Письмо на воде

Встретились у пожарной каланчи в Сокольниках. Как когда-то… Когда были живы Мирон, Коля-Камаз, Лерка Назаренко. Когда еще не сторчался и не опустился Сашка Хворов, не сел Кира-Шиза, и Селезнев с Плетенкиной еще не удрали в Канаду. Когда сами они - Леха и Натаха - были молодыми и жизнерадостными, благополучными и перспективными.

Наташа немного опоздала, увидела Алексея и издалека замахала обеими руками, просияв своей немного застенчивой, немного лукавой улыбкой, осветившей изможденное и какое-то потемневшее ее лицо - и только тогда Алексей признал одноклассницу, заметил плохие зубы, подумал: «Постарела, однако...".

- Нет, ну вы только посмотрите на него! - громко и нахально, в своей обычной манере, заверещала Натаха за несколько метров до него, - Солидный дядя, в драповом пальто, в дорогих ботинках - не иначе, фирму имеет, с секретаршей и факсом, сидит в офшоре, налоги не платит, жирует, сволочь, пьет пролетарскую кровь...

Они с ходу крепко обнялись и молча прижались друг к другу щеками, как вообще-то никогда не делали, но что-то случилось такое за эти шестнадцать лет со всеми ними, что этот порыв был им обоим понятен и совершенно естественен. Хотя Алексей, почувствовав влагу на Наташкиной щеке, все-таки растерялся и слегка напрягся:

- Эээ… Ну, все, все... Ну, что ты... Наташка, только не реви... Не реви, тебе говорят!

Та же, умиленная и какая-то вмиг ослабшая, пошатнулась и рассмеялась сквозь слезы:

- Это ты ревешь или я реву?..

Она как бы между прочим провела рукой по его бритой голове с крупной выпуклой родинкой на левом виске, по стильной, умело отрощенной "итальянской небритости".

- Ты такой крутой стал, Леха. Аж жуть.
- Ага. Прикрученный. Вкривь и вкось. Ну что, куда пойдем? Надо же где-то притулиться, уютную норку найти.
- Пошли в нашу Хинкальную, ты любил там…
- Стоит еще?! Ну, старуха, вот обрадовала!.. А Тамаз? Все там же? Все тот же?
- Ох, нет. Этого персонажа сто лет не видела. Там все поменялось: персонал, обстановка, дизайн. И клиентура… Но кормят по-прежнему сносно.

Наташа залихватски закинула конец шарфика за спину, взяла Алексея под руку и, зажмурившись на мгновенье, опять прижалась головой к его плечу, будто боясь ненароком очнуться.

В Хинкальной было пусто и сумрачно, на стенах брезжили тусклые бра. Они выбрали столик у окна, за ротанговой ширмой. Алексей педантично разложили свои девайсы, дорогую зажигалку, пачку “Black & Gold” в виде портсигара и немедленно закурил. Наташа, поразмыслив, вернула свое меню официанту, кивнув Алексею:

- Заказывай сам! Назовем это полдник «Вспомни молодость».

Пока Алексей погружался в посредственный ассортимент местной грузинской кухни, официант убрал со стола лишние приборы и бокалы и удалился.

- Вино будем? – спросил Алексей, вскинув на нее глаза. - Красное? Или что покрепче?
- Не-а, голубчик, я пас.
- Ушам своим не верю? Давно ли? Вшитая, что ли?
- Да нет… Вот это уж нет уж… - Наташа уставилась на стеклянную вазочку на столе, в которой ютилась дешевая искусственная роза. – Все банально: гепатит «б», дружище. Муж одарил. Наделил. Наградил.

Алексей цокнул языком и удрученно покачал головой.

- Что, совсем нельзя? По чуть-чуть, а?
- Долгая и мучительная смерть, - отрезала Натаха. – Так что я теперь трезвенник поневоле, - гоготнула она и добавила задумчиво: - И тут оказалось, что жизнь хороша, и жить хорошо…
- А с мужем что?
- Муж помер, - безучастно, безо всякой аффектации сообщила она. – Четыре года назад. Помимо этой заразы, оставил долги на три с половиной миллиона рублей и заложенную-перезаложенную квартиру. Короче говоря, сделал все, что мог. Живу теперь с мамой.
- Игроман? Наркоман?
- Хуже. Бизнесмен…

Алексей помолчал, задумавшись о чем-то, потом спросил озабоченно:

- Дети есть?

