – вперед, мол, на консула.
              - Ладно, - отвечает трюмный лейтенант, - попробую убедить консула поделиться информацией с потомком лихих русских парней Буденного и Ворошилова. Все мы здесь Рихарды и Зорге.
              Сашка спускается на стенку, а сам думает: «Как?»
              Однако,  консул не стал дожидаться общения с советской разведкой, и уматал быстро-быстро, на белого цвета «Амбасадоре», к своим дочерям и «Роллингам». Тем более, что русская водка, которой его сегодня напоили, приказывала – Домой, домой, домой! Писать, писать, писать! Спать, спать, спать!










               А Шурик стоит и думает – как до парохода добраться, на улице уже темень, ведь экватор под боком, а на экваторе день и ночь включаются по команде:
                - Делай, раз – свет включился. Наступил день.
                - Делай, два – свет выключился. Наступила ночь.
               Подходит, опираясь на руку командира группы управления, такого же, как и Сашка, лейтенанта, Толи Шубина, большой Зам. Ему уже хорошо, он во власти воспоминаний об англичанке и ее крестике. Приглядевшись к нему, я заметил, что у него перевернутые глаза. Останавливается возле меня и вздыхает:
               - Й-й-эх-ма. Хороша, стерва. Вот, что значит порода. Это не наши бабы, которые и коня, твою маа-ать, иэ-эээ-х, на ходу того, ха-ха-ха, естесстно. А вы что подумали, остановят. В горящую избу зайти смогут, а вот на кухню вряд ли – наши кухни, ха-ха-ха, им в бедрах узки.               
              Зама качает. Толя, как часовой, его поддерживает, а сам все на часы смотрит. На корабль торопится.
              И вот стоят лейтенанты и слушают замовские вздохи и ахи. Но вот возле советских офицеров останавливается такой же, как у консула, белый «Амбассадор» и выходит из него офицер местного флота:
              - Господа! Давайте я Вас подвезу до Вашего корабля.
              Летюхи, принимая во внимание состояние Большого Зама, подхватили его, сели в автомобиль и поехали.
              Вот они едут…. И, вдруг, Зам раздухарился. Видимо, на него повлияли запахи, которыми благоухала машина – рядом с офицером местного флота сидела его жена. А женщины этой страны очень вкусно пахнут. И это чистая правда.
               - Трюмный! Спроси-ка офицерика, может он нам ночной город покажет? – тихо говорит Зам.
               - Ну, - у Сашки свербануло в мозгу, - «Остапа понесло». А тон-то, словно приискатель Иван Пятаков из «Угрюм-реки» - «Желаю следовать в кабак!»
               Он тихо спрашивает Зама:
               - А как же корабль? Ведь в 21.00 всем следует быть в кают-компании.
               Толик сидит в уголочке тихо-тихо, аки мышка, а Зам, эдак лихо, отвечает:
               - Не ссыте, ребята! Вы со мной. Все беру на себя, и в трудную минуту прикрою. И, вообще, сколько у кого есть денег? На всякий случай. Поедем же по Леди стрит. Ха-ха-ха-ха!!!!!!
                Офицер, с огромным удовольствие, согласился показать советским офицерам ночной город:
                - Сначала заедем ко мне. Мне надо переодеться, а заодно еще «чуток» (это слово он произнес по-русски) дриньканем.
                Замуля чуть из машины не выскочил. Жаль,  адреса не знал, а то, наверное, впереди машины бы бежал.
                Приехали. Сидят ребята выпивают, оглядываются.






      Квартира большая, удобная. Прикинул Саша ее площадь, и чуть не прослезился – в нее вместилась бы и его, лейтенантская, квартира, и квартира еще четырех его соседей по этажу.
      Зам опять начал свои политзанятия:
      - Комсомольцы!  Коммунисты!  Призрак мирового империализма!  Всем покажем мать Кузьмы!  Да, мы,… да, всех,… все мы,… все мы, как один,… как один мы все,… как нас всех.…  А вас нет,… нет вас,… не-не-не  трр-тр-ронем. Вы друзья…
       Катаются, это, они по городу.
       Зам молчит и смотрит в окошко автомашины. Город очень красив ночью. Он им восхищается и выдает незабываемую фразу, позаимствовав ее у Высоцкого:
        - Мне эту ночь не забыть никогда!...
        А в это время, пока мы пили в местном парке кокосовое молоко, на корабле разворачивался очередной, пятый акт Марлизонского балета.
        Ровно в 21.00 офицеры, присутствовавшие на рауте, собрались в кают-компании и принялись писать отчеты – кто с кем, кто о чем и, в результате, что узнали интересного?
      Ведь уже говорили, что «… все мы тут Рихарды и Зорге».
      Заходит командующий эскадрой и ищет командира механиков.
      Нашел:
      - Механик! Пирожков! А где трюмный? Мне бы душ приготовить.
     Что тут началось!? Все ищут трюмного лейтенанта.
     Зама, а тем более командира группы управления, никто не ищет.               
     Неожиданно в кают-компании появляется собственной персоной капитан-лейтенант Миша Ткаченко и, еле ворочая языком, пытается рапортовать:
      - Я знаю, где они! Ии-их выкрала английская разведка. Ихний консул, эта аглицкая сволочь, увез наших слааа-аа-авных советских офицеров, всех, ик, до одного человека, ик, к себе. Я сам видел, как они садились в бе-бе-бе –белый «Амбассадор», и он их умчал, - пауза по Станиславскому, - в эту южную ночь… Эт-ттт-то же надо, моего трюмного украли, иии-ык. Они кого хочешь украдут. Кстати, меня тоже звали, но не поддался я…
       - Да, Вы, Ткаченко, не «не поддались», а наподдавались, - рявкнул Комэск, -кто мне теперь душ приготовит? Впрочем, какой, на хрен, душ? Надо консулу звонить. Где наш «Дзержинский»? Чекист! Звони куда следует, пусть пошукают. Да, а вообще-то, кого конкретно нет на корабле? Кто разрешил? Паа-аа-чему? Где этот английский мудак-консул? Кто его адрес знает? Чекист! Ты почему еще здесь, а не там…
         Ну, дальше слушать не интересно, т.к. – это был набор классического командно-матерного языка, легко запоминаемого, но трудно переводимого и обличаемого в классическую литературную форму.
         Всех проверили и пересчитали по головам, кого надо вычислили, и доложили куда нужно и кому следует (есть на больших кораблях люди – «которым следует»). На этом корабле был еще один чекист – большой чекист, которого, практически, никто не видел.







         Подняли с постели старого и больного советского консула, который долго не мог понять – чего от него хотят советские моряки:
         - Причем здесь английский консул и английская  МИ-6?  Я, конечно, понимаю, что англичан может заинтересовать артиллерист, в меньшей мере механик, но я не могу понять – на кой им сдался замполит, этот идейный разбойник, простите, конечно, работник?
         - Nicolas! (Николай!) What’s happened? (Что случилось?) Ты отрываешь меня от интимных дел, - начал свой разговор с советским консулом, оторванный от белокожей груди своей жены, английский консул.
         Он выслушал нашего консула, и попытался понять – что тому надо:
         - Дорогой Николай, причем здесь МИ-6? Мы и так знаем все, что нам нужно от ваших славных парней, с которыми я общаюсь. Ну, может не совсем все. Но все-таки, кое-что. А чего не кое-что, ты ж мне, по старой памяти, поможешь!? А по сему, воровать двух лейтенантов и замполита нам не требуется. Нам, вполне, хватило бы и этого единственного замполита. Ха-ха-ха! В гости? Да, приглашал. Но они не поехали. Ваш замполит заявил, что без русской водки ему у нас делать нечего…Скучно, видишь ли, ему…
         Затем он пожелал спокойной ночи советскому консулу, экипажу корабля и всему советскому народу, и положил трубку, продолжая…  Ну, эту тему мы опустим и пожелаем английскому консулу веселой и беспокойной ночи….
         А Большой Зам, допивая очередной кокосовый орех, продолжал повторять, как заезженная пластинка:
         - Мне эту ночь не забыть никогда…
        Подъезжают товарищи офицеры к кораблю. На часах – час ночи. Ярко освещена корма. На корме, в позе Роденовского «Мыслителя», на кнехте сидит старший помощник командира капитан 3 ранга Владимир Петрович Затула.
      Толя, дрожащим голосом, спрашивает Сашу:
      - Зачем здесь старпом?               
     Он, наверное, вспомнил, что на занятиях по оружию массового поражения на его вопрос:
      - Матрос Григоренко, назовите отравляющее вещество нервнопаралитического действия?
      - Старший помощник! – четко ответил моряк.               
      И теперь Толя ждал мести старшего помощника.
      Зам, тем временем, продолжая повторять:
      - Мне эту ночь не забыть никогда, - продолжал прикладываться к руке жены нашего гида.
      - Трюмный, - отрываясь от нежной ручки индианки, проговорил Зам, - дуй на корабль и принеси нашим друзьям сувенир – модель нашего крейсера.
      Посыльного лейтенанта на трапе уже встречает старпом:
      - Тэ-эээ-экс! Куда, трюмная морда!?
      - За сувениром, - отвечает «трюмная морда».
      - Я тебе такой сувенир в задницу затолкаю, что сам сувениром станешь, - шипит старпом, перемеживая  понятные слова с более понятными, - Что Зам?







        - Так он меня и послал, - проговорил Саша.
        - Хрен с тобой, якорь тебе в глотку, бегом! – рявкнул шепотом старпом.
        И наступил финал Марлизонского балета.
        - Руки за голову, и по одному пошли, - встретил «святую троицу» на корабле тот, «которому следует».
        Мариновал три дня. Но, Зам – молодец! Выручил. Хотя и орал на Сашку Ильина командир крейсера:
        - Трюмный! Если бы ты, трюмный, не знал английского языка, то замполит никуда не поехал бы, - вспомнил он замовскую маму.
        - Товарищ командир! – вспыхнул Саша, - если бы трюмный не знал английского языка, то замполит, просто,  не взял бы его с собой.
       А, про себя, Сашка вспомнил маму командира.
       После этой фразы трюмача изгнали из каюты, но зато он  смог свободно предаться своей профессии, т.к. на некоторое время был отлучен от общества командующего эскадрой, в котором он был, как уже упоминалось, переводчиком.
        Из утренних газет узнали, что неуловимая «Андромеда» ушла из порта в Йокогаму  ровно за три часа до начала раута на авианосце «Викрант».
        Занавес опустился.
         «Аврора», «Серп и молот» остались на неврученном никому ордене,  на Московском монетном дворе.



