Клоны инферно

РОМАН БОРИН

КЛОНЫ ИНФЕРНО

А до потопа оставалось всего 750 лет... книга вторая

Фантастический роман-предание
 

Действие происходит на Земле 12 тысяч лет назад
      Тысячелетия прошли с тех пор.
Песок и пыль поглотили могущество древних.
Новые народы, полностью забыв свою историю,
придумали прошлое заново…











Произведение дано в сокращении




ПРОЛОГ
Хорошо рассмотреть, с кем сражались окияны на  выходе из ущелья, соединяющего Побережье и внешние степи, не удалось. И дело было даже не в том, что сражение кипело под сиянием Луны во мраке ночи, в свете мощных факелов, разожжённых, видимо, окиянами. Какая-то неведомая сила вдруг потащила астральное тело Ракша наверх, в небо, к этой самой Луне, сияющей мертвенно-бледным блеском.
Ракш попытался было сопротивляться, стремясь повернуть назад, к кишевшему воинами ущелью. Ему страшно хотелось понять, кто же напал на Побережье с севера: какие-либо неприсоединившиеся племена, другая армия артаков (а если это так, то откуда она взялась)? Или сюда явился кто-то неизвестный?
Но сила, тащившая невесомое тело Ракша к небу, оказалась непреодолимой. Ракш вынужденно смирился, прекратил волевую борьбу, поддался течению астральных потоков. Ущелье вскоре исчезло из виду, поверхность мира изогнулась, превратилась сначала в полукруг, затем в шар. И всюду зияла леденящая чувства пустота, сквозь которую пробивалось великое множество далёких огоньков. "Другие миры", - мелькнуло в сознании Ракша, летящем в сторону бледно-голубого круга, выраставшего в размерах всё быстрее и быстрее.
Ракш поразительно чётко осознавал, что летит сквозь необъятный Космос к миру, вращающемуся  в пространстве вокруг его мира. Он чётко представлял и то, что плотное физическое тело его находится в пещерке для медитаций там, внизу. То есть, теперь уже вверху, поскольку мир, к которому он приближался с невероятной скоростью, уже превратился в необъятную твердь, распростёршуюся под ним, и Ракш падал на неё.
Он уже видел острые пики необычайно высоких и чётких в очертаниях гор с поразительно чёткими тенями под ними, множество круглых ям и дырок на каменистой поверхности. И ни единого кустика или травинки, ни малейших признаков какого-либо ручья или лужицы – безжизненная, безмолвная, страшная пустыня.
"Зачем я здесь?" - подумал Ракш. И тут же неведомо откуда получил ответ, который совершенно чуждым голосом прозвучал в его сознании. "Сейчас ты поймёшь! Сейчас ты всё поймёшь!" – нечто невидимое, но, вероятно, очень сильное и мудрое необычайно громко прошептало ему в астральные уши.
И в тот же миг Ракш увидел перед собой довольно широкую чёрную дыру на безжизненной и безмолвной каменистой поверхности нового мира, куда вырвавшееся из плотного тела сознание его прилетело впервые. Дыра была поразительно ровной, будто прежде чем её сотворить, некто невероятно огромный начертил на тверди гигантский круг. В сознание откуда-то пришло новое понятие – "кратер". Раньше Ракш никогда ничего не слышал о кратерах. Он ни малейшего представления не имел, где и каким образом они возникают, но знал уже при этом, что летит именно внутрь кратера, дыры, наблюдать которую не имел случая ни в одном из своих снов-полётов.
Он не успел толком разглядеть, что представляют собою стены тоннеля, через который с бешеной скоростью проносился. И вскоре очутился в каком-то хорошо освещённом гигантском зале, где увидел множество странных огоньков, снующих туда-сюда, странной формы деревья, кусты, заросли ещё чего-то непонятного и... если б в сей миг он забыл о том, что его плотное тело находится далеко отсюда, то решил бы, что у него от увиденного перехватило дыхание. То был не зал. То был поражающий воображение самого способного фантазёра город под твердью Луны! 
"Смотри же! Смотри внимательно! Смотри и запоминай!" - завораживающий голос неведомого существа вновь зазвучал в астральных ушах Ракша (если их так можно было назвать).   
"Где я?" - машинально спросил Ракш у этого Нечто.
 
" Об этом спроси у них", - невозмутимо предложило существо. 

