Человечек божий

Потемнело незаметно, как это всегда бывает в дороге. Вместе с блекнущими красками мира, истаяла, улетучиваясь, мучившая Диму, тяжёлая дорожная дремота. За автобусным окном, ещё ближе к дороге, подступил потемневший, ставший загадочным, вековой сосновый бор. Впереди, заблестела красным золотом прямая как стрела лента шоссе. Внутреннее освещение водитель так и не включил, и Дима без сожаления убирал книгу, что, борясь со сном, время от времени пытался читать.
Без особого интереса он осматривал тёмное пространство отделённое синеватым сиянием нечистых окон от забортного холодного морока. За высокими спинками кресел никого не было видно, и Дима невольно обратил внимание на соседа по креслу. Парнишка лет десяти, всё ещё упрямо глядел в книгу. На вокзале, там, в далёком уже городе, они полчаса ждали автобус, стоя под навесом остановки, с ещё десятком таких же ожидающих. Этот паренёк вошёл в автобус последним, пропустил даже тех, кто подбежал уже перед самым отправлением. Диме потом пришлось встать, чтобы пустить его на законное место, согласно билету, на чём тот упорно настаивал. Оказалось, что они ещё и поедут рядом...
На коленях попутчика, поверх серой холщовой хозяйственной сумки, раскрытая книжка в мягком переплёте, и он толи читает, толи спит, согнувшись. Дима, напрягаясь, попытался приглядеться: «Как только он умудряется?» Парнишка, смущённый этим интересом, или же просто утомлённый теменью, вздохнув, убрал книжку в сумку.
– Что это ты такое читал? – вопрос для самого Димы показался неожиданным: «Что тебе надо-то?..», – выговорил он про себя. Но хотелось какой-то активности, пусть даже и разговора.
Паренек, крепче сжал свою поклажу.
– Это, Житие Святого Иоанна Кронштатского, – не громко, но и совсем не робко объявил он.
«И о чём это я с ним говорить собрался?.. ведь видно же, не от сего мира парнишка. Едет один, последним рейсом за сотню километров… И не вышел нигде, значит, точно, до конечной поедет… Кто бы меня без провожатых в его-то годы отпустил?..», – думалось Диме…
– И чего уж такого сделал этот святой? – возникает какой-то ехидный и опять неожиданный вопрос.
– 0, это Великий Святой Земли Русской! – торжественно заявил собеседник, «окая» ещё больше Диминого.
«Ну, и что теперь скажешь? Он же считает, что про этого Иоанна все знают, а ты теперь, стало быть, вроде как, совсем лопух. Так сам же и виноват, кто тебя за язык-то тянет?»
– А, ты что же, совсем один едешь? – «Да, чтоб тебя!», – снова запоздало одёрнул себя Дима.
– Да, – коротко ответил парнишка.
– А, что так поздно?
– Раньше в школе был. Никак не мог...
– А родители, что же отпустили?
– Угу… – как-то подозрительно нерешительно ответил он.
– И куда ты?
– Да… к отцу Александру, он мой наставник, – опять гордо объявил попутчик.
– А звать-то тебя как? – «Во как! Наставник... А интересно, кто это?», – разговор начал увлекать.
– Павел.
– Ну, тогда будем знакомы. Я Дмитрий, – поддержал манеру Дима.
– Хорошее имя, как Дмитрий Донской! – чуть оживился Павел.
– Чем же ты таким занимаешься? Книги, вон, какие, читаешь? Наставник есть у тебя, у меня вот нету.
– В церкви пою, и помогаю тоже. Там ведь много работы…
– Я, прошлым летом, тоже в церкви был, как раз, практику проходили по гидрологии. Идём по деревне, ну и в церковь зашли. Красиво. Только людей почти не было. Мы студенты, да несколько старушек. А мне, вообще-то, и в церковь ходить не положено, у меня все предки староверы, то есть двоедане. Я и крещён не в церкви...