                О ПАРТИЙНОЙ РАБОТЕ…   


       В АВГУСТЕ 74-го  ИЛИ  МОМЕНТ  ИСТИНЫ  ПРОЕКТА  56

«Если бы американцы не придумали свой «Спрюенс», то нашим  эсминцам проекта 56 до сих пор не было бы равных в мире…»
Сказано, одетым в комбинезон, Начальником Главного  Технического управления ВМФ СССР адмиралом Новиковым в машинно-котельном отделении эскадренного миноносца проекта 56 «Блестящий» в 1976 году.

    
      Эсминцы 56-го проекта! Кто хоть раз видел эти корабли,  тот не сможет забыть их на всю оставшуюся жизнь. Быстрые, стремительные в своих формах, как арабские скакуны,  корабли этого проекта  для своего времени были уникальны – мощное вооружение, великолепная живучесть, мощность турбин позволяла развивать огромную для надводных  кораблей скорость хода.
      Эсминцы не ходили, они летели по воде со скоростью 70-ти километров в час. 







      А как эскадренные миноносцы любил первый кавалерист страны Советов - маршал Советского Союза С.М. Буденный…  « Это - морская кавалерия! » - говаривал он.
      В один из «золотосезонных»  августовских дней 1974 года на бригаду пришла шифровка – « …в заливе Анива обнаружена подводная лодка неустановленной принадлежности.…  Отправить срочно на перехват …»   Ну, и так далее.
       На бригаде «сыграли тревогу» и, не дождавшись своего «Главного механика», эсминец «Блестящий» помчался полным ходом в заданный квадрат, откуда уже пыталась уйти та самая подводная лодка неустановленной принадлежности.
        Эти подводные лодки косяками, как тихоокеанская сельдь, шастали возле наших берегов, порой заходя и в заливы, которыми изобилует Дальневосточное побережье нашей Родины.
         «Глушить» их глубинными бомбами запрещалось. Все, что было можно, так это включить в активный режим работы свои «Тамиры» и «Пегасы» - такие акустические станции для прослушивания морей и океанов, и ими доставлять шумовое беспокойство экипажам этих самых подводных лодок.  Представьте себе, что вам на голову надели ведро и стучат по нему палками или сыплют на него горох. Вот такие ощущения ощущает экипаж подводной лодки… 
        «Блестящий» свою задачу выполнил – он сумел перехватить подводную лодку и «погнал» ее прочь из территориальных вод Союза. Он так увлекся своей работой, словно гончий пес на охоте, что его пришлось «тормозить»  аж у Филиппинских островов.
        В Южно-Китайском море ему поставили другую задачу и он, как верный страж своей госпожи (в данном случае имеется в виду Родина), остался там для несения боевого дежурства.   
           Так как его выгнали в море по тревоге, без «ДЕДА», то на его борту остались только два офицера в электромеханической боевой части (БЧ-5) – командиры групп Юра Вязовик и Саша Ильин. Эти двое и несли поочередно вахты, управляя всей энергетикой корабля. Для удобства они перебрались в «Пост энергетики и живучести» (ПЭЖ – на корабельном языке) – маленькую конуру, имеющую доступ свежего воздуха, что было уже хорошо.               
      Вахта была 4 часа через 4 часа. Особенно сложно нести, так называемую «Собачью вахту» - с 24.00 ночи  до 04.00. утра.
      Ведь общеизвестно, что один час до полуночи равняется двум после…
      «Блестящий» неспешно шел по штормовому ночному Южно-Китайскому морю. Он купался в морской пене, разрезая своим форштевнем тугую волну. Он был в своей стихии. Он радовался, что вокруг море, что в его снастях гуляет ветер, что его сердце, мощностью в 72 тысячи лошадиных сил, бьется ровно,  и еще долго будет жить и нести его, корабля, тело многие тысячи миль по морям и океанам такой любимой им Земли.               
        В 4 часа утра, отдыхая от «… тягот и лишений воинской службы…» пил «собачий» чай только что сдавший вахту вахтенного механика Юрик Вязовик. Голова клонилась к столу, шум вентиляторов нагонял сон.





      - Лейтенант, - разбудил Вязовика чей-то голос, - почему Вы не в электростанции? Почему не работаете? Все чем-нибудь заняты.
      Юра открыл глаза и попытался поднять голову.
      Перед ним возвышалась на высоту  в 1 метр и 65 сантиметров фигура заместителя командира корабля по политической части.
      Заместитель командира по политчасти Сыренков Алексей Иванович был фигурой колоритной, и считал себя человек воспитанным и ученым. Он знал не только устройство клапана набора воды в мытьевой бачок каюты, но и устройство кинопроекционного 8-ми миллиметрового аппарата «Украина». К тому же он помнил наизусть классиков марксизма-ленинизма, считая основой коммунистического мировоззрения положение – « кадры решают все».
      Сейчас, мучаясь от бессонницы, он, обходя боевые посты корабля, наткнулся в кают-компании на тело Юрки Вязовика. Похрапывающее тело, не могло не задеть самолюбие замполита:
 –  Как это так? Я не сплю, я мучаюсь, а он спокойно спит. Да к тому же на столе кают-компании…
  -   Работа! Работа! Работа!  Сейчас,  даже дома никто не имеет права принадлежать себе, - произнес Юрка, и его голова упала на стол.
      Зам пытается растолкать бесчувственное тело лейтенанта, пребывающее в «послевахтенной нирване»:
- Это Вы к чему? Товарищ Вязовик! Проснитесь. Я, кажется,  задал Вам вопрос…
      Глаза открываются. На лице появляется сонное удивление:
- А, это Вы, Алексей Иванович? Это я просто так, цитирую Вилли Шварцкопфа… - глаза снова закрываются, голова валится на стол в сонной дреме.
      Замполит на цыпочках, мухой, вылетел из кают-компании.
      В чувство его привели собственные мысли, которые роились, сплетались в клубки и разбегались, снова сплетались и снова разбегались,  пытаясь найти главную извилину в замполитовском мозгу.
       К великому удивлению Алексея Ивановича его мысли нашли эту самую извилину,  и она родила, как ему показалось, великую мысль – «… ты должен стать вахтенным механиком, и своим примером мобилизовать офицеров БЧ-5 на поиск дополнительных сил для решения поставленной кораблю задачи!   Это - твой долг, Алеша!  Вспомни, что у тебя лежит возле сердца, в нагрудном кармане твоей тужурки…»
      Утром Сыренков ввалился к механикам в «Пост энергетики и живучести» и потребовал от них, чтобы ему выдали зачетный лист «на право управления электромеханической боевой частью», т.е. предоставили ему возможность нести вахту вахтенным механиком рядом с ними – плечом к плечу...
      Такой марш-парад замполита несколько удивил обоих механиков.
      - Алексей Иванович, мы этот вопрос вынесем на референдум кают-компании. Все-таки, это очень серьезный поступок, связанный с сохранением и обеспечением не только всего личного состава, но и корабля в целом, -  тихо давясь от смеха,  и скрывая зевотой улыбку, выдавил из себя Сашка Ильин.




               
      - Замполит – механик? Это веско! Это по коммунистически! Так держать, Алексей Иванович! – за столом кают-компании произнес корабельный доктор Ваня Ходорович, - Коли дырки… под молотки!
       Сам же замполит несколько дней ходил за механиками и выпрашивал зачетный лист. Он им настолько надоел, что лист ему все-таки выдали. И тут началось.               
       Он облачился, в неизвестно откуда вынутый,  комбинезон времен            1-й Мировой войны и стал ползать по всем корабельным шхерам,  щеголяя механическими фразами типа:
      - Сегодня был в дейдвуде, проверял сальник на плотность. Сальник плачет…               
 Это был его триумф! Он ощущал себя причастным к какому-то очень важному событию, к какому конкретно он еще не понял, но твердо в эту причастность и само событие верил…
      И, правда, у всех корабельных механиков - и у офицеров с мичманами, и у старшин с матросами поднялось настроение. Усталость сменилась каким-то азартным задором – что еще придумает замполит?..
      Командир корабля по этому поводу хранил молчание. Он что-то знал, а посему и не вмешивался в бурную механическую деятельность своего заместителя.
      Он знал, что пришла шифротелеграмма о возвращении в базу – ДОМОЙ!
      «Блестящий», не смотря на свой возраст, все-таки он был головным кораблем всей  серии ему подобных, рванул к родным берегам, в родную базу.
      Момент истины…  Он приходит неожиданно, он наступает внезапно.  Он обрушивается,  как горный обвал или снежная лавина,  он проникает в мозг человека,  как скальпель нейрохирурга, он поражает своей естественностью не только людей, но и … корабли…
       «Блестящий» мчался в лунной дорожке по водной глади ночного моря, освещаемый мириадами звезд и самим ночным светилом. За  кормой корабля,  вздыбливаемое его мощными винтами,  бурунами пенилось, оставляя белый след, Южно-Китайское море.
      Вдруг из первой дымовой трубы в небо рванулся столб пламени, искры от которого, увлекаемые встречным ветром, поднимались все выше и выше и рассыпались как падающие звезды.
      Возраст корабля,  в конце концов,  дал о себе знать. В одном из главных котлов прогорел газовый заслон – это такая штука из стали и шамотного кирпича, которая не допускает  пламя из топки в дымовую трубу.
       Картина – по морю весь в водяной  пене мчится корабль, а над ним из  дымовой трубы  к небу поднимается  столб пламени высотой метра три-четыре и к тому же разбрызгивающий сноп искр, словно праздничный фейерверк.










       - Механики! – влетая в «Пост энергетики и живучести», механически подковано и со знанием дела кричит замполит, - А чего это трубы у нас работают неравномерно?  Из одной огонь идет, а из другой огня нет.
       - За что я люблю военную службу? Так это за ее неразбериху! – сказал самый знаменитый солдат 20-го столетия Йозеф Швейк.
       И мы с ним согласимся.
       А Алексей Иванович Сыренков «молотки» не получил.
       В дальнейшем,  Сашка Ильин  встретил его в дивизии атомных подводных лодок, в которой он стал опытным подводником. 