Продолжая лететь над подлунным городом, Ракш вдруг заметил их. С виду это были обычные люди, только одетые совсем не как люди мира, из которого прибыл сюда Ракш, по крайней мере, представители народов, хорошо ему известных. Астральная одежда этих существ с человеческими лицами облегала их "нематериальные" тела настолько плотно, что если б не её цвет (точнее, переливавшиеся перламутром разные цвета), неискушенный подумал бы, что они вовсе не носят одежды.
 Существа стояли в приветственных позах на поросшей низкорослой травой лужайке перед величественной формы зданием, чем-то напоминающим древний храм, возведённый в горах Побережья дальними предками Ракша и "переживший" на много веков саму древнюю Культуру. Люди в перламутровых одеяждах, по-видимому,  ждали Ракша. На их лицах можно было заметить некое воодушевление и подобия улыбок. 
Ракш опустился перед ними не сам – та же сила, что увлекла его от ущелья к Луне, мягко поставила астральное тело Ракша на бесплотные ноги. Ракш догадался, что и стоящие перед ним существа тоже бесплотны.
 - Здравствуй, Ракш, - поприветствовал его один из них, очевидно старший.
Его мысленный голос оказался удивительно мягким, чарующим:
 - Мы ждали тебя, давно ждём. Наконец-то ты догадался войти в полёт в нужный момент, когда стало возможным притянуть твоё тонкое тело, точнее, тебя самого, твою личность, сюда, в этот город. 
И все окружившие Ракша существа (роста они были чуть его пониже) в знак признательности и уважения склонили головы. Старший продолжал:
 - Ты должен многое узнать. Сначала скажем, что город, который ты сейчас видишь, в плотной реальности не существует. Точнее, существует другой город, также как существует и другая Луна. Что означают мои мысли, ты поймёшь чуть позже. Сейчас же мы хотим тебе показать кое-что из истории твоего и нашего мира - ведь твой мир был когда-то нашим. И мы никто иные, как твои дальние сородичи, умершие в плотных телах, давным-давно. Мы сохранили свои личности и остатки нашей духовной культуры здесь – в астральном городе мира тонкого. Меня зовут КОО, то есть Представитель. А это – мои друзья и братья. Они – хранители, советники, регуляторы и учителя.
КОО каждого назвал по имени (подобных по звучанию раньше Ракш нигде не слышал), и каждый, чьё имя произносилось, слегка наклонял голову, прикладывая к переносью сложенные вместе ладони. 
 - А теперь, - продолжил КОО, -  войди в наш Храм. Он перед тобой. В нём ты узнаешь о многом. Мы покажем тебе прошлое, а будущее позже ты сам увидишь.   
Ракш был заворожён, зачарован мелодией этого мягкого голоса. Прежде чем войти в храм, он хотел спросить "не вы ли выходили на контакт со мной раньше, показывая во время моих снов и медитаций замысловатые картинки", но не посмел. К тому же жажда знаний влекла его сильнее и сильнее. Получив приглашение, Ракш мягко влетел сквозь тонкие врата и через  мгновение, с замиранием астрального сердца в астральной груди глядя на мелькающие перед ним картины глубокой древности, позабыл обо всем на свете...





Часть первая. Чёрная гора

…Достойными уважения этого бунтаря
стали только те, кто помог ему вырваться
из хозяйских цепей, вырвался вместе с ним,
сражался рядом с ним со стражей и либо пал геройски под ударами мечей,
либо ушёл бок о бок с Шахтин Калом за горный передел. И там, рискуя очутиться в рабстве снова, теперь уже у запредельных варваров,
закладывал основы государства
бывших рудокопов… 

Глава первая. Рудый хан

***
…Шахтин Кал. Именно так его ещё с детства окрестили хозяева, теперь уже бывшие.
До того как этот жилистый горбатый карлик из Орнитагора придушил хозяина-мучителя, прирезал дураков охранников и дунул в горы, он, до того счастливого момента получая очередную порцию плетей за явное непослушание, всегда бурчал, что жирные любители мясного допрыгаются очень скоро. Он бурчал себе под нос, но слышно было и другим рабам. Все знали, что любителями мяса Шахтин Кал прозвал свободных жителей Цивилизации.
Господа никогда не принимали всерьёз эти «карканья куска собачьего помёта».
- Грязная тварь, - смеялись надсмотрщики, - ты родился в каменоломнях, вырос в каменоломнях и сдохнешь в каменоломнях. Твое тухлое мясо сожрут шакалы и вороны, а Орнитагор с его свободными купцами и другими гражданами будет процветать всегда. Да! Радуйся, тварь, что иногда тебе к пустой похлёбке кидают не до конца обглоданные кости и даже в месяц раз тебя ведут на спаривание, - после этих слов извергший их из своей пасти обыкновенно громко ржал, на все четыре стороны разбрызгивая слюни.

