Не слепой

"Руце мои сотвористе орган, и персты мои составиша псалтирь".
Псалом 151


Поезд уже подали к платформе, и Полина Гавриловна с облегчением перевела дух:

- Слава Богу! Не придется на улице мерзнуть. Сейчас сядем в тепле, сразу постель разложим, поедим, помолимся и спатеньки.

Она опустила сумки на землю, поправила сбившийся платок, вытерла внучке нос и подмигнула ей:

- Устала, небось?
- Ни капельки, - бодро ответила Алиса и задрала голову в шапке-косынке к московскому небу. – Дождь опять будет.
- А как ему не быть, милая. На Казанскую туман стоял, теперь слякоть надолго. Ноги мокрые?
- Сухие.
- Ты не взопрела часом?
- Нет.
- Горло не болит?
- Бабушка!..

Полина Гавриловна снова подхватила сумки, зацепила мизинцем податливую, влажную ручонку Алисы, и они направились к вагону. Проводница, надорвав и вернув им билеты, предупредила:

- Света в купе пока нет. Тронемся – включим.

В купе, действительно, было темно. Полина Гавриловна не успела сделать и шага, как из темноты к ней рванулась человеческая фигура. Она выронила сумки и чуть не осела на пол от зашедшегося в панике сердца:

- Ой, батюшки!.. – прижала она руки к груди.
- Давайте я помогу! – мальчик лет четырнадцати уверенно взялся за сумки и аккуратно поставил их в багажное отделение одной из нижних полок.
- Спасибо, милок! – спохватилась бабушка, - А я, дура старая, перепугалась… Думала, вор притаилси…

Она тихонько засмеялась, пока Алиса с любопытством следила за пацаном. В темноте она не могла его толком разглядеть.

- Хотите, я вам одеяло достану? – предложил он.
- Достань, милок, достань.

Парень встал на нижнюю полку, залез с головой в верхнее отделение над дверью купе и долго там возился.
Полина Гавриловна забеспокоилась:

- Ой, да ведь темень какая… Там и не видно ничего, небось. Потом достанем, не мучайся понапрасну.

Мальчик молча достал два шерстяных одеяла, положил их рядом с Полиной Гавриловной и тут же залез к себе на верхнюю полку.

В купе вошла полная женщина деревенского вида, растрепанная, потная и осунувшаяся. Поздоровалась и обратилась к мальчику:

- Может, поешь?
- Неа, - ответил он и отвернулся к стенке.
- Сын? – приветливо спросила ее Полина Гавриловна.
- Старший, - охотно откликнулась она, - В больницу приезжали, к профессору. Думали, останемся на операцию… Нам фонд все оплачивает: и проезд, и гостиницу, и операцию… Думали, возьмут нас на операцию, полечат… А нас домой отправили… - женщина всхлипнула и, подперев рукой подбородок, уставилась в окно.
- Ма, хватит, - донесся глухой и раздраженный голос с верхней полки.
- Вот тебе и хватит, - обиделась мать, - Кому ты нужен? Люди интересуются, я и говорю…

Полина Гавриловна громко, сочувствующе вздохнула, выдержала паузу и, как бы сменив тему, стала расспрашивать Алису про школьные дела:

- Что у вас там в хоре-то?
- Там одна девочка с нами пела...
- Симпатичная?

Алиса всплеснула руками:

- Бабушка! Да что ж у тебя если мальчик - то сразу умненький, а девочка - так обязательно симпатичная?!

Полина Гавриловна рассмеялась. Неспеша достала мобильный телефон, поколдовала с ним минуты три и кому-то доложила:

- Ну все, сели на поезд, устроились, сейчас поедем,- скользя по соседям взглядом, - люди едут вроде хорошие...

Поев и умывшись, бабушка с внучкой достали по книжке: Полина Гавриловна - основательную, в синей твердой обложке, с надписью "Псалтирь. Молитвослов"; девочка – маленькую, размером с блокнотик, в мягком переплете, с взлохмаченными и потрепанными страницами. Раскрыли их и синхронно зашевелили губами.