                БЫВАЕТ…   

      Мы стояли у причальной стенки в порту Бомбея (ныне Мумбай). Неожиданно нас «выгнали» на рейд. Оказывается, в городе забастовали проститутки с «Леди стрит» - они требовали уравнять их в правах с
 «call girls» - «девочками по телефону»….
      Так вот стоим мы на рейде. На юте накрыты столы – раут.
      С левого борта спущен парадный трап – на корабль прибывают гости.
      В основном, это офицеры ВМС Индии с женами. Вместе с ними прибывают представители советского консульства и специально приглашенные лица из торгпредства и прочих «наших» организаций….
      Борта подходящих к крейсеру катеров возвышаются над площадкой трапа, а посему, дамы должны прыгать с катера на  трап, что для них мало того, что неудобно (они в сари и вечерних платьях), так еще и опасно – можно кувырнуться в бело-серые воды бомбейской бухты.
      Вот Владимир Петрович Затула, командир корабля, и поручил командиру котельной группы лейтенанту-инженеру Сашке Ильину, который в данный момент исполнял обязанности командирского переводчика, оказывать дамам помощь – «ловить» их на площадке парадного трапа.
      «Принял», таким образом, Шурка около десятка дам, одетых в сари.
      А индийские женщины, надо заметить, очень вкусно пахнут – даже в носу щекотно, и мурашки по всем частям тела бегут. Ко всему прочему, в руки лейтенанту сунулась, месяце на пятом беременности, индианка лет девятнадцати…. Ну, тут Шурка уже на дыбы…. Он и заорал, как корабельный тифон: «Все! Больше не могу! Меняй! Утоплюсь!»
      И услышал в ответ: «Я тебе утоплюсь! Не мути воду – она здесь и так мутная! Держись, лейтенант, держись, я тебе бутылку виски «Teacher’s» подарю. Еще минут десять продержись. Я тебе замену пришлю….»
      Через тридцать лет бывший командир котельной группы Сашка Ильин встретился с бывшим командиром крейсера «Адмирал Сенявин» уже контр-адмиралом Владимиром Петровичем Затула. Встреча была очень теплая и … завершилась хохотом обоих офицеров, когда они вспомнили Сашкину попытку утопиться в Бомбейской бухте.
      Да, совсем забыл – на столе у них стояла бутылка виски «Teacher’s».
      
 
      
         



           ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЛИ, ПОПРОСТУ, НОСТАЛЬГИЯ…

      «Дальневосточный комсомолец» бороздил воды Тихого и Индийского океана 14 месяцев, крейсер «Адмирал Сенявин» несколько меньше, что никак не притупило мои ностальгические чувства….
      Мы возвращаемся Домой – на Родину….
      В груди внезапно защемило сердце, в мозгу замельтешили мысли: «Скоро родная сторонка. Как она? Любит - не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет?..  На что среагируют мои лейтенантские эмоции, на ком инстинктивно остановится мой офицерский взгляд, и я встану, как вкопанный?.. И мой мозг пошлет мне сигнал – вот она! Родина! Родина, которую ты, лейтенант, носишь в своем сердце! Возрадуйся, отрок!»
      И вот крейсер, всей своей массой и со всем своим экипажем, входит в залив Стрелок.
      Какое счастье, что я не несу вахту вахтенным механиком, а могу, стоя на верхней палубе, глотнуть родного воздуха.
      Приближается берег, на пирсе виден оркестр, виден, приветствующий корабли, транспарант и много-много народу. А я своим взглядом ищу простую русскую березку и жду, что вот, сейчас, я ее увижу, и из глаз польются скупые мужские слезы….
      Но… слез нет, хотя березки видны (снова подумалось – что я березок не видел?), видны букеты цветов, виден поросший всякими кустами и деревьями Большой Иосиф, виден «Свинячий пирс» и, если приглядеться, виднеется начало «тропы дедушки Хо», богатой своим диким виноградом….
      А вот пришло и ощущение предстоящего семикилометрового путешествия от пирса до милого сердцу поселка Тихоокеанский….
      Я улыбаюсь и легонько смеюсь….
      В ушах послышались звон тарелок и грохот барабана оркестра, который я увидел еще на траверсе стрелковского маяка. Им вторит корабельный тифон, а над кормовой трубой появляется черная-причерная дымовая шапка…. 
      Поданы швартовые канаты, подан на стенку корабельный трап, по бокам которого красуется надпись русской вязью «Адмирал Сенявин», и, наконец, на стенку сходит командир….
      Он идет по пирсу, навстречу Командующему ТОФом для доклада о том, что управляемый его опытной и твердой рукой, крейсер, вдали от нашей Великой Родины, все задачи выполнил, что экипаж цел и невредим и готов выполнить любую задачу командования и всего «Советского правительства»….
      В голове проскользнула мысль: «Если бы этот доклад делал я, то закончил бы его фразой – «… только передадим родным и близким приобретенные «колониальные товары» и примем пищу…»
      Но… доклад делал не я, что меня и успокоило.
      Все – поход окончен. Об этом говорит тишина, разлившаяся по корабельным отсекам….
      Прошло четыре месяца… и убран трап, и снова ждать возвращения домой, и снова приходит ностальгия….



      


                УВАЖЕНИЕ И МЕСТЬ…

                «И послал царь Ивана-дурака за тридевять земель
                на тридесять букв…»
                Из корабельных сказаний и сказок.
      
      В тот год на крейсер пришло сразу пять молодых лейтенантов. 
      Это была разношерстная, артиллерист, связисты, механик и штурман, публика.
      Ребята молодые, веселые, живо интересующиеся всем, что их окружает на флагманском корабле эскадры….
      После ужина ребята зашли в салон кают-компании – покурить и расслабиться…. «Расслабуха» подразумевала игру на биллиардном столе, «забитие доминошного козла», просмотр телевизионных передач и … простое общение офицеров друг с другом.
      Корабельные офицеры рассказывали анекдоты, смешные истории, обсуждали, заданные им командирами и начальниками, служебные задачи.
      Один только штурман лейтенант Коля Исупов был, как бы, в стороне от всех этих разговоров, отрешенно находясь в задумчивости. Создавалось впечатление, что штурманец живет не среди подобных ему офицеров корабля, а в своем, в своем собственном мире….
      - Коля, - обратился к нему молодой лейтенант Лева Жданов, - ты чего в стороне сидишь, давай к нам присоединяйся….
      Ответ Коли, мало сказать, что всех ошарашил, он был подобен  пробегу огненной колесницы Илии по небесному своду, - А о чем мне с Вами разговаривать? Я, все-таки, шестым по списку окончил высшее училище. Так, что, о чем мне с Вами разговаривать?
      В салоне кают-компании наступила гнетущая тишина….
      Коля посмотрел на офицеров и молча, высоко подняв голову, вышел из салона в коридор.
      Офицеры корабля, молодые и старожилы, по этому поводу референдума не проводили – все для них было понятно и ясно….
      С Николаем стали общаться строго по уставу – товарищ лейтенант или Николай Юрьевич. Даже в корабельном быту.
      Так прошло около полугода – «…товарищ лейтенант…» продолжалось.
      Корабль бороздил просторы Индийского океана, швартовался, то в Бербере, то в Бомбее, а то и в Адене, в котором имелись магазины «Москва» и «Одесский толчок»….
      Как-то, на стоянке в Бербере, в каюте командира крейсера раздался стук в дверь – вошел штурман Коля Исупов и положил на командирский стол рапорт о его желании перевестись на плавмастерскую, стоящую в этом порту.  Мотивировка была – «… в связи с невозможностью правильно ужиться в офицерском коллективе…»








      Командир сделал все грамотно – рапорт подписал, и Колю отправили служить штурманом на плавмастерскую.
      А крейсер пошел дальше бороздить Индийский океан….
      Уходя с корабля, Коля обратился с просьбой к Леве Жданову: «Лева, Вы скоро домой. Передай, пожалуйста, моей жене чемодан с «колониальными товарами». Пожалуйста….»
      Левка был человеком воспитанным, и, несмотря на антагонистические противоречия со штурманом, согласился выполнить его просьбу.
      Он пер, другого слова, попросту, не найти, Колькин чемодан все эти семь километров от пирса до поселка, поливая окрестности слюной, брызгами пота и плохими словами из разговорно-командного языка флотских товарищей: «Он, что епрст…? Наложил туда епрст… кирпичей или камней епрст…, собака дикая»….
      Когда Лева затащил эту «мечту оккупанта» с колониальными товарами в квартиру штурмана, то через несколько минут раздался такой рев, какой издает только Лев-Царь зверей, злясь на свой прайд или какого-нибудь койота, нечаянно забредшего на его территорию….
       Соседям показалось, что сейчас дом рухнет!
       Леву встретила Колина жена – Галя. Она обрадовалась, что муж о ней помнил и прислал подарки. Она вскрыла чемодан и… чуть не потеряла сознание – «мечта оккупанта» на 2/3 был заполнен раковинами ропаны и кораллами, и лишь в углу чемодана лежал кусок кримплена, модной в то время ткани….
      Всю дорогу до корабля в Левкиной голове мелькали и преследовали его мысли слова, которые, якобы, говорил штурман Коля: «Я отомщу! И моя мстя будет страшна!...»
      
 

                О ЛИЧНОСТИ В ИСТРОИИ…

                ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ

                «Ни одна женщина не удостаивается того внимания,
                какое получает поплавок в безветренную погоду».
                Командир БЧ-5 ЭМ «Блестящий» В.И.Новожеев
               
      Вечер. Кают-компания. Офицеры корабля пьют вечерний чай. Слышатся негромкие разговоры.
      Внезапно открывается дверь и в ее проеме появляется фигура командира БЧ-5 Владимира Ивановича Новожеева.
      - Мужики! – громко говорит он, - По пирсу унт бегает. Пойдите, гляньте.
      - Механик, - подал заикающийся голос командир, - ты, случаем, не шарахнулся где головой?  Неосторожное обращение с головой может закончиться встречей с флотскими психиатрами. И, вообще, кончай мне здесь финтифлять. Что значит – унт бегает?
      - Да, точно унт, - не обращая внимания на командирский сарказм, продолжил Новожеев, - такой большущий унт. Пошли.




