Лорд Ничейных земель
Постапокалиптическая летопись
Скифу и Бегемоту, без которых я наверняка потерял бы следы Проклятого Лорда где-то восточнее Екатеринбурга и западнее Новосибирска.
1.
От летописца:
По преданию, в тот день последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, пробирался через руины очередного безымянного города Запада, собираясь заночевать в развалинах и на рассвете отправиться на Восток, чтобы перебраться на другой берег Большой реки, в Ничейные земли. Больше ему податься было некуда.
“Они мне нужны. Обе”, - подумал я, когда эти безумные на меня налетели, вернее, когда я на них, как снег на голову, свалился. Две машины убийства долго, наверное, выслеживали друг друга и наконец сошлись в смертельной схватке. И тут я им помешал.
Не люди - это я понял сразу, хотя с первого (человеческого) взгляда их невозможно было отличить от людей. Одна – блондинка, длинноволосая, другая – чёрненькая, стриженая. Против меня они не объединились – набросились-то обе, но и между собой не перестали обмениваться ударами. Такой вот треугольник получился. Совсем не любовный.
Не люди – слишком быстрые и чёткие. Знать бы, кто они такие! Сканировать их мозги времени не было – скоростные попались девочки, я едва успевал отражать удары.
Да, когда знаешь, что твой противник представляет собой, что у него внутри, какая начинка, какая тактовая частота процессора (если это стопроцентный кибер), тогда можешь считать, что ты уже победил. Но, разумеется, ни один противник таких сведений о себе не предоставит.
Беленькая сделала выпад в мою сторону, одновременно уйдя от удара соперницы, и тут же отступила на шаг назад. Я оценил гибкость её тактики и убедился, что мозги у неё явно не электронные. Затем попытался хоть краешком задеть её сознание – какие-то импульсы из её черепной коробки выплёскивались, - но не успел. В атаку на меня пошла брюнетка.
Эта рубилась мощно, но грубовато. Содержимое её черепушки оставалось тайной за семью печатями. “Кибер?” - предположил я, и сразу же отмёл это предположение. Не походила она на кибера. На киборга – больше. На механическое тело с биологическим мозгом. Но и это – не факт.
Мой клинок был длиннее, зато каждая из противниц превосходила меня в скорости. Но их преимущество сводилось на нет тем, что они ещё и сражались друг с другом. Я мог бы воспользоваться этим и, вероятно, без труда убил бы обеих, но я ставил перед собой более сложную задачу. Мне нужно было взять их живыми и не сильно попорченными. Подлежащими восстановлению.
Не хотелось мне идти в Ничейные земли одному. Не любили меня там – ох, как не любили! Да если бы даже обо мне там слыхом не слыхивали, и то было бы немногим легче. Ничейные, они же Проклятые земли – это такое место, где одному не выжить, будь у тебя хоть четыре руки с мечами и две пары глаз на затылке. Даже если ты просвечиваешь чужое сознание, как рентгеном. Слишком много там существ, у которых сознания нет вообще, зато быстрота рефлексов опережает быстроту взаимодействия моих нейронов. И за прошедшие двадцать лет вряд ли этих существ стало меньше.
Вот оказались бы эти девочки тем самым, за что я их сначала принял, и удалось бы мне их обезоружить – это было бы просто подарком. Двумя подарками. Но пока что оба предполагаемых подарка имели намерение выпустить мне кишки. Я пожалел об отсутствии огнестрельного оружия. Прострелить бы им обеим по коленке и взять обеих тёпленькими, если их можно отнести к разряду теплокровных. Пулемёт я швырнул в болото неделю назад. Какой смысл таскать на себе лишнюю тяжесть, когда нет ни малейших шансов раздобыть патроны?
Снова я скользнул мимоходом по мыслям блондинки и удивился. Казалось, она оценивала свои действия, радовалась удачам и досадовала на себя за промахи. Я скосил глаза и увидел, что на губах у неё появилась злая и жестокая усмешка.
Как это всё было по-человечески! Но не могла она быть человеком, не должна была им быть!
Я отвлёкся и немедленно поплатился за это. Они атаковали одновременно. Удар брюнетки я парировал, но клинок беленькой врезался мне в плечо. А клинок был ещё тот – с зазубринами и шипами, не оружие, а орудие пыток. Я взвыл и тем самым дал им фору. Теперь они знали, что я не кибер, а потому способен чувствовать боль.
И, что ещё хуже, я на мгновение потерял темп. Меч темноволосой стервы, такой же зубастый и шипастый, просвистел возле самого моего уха.
Так что, похоже, наступило время думать не о том, что будет там, за рекой, а о том, удастся ли добраться хотя бы до реки. Они уже прижали меня к полуобвалившейся стене, но, вспомнив вдруг о своей смертельной вражде, переключились друг на дружку. И беленькая открылась.
Я не хотел этого делать. Очень не хотел, но другого выхода не было. Она подставила корпус, и я нанёс ей колющий удар прямо между грудей. Чуть-чуть повернул клинок, а затем извлёк его из раны с нажимом вправо и вниз.
Она рухнула, как подкошенная. В мой мозг ударил её мысленный вопль, и мне не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы увидеть в них ужас и отчаяние. Её тело повалилось мне под ноги, застыв в неестественной позе. Да нет, поза была вполне естественной. Для мёртвого человеческого тела.
А потом пришёл черёд второй. Темноволосая замешкалась на секунду, и этого мне хватило для того, чтобы вонзить ей меч в область диафрагмы. Она коротко вскрикнула и уставилась на меня широко раскрытыми глазами, не понимая, как такое могло с ней случиться.
Её тело было биологическим. Из него текла кровь. Оно умело ощущать боль. Каким был её мозг, я ещё не знал, но у меня оставалось несколько секунд на то, чтобы это узнать.
- Ты хочешь жить? – спросил я.
- Да, - одними губами ответила она, медленно оседая. Ну, что ж, это давало ей шанс. Мне тоже. У неё был живой мозг. Киберы не знают, что такое жажда жизни.
- Тогда терпи.
Я усадил её возле стены, разорвал на ней чёрную солдатскую куртку и, левой рукой зажимая рану, правой резко выдернул меч. Она захрипела, потом закашлялась, поперхнувшись собственной кровью. Брызги крови прилетели мне прямо в лицо.
Её повезло – она не была человеком. Вообще-то, даже человека я, наверное, смог бы вернуть к жизни после такого ранения, но это уж, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. Я оглянулся на бездыханное тело блондинки. Что ж, что сделано, то сделано. Если у неё человеческий мозг, то он уже умер. Если нет, то время ещё есть.
- Держись, - сказал я чёрненькой и, приложив ладони, начал сращивать края раны. Я учился этому долго, к тому же, мне не раз приходилось проделывать такое на практике. Не скажу, что подобные манипуляции даются легко, но потраченные усилия оправдывает результат. Рана стала сокращаться, всё быстрее, быстрее и быстрее, пока на её месте не остался один лишь розовый шрам. Шрам, может быть, и не исчезнет, но внутренние органы, я уверен, будут в порядке.
- Теперь расслабься, закрой глаза и ни о чём не думай, - приказал я. На всякий случай прикоснулся пальцами к её вискам. Можно было обойтись и без физического контакта, но я хотел сэкономить силы. Я подумал, что мне сегодня они ещё могут понадобиться.
Я вошёл в её сознание. Странное это ощущение, и самое в этом сложное – различить, где твои мысли, а где чужие. Но вскоре я сориентировался и пришёл к выводу, что не ошибся в своих предположениях. Так и есть – сочетание биомеханики, генной инженерии и нейропрограммирования. Короче, девушка-солдат из пробирки, отличающаяся от человека лишь схемой обмена веществ, повышенной выносливостью, скоростью реакции и регенерации клеток. Скорее всего, производство Третьей Лаборатории, улучшенная модель, снабжённая некоторым количеством эмоций и способностью к анализу. Десяток таких выпустили, не больше. Эксклюзив, находящийся в растерянности после потери руководителей и утраты цели. Базовые функции в норме.
Восток и Запад шли различными путями. Восток делал упор на магию и развитие паранормальных способностей, Запад – на использование вначале кибернетики, а после – био- и нейротехнологий. Восток производил колдунов, Запад – суперменов с супергёрлами. А пришли что те, что другие, к одному и тому же. На Западе – разрушенные города, засыпанные слоем серого пепла, и обезумевшие суперлюди, на Востоке - брошенные деревни, встающие из могил мертвецы, появившиеся непонятно, из какой выгребной ямы, орды Вонючих Кочевников и вышедшие из-под контроля демоны. И мои по праву наследования земли, ставшие из-за непригодности к проживанию Ничейными.
Я пулей вылетел из сознания темноволосой. Не хватало ещё, чтобы какие-нибудь из моих мыслей осели в её памяти и получили развитие. Они умеют сопоставлять и анализировать факты, эти порождения Третьей Лаборатории, но зачастую делают это так, что лучше бы они этого не делали. Сопоставление фактов включает в них очередную, не совпадающую ни с моей, ни с человеческой логикой, программу убийств.
У меня слегка кружилась голова, и путались мысли, как часто бывает после непосредственного контакта с чужим сознанием. Так, с этой, тёмненькой, всё ясно. Она – моя. Я дал её нового хозяина в собственном лице, а, значит, можно ориентировать её на новую цель.
- Как ты это сделал? – спросила она, ощупывая шрам. Шрам, кстати, уже потихоньку рассасывался.
- Молча, - ответил я. Действительно, “продвинутая” модель, обладающая, кроме всего прочего, ещё и любознательностью. Да если бы я знал, как я это делаю! Делаю, и всё, и для того, чтобы я умел это делать, потребовалось не одно поколение моих предков, а также не одна, я полагаю, сотня подопытных людей. Мои умения – результат генетической памяти, подкорректированный персональным опытом. Если бы я обладал знанием технологии, то, наверное, знал бы и ответы на многие, остающиеся без ответов вопросы. Например, как сделать приемлемым для жизни этот мир.
- Нет, скажи, что ты сделал со мной? – её голос был слабым – ещё бы, после такого-то! – но настойчивым. Удовлетворять её любознательность у меня не было ни сил, ни желания. Я ограничился коротким:
- Мозги тебе прочистил. Теперь ты будешь выполнять мои приказания. Поняла?
- Поняла. Буду.
- У тебя есть имя?
- Есть. Тридцать девять – шестьдесят восемь – шесть – шесть. Псевдоним – Лана.
- Ладно, Ланой я тебя и буду звать.
Ребят из Третьей Лаборатории я понимал. Они были людьми, притом, мужчинами. А человек-мужчина, создающий идеального солдата со внешностью девушки, не станет называть его каким-то там шестизначным номером. Номер – это для технической документации. Может быть, они даже развлекались с ней в процессе подготовки к сдаче готового продукта на склад. Тело-то у этого продукта, скорее всего, идентично человеческому женскому телу.
Только где они сейчас, эти охочие до женского тела ребята? Гниют. Да нет. Даже не гниют – рассыпались серой пылью, устилающей мёртвые улицы безымянных городов.
Оставив в покое Лану, я отправился посмотреть, что я сотворил со светловолосой. Она лежала на боку, выгнувшись искорёженной латинской буквой “S”, всё ещё сжимая рукоять меча. Лицо закрывали спутаные волосы. Я перевернул её на спину, откинул волосы с лица. На меня уставились невидящие серые глаза.
Рану на груди можно было считать произведением мясницкого искусства. Уж что-что, а убивать я умею. Убивать, шариться по чужим мозгам да штопать повреждённые тела. Хотелось бы мне уметь хоть что-нибудь ещё!
Я мельком прикоснулся к её сознанию - не вошёл, всего лишь прикоснулся. Так открывают дверь в заведомо пустую комнату, чтобы лишний раз, на всякий случай, убедиться - в комнате никого нет. Но из двери на меня хлынул обжигающий поток, поток такой силы, что я моментально захлопнул дверь. Её мозг жил, и это была не агония. Дьявольски опасный мозг - он хотел жить, чтобы убивать, и при этом жонглировал вопросами, не имеющими ответов. Но, скажите, какой лорд отказался бы иметь прирученного дьявола?
И ещё... Этот мозг считал себя человеческим!
Я попытался поднять её на руки, но не смог - давала о себе знать повреждённая этой дьяволицей левая рука. “Скверно”, - подумал я. - “Если рука откажет, то у меня ничего не получится”. В процессе реанимации вся энергия передаётся через левую руку. Левой рукой я дарую жизнь, а правой если что и дарую, то только смерть.
- Лана! - позвал я. - Иди сюда!
Она с трудом поднялась, цепляясь за стену, и неровной, шатающейся походкой побрела ко мне. Великолепно! Наспех оживлённый полутруп и полумёртвый оживитель!
- Бери её за ноги. Тащим вон туда, - я мотнул головой в направлении здания, показавшегося мне наименее разрушенным.
- Зачем? - с недоумением спросила Лана. - Она опасна!
- А я ещё опаснее! - я чувствовал, что готов вот-вот сорваться. - Делай, что тебе говорят!
Скелет, сидевший внутри помещения, бывшего, вероятно, когда-то спальней, не стал серой пылью лишь потому, что от испепеляющего всё живое излучения его защитила стена. Выжить обладателю скелета стена, однако, не помогла. Что-то подвернулось мне под ноги - детская игрушка. Кукла. С такими же широко распахнутыми серыми глазами, как и у той, которую мы тащили. У противоположной стены я заметил заваленную ворохом тряпок кровать.
- Кладём её сюда, - распорядился я и, стерев рукавом пот со лба, принялся раздевать светловолосую воительницу. “Вот сейчас и узнаем, кто ты такая”.
Кто она такая, я понял сразу, как только увидел на её плече татуировку - логотип Третьей Лаборатории, под ним - серийный номер и затейливо оформленное слово “BLANKA”.
“Ну что, Бланка, сейчас будем тебя оживлять”.
- Она же из наших! - раздался позади меня удивлённый возглас. - Почему тогда она на меня напала?
- Из ваших, говоришь? - я позволил себе усмехнуться. - Все ваши четырём конфликтующим сторонам были партиями и поштучно распроданы!
Об этом я знал достаточно. Был у меня приятель (не друг - друзей в этом мире не бывает), с которым мы любили посиживать в одном маленьком кабачке одного большого города, имевшего тогда название - какое, не помню, да и незачем вспоминать. Приятель работал в отделе сбыта пресловутой Третьей и порой, хлебнув лишнего, делился со мной секретами своей деятельности. Потом он, запоздало пожалев об этих пьяных откровениях, перестал со мной даже здороваться.
А потом он стал серой пылью...
Но сейчас мне было не до того, чтобы предаваться воспоминаниям. Работы предстояло много - грудная клетка, лёгкие, предсердие, не говоря уже о мышцах и коже, - всё это требовало восстановления. Хорошо ещё, что до солнечного сплетения мой клинок не добрался, а то с оживлением я мог бы и не справиться.
2.
От летописца:
По преданию, последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, обладал даром воскрешения мёртвых. Благодаря этому дару он сумел заполучить несметное войско...
Когда я закончил, тело имело вполне приемлемый вид. С точки зрения человека-мужчины, даже соблазнительный. С моей точки зрения - тоже.
“И сказал он, что это хорошо”, - мысленно процитировал я Господа бога, сел на пол и привалился спиной к кровати. Стыковка сознания Бланки с её телом ещё не произошла - для этого требовалось моё непосредственное участие, а с ним я решил повременить. Пусть её организм завершит процесс регенерации.
- Лана, перевяжи мне чем-нибудь руку, - попросил я. - Чем хочешь, тем и перевяжи. Лоскут оторви от чего-нибудь.
- Разве ты не можешь починить себя сам? - снова удивилась чересчур “продвинутая” модель.
- Я сделаю это позже, - ответил я. Если бы я обладал ещё и способностью ремонтировать сам себя, то старый хрен, командующий этим миром (в которого я не верю, хоть только что его цитировал), выносил бы за мной ночной горшок. Но Лане об этом знать не следовало.
Стыковка сознания и тела Бланки случилась раньше, чем я предполагал, и без моего вмешательства. Внезапно она вскочила и вцепилась руками мне в шею, а пальчики у неё, надо сказать, оказались железными. Будь стыковка плотнее, история династии Проклятых Лордов на этом могла и закончиться. А так я просто схватил её под локти и перебросил через себя. Она мешком повалилась на спину, взметнув вверх облака серой пыли, но тут же вскочила на ноги и бросилась на меня. Я встретил её ударом обеих ног в живот.
Какое-то время она оставалась заведённым маятником, качаясь взад-вперёд и судорожно хватая ртом радиоактивный воздух, так что я подумал - а не добавить ли ей ещё? Но Бланка, качнушись несколько раз, рухнула навзничь.
Она готова была сражаться обнажённой, безоружной, почти мёртвой. Она и мёртвой готова была бы сражаться, если б могла. Я связал ей руки тем, что подвернулось под руку - а под руку подвернулся мой собственный ремень, - и втащил её обратно на кровать.
- Интересно, чего вы с ней не поделили? - споросил я Лану. Вопрос не имел ответа. Да нет, ответ был. Того же, чего и со мной - никому не нужного участка вымершего мира.
- Она напала первой, - сказала Лана. Рудимент понятия о кодексе чести. Впрочем, сейчас все понятия стали рудиментами. И тут я решил провести что-то вроде сравнительного анализа.
- Лана, ты человек?
- Нет, я R-89, серийный номер тридцать девять – шестьдесят восемь – шесть – шесть. Назначение - солдат.
Навстречу мне нёсся неуправляемый поток турбулентной ненависти -обжигающей, свирепой, смертоносной. Я прорывался через него, надеясь, что он не прожжёт меня насквозь. Погружение в чужое сознание - это всегда опасность. Погружение в сознание Бланки было опасностью первой категории.
Почему-то мне вспомнилось, как двадцать лет назад я бежал на Запад, убив паромщика и захватив паром. На середине Большой реки паром настигла сотворённая моими предками сверхчеловеческая сила, стоявшая некогда на страже между Востоком и Западом. Теперь она служила тем, кто не хотел, чтобы я ушёл на Запад живым. Они опасались того, что я могу когда-нибудь вернуться. На паром обрушилась кипящая волна, канат порвался, обрывком хлестнув меня по лицу и оставив мне на память глубокий шрам. Волна смыла меня с палубы, окунула вглубь и швырнула на острые прибрежные скалы.
Тогда я выжил, значит, предстояло выжить и сейчас. Я должен был добраться до самого источника этой неукротимой ненависти, укротить его и направить в нужное мне русло. Должен? Да нет, никому и ничего я никогда не был должен! Просто упрямство, в числе прочих наследственных качеств, досталось мне по наследству от моих упрямых предков.
Но турбулентный поток вынес меня не к источнику, а совсем в другое место - туда, где хранились её воспоминания. Здесь-то я и заметил одну странность. Обычно ранние и поздние воспоминания не особо разнятся между собой. Иногда между ними бывает грань, особенно если их разделяет клиническая смерть или кома, но такой отчётливой грани, как между ранними и поздними воспоминаниями Бланки, я ещё не встречал. Они отличались, как отличается чёрно-белая фотография от цветной.