Наташа помотала головой и ссутулилась.

- Принимаю как заслуженное наказание. Всю сознательную жизнь при изобилии возможных вариантов я всегда выбирала что угодно - удовольствия, развлечения, карьеру, деньги - только не детей. Так что вполне справедливо, что детки тоже мной пренебрегли. Ну, а с моей бох-гатой – теперь-то! – наследственностью – справедливо вдвойне…

Алексей сложил руки на коленях и замер в этой скованной позе, потом осторожно высказался:

- А, по-моему, нет в этом никакой справедливости, Наташа. Ты была бы прекрасной матерью, уверен. Помнишь, Маринку Верещагину? Ну, наркоманку из старшего класса? Худющая, как палка, долговязая такая, лицо рябое? Она-то точно ни от чего в жизни не отказывалась, все перепробовала… Удовольствия… - Алексей скривился в злой усмешке, - Троих на свет произвела! И отчалила вскорости. Весь выводок на госпопечении оказался. Вот у кого детские годы «чудесные» – шалман да интернат. Справедливость…
- Да, знаю про нее. Она с сестрой Селезня за одной партой сидела.

Они снова помолчали.

- А что с долгами мужа?
- О, в этом смысле я живу на европейский манер: платить по процентам мне теперь до самой могилки. Будущее вполне обозримое. Кручусь, ловчу, изворачиваюсь...
- Нда… Жестко тебя обстоятельства в оборот взяли. Кто бы мог подумать… Ты такая лучезарная всегда была, везучая, казалось, беззаботная… Кому как не тебе быть счастливой.
- А я была. Ну, не до седин же безмозглым мотыльком порхать, Леша? Посмотри вокруг: столько страданий, боли, смертей безвременных, судеб исковерканных… Некоторые уже в детстве такого горя хлебнули, что нам с тобой и не снилось. Как там у Довлатова: чем будем расплачиваться за счастливое детство? А вот тем и будем. И за детство, и за юность, и за вменяемых родителей, за благополучие, за легкую, бездумную жизнь.

Их прервал официант, сноровисто и технично расставивший посуду, приборы, специи, тарелки с блюдами и чашки с соусами, принес бокал коньяка для Алексея, морс – для Наташи. Напоследок поменял пепельницу и профессионально растворился.

- Тяжко тебе, наверно, бывает? Ты ведь одна… лямку тянешь? Или есть кто?
- Есть. Совесть! – Наташа вдруг разулыбалась отстраненно. – Тяжко? Ты только не смейся, Леш, но мне в каком-то смысле… прикольнее жить стало: вот, думаю, какие еще коленца судьба выкинет, и как я на этот раз выкручиваться и юлить буду. Даже азарт появился. И знание… Что все равно буду выживать, выкарабкиваться... Во что бы то ни стало. Лешка, я дико живучая оказалась! Хитрющая! Иногда даже плутовата бываю. Жить хочу! – весело подытожила она.

Алексей смотрел на нее, не мигая, будто провалившись куда-то внезапно, уйдя в себя.

- Вот только… - Натаха запнулась и опять - тихо светясь, отрешенно - улыбнулась, - Знаешь, меня в детстве очень любили, ни разу пальцем не тронули, игрушек полная комната… А сейчас… Сейчас, видимо, не хватает именно игрушек, ну, подарков, пусть недорогих – отсюда ощущение, что меня больше никто не любит, что, наверное, я что-то натворила, что-то непоправимое… Страшно бывает.

Алексей будто опомнился от забытья:

- А меня тоже не били в детстве. Меня научили наказываться себя самому. Советская индустриальная пора, родители вечно на работе, заняты, на детей времени почти нет… Самоконтролем и самобичеванием я был вынужден заниматься самостоятельно. И сейчас… часто хочется расставить все точки над i, подвести черту…

Наташа прищурилась, вгляделась в него чутко и участливо.

