Страшное слово

Это началось зимой, в январе. Точнее, в понедельник, 17 января 2011 года. Я хорошо помню этот день, потому что утром, когда мы - в последний раз - завтракали в нашей уютной обшарпанной кухне, у мамы из рук выскользнул и разбился кофейник, и по ободранным деревянным полам медленно растеклась мутная кофейная жижа. Мы все - потомственные хероманты - встали из-за стола и принялись изучать начертанные гущей знаки. Через десять минут они сложились в одно-единственное слово, весь ужас и неотвратимость которого нам суждено было понять только некоторое время спустя: через пару недель мы, не сговариваясь, перестали произносить его вслух, а если кто-то из пришельцев невзначай ронял его, то с одним из нас непременно случался приступ спиритонии и чревотрещания, и мы с бессильной ненавистью смотрели на виновника, произнесшего запретное, чудовищное, вселяющее нечеловеческий ужас слово...


Итак, мы позавтракали в гнетущем безмолвии, будто предчувствуя приближение беды. А ровно в десять часов к нам в дом пришел человек по имени Эндрю. Лопоухий, добродушный на вид, он был щуплым и тонкокостным, вертлявым, будто на шарнирах, с длинной тонкой шеей, с огромными расхлябанными губами и широкой бессмысленно-жестокой улыбкой Гуинплена.

Родители заперлись с ним в гостиной и долго разговаривали со злым духом, что-то объясняя и доказывая ему. Я подслушивала под дверью, но ничего не могла толком разобрать. Только слова Эндрю: "быстро и недорого". Родители синхронно вскрикнули, но Эндрю неумолимо отчеканил: "Это недорого".

Отец поднялся к нам с Кеем и сказал как можно мягче: "Пулечка, Кеечка, собирайте вещи, нам нужно переехать туда..." и показал на пол. Мы с Кеем переглянулись: "Куда?!". Отец побледнел, смутился и, отводя глаза с очками, стал нас уговаривать : "Поживем пока под землей, в подвальчике... Так надо, детки.... Это ненадолго... Пока мы не отдадим все деньги..."

В доме воцарилась тягостная тишина. Мама, отец, я и Кей упаковывали куклы Вуду, книги и вещи, когда в дом пришли какие-то странные веселые люди, только очень бледные и опухшие. Родители сдержанно поздоровались с ними и старательно делали вид, будто вовсе не замечают их присутствия, будто они всегда здесь были, есть и будут. Эти люди начали по-хозяйски осматривать дом и с нескрываемым интересом наблюдали за нашими сборами, чему-то ухмыляясь. Один из них издевательски поинтересовался:
- Как много у вас книг! Читать любите?

Мы мрачно промолчали. Мы прекрасно понимали, что книг у нас столько, что ими можно забить под завязку наш темный тесный подвальчик. Так оно и случилось: по ним пришлось ходить, на них готовить, спать, есть, гадать...

Когда мы с Кеем шли за очередной партией книг меня вдруг охватила паника перед грядущим, я явственно представила предстоящие нам мучения, передо мной возникали картины, одна другой страшней - и я дрогнула. Схватив Кея за руку, я взмолилась:

- Малыш, давай попросим их не делать этого, на колени встанем?!..
- Зачем? Здорово же! - весело ответил он, засмеялся, вырвал руку и побежал наверх.

Совсем еще ребенок, он не мог понять моего состояния и сути происходящего. Во всем этом так стремительно свершающемся перевороте, в оживленном движении по дому, в скоплении незнакомых людей, в суете и переполохе он видел лишь новое приключение или какую-то непонятную, но интригующую игру…

Новые жильцы принесли в наш дом свои вещи, в том числе, музыкальный центр, который они включали на полную громкость. С утра до вечера мы слушали репертуар радио "Шансон", грубый, развязный смех новых хозяев, грохот мебели, скрежет, удары и другие звуки, заполонившие некогда мирное, тихое жилище.