И тут я понял - детство, гибель в авиакатастрофе родителей, обучение в военном колледже - всё это было в неё закачано! В действительности, ничего этого не было, и не могло быть, а имплантацию ранних воспоминаний производил никуда не годный дилетант. Вот и поймал я вас, фальшивые полубоги из Третьей!
Она почувствовала моё присутствие - заметалась, задёргалась. Попробовала извергнуть меня из себя - не вышло. И вскоре я услышал её испуганный голос:
- Кто ты?
- Твой хозяин.
- У меня нет хозяина.
- Я знаю. Ты его убила. Почему?
- Он был частью зла, уничтожившего мир. Кто ты?
Сложность подобного диалога в том, что здесь недопустима ложь - она мгновенно распознаётся каждой из сторон, и пресекает любые попытки контакта. Поэтому я ответил:
- Я - тот, кто убил тебя.
- Значит, я мертва?
- Нет, я тебя оживил.
- Зачем?
- Ты мне нужна.
- Для чего?
Я не мог солгать, но и правду сказать я тоже не мог. Поэтому я ограничился полуправдой-полувраньём:
- Чтобы уничтожить зло, уничтожившее мир.
Она замолчала ненадолго, пытаясь отделить процент правды от процента лжи, и после заявила:
- Ты - часть этого зла.
Мне пришлось прибегнуть к радикальным мерам воздействия:
- Ты - тоже. Скажи, ты - человек?
- Да.
- Ты можешь неделями обходиться без пищи и воды. Ты почти не спишь, а если спишь, то не так, как люди - сон людей похож на временную смерть.
- Я много тренировалась.
- Ты не помнишь своих тренировок. Ты не помнишь детства, не помнишь своих родителей, - я взламывал её сознание, как хакер - компьютерную программу, втаптывал его армейским каблуком в серую пыль. Это было жестоко, но иначе я поступить не мог.
- Я была совсем маленькой, когда они погибли.
- Неправда. У тебя их никогда не было. Ты создана в лаборатории.
Заминка. Пауза. И - вопль:
- Так кто же я?!
И тогда я нанёс решающий удар:
- Порождение зла, которое уничтожило мир.
Смятение. Паника. Нейропрограмма, закачанная спецами из Третьей, рушилась, как карточный домик. Чтобы предотвратить полное разрушение базовых функций, я предложил:
- Я могу помочь тебе стать чем-то иным.
И услышал в ответ донёсшийся из-под обломков слабый, гаснущий голос:
- Помоги...
3.
От летописца:
По преданию, когда последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, пришёл на берег Большой реки, за его спиной стояли два Ангела Смерти. Светлый Ангел Смерти - за правым, а Тёмный Ангел Смерти - за левым плечом. И все трое были порождением и частью того зла, которое уничтожило мир...
Когда-то, давным-давно, тринадцать поколений назад, основатель династии Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель - Рихард, прозванный после Великим - стоял на берегу Большой реки и смотрел на противоположный, Восточный берег. Там, за рекой, простирались земли, о которых он знал только понаслышке, и слышал он, что эти земли сказочно богаты, плодородны и населены каким-то слабосильным народом, не достойным владеть этим, по чистому недоразумению доставшимся богатством. Поэтому он, Рихард, отважный и могущественный воитель, потомок безрассудных в битве, безудержных на пиру и неутомимых в постели властителей северных окраин Запада, намеревался эти земли завоевать. В подтверждение серьёзности намерений Рихарда, позади него громыхало доспехами и стучало топорами двухтысячное войско, готовясь к переправе.
“Эти земли должны быть моими”, - упрямо твердил себе Рихард.
Земли на Восточном берегу действительно были плодородными, климат - умеренным, трава на пастбищах - густой и сочной, так что обитавшие там люди вконец обленились. Они лениво пасли своих овец, лениво пользовались какими-то зачатками бытовой магии, и так же лениво, но непрестанно, рыли в мягкой почве холмов норы, похожие на пещеры. Кажется, единственное, чем им не лень было заниматься, это размножением. По-кроличьи живя в норах, они, как кролики, и плодились. Кровосмешение считалось абсолютно нормальным явлением, до такой степени, что женщина порой не знала даже, от кого забеременела - от брата, сына или двоюродного племянника. Вероятно, всё в конце концов закончилось бы полным вырождением, но тут явился Рихард с войском и чреслами, отягощёнными спермой.
Услышав на расвете топот, гвалт и лязг железа, аборигены повыскакивали из нор и спросонья решили, будто к ним снизошли боги. Должно быть, воинство Рихарда, хоть треть его и утонула при переправе, выглядело весьма внушительно. Так что, никакого сражения не произошло, люди-кролики попадали перед новоявленными богами на колени, а Рихард, не растерявшись, немедленно объявил себя Лордом и по праву Лорда потребовал себе и своим приближённым самых красивых девушек местного племени. А после принялся строить замок, который впоследствии получил имя “Северный”.
Так же, как перед Рихардом, передо мной сейчас катила свои воды Большая река, так же, как и за ним, за моей спиной стояло войско, и точно так же на противоположном берегу лежали земли, которые я собирался завоевать. Правда, моё войско было в тысячу раз малочисленней, и на том берегу мне предстояла встреча отнюдь не с племенем людей-кроликов. Мне предстояло встретиться с тем, что возникло благодаря доморощенной магии местных жителей в сочетании с упрямством потомков Великого Рихарда, было выпущено на волю из-за неуёмного властолюбия последних, и стало Проклятием.
Зато все племенные качества, культивируемые родом Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, во мне, по сравнению с Рихардом, были умножены тринадцатикратно. Особенно упрямство.
“Эти земли должны быть моими”, - твердил я, глядя на Восточный берег Большой реки.
Зачем мне это было нужно? Зачем я, пройдя из конца в конец один ад, хотел завоевать другой, прекрасно понимая, что он, даже будучи завоёванным, не перестанет быть адом? Было ли это желанием взять реванш за моё, двадцатилетней давности, постыдное бегство? Или это во мне кипела упрямая и властолюбивая кровь Рихарда и прочих моих предков? Вопрос не имел ответа, вернее, имел только один ответ:
“Эти земли должны быть моими”...
Я медленно двинулся вдоль берега. За мной неотрывно следовали Лана и Бланка, и я чувствовал проскальзывающие между ними разряды взаимной ненависти. Не хватало ещё, чтобы они начали ревновать меня друг к другу! Предположение казалось абсурдным, но не столь уж и абсурдным оно было, если учесть, сколько человеческого закачали в них ребята из Третьей! Ещё, чего доброго, начнут делить меня, как никому не нужный участок вымершего мира!
Сейчас я понял, что пробираясь через засыпанные серым пеплом кладбища безымянных городов Запада и стремясь к Большой реке, я выпустил из виду очень важный вопрос - вопрос о переправе. Обычную реку я мог бы преодолеть вплавь; мои, созданные Третьей лабораторией идеальные солдаты тоже не могли не уметь плавать, но Большая река не была обычной. То, что едва не утопило меня при бегстве, наверняка продолжало действовать. Какое-нибудь плавучее средство молго бы помочь добраться хотя бы до середины, а там уж - как повезёт.
Вдруг я заметил на берегу, среди скальных обломков, тёмное пятно. Я ускорил шаг, Лана и Бланка, не отставая, припустили за мной.
Зажатая между двумя валунами, лодка простояла здесь долго, очень долго. Вероятно, кто-то, не менее отчаянный, но более везучий, чем я, тоже бежавший на Запад, переправился, бросил лодку и продолжил свой путь пешком. Большая река с тех пор обмелела, но схватившие лодку за борта валуны не дали отступающей воде утащить её на стремнину. Дерево бортов почернело от времени, и было источено червями, но я, всё же, надеялся, что лодка сможет совершить ещё один, последний рейс. Возвращаться на ней обратно я не собирался. Я вообще не собирался возвращаться назад.
- Девочки, за работу,- обернувшись, скомандовал я. - Нужно спустить её на воду.
Они устремились к лодке одновременно. Бланка опередила Лану, по пути успев швырнуть в неё испепеляющий взгляд, и схватилась за корму. Результатом её усилий было лишь то, что она оторвала от транца кусок трухлявой доски.
- Потише! - крикнул я. - Надо сперва оттащить валуны.
Мне приходилось орудовать одной лишь правой рукой, а “идеальные солдаты” оказались плохо приспособленными к ворочанию тяжестей. Валун ни в какую не поддавался нашим усилиям, и тут Лана разразилась такой тирадой, что даже я, слышавший в портовых кабаках настоящие шедевры многоэтажной ругани, на мгновение опешил. Едва ли эти познания были в неё закачаны. Скорее всего, наслушалась от солдат-людей.
- Командир говорил, что это помогает, - заметив моё замешательство, пояснила Лана. Если бы она пользовалась этим средством в бою, то я точно бы умер, но не от меча, а от смеха. Жаль, что в Ничейных землях такое оружие вряд ли пригодится.
- Ну, если помогает, тогда повтори ещё разок, - смеясь, сказал я. Лана повторила. Кажется, тирада подействовала даже на валун, поскольку он подался, откатился и, перевернувшись несколько раз, раскололся пополам.
Будучи спущенной на воду, лодка медленно, но верно, стала наполняться водой. Что ж, воду придётся постоянно вычерпывать. В худшем случае, можно будет плыть рядом с лодкой, держась за борта.
Как я и предполагал, встреча мне была приготовлена - весьма горячая встреча. Едва мы добрались до середины реки, как выше по течению взметнулась вверх кипящая волна. Даже на расстоянии я ощущал кожей лица исходящий от неё жар. К счастью, здесь должно было быть достаточно глубоко, чтобы укрыться от кипятка под толщей воды.
- По моему сигналу ныряйте как можно глубже! - прокричал я, и когда жар сделался нестерпимым, рявкнул:
- Пошли!
Горячая волна обожгла мне спину. Полуобваренный, я устремился ко дну и вцепился в стебель какого-то водного растения, из которого прямо в лицо мне повалило облако едкого сока. Надо мной всё кипело и клокотало, словно варево в ведьмином котле, то и дело мимо меня проносились брёвна, доски, ещё непонятно что, ударяя по обожжённой спине. “Только бы моё войско успело вовремя добраться до дна”, - подумал я.
Но вот я почувствовал, что наверху всё стихает. Кипящая волна пронеслась вниз по реке, и там, вдали, уже, наверное, остывала и оседала. Жмурясь от нестерпимо режущего глаза сока ядовитой водоросли, я для верности просчитал до десяти и рванулся к поверхности.
На поверхности плавала варёная рыба с гарниром из таких же варёных водорослей, и всю эту уху неторопливо несло течением к Океану. Я осмотрелся по сторонам - никого из моих воительниц не было видно. “Похоже, что не успели”, - решил я, но ниже по течению вынырнул из воды и закашлялся чёрный шарик. “Так, одна жива”, - отметил я, поискал глазами Бланку и обнаружил её совсем рядом. То, что я увидел, не доставило мне радости - Бланка вместе с ухой плыла лицом вниз в Океан. Её волосы ничем не отличались от варёной водяной травы. Лана размашисто гребла в нашу сторону, но она была слишком далеко, к тому же, её относило от нас течением. Левой рукой я схватил за волосы Бланку - как ни странно, но это мне удалось - и, загребая здоровой правой, поплыл к берегу.
4.
От летописца:
По преданию, когда последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, высадился с войсками на Восточном берегу, его встретили там несметные полчища врагов, но войска Тринадцатого Лорда разбили вражеские полчища, и Лорд направился к Северному замку...
Ещё на моей памяти пологие склоны Восточного берега, по которым в Большую реку стекало множество речушек и ручейков, зеленели кое-где травой, и на этих зелёных участках встречались порой облезлые овцы - потомки легендарных несметных раскормленных стад, но за прошедшие годы Проклятие основательно потрудилось над видоизменением местности. Камышовые заросли и песчаные полоски пляжей сменились бурой каймой вонючего топкого ила, а склоны покрылись странного вида растительностью - чёрными узловатыми стеблями, похожими на побеги хвоща, разбухшими, водянистыми и хрупкими, из которых на сломе сочилась остро пахнущая жёлтая жидкость, вроде едкого сока подводного сорняка или млечного сока ядовитых грибов. Местами эти стебли стояли сплошной непролазной стеной, превышающей человеческий рост.
Кое-как, увязая по колено в зловонном месиве, я пробуксировал Бланку через полосу ила, затащил на пригорок, где чёрный хвощ рос не так густо и не так высоко, и с радостью убедился, что она не обварилась, а всего лишь основательно нахлебалась воды. Что было хорошо, поскольку натянуть на скулы слезшую с них ошпаренную кожу и заново заставить видеть сварившиеся вкрутую глаза я бы, наверное, сейчас не смог. Я занялся выкачиванием набравшихся в неё многих литров воды, и поэтому не сразу заметил, что из зарослей чёрного хвоща на меня с угрожающим видом надвигается вооружённый дубиной мертвец.
Двадцать лет назад мертвецы не нападали. Поднятые из могил Проклятием, они огромными армиями проходили с юга на север и с севера на юг, шатаясь из стороны в сторону, бормоча молитвы и богохульства, тяня заунывные немелодичные песни. Никакого вреда мертвецы никому не причиняли, и всё же немногочисленные оставшиеся люди при виде этого скорбного шествия в ужасе прятались по норам. Теперь, похоже, Проклятие решило использовать мертвецов в качестве береговой охраны.
Двигавшийся на меня мертвец был совсем гнилым и медлительным. Я неторопливо достал меч и без особых усилий снёс ему голову. Голова покатилась в чёрный хвощ, оставляя на его стеблях куски гниющей плоти. Тело ещё какое-то время стояло на ногах, слепо размахивая дубиной, а после рухнуло в хвощёвые заросли. Смрад разложения смешался с запахом сока из раздавленного хвоща.
Ещё один мертвец, с кистенём в руке, появился прямо передо мной. Не желая лишний раз пачкать меч, я пнул его в живот. Мертвец сложился пополам, и я улышал, как хрустнул его прогнивший наскозь хребет.
Но из хвоща лезли всё новые и новые мертвецы. С леденящими кровь завываниями они тыкали и размахивали перед собой всевозможным оружием - ржавыми иззубренными мечами, булавами, топорами, копьями, пиками, и казалось, что им нет числа. Я рубил, колол, пинал, топтал ногами расползающуюся плоть, задыхался от смрада полуразложившихся тел, а они всё лезли и лезли. Суковатая дубина вскользь проехалась по моей раненой левой руке, я чуть не потерял сознание от боли, и какой-то на редкость проворный мертвяк едва не раскроил мне голову топором.
Сзади и сбоку блеснул клинок, срубив голову чересчур проворному мертвяку. Даже не скашивая глаза вбок, я понял, что это была Лана. С ходу она врезалась в гущу воющих и машущих оружием зомби, снося головы и отпинывая в сторону тела. Спокойно и деловито Лана делала свою работу, прорубая аккуратную просеку в толпе мертвецов. Но мертвецов было, всё же, слишком много...
И тут в битву вступила очнувшаяся Бланка. Слой ила на её лице в сочетании с жёлтым соком раздавленного хвоща казался чем-то средним между экстравагантной косметической маской и боевой раскраской воинственного дикаря. А ещё на этом лице горели неукротимой яростью безумные серые глаза. Я подумал, что пройдёт немало времени, прежде чем я научусь спокойно видеть этот её нечеловечески-яростный взгляд.
Бланка ринулась в атаку со всем своим исступлённым бешенством, полосуя, кромсая, расшвыривая мертвецов, и вскоре вокруг меня образовалось пустое пространство, в котором никто не завывал, не бормотал, не шатался и, уж подавно, ничем не размахивал. Я решил, что на какое-то время остался без работы.
Но работа немедленно появилась - на этот раз в лице Бланки. Когда всё было давно закончено, она продолжала неистово рубить трупы уже дважды, а то и трижды мёртвых. И это было не исступление битвы, не пресловутое “упоение в бою”, а что-то другое, куда более глубокое и опасное.
Одними глазами я просигналил Лане - надо отдать ей должное, она поняла меня без слов. Вдвоём мы вырвали у Бланки клинок, завернули ей руки за спину и навалились на неё всем нашим весом.
- Всё, достаточно! Хватит! - прокричал я ей в ухо. И тут до меня дошло, что волны, сотрясавшие её тело, были вовсе не спазмами неукротимой ярости. Прижатая к исполосованному гнилому трупу, Бланка плакала.
- Зачем? Зачем? Зачем?! - сквозь сдавленные рыдания повторяла она. И тогда я понял, что теперь её можно отпустить.
- Уходим отсюда, - сказал я, поднимаясь. - С минуты на минуту сюда слетятся гарпии.
5.
От летописца:
По преданию, в день, когда пало Проклятие, ушли под землю главные башни Северного и Южного замков - твердынь двух самых сильных кланов Востока, - и из образовавшихся воронок в мир хлынула нечисть. Шли мертвецы и призраки, летели химеры и гарпии, ползли бронированные огнедышащие змеи и скорпионы с ядовитыми стальными жалами, крались тени-убийцы и гиены-мутанты, из пастей которых сочился зловонный гной. И все они шли сражаться друг с другом, убивать всё живое, выжигать леса и пустоши, отравлять колодцы, ручьи и реки.
Они шли уничтожать мир...
Гарпии не заставили себя долго ждать. Не успели мы отойти на пару сотен шагов от места побоища, как над ним закружилась первая крылатая тварь. Вскоре к ней присоединились и другие.
У гарпий были бочкообразные тела, перепончатые крылья, зубастые головы на неправдоподобно вытянутых шеях и длинные чешуйчатые хвосты. С точки зрения западной аэродинамики, подобное сооружение не могло летать даже чисто теоретически, между тем, чисто практически гарпии летали, притом весьма неплохо, что в сочетании с зубами в три ряда и мощными когтистыми лапами делало их серьёзными противниками.
Но сейчас гарпиям было не до нас - обмениваясь хриплыми криками, они кружили над берегом, предвкушая знатное пиршество. Надо заметить, что гарпии никогда не приступали ни к каким решительным действиям, будь то бой или обжорство - что для гарпий, впрочем, было одним и тем же, - не убедившись предварительно, что им самим ничего не грозит. Во всяком случае, не убедившись в своём значительном численном превосходстве. Такое поведение можно было назвать как трусостью, так и разумной осторожностью, потому кое-кто и предполагал, будто гарпии обладают зачатками разума. Однажды некие умники изловили нескольких гарпий для проведения психологических экспериментов. Вырвавшись на волю, гарпии растерзали и сожрали умников, оставив, таким образом, открытым вопрос об их, гарпий, разумности. Зато доказали, что питаться они могут чем угодно - умниками, мертвецами, друг другом, лишь бы это что угодно хоть сколько-нибудь напоминало плоть.