«Погоди, гиена! – злобно думал Шахтин Кал, делая вид, будто ничего не слышит, - когда я приду сюда во главе могучего войска, пусть это случится даже через двадцать лет, я первым делом загоню в каменоломни этих гнусных подлизывателей хозяйских задниц, заставлю их до умопомрачения кирками долбить породы, а потом дам им похлёбки с глазами собственных хозяев, смешанными с калом их дворовых собак. И пусть попробуют не слопать до последней капли!».
Днями и ночами он придумывал самые изощрённые пытки своим мучителям, с наслаждением воображая, как они будут валяться в пыли у копыт его коня. И эти извращённые фантазии способствовали Шахтин Калу засыпать.   
Увы, его злобным мечтам не суждено было сбыться: Цивилизация всё время громила собранные Шахтин Калом банды, и часто самому их предводителю удавалось едва лишь ноги унести от облачённых в латы ратников Орнитагора. А позже, когда неведомый жестокий враг со странным именем артаки взял Орнитагор на меч, мстить Шахтин Калу стало некому.  И он тешил себя мыслью, что гнусные и жирные мучители его отныне не наслаждаются своей никчемной жизнью, ибо попросту убиты.
Интересно, что, будучи бывшим рабом, он как-то не задумывался о тяжёлой доле братьев по несчастью. Другие, гнившие в каменоломнях вместе с ним, его и раньше-то ничуть не интересовали. Когда же он бежал и чудом вырвался на волю, собратья по гниению в каменоломнях для Шахтин Кала просто перестали существовать. Все, кто гнёт горб на «культурных» и лижет им зад, не достойны даже капли сочувствия – таковым было непробиваемое жизненное кредо Шахтин Кала. И сам при этом он оказался несгибаемым.
Достойными уважения этого бунтаря стали только те, кто помог ему вырваться из хозяйских цепей, вырвался вместе с ним, сражался рядом с ним со стражей и либо пал геройски под ударами мечей, либо ушёл бок о бок с Шахтин Калом за горный передел. И там, рискуя очутиться в рабстве снова, теперь уже у запредельных варваров, закладывал основы государства бывших рудокопов. 
Фортуна с этого момента не покидала Шахтин Кала. Как-то получилось, что вырваться на волю удалось сплочённой группе сильных и свирепых мужиков, не очень молодых, но далеко ещё не старых. Их оказалось почти пятьсот, вооружённых копьями и топорами, отнятыми у стражников, а многим перепали молоты из камня почти волшебной прочности. И как-то получилось, что в течение аж двух недель, скитаясь по степям, они не встретили ни разу воинственных кочевников, зато уж диких коз и лошадей, гусей и разной мелкой дичи им попадалось на пути без счёта.
Встревоженный недавним нападеньем на Харид огромной варварской орды, Орнитагор промешкал с организацией погони. На след сбежавших рудокопов каратели Орнитагора вышли, лишь когда те были далеко в степи, а на пути карателей внезапно встала довольно сильная ватага степняков. Двигайся беглецы чуть медленнее, варвары наверняка напали бы на них. И если б Шахтин Кал не настоял пойти не вдоль Большого Горного Хребта, а прямиком через равнину, к этому кряжу примыкавшую, поймать рабов орнитагорской коннице труда бы не составило. 