- Действительно. Что это мы все обо мне? Безынтересный сюжет, ей-богу. Что у тебя? Где ты теперь обитаешь? Чем живешь?
- Мы четыре года назад переехали в Италию, Наташа. Теперь там. У нас, можно сказать, усадьба в Тоскане, недалеко от Флоренции. Приезжай в гости, буду рад.
- Ну да, - Наташа горько усмехнулась, - Мне теперь только по заграницам гастролировать… А девчонки ваши как? Наверное, совсем русский забыли в своих европах?
- О, девки выросли. Соня лицей заканчивает в этом году, Лиза готовится в университет и замуж. За киприота, представляешь? Жутко перспективный парень, программист. А русский они толком и не знали никогда. Мы с Олей виноваты, упустили… Ими по большей части няньки да гувернантки занимались. Понимать понимают, а вот сами говорят через пень колоду.
- А Оля? Выучила язык? Работает?
- Оля… - Алексей осекся. – Ты знаешь, мы ведь больше не живем вместе… Несколько лет уже. Она осталась во Франции, в Ницце - купили ей квартиру.
- Вот как? Ну вы даете, ребята… Разбежались? Почему?
- Нет, разводиться не стали пока, не до этого было. Мы решили… Просто… Просто живем отдельно. По-французски она щебечет вполне прилично, да, - поспешил переменить тему Алексей, - Учит немецкий, кстати. Но ни одного дня она не работала, конечно. А сейчас это было бы и вовсе… Она не совсем здорова, Наташа.

Алексей как-то конфузливо отвел глаза и пожевал губами, будто решая, стоит ли так подробно откровенничать. И все-таки продолжил.

- С нервами у нее непорядок. Там… психическое. Мы, естественно, обследовались и лечились, и сейчас она под наблюдением. Но… Все непросто, скажем так. Она, главное, не следует рекомендациям врачей, все время бросает пить таблетки! И - как итог - очередная госпитализация... А это, Наташа, недели, а иногда месяцы. Честно сказать, мы так намучились с ней …
- Как жалко! Как всех жалко… Бедная Олька. Так ты один теперь с девчонками? Ну и дела. Сочувствую.

Алексей вдруг тяжко, продолжительно вздохнул и, положив локти на стол, подался вперед. Заговорил на тон тише:

- Я… не совсем один… Да что это я в самом деле, будто перед прокурором! – рассердился он на себя и нарочито выпрямился, - Я вовсе не один, Наташа. Встретил женщину - молодую, красивую, пылкую. Ну да, влюбился… Но я же еще не старый совсем: мне 43 года всего... Она – болгарка, вернее, итальянка в первом поколении. Даже по-русски немного кумекает (отец ее так и вообще прекрасно говорит – в Москве учился в свое время). Кажется, любит меня, с девчонками моими подружилась…

Наташа, сначала несколько смешавшись, слушала его, потом опустила глаза и сосредоточилась на поглощении пищи. Алексея задело ее демонстративное молчание.

- Ну вот, вижу, что осуждаешь. Зря, Наташ. Жизнь… и вправду непростая штука. Всякое, знаешь, бывает. Как говорится, не зарекайся. И не я один виноват в том, что случилось…

Она хмыкнула то ли разочарованно, то ли насмешливо.

- Да что ты, милый! Мне ли судить?.. Я так, о нашей бабьей доле закручинилась. Вам, мужикам, несладко приходится, а нам и подавно. А так… Ну, не слишком оригинально, конечно. Оля-то в курсе… нового курса?
- Разумеется. Это не последнего времени новость. Мы уже пять лет, в общем-то... И Оля, между прочим, тоже живет, как хочет, всегда так жила… И я ей, представь, не мешаю, а, наоборот, помогаю чем могу…
- Нда… Только у нее, небось, на молодого, красивого и пылкого теперь ни денег, ни здоровья не хватит.

Алексей осекся и умолк. Он был явно раздосадован и унижен.