Глядя на гарпий, я почему-то вспомнил о последних словах отца: “Ни одна сила не безгранична. Ни одна вера не истинна. И, всё же, делай то, что считаешь нужным...”.
Когда я нашёл его, у него уже не было ни рук, ни ног, да и тело напоминало скорее груду отходов скотобойни - гарпии постаралися на славу. Но он был ещё жив. Его губы, покрытые коркой запёкшейся крови, ещё шевелились, выдавливая слова: “Делай то, что считаешь нужным, и пусть будет, что будет...”.
Я не понёс его к замку целиком - только голову, бросив остальное на радость гиенам. Ни одна сила не безгранична, и мне не хватило бы сил - естественно, не физических - два километра волочить за собой его размотанные кишки. Я, всё-таки, не гарпия... Голову я закопал подальше от возникшей на месте Главной башни бездонной воронки, в старом саду, превращённом временем и Проклятием в некрополь почерневших стволов.
Тогда я счёл нужным сбежать. Теперь счёл единственно возможным вернуться.
“Делай то, что считаешь нужным, и пусть будет, что будет...” - “Эти земли должны быть моими!”
Этим двум постулатам ревностно следовали едва ли не все, кто хоть каким-то боком имел отношение к роду Проклятых Лордов. Введённая Рихардом Великим трациция осеменения Лордом местного населения с его смертью не только не ослабла, напротив, укрепилась, и благодаря ей количество потомков Рихарда выросло неимоверно. Тем, в чьих жилах ленивая кровь аборигенов возобладала над упрямой кровью “пришедших из-за воды богов”, было достаточно лишь гордости за своё божественное происхождение, но другие, в которых забурлила горячая кровь завоевателей, восприняли постулаты рода Проклятых Лордов как руководство к действию.
В итоге, наступила Смута, а после пало Проклятие.
Кто кого проклял первым, фундаменталисты Северного замка или сепаратисты Южного, никто не помнил ещё1 до моего рождения. Как бы там ни было, но бережно хранимая и культивируемая смесь воинственной магии северян с доморощенным колдовством аборигенов придала взаимным проклятиям огромную силу и объединила их в то, что стало одним великим Проклятием.
В противовес традиции массового осеменения Северный замок возродил местную традицию близкородственных браков. Как считалось, она способствовала закреплению врождённых способностей и сохраняла чистоту крови. Если я не ошибаюсь, западные конезаводчики и любители чистопородных псов называли такую технологию инбридингом. Как безусловный продукт инбридинга - моя мать была старшей дочерью моего отца, - я мог со всеми основаниями гордиться почти стерильной чистотой крови и наследственным даром проникать в чужое сознание, который должен был стать мощным оружием в борьбе с южными отщепенцами за безраздельное господство над Восточными землями.
Эта борьба от поколения к поколению становилась всё ожесточённей, несмотря на то, что бороться было уже практически некому, а Восточные земли давно сделались Ничейными. Вернее, они принадлежали Проклятию, и на них господствовали Вонючие кочевники, гарпии, гиены и химеры.
Химера напала на нас, когда мы поднимались по склону холма. Лана и Бланка схватились за мечи, готовясь сразиться с налетевшим неизвестно откуда непонятно чем, но я знал, что обычным оружием химеру не убьёшь.
Пожалуй, среди порождений Проклятия химера была самым причудливым. Вроде бы, и нет ничего над тобой, лишь мелькнёт по земле смутная тень, и в уши тут же врезается визг множества разверстых глоток, а в тело впиваются тысячи мелких, но острых когтей. Самой же обладательницы когтей и глоток не видно, она то спереди, то сзади, то со всех сторон. Убить одним быстрым ударом химера не может (или не хочет), но не многим удавалось остаться после встречи с ней живыми и в здравом рассудке. С упрямством, достойным Великого Рихарда, - мир его праху! - химера терзает свою жертву до тех пор, пока жертва не обезумеет, не обессилит и не упадёт. Химера тогда убирается восвояси, а жертва становится лёгкой добычей гарпий или гиен.
Иные говорили, что химеру всё-таки можно увидеть, но лишь на восходе полной Луны, и если Луна при этом имеет зеленоватый цвет. В это время химеру можно даже убить, но что-то не находилось желающих поохотиться на химеру, и уж, подавно, шкуру убитой химеры в Замок никто не приносил.
До восхода Луны нам даже втроём было не продержаться, к тому же я не знал, будет ли она сегодня полной и, тем более, зеленоватой. Никакого укрытия поблизости не виднелось. Не дура, однако, химера - знает, где и когда на охоту выходить!
“Не дура?” - мелькнула в голове шальная мысль. - “Раз не дура, значит есть, чем соображать. А если ей есть чем соображать, то отчего бы тогда в эту её соображаловку не влезть?”. Идея пробраться в сознание химеры и самому мне казалась, конечно, дикой, но менее диких вариантов попросту не было. И пока Лана и Бланка вслепую размахивали мечами, я сконцентрировался, мысленно нащупал над головой что-то вроде серого облака и дротиком метнул себя в него.
Едва ли это можно было в полной мере назвать сознанием - какой-то комок примитивных эмоций и инстинктов, заключённый в тонкую оболочку сгусток слабо переливающейся мглы. Похоже, правы были те, кто утверждал, будто химера питается страхом, растерянностью и отчаянием своей жертвы. Во всяком случае, я почувствовал, что сейчас она испытывает нечто вроде удовлетворения. Моего присутвия химера не замечала - возможно, она вообще неспособна была его заметить. Не тратя времени, я расширил своё сознание, как бы бросил себя во все стороны одновременно и разорвал химеру изнутри.
Моё войско продолжало ощупью отыскивать невидимого противника, поэтому не обратило внимания на отлетевшее по направлению к вершине холма и по пути испарившееся серое облако. Я усмехнулся - одной химерой в моих землях стало меньше.
Вскоре нам повстречался отряд Вонючих кочевников, который пронёсся мимо, не заметив или попросту не сочтя нас объектом, достойным внимания, и оставил после себя густое зловоние. Бланка ринулась было вдогонку, но поняла, что унёсшихся верхом на гиенах кочевников ей не догнать. Тот аргумент, что бросаться в бой против двух десятков сабель, а так же против когтей и клыков двадцати гиен было безумием, до неё не доходил - жажда боя подавляла в её разуме последние рудименты инстинкта самосохранения.
Эпитет “Вонючие” в отношении кочевников был вовсе не ругательством, а всего лишь констатацией факта. Это племя, появившееся непонятно откуда после Проклятия, ездило на гиенах, ночевало, прижавшись к гиеньим бокам, и одевалось в их кое-как, наспех выделанные шкуры, а потому насквозь пропиталось присущим гиенам неистребимым запахом тухлятины. Рассказывать, что такое гиений запах, бесполезно - чтобы составить о нём представление, нужно самому понюхать гиену, хотя бы с расстояния в тридцать шагов. Как кочевникам удалось приручить этих крупных, злобных и недоверчивых зверюг, оставалось загадкой. Можно было только предполагать, что кочевники тоже, подобно представителям дома Проклятых Лордов, обладали способностью проникновения в иное сознание.
Этот вопрос вызывал у меня отнюдь не чисто научный интерес. Как-никак, чтобы вернуть себе Ничейные земли, мне предстояло загнать Вонючих кочевников вместе с их гиенами туда, откуда они пришли. А также перебить гарпий и закопать бродячих покойников. При этом фраза “Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов” приобретала особый смысл. Образно выражаясь, я, как последний законный наследник и носитель наследственных качеств, должен был сколотить из моих умерших предков штат похоронной конторы. Что означало - напрямую схлестнуться с самим Проклятием.
Снова во мне в полный голос заявляло о себе основное наследственное качество - упрямство.
Обнадёживало лишь одно открытие, сделанное мной в Ничейных землях - здесь не чувствовалось радиации. После Катастрофы, постигшей Запад, я обнаружил, что являюсь как бы ходячим счётчиком Гейгера, хотя мне самому радиация не причиняет особого вреда - во всяком случае, значительно в меньшей степени, чем обычным людям. Благодаря этой особенности я и выжил. Так вот, безымянные города Запада были пропитаны радиацией насквозь, ощущалась она и на Западном берегу Большой реки, а здесь, в Восточных землях, я не ощущал ничего, кроме разлитого над ними вездесущего Проклятия. Что было тому причиной, я не знал. Возможно, Страж реки, о природе которого я был осведомлён ничуть не больше, чем о тонкостях термоядерной реакции, куда успешнее, чем непрошенных гостей, не пропускал сюда заряженные частицы. Я решил не ломать голову над этим вопросом, ограничившись констатацией того факта, что радиации здесь нет. Нет - и хорошо, это не такая вещь, об отсутствии которой я стал бы жалеть.
Больше меня тревожило отсутствие приемлемой пищи. Гарпии кормились мертвецами, гиены - чем попало, кочевники, вероятно, кормились гиенами. Исходя из этого, я без особой радости заключал, что нам, если мы не найдём в руинах Северного замка каких-нибудь непортящихся стратегических запасов, придётся замкнуть пищевую цепочку и начать кормиться кочевниками.
6.
От летописца:
По преданию, когда последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов пришёл в Восточные земли, люди встретили его по-разному. Одни видели в нём свет надежды, вернувшегося к ним утраченного бога, другие - исчадие ада, порождение зла и предвестника новых, ещё худших бед.
И те, и другие были по-своему правы...
В тот день я с удивлением узнал, что в моих землях ещё сохранились люди, если не брать в рассчёт Вонючих кочевников. Правда, в первое мгновение то существо, которое выскочило передо мной из зарослей хвоща, бухнулось мне в ноги и завыло, не казалось человеком. Зверем, троллем, воющим чучелом из полуистлевшего тряпья - чем угодно, только не человеком. Я едва успел предупредить Бланку, одержимую страстью истреблять всё, что обладает хоть каким-то подобием жизни, и, не желая подвергать себя опасности погружения в неведомые глубины неизвестного мозга, а также не доверяя слишком обманчивому зрению, принюхался.
Ни мертвецом, ни кочевником от существа не пахло, хотя и смертью, и падалью от него попахивало изрядно. А ещё - болезнью, старостью и застарелым, неистребимым страхом. Так пахли бездомные нищие в трущобах Запада, где мне одно время нередко случалось ночевать, и этот запах - запах отчаяния, безнадёги и коварно подкравшейся преждевременной дряхлости - я до сих пор мог безошибочно различить среди множества других не слишком приятных запахов. Но окончательно в принадлежности существа к человеческому роду я убедился тогда, когда разобрал в его вое слова:
- Мой Лорд! О, мой Лорд!
Грозное воинство моё, решив, очевидно, что я собираюсь расправиться с существом чуть позднее, слегка успокоилось, однако клинков не спрятало. Между тем существо, плотно обхватив мои ноги, тыкалось лицом в испачканные прибрежным илом и жёлтым соком хвоща штаны.
- Поднимись, - приказал я ему, но оно, не слыша, продолжало причитать и орошать штаны слезами, так что мне пришлось поднять его силой.
- Ты узнаёшь меня, мой Лорд? Это я, Симон!
Если бы он не назвал себя, то я ни за что не узнал бы в этом сгорбленном, растоптанном Проклятием подобии человека Симона, сына кастеляна Северного замка, который всего на пару лет был старше меня. Даже в детстве, как и намного позже, у меня не было друзей - их и не могло быть у Проклятого Лорда, - но Симон относился к числу тех немногих, кто почти вплотную приблизился к этой роли. Он единственный знал о том, что я твёрдо решил уйти на Запад.
- Ты вернёшься, - уверенно заявил Симон. - Скоро или нет, но обязательно вернёшься.
- Почему это? - с оттенком снисходительности спросил я.
- Потому что ты Тринадцатый Лорд.
Симон, как и все прочие в Замке, избегал слова “Проклятый”, неотъемлемой составляющей моего полного титула, - во всяком случае, в разговоре со мной. Но сколько бы ни пытались обитатели Замка закрывать свои и мои глаза на сущестствование Проклятия, оно всё равно существовало. Существовало и распоряжалось нашими судьбами.
Попыткой бросить вызов Проклятию - вот чем я называл, лицемеря и оправдываясь перед самим собой, моё бегство. Но Проклятие не оставило меня и на Западе. Конечно, нелепо было бы считать заслугой Проклятия Катастрофу, которая уничтожила Запад и вместе с напомнившей о себе упрямой кровью Рихарда подтолкнула меня к возвращению, но, без сомнения, оно испытывало ко мне повышенный интерес. Именно Проклятие позвало меня назад.
- Я узнаю тебя, Симон, - солгал я. - Рад, что ты остался жив.
- Ты вернулся, мой Лорд! - всхлипывал Симон. - Я всегда знал, что ты вернёшься.
В этих словах мне послышался слабый отблеск его угасшей силы. Будучи ненамного старше меня, Симон всегда был значительно сильнее, и когда я побеждал его в борьбе или в фехтовании, меня не покидала коварная, предательская мысль, что на этот раз Симон поддался. “Не смей поддаваться!” - хотелось крикнуть мне. - “Никто не смеет поддаваться Проклятому Лорду!”. Но это выглядело бы смешным, а потому я молчал, глубоко в душе пряча затаённую обиду на Симона. И, вместе с ней, обиду на себя. Почему-то мне тогда казалось нечестным забираться к нему в мозги, чтобы выяснить доподлинно, поддался он или нет, а ведь я уже подростком мог сделать это так, что он ничего бы и не заметил.
Сейчас я не счёл это зазорным. В конце концов, я обязан был знать, с кем или с чем я имею дело, поскольку назвать себя Симоном могло что угодно, любая созданная Проклятием тварь. Проникнув в его сознание, я убедился, что это действительно был Симон, несмотря на то, что его сознание напоминало запущенный, ветшающий дом, по которому бесцельно слонялся, трогая старые вещи, шелестя пожелтевшими страницами книг и перебирая некогда милые, а ныне пыльные и совершенно ненужные безделушки, одряхлевший, гаснущий разум. Время от времени разум вспоминал о том, что он в доме хозяин, и принимался разбирать завалы хлама, наводить порядок в кладовых и даже что-то ремонтировать, но, похоже, делал это всё реже и реже. Симон, конечно же, не заметил моего вторжения, тем не менее, оно на него как-то повлияло, потому как он, наконец, оторвался от меня, засуетился, забормотал:
- Если мой Лорд и его спутники не погнушаются скромным жилищем его слуги... Милости прошу, мой Лорд... Не побрезгуйте гостеприимством старика...
- Веди, Симон, - сказал я. - Мы не побрезгуем даже гиеньей норой, если там можно будет вытянуть ноги.
По пути Симон несколько отошёл от потрясения, вызванного встречей со мной и моим войском, и стал говорить более связно и без неприятно поразившего меня подобострастного чинопочитания, которое прежнему Симону было совсем не свойственно.
- У меня как раз с прошлой недели кадка тростника замочена, - сказал он. - Если его как следует вымочить, то он даже не горький. Только на гарпий охотиться становится всё труднее - они теперь большими стаями летают, если одну подстрелишь, её тут же сжирают остальные.
- Неужели ты ешь гарпий? - поразился я. - Как ты всё ещё не отравился?
- Нет, конечно же, нет! В крови гарпий мы вымачиваем тростник - вот этот, - Симон указал на чёрный хвощ. - Тогда яды взаимно уничтожаются. А потом мы из него печём лепёшки. Не скажу, что это очень вкусно, но съедобно.
Последний раз я нормально ел после того, как выбросил пулемёт и до встречи с Ланой и Бланкой. Тогда я наткнулся в развалинах на продовольственный склад, и два дня не выходил оттуда, набивая брюхо консервами из генетически модифицированных продуктов. Затем я набил ими свой мешок и все карманы, но как я ни экономил, этого хватило ненадолго. Приходилось есть крыс - они оказались почти единственными животными, которых радиация не только не истребила, но, напротив, способствовала их размножению. В одном из разрушенных городов, где крыс почему-то не было, я съел человеческий труп. Правда, когда он мне попался, он ещё не был трупом, но был к этому очень близок. Я избавил его от страданий и без стеснения воспользовался плодами своего милосердия. Так что, лепёшки из вымоченного в крови гарпий хвоща меня ничуть не смущали - вряд ли они могли оказаться хуже напичканной радиацией и, к тому же, до предела истощённой человечины.
- Постой, Симон! - прервал я свои гастрономические воспоминания и ожидания. - Ты говоришь “мы” - выходит, ты живёшь не один?
- У меня же семья! - воскликнул Симон. - Самая настоящая семья - жена и дочь. Мой Лорд, ты помнишь Клару? Да вряд ли ты её запомнил! Я женился на ней через год после того, как ты ушёл. Дочке скоро будет восемнадцать. Такая красавица! Жаль только, что она не видит.
Говоря о том, что не побрезгую и гиеньей норой, я не преувеличивал и не лукавил, и всё же жилище Симона меня разочаровало. Сын кастеляна Северного замка, который после смерти отца автоматически, по праву наследства занимал его должность, и в чьих жилах, как и в моих, тоже присутствовала кровь Рихарда Великого, хоть и в меньшей концентрации, действительно жил в норе! Не в норе в фигуральном смысле, то есть в тёмном и тесном помещении, а в норе самой настоящей, выкопанной в склоне холма! Однако, особо удивлятся тут было нечему - если сам Лорд превратился в пожирающего крыс и трупы шакала, то отчего бы его кастеляну было не превратиться в кролика? Бытие определяет питание, и наоборот - кто рыщет по руинам выморочного мира, тот жрёт крыс, кто ест чёрную траву, тот живёт в норе.
Вход в нору закрывали от постороннего взгляда густо растущие здесь стебли хвоща, а над самим входом нависал то ли естественный, то ли рукотворный козырёк из песчаника. Дверь заменяла грубая циновка, материалом для которой послужил, судя по всему, тот же, только специально обработанный хвощ. Симон отодвинул циновку и почти на четвереньках протиснулся в узкое отверстие входа, откуда тотчас раздался его радостный крик:
- Клара! Элоиза! Сегодня великий день! Наш Лорд вернулся!
В отличие от входа, нора оказалась достаточно просторной, настолько просторной, что в ней можно было не только вытянуть ноги - даже выпрямиться в полный рост и пройтись несколько шагов взад-вперёд. Но, будь я несколько выше ростом, я бы упёрся головой в потолок. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что помимо нас четверых в норе находились ещё два человеческих существа, закутанные, как и Симон, в обветшавшее рваньё, одно из которых было явно не радо нашему появлению. При виде нас оно забилось в самый тёмный угол и сжалось там в комок, дрожа и поскуливая. С намерением унять его страх я легонько прикоснулся к его рассудку, но встретил такое ожесточённое сопротивление, что вынужден был отступить. Не желая ломать его ментальную защиту - это небезопасно для психики, - я сказал:
- Успокойся. Мы не причиним никому из вас никакого вреда.
- Клара, это же наш Лорд! - проворно метнулся в тёмный угол Симон и обнял свою перепуганную жену. - Наш Лорд вернулся, и не один, а с воинами, и теперь всё будет хорошо. Всё будет как раньше, как двадцать лет назад.