Но в том-то и дело, что вся жизнь Шахтин Кала и его сподвижников состояла из этих несбывшихся «если». Он знал, что рискует жизнью, которой, несмотря на адские её условия, с самого раннего детства дорожил. Ещё задолго до того, как в голове у Шахтин Кала созрела операция побега, он совершенно точно знал, что когда-нибудь очень сильно рискнёт, потом будет всё время рисковать – и выиграет, и будет и потом выигрывать… чего бы это ему ни стоило. 
 Но за собою увести аж пятьсот человек! Такого даже он не ожидал. Ведь это было уже целое войско. Войско зрелых мужей, жаждущих хоть немного пожить на свободе, готовых в клочки разодрать любого, кто посмел бы на обретённую ими свободу покуситься. Так что возможно и варварам, которые случайно не наткнулись на новое войско пеших беглецов из рабства, повезло не меньше, чем бывшим рудокопам. Битва для обеих сторон оказалась бы ужасной. И вместе с вкусившими свободы рабами заснули б навечно десятки и сотни здоровых и сильных сынов степей.
Бог милостив – опасные немало друг для друга, но при этом друг другу вовсе не мешающие силы разошлись, друг друга даже не заметив. А в результате беглецам из рабства удалось достичь другого кряжа гор, никем ещё не занятого, где у большого озера перед горой, близ его топких берегов, ватага Шахтин Кала основала государство, поставив во главу как рабского царя его – вождя мудрейшего и духом несгибаемого Шахтин Кала.
Он даже имя то презренное не стал менять. Также как и одеваться не стал по-царски. Позже кочевники окрестили его Рудным паханом. Он так и остался доволен сим «титулом», выбросив, правда, из слова «рудный» букву «н». Рудый хан Шахтин Кал – таким стало окончательное имя вождя и основателя страны свободных бывших рудокопов.
   «Пусть все вокруг слышат это имя и содрогаются от страха. Я докажу им, разным недоноскам, не нюхавшим хозяйской плётки, что человека с этим именем они должны бояться и… уважать! Мы создадим империю, которой не было, да и не будет равных. И сокрушим навеки гнусную Цивилизацию!» – любил он часто повторять своим дружкам. И ему, конечно, снова повезло. Кочевники, довольно быстро прознавшие про стойбище сбежавших рудокопов, не захотели почему-то раздавить «это осиное гнездо». Они, конечно, не признали права бывших рудокопов на занятую ими территорию. Но и мешать им обустраиваться там не стали. Возможно, просто не придали их появлению у горного болотистого озера особого значения.
А между тем в том озере водилась в изобилии рыба. И хотя комар имел привычку ночью не давать покоя, это место Шахтин Кал и его люди посчитали подарком судьбы. Ещё бы! Еды здесь было вдоволь – мясной, растительной и рыбной. Пресной воды – целое озеро плюс горные речки и масса источников. Плюс ко всему – прекрасная позиция для отражения атаки численно превосходящего врага: тыл весьма надёжно прикрывался грядою гор, куда в критический момент всегда было возможно с успехом отойти.
«Странно, почему столь шикарное место никто до сих пор не занял», – как-то подумал Шахтин Кал.
Но он не стал особо утруждать себя анализом и поиском зацепок, чтобы найти ответ на сей вопрос. «Наверное, -  не долго думая решил он, - кочевникам хватает места на равнине. Зачем им ещё горы даже и с примыкающим к ним озером?».
Короче, на совете командиров обсуждать этот вопрос не стали. К тому же чуть позднее все узнали, что рыбу кочевники особенно не уважают. На том и успокоились.
Работать бывшим рудокопам было не привыкать. И через несколько недель на берегах болотистого озера возникли линии военных укреплений, а за ними поднялись и хижины. И только после этого вожак задумался о том, как жить им дальше без женщин в государстве (когда бы его вообще так можно было называть) столь малочисленном.
По приказу Шахтин Кала смельчаки, рискуя, двинулись назад к горам Цивилизации – конечно, напрямую, через владения кочевников – распространять повсюду слух о новом государстве у озера, расположившегося близ античных гор (то есть, стоявших против гор Цивилизации). Мол, государство это принимает всех беглецов из рабства и тех свободных граждан, кому в Цивилизации жизнь стала не мила. И получилось так, что эти смельчаки достигли цели в большинстве своём живыми и здоровыми и, выполнив задачу, назад вернулись с целым табором и женщин, и детей с мужчинами.

….