      Нашему удивлению не было предела - по пирсу бегала огромных размеров пышношерстная собака-лайка.
                …
      Помещение заполнено офицерами. В центре, за столом покрытым зеленым сукном, восседают три офицера – так называемая «тройка».
      На отдельном стуле, одетый в парадную тужурку, сидел командир
БЧ-5 ЭМ «Блестящий» капитан 3 ранга Владимир Иванович Новожеев.
      Он, не слушая, кто и что говорит, был занят необычным для такого мероприятия делом – полировал самодельную латунную блесну.
      Да, да – полировал блесну. Владимир Иванович был заядлым рыболовом. И, если он слышал, что кто-то не может пойти с ним на рыбалку – «…жена не пускает», то огорошивал того своей знаменитой фразой: «Жену, как собаку, надо три дня выдержать на морозе, а потом загнать под кровать, чтоб знала свое место»!
      Итак, Владимир Иванович занимался полировкой блесны, а в помещении, в котором он это делал, проходил суд офицерской чести. И виновником этого события, как раз, он и был.
      - Когда-то у меня был друг, - говорит помощник флагманского механика капитан-лейтенант Гена Малокостов, - он был отличным офицером. А сегодня? Корабль стоит без хода. До чего он его довел? До чего он сам дошел? Нет, вы посмотрите – что он делает? Чем он занимается? А ведь это суд офицерской чести…. И судят здесь его….
      Владимир Иванович поднимает голову.
      - А ты, вообще-то, кто такой, чтобы меня судить? – не прекращая своей работы, лениво, произносит Новожеев, - электрик? Ну, так и изучай закон Ома. А к главным котлам и носа не суй. Сколько ты их спалил?
      - Здра-а-а-асте! – отвечает ему Малокостов и замолкает.
      - И я Вас здра-а-а-асте! – в сторону Малокостова произносит Владимир Иванович.
      Он поднимается со стула, прячет в карман парадной тужурки блесну и надфиль. Затем одергивает полы тужурки, поправляет галстук, достает расческу и расчесывает волосы. На тужурке тускло поблескивает орден «Красной Звезды».
      - Сядь, Гена, Сядь! – начинает свой монолог Новожилов, - Кто, вообще, тут меня пытается судить? Судьи – кто? – он продолжает, - Не ты ли Николай Михалыч, - обращается Владимир Иванович к председателю суда флагманскому механику Масютину, - утверждал план ремонтных работ БЧ-5 в навигационном ремонте корабля? А? А теперь твой опричник Малокостов мне этим в лицо тычет. А не ты ли, Сергей Сергеевич, - поворачивает он свою голову в сторону одного из членов суда, - постоянно клянчишь у меня шило? Что скажешь? И другие тоже любят ко мне в гости захаживать – душ им нравится и чаек «Адмиралтейский»….
      Судьи зашевелились. В помещении начали слышаться возгласы и … смех.
      А Новожеев продолжает свой монолог.







      - Как Вы думаете – за что меня наградили этим орденом? – показывает он на свой орден, - За душ и за чаек? А? И за какие заслуги наградил меня именными часами наш Главком товарищ Сергей Георгиевич Горшков? – он задирает рукав тужурки и показывает часы, - Гена, у тебя такие есть? – обращается Владимир Иванович к Малокостову, - Ага, нету. И не будет. А не будет, Гена, потому, что гонору у тебя, Гена, как у поляка, а сам – без штанов….
      После суда, который представил его к увольнению из Военно-морского флота и из Армии вообще, Владимир Иванович шел к своему кораблю. За ним плелся Малокостов, подобно шакалу Табаки, бегущему за Шерханом, и пытался оправдываться, что, мол, его заставили политотдельцы, и, что он по-прежнему считает Новожеева своим другом….
      Новожеев поднялся на борт корабля и, показывая пальцем на Гену Малокостова, стоящего у трапа, сказал вахтенному офицеру: «А этого крокодила на корабль не пускать! Ни при каких условиях! Это – приказ!»
      Потом повернулся в сторону пирса и прокричал своим громогласным голосом: «И запомните – корабельный механик останется механиком даже, если снимет рабочий китель и наденет на себя рыбацкий бушлат! Вот так!»
      Прошло пару или тройку лет, а Владимир Иванович Новожеев так и служил и стал флагманским механиком одной из бригад надводных кораблей.


                ГЕННАДИЙ ИВАНОВИЧ

      Капитан-лейтенант Гена Малокостов после своей эпопеи в должности командира БЧ-5 одного из эсминцев («пожег» главные котлы – такое иногда бывает, но редко), был назначен помощником флагманского механика по электротехнической части. Он окончил электротехнический факультет «Дзержинки», но всегда считал себя опытным корабельным механиком.
      А, посему, гордился своей должностью, тем более что в его заведовании была береговая котельная.  «Моя БЧ-5», - как он иногда приговаривал.
      На дворе заканчивался февраль – самый противный месяц для жителей Приморья. Ветер и пурга. Противно и нелюбовно.
      «На дворе зима опять – в отпуск едет БЧ-5» - эта флотская поговорка имеет прямое отношение и к моему повествованию.
      Командир БЧ-5 Владимир Иванович Новожеев, как раз, и находился в отпуске – ЗИМА….
      На корабле за него остался командир машинно-котельной группы старший лейтенант Шурик Ильин.
      И вот в один из нелюбовных февральских дней сидел Сашка Ильин в своей каюте и делал записи в формулярах главных котлов.
      Неожиданно его отвлек от работы стук в дверь. Вошел рассыльный и доложил, что на причальной стенке его ожидает помощник флагманского механика капитан-лейтенант Малокостов.
      Сашка усмехнулся: «А на корабль подняться боится. Запугал его Иваныч….»






      Он вышел на ют и увидел стоящего у трапа Гену Малокостова. Вид его был страшен – лицо закопченное, в черных точках «порошин», шинель в некоторых местах имела подпалины. А под глазом сиял во всей красе огромный не «фонарь», а «прожектор».
     - Геннадий Иванович, - обратился к нему Ильин, - что случилось? Заходи на корабль.
      Тот поднялся на борт и произнес только одну фразу: «Шурик – налей. Потом расскажу». И сгорбившись, пошел в каюту к Ильину.
      Там он «опрокинул» в себя стакан шила, закурил сигарету и начал свое повествование.
      - Понимаешь, Шурик, - заговорил Малокостов, - у меня в заведовании есть береговая котельная. Так вот. Газоходы ее котлов выходят в дымовую трубу через подсобку, где и размещается мой кабинет. Разжег я третий котел и пошел в подсобку, тьфу ты, в свой кабинет. Только я решил закурить, чиркнул спичкой, а тут ка-аа-ак жахнет…. Ну, я в окно вместе с рамой и вылетел….
      - А фонарь откуда? – спросил Сашка его.
      - Так я и говорю, - отвечает Гена, - вылетел, это, я в окно, и грохнулся на тротуар. А там моя жена в наш «Чипок» (матросский магазин) шагает…
      - Ну, и что? – не понял ВРИО Командира БЧ-5.
      - Так я тебе и говорю, - замялся Геннадий Иванович, - идет жена. А я прямиком ей под ноги…. Ну, и… получил – в глаз. Сапогом.
      Он попросил еще «шильца» и закрыл глаза, опустив голову.
      - И, что я такой невезучий? – вроде, простонал Малокостов.
      - Так котлы же, Геннадий Иванович, перед разжегом, вентилировать надо, даже береговые, - проговорил Сашка, - Тебе ли это не известно? У тебя же газоходы все в дырах. Сколько ты котлов пожег?!
      - Это призрак Новожеева меня преследует, - не обратив внимания на Сашкину реплику, проскрипел зубами помощник флагмеха, - забыть не может моего выступления на суде….
      - Что-то на Гамлета-Датчанина ты не похож, Геннадий Иваныч, - только и проговорил Саня, - Иди домой и, как следует, выспись. А жена залижет твои раны, - уже через смех добавил он, - Потом газоходы отремонтируй.
      - Так Новожеев сам говорит – Если парит, значит работает, - промолвил Гена, и добавил, - Вот я и посчитал, если дымит, значит….
      И развел руки.

 














   

                О ЛЮБВИ К СВОИМ ЖЕНЩИНАМ…

                «АНЖЕЛИКА»

                «Знойная женщина – мечта поэта»
                И.Ильф, Евг.Петров 

 
     Корабельные механики, оказывается, совсем простые люди. Они, как и простые смертные, любят домашний уют, своих детей, своих жен и своих женщин. Правда, они редко бывают дома, чем и отличаются от этих самых простых смертных, но… и любят они так, как никто – пылко и преданно….
     Да, красив этот остров – остров Маврикий.  Но, в то время, когда произошла эта история, красивее его была несравненная  «Анжелика - маркиза ангелов» - Мишель Мерсье.
      Народ ночами и толпами стоял за билетами, желая  попасть в кинотеатры.
      Он ломился во дворцы и дома культуры, осаждал заводские  и сельские клубы, чтобы окунуться в красоту средневековья, и насладиться неземной красотой деревенской девчонки по имени Анжелика, за которой охотились и сам король Франции, и парижские гомены с клошарами, и алжирские пираты в купе с торговцами живым товаром, и собственно ее муж – граф Де Пейрак.
      Но, если все мужское население нашей страны оценивало привлекательные формы Анжелики, т.е. Мишель Мерсье (говорили, что сами «Битлз» посвятили ей одну из своих знаменитых песен - «Мишель»), то женская часть населения обратила свое внимание на ту часть ее гардероба, которая в народе называется бюстгальтер.
      Хотя то, что мы привыкли называть бюстгальтер, в прямом смысле советского слова, у Мишель Мерсье едва подходило под это понятие. Две половинки чашечек только слегка прикрывали женскую грудь, выгодно подчеркивая ее форму и, открывали для «взоров горячих»  мужской половины страны Советов, всю ее прелесть – это и был весь бюстгальтер «неукротимой»  Анжелики.  Наши женщины сразу придумали названия этим бюстгальтерам – «Анжелика» и «половинки». И самой их заветной мечтой была мысль – где бы достать, кто бы подарил: «А мы, уж, за ценой не постоим…»
      Да, красив этот остров – остров Маврикий. Но у командира дивизиона движения нашего крейсера, ошвартованного в порту Порт-Луи столицы красивого острова Маврикий, Володи Сабанцева красоты острова не вызывали немого восхищения. Он был озадачен, как он сам считал, неразрешимой задачей. Его жена наказала ему привезти ей «из-за границы» этот самый бюстгальтер «Анжелику» или, на худой конец, «половинки».
      Володька, как истинный джентльмен и любящий муж, не мог отказать своей даме, которая являлась для него одновременно  и «мамой», и «другом», и женой, и всем на свете.