– Не люблю я этих двоедан, зарылись, как черви, и сидят в своих скитах, – резко прервал Димин рассказ Павел.
«Вот и поговорили. Смотри-ка, и не боится? Да, тяжело тебе будет, Павел», – Дима опять пожалел, что заговорил.
– И, чем же они так плохи, двоедане-то? – всё же продолжил он.
– Да, злые они больно, и от людей уходят, не хотят с людьми жить. Молятся сами про себя, на всех им наплевать.
– Так, православные, вроде, объединились? – вспомнил, что-то Дима.
– Ну и, что, всё равно, эти двоедане не покаялись, – подвёл итог Павел.
– …А, я на учителя учусь, – попытался перехватить инициативу Дима.
– Учителя, они люди умные, только не понимают ничего, – глядя в окно, почти прошептал Павел.
– Что, в школе обидели?
– Да, нет. Только, я из-за этой школы службы пропускаю. Приходится уходить, а они потом ругаются.
– Родителей, наверно, вызывают? – подсказал Дима.
– Вызывают, только они не всегда приходят. Им всё некогда. Суетятся. Не верующие они. Прозябают… – в голосе послышалась неприязнь.
– Так, родители-то, хоть, знают, что ты к этому… наставнику своему уехал? – догадался вдруг Дима.
– Я им говорил, давно…
– А, деньги на билет кто дал?
– Отец Николай…
– Тебя, хотя бы встретят?
– Да нет, я не сказал, что сегодня еду…
– И, куда ты, тогда?
– К отцу Александру, – возмутился забывчивости Павел.
– Так, ты у него уже бывал?
– Нет, я первый раз поехал.
«Во, дела, один, на ночь глядя. И никому, ничего не сказал, чудак! И, что сейчас делать?» – почему-то с тревогой, подумал Дима, чувствуя какую-то причастность, ответственность даже, что ли: «А, с другой стороны, какая бы разница, пусть себе ищет. Не заговори я с ним, и не знал бы ничего…»
– А где тут церковь?.. – после долгого раздумья, когда за окном уже замелькали огни родного диминого города, нерешительно спросил Павел.
– Так, тут их три, вроде? Тебе в какую?
– Мне… к отцу Александру надо…
Автобус медленно въезжает в Димин город. Тянулись в тусклом фонарном свете ряды белёных гаражей, чернели окнами какие-то загадочные длинные сооружения, мелькали разноцветными шторами и занавесками частные домики.
В проходе начали толпиться выходящие. А Дима всё сидел. Достал, из-под сиденья, пустую студенческую дорожную сумку, положил её на колени, стараясь не смотреть на Павла. «Не уснёшь ведь. Думать будешь. Совесть заест... А вообще, мало ли чудаков на свете? Если бы не такие дураки как ты, так все бы давно повымирали. Сидели бы по домам, не ездили бы...», – спорил он сам с собой, провожая глазами вышедших на остановке уже бывших своих попутчиков: «А, среди них мог бы быть и ты...» Автобус останавливался ещё несколько раз. Столько же раз собирался выходить Дима, и… так и не вышел.
Впереди всё ярче и отчетливее на фоне тёмного неба прорисовывался слегка подсвеченный силуэт старинной водонапорной башни, обозначившей, как маяком, окончание пути. «Может, его на вокзале всё-таки встречают?», – ещё надеялся Дима. Последние пассажиры пробрались к выходу. А Павел всё сидел. Сидел и Дима.
Лихо развернувшись у старой водонапорной башни, автобус остановился. Несколько человек, отделившись от тёмного вокзального здания, направились к раскрывшему дверь автобусу, приветствуя и обнимая кого-то. К вышедшим последними Павлу и Диме, так никто и не подошёл. Водитель, закрыв дверку на ключ, подозрительно глянув на будто притаившихся в тени автобуса бывших пассажиров, ушёл, с бумагами в диспетчерскую. Через площадь скользя и чертыхаясь пробирался хмельной мужичок в расстегнутом полушубке. «Этот, точно, не к нам», – Дима проследил его нестройный маршрут. Павел, молча, озираясь, мялся рядом.