Ночи в подвале были тяжкими. Отец кричал во сне, Кей скрипел зубами, бессонная мама все время пришептывала: "Когда это кончится... Когда это кончится..."

Шмыг ловил в подвале мышей и притаскивала их в мою постель. Я уже привыкла находить поутру в простынях очередную жертву. Но однажды мне приснился сон, как я подхожу к дверям некогда родного дома, берусь за ручку и вдруг вижу, что на двери висит объявление. Я несколько раз перечитала его прежде, чем до меня дошел смысл написанного: «Товарищи жильцы! Вы не жильцы. Ад. поселка Строитель». Я проснулась, перевернулась на левый бок и завизжала от отвращения и ужаса: рядом с моей подушкой лежала маленькая растерзанная птичка : голова ее была свернута набок, темные черемушинки глаз выпучены, тонкие сизые крылышки распахнуты в последнем рывке... Я, взяв себя в дрожащие руки, вынесла труп на помойку. Вернулась, молча покурила и пошла умываться. Впервые за целый месяц я посмотрелась в металлический чайник и тут же отпрянула от него: в моих поседевших волосах торчали птичьи перья, я вся была в птичьих перьях, в перьях мертвой птицы, чей труп разлагался теперь в выгребной яме... Я вдруг почувствовала явственный запах смерти - сладковатый, холодный и липкий. Судорожно вытаскивая перья из волос, я разрыдалась. Ко мне подошла мама и, положив руку мне на плечо, тихо спросила: "Что с тобой, дочка?". Я была не в силах выдавить из себя ничего членораздельного и, захлебываясь слезами, только повторяла: "Птичччка... птичччка... птичччка". "Птичку жалко?" - участливо спросила мама и зловеще улыбнулась.

Узкие оконца подвала выходили во двор, прямо на сарай, где водились крысы. Я, как обычно, подтянувшись на руках, часами смотрела в это окошко. А с другой стороны к нему прислонились две огромные крысы. Горло у них было перегрызено, вся шерсть вымазана кровью, но глаза у них медленно двигались, вращались - значит, они были еще живыми, теплыми. Тут появился Шмыг и начал у одной из крыс отгрызать лапу. Крыса мучительно дергалась, но не сопротивлялась - уже не могла. И тут меня начало тошнить, но глаз я отвести не могла, хотя и чувствовала во рту горьковатый мерзкий привкус. Так завелась у меня привычка наблюдать за животным миром (ведь кроме книг и радио "Шансон" у нас ничего не осталось).

Так прошло полгода. Иногда у мамы случались приступы бесстрашного безумия: она хватала кочергу и кричала отцу: "Да я их сейчас сама вышвырну отсюда!". Отец ласково, но крепко обнимал ее и шепотом убеждал "потерпеть еще немножко", а Кей радостно скакал вокруг них, хлопал в ладоши и пел: "Вышвырнет, вышвырнет, вышвырнет их всех!".

Наконец, пришел час, когда отец сказал нам: "Я отдал им все наши деньги". "И?" - чувствуя неладное, срывающимся голосом прохрипела мама. "Еще немножко, совсем немножко осталось", - услышали мы в ответ. Мама поджала губы, Кей зачарованно рассмеялся, я опустила глаза. В полном молчании мы разбрелись по своим книжным "полкам".

В один пасмурный сентябрьский день Кей пошел наверх - «в гости». Ему иногда разрешали побродить там, вспомнить детство (ребенок все-таки). Когда он вернулся, глаза у него были грустные, губки сложились в недовольную гримасу. Мы выжидательно смотрели на него, взглядами задавая единственный немой вопрос, мучивший нас: «Пришельцы все еще там?». Кей вздохнул и сказал: "Ну вот и кончился наш..."

"Не надо! Не говори! Только не это слово!" - в отчаянии закричали мы все, прикладывая палец к губам. Но он уже успел выдохнуть: "Ремонт..."


2011