Я не стал бы утверждать, что двадцать лет назад всё было так уж хорошо, но тогда Симон жил в Замке, а не в земляной дыре, и не ходил, сгорбившись, в отрепьях, а горделиво выступал в полотняной рубахе и пусть в протёртых на коленях и на заду, зато бархатных штанах. И на шее у него висел серебряный ключ, полагающийся ему как наследнику должности кастеляна, чтобы со временем смениться золотым.
Вероятно, к воспоминаниям этой поры, поры их влюблённости и последовавшей за ней свадьбы и взывал Симон, но это было безрезультатно. Клара продолжала трястись и поскуливать, и лишь тихо произнесла дрожащими губами: “Проклятый”, поставив ударение не на первом, а на втором слоге.
- Клара, как ты можешь! - возмутился Симон. - Наш высокий гость может оскорбиться!
- Проклятый, - повторила Клара. - Он принёс нам гибель.
- Не слушай её, мой Лорд, - сказал Симон, и в его голосе снова послышались резанувшие моё ухо подобострастные нотки. - Она не в себе. Тревоги и страдания помрачили её разум.
Вначале я подумал, что испуг Клары вызвал вид Ланы и Бланки, одна из которых, стискивая рукоять меча, настороженно стреляла глазами по сторонам, ожидая атаки, а вторая вообще не допускала возможности существования в мире кого-то ещё, кроме подлежащих немедленному уничтожению противников. Но, услышав эти её слова, я понял, что как бы ни был помрачён её разум, она серьёзнее других относилась к Проклятию и мою роль в Проклятии считала неблаговидной. Тем не менее, я полагал, что когда она немного успокоится, я без труда сумею её переубедить и, как сказали бы на Западе, “поставлю ей крышу на место”. Моя уверенность черпала силы не только в том, что мне удалось захватить и полностью перепрограммировать две новейшие модели Третьей, но и в предыдущем опыте. На Западе я зарабатывал на жизнь, используя свои способности, практикой полуколдуна-полупсихотерапевта с липовым дипломом липового университета. Я не испытывал большой склонности к этому виду деятельности, как не испытывал никакого сочувствия к своим пациентам - жалким и смешным людям, погрязшим в придуманном ими самими омуте дурацких страхов и высосанных из пальца проблем, я просто продавал свой дар за чечевичную похлёбку. Некоторые считали меня шарлатаном, но, несмотря на их мнение, с моей помощью пациенты напрочь избавлялись от проблем и страхов. А то, что после излечения больные казались мне ещё смешнее и глупее, чем были до того, так в этом не было моей вины. Такой уж глупой и жалкой являлась сама их природа.
В противоположность матери, Элоиза не испугалась, не смутилась и, в отличие от отца, не обрадовалась нашему неожиданному явлению, по неожиданности сопоставимому разве что с явлением на Восточные земли Рихарда Великого. Она вообще никак не выразила своего отношения к сему знаменательному событию, так что я даже был несколько уязвлён. Можно подумать, к ним в нору каждый день залазят Проклятые Лорды в сопровождении боевых машин! Поразмыслив, я объяснил её поведение врождённой слепотой, отгородившей девушку от внешнего мира и приучившей равнодушно относится ко всему, что в нём происходит. Но, наблюдая за тем, как уверенно она передвигается в тесном пространстве норы, как деловито и сноровисто разводит огонь, замешивает тесто и печёт лепёшки, я убедился, что слепота отнюдь не сделала Элоизу аутичной. Значит, её поведение объяснялось чем-то иным.
- Элоиза, ты, кажется, ничем не удивлена? - спросил я, решив пока не соваться ей в мозги по той причине, что почувствовал себя невероятно уставшим.
- Я знала, что ты придёшь, мой Лорд, - просто ответила она.
Естественно, она не могла этого не знать! Наверняка Симон, чей разум постоянно бродил по закоулкам, в которых грудами пылились воспоминания, то и дело натыкаясь на портрет Тринадцатого Лорда, каждый вечер торжественно возвещал в кругу семьи о его скором приходе. Предсказание сбылось, и Лорд пришёл - только и всего!
В неверном, колеблющемся свете очага Элоиза выглядела настоящей сказочной красавицей, таинственной юной колдуньей из заповедного леса, и красоту её не способны были испортить ни безобразная одежда, ни слой сажи на лице, ни странный, остановившийся взгляд. Ясные, не обезображенные бельмами, не подернутые мутной поволокой, но невидящие глаза Элоизы оставались лишь украшением - дорогим, изысканным, прекрасным и совершенно бесполезным в практическом смысле украшением на её лице. Не видя, они смотрели исключительно перед собой, никогда не скашиваясь ни вправо, ни влево, и, как я заметил, кажется, никогда не моргали. И этот взгляд не вызывал слезливой жалости - “ах, несчастная слепая бедняжка!” - он придавал ещё больше загадки и таинственности её облику.
Боевые машины, как и положено, заняли места по обе стороны от выхода. Клара, наконец, затихла в своём углу. Симон прислонился к стене и задремал. Подложив под голову куртку, я лежал на сухом печаном полу норы и думал: “Вот, теперь я истинный Лорд. У меня есть земли, войско и народ. Правда, земли ещё не возвращены, войско малочисленно, народ на две трети повреждён в рассудке, а на треть абсолютно слеп и ослепительно прекрасен”.
7.
От летописца:
По преданию, по пути от берега Большой реки к Северному замку последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель остановился с войском на отдых в поместье своего кастеляна. Вскоре после прибытия Лорда кастелян овдовел, и поговаривали, будто Лорд был к этому причастен...
Вопреки многодневней усталости, этой ночью я спал плохо. Моя рана воспалилась, рука распухла и ныла. Вдобавок, попытавшись вытащить застрявшее в зубах волокно хвоща, я извлёк его вместе с зубом. Ощупал остальные зубы и обнаружил, что они расшатались и тоже готовы не сегодня-завтра вывалиться. Кожа пересохла, растрескалась и местами слазила кусками. То ли у меня начиналась цинга, то ли радиции я, всё-таки, хапнул лишку - даже для моего уникального организма.
Заснуть мне удалось только под утро, а спустя пару часов я был разбужен отчаянным, нечленораздельным воплем Симона, таким пронзительным, что можно было подумать, будто в Симона вцепилась химера.
Конечно, никакая химера на него не напала - да химера и не полезла бы в нору, но Симон, как безумный, метался из норы наружу и обратно, рвал на себе жалкие остатки волос и вопил.
- В чём дело, Симон? - резким тоном спросил я. Симон остановился на секунду, поднял на меня замутнённые отчаянием глаза и произнёс:
- Клара... Она ушла.
Больше он ничего не сказал, обнял Элоизу и зашёлся в рыданиях. Угол, в котором всю ночь пряталась Клара, был пуст. Я ровным счётом ничего не понимал - куда ушла, зачем? Быть может, она просто отправилась за водой или свежим хвощём, а Симон беснуется всего лишь по причине своей старческой мнительности?
Остальные, я видел, понимали ничуть не больше моего. В конце концов, в итоге продолжительных усилий, мне удалось выпытать у Симона, что Клара всегда, когда он заводил речь о моём скором возвращении (а говорил он об этом частенько), старалась перевести разговор на другую тему. Несколько раз она, не выдержав, заявляла, что Проклятые Лорды погубили их мир, и Тринадцатый Лорд, если вернётся, то вернётся только для того, чтобы довершить дело, начатое его предками, и принести всем окончательную погибель. Теперь мне стало кое-что ясно. Задолго до моего прихода я сделался для неё пугающим жупелом, зловещим предвестником конца света, и пророческие речи Симона не только не ослабляли этого её убеждения, а, напротив, укрепляли Клару в нём. Поэтому при виде меня она и впала в истерику, а после затаилась в углу, и когда я, наконец, уснул, бросилась, куда глаза глядят, исхитрившись незамеченной проскользнуть даже мимо таких бдительных стражей, как Лана и Бланка.
- Ну что, надо идти искать, - заключил я. - Бланка, за мной! Лана, остаёшься охранять Симона и Элоизу.
Оставлять без присмотра слепую девушку и обезумевшего старика я опасался, как и опасался поручить это Бланке. Не то чтобы я ей не доверял, просто мозги у неё были по-прежнему повёрнуты набекрень, и без моего контроля она могла натворить чего угодно.
Наши поиски продолжались три дня и не увенчались успехом. Собственно, я не особо-то и надеялся на успех. Если даже я не был уверен, что смог бы выжить ночью в одиночку среди кишащих всякими тварями холмов, то что уж тут говорить о беспомощной сумасшедшей старухе? Она, конечно, могла забиться в какую-нибудь нору вроде этой, оставшуюся от эпохи людей-кроликов или вырытую позднее теми, кто пытался спастись от Проклятия, но детально обследовать все дыры, которыми были испещрены склоны, не представлялось возможным. К тому же, соваться в них было небезопасно.
На второй день за нами увязалась Элоиза. Вначале я решительно воспротивился этому, но Элоиза убедила меня, что если нам повезёт обнаружить Клару, то она, Элоиза, окажется среди нас единственной, кого Клара не испугается. С этим аргументом я мог бы и поспорить, поскольку мне хватило бы мгновения на то, чтобы проникнуть Кларе в мозги, а после этого не составило бы никакого труда привести её домой, как на верёвочке, но всё же согласился на участие Элоизы в поисках. Впрочем, как я уже говорил, её участие на результат поисков нисколько не повлияло.
Единственное, что меня слегка удивило, так это способность незрячей девушки передвигаться по пересечённой местности практически без посторонней помощи. Но особого значения я своему наблюдению не придал. Известно же, что у слепых от рождения необычайно обостряются прочие чувства и в какой то степени заменяют им зрение.
За время безрезультатных поисков Симон совсем сник. Всё чаще он стал забиваться в Кларин спасительный угол и там либо плакал, либо, подобно Элоизе, смотрел оттуда невидящими глазами. Следовало бы привести его разум в хотя бы относительный порядок, но мне было не до Симона. Больше меня тревожило собственное самочувствие. И не без оснований. Я уже выплюнул четвёртый зуб, а волосы лезли клочками. Каждый вечер, возвращаясь из тщетных блужданий, я слоями сдирал отмершую кожу с ног, а я ведь не добрался ещё даже до Северного замка!
“Едва успев высадиться на Восточный берег, последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, начал разваливаться на куски...”
В том, что я действительно Последний, я почти перестал сомневаться. Меня окружало, по-преимуществу, прекрасное женское общество, но Лана и Бланка, если и были способны к физической близости, то едва ли способны были родить. Оставалась Элоиза. От неё можно было ожидать появления зрячего ребёнка, вряд ли её слепота передалась бы по наследству, но мог ли я рассчитывать на себя, как на производителя здорового потомства? Тем не менее, становящаяся всё призрачней мечта о потомстве меня не оставляла. Если бы нашёлся способ объединить в одном организме наследственные качества Проклятых Лордов, живучесть и быстроту изделий Третьей лаборатории и красоту Элоизы, то продуктом такого объединения стал бы сверхчеловек. Подобная мечта меня, как потомственного генетика и результата племеного разведения, не могла не увлекать.
Но, как говорят, мечтать не вредно...
Впридачу к мечтам и беспокойству о своём здоровье, меня тревожила Бланка. Оказалось, что я не контролировал её полностью, к тому же Бланка постоянно стремилась избавиться от контроля. Она повадилась исчезать по ночам, и, как я ни бился, ничего не мог с этим поделать - она ускользала, стоило мне только задремать. Караулить её целыми ночами - это значило расходовать драгоценные силы, а приказать Лане не выпускать Бланку было равносильно тому, чтобы спровоцировать чьё-нибудь, а то и взаимное убийство. Сколько я ни ломал голову, как воспрепятствовать ночным исчезновениям Бланки, ничего путнего не придумал.
Бланка каждый раз являлась под утро, перепачканная соком хвоща, чужой кровью и липкой вонючей дрянью, которая могла быть заменителем крови разве что у каких-нибудь совсем уж омерзительных существ. Расспрашивать Бланку о подробностях её шляний было бесполезно, поэтому я просто залезал к ней в мозги и смотрел мнемозапись Бланкиных похождений. Картинки, которые я при этом видел, были впечатляющи и малоаппетитны - располосованные гарпии, вывалившиеся наружу гиеньи потроха, обезглавленные кочевники и куски мертвецов. Иногда попадались трупы, развороченные Бланкиным клинком ещё до того, как она успевала рассмотреть, кого кромсает, или трупы, принадлежавшие тварям, которых я сам никогда в глаза не видел, наподобие покрытой радужной слизью полужабы-полуящерицы или ползущей по холмам аморфной пакости, методично пожирающей хвощи. Впрочем, пакость оказалась исключением - её превращения в труп я не имел удовольствия созерцать. Неоднократно убедившись в том, что пакость, будучи рассечённой напополам, тут же стекается воедино и норовит употребить Бланку в качестве приправы к хвощу, одержимая воительница в кои-то веки проявила несвойственное ей благоразумие и смылась.
Из всего этого я сделал несколько выводов. Во-первых, что Бланка теперь имела более полное представление о местной фауне, чем я, во-вторых, что Клару, без всякого сомнения, сожрали в первую же ночь, и в-третьих, что мне не помешало бы иметь портативную ядерную бомбу направленного действия. Когда-то я мог без проблем достать такую штуку через моего приятеля из Третьей или ещё через кого-нибудь из знакомых смертоторговцев, но тогда у меня не было в ней необходимости.
На следующее утро после того, как я распорядился прекратить поиски Клары, Бланка притащила трофей.
- Я нашла женщину, - сказала она. - То, что от неё осталось.
Тут-то я и возблагодарил Проклятие за то, что оно лишило зрения Элоизу. Трофей оказался головой Клары, вернее, вполне мог быть её головой. Во всяком случае, это, бесспорно, была человеческая голова, но изуродованная и обезображенная до такой степени, что в вопросе о принадлежности головы Кларе оставалось только положиться на мнение Бланки.
В чём-то Клара не ошиблась - ей моё возвращение действительно принесло гибель...
Симон истошно завыл, и я пожалел на минуту, что Проклятие не лишило Элоизу, а заодно и меня, ещё и слуха. Похоже, это зрелище погасило в Симоне последние слабо тлеющие угли рассудка. Угораздило же Бланку приволочь на всеобщее обозрение голову Клары, да ещё после того, как её кто-то отрыгнул, не сумев переварить! Но чего можно было ожидать от андроида-убийцы из пробирки, даже возомнившего себя благодаря стараниям ребят из Третьей, человеком?
Как выяснилось, ожидать можно было чего угодно, и выяснилось это, когда Бланка спросила, указывая на голову:
- Где её закопать?
Я онемел. Мне немедленно снова припомнилось, как я хоронил в саду Замка голову отца. А ведь последний раз я вспоминал об этом совсем недавно, и, стало быть, воспоминание было вытащено мной через многолетние наслоения из глубин на самую поверхность. И не означал ли вопрос Бланки того, что пока я просматривал её мнемозаписи, Бланка развлекалась просмотром моих? Не из любопытства и не из злого умысла, а лишь потому, что канал каким-то образом начал передавать информацию в обоих направлениях? И не значило ли это, что если она может пользоваться каналом, то может и самостоятельно установить подобный канал? Ерунда, это умели делать только Проклятые Лорды, да и то не все одинаково успешно. Рихард Великий, скорее всего, вообще не умел.
Сокрушив веру Бланки в то, что она человек, я сам предложил ей помочь стать чем-то иным, нежели зло, уничтожившее мир, и теперь она использовала мои мнемозаписи как руководство к действию. “Параграф тринадцатый, пункт девятый. Найдя на холмах знакомую голову, следует принести её домой и зарыть в саду...”.
- Закопай, где хочешь, - не сразу ответил я.
Над всем этим нужно было основательно поразмыслить.
8.
От летописца:
Однажды ночной дозор, высланный последним, Тринадцатым из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных Земель, повстречал среди холмов демона, пленил и доставил в поместье кастеляна. От того произошли немыслимые беды...
Следующий трофей, принесённый Бланкой, обескуражил меня ещё сильнее, нежели первый, потому что он был живым. Не менее обескуражила меня и явная растерянность Бланки.
Она, как обычно, вернулась на рассвете, грязная с головы до ног, но в её диких серых глазах, помимо всегдашнего кровавого тумана, к которому примешивалось нечто вроде удовлетворения, удовлетворения от совершённых убийств, отчётливо просматривалось недоумение. В руках Бланка держала свёрнутую кульком свою окровавленную куртку. В кульке что-то шевилилось и слабо попискивало. Когда она развернула куртку и вывалила её содержимое на стол, у меня вывалилась челюсть. Оно, это содержимое, оказалось человеческим ребёнком, голым и бледно-розовым, как и положено младенцу.
Кажется, я уже несколько разобрался в причинах неадекватного поведения Бланки. Ребята из Третьей программировали её, в отличие от “идеального солдата” Ланы, для диверсионной деятельности, для роли засылаемого в тыл противника суперкиллера, потому и закачали в неё отождествление себя с человеком, а также известную гибкость программы. Ребята перемудрили - слишком сложная и чересчур самообучающаяся программа запуталась в вопросах, не имеющих ответов, и полетела с катушек.
Теперь Бланка столкнулась с неведомым. Судя по содержимому её памяти, ей до этого никогда не доводилось видеть детей, а тут неожиданно повстречалось нечто живое, которое не пыталось ни напасть, ни обороняться, ни даже убежать - просто лежало на спине, дрыгало задними конечностями и пялилось на неё безо всякого страха. Бланка не знала, что делать. Деформированная программа предписывала ей убивать без разбора всё, что шевелится, информация, поступившая по моему каналу, вступала в противоречие с программой, а с третьей стороны подключались остатки псевдочеловеческого самоощущения, и Бланка не смогла прийти ни к какому решению, вернее, пришла к решению доставить это непонятное живое мне.
Клянусь Проклятием, я меньше бы удивился, если бы она принесла детёныша тираннозавра! Откуда в Ничейных землях было взяться ребёнку? Выходит, что кроме Симона и его семьи поблизости жили и другие люди? Но Симон, пока был в состоянии общаться, ничего об этом не рассказывал. Или это ублюдок Вонючих кочевников? Опять же, ни женщин, ни детей кочевников я за двадцать с лишним прожитых здесь лет ни разу не видел - либо они прятали их в отдалённых и укромных местах, либо, как простейшие, размножались делением. Или их в массовых количествах клонировало Проклятие.
И что я теперь должен был с этим ребёнком делать? В общем, я оказался в положении почтенного папаши, чьи неразумные дети припёрли с помойки “не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку”, как в какой-то детской книжке, которую однажды забыли в моём кабинете полупсихотерапевта на Западе малолетние пациенты. Проще всего было бы сказать: “Немедленно выбрось эту гадость вон!”, но мои подданные были столь немногочисленны, что разбрасываться ими было расточительством.