Глава третья. Пахан киммеров

...Это был какой-то странный пахан. Как будто и не пахан вовсе, а простой пастух своего племени. Вёл себя Кимаран вовсе не как глава могучей орды киммеров, слава о подвигах которых гуляла по всему Запределью и Побережью параллельно с легендами о мужестве, силе и ловкости окиянов. Знатоки утверждали, будто по численности, умению сражаться и стремительности страшного по своему напору натиска равных киммерам нет во всей Вселенной. Кроме окиянов, разумеется. 
Киммеров на самом деле боялись. Ходили слухи, будто киммерские витязи, отважные из отважных, даже за Самые северные горы делали вылазки, в таинственные земли древнейших великанов, где каждая пядь была насквозь пронизана волшебством. В битве киммеры свирепели подобно раненому вепрю из дикого леса. Пощады рискнувшим напасть на них не давали никогда. К ним остерегались посылать парламентёров: могут, якобы, и кожу заживо содрать, чтобы, набив её травой, соорудить на страх соседям чучело.
И головной пахан этих овеянных легендами бойцов, будто бы не расстававшихся с конями и во время сна, посланника столицы бывших рудокопов встречает непритворно ласково. Словно слухи о крутости киммерского нрава являлись лишь сплетнями трусов.
Кимаран пригласил Киота в свой шатёр, едва узнав о его прибытии. Посланник Шахтин Кала  вошёл в скромно обставленное, но чисто убранное войлочное жилище предводителя киммеров, плохо скрывая тревогу за свою жизнь. Ожидал увидеть перед собой вальяжного хозяина степей, безвкусно, по-варварски разряженного в награбленные тряпки. Думал, мол, сейчас пахан, пренебрежительно жестикулируя увешанной перстнями рукой, укажет ему место подле своих ног. А может, и заставит целовать «облагороженные» пылью и навозом сапоги. Действительность же оказалась совсем иной.

Кимаран встретил Киота простой улыбкой радушного хозяйчика, давно заждавшегося гостя. Никаких дорогостоящих халатов и перстней – обычный киммер, одетый в меховую безрукавку, грубо пошитую из бараньей кожи, обутый в любимые кочевниками мягкие, из той же шкуры, сапожки. Даже длина безрукавки у пахана оказалась такой же, как и у воинов – на две ладони выше колен. А ноги, как и водится у варваров Запределья, выше верха сапог и ниже края куртки совершенно голые, разве что «украшенные» собственными  волосами.

Откинувшись спиной на ворох высоко уложенных овечьих шкур, главарь киммеров отдыхал у очага, который сложен был, конечно, специально для него по-настоящему искусно. Достаточно оказывалось взгляда, чтоб понять: очаг этот укладывали руки мастера Цивилизации. И не просто мастер – мастер мастеров создал его для варварского хана из камня, добываемого высоко в горах, таящего в себе магическую твёрдость глубочайшей древности. Теперь на этом камне, буквально превращённом волей мастера в отличную походную печурку, с приятным треском веселилось ласковое пламя.
На полотне из кожи перед ханом лежал большой вертел с довольно хорошо прожаренным барашком. От одного лишь вида вкусно пахнущего мяса Киот, как будто невзначай, сглотнул слюну. Для Кимарана это не осталось незамеченным. Хозяин, отхлебнув из глиняного кубка что-то веселящее, на языке Цивилизации приветствовал вошедшего в шатёр посланца:
   - Заходи, дорогой, будешь гостем у меня, пахана запредельного. Кимаран давно гостей не видал – истосковалась душа. Хочется угостить какого-нибудь чужака виноградным вином и свежей бараниной, хочется услышать его байки о том, что в других землях делается. Ты, я вижу, из Орнитагора? Давно оттуда? Сам сбежал или как?
И, не давая Киоту опомниться, пригласил к очагу, протянул ему вертел с барашком, в поджаристом и сочном боку которого торчал кривой кинжал на деревянной рукояти. Волшебным образом перед Киотом появился кубок, подобный ханскому. Хозяин сам его наполнил до краев духмяным розовым вином из кожаного меха.