Полина Гавриловна уже, было, уложила Алису спать, когда мать мальчика вдруг села на своей полке и заговорила:

- Что делать теперь, не знаю… Мужа выгнала, этот, - она кивнула наверх, - не учится, младший болеет все время… Сил моих нет.
- А что с мужем-то? – Полина Гавриловна приготовилась слушать, сложила руки на коленях, поджала губы.
- А что у всех. Пил, бил. Работал в городе, уезжал на неделю, выходные дома. На диване с телевизором. Ему до меня, до детей… - она махнула рукой, - И знаете, до чего обидно… Возвращается с работы, при деньгах, и приносит домой две банки пива. Себе. Ну, думаю, что ты за ирод такой?! Хоть по апельсину детям-то принеси. Фрукты, шоколадку… Нет. Две банки пива, зад на диван, ноги – на стол, пульт в руки, а ты ему жрать тащи… Ну, и бил. Надоело. Выгнала. Потом жалела, конечно…
- Не жалей, - сухо посоветовала ей Полина Гавриловна.
- Да я не жалею. Я из сил выбиваюсь, не ровен час - надорвусь... Двое детей, сами посудите. У меня почки, спина больная… А тут не до хворей. Встала и пошла – два рта есть просют. Я вот с этим не знаю, что делать, - она опять кивнула наверх, - Нет у нас в районе школы для слепых. Вообще, для инвалидов школы нет. В город надо возить. А мне как? Я работаю с восьми до восьми. Могу, конечно, на полсмены уйти, а их как, чем кормить? И так живем в долг… Вообще работу потеряешь…
- А он что, слепой? – шепотом спросила у нее Полина Гавриловна.
- Здорового ребенка родила! – наоборот, зычно заголосила она, - Вы представляете? Ничем особо и не болел, крепкий он у меня. А в три годика в песочнице ему один мальчик проволокой в глаз ткнул… Все! Нет одного глаза. Ну, горе? Горе! Ладно. Думаю, ничего: зрение, главное, осталось. А без красоты проживем. Так что вы думаете?! Через пару лет у него второй глаз слепнуть начал. Я виновата! Поздно спохватилась… Думала, временное у него это… А он уже во втором классе ничего не видел. Вот так мы и мыкаемся семь лет. Обещали вроде помочь… Сначала у нас все обследования – отказали. Потом в область поехали – отказали. Теперь вот и в Москву. Поздно, говорят. На годик бы пораньше… А теперь – все, инвалид! Слепой!
- Я не слепой! – зло крикнул мальчик. Он успел за это время повернуться и с нескрываемой ненавистью слушал монолог матери.
- Как же не слепой, сынок, когда глазки не видют? – мать сокрушенно покачала головой и уткнулась губами в ладонь.
- Я не слепой, - упрямо, но уже спокойнее повторил мальчик.

Алиса, вынырнув из-под простыни, схватила со столика бабушкину Псалтирь и бойко спросила у него:

- Раз не слепой, значит, видишь, что у меня в руках?

Полина Гавриловна недовольно глянула на нее.

Мальчик помолчал и неохотно ответил:

- Вижу.
- Что?
- Музыка...

Алиса прыснула в кулачок. Бабушка гневно прикрикнула на нее:

- Ну-ка, цыц, свистушка! А что за струмент, милок? – она внимательно следила за мальчиком с длинными полузакрытыми веками.
- Не позорься, сынок, - запричитала мать, - И меня не позорь. Книжка у нее в руке, никакой музыки.
- Погоди, - Полина Гавриловна жестом попросила ее примолкнуть.

Мальчик, казалось, сейчас заплачет:

- Там много инструментов, я не знаю, как они называются… Оркестр.

Полина Гавриловна не сводила с него глаз.

- А как оркестр играет, слышишь, милок?
- Слышу, - тихо ответил он, - и как поют...
- Господь с тобою, милый, – Полина Гавриловна медленно перекрестилась, накрыла одеялом Алису и, о чем-то глубоко задумавшись, села у нее в ногах, - Спать пора, дорогие мои. Давайте укладываться.

Утром, когда все вышли из вагона, Полина Гавриловна придержала за локоть мать мальчика и на ухо шепнула ей:

- Не слепой он у тебя, милая. Слушай, что он тебе говорит. И слепым не называй его больше.
- Спасибо на добром слове, - затараторила та, - А мне сегодня сон приснился: будто в доме электричество отключили, ни зги не видать, а он меня в темноте ведет, как зрячий… Может, еще вылечат, а?
- Сон в руку, - усмехнулась Полина Гавриловна, - Вылечат… Потом поймешь.

Алиса нетерпеливо дергала бабушку за руку и канючила. Женщины в едином порыве кратко, наспех, неловко обнялись и, расставшись, вернее всего, навсегда, побрели по перрону порознь в сторону вокзала.


2014