Для начала я решил выяснить, что скрывает в себе эта маленькая черепушка, и не подброшен ли этот подкидыш Проклятием. Залез туда и почувствовал себя в девственной пустоте. Нет, конечно, что-то там было - набор стандартных реакций на стандартные раздражители, такие как голод, холод, тепло и свет, но ни малейшего намёка на память - ни генетическую, ни персональную. Ничего, что указывало бы на его происхождение, в том числе, на происхождение от Проклятия, я тоже не нащупал. Ребёнок оказался пустым, как бамбук. Так могла бы выглядеть мыслительная оболочка Ланы или Бланки до того, как в неё была закачана программа.
Во всём остальном это был самый обыкновенный ребёнок белой расы, возрастом, наверное, от года до полутора. Не будучи большим специалистом по маленьким детям, я определил это по тому, что молочные зубы присутствовали у него уже в полном наборе. Освоившись, он принялся ползать по Бланкиной куртке и мимоходом её обмочил. Я дал ему кусок лепёшки, он сунул его в рот и принялся деловито обсасывать. Что ж, это решало проблему с кормлением, поскольку никого, пригодного на роль кормилицы, я среди присутствующих что-то не замечал, а перспектива отлова с последующим доением щенной гиены меня, почему-то, не прельщала. Пустая ментальная матрица же представляла собой непаханное поле для экспериментов. Я мог бы, например, попытаться заполнить пустоту слепком собственного сознания, то есть создать психический клон самого себя. Я прежде такого не делал, но у меня и не было в распоряжении чистой матрицы. В случае невозможности имплантации моего слепка, можно было попробовать поместить в его мозг базовые функции Ланы - из дебилов получаются отличные солдаты. В любом случае, находка казалась небесполезной.
Я протянул ребёнка Элоизе, которую уже мысленно назначил отвественной за физическую упаковку матрицы, то есть попросту нянькой, но она вдруг отшатнулась от него так, как будто я принуждал её поцеловать щенка гиены.
- Возьми же его, Элоиза, - настойчиво сказал я. - Это же ребёнок, и он, наверное, хочет на руки.
- Нет, мой Лорд, - возразила она, испуганно заслоняясь скрещенными руками. - Он не хочет на руки, и он не ребёнок. Он - чудовище.
Я не понял поначалу причин столь резкого неприятия - возможно, дело было в том, что Элоиза, как и Бланка, тоже никогда не видела детей, и, наверное, не держала их на руках, ведь у неё не было маленьких братьев или сестёр, - и решил применить убеждение.
- Ну да, он найден на холмах, и он слегка не такой, как все прочие дети. Но он, всё же, просто годовалый ребёнок!
- Мой Лорд, это не человек! - панически выкрикнула Элоиза.
- Ну и что? Вот они, - указал я на Лану и Бланку, как будто Элоиза могла их видеть, - тоже не люди. То есть, Лана не человек, - поспешил я исправить одну из своих ошибок, наиболее существенную. Лишний раз напоминать об этом Бланке было сейчас куда как не вовремя.
- Они как раз люди! - с необычайной горячностью запротестовала Элоиза. - Только немного другие. А он - чудовище!
Поводы к размышлению копились, как горы грязной посуды во время большого застолья, когда официанты сбиваются с ног, а посудомоек катастрофически не хватает, и я попросту сваливал их в кучу до более спокойных времён, когда можно будет, не торопясь, перемыть все тарелки и во всём разобраться. Поэтому я отнёс слова Элоизы на счёт свойственной слепым гиперчувствительности и на тот счёт, что она, как-никак, была слепой дочерью помешанных родителей. И всё же я не удержался от вопроса:
- Ты-то откуда об этом знаешь?
- Я вижу.
Уговорить Элоизу взять ребёнка оказалось не в пример труднее, чем перепрограммировать Лану, то есть вообще невозможно - обычно кроткая и послушная девушка наотрез отказывалась это сделать. В чём, при желании, можно было усмотреть явное преимущество восточных технологий над западными. Кровь Рихарда, даже в самых малых долях, временами делала её обладателей тверже стали и неподатливей любого камня. Да ребёнок и вправду, похоже, не нуждался в заботах няньки. Домусолив лепёшку, он зарылся в куртку и преспокойно уснул.
Назавтра я решил предпринять рекогносцировку окрестностей Северного замка. Во-первых, мне хотелось освежить свою память, а, во-вторых, они, эти окрестности, могли за двадцать лет измениться (и наверняка изменились) до такой же неузнаваемости, как и берег. Я не думал всерьёз, что Замок придётся брать штурмом, а если и придётся, то не в обычном смысле - на Проклятие с тараном и штурмовыми лестницами не пойдёшь. Самым же веским поводом к разведке стала топящая меня трясина бездействия.
По правде говоря, направляясь на Восток, я не имел перед собой никакого чёткого плана. Я полагал, что Проклятие не замедлит сделать свой первый ход, стоит мне только вступить на берег, но Проклятие, похоже, на этот раз меня проигнорировало, уступив мне, тем самым, право первого хода. Какое, чёрт возьми, благородство с его стороны!
Ещё я хотел таким образом отвлечься от кучи терзающих меня безответных вопросов. Почему мне никак не удавалось взять под свой полный контроль Бланку? Что и как могла видеть слепая Элоиза? Долго ли я ещё смогу сопротивляться радиации или чему-то ещё, что разрушает меня изнутри? Или, может быть, никакая это не радиация, а самая обыкновенная старость? Постоянно называя про себя Симона и Клару стариками, я до последних нескольких дней не ловил себя на мысли - а кто же тогда я?
Конечно, я - Лорд, но и Лорды, к сожалению, стареют...
В разведку, как и в поисковую экспедицию, я взял с собой Бланку, и снова, непонятно зачем, с нами увязалась Элоиза. Видимо, ей очень не хотелось оставаться в норе с найдёнышем. Пользы от её участия в походе я не видел, но и вреда - тоже, поскольку Элоиза уже доказала, что вполне способна не быть обузой. Отправляясь на рекогносцировку в сопровождении двух проблем из множества, я усмехнулся, подумав, что было бы неплохо, если бы мне посчастливилось за время похода разобраться хоть в одной из них.
Путь до Замка мы преодолели даже быстрее, чем я рассчитывал, не встретив по дороге никаких существенных помех, кроме небольшой стаи гарпий и двух отрядов кочевников. Гарпии не осмелились напасть и лишь какое-то время летели в отдалении за нами, хрипло бозлая, а от кочевников я счёл благоразумным укрыться в хвощах, как ни унизительно казалось мне, Лорду, прятаться в собственных землях при виде шайки вонючих дикарей. Унизительно, но ничего не поделаешь - как видно, мне ещё долго предстояло пробираться по своим землям украдкой.
Сложенный целиком из светло-серого песчаника, Замок стоял на вершине холма и походил издалека на присыпанный пеплом сломанный зуб - сравнение, понятное только тем, кому доводилось видеть рисунки давних времён, когда Замок ещё не лишился Главной башни. Больной, гниющий зуб, выпустивший из-под себя наружу весь свой гной.
Но весь ли? Это и предстояло выяснить.
По капризу или оборонительному замыслу Проклятия, хвощовые заросли не подступали к нему вплотную, так что стены Замка окружало кольцо голой, высохшей земли. Но, по-видимому, этим оборона Замка и ограничивалась - гарпии над ним не кружили, мертвецы не стояли на карауле у ворот, да и сами ворота, широко распахнутые, пришли в полную негодность. Одна их створка перекосилась, готовая вырваться из проржавевших петель, и глубоко ушла нижним углом в песок. Изглоданные ветрами стены ещё сохраняли суровый, неприступный вид, но жизнь ушла из них давным-давно - в тот день, когда стены Замка покинул последний живой человек.
Тем не менее, мы продвигались с величайшей осторожностью - я справа, Бланка слева, Элоиза между нами и чуть позади. Бланка хищно раздувала ноздри - кажется, что-то почуяла. Внезапно она застыла на месте, напружинилась и указала куда-то вперёд мечом.
На крыше одной из дворовых построек неподвижно восседала бесформенная туша, которую я принял поначалу за гарпию-переростка. Приглядевшись внимательнее, я тоже остолбенел. Клянусь Проклятием, такого зверя Бланка едва ли когда видала - это был дракон! Его крылья распластались по бокам от тела, заняв всю крышу, голова на длинной шее бессильно перевесилась через водосточный жёлоб. Со стороны крыши подул слабый ветер, и мне не пришлось, подобно Бланке, раздувать ноздри, чтобы почувствовать вонь.
Дракон гнил. Один его глаз вывалился и висел, покачиваясь, на ножке, второй был затянут перламутровой плёнкой. Мостовую вокруг здания усеивали отвалившиеся чешуйки некогда мощной брони, как если бы мостовую замостили ещё раз, поверх первого слоя. Кожа облазила чёрными струпьями с крыльев, вслед за ней, разлагаясь, сползали с костей мышцы. Там, куда из приоткрытой пасти, образовав изрядную лужу, стекала не то слюна, не то гной, я увидел выпавший внушительный зуб.
Стараясь сдерживать дыхание, я двинулся вперёд. Странно, что сюда не слетелись тучами гарпии - ведь для них запах падали был тем же, чем для меня запах жарящегося шашлыка. Но ни единой гарпии поблизости не было видно, и целая гора мяса протухала без какой-либо пользы, зазря.
Драконы не были рождены Проклятием, они существовали уже за много веков до него и, вероятно, за много веков до появления человека, которого в своём исполинском высокомерии драконы не ставили ни во что, даже не считая пищей. Они были огромны, долговечны, а потому немногочисленны. В отличие от сказочных драконов, они не разоряли городов, не копили золота, и уж подавно, не задавали никому никаких трёх дурацких загадок. Они были величественно-ленивы, не терпели суеты и считали своим домом весь мир - во всяком случае, весь Восточный мир. Потому их никогда не видели вблизи скопления людей, да и вообще видели очень редко. Разве живущий в лесу устроится на отдых возле муравейника?
Лишь подойдя почти вплотную, я понял, почему вокруг не кишели гарпии. Оставшийся на месте глаз дракона, тот, что был затянут плёнкой, внезапно дрогнул, и как мне показалось даже, плёнка слегка приподнялась. Дракон был ещё жив. Могучий и царственно-прекрасный гигант сгнивал заживо.
Я не мог объяснить это ни чем иным, кроме как работой Проклятия. Дракон умирал не от старости. Не слышал я и том, чтобы драконы были подвержены каким-либо инфекциям, как и чтобы кто-нибудь находил умирающего дракона. В состоянии, близком к растерянности, я смотрел на него, и мне было больно видеть, как древнее существо умирает такой отвратительной и жалкой смертью. Хотелось уйти отсюда и больше не возвращаться - пусть Северный замок остаётся навеки его гробницей.
Но так, конечно, я поступить не мог. Непроизвольно я дотронулся до своих шатающихся зубов - не ошибся ли я, и не сделало ли Проклятие против меня свой первый ход?
- Мой Лорд, идём скорее отсюда! - схватила меня за руку Элоиза. Я почувствовал, что рука у неё дрожит. Таким ли уж фантастическим было бы предположение, будто она каким-то образом почувствовала страдание дракона или моё собственное настроение?
- Я и сам был бы не против отсюда уйти, - зачем-то признался я. - Но разведка ещё не завершена.
- Мой Лорд, ты не понял! - воскликнула Элоиза. - Мой Лорд, дома беда!
В тот день над одной из тайн слегка приподнялась скрывающая её завеса - только слегка, не более, чем приподнялась радужная плёнка на глазу умирающего дракона. Я убедился, что Элоиза действительно способна видеть. Не глазами, конечно, каким-то иным, неизвестным мне органом чувств. Но это всё, что мне удалось установить. То, что видела Элоиза, оказалось недоступным для моего прочтения. Проникнуть в её сознание было проще простого. Она совершенно не заботилась о том, чтобы ограничить доступ в него - либо оттого, что безгранично доверяла мне, либо потому, что не сталкивалась прежде с “мозгохакерами”. Её чувства, мысли и воспоминания лежали на самой поверхности; рождённые её странным видением картинки - тоже, но картинки я, сколько ни старался, не смог просмотреть. Как сказали бы на Западе, “данный формат файла не поддерживается”.
В иное время я вдоволь поиронизировал бы над составом и способностями нашей странной компании - “Новый сериал! “Супермутанты выходят на тропу войны”! Смотрите по будням только на нашем канале!” - или что-нибудь в этом роде, но сейчас меня не тянуло на юмор. Не видя того, что увидела Элоиза, я всё же понял, что в норе произошло нечто из ряду вон выходящее. Без слов приказав Бланке следовать за мной и увлекая за собой Элоизу, я бросился к выходу из Северного замка.
Ворвавшись в нору, я тут же налетел на Лану. Она покачнулась, но не обернулась и вообще никак не изменила своего положения - стояла, словно вкопанная, с мечом, поднятым на уровень чуть выше колен, как если бы она намеревалась замахнуться им, но застыла в этот момент соляным столбом. Её сознание пребывало в таком же ступоре, как и тело. Освоившись в полутьме, я бросил взгляд на Симона. Он продолжал сидеть в своём углу, обхватив колени руками и смотрел в одну точку, и я сразу догадался, что с ним что-то не так. То есть, с ним и до этого было не так, но сейчас стало ещё более не так, чем прежде.
Не тратя времени даром, я молниеносно ввинтился в его мозг, и сразу понял, что меня до такой степени встревожило в его состоянии. Если даже после смерти Клары его мозг продолжал работать - бессмысленно, безрезультатно, вхолостую, но всё же работал, то теперь он окончательно остановился. И не просто остановился - он вымер, как обезлюдевший Северный замок. Даже хуже того. Словно какой-то стихийный поток пронёсся сквозь него и вынес подчистую последние остатки мыслительной деятельности.
Симон был пуст. Пуст, как бамбук. Пуст, как “непрошитая” матрица. Пуст, как...
Я огляделся в поисках ребёнка и немедленно увидел его. Он не спал, зарывшись в кучу тряпья, и не ползал по полу. Он вполне уверенно стоял посреди норы на ногах и безо всякого выражения, но пристально смотрел на окаменевшую Лану, и мне померещилось, что его расширенные до пределов зрачки светятся в темноте голубым неоновым светом.
Я метнулся в него, но напоролся на что-то, возможно, на этот самый мертвящий свет, и испытал такое ощущение, словно мне что есть силы зарядили кастетом в лоб. Я повторил попытку. Виски стиснула тупая боль. За пеленой неонового света стояла непрошибаемая стена, наткнувшись на которую, я тут же отлетел прочь.
Я не сомневался, что именно этот монстр, придавший свей головёнке видимость пустой матрицы, высосал до капли Симона и, наскоро перекусив Симоном, принялся теперь за более плотный обед, то есть за Лану. Эх, напрасно я отмахнулся от впечатления, которое он произвёл на Элоизу! Но и Элоиза, думаю, не представляла себе, до какой степени он не человек.
- Убей его, Бланка! - крикнул я. Однако Бланка тоже находилась в каком-то странном оцепенении, либо подпав под действие психической энергии вампира, либо предавшись анализу, этому смертельному врагу немедленного и решительного действия, и по уши увязнув в нём. Я потянулся за мечом, и тогда вампир перевёл свой взгляд с Ланы на меня.
На то, чтобы достать меч, мне всегда хватало малой доли секунды, а тут мне для этого потребовалась вечность. Наверное, со стороны я напоминал динамическую голограмму с замедленной скоростью. Виски ломила невыносимая боль, вдобавок ко всему, я ослеп. Но мне не требовалось видеть глазами. И без их помощи я прекрасно видел то место, откуда исходил голубоватый свет.
Естественно, я не промахнулся. Неоновый свет погас. Я почувствовал, как клинок рассёк плоть, услышал, как вскрикнула Элоиза и как рухнула, не поддерживаемая больше чарами демона, Лана. Потрогал клинок - он был тёплым и липким. Внутри демона текла самая обыкновенная, тёплая и, вероятно, красная, кровь. И проворчал:
- Ну, как всегда! В ответственный момент всё приходится делать самому.
9.
От летописца:
По преданию, прежде чем последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, покончил с демоном, тот успел нанести значительный урон его войску и мирному населению. Некоторые потери оказались невосполнимыми...
Невзирая на это, вскоре Лорд отправился штурмовать Северный Замок...
Ко мне медленно, гораздо медленнее, чем мне бы хотелось, возвращалось зрение. Но лучше уж медленно, чем никак. И вместе со зрением приходило осознание того, что Проклятие меня одурачило.
На полу заворочалась Лана - значит, её двигательные функции в какой-то мере действовали. Но взгляд, которым она на меня уставилась, показался мне на редкость тупым. Не сказать, что до этого у неё в глазах была бездонная пропасть интеллекта, но сейчас в них интеллекта было ещё меньше, чем у оператора автопогрузчика, насилу разбуженного после бурно проведённых выходных.
Впрочем, Лана меня не особо тревожила. Она считала себя машиной, и это давало ей некоторую дополнительную защиту против атак на мозг. Возможно, какие-то функции демон и успел повредить, но даже если бы они не восстановились сами, восстановить их я надеялся без проблем. Куда хуже дело обстояло с Симоном. Мельком ознакомившись с состоянием его рассудка, я пришёл к выводу, что Симон восстановлению не подлежит. Его дыхание и кровообращение замедлились до такого уровня, чтобы только-только поддерживать жизнедеятельность организма. Ни осознавать происходящее, ни двигаться, ни самостоятельно проглатывать пищу он не мог. Симон сделался даже не идиотом - просто дышащей куклой, вернуть которой хоть какое-то подобие разума я был бессилен. Идею использовать Симона в качестве чистой матрицы я сразу же отбросил - во-первых, она, почему-то, вызывала у меня отвращение, а, во-вторых, осуществление этой затеи требовало длительной подготовки и создания особых условий, а до того жизнь его тела пришлось бы поддерживать при помощи катетера или инъекций.
Самым гуманным и разумным было его просто прикончить. Так бы я, не задумываясь, и поступил, когда б не Элоиза. Если она за десяток километров сумела почуять или, как она говорит, увидеть неладное, то как можно было перехитрить её в этом случае? Я покосился на девушку - знает ли она, что её отец стал “овощем”? Чёткого ответа на свой вопрос я не получил - Элоиза была в шоке.
Что ж, оставалоь только воспользоваться этим обстоятельством. Я подошёл к Симону и коротким движением вонзил ему клинок в сердце. Как и следовало ожидать, Симон не издал ни малейшего звука.
- Элоиза, твой отец мёртв, - сухо сказал я. - Мне очень жаль.
Она не ответила.
Да, процесс завоевания Ничейных земель проходил не слишком гладко и не очень обнадёживающе. Проклятие подсунуло мне приманку, и я её заглотил. Население уменьшилось на две трети. Войско наполовину отупело. Я выплёвывал зубы и терял кожу. На месте нанесённой Ланой раны уже обнажился обширный участок живого мяса, что причиняло мне серьёзные неудобства, особенно учитывая отсутствие перевязочных средств - удивительно даже, что в ране ещё не копошились черви. Пока что я успешно это скрывал, не желая признаваться в том, что я не могу “починить сам себя”.