- Дурацкая шутка, прости, - Наташа скорчила детскую, умоляющую гримасу. - Ладно, проехали. Будь счастлив по возможности, и хватит об этом. Лучше расскажи, что с твоим грандиозным бизнесом? Процветаешь, хиреешь или загибаешься? У моих знакомых, почти у всех, дела швах.
- Тьфу-тьфу-тьфу! – Алексей постучал по столу и с явным облегчением подхватил новый сюжет. - Мы, по всей видимости, самый глубокий спад перешагнули. Правда, пришлось закрыть почти все офисы в Европе – нерентабельно. Остались пара представительств, а все производство и главные офисы уже давно в Азии и СНГ. Так что пока мы на плаву и, в принципе, есть некоторые основания для оптимизма. Но не до жиру, Наташа, не до жиру. Наоборот, затягиваем пояса, урезаем, сокращаем, свертываем... Кризис на дворе. И что дальше – письмо на воде.
- Да, я так и думала, - отзывчиво кивнула Наташа. – С чего бы быть иначе… Кому сейчас легко. Я просто… Понимаешь, Леш, мне надо срочно очередной кредит погасить, вот я и размечталась… А вдруг, думаю, у тебя под небольшой процент можно денег занять. – Наташа взглянула на него виновато: - Прости, ты, наверное, уже привык, что вокруг одни стяжатели?
- Да брось ты, Натаха. Какой из тебя стяжатель… Нам ли с тобой считаться. Сколько раз ты мне на бухло и жрачку последние деньги отдавала? А сигареты стреляла? Помню, как-то даже тащила на себе побитого и пьяного… Было такое?

Наташа добродушно рассмеялась: было дело!

- Ну вот, сама говоришь: расплачиваться надо… Короче говоря, сколько?
- Двести тысяч, Леш. На год, под твой процент.
- Рублей?

Наташа поспешно кивнула: да, да.

- Хорошо. Могу дать только на девять месяцев. Но зато беспроцентной ссудой.
- Благодетель! Леха мой! По гроб жизни должна буду… (Хорош каламбур, учитывая мои пикантные обстоятельства).
- Все мы должники на этом свете, Наташка. А людьми оставаться надо. Хотя порой это и не просто. В общем, так: я в Москве до 10 числа. Звони в начале следующей недели – решим вопрос, обещаю.
- Заметано, Леш. Ты слов на ветер не бросаешь, я знаю.

Благодарная и растроганная, Наташа была словно захмелевшая: при прощании опять разревелась, уткнулась головой в грудь Алексею, потом подняла на него распаленные, блестящие глаза и беззвучно, одними губами прошептала:

- Спа-си-бо…

Всю следующую неделю телефон Алексея не отвечал: то не брали трубку, то сбрасывали звонки. Сначала Наташа не находила себе места, припоминая и мучительно обдумывая подробности их встречи, долгого, и не всегда легкого разговора. Может, она как-то не так его поняла? Может, она как-то не так себя повела? Потом она бесилась, злилась и возмущалась. Потом остыла и почти успокоилась, вынужденно переключившись и сосредоточившись на поиске срочных денег. А потом и вовсе поругала себя: ну, а вдруг он телефон потерял? Или украли? Ее номер он, само собой, не помнит. И в чем его вина?

Спустя полтора года Наташа случайно, от шапочного знакомого, узнала, что сразу по возвращении из Москвы в тот раз Алексей покончил собой в своей итальянской резиденции. Судя по всему, после того как узнал о начале процедуры банкротства крупнейшего из своих предприятий.

…Алексей уже в самолете планировал будущий день. Он намеревался вопреки всему не менять распорядок и обязательно совершить свой утренний кросс, позвонить бывшей жене, распорядиться о билетах в Манилу и брони авто, вечером его ждали в покерном клубе, а ночью он собирался встречать во флорентийском аэропорту любимую женщину, с шампанским и цветами. Вместо этого он заперся в своем кабинете, из которого около часа раздавался звук работающего "шредера", затем написал краткое письмо близким, в котором просил его простить, и среди бела дня застрелился из дорогого охотничьего ружья.


2016