      Теперь он сидел в своей каюте и думал о том, чем для него может закончиться его «заграница», если он не привезет своей половине эти возжеланные ею «половинки».
       Стук в каютную дверь отвлек его от хмурых мыслей. В каюту вошел командир котельной группы Шурик Ильин. В руках у него были журналы котельных отделений, которые он принес для проверки. Внезапно лицо Сабанцева озарилось улыбкой.
      - Отлично, лейтенант! На ловца и зверь бежит, - прокричал непонятную для Шурки фразу Сабанцев.
      - Значит так, - продолжил он, - Да положи, ты, эти журналы куда-нибудь, и слушай.
      Шурка свалил журналы на койку и, тихонечко присев на краешек стула, приготовился слушать своего командира дивизиона.
      - Ты ведь у нас военный переводчик (Шурка, в свое время,  окончил «Ленинградское Нахимовское училище» и владел английским языком, как родным русским), а не только командир котельной группы? 
      - Ага! – только и смог тот промолвить.
      Он пытался уловить мысль Сабанцева – к чему тот клонит?
      А Володя только загадочно улыбался. Его брови поднимались то вверх, то опускались на место. Причем вместе с ними расширялись и Володькины глаза.
      - Шурик! – начал излагать свою мысль Сабанцев, - Ты ведь знаком с положениями нашего «Боевого устава», и прекрасно понимаешь, что есть такое «Боевая задача»!? Так вот нам с тобой такая задача и поставлена.
      - Не понял, - удивился Шурка, - Кем? И причем здесь наш «Боевой устав»?
      - Задача поставлена мне. А раз мне, значит и моим подчиненным, т.е. моим боевым товарищам, среди которых значишься и ты, Шш-шш-уррик, - прошептал Володя Сабанцев, - И задача эта поставлена, - он выдержал многозначительную, почти по Станиславскому, паузу, - моей женой! А жена, как ты должен знать, и есть самый главный ревнитель семейного порядка. А порядок, как ты понимаешь, устанавливается положениями наших воинских «Уставов». Врубился?
      - Не понял, опять удивился Шурка.
      - Что не понял? Что не понял? Ты не на лекции по теории турбин – не понял. Он, видите ли, не понял, - повысил свой голос Володя, - Задачу поставила моя же-на, - через разделение прокричал он.
      - Какую? – только и смог проговорить Ильин.
      - Ты, Александр Петрович, - перешел на официальный тон Сабанцев, - смотрел фильмы про Анжелику?
      - Это, которая всем ихним и нашим мужикам во сне снилась и снится? И, которые из-за нее «взмахивали чапаевской шашкой и шли на эшафот»? - хохоча, закончил Сашка  фразу, процитировав старика Якова, что у Аркадия Гайдара.






      - Ну, да, - засмеялся Сабанцев, - Она самая. Но не в ней дело.
      - Опять не понял, - удивленно заметил Шурка.
      - Все дело, Санька, в ее гардеробе. В том, что на ней надето, - продолжил улыбаться Володя.
      - Задача поставлена достать одну немаловажную деталь этого гардероба, - проговорил Сабанцев, - Точнее, самую главную – лифчик. Тьфу ты, черт, - ругнулся он, - Конечно бюстгальтер. У наших женщин он называется «Анжелика». Ну, и название придумали. Лучше бы уж назвали типа «Руками не трогать» или «Мечта идиота», или «Лучше бы это были мозги»…
      Он замолчал.
      - Так я-то тебе зачем? – прервал его молчание Шурка, - Пойди и купи своей жене эту самую «Анжелику». Я думаю, что в бывшей французской колонии продаются эти бюстеры с таким очаровательным именем.
      - Говорю для «особо одаренных», - начал свою речь командир дивизиона, - Купить-то, можно и купить, но как им, этим маврикийским продавщицам, объяснить, что мне требуется именно бюстгальтер, а не дама по имени Анжелика. Вот ты, Санька, им по-английски и объяснишь, что «Анжелика» - это обыкновенный женский лифчик, а не сама женщина. Понял?
      - Yes! It is! I’m ready! (Да, я готов!) – отозвался Шурка.
      И они отправились на поиски такой желанной «Анжелики».
      В одном из магазинов их мужское внимание привлекла молоденькая продавщица. Худенькая, с огромными миндалевидными черными глазами, девушка-креолка раскладывала по полкам коробки. Она тянулась к верхним рядам, открывая при этом взору двух офицеров свои круглые коленки.               
       Володя Сабанцев засопел и, толкнув в бок Шурку Ильина, просипел:
      - Во! Она нам поможет! Такая красота не может не помочь таким красавцам, как мы!
      Шурка задал вопрос продавщице насчет «Анжелика-с брестс». Продавщица все прекрасно поняла и поставила на прилавок большую коробку полную «Анжелик».
      При этом она бросила незаметный, но многозначительный взгляд на Володю, который широко открытыми глазами уставился на содержимое коробки.
      Он вытаскивал бюстгальтер за бюстгальтером, но… нужного никак не находил.
      Продавщица спросила: «Какой размер носит его жена?» На что Володя удивился.
      - Откуда я знаю. Она сама себе лифчики и всякое другое белье покупает, - и складывает ладошки лодочкой, - Вот так я знаю, а размер ее сисек – нет.
      Продавщица улыбнулась и, показывая на свою грудь, спрашивает: «Такие?»
      Володька ошалел. Он протянул руку и потрогал два небольшого размера «яблочка», скрытых легкой кофточкой продавщицы. Тем более что та была без бюстгальтера.
      - Не, не то, - проглотил комок в горле Сабанцев.







      Продавщица и тут поняла Володю. Она выставила на прилавок еще одну коробку. Но и там он не обнаружил требуемого. Продавщица позвала свою напарницу. Она, смеясь, на каком-то местном диалекте стала объяснять той сложившуюся в торговом зале ситуацию.
      Вторая продавщица была несколько крупнее своей подруги, но незначительно.
      Она показала на свою грудь и также спросила: «Такие?»
      Володька чуть в кому не впал от такого вопроса. Он опять протянул свою руку, которая тряслась, как автомобиль на «гребенке», и пощупал то, что ему предлагали. Оказалось, что и вторая продавщица была без бюстгальтера.
      - Не! – не то взвизгнул, не то просипел Володя, - Не то!
      Продавщицы начали давиться от смеха: «Что же все-таки нужно русскому офицеру? В магазине больше никого нет. Они, продавщицы, одни.»
      Но, видимо, Бог, все-таки есть.
      В момент, когда Володя Сабанцев начал злиться, и готов был разнести этот магазин вместе с проклятыми коробками, полными «Анжелик», но не требуемого размера, в магазин зашла простая русская женщина. 
      Наших женщин в то далекое время за границей можно было легко узнать. Во-первых, они отличались от местных женщин своими размерами. А во-вторых, они все, почему-то, одинаково одевались. Независимо, в какой стране они находились. Будь то Европа или Африка, Азия или Америка, на них обязательно была одета вязаная, из розового мохера или ангорки, толстая кофта.
      Так вот. Заходит в этот магазин женщина в вязаной розовой  кофте из мохера. Такие женщины, видимо, позировали и Тициану, и Джотто, и Дейнеке. Таких она была пропорций. Надо заметить, что сначала в магазин вошла ее грудь, а потом уже все остальное.
      Володька как ее увидел, так сразу же вернулся из злобного состояния в нормальное, и, тыча указательным пальцем в русскую грудь, заорал не то, что на весь магазин, а, скорее всего, на весь этот остров-красавец.
      - Во! Во! Вот то, что надо! Вот оно! Вот она! Вот они! – разносился над столицей острова Маврикия и Индийским океаном радостный голос Сабанцева.
      Он купил сразу несколько «Анжелик». Девчонки-продавщицы сделали ему скидку, а он им подарил по русской «Матрешке».
      Когда стали открывать «Матрешек» и вынимать одну за другой, то эти девочки стали так искренне хохотать, что к ним присоединились все действующие лица этого спектакля.
      А маврикийки еще и приговаривали: «О! Pregnant! Pregnant!»  (Беременная! Беременная!)
       Нашу женщину в мохере Володя отблагодарил поцелуем в щечку.
       Как отблагодарила жена Володю, я не знаю. Знаю только, что он решил изучать английский язык, хотя, как он лейтенанту Шурке Ильину заявил: «Я могу спокойно общаться и на ощупь»….
        Вот такая она, любовь, бывает….   









                ЛЮБОВЬ – БАРЫШНЯ НЕПРЕДСКАЗУЕМАЯ…

      Несмотря на то, что Санька учился в Пушкине, а проживал в Ленинграде, его девушка по имени Ирина, почему-то, жила в Москве.
      Этот факт всегда Сашку расстраивал – свидания были слишком редкими, что грозило ему, в перспективе, расставанием с предметом его обожания и, казалось бы,  любви.
      А тут у Сашки случился День Рождения. Да, не просто День Рождения, а целый 20-летний юбилей со всеми вытекающими отсюда последствиями….
      Сашка, естественно, звонит Ирине в Москву – просит ту приехать, и присутствовать у праздничного табльдота.
      Девушка ему ответила, что «…если папа отпустит, то приедет…»
      А папа у Сашкиной москвички был человеком очень непростым.
      Скажем только – одно время он носил погоны полковника и работал при ООН….
      И вот наступил «Красный» день Санькиного календаря – к сожалению, скажем больше, к огромному сожалению, приехала только подруга Ирины Вера.
      - Шурик, ты же знаешь Иркиного отца. Он все еще живет, словно не снял со своих плеч погоны. «С каких чертей, - сказал Ирке папа, - барышни должны ездить к парням. Пусть сам едет». Короче, он Ирину не отпустил, - расстроила Сашку Вера.
      За столом Сашка изображал из себя радостного новорожденного и скалил, якобы в улыбке, зубы…. Он грустил….
      А потом, как это обычно бывает у чересчур взгрустнувших «товарищей», у Сашки внезапно наступил провал в памяти….
      Память к нему попробовала возвратиться после того, как кто-то стал его тормошить.
      Саша открыл глаза. Первое, что пришло ему в голову: «Не понял. Где это я? И, вообще, что здесь происходит, и кто эта женщина в костюме проводника фирменного поезда «Красная стрела» маршрута Ленинград – Москва?»
      Окончательно привел его в чувства ласковый голос этой женщины: «Просыпаемся, просыпаемся, молодой человек. Через час наш поезд прибывает на Ленинградский вокзал в столицу нашей Родины город-герой Москву. Я Вам крепенького чая с печеньем принесла. Вставайте, пока туалеты свободны….» И она исчезла.
      Сашка огляделся и несказанно удивился, если не сказать все это на корабельном наречии – он обнаружил свое тело в купе поезда. За окном мелькали огни станций, платформ, домов и каких-то полустанков, в Сашкиной же голове мелькали мысли: «ЕПРСТ, я еду в Москву. ЕПРСТ, сегодня уже воскресенье, а к 24.00 мне надо быть не просто в Ленинграде, а на КПП Ленинградского Высшего военно-морского инженерного училища, которое расположено в городе Пушкин. Вопрос – как туда успеть, если я еду в Москву? Да-аа, а еще надо понять – как я попал в это купе, которое находится в поезде, который везет меня в Москву?»