Взвесив всё это, я принял решение перебираться в Замок, несмотря на то, что там заживо догнивал дракон - я надеялся, что гарпии его, наконец, обнаружили и, переборов страх, растащили на куски. Замок нужно было досконально обследовать, вышвырнуть оттуда всех тварей, какие там обнаружатся (если, конечно, хоть что-то живое там есть), отремонтировать ворота и уже после этого приступать к разработке плана дальнейших действий. В конце концов, Лорд должен жить в Замке, а не сидеть в норе!
На похороны Симона я решил не тратить времени. Чем нора - не могила? Возвращаться сюда я не собирался. Как я уже говорил, я вообще не собирался возвращаться назад. Только вперёд, насколько хватит сил.
Лана, как я выяснил, основательно пошарившись у неё в мозгах, практически не пострадала. Внешние тесты показали, что у Ланы немного замедлилась скорость реакции, но и это, я полагал, было обратимо. Тем более, что она и сейчас всё равно превосходила в скорости любого человека. Элоиза тоже была в порядке. Она казалась, правда, несколько подавленной и замкнутой, но для человека это было вполне естественно. Что же касается Бланки, то для неё произошедшие события стали толчком к ещё более напряжённым размышлениям. Она детально изучила останки демона, после чего, убедившись во внешней идентичности его головы человеческой, куда-то их унесла и, вероятно, зарыла. Очень долго и пристально она смотрела на труп Симона, затем выбралась из норы и направилась в холмы. Я не удержался от искушения проследить за ней, и то, что я увидел, натолкнуло на размышления и меня. На склоне холма Бланка выкопала мечом небольшую яму, постояла возле неё, закопала яму и вернулась обратно, после чего уже не обращала на труп Симона никакого внимания. Выходит, она поняла, что для людей похороны - это не только механическое действие, но ещё и ритуал, символ, и решила поступать подобно человеку.
... Гарпий над замком по-прежнему не было - видимо, дракон, даже умирающий и беспомощный, внушал им непреодолимый ужас. Впрочем, какая-то залётная гарпия, необыкновенно смелая или чересчур голодная, здесь всё-таки побывала. В этом я убедился, когда увидел, что глаз дракона, заставивший меня вздрогнуть, шевельнувшись под перламутровой плёнкой, был выклеван. В остальном всё оставалось по-прежнему - дракон разлагался, Замок безмолвствовал.
Внутри Замок напоминал сознание Симона до того, как его опустошил демон. Он не подвергся разграблению кочевниками или кем-то иным - вероятно, потому, что его против своей воли охранял прилетевший сюда умирать дракон. В том, что дракон прилетел умирать, я был уверен. Что ещё могло привести его в брошенное человеческое жилище?
Почему-то мне подумалось, что, может быть, это был последний дракон Восточных земель. Как и я, последний из своего рода. Последний дракон нашёл последнее пристанище в замке последнего Лорда... До безобразия символично. Настолько символично, что мне даже стало не по себе, и в голову закралась далёкая от оптимизма мысль - а не с той ли же самой целью вернулся я спустя двадцать лет в свои земли?
Я отогнал эту мысль, сказав себе, что в отличие от дракона я ещё не прогнил насквозь, способен передвигаться, убивать, лечить и манипулировать чужим разумом, так что о смерти думать преждевременно. Всё же проходить мимо его останков мне не хотелось, и отнюдь не из-за удушающего запаха. Поэтому я повёл своё войско кружным путём.
Сад мёртвых почерневших стволов, где я закопал голову отца, сохранился до сих пор. Ураганные ветры были нечастыми гостями в Восточных землях, а Проклятию не было до сада никакого дела. Некоторые стволы упали, но большинство их всё так же тянулось вверх готическими колоннами, не поддерживающими никакого свода. Земля под ними, лишённая естественного покрова из травы и опавших листьев, превратилась в пересохшую растрескавшуюся коросту. Либо нормальных дождей здесь не было уже несколько лет, либо всю влагу из Ничейных земель высосал ненасытный хвощ. Я поискал глазами то место, которое с некоторой натяжкой можно было назвать могилой Двенадцатого Лорда, но видел везде только геометрически ровную сеть трещин. Память же моя точного места захоронения не сохранила.
Миновав хозяйственные постройки, мы обошли кругом главное здание и приблизились к парадному входу. “Ну вот, я и вернулся”, - подумал я, секунду помедлив перед дверями. Затем резко дёрнул на себя дверь и вошёл внутрь.
Внутренность вестибюля не менялась, наверное, со времён Рихарда Великого. Не изменилась она и за время моего отсутствия - те же стены из грубо отёсанного камня, те же массивные балки, тот же вышарканный множеством ног каменный пол. Какое-то мелкое существо поспешно шмыгнуло от меня в темноту - кажется, крыса. Вот вам, пожалуйста, и дичь. Будет чем разнообразить хвощёво-лепёшечную диету.
Но старый арбалет Симона, из которого тот стрелял гарпий, на этот раз остался без применения. С крысиной охотой можно было пока и повременить, тем более, что раз в Замке жили крысы, то здесь должно было отыскаться и другое пропитание, кроме них. Чем-то же они питались, а чем ещё они могли питаться, кроме старых запасов, залежавшихся в кладовых?
За вестибюлем начинался тронный зал, сплошь завешанный доспехами, мечами, алебардами, знамёнами Рихардова войска, и не имевший ровным счётом никакого назначения, кроме военно-исторического. Сколько я ни напрягал память, не мог припомнить, чтобы хоть раз мой отец садился на обветшавший громоздкий трон, и чтобы в зале проходили хоть какие-нибудь мероприятия, кроме редкой, не чаще раза в год, и весьма поверхностной уборки. Я не удержался от того, чтобы позволить себе мальчишескую, и в то же время с долей горькой самоиронией, шутку - уселся на трон, напустил на себя царственный вид и обратился к своему воинству и народу:
- Подойдите же, дети мои, я благословлю вас!
Стандартное обращение Лорда к подданным - “дети мои” - сейчас показалось мне несколько двусмысленным. Действительно, если Лорду удавалось прожить достаточно долго, то количество его непосредственных детей среди подданных становилось изрядным. Без всякой задней мысли, я от души рассмеялся.
Смех мой произвёл странное действие. Казалось, Замок, давно отвыкший от звуков смеха, очень удивился. Мой смех полетел вверх, к своду зала, ударился об него, рассыпался многоголосым эхом, и Замок ответил мне не то демоническим хохотом, не то утробным, нутряным кашлем чахоточного старика. Элоиза вздрогнула и сжалась в комок, Лана и Бланка в недоумении переглянулись.
- Ладно, пошли дальше, - сказал я, поднимаясь с трона и чувствуя себя отчасти сконфуженным.
Помимо кладовых, меня в первую очередь интересовали ещё два места - библиотека и компьютерный зал.
Ошибочно было бы думать, будто Восток, напрочь отгородившись от Запада, отгородился и от любых технических достижений. При всей патриархальности быта и общественного устройства, технические достижения на Востоке существовали, правда, были распространены не очень широко и доступны были далеко не всем. Частью технологии импортировались с Запада, с которым Лорды Восточных земель в былое время поддерживали торговые и дипломатические отношения, частью их разработка была заслугой собственных учёных. Впоследствии сношения с Западом плавно сошли на нет, научная мысль стала развиваться исключительно в сторону военной магии, но кое-какие технические штучки остались - наподобие, например, компьютеров и ядерных миниэлектростанций. Как никому не пришло в голову использовать ядерную энергию в войне Замков, ума не приложу. Впрочем, и одного Проклятия с лихвой хватило на то, чтобы сделать Восточные земли Ничейными, а небольшое упущение восточных мудрецов с поразительным (в прямом смысле) результатом наверстал Запад.
В компьютерном зале я надеялся найти ответ на вопрос, который я не успел задать Симону - как и когда люди покинули Замок? Был ли это организованный массовый исход или паническое бегство, уходили они всем скопом или годами поодиночке расползались по норам? Могло ли случиться так, что на большем или меньшем отдалении от замка образовались какие-нибудь поселения, или жители поголовно вымерли, и Элоиза, подобно мне и дракону, тоже была последней?
Для этого нужно было порыться в памяти главного компьютера, в директории “Анналы”. В принципе, можно было воспользоваться и любым другим действующим компьютером, директория “Анналы” была в каждом, и информация в ней обновлялась ежедневно, но общедоступная информация могла несколько отличаться от информации в главном компьютере. Нет, общедоступная информация не искажала реального положения вещей, просто это могла быть, по традиции, не вся информация.
Не помню уже, кто метко заметил, что самая убедительная ложь - это половина правды...
На протяжении веков доступ ко всей информации имели только два человека одновременно - сам Лорд и Хранитель Анналов. То, что я узнал пароль доступа прежде, чем стать Лордом, было неслыханным прежде случаем, и этого не произошло бы, если бы я не “скачал” пароль прямо из головы Хранителя. Я постарался сделать это при первом же удобном случае, поскольку Хранитель был стар, и мне казалось, что долго он не протянет, а взламывать бронированную голову его предполагаемого преемника оказалось бы не в пример труднее. Что насчёт отца, то тогда я не предполагал его близкой кончины - в отношении него у меня были другие опасения. Уже в то время я не без оснований предполагал, что мой отец безумен.
В том случае, если компьютер вышел из строя, или перестала действовать электростанция, оставалась библиотека. “Анналы”, во избежание всяческих неожиданностей, дублировались в рукописном варианте, и здесь доступ блокировался не паролем, а магией. С этой защитой пришлось бы повозиться подольше.
По пути к компьютерному залу я не устоял ещё перед одним искушением - зайти зачем-то в комнату, бывшую когда-то моей собственной. Наверное, в этом искушении проглядывал ешё один признак старости - тяга к воспоминаниям и склонность к сентиментальности. Я снял со стены рапиру, одну из тех, которыми мы фехтовали с Симоном. В сравнении с моим походным мечом она показалась мне совсем игрушечной и невесомой. Я взмахнул ей, рассекая воздух, и усмехнулся. Провёл пальцем по пыльным корешкам книг. В юности я был страстным любителем чтения, и что же, в итоге, дали мне книги? Да ровным счётом ничего. Я постоял ещё немного, обводя взглядом стены, в которых я провёл своё одинокое детство, не бывшее счастливым, и, в то же время, не бывшее особо несчастным, и из которых бежал от Проклятия, развернулся и вышел вон.
В том, что электростанция действует, я убедился, едва войдя в компьютерный зал. Зал был залит светом. Электрическое освещение не стало в Восточных землях обыденной вещью, и его использование оставалась привилегией посвящённых. Единственным помещением Замка, которое освещалось электричеством, был зал главного компьютера.
Компьютер действовал тоже, и мне даже не потребовался пароль - уже много лет компьютер находился в ждущем режиме. Я зашёл в “Анналы”, начав с последнего файла.
“По преданию, в тот день Хранитель Анналов остался последним живым человеком в Замке...”
Согласно архаичной традиции, все записи Анналов начинались именно с этих слов - “По преданию, в тот день...”, и так далее. Когда-то эта традиция меня раздражала, потом смешила, а позднее я постоянно ловил себя на том, что все свои воспоминания начинаю с этого архаичного, веками освящённого и узаконенного “по преданию, в тот день...”.
Я перечитал последнюю запись Анналов ещё раз. Яснее не стало. Ясно было только то, что Хранитель почему-то не закончил запись, не закрыл файл и не выключил компьютер. Я осмотрелся по сторонам - не лежит ли где-нибудь поблизости его скелет? Скелета не было, как не было вообще каких-либо его следов. Это было странно, учитывая доходившую до идиотизма пунктуальность последнего Хранителя.
Последний Хранитель... Последняя запись в Анналах... Последний дракон... Последний Лорд... Клянусь Проклятием, меня просто преследовало это несчастное слово “последний”!
Я совсем забыл о своих спутницах. Точнее, забыл бы, но Бланка неожиданно о себе напомнила.
- И это - всё? - спросила она. Я даже сначала не понял, что она имеет в виду.
- Да, это всё, - запоздало сообразив, ответил я.
- Нет, не всё, - сказала Бланка и решительно оттеснила меня от клавиатуры плечом. Её пальцы быстро забегали по клавишам:
“По преданию, в тот день последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, вернулся в Северный замок...”
Я на мгновение онемел от изумления. Когда ко мне вернулся дар речи, я рассмеялся.
- Похоже, мне придётся назначить тебя новым Хранителем Анналов. Но тогда пиши с самого начала.
Бланка стёрла написанное, и фраза, которую она написала взамен стёртой, не могла взяться ниоткуда, кроме как из моей собственной головы.
“По преданию, в тот день последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, пробирался через руины очередного безымянного города Запада, собираясь заночевать в развалинах и на рассвете отправиться на Восток...”
- Только кому и зачем это нужно? - спросил я вслух. Но не Бланку - скорее, самого себя.
- Я не знаю, кому и зачем, но знаю, что нужно, - ответила за меня Бланка.
... Так Бланка сделалась новым Хранителем Анналов...
10.
От летописца:
По преданию, вернувшись в свой Замок, последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, обнаружил, что в Замке поселился призрак. Несмотря на все старания Лорда, устроившего на него настоящую охоту, призрак оставался неуловимым. Но однажды призрак заговорил...
Итак, ничего конкретного я не выяснил. Снять магическую защиту с рукописного варианта Анналов мне так и не удалось - думаю, что тут постаралось Проклятие. Да я и сомневался, что в книге Анналов я найду ответ. Вопрос об исходе людей из Северного замка, как и многие другие вопросы, оставался без ответа.
Всё же я склонялся к мысли, что никакого массового исхода не было. Проклятие опустошало Замок постепенно, пользуясь для этого ужасом и медленно расползающимся по залам и коридорам безумием. Хранитель Анналов, по всей вероятности, оставшись в одиночестве, просто сошёл с ума. Что с ним случилось дальше, неизвестно. Может быть, сумасшествие заставило его броситься со стены или загнало в какой-нибудь тёмный угол, где он спустя некоторое время умер от одиночества, страха и тоски. В таком случае, я должен был рано или поздно обнаружить его труп. Может, он и не умер и продолжал бродить по Замку лишённым рассудка привидением. В кладовых оставались попорченные крысами, но всё ещё значительные запасы провианта, так что голодная смерть Хранителю не грозила, если он не вздумал самостоятельно уморить себя голодом.
Как бы там ни было, Хранитель это был или нет, но кто-то по Замку бродил. Никаких материальных следов этого бродящего я не встречал, но я его чувствовал. Вначале я подумал, что так на меня действуют насквозь пропитанные безумием стены, и я подсознательно персонифицирую Проклятие, или попросту начинаю галлюцинировать, но Элоиза тоже видела призрак своим уму непостижимым внутренним зрением. Описать его она, естественно, не могла. Кажется, чьё-то незримое присутствие ощущала и Бланка. Впрочем, надо признаться, что в такой обстановке и в такой компании телепатов-психопатов коллективное помешательство не казалось совсем невозможным явлением.
К сожалению, видела Элоиза и то, что я так старательно пытался скрыть - то, что я умираю. Моя рана не только не заживала, напротив, становилась всё хуже. От неё, да и, как мне уже казалось, от всего моего тела нестерпимо разило протухшим мясом. Вдобавок к этому, я стал временами терять сознание - сначала на несколько секунд, но потом приступы начали становиться всё чаще, глубже и продолжительней. Оставалось утешаться только тем, что если у меня не достаёт сил “починить самого себя”, то в решающий момент их хватит хотя бы на то, чтобы себя убить.
Однажды приступ случился настолько неожиданно и был таким глубоким, что я испугался не на шутку. Я словно провалился в бездонную чёрную яму. Я ослеп, как тогда, когда сражался с демоном, и ужас моего положения заключался в том, что сознание не оставило меня окончательно. Я чувствовал себя погребённым заживо, низвергнутым в сплошную мглу и пустоту. Я не мог сказать с уверенностью, сколько времени это продолжалось - минуту, четверть часа, час - но мне этот промежуток почудился вечностью. Но вот я, наконец, понял, что возвращаюсь.
В глаза ударил яркий электрический свет - оказалось, что приступ настиг меня возле главного компьютера. Падая, я сшиб рукой клавиатуру и только по счастливой случайности не опрокинул монитор - иначе меня наверняка убило бы током. Возле меня сидела на полу Элоиза и пристально, слишком уж пристально смотрела мне прямо в лицо.
- Клянусь Проклятием, мне кажется, что ты меня видишь, - пробормотал я.
- Я вижу тебя, мой Лорд, - как-то странно, тихо и грустно сказала она. Во мне, вероятно, под влиянием приступа, шевельнулась несвойственнная мне слезливая жалость с примесью ещё менее свойственного чувства вины. Я вернулся в свои земли, в результате чего Элоиза осиротела. А что будет с ней, если однажды я не вернусь из чёрной пустоты? Что будет с ними со всеми? Что будет делать Лана, в очередной раз лишившись командира? В какие потёмки заведёт Бланку её исступлённый и запутанный мыслительный процесс?
Да что тут говорить - мы все блуждали в потёмках, каждый в собственных, по мере сил пытаясь осветить их слабым огоньком. Элоиза освещала их своим непостижимым видением, Лана - преданностью командиру, Бланка - попытками мыслить по-человечески, я - наследственным упрямством. При этом я, сам блуждая в потёмках, вёл в эти потёмки других. В сумерки, по которым, издеваясь и насмехаясь, блуждало Проклятие...
Тут я впервые и заметил призрака. Это была фигура без лица и, вероятно, без тела - просто равномерной плотности тень. Готов поклясться, что я видел его не обычным зрением - обычным зрением на месте этой тени я не видел ровным счётом ничего. Тень прошла через зал, задержалась в дверях, и, как мне померещилось, поманила меня рукой. И скрылась.
- Элоиза, ты его видела? - шёпотом спросил я.
- Да.
- Кто это, Элоиза?
- Я не знаю. Но он самую капельку похож на тебя.
В одном я был совершенно уверен - это не мог быть Хранитель. Я едва не бросился в погоню за ним, но после перенесённого приступа я был слишком слаб. Тем не менее, я принял твёрдое решение найти ответ на этот вопрос.
Не знаю, заметили ли что-нибудь Лана и Бланка - Лана, скорее всего, ничего. Бланка могла ощутить мимолётное присутствие. Во всяком случае, вскоре в Анналах появилась новая запись:
“По преданию, в тот день последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, увидел призрак и начал охоту за ним...”
