Кровь земли

Трижды опускалась ночь, и трижды наступало утро. Солнце на восходе слепило глаза, вставало над морем расплывчатым бельмом. Чёрная ночная вода ломким блеском стального зеркала отвечало на просыпающийся свет. Водная бездна нехотя вздыхала, ворочаясь всеем своим необъятным телом. Алмазные резцы Посейдона высверкивали из ещё спящей глубины.
Бельмо солнца обретало очертания глаза. Его око яснело, зрачок наливался огненным жаром.
… В первые часы после крушения, когда он остался наедине с необъятным океаном, у него ещё оставалась способность осмысливать то, что произошло. На ум в первое утро даже пришло сравнение из «Одиссеи»: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Богиня утренней зари и в самом деле была красива, но по мере того, как её колесница взбиралась на скат небесного свода, её радостный алый цвет постепенно превращался в огнедышащее жерло вулкана, а сама она - в ненасытное огненное чудовище, пожиравшее всё, что оказывалось в поле его зрения, в недрах его жаровни.
Водам океана это было нипочём. Рыбам, китам и дельфинам - тоже. К их услугам были прохладные объятья глубин. Телу человека было прохладно в воде, зато покачивающейся над поверхностью влаги голове приходилось туго. Солнце пекло её, как оказавшийся в топке живой растительный плод. Жёсткая чёрная шевелюра недолго защищала от палящих лучей. Время от времени пловец окунался в воду, иногда переворачивался на спину, подставляя горячей плазме лицо. Он был моряком, с детства жил на берегу Эвксинского Понта и оказался одним из тех, сравнительно немногих счастливцев, кто умел держаться на воде. Другие, жившие с ним рядом, хотя и были рыбаками и ходили на лодках далеко за горизонт, плавать не умели и моря боялись.
Когда судно, на котором он служил, наткнулось на подводный камень и дало течь, он оказался единственным, кому удалось не погибнуть под обломками брёвен и досок. Волны отнесли его от тонувшего корабля, и скоро он перестал слышать крики и стоны перепуганных и обречённых на гибель людей. Под руками оказался обломок доски. И он, пользуясь им как поплавком, дрейфовал, всё больше удаляясь от места крушения.
Море вздыхало, опускалось и поднималось. И от этих монотонных движений у него стала кружиться голова, а от яркого света  зарябило в глазах. Бесчисленное множество рыб сновало рядом, то обгоняя его, то пересекая путь. Стая любопытных дельфинов вспенила воду неподалёку. Один подплыл ближе, посмотрел на человека своим узким глазом, едва не задел колючим гребнем. Но ни один из этих спутников мореплавателей, вопреки мифам, не сделал попытки подставить несчастному спину. Зато и Посейдон не проявил своего гнева.
Слепящий день длился долго. Солнце не хотело расставаться с Океаном. Влага нежилась в живительных лучах, впитывая небесные монады, а Повелитель неба - лучезарный Ра охлаждал разгорячённый лик о жидкое золото вод. Земля, Небо, Воздух, Вода длили свой пир и днём, и в сумерках вечера, и во мгле ночи.  Но человек был свидетелем только трёх начал, ибо Земля, четвёртый  участник пира, была неизвестно где. Оставалось только молить богов о спасении. Он припомнил все свои грехи, отступления от ритуалов в многочисленных храмах во славу Зевса и Геи, Аполлона, Афина и Афродиты, припомнил даже Урана и Крона. Небеса молчали, выжидая, чем закончится поединок моряка с морскою бездной. Слава Вседержителю, Посейдон не волновал бездну своим губительным трезубцем. Скиталец усмотрел в этом добрый знак.
Златоглавый Гелиос медленно склонял свою главу за кромку моря. В его свете тяжёлые волны отливали медно-бронзовым пламенем. Оно постепенно угасало, превращаясь в тёмно-красное вино, опьяняющее собою всё сущее.  И человеку вдруг пришло в голову, что море  - это кровь Земли, выступившая наружу там, где Земля ранена молнией Громовержца.
После первого круга, пройденного Гелиосом, ощущение времени потускнело. Второй и третий круг  расплавили  мир в бесконечность. А когда проявивший милосердие Посейдон выбросил почти бесчувственное тело на берег, в закрытых глазах человека ещё долго плыло и качалось кроваво-красное вино, качалась поверхность вод, долго не утихал в голове, как от прислонённой к уху раковины, шум ветра и голос моря.
- Кровь Земли», - шептали его запёкшиеся уста.