      Умывшись и выпив чаю, Сашка постучался в купе проводницы:
      - Мадам, а как я попал в поезд, и который ныне час?
      Проводница улыбнулась и поведала Саньке следующее:
      - Время московское 6 часов 48 минут. Прибываем в Москву в 7.30. А попали Вы, молодой человек, в этот вагон очень просто – Вас занесли в купе Ваши друзья, дали мне 5 рублей и попросили довезти до станции назначения. Вот так, молодой человек.
      - Дааа, уж – только и сказал Шурик в ответ.
      Но надо было что-то делать – все-таки, это была самоволка….
      С вокзала Сашка прямиком поехал к Ирине.
      Он позвонил в квартирный звонок и через несколько секунд услышал шаркающие шаги и: «Кто там?»
      - Ириша, это я – Шурка, - воскликнул Сашка, - я приехал!
      За дверью что-то упало, такой донесся из квартиры звук.
      А Сашка продолжал повторять, что это он и, что он приехал….
      Наконец дверь открылась, и показалось удивленно-заспанно-радостное лицо молодой девушки.
      Они обнялись, но вместо слов о любви Сашка попросил Ирину позвонить ее всемогущему папе с просьбой об отправке ее любимого в Ленинград, а все остальное уже потом.
      Ирина набрала номер папиного телефона:
      - Папа, неожиданно приехал Шурка, а уехать не может – билетов на поезд нет, да и не успеет, на поезде. Ему же в училище к вечеру нужно. Па-аа-п, выручай Шурку.
      - Идиот, - донеслось из телефонной трубки, - попробую.
      Молодые люди сели пить кофе и …
      Где-то через час раздался телефонный звонок:
      - Это папа. Спроси своего идиота – устроит его чартер в Ленинград с делегацией англичан, летящих на пушной аукцион, вылет из Внуково в 16.00?
      Самолет взлетел и через час Сашка, в обнимку с англичанами, выходил из самолета в родном городе Ленинграде. Надо заметить, что делегация была под порядочным градусом.
      Англичанин, с которым Сашка шел в обнимку, все говорил ему, что только русские за такое короткое время успевают уговорить и напоить своего гостя, и как хорошо, что люди умеют разговаривать на одном языке….
      В училище Сашка успел вовремя, а вот Ирина…. Ирина так и не стала офицерской женой. Что делать – любовь, барышня непредсказуемая.
      И неизвестно – когда она придет к тебе, да, так, чтобы на всю жизнь….
      К Сашке такая любовь пришла только через 10 лет, и… навсегда. 
               
               









                ВСЯКО-РАЗНЫЕ РАЗГОВОРЫ

                РАЗГОВОРЫ ЗА ЧАШЕЧКОЙ ЧАЯ…

      Как-то раз, собрались на кухне у Николаши Левушкина старые приятели Витя Кулаков, Витя Немыкин, Саня Шишков, Шурик Ильин….
      Сидели, пили чай, вспоминали прошлое, обсуждали настоящее….
      В конце чаепития Санька Шишков «подвел итог» этого мероприятия:
      - Нет, ребята, кто бы и что, где попало, ни говорил, но быть военным инженер-механиком, получившим образование в лучшем инженерном учебном заведении мира, очень тяжело. По себе знаю. Да, думаю, Вы со мной и согласитесь. Судите сами….  Приходишь к людям в гости, отдохнуть, а тебе сразу показывают подтекающий кран в ванной комнате или «кричащий» сливной бачок в гальюне, или «плачущий» сальничек в радиаторе отопления….  Нее, тяжело. Хотя…. А вот, мужики, представьте себе, что мы выучились на проктологов…. А? Каково?!
      За столом наступила мертвая тишина….
      Через 3,5 секунды (скорость реакции ответа на вопрос начальника) дом на Лиговке задрожал от гомерического хохота корабельных механиков.
      И разговор продолжился. А я ошибся, написав фразу «подвел итог…»
      - Все это хорошо, - успокоившись, проговорил Саня Ильин, - вот Вы (это он Кулакову и Шишкову) служили на Севере. Холодно, брр, и вода холодная. Даже на Яграх. Вот у нас, на Востоке….  Красота, бабочки размером с две фуражки, а вода – разбежишься и в море… бабах…
      - Это точно, - подал голос Коля Левушкин, - море у нас – дай Бог каждому. И бабочки, одни Махаоны чего стоят….
      Кольку перебивает Витя Немыкин: «Шурик, как это в море «бабах»? В море обычно «бултых».
      - Витя, отвечает ему Сашка, - ты прав, прав…. Все правильно – когда прилив, то бултых….
      И дом на Лиговке опять задрожал от хохота военных инженер-механиков….
      Татьяна, жена Коли, снова наполнила чашки свежезаваренным чаем, и разговор продолжился.
      - Коля, - обратился Саша Ильин к Левушкину, - ты же был на острове Маврикий. Остров красавец.
      - И не говори, - ответил Коля.
      - Сейчас я Вас, ребята рассмешу, особенно питерских, - продолжил Сашка, - так вот, был тут как-то мой друг детства Юрка Бакшеев, Коля, ты его знаешь, на этом самом острове Маврикий. Был со всей семьей, отдыхал.
Ну, местные аборигены его и спрашивают: «Were are you from?» (Вы откуда?) Юра и отвечает – из Санкт-Петербурга.
      И слышит в ответ: «О! О! О! «Зенит»! «Зенит»! Вот так, ребята из столицы – «Зенит», а не «Спартак»….
      Хохот был слышан на Лиговском проспекте….
      Хотите еще? – после того, как утих ор смеха «офицерского хора», спросил Ильин.





       - Давай! – хором просмеялись, утирая слезы, его друзья.
      - Ну, что ж. Слушайте. Правда, об этом событии мне рассказал мой хороший приятель Толя Шубин. Это нас с ним в порту Бомбея «воровала английская разведка». Так вот. В тот день Толя служил на крейсере «Адмирал Сенявин» в должности Начальника Почетного караула, а по совместительству, командиром ракетно-артиллерийской боевой части.
      Сашка прихлебнул чаю и продолжил:               
       - В центре города, значит, у причальной стенки стоит флагманский корабль флота «Адмирал Сенявин». Он сверкает на солнце только что покрашенными бортами и надстройками.  Его экипаж построен вдоль обоих бортов. Отдельными шеренгами выстроен почетный караул, во главе которого красуется его начальник Толя Шубин. Левой рукой он прижимает к своему бедру  саблю, которая была изготовлена специально для него – начальника почетного караула. Вид его строг и благоговеен.
      Он много тренировался сам и гонял до седьмого пота свой караул.  В коем-то веке он будет рапортовать не просто большому начальнику, а Верховному Главнокомандующему Вооруженных сил всего Союза, Маршалу Советского Союза, многократному Герою, кавалеру «Ордена Победа» - дорогому Леониду Ильичу. О том, что дорогой Леонид Ильич еще и Генеральный секретарь целого Политбюро, Толя в этот момент попросту забыл.
      Сашка почесал макушку своей головы и улыбнулся:
      - Один мой приятель как-то выразился по поводу получения нашим Верховным очередной Золотой Звезды Героя: «Ну, вот он и стал «героем рецидивистом».  А когда тому вручали последний из орденов «Победа» он сказал еще хлеще: «Ну, вот. Награда и нашла своего героя!»
      Толя, все же, слегка волновался, как волновались и все участники  этого «спектакля», включая и главных действующих лиц – командование флота и партийную верхушку города и всего края.
      Но вот к кораблю подкатываются правительственные лимузины. Из одной из машин выходит Леонид Ильич и, тяжело шагая, направляется к трапу. Рядом с ним неотступно находятся его «нукеры».
      Толя подает команду и выхватывает из ножен саблю. Она сверкает в солнечных лучах перед его лицом. Он направляется в сторону поднявшегося на борт корабля Леонида Ильича. Каждый шаг просчитан и выверен. Четко определено место встречи для рапорта и приветствия.   
    Однако Леонид Ильич неожиданно спотыкается о швартовный канат. Его «нукеры» подхватывают его под руки, дабы он, «наш дорогой», не упал. Леонид Ильич все же переступает через препятствие, но… делает лишний шаг… 
     Толя мне потом, после очередной рюмочки коньячка, рассказывал:
      - Вижу, что расстояние между нами уменьшилось и чувствую, что сабля при опускании ее к моим ногам, перед докладом, прямиком попадает «дорогому гостю» как раз между его «бровями-паспортами».  Гляжу, а его «мальчики» уже лезут к себе за пазухи.
      В долю секунды мелькнула мысль: «Щас грохнут, дело для них плевое. «Бульдоги» натасканные».






       Кое-как вывернул руку с саблей. И тут на меня нашел ступор. Стою и соображаю – а что дальше?  Все забыл.
       Ильич тоже стоит и смотрит на меня удивленными глазами. Видимо, его нервы тоже причесало.
      Хорошо, что тренировался долго. Доложил, как положено.
      Ильичу понравилось. Он даже улыбнулся. Жаль, что саблю пришлось сдать. Ох, красивая была.
      - Вот такую историю мне рассказал Толя Шубин, и Сашка Ильин посмотрел на своих друзей. Те сидели и только хлопали глазами.
      - А потом? – тихо спросил Саня Шишков.
      - Что потом? А-а-а, - вздохнув, проговорил Саша, - Потом корабль пошел в море и Верховный находился там, где ему и положено быть….
      На ходовом мостике – Главном командном пункте. Он же Верховный.
      Только удивительно – как он туда забрался?   
      И ребята снова рассмеялись. К их смеху присоединилась и Таня – имела право!               
      - Слушай, Шурик, - обратился к Саше Ильину Коля Левушкин, - а расскажи про вашего кочегара, кажется, по фамилии Кривобок. Слухи о его недюжинной силе доходили даже до нашего «Минска». Ну, расскажи.               
      - Ладно, слушайте. Значит так. Служил уже два года у нас, на эсминце «Блестящий», в команде котельных машинистов матрос Леша Кривобок. Высокий, плечистый и очень спокойный. Он мало говорил, никогда не бахвалился своей недюжинной силой и старался, если так можно выразиться, быть незаметным.
      А силой он обладал – о-го-го…
      Суди сами. Надо было заменить гидравлическую часть электронефтяного насоса. Работа, вообще-то, обычная – снять электродвигатель, потом вытащить старую гидравлику и на ее место «запихнуть» новую. И всех делов…. В принципе, кому я это объясняю….
      Сняли электродвигатель, а гидравлика…. А гидравлика, хоть убейся, вылезать не хочет.
      Леша на это дело смотрел-смотрел, потом, молча, подошел, своими плечами раздвинул моряков, присел над насосом, подцепил на свое плечо металлическую цепь и рывком выпрямился.
      - Куда ее? – только и спросил.
      Так вот. В команде котельных машинистов у нас не было старшины этой самой команды. В команде машинистов-турбинистов был. Был целый мичман Саша Чебоненко, которого перевели к нам с Черного моря. А у кочегаров не было.
      На мичмана мы не рассчитывали – его бы нам, попросту, не дали. Посоветовался командир машинно-котельной группы Сашка Ильин со старшиной Чебоненко, и вызвал к себе Лешу Кривобока.
      - Вот, что, Леша – как ты посмотришь на то, чтобы я тебя назначил старшиной команды котельных машинистов? Служишь ты долго. Служишь хорошо. Специальность свою знаешь отлично.  Так как? Что скажешь?




