О посте и воспоминаниях о свете

О посте
Кто-то говорит, что посты необязательны или можно давать себе послабления в них, но если быть честным с самим собою, то в этом, конечно, присутствует человеческая слабость и лукавство, если речь не идет о малых детях, стариках или болеющих людях. В книге святителя Игнатия (Брянчанинова) «В помощь кающимся» сказано, что грехом является неточное исполнение постов, установленных Православной Церковью. Человеку кажется, что постясь, он лишает этим себя тех малых радостей, которые даны ему в жизни. В малой степени это так, но в целом это совершенно неверно. Пост кончается, он полезен для физического здоровья, но главное в пост совершенствуется душа, которая вечна, а от ее состояния зависит участь человека после смерти. И чтобы состояние души не было плачевным и нужны пост, молитва, участие в Таинствах, в общем, христианская жизнь.
Пребывая в своих болезнях-страстях, то есть в греховных привычках, человеческая душа словно погружена в некий невидимый «дым», который мешает жить, мешает дышать, слышать, отчетливо видеть, воспринимать предметы, ясно мыслить, в общем – чувствовать вкус жизни. Этот «дым» – не что иное, как злой дух или по-другому – бес, сопровождающий человека. Злой дух ненавидит своего подопечного и, пока может, он давит на него. Возможность воздействия бес получает через страсти человека, как через некоторые каналы. Во время поста – болезни-страсти исцеляются, возможность воздействия у беса на человека уменьшается. Помните слова Господа Иисуса Христа о злых духах: «сей же род изгоняется только молитвою и постом» (Мф. 17:21). Таким образом, отказ от поста и молитвы – равнозначен отказу больного человека от исцеляющего его лекарства. Но, кроме этого, пост дает человеку духовные утешения и это тоже радость жизни, но не чувственная, а другого качества. Расскажу об этом.
Это было, когда Великий пост закончился. Нет, это не значило, что больше не нужно ограничивать себя в питании и развлечениях, а, наоборот, началась Страстная седмица с еще большей аскезой. На этой Страстной седмице четыре дня я придерживался сухоядения, а в пятницу, когда положен полный отказ от пищи и пития, я решился выполнить и это, и вечером этого дня меня посетило странное и прекрасное состояние, которое сродни облегчению от болезни. Я стал яснее воспринимать окружающую действительность, предметы, слова и мысли… Думаю вы уже понимаете, что я хочу сказать. А еще я вспомнил, когда я так себя чувствовал. Это было очень давно, в глубоком детстве, когда уже умеешь говорить и ходить, но не умеешь понимать зла, в которое погружен мир. Не умеешь, потому что душа еще как чистый белый лист бумаги, и черное зло пока не может ее портить, оно еще не видит ясно твою душу.

Воспоминания о свете
Вставать летом рано утром непривычно, кажется, все бы отдал, чтобы этого не делать. Но вот, как сквозь вату в ушах, пробивается бодрый молодой бас отца, и я встаю и вижу себя в зеркале комода. На меня глядит заспанный светло-русый сероглазый мальчик. Он прекрасен, но мне до своей внешности пока особого дела нет, есть вещи в этом огромном мире и поинтереснее. Комната, в которой я нахожусь самая обычная, небольшое пространство ее почти полностью заполняет бежевый под цвет дерева комод и две кровати, стоящие перпендикулярно друг к другу – одна моя, вторая бабушкина. Во всем облике комнаты, как и всей небольшой двухкомнатной квартиры, существует некая небрежность к быту, как следствие отсутствия молодой хозяйки в нем, но женская рука все же чувствуется, так как вокруг чисто, из кухни доносятся вкусные запахи домашней пищи, и всю атмосферу жилья наполняет ощущение уюта – это заслуга бабушки.
Прислушиваюсь. Бабушка приглушенным голосом просит отца говорить тише, из любви ко мне она хочет, чтобы я спал до последнего возможного момента. Но сегодня мы едем на дачу, и отец весело басит в ответ:
– Хватит дрыхнуть! – и включает кассетный магнитофон.
Всю квартиру наполняет бодрая музыка и голос Высоцкого. Смотрю в окно, сквозь тюль видна июльская зелень листвы, осиянная солнечным светом, и через приоткрытую раму порывами дует теплый ветер. Бегу в уборную, потом в ванную умываться и все это время я чувствую, как благую данность, как свои руки или ноги, присутствие где-то очень рядом двух родных душ – отца и бабушки.
Мы вместе завтракаем и выходим на улицу, отправляясь на железнодорожный вокзал. До него идти прилично, но для меня это еще одна радость. Отец идет быстро, и бабушка отстает. Мне с отцом идти гораздо интереснее, но я понимаю, что и бабушку оставлять идти одну нехорошо. Какое-то время, заставляя себя, иду с ней:
– Баб, а ты быстрее идти не можешь?
– Нет, – конечно, бабушка прекрасно понимает, что я больше хочу идти рядом с отцом, потому что реже его вижу, и поэтому она говорит – Ты иди с папой, я вас догоню. Пока вы билеты купите еще.
Бегу, догоняю отца и спрашиваю:
– А баба от поезда не отстанет?
– Догонит, не переживай – с иронией замечает отец и добавляет, – потом на огороде посмотришь, она еще нас с тобой переработает – у нее еще  сталинская закалка.
 Успокаиваюсь, но все же весь путь огладываюсь назад и высматриваю бабушку.
На вокзале шумно, многолюдно. Возле железнодорожных путей пахнет мазутом. В людской толчее я жмусь поближе к отцу. Наконец мы забираемся в электричку, и меня усаживают у окна. Потом картина за окном начинает двигаться и где-то под ногами мерно стучать колеса: «тук-тук, тук-тук…». Люди вокруг тоже как-то успокаиваются и настраиваются на ожидание. У меня – ощущение дороги как внутреннего успокоения и движения куда-то вдаль, вперед. Смотрю в окно, вижу большое количество домов, дорог и думаю, или скорее ощущаю душой, что мне нужно понять, что это за огромное такое там, то, что зовут так кратко – жизнь. Какое мое место во всем этом? 
Наша дача – это дощатая времянка, покрытая рубероидом сверху от дождя и по стенам от ветра, расположенная посреди пяти соток. Но это не важно, важно, что вокруг, совсем рядом, за другими дачами и участками, живой лес. Он шумит, он дарит чистейший воздух и хвойные запахи и хранит какую-то свою добрую тайну.
Почему-то в этот день мне дали много воли, и я набрал еще зеленую и чуть побелевшую клубнику, сочные молодые верхушки лиственничных веток, какие-то лепестки цветов, взял и настругал кусочки яблока, привезенного с собой, и уговорил бабушку сварить из всего этого варенье. Электричества у нас не было, и готовили на костре. В свое варево я добавил немного воды и много сахара. Потом, когда под нашим кедром мы, сидя на чурках, пили чай с хлебом с маслом и моим вареньем, мне казалось, что я сумел приготовить цветочный мед.
Вечером, когда стемнело, меня совершенно очаровал и приковал к себе костер. Этот неожиданно, только в темноте показавший себя, живой, постоянно меняющийся мир пламени, углей и искр, уносящихся в звездное небо.
Совсем уже за полночь мы лежали в нашей времянке, и отец при свече читал книгу. Я лежал и слушал, как шумит в лесу ветер. И звезды мерцали драгоценными камнями, и лунный свет белым заливал нашу убогую лачугу, в которой было так много счастья.