– Ну, и куда ты дальше? – спросил, наконец, Дима.
– К... отцу Александру... – тихонько пролепетал Павел в ответ.
«Вот ведь заладил?..», – Дима с усилием скрывал раздражение.
– Так в какую церковь-то тебе надо?
– Я не знаю… – в голосе Павла впервые послышалось отчаяние.
– Ладно, пошли на автобус.
Диме стало совсем тоскливо: «Всё-таки, вляпался…», – и он шагал не оборачиваясь. Павел покорно семенил следом.
«И что, по всему городу сейчас его таскать?.. Где он, этот отец Александр?.. Я ведь и в церквях-то не был никогда… Да и не в церкви же он ночует?.. А где вообще священники живут? Какой ни будь дом или квартира должны же быть?», – размышлял Дима, стоя под железной крышей остановки. Павел подпирал спиной столб остановочного каркаса, держа двумя руками свою сумку с книгой о Житии Святого Иоанна Кронштадтского. Подкатил автобус и они, увлекаемые толпой, влились в узкую дверь, протекли вокруг вертикального поручня, исправно проскользили по задней площадке, впечатались в поручень горизонтальный…
Стало по-автобусному тесно, кто-то, как всегда, активно отстаивал своё право на комфортный проезд, ещё и требуя добросовестно оплаченные билеты… Павел стоял прижатый к окну. Дима попытался спросить у него деньги, чтобы передать их вперед, но так и не найдя его взгляда не спросив, отдал за двоих.
Автобус, казалось, очень неспешно полз по проспекту, тяжело подкатывал к тёмным остановкам, выпускал и впускал людей. Дима молча наблюдал эту смену попутчиков, уже как бы и не замечая смотревшего в окно Павла.
– Выходим, – скомандовал, наконец, Дима, ринувшись к выходу.
Вслед за ним стал пробираться Павел и, едва не сбитый ворвавшимся в автобус запыхавшимся парнем, вышел стараясь поспевать за Димой.
– Куда мне? – едва слышно спросил он.
– Пошли уж... – грубовато позвал Дима, направляясь на другую сторону улицы.
Совсем стемнело и слегка подморозило. Дима широко и нетерпеливо шагал. Долго обходил не совсем промёрзшую грязь, блестящую в отсветах из окон домов. Из-за высоких оград рвался в пространство оглушительный лай.
Тёмной размытой громадой наваливался сосновый бор. Теплый электрический огонёк в его глубине тоскливо и одиноко мерцал меж черными стволами сосен.
На пути неожиданно возникла почти невидимая не частая решетчатая ограда. Дима несмело вошел в наполовину распахнутые ворота. Вокруг еле заметной дорожки призрачно проступили белёсые надгробья и памятники. «Это же кладбище, я и забыл совсем. Я ведь тут и днем-то не был… Ну да ладно, что уж сейчас-то…», – и Дима пошагал между рядами могил, стараясь не смотреть на них, туда, вперёд, к жёлтому пятнышку лампочки. Павел шуршал гравием где-то позади, временами казалось, его и нет вовсе. Среди сосновых стволов проступили очертания церкви, чуть левее, невидимые раньше, окна домика. Лампа с деревянного столба слабо осветила чисто выметенную площадку, белые церковные стены, невысокий забор с калиткой и угол дома.
– Храм-то, какой! Иконы-то, какие вставлены! – певуче вытянул выступивший вперёд Павел.
Крестясь правой рукой, в левой Павел картинно скомкал и так бесформенную шапку. Затем он как-то необыкновенно резво поклонился, коснувшись рукой с шапкой замороженной земли. Дима молча смотрел на Павла, на невиданные им раньше стены церкви, уходящие куда-то в мутную тьму редко-звездного неба. «Да ведь и впрямь, красота!»