      - Не-е-е, товарищ командир, - отвечает Кривобок, - не-е-е, не надо. Я уже был командиром отделения, так чуть под трибунал не попал. Не-е-е.
      - Ладно. Иди, подумай, - сказал ему командир МКГ, - Да, и пригласи ко мне, пожалуйста, старшего матроса Григоренко.
      Сашка позвал Григоренко только за тем, чтобы узнать – каким образом Кривобок мог попасть в трибунал. Григоренко был «годком», т.е. служил уже третий год и, наверняка мог знать об этом случае.
      - Так, товарищ командир, - начал Григоренко говорить, - Леха разбудил своего кочегара. Вот и попытались его под суд. Хорошо командир БЧ-5 Владимир Иванович Новожеев  отстоял, а так бы сидел наш Леша.
      - Не понял, - проговорил Сашка, - не понял – что значит разбудил и под суд?!
      - А-а. Так это – спал кочегар в наружном кожухе газохода (дымовая труба), - продолжил Григоренко, - ну, Леха его и разбудил. Взял да и выкинул его через срез газохода. Тот и шлепнулся на торпедный аппарат. В результате – сотрясение мозга и перелом руки.
      Сашка, от услышанного, чуть со стула не упал. А потом его разобрал такой приступ смеха, что вместе с ним захохотал и Григоренко.
      - Значит, разбудил и выкинул?! Вот такой старшина мне и нужен, - заключил Ильин.
      Через некоторое время, Леша Кривобок получил на плечи старшинские погоны, и стал старшиной команды котельных машинистов.
      Правда, слегка не повезло мичману Саше Чебоненко….
      Леша, став старшиной команды, очень полюбил подшучивать над мичманом.
       - Шурик, - Леша брал Сашу одной рукой за грудь, привлекал того к себе и отрывал от палубы, - ты, говорят, согласовал мою кандидатуру на должность старшины команды, это правда?
      - Ага, - верещал Шурик, - истинная правда. А что?
      - А то, что теперь мы с тобой равны, - держа Чебоненко на весу, говорил Леша, - и кончилась твоя власть над бедным Лешенькой. Пойди, полетай, голуба моя…. Я тебя отпускаю.
      И Лешка слегка подбрасывал невысокого роста мичманенка.
      Он мог бы еще долго донимать своими шутками Чебоненко, если бы в их «такие высокие отношения» не вмешался бы командир МКГ старший лейтенант Саша Ильин, т.е. Ваш покорный слуга.
      - Чтобы я вас вместе в посту энергетики и живучести не видел, - строго, давясь от смеха, сказал он, - вы мне все приборы своими полетами переколотите.
      Когда Леша Кривобок уходил с корабля, увольняясь в запас, его провожал весь экипаж «Блестящего», а Саша Чебоненко нес «дембельский» чемодан своего лучшего друга. Вот такая вот история про Лешу и Сашу.
      Раздалось бряканье чашек о блюдца – это ребята пытались поставить свои чашки с чаем на блюдца, чтобы не облиться живительной влагой от приступа, охватившего их гомерического хохота.
      - Тише, мальчики, тише, - попыталась успокоить своих гостей Татьяна, хозяйка импровизированной кают-компании, - а то скоро все соседи сбегутся, а то и с Лиговки могут зайти, уж больно смешные истории Вы рассказываете.
      Снова раздался смех….




      Корабельные механики наконец-то смогли сделать еще по глотку «Лиговского чая», и разговор продолжился.
      - Коля, - обратился к своему приятелю Саша Ильин, - а у кого ты  был Начальником штаба?
      И Сашка с саркастической улыбкой уставился на Колю Левушкина.
      С неменьшей улыбкой Коля глянул на Сашку: «Ну, Шурик, ты и вопрос задал». И внезапно проговорил: «Смутную душу мою тяготит странный и страшный вопрос….» Он рассмеялся: «Кто-кто? Конечно незабвенный Валентин Алексеевич Литвинов, человек, кстати, для тебя Шурик, небезызвестный, а хорошо знакомый. Так, ты это к чему?»
      - А вот к чему. Занесло, это, эскадренный миноносец «Блестящий» в бухту Владимир. Все задачи выполнили и потихонечку потопали до дому.
Вот тут меня и вызывает к себе командир корабля, - Саша улыбнулся, - капитан 3-го ранга Валя Литвинов. «Механик, - спрашивает он меня, - а куда у нас мазут девается? Ну-ка, рассчитайте мне - хватит ли нам мазута до дому, если мы пойдем максимальным ходом? Жена ждет». Вот тут меня в темечко и ткнула мысль: «Жизнь и смерть корабельного механика зависит от того – сумеет ли он объяснить командиру корабля необъяснимое.  Ну, если, конечно, разберется». Короче, пошел я считать – куда девается мазут и сколько его надо, чтобы командир вовремя обнял свою жену.  Подсчитал и докладываю, что мазута хватит до дому при скорости в 28 узлов, не более.
«Давай, мех!» - говорит. Ну, мы и дали. Под носом усы, из-под задницы бурун, с палубы сдувает. Идем, значит, это мы. Идем, идем…. Показался вход в залив Петра Великого. И тут, как это ты, Николаша, говорил – оно, как дунет…. Только дунул не тайфунчик дальневосточный, а из носового гусака мазут флотский марки Ф-5.  А ветер-то с носовых курсовых.
      «ОНО» умыло корабль от носовой башни до носовой трубы, включая мостик и мачту, а заодно досталось и минным дорожкам.
      Причина – трюмач, якорьцепь ему в желудок, решил выслужиться, и один поперся к носовым нефтеперекачкам. Короче, одну успел выключить, а вторую, что с правого борта, не успел. Ну, и пресанул цистерну.
      Одновременное извержение Ключевской сопки и Толбачика ничто, по сравнению с метафорами, вылетавшими с мостика…..
      Пришлось зайти в бухту Чажму и отмывать корабль. Мыли сутки….
      Месть Литвинова была быстрой – ссылка на 8 месяцев в Индийский океан на борту крейсера «Адмирал Сенявин». Но это было гораздо приятнее, чем расстрел на юте и 55 суток гауптвахты. Правда, и очередное звание задержалось….
      И Сашка замолчал. А потом…. «Потом» не поддается пониманию – это была цунами из смеха его друзей. Хохотала даже Таня.









 



       РАЗГОВОР С РЕБЕНКОМ КОРАБЕЛЬНОГО ИНЖЕНЕРА…

      Дочка офицера Технического управления ТОФ, очаровательная девчушка Александра, училась в третьем классе. Она прекрасно разбиралась в кораблях, так как частенько с папой рассматривала картинки и фотографии этих самых кораблей, задавая папе вопросы и получая от папы пояснения.
      Как-то раз, пришла она из школы и сообщает своим родителям, что ей на дом задали задание – составить задачу. И вот, показывая две фотографии, она просит проверить ее работу: «Водоизмещение эсминца проекта 56 составляет 3500 тонн, а авианосца «Минск» – 43000 тонн».
      И Саша внимательно посмотрела на папу.
      Папа, обремененный знаниями, заложенными ему в лучшем в мире инженерном учебном заведении, задумался и посмотрел на маму, которая была обременена знаниями работника торговли.
      - А где же вопрос? - в унисон спросили свое чадо оба родителя.
      - Какой вопрос? – удивилась девочка Саша.
      - Сашенька, - проговорил папа, - задача представляет собой, понимаешь ли, этакую схему, в которой сначала задается условие, а потом задается вопрос. После вопроса выполняется решение задачи. Поняла?
      Сашка задумалась и ушла к себе.
      В доме повисла тишина. Родители смотрели друг на друга – в глазах было немое удивление.
      Прошло минут 40. В комнате Александры было тихо. Но вот открылась дверь и с криком: «Вот так!», появилось «чудо с косичками».
      - Надо вот так, - проговорил ребенок, - У эсминца проекта 56  водоизмещение составляет 3500 тонн. Здесь ставим точку. У авианосца «Минск» - 43000 тонн. Тоже ставим точку. А? Хорошо?
      - А вопрос-то где? – заметила мама.
      - Какой-такой вопрос, - раздражается Саша, - что еще за вопрос?
      - Сашенька, - взял слово папа, - я ведь тебе уже говорил, что из себя должна представлять задача. Так вот – в конце условия задачи ставится вопрос, на который требуется получить ответ. Ответ и есть решение задачи.
      Сашка насупилась, развернулась и исчезла за дверью своей комнаты.
      Родители опять переглянулись….
      В комнате их дочери все также висела тишина.
      Прошло еще какое-то количество минут, дверь открылась и появляется Саша с улыбкой во весь рот.
      - Я поняла! – со смехом заявил этот ребенок, - я придумала вопрос. Слушайте! Водоизмещение эсминца проекта 56 – 3500 тонн, а авианосца «Минск» - 43000 тонн, - Сашка делает паузу, прищуривает свои миндалевидные глаза и говорит, - Вопрос – «Ну, и что из этого?»
      Мама закрылась в ванной, а папа, папа… еле успел в туалет…. 