Моя погоня за призраком стала приобретать черты маниакальности. Ремонт ворот, укрепление Северного замка, предполагаемый военный поход на Южный замок - гнездо ненавистных мне сепаратистов - всё это отошло на задний план. Я даже перестал заботиться о своих спутницах, лишь приказал Лане неотвязно следовать за мной. Это приказание было, пожалуй, последним проблеском моего разума. В случае очередного приступа она должна была оттащить меня в безопасное место и неотлучно находиться при мне до тех пор, пока я не приду в себя. Что она должна была делать в том случае, если я не приду в себя и превращусь в нечто подобное тому, во что превратился Симон, я не думал. Все мои мысли занимал призрак.
Я во что бы то ни стало должен был отыскать его и потребовать от него ответа - кто он есть, и почему Элоизе он показался похожим на меня. В моих поисках меня не останавливали ни вываливающиеся зубы, ни волосы, лезущие клочками (я стал почти лысым), ни кожа, струпьями сползающая с бёдер и плеч. Я разлагался на ходу - вернее, в беге за привидением, - но упрямство моих предков помогало мне не думать об этом.
Много раз в тёмных переходах Замка я терял сознание, и, наполовину вернувшись из чёрной ямы, сдирал с себя кожу, обнажая красно-синее, кровоточащее мясо. И то шёл, то полз дальше, с обнажённым мечом преследуя его, невидимого. Временами мой меч выпадал из непослушной руки, я искал меч ощупью, и тогда на помощь мне приходила Лана. Она отыскивала в темноте меч, возвращала мне, и я был за это ей молчаливо благодарен. Я не стеснялся перед ней своей слабости, ведь она была лишь запрограммированным биороботом.
- Эй, где ты есть, покажись! - кричал я призраку. Призрак не отвечал. Тенью он мелькал впереди, манил рукой, и я из последних сил бросался за ним.
Он ускользал, растворяясь в темноте коридоров Замка.
Но однажды я его, всё-таки, настиг. Призрак был так близко, что я мог схватить бы его, не будь он бесплотен. Я видел его совсем рядом - видел не обычным зрением, а каким-то другим, внутренним. Либо я сходил с ума, либо научился этому зрению у Элоизы. В таком случае, выходило, что я ещё способен чему-то учиться.
- Ты кто?! - прохрипел я, уже предчувствуя, что сознание вот-вот меня оставит. До того, как это случится, я собирался добиться от призрака ответа.
К моему удивлению, призрак ответил, но его ответ мне не помог - наоборот, бросил меня в пучину тьмы.
- Я - Рихард Тринадцатый, - сказал призрак.
Перед моими глазами сгущалась темнота. Я судорожно нащупывал у пояса меч, заранее зная, что меч сейчас совершенно бесполезен.
- Нет, это я - Рихард Тринадцатый. Я уходил на Запад, но я вернулся, - заявил я ему, и увидел своё собственное зеркальное отражение. Я смотрел на самого себя - беззубого, облысевшего, в грязных отрепьях, едва прикрывающих гниющее мясо. Призрак захохотал, или это захохотал я сам, или это захохотал Замок, отвыкший от нормального человеческого смеха - захохотал утробно, каким-то нутряным истерическим хохотом. И этот хохот поглотил меня, вобрал в своё рокочущее нутро, из которого я никак не мог выбраться. Оставалось дождаться того момента, когда нутро этого инфернального хохота, пресытившись своей пищей, выблюет меня наружу.
Я дождался. Я опять вернулся. Кто-то совал мне в руку меч - конечно же, Лана, кто-то обтирал влажной тряпкой моё потное лицо. Я присмотрелся - это была Элоиза.
- Элоиза, кто это был? - спросил я, понимая, что среди нас, зрячих, лучше всех видит она - слепая.
- Мой Лорд, это и было Проклятие, - сказала Элоиза. - Твоё Проклятие - это ты сам.
- Значит, чтобы уничтожить Проклятие, я должен совершить самоубийство? - спросил я не Элоизу, а самого себя.
- Нужно убить этого монстра, который разрушил мир! - категорично заявила появившаяся откуда-то Бланка. - Я сделаю это!
- Нет, Бланка, тебе это не удастся, - ответил я. - Это способен сделать только я. - Только держите меня, все трое. Лана, меч мне не нужен - он пригодится мне тогда, когда мы отправимся истреблять гарпий.
11.
От летописца:
По преданию, в тот день последний, Тринадцатый из Рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель, отправился на решающую битву с Проклятием. С ним было его войско и последняя из людей Восточных земель, видящая странным зрением, по имени Элоиза.
Записала Бланка, киллер-диверсант из Третьей лаборатории, сумевшая стать человеком!!!
Да, Бланка была права - я действительно отправился на последнюю битву с Проклятием. Вернее, на эту битву меня тащили Лана с Бланкой, а вела нас слепая Элоиза. Да кто ещё, кроме неё, мог обнаружить призрака, то есть дубль-меня, то есть то, с чем я вынужден был сразиться, чтобы Ничейные земли снова стали моими. И не только моими, но и Бланкиными, Ланиными и Элоизиными. У меня подгибались ноги, Лана и Бланка волокли меня под руки, ощетинившись справа и слева своими мечами. Да толку-то с их мечей! Исход предстоящего сражения решало не оружие.
Мы обнаружили призрака в одной из кладовых. Вместе с крысами он жрал пшеницу. Когда крысы подбирались к нему слишком близко, он рявкал на них, как голодная собака, и крысы разбегались в стороны. Я видел его зрением Элоизы - она транслировала то, что видит, прямо в мой мозг. Призрак в её видении выглядел весьма отвратительно - ничем не лучше, чем я. Полуразложившийся труп, у которого сохранилась только одна способность - жрать. Мне показалось странным, что бесплотная сущность испытывала потребность в пище, но останавливать своё вниманиеи я на этом не стал.
- Ну, и кто тут настоящий Рихард Тринадцатый? - спросил я. Призрак обернулся. Из его рта торчал хвост незадачливой крысы, съеденной вместе с пшеницей.
- Я, - с набитым ртом ответил призрак.
- А вот это мы сейчас и проверим, - усмехнулся я. Бланка рванулась вперёд, рубанула его мечом, но, как я и предполагал, ничего не добилась - её меч, миновав цель, врезался в кучу зерна. Всё равно я был ей благодарен за помощь, пусть и безполезную. Я бросил себя в сознание призрака, и, как мне показалось, никуда не попал. Чуть спустя, освоившись в новом пространстве, я понял, что, всё-таки, куда-то угодил, и то место, где я очутился, показалось мне чем-то средним между моим собственным сознанием и псевдосознанием химеры. А после я почувствовал, что вторжение было обоюдным. Не так, как было с Ланой, не так, как с Бланкой - совсем другое. Я пытался уничтожить противника, а противник в это время уничтожал меня.
Чем-то это походило на поединок с демоном, когда я временно ослеп, но тогда мне было намного легче.
И вдруг я понял, что напор противника ослабевает. Кто-то пришёл мне на помощь, и, кажется, не один. Физиономия призрака превратитлась в зверскую морду, он выплюнул кусок тушки непрожёванной крысы, и его оскаленная пасть возникла прямо перед моим лицом. Но кто же, кто помог мне? Элоиза - раз. И, как ни странно, Бланка. Кажется, она поняла, что не всегда следует сражаться оружием.
А я же понял, что другого шанса у меня не будет. Если мне не удастся победить сейчас, то Проклятие окончательно восторжествует над миром. Погибну я, погибнут последние, выжившие в кошмарах Запада и Востока, те, кто шёл за мной, кто поддерживал мои ослабевшие дух и тело - моё войско и мой народ. Вымрут, наверное, даже Вонючие кочевники, потом переведутся гарпии, развалятся на куски мертвецы, сгниёт чёрный хвощ, рухнут мёртвые деревья старого сада, и не останется даже того подобия бредовой, кошмарной жизни, которая существует теперь в моих Ничейных землях. Ничейные земли превратятся в пустыню, над которой ещё какое-то время будут летать химеры, пока и эти не исчезнут, поскольку не останется никого, чьим страхом они могли бы питаться. Возможно, тогда исчезнет и само Проклятие - жизнь призрака эфемерна, и поддерживается лишь теми, кто в него верит.
Когда я входил в сознание Бланки, мне казалось, что я плыву навстречу потоку обжигающей ненависти, который я должен был подчинить себе и направить в нужное мне русло. Сейчас я барахтался в мутных волнах чего-то беспредельно чуждого мне, и в то же время слишком близкого и знакомого. И все эти волны, всю эту грязь и муть мне предстояло проглотить, выхлебать, переварить и извергнуть из себя, чтобы Проклятие перестало существовать, а мы остались жить - жить в землях, в Ничейных землях. Тех, что следовало сделать своими. И пригодными для жизни.
Я отбивался от устрашающих картин, которые настойчиво толкало в мой мозг Проклятие - от оскаленных морд, откуда торчали хвосты непрожёванных крыс, от гниющих мертвецов, от гарпий и химер, от зарослей хвоща, методично пожираемых аморфными тварями, вроде той, что безуспешно пыталась убить Бланка. Свой разум я превратил в пылающий клинок, и рубил этим клинком упрямо лезущих на меня монстров, прорываясь к самому центру, производящему их подобно какому-то инфернальному заводу, где нескончаемой вереницей сходили с конвейера всё новые и новые чудовища. Временами мой разум-клинок тускнел, но рядом вспыхивали ещё три клинка, и самым ярким и безошибочно разящим был клинок Элоизы. Лана и Бланка тоже не отставали. Лана снова делала свою привычную работу, а Бланка, как всегда, поддалась остервенению, круша детей Проклятия с дикой радостью убийства. На её губах извивалась злобная усмешка, серые глаза горели яростным огнём.
Что ж, она делала то, что считала нужным, применив к себе лозунг Проклятых Лордов - “делай то, что считаешь нужным, и пусть будет то, что будет”.
И - эти земли станут нашими!
Тут-то я и убедился, что выражение “липкое безумие” - не пустая метафора. Безумие, с которым я бился, было действительно липким. Я отрывал от себя его студенистые ошмётки, швырял их под ноги, топтал, а они, извиваясь, пытались снова взобраться по моим ногам. Одновременно с этим безумие швыряло в мой мозг легионы кошмаров, в нём уже бесновались сотни химер, по нему ползли, исходя жёлтой гнойной слизью, какие-то скользкие червеобразные твари. Так я узнал истинное имя Проклятия. Оно звалось Безумием. Безумием, выпустившим на волю монстров, пропитавшим ужасом Ничейные земли, опустошившим Замок, растерзавшим моего отца, заставив того выйти на безрассудный, самоубийственный поединок с тучей голодных гарпий. Понимал ли он, что идёт на верную смерть, или Безумие настолько ослепило его? Или он сознательно стремился к смерти? Или его ослеплял пресловутый девиз Проклятых Лордов? Я тоже рисковал сейчас ослепнуть, на этот раз окончательно, но я мог пользоваться взамен глаз бесценным даром - непостижимым видением Элоизы.
Пользуясь им, я и пробился к самой сердцевине этого конгломерата бреда, подступы к которой так тщательно охраняли мириады фантомов, в горячечной жажде власти материализованные моими предками. И, возможно, жизнь фантомов против своей воли поддерживал я сам - ведь я был Проклятым Лордом, и безумие предков было и моим безумием. И пробившись сквозь легион рождённых сном разума чудовищ, я столкнулся с демоном.
Демон не принял обличия маленького ребёнка, и не показал мне зеркальное отражение моего полумёртвого тела. Он вообще не принял никакого облика. Зрением Элоизы я видел только его глаза - два нацеленных в меня лазерных излучателя, выжигающих и превращающих в Ничейные земли мой мозг.
Лана, а затем и Бланка остались где-то далеко позади. Элоиза была чуть ближе, но и она могла поспособствовать только своим зрением. Выходило, что мне предстоит поединок.
У демона не было не только облика - сознания у него не было тоже. По сути своей, демон был обыкновенной химерой, но чрезвычайно большой и прожорливой. Я сразу же вспомнил, как мне удалось победить химеру. Здесь, похоже, оставалось только одно - снова применить оказавшуюся однажды успешной тактику, то есть разорвать демона изнутри.
Я заколебался на мгновение, понимая, что запросто могу лишиться рассудка. Рассудок же, между тем, был самым сильным оружием, которым я обладал, и, пожалуй, наибольшей ценностью. Лишившись зрения, я мог рассчитывать на видение Элоизы. Лишившись меча, да даже и рук - на руки и мечи Ланы и Бланки. Лишившись рассудка, я лишился бы всего. И эта жертва стала бы совершенно напрасной, более того - вредной. Поглотив мой разум, Проклятие сделалось бы непобедимым и неизбывным.
Да, я действительно, наверное, был выродком в династии Проклятых Лордов - я умел сомневаться. Проклятые Лорды не сомневались никогда, но разве не сомневается никогда только безумный? Я тоже, как и все мои предки, был безумен, но, видимо, не настолько.
Может быть, в какой-то мере сомневаться в себе мог и мой отец, но он никому не показывал этих сомнений. Делай то, что считаешь нужным, и пусть будет, что будет...
Я понял, что не могу отступить. Даже если бы я отступил, опасаясь за свой рассудок, демон настиг бы меня и нашёл способ им завладеть.
- Пусть будет, что будет! - прохрипел я лозунг Проклятых Лордов и метнул себя в демона.
Позднее я узнал, что в реальности, или в том, что можно с некоторой натяжкой назвать реальностью - реальностью Ничейных земель - я действительно обезумел. Я лежал на полу Замка, захлёбываясь хрипами, которые казались мне боевыми кличами, а Лана и Бланка что было сил прижимали меня к полу. Я вырывался, выворачивался, наносил удары в пустоту, и удерживать меня двум воительницам было непросто. Уму непостижимо, откуда в моём больном теле появилась такая безудержная сила - разве что, я черпал её у своего противника.
- Мой Лорд, мы тут все думали, что ты вот-вот кончишься, - с солдатской прямотой сказала потом Лана. Бланка же призналась, ещё позднее, что подумывала о том, не следует ли меня добить. Неудивительно - она ведь видела, как я поступил с Симоном.
Хорошо, что она этого не сделала - я тогда как раз находился внутри демона. Собственно, я и был демоном, а демон был мной, и между нами шла ожесточённая борьба. Борьба за Ничейные земли. И когда я последним нечеловеческим усилием разорвал его эфемерную, но оказавшуюся такой прочной оболочку, я сбросил с себя воительниц, вскочил на ноги и сразу же повалился навзничь, уставившись остекленевшими глазами в потолок.
А потом... Не знаю, было ли это в действительности или нет - хочется верить, что всё-таки было. Мы вчетвером стояли на замковой стене. Внизу продолжала догнивать туша Последнего Дракона, но смотрели мы не на неё. Мы смотрели дальше, на ту самую зловещую воронку, оставшуюся на месте Главной башни.
В воронку нескончаемыми потоками текла нечисть - и аморфные твари, и червеобразные создания, и гарпии, почему-то ковыляющие по земле на непривыкших к пешему передвижению когтистых лапах. Колоннами маршировали мертвецы, над головами которых с ультразвуковым визгом проносились химеры. И воронка, словно жерло гигантской мясорубки, с чавканьем поглощало это шествие - армию Проклятия, которую когда-то сама и выпустила на свет.
Не заметил я среди них только Вонючих кочевников.
Я смотрел на всё это зрением Элоиза - мои собственные глаза выжег демон, выжег своими глазами-лазерами, за секунду до того, как я воедино слился с ним. Что ж, вполне умеренная плата за почти невозможную победу.
- Да, мой Лорд, ты победил, - ответила на мои мысли Элоиза. Опять взаимное проникновение сознаний! До тех пор, пока она будет одалживать мне свои слепые, но многое видящие глаза, будет и знать, о чём я думаю. Или это просто обыкновенная интуиция?
- А ещё, мой Лорд, - добавила, понизив голос, Элоиза, - ты прекрасен.
- Да? - не сумел сдержать горькой усмешки я. Да, конечно, я был прекрасен - слепой, лысый, беззубый, покрытый язвами, словно прокажённый. Прекрасней некуда.
- Не веришь? Тогда я покажу тебе самого себя.
Она перевела мой, то есть свой взгляд с жерла воронки, куда утекала всевозможная погань, на что-то другое, и я увидел незнакомца. Да, незнакомец чем-то походил на меня - на того меня, которым я был двадцать лет назад. Волосы до плеч. Ослепительная улыбка. Взгляд, уверенный и смелый, с примесью какого-то весёлого нахальства. Ни дать, ни взять - Рихард Великий после покорения племени людей-кроликов, каким он был изображён на портрете в тронном зале. Впрочем, голову даю на отсечение, что живописец, именно под страхом отсечения головы, Рихарду здорово польстил.
Но, однако же, неплохо, если Элоиза и впрямь видит меня таким...
Элоиза снова перевела взгляд, и я узрел своё непобедимое войско - Лану и Бланку, такими, какими они и могли быть, в истрёпанных солдатских куртках, мрачные, настороженные, с зазубренными мечами. Но если Лана по-прежнему сохраняла свой обычный безучастный вид, то с Бланкой опять что-то было не так. Её снова одолевали мучительные размышления, она блуждала среди вопросов, не имеющих ответа. Легонько прикоснувшись к её сознанию, я понял, что в нём попеременно сменяются три навязчивых идеи - желание броситься истреблять воинство Проклятия, пока оно не скрылось до последнего монстра в воронке; желание прыгнуть со стены, чтобы положить конец своему бессмысленному существованию, и ещё какое-то желание, которое даже я не смог полностью прочитать. Но, почему-то, мне почудилось, что именно в третьем желании нужно её укрепить. Но как это сделать, я не знал.
На помощь мне пришла Элоиза. “Скажи ей что-нибудь хорошее”, - прошептала она беззвучно, и я догадался, что хорошего я могу ей сказать.
- Бланка, - сказал я нарочито холодным тоном, пряча усмешку, - а я ведь в тебе ошибся.
Бланка с недоумением воззрилась на меня.
- Да, я ошибся, - повторил я. - Ты - человек.
Её недоумение превзошло все мыслимые и немыслимые пределы. Я стал опасаться, что у неё порушаться сейчас все базовые функции, или она совершенно по-человечески рухнет в обморок.
- Только человек взялся бы за продолжение летописи - это во-первых. Во-вторых, в последней битве ты сражалась подобно человеку - машина не способна перенести место битвы за грань видимого. И, в-третьих, никто, кроме человека, не умеет сомневаться в себе.
Бланка стояла на самом краю стены, тупо глядя на меня и хватая ртом воздух. Через какое-то время она смогла осмыслить услышанное, и пробормотала, уставившись в каменные плиты:
- Я не знаю, как это делают люди, но я попробую...
Если бы не бдительность и железная рука Ланы, спасшие нас от падения, ни меня, ни Бланки уже не было бы в живых. Едва ли мы сумели бы выжить, сорвавшись вниз с замковой стены. В результате бешеного прыжка, достойного Маугли, Тарзана или кого-то ещё из легендарных героев Запада, она повисла у меня на шее и принялась неумело елозить губами по моей небритой, опаршивевшей щеке. Как назло, Элоиза на что-то отвлеклась, и я, неожиданно оказавшись в кромешной темноте, не сумел бы сдержать равновесия. Как я уже сказал, мы неминуемо полетели бы вниз, когда б не подоспевшая на помощь Лана.