– Павел, а ведь тут закрыто, – Дима указал на внушительный замок на кованных церковных дверях, – может в доме спросить?
Павел несколько раз тихонько стукнул в калитку. Конечно, никто не вышел. Дима, в нетерпении перелез через оградку, повозившись немного, нашел вертушку и повернув ее растворил калитку перед Павлом. Павел с опаской прошел.
– Ну, стучи, давай, – указал на дверь дома Дима.
Павел постучал, раз, другой, третий.
– Дай-ка я... – Дима, оттолкнув его, забарабанил по двери, наращивая силу и темп стука.
Вдруг за дверью что-то скрипнуло, стукнуло слегка, наверно, закрылся ещё какой-то крючочек.
– Кого надо? – приглушенно прохрипел из-за двери старушечий голос.
– Я к отцу Александру, он мой наставник. Я Павел, – певуче, тонким голосом, вытянул Павел..
 – Нету его туто, он тамо живёт, за оградой. По праву руку, второй дом.
– Спасибо, – негромко напел Павел в ответ.
– Вот и хорошо, – Дима пытался скрыть радость, получалось плохо, – я ведь боялся, что придется по всему городу с тобой рыскать.
– А, я вот, верил, что с Божьей помощью найду, – Павел вдруг заговорил свысока, видимо посчитав себя полноправным хозяином положения.
Перекрестившись на церковь, он уверенно направился впереди Димы к выходу. А Дима, идя за ним, всё озирался на величественные надгробия, которые, привыкнув к полумраку, он уже смог различать: «Надо сюда днем прийти, посмотреть… И в церковь зайти можно…»
На стук Павла отозвался тяжёлый лай крупного пса. «Неужели и священники собак держат?», – удивился открытию Дима: «А с другой стороны, что бы им и не держать, люди ведь тоже».
– Кто там? – покрыл лай неожиданно молодой и сильный мужской голос.
– Отец Александр, это я – Павел, Вы – мой наставник…
Договорить ему не дал стук засовов. Тяжёлая железная дверь распахнулась и Павел, пробормотав в сторону Димы «Спасибо», шагнул к ней... Потом вдруг вернулся.
– Вот, ты настоящий учитель. Не бросил, – покровительственно похвалил он.
За дверью его ждали, и он почти побежал туда. Пес всё надрывался – лаял, а Дима всё стоял, будто чего-то ожидая.
Дверь, начав затворяться, вдруг приостановилась, на какой-то миг в проёме показалось белое в обрамлении черных зачесанных волос и бородки лицо. «Неужели, это он и есть – отец Александр?» немного удивился Дима.
Стукнули засовы и щеколдочки, скрипнула дверь дома, и только пёсий лай остался наполнять ночное тёмное пространство улицы и близкого бора с кладбищем. Постояв, ещё немного Дима пошёл в темноту, провожаемый уже почти привычным разноголосым лаем из всех соседних дворов.
«Вроде не обрадовался наставник-то, думает сейчас, поди, про меня невесть, что? Завтра наверно отправит парнишку обратно», – Дима, наконец, почувствовав вернувшийся вместе со сгущающейся теменью холод, заспешил туда, где его в отличие от Павла, точно, ждали: «Интересно рассудил этот Павел: «С Божьей помощью», – а может и правда? И ведь, верил, что найдёт этого Александра. Верил, что Бог ему поможет. Вот, может Он меня ему и послал, чтобы помочь? Как знать-то?..»
В церковь Дима сходил, следующим же утром. И в другие городские храмы тоже. Полдня проходил. Сначала осматривался, а потом покупал и ставил несмело свечку, туда, где их больше. Смотрел, как они горят то ровно, то вдруг потрескивая, с некоторых воск стекал как слеза струйкой и быстро застывал причудливыми фигурам… Постояв так, не оглядываясь выходил, чувствуя неловкость от своего неумения сделать всё правильно…