                ОБ ОФИЦЕРСКОМ  ЖИЛЬЕ…

                КОМСОМОЛЬСКАЯ, 21

      Этот дом, дом №21 по улице Комсомольской, стоит сразу же при въезде в стольный городок Фокино, более известный в подлунном мире, как Тихас.
      Дом очень интересен тем, что относится к проекту «ХИ-ХИ ХА-ХА», т.е. одна лестница, которая делит дом на две части; система коридорная, т.е. этажи представляют собой длинные коридоры, расходящиеся направо и налево от лестницы, в которых напротив друг друга располагаются квартиры.               
      Заселение дома началось в октябре 1972 года – вот он, какой древний, и стоит до сих пор. Правда, в наших квартирах с ванными комнатами типа «Гавана», то бишь, сидячими, и балконами в «одну пятку» живут уже другие люди.
      Тоша, молодой инженер-лейтенант, получил в этом доме однокомнатную квартиру площадью целых 13-ти квадратных метров, что его вполне удовлетворило, так как позволяло затащить сюда мотороллер, на котором он ездил на службу.
      Что, кстати, он и сделал.
      Поскольку Тоша был в первую очередь инженером, а потом уже лейтенантом, то регулярно проводил Планово-предупредительный осмотры и ремонты своего боевого коня.
      Это выражалось в чистке, смазке и проверке двигателя железного агрегата. А голос у Тошиного «Росинанта» был еще тот….  А это, как вы сами понимаете, не вызывало «бурного восторга» не только Тошкиных соседей, но и всего дома. Ведь он же, дом, был-то проекта «ХИ-ХИ ХА-ХА».
      И вот однажды Тоша поленился затаскивать свой мотороллер в свою квартиру на четвертом этаже, а оставил его возле подъезда – в то время Тихас слыл тихим и не криминальным, чем он славится и сегодня.
      Вечером, наслаждаясь свежим пивом и копченым палтусом, Тоша рассматривал альбом с иллюстрациями Сальвадора Дали и был несказанно удивлен, что в дверь его квартиры кто-то постучал – обычно к нему просто заходили, т.к. дверь он никогда не закрывал.
      Он открыл дверь. В коридоре стоял мужик, у ног которого лежали два чистеньких почти новых колеса:
      - Извините меня, - промолвил гость, - это не Ваш ли мотороллер стоит возле подъезда?
      - Мой. А в чем дело, любезный? – грозно ответил Тоша.
      - Не переживайте, товарищ. Просто я уезжаю, а у меня остались два колеса для мотороллера. Такого, как у Вас. Может, купите? Дешево отдам.
      Тоша, незадумываясь, купил. Он был парнем уральским, а значит домовитым и запасливым, да, к тому же, ему было некогда – его ждал Дали.
      Каково же было удивление Тоши на следующий день, когда спустившись во двор, он увидел свой мотороллер без колес. К сиденью была приклеена бумажка: «Еще раз заедешь на своем тракторе на четвертый этаж – снимем уже не колеса, а руль. Колеса найдешь в своей квартире. Мстители».
      И дом продолжил жить своей обычной жизнью….






         «ИВАН РОГОВ» - ИЛИ КОМУ ЭТО ВСЕ ПОМЕШАЛО… 

      Это чудо кораблестроения пришло на «Дальзавод», для послепоходового ремонта, завершив переход из Балтийского моря на Дальний Восток.
      Огромных размеров десантный корабль-док, носивший название «Иван Рогов», возвышался над рядом стоящими кораблями и цехами завода, олицетворяя собой кораблестроительный гений страны Советов.
      Этот исполин мог на своих палубах нести танковый полк и полуторатысячный десант, или несколько вертолетов, а доковая камера могла принять три судна на воздушной подушке. К тому же он был вооружен артиллерией и ракетным зенитным комплексом «Оса», а его лазерный дальномер можно было использовать для ослепления управляемых пилотами воздушных целей. Газотурбинная установка разгоняла корабль до 18 узлов.
      Одного этого кораблика, со всем его вооружение, хватило бы, чтобы захватить такой город, как Владивосток.
      И сейчас это все ошвартовалось к стенке завода, курировавшегося представителем ремонтного отдела Технического управления ТОФа
Капитаном 3 ранга Александром Петровичем Ильиным.
      Естественно, пошел Саня на этот плавучий «непонятно что», то ли вертолетоносец, то ли «танкодром», а может «плавказарма», знакомиться с командиром и кораблем в целом.
      - Да, штоб он провалился, тот день, когда меня впихнули в кресло командира этого «газохода», - такими словами встретил Ильина командир «Ивана Рогова» после взаимного пожатия ими рук.
      И услышал Сашка историю этого «чуда кораблестроения». 
      Строился корабль под личным контролем Главнокомандующего ВМФ СССР адмирала флота Советского Союза Сергея Георгиевича Горшкова.
      И вот наступило время швартовных испытаний. Рабочие завода проверяют работу газотурбинных двигателей и дизелей, систем, установок и прочего корабельного оборудования. Командир корабля, надев на себя рабочий китель, вникает во все нюансы этой работы и делает свои пометки в блокнот.
      В один из дней испытаний на корабль прибывает собственной персоной Главком ВМФ С.Г.Горшков.
      Командир, одетый, как было ранее замечено, в рабочий китель, встречает его на верхней палубе и рапортует, что корабль, де мол, проходит швартовные испытания, и, что весь личный состав находится на борту.
      - Ну, товарищ капитан второго ранга, - обращается Горшков к командиру после рапорта последнего, - как Вы находите это корабль, нравится ли он Вам и экипажу?
      - Товарищ Главнокомандующий, - отвечает командир, - корабль хороший, но вот у меня есть порядка тридцати замечаний и предложений по совершенствованию устройства и живучести, как самого корабля, так и его механизмов.







      В этот момент Горшков спотыкается о какой-то трубопровод или какой-то кабель, километрами, проложенными по палубам «Ивана Рогова». Его поддержали, но настроение у него резко испортилось.
      - Вообще-то, - процедил Горшков сквозь зубы, - командир мог бы встретить Главкома и в парадной тужурке. По-моему, - он поворачивается к своей свите, которая сопровождает его во всех поездках, и продолжает выговаривать уже со злым шипением, - командир не совсем понимает своего назначения на этом корабле, и всего происходящего….
      Он резко разворачивается и покидает корабль.
      Прошло совсем немного времени, и Горшков снова прибывает на корабль, у которого сменился командир и, который готовился уже к ходовым испытаниям.
      В парадной тужурке его встретил новый командир, еще недавно бывший старшим помощником.
      - Товарищ капитан третьего ранга, - обращается к командиру Главком, - как Вам корабль, которым Вы командуете?
      - И дернул меня черт, - рассказывает Сашке Ильину командир «Ивана», - брякнуть эту фразу: «Товарищ Главнокомандующий! Это тот самый корабль, который наши славные морские пехотинцы и десантники ждали так долго!» А ведь корабль-то одноразового пользования. Все механизмы не дублированы. В общем, - он закурил, - ты меня понял, - и продолжил свой «плач»….
      - О! – поднял Горшков указательный палец вверх и посмотрел на свою свиту, - Товарищ прекрасно понял свое назначение и назначение этого корабля. Достойный, понимающий товарищ.
      Вскоре, погоны командира «Ивана Рогова» украсили звезды капитана второго ранга. А, ведомый им корабль, пошел в дальний поход – вокруг Европы и Африки на Дальний Восток….
      Сегодня этого корабля, носившего имя «Иван Рогов», нет в составе нашего Военно-Морского флота, как нет и многих других боевых кораблей, бывших, в свое время, олицетворением боевого могущества наше страны.
      И я себя спрашиваю – кому это все помешало?

                НАШ ОБЩИЙ ДОМ ИЛИ  ВЕЛИКИЙ…

      О тебе слагают стихи и песни, повести, романы и рассказы. О тебе снимают фильмы и ставят спектакли. О тебе рассказывают былины и небылицы. Так ты Велик. Велик в своем естестве. Или, как сейчас принято говорить, «Велик по умолчанию».
      Порой, ты разговариваешь шепотом, тихо перекатывая воды в своей огромной, от Северного Полюса до Южного Полюса, от Мексиканского залива, через Маскаренские острова и архипелаг Чагос, до чилийского побережья, колыбели.
      Порой, ты начинаешь в ней ворочаться, и тогда люди ощущают под ногами не стальную палубу корабля, а многокилометровую водную бездну.
      И горе тем мореходам, кто попытается разговаривать с тобой «на ты», не спросив на это у тебя разрешения….




      Но жить без тебя Мы не можем, как люди не могут жить без воздуха, которым дышат.               
      Ты – наша жизнь, наш дом, наша религия….
      Сегодня, на окраине жизни, Мы понимаем одно: океан – это не романтика. Океан – это очень-очень серьезно, и ты к этому привыкаешь!
      До сих пор во сне Мы видим твой простор и все еще чувствуем, как более сотни лет назад заметил Н.С.Гумилев,  «в каждой луже запах океана»….
      Кто тобой заболел, тот не излечится никогда – наш Великий Мировой океан!
      Спасибо тебе, что подарил нам право говорить с тобой на «ТЫ»!
      И Мы гордимся этим.
      И пусть на нашей прекрасной Земле есть еще и прекрасные моря – твои дети и твои братья. Но для тех, кто породнился с тобой, ты навечно останешься незыблемым и незабываемым, как первый корабль, как … первая женщина, как первый прижизненный крик, как… последний вздох….
      Великий Мировой океан….

                ЧАШКА ЧАЮ… НА ПОСОШОК…

      Все мои предыдущие книги заканчивались стихами. Не будем отходить от традиции, все-таки, мы же ребята флотские.

     НАШИМ КОРАБЛЯМ И ИХ ЭКИПАЖАМ…

Корабли возвратились, и смолк гул турбин.
По отсекам неспешно течет тишина…
Еле слышно у борта играет волна
В белой пене, похожей на пряди седин.

Много-много воды утекло с той поры,
Повзрослел экипаж, а кого-то уж нет…
И ржавеют в отстое мои корабли,
Словно рыжих подсолнухов старый букет.

Жизнь несет вместо волн суету городов,
Звон трамвая и уличный гомон людей,
Электричку на дачу, с поленницей дров,
И вопрос – что сегодня для дела нужней? 

Но все ж снится мне ночью крутая волна,
Корабли вновь в походе на полном ходу,
И ребята мои, все живые – друзья,
И забыть это прошлое я не могу.

Не могу, пусть окончится скоро мой путь,
И уйду я в поход – жаль последний, но свой,
И пойдет дальше жизнь – с курса ей не свернуть,
Но я рад – жизнь мою не поставить в отстой….



               

       Да, много лет прошло с тех пор, как произошли описанные выше события. Выросли наши дети, подросли внуки, а у кое-кого и правнуки.
      Но, чтобы не произошло в этом мире или с кем-то из нас, наше прошлое навсегда останется в нашей памяти, как и МЫ, сами, стали и останемся историей ….
     Выпит чай, друзья покидают дом на Лиговке…
     Покидают, чтобы встретиться вновь, и вспомнить:
    «В скольких земных океанах я плыл,
     Древних, веселых и пенных…»