- Я - человек? Я на самом деле - человек?! - твердила ополоумевшая Бланка и душила меня в объятьях. - А люди, действительно, делают так?
- Только не так сильно, - ответил я и пожалел, что для публичного признания Бланки человеком я выбрал столь опасное место.
Неизвестно, сколько бы продлилось это безудержное проявление эмоций, но выручила Элоиза.
- Мой Лорд, пора отпраздновать твою победу. Я напекла лепёшек.
- А я наловила и зажарила крыс, - объявила Лана и, будь я проклят, если в её словах не проскользнула человеческая гордость.
- Значит, теперь я могу не убивать? - спрашивала ни в какую не желавшая отцепиться от меня Бланка.
- Угу. Если никто не нападёт, - заверил её я. В глубине души я был убеждён, что убивать ей ещё придётся. Воронка могла в любой момент вернуть обратно пожранных ею тварей или создать новых, ещё более опасных.
Оставались и Вонючие кочевники...
12.
От летописца:
По преданию, в тот день, когда последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель совершал прогулку по своим владениям, к нему пришли вожди местных племён с изъявлением покорности и принесли богатые дары...
Читая зрением Элоизы эту запись, я хохотал, как умалишённый. Надо же! Вожди племён! Богатые дары! Ну Бланка, ну юмористка! То, что она без зазрения совести обезьянничала, копируя тяжеловесный и напыщенный слог древних Анналов, было вполне понятно и извинительно. Маугли - она и есть Маугли. Маугли, взращённая в технократических джунглях. Как ей не обезьянничать? Но почему все события она преподносила в таком гротескно-героическом свете, преувеличивая всё многократно? Лорд и его войска... Полчища врагов... Великое сражение... Богатые дары... Неужели она каким-то чутьём догадалась, что летописи, как правило, пишутся в угоду правителям, возносят правителей до небес и каждое их деяние, даже самое обыденное и пустяковое, раскрашивают красками громкой патетики, представляя как подвиг самопожертвования во имя страны и народа? Догадалась и в этом тоже стала обезьянничать?
Или.. Полагала, что мне это будет лестно? Хотела сделать мне что-то приятное в награду за то, что я признал её человеком? А что, с неё и такое станется.
Не умевшая читать Элоиза никак не могла взять в толк, отчего мне так весело. Чтобы не заставлять её мучиться в догадках или читать это в моих мозгах, я пояснил:
- Тут Бланка пишет, что я получил от кочевников богатые дары...
Теперь засмеялась Элоиза. “Богатые дары” третью неделю смердели во дворе, и мы не знали, что с ними делать. Не принять их было никак нельзя, дабы не обидеть славного, но не такого уж и простого парня Ухтуй-Бутая, а куда девать их дальше, не могли сообразить. Покрыть ими крышу открытой беседки? Так ведь тогда в беседке, даже открытой, задохнёшься от вони! Закопать? Сбросить в воронку? Жалко. В оскудевших, пустынных Восточных землях даже такое сомнительное добро было ценностью.
Дело в том, что “богатыми дарами” были гиеньи шкуры.
На самом деле, произошло всё так. Мы, как обычно, втроём - я, Элоиза и Бланка - бродили по холмам. С тех пор, как мне стало лучше, я пристрастился к прогулкам, благо на холмах стало почти безопасно. И всё же без Элоизы с её зрением и телохранителя, роль которого попеременно исполняли то Лана, то Бланка, я обойтись не мог. Мои раны и язвы постепенно затягивались тонкой плёнкой новорожденной кожи, я уже научился самостоятельно передвигаться по Замку, и даже брал иногда в руки меч. Вначале моим спарринг-партнёром был набитый хвощём мешок, а после им стала Бланка. Мне казалось временами, что я делаю несомненные успехи, но Бланка, зная моё состояние, откровенно поддавалась. Сейчас в реальной схватке с ней я не продержался бы и пяти секунд.
- Не смей поддаваться! Никто не смеет поддаваться Проклятому Лорду! - кричал я ей то, что так хотел когда-то крикнуть, но так ни разу и не крикнул Симону. И задорно смеялся, хотя мне было не смешно, а грустно. Бланка заново учила меня фехтовать, я обходился взамен зрения слухом и интуицией, а я учил её смеяться. Успехи наши можно было оценить разве что на троечку. Я частенько вульгарно открывался, и мой меч тупился о стену, а из горла Бланки вместо смеха вырывалось воронье карканье, принять которое за смех могла бы только напрочь глухая гиена. Тем не менее, мы не оставляли этих занятий и даже получали от них удовольствие.
У Элоизы я учился её внутреннему зрению. Однажды мне удалось её увидеть. Она была ещё красивее, чем наяву - то есть, чем когда видишь глазами. Но тому, что тебе не дано от рождения, до конца научиться невозможно, и я пришёл к выводу - чтобы видеть, мне придётся до конца жизни таскать с собой Элоизу. Вернее, это ей придётся меня за собой таскать.
Имелся один простой и логичный выход - жениться на ней. Жених из меня, правда, был так себе - слепой, беззубый и лысый, но появления других претендентов не предвиделось. Тем более, что Элоиза видела меня вылитым Рихардом Великим в расцвете его мужской силы.
Если, конечно, она не поддавалась... Как Бланка...
Пока что с предложением руки и сердца я решил повременить. А если честно, то просто не решался его сделать. Мешало ненаследственное качество - способность сомневаться.
По преданию, в тот день... Тьфу, это, похоже, неистребимо! В тот день мы с Элоизой сидели на склоне холма, а Бланка недремлющим часовым застыла на его вершине. Я думал о Южном замке - остался ли там кто-нибудь живой? Идею военного похода я давно отбросил. Война Замков зашла в тупик. Если нас не помирило Проклятие, то, может быть, помирит избавление от него?
- Мой Лорд, на Замок идёт войско! - закричала Бланка. Что ж, похоже, война не кончается никогда. Она для тебя не кончается до тех пор, пока ты не перестаёшь дышать. И, даже перестав дышать, ты ещё имеешь несколько мгновений для собственного завершения собственной войны.
Мы опрометью бросились к Замку. Хорошо, что по моему приказанию и не без моей непосредственной помощи воительницы отремонтировали ворота!
- Как по-твоему, Бланка, сколько их? - спросил я.
- Не могу сосчитать отсюда, но очень много этих, как они называются? - Бланка послала в мой мозг зрительный образ. Очень много гиен.
“Значит, не сепаратисты”, - подумал я. - “Кочевники. Почуяли, собаки, лёгкую добычу! Нет, не собаки - гиены. Но лёгкой добычи им не будет. Элоизу придётся спрятать в Замке. Ну и ладно, буду рубиться вслепую”.
В Замок мы успели вовремя. Заложили тяжёлым засовом ворота и все поднялись на стену.
- Элоиза, мне сейчас нужны твои глаза, - сказал я. Пока что они мне были нужны, чтобы оценить численность противника. Это потом я обойдусь и без них.
То, что я увидел, меня удивило. Да, действительно, гиен было много, но это было не войско, это был обоз. Не менее полусотни саней-волокуш, запряжённых этими самыми гиенами. По голой земли подобные повозки передвигаться не могли, зато по хвощу - в самый раз. Гиена пробирается сквозь хвощ, сани его мнут и скользят полозьями по выдавленному жёлтому соку, как по маслу. Неплохо придумано.
Обоз остановился в полукилометре от стен, за пределами дальности полёта самой дальнобойной стрелы. На что кочевники рассчитывали? Ни стенобойных орудий, ни штурмовых лестниц у них не было - не додумались. Да если б вонючки и додумались до таких приспособлений, то во всех Восточных землях не нашли бы материалов, чтобы их изготовить.
Долговременная осада? Маловероятно, не в их привычках. Сколько я видел кочевников, они проносились ураганом, оставив после себя лишь тошнотворную вонь. Да и в осаде мы могли держаться долго, вода и пища у нас имелись в избытке, а единственной вылазкой нас троих - Ланы, Бланки и меня - мы способны были вырезать половину их лагеря, как чёрный хвощ.
Или это всего лишь демонстрация силы? Но для чего она им нужна?
Моим раздумиям положил конец всадник на гиене, который оторвался от кочевничьего обоза и во всю гиенью прыть припустил к Замку. Оказавшись под стенами, он что-то прокричал на незнакомом мне гортанном языке. Гиена бесновалась под ним, рычала, поливая землю сочащимся из её пасти зловонным гноем.
- Пристрелить его, мой Лорд? - спросила Лана, поднимая старый Симонов арбалет.
- Нет, подожди. Это либо отчаянный безумец, либо парламентарий.
Кочевник слез с гиены и отправил её в сторону обоза простым и всякому понятным языком - пинком в зад. Гиена взвизгнула и унеслась. Стало быть, кочевник и впрямь был парламентарием.
- Я выйду. Один.
- Мой Лорд, я с тобой, - заявила Элоиза. - Иначе ты его не увидишь.
- Я учую его по запаху, - пробурчал я, но противиться не стал. И разговаривать, и убивать с помощью Элоизы мне было намного легче.
- Лана, Бланка, оставайтесь у ворот. Без моего приказа не предпринимать ничего.
Впервые в жизни я видел так близко Вонючего кочевника. Неопределённого возраста, смуглый, коренастый, кривоногий, в одежде из гиеньих шкур. Вонючий нестерпимо. Безо всякого оружия, если не считать засунутого за пояс грубо выкованного широкого ножа, непригодного для метания и в ближнем бою несравнимого с моим мечом, даже если это меч слепого. Нож для снятия шкуры.
Кочевник сорвал с головы гиенью шапку, взъерошив жёсткие чёрные волосы, бросил шапку в пыль и заорал мне прямо в лицо. Что он орал, я, конечно, не понял. Подумалось, что у Вонючих кочевников, как и у многих народов, существует обычай обкладывать противника отборным матом, прежде чем вызвать его на поединок. Оставался один способ выяснить, так ли это - залезть к нему в мозги, несмотря на опасение, что и в мозгах у него так же воняет.
В мозгах у кочевника не воняло. Не воняло даже первобытными суевериями. Да, это был мозг варвара, но отточенный гораздо острее его ножа. Непонятные гортанные слова, которые он не произносил, а выкрикивал, выхаркивал, брызжа слюной, звучали здесь отчётливо и внятно, так что я без труда улавливал смысл. А смысл заключался в том, что предводитель странствующего племени тунг-ю Ухтуй-Бутай, то есть он сам, просит у великого Лорд-бая, истребителя крылатых крыс, победителя невидимых, сокрушителя неощутимых, и протчая, и протчая, и протчая...
Ненадолго я выскочил из его сознания, пока он перечислял все титулы, которыми наградило меня его славное племя. Кочевник по-прежнему орал, как оглашенный, дико вытаращив глаза, что совсем не вязалось с содержанием прочитанной мной речи. Я нырнул обратно... Просит позволения его племени временно поселиться вблизи его каменного шатра, поскольку последние источники в тех местах, где кочевало его племя, сделались ядовитыми. Ну, так или примерно так это и звучало - мыслеречь сложно стилистически верно перевести на вербальный язык.
“Во как!” - слишком громко подумал я и спохватился, что этот самый Ухтуй-Бутай может меня услышать.
Он и услышал, и, кажется, даже не удивился. Не зная, как расценивать моё восклицание - как согласие или как отказ, он по-новой принялся бубнить свою пространную речь.
Но это в мыслях он бубнил, а так-то по-прежнему орал.
Благодаря связывающему нас с Элоизой каналу, она прочитывала всё то, что прочитывал в сознании кочевника я. Я сделал ему знак, призывающий хоть ненадолго замолчать, и спросил:
- Как думаешь, Элоиза, - врёт? - в последнее время я стал доверять не только её видению, но и оценке событий.
- Думаю, что не врёт. Им действительно негде поселиться.
- А что скажешь насчёт “победителя невидимых и сокрушителя неощутимых”? Это у них стандартное обращение такое, или он что-то пронюхал, пока я лазил к нему в мозги?
- Я думаю, мой Лорд, он знает нечто большее. Он тоже умеет видеть, но по-другому. Не так, как ты, и не так, как я.
Теперь я окончательно уверился в своей догадке о том, каким образом кочевникам удалось приручить гиен и использовать их в качестве домашнего скота. Они, эти кочевники, обладали такими способностями, которые ни мне, ни Элоизе, ни моим воительницам не снились. Не то, чтобы их способности были сильнее - просто они были совершенно иными. В поединке со мной Ухтуй-Бутай бы не устоял, даже если бы мы в равной степени владели равным оружием. Даже имея фору в виде того, что я слеп. Ухтуй-Бутай это понимал, и всё же отважился пойти на переговоры в одиночку.
Почувствовал силу, силу Проклятых Лордов, сумевшую победить само Проклятие, и решил отдаться под её покровительство?
Едва мы с Элоизой прервали разговор, как кочевник заорал снова. И всё о том же. Ну, почему орал, это понятно - привычка, закреплённая поколениями. Несясь опрометью на рычащих гиенах, шёпотом не поговоришь, а телепатией, надо полагать, у них владели не все. Или не все в равной мере. Но зачем мне, Проклятому Лорду, повторять одно и то же несколько раз?!
- Я что, по-твоему, тупой? - не выдержав, рявкнул я прямо в его голове. - И с первого раза всё прекрасно понял!
Стоило посмотреть на его лицо! Он мигом осёкся, выпучил глаза ещё сильнее и вытаращился на меня с разинутым ртом. Мало того, что я впервые видел вблизи кочевника, мне выпало редкое удовольствие созерцать кочевника, имеющего вид стукнутого из-за угла пыльным мешком.
- Что ж, селитесь, - милостиво разрешил я. - Только подальше, за той грядой холмов.
Ухтуй-Бутай какое-то время тупо пялился на меня, разинув рот, а потом во весь свой ангельский голосок завопил слова благодарности. Мне хотелось зажать и нос, и уши, но это было бы недипломатично. Да и сделать это одновременно несколько затруднительно.
А после и были доставлены пресловутые дары - огромный тюк, который волокли сразу четыре гиены. И тут мне пришло в голову, какой я могу извлечь из договора с кочевниками толк.
- Селитесь, - повторил я, - но при одном условии. Вы должны унести из Замка тело дракона и похоронить его со всеми почестями, какие полагаются в вашем племени при погребении павших в битве воинов.
Для этого пришлось впустить в ворота два десятка кочевников - не слишком большой риск, учитывая, что я всё время находился в сознании Ухтуй-Бутая, кочевники были безоружны, да и Лана с Бланкой следили за ними в четыре глаза. Разобрав несколько своих волокуш, они соорудили грандиозные носилки, взвалили на них полусгнившую тушу, и под рокот барабанов торжественно потащили хоронить. И ни разу не поморщились - к запаху падали им было не привыкать.
Но благодарность Ухтуй-Бутая этим не ограничилась.
- Великий Лорд-бай! - сказал он, да так запросто, словно мы с ним всю жизнь общались мысленно. - Я отдам тебе в жёны мою единственную дочь!
- Нет, дочери - не надо, - едва не упав в обморок от одной мысли разделить ложе с таким же ароматным созданием, как сам вождь, пробормотал я. И, чтобы вождь не заподозрил истинных причин моего отказа, сказал:
- У меня уже есть невеста.
И, сообразив, что Элоиза меня прекрасно слышит, добавил:
- Даже целых три.
Ухтуй-Бутай посмотрел на меня с уважением.
13.
От летописца.
По преданию, в тот день последний, Тринадцатый из рода Проклятых Лордов, Лордов Ничейных земель и последняя из людей, видящая странным зрением по имени Элоиза... А, да ну его! Буду писать обычным языком - ну, как Рихард говорит. А то он всё смеётся над этим “по преданию”. Говорит, что это напыщенно и архаично.
К тому же, он уже, кажется, не последний - Элоиза беременна. Рихард носится с ней, как с величайшей ценностью. Будто и не слепой вовсе. Иногда кажется даже, что он врёт, будто слеп. Вчера на спарринге так меня к стене притиснул! И кричал, что я поддаюсь.
На свадьбу припёрлись все старейшины кочевников во главе с Ухтуй-Бутаем, так что столы пришлось вытаскивать во двор. И всё равно от вони было не продохнуть. Рихард морщился, но терпел. Что поделаешь - дипломатия. Ухтуй-Бутай подарил ему щенка гиены - кобелька от родителей-телепатов. Рихард собрался объезжать его сам, и уже сейчас пытается установить с ним прямой канал - ну, чтобы видеть потом гиеньими глазами. Ради этого он тоже готов запах стерпеть. Говорит, что если гиену мертвяками не кормить, то она и пахнуть так сильно не будет. Кормить нужно крысами.
Кочевники называют Рихарда Лорд-Шар-бай. “Шар” у них значит “великий воитель”. А мне так думается, “Шар” - это от того, что голова у него круглая и лысая. Гладкая, как шар, только за ушами две седые пряди. У Рихарда и ещё одно прозвище есть - Лорд-Молчун. Вслух он почти совсем говорить перестал, всё мыслями да мыслями. Стесняется показывать, что во рту у него всего два зуба, два верхних клыка, из-за чего он похож на вампира.
Ухтуй-Бутай по-прежнему ему свою дочку сватает - мол, у вождя должно быть много жён. Рихард всячески откручивается, говорит, что и так три. Чтобы взять четвёртую, нужно по обычаю совершить очередной великий подвиг. Например, взять штурмом Южный замок. А Ухтуй-Бутай сказал, что Южный замок штурмом брать не надо, там живёт одна какая-то сумасшедшая старуха. Так и сказал - старуха без головы. Рихард даже решил поначалу - не Клара ли это? Вдруг она каким-то чудом выжила? Но я-то знаю, что не Клара - голова точно её была. А “без головы” - это просто значит безмозглая. Всё же Рихард намерен туда отправиться и самому посмотреть. Как только гиений кобель подрастёт.
Да нам и без Южного замка подвигов хватит. Из воронки по ночам стали какие-то твари выползать - полулюди-полужабы. Глаза у них огромные и в темноте светятся. Никакого вреда, вроде бы, не причиняют, только пугают кочевничьих детей, но кто знает, что вслед за ними оттуда может выползти?
А я... Даже не знаю, надо ли про это писать. Да ладно, напишу. Писать, так всю правду. Когда меня Рихард вчера к стене прижал, я меч бросила и его поцеловала. Потому он и решил, что я поддаюсь. Не знаю, правильно поцеловала или нет - меня ведь этому не учили. Но Рихарду, кажется, понравилось.
Зато... Зато я, наконец, научилась правильно смеяться!!!
2004 г. - 14 марта 2007 г.
Екатеринбург - Новосибирск
Лорд Ничейных земель
© Copyright: Алексей Хэн Костарев, 2016
Свидетельство о публикации №216053100506
Свидетельство о публикации №216053100506
Рецензии