 - Давай-ка, рудная душа, поешь-ка славно да выпей жадно. Да доводилось ли тебе с самим паханом трапезу делить? – по-свойски гоготнул пахан. 
 Заметив же, что гость не может сообразить, как  лучше поступить,  хозяин криво ухмыльнулся:
  - Э, я вижу, ты ожидал другого приёма. Думал, киммеры гостей как пленников привечают. Ха-ха! Вот как нами запугали. Да только не бойся. Я не вепрь, с клыками не наброшусь. Давай, поужинай с дороги,- не дожидаясь действий гостя, хозяин откромсал от жареной лопатки солидный кус и прямо на кинжале протянул его Киоту.
Киот сообразил, что нерешительностью в данном случае смущать хозяина не следует, поскольку милость хан способен моментально сменить на гнев. И, ухватившись за протянутый ему кусок баранины, он принялся со смачным чавканьем жевать его, затем, чтобы не поперхнуться в спешке, громко прихлебнул из кубка.
 - Вот как едят голодные пришельцы из Орнитагора! - воскликнул пахан и снова дико гоготнул.   
В голове Киота зашумело, на душе же сделалось спокойно и приятно, захотелось пить и есть как можно дольше. Когда же он опустошил свой кубок в третий раз, его головушка, что называется, поехала. Язык посланника столицы бывших рудокопов, как говорится, развязался.
    - Прости нас, дураков, великий хан, но притащился я через всю степь к тебе не просто, чтоб пожрать – за делом. А точнее, послал меня к тебе мой друг и командир, вожак столицы бывших рудокопов, великий воин и главарь рабов орнитагорских шахт, гроза Цивилизации, любимый всеми нами Шахтин Кал, - заплетающимся языком вывернул Киот.
Кимаран смеялся громко и раскатисто. Когда последняя смешинка скатилась с его заросших жёсткими усами губ, он, промочив сначала горло вином, похлопал гостя по плечу:
- Артист, искусник! Молодец, хвалю! Давно не слышал я таких забавных речей. Как здорово, что ты пришёл развеселить стареющего хана. (На самом деле Кимарану не было ещё пятидесяти лет; в силе же и ловкости лишь единицы из молодых бойцов отваживались спорить с ним).
- Значит, говоришь, ты послан этой, как её… Вот незадача: забыл, - играючи пахан киммеров хлопнул себя по лбу. - Как его звать-то бишь? Похоже что-то вроде на кучу, хм, навоза. Ну-ну, прости, я не хотел тебя обидеть, просто спьяну не запомнил. Ах да! Кал шахты – вот как зовут пославшего тебя ко мне, ха-ха!   
"Началось. Сейчас пахан покажет настоящее лицо", - в одно мгновенье протрезвев, Киот, однако, набрался храбрости поправить Кимарана:
  - Рудый хан Шахтин Кал – так зовут моего друга и командира! Вовсе не кал шахты. Просто звучит похоже. Но он никакая не куча. Он подстать тебе, великий хан! - последнюю фразу Киот выдал громко, с явным вызовом в голосе.
 Он думал, Кимаран либо продолжит высмеивать его вождя, либо насупится. Но Кимаран повёл себя иначе. Прекратив смеяться, он миролюбивым тоном согласился с гостем.

  - Охотно верю, что такой отважный человек, как Рудый хан, имеет право представляться равным, к примеру, мне. Да и другим  паханам  Запределья тоже. Ведь у Чёрной горы за последние лет триста никто не останавливался хотя бы на минуту, не то чтобы годами жить подле неё. Но сколько времени ещё гора позволит пастве Шахтин Кала пользоваться её дарами? - Кимаран задумался. 
Примерно четверть часа  в шатре стояла тишина, лишь слабое потрескивание пожираемых огнём поленьев в очаге ласкало слух. Но скоро Кимаран вернулся к делу. Киот, конечно, был приятно удивлён. Хан выслушал посланца, не перебивая.
 Он  широко зевнул, когда посланец поставил точку в сообщении. Помедлив пару минут, пахан вдруг сладко потянулся и предложил беседу перенести на завтра. 
   - Иди-ка спать, дружище гость. Как любят говорить в степи, проспавшись, человек становится мудрее. Голову, поди, туман застилает, а глаза сами закрываются. Так что отдохни как следует, а утром услышишь наш ответ. Эй, кто-нибудь из охраны, уведите гостя в его шатёр. Да позаботьтесь, чтобы подушки там оказались мягкие, - распорядился Кимаран.
  Киот заснул, едва свалившись на подстилку из овечьей шерсти. От входа в отведённый для него шатёр тянуло напоённым ароматами различных трав свежайшим воздухом. Цикады, непременные артисты ночи, звенели успокаивающе. И после долгой скачки по равнине, опалённой солнцем, все органы и мышцы жаждали подстилки и покоя. Что завтра скажет хан киммерский, в ту ночь Киота не волновало. А наутро...

  - Увы, дорогой. Взять взамен лошадей сокровища из недр Чёрной горы мы никак не можем, - чернокудрый Кимаран подальше отодвинул от себя янтарный слиток величиной с крепкий кулак силача. - Извини нас, конечно, но таковы наши родовые правила – ничего от Чёрной горы не брать.
 - Впрочем, - продолжил он спокойным тоном, - ты волен со мною спорить. Если вы найдете сокровища в других местах, а лучше вещи, нужные в быту: оружие, колёса для арб, сами арбы, ту же вяленую рыбу, но не из озера у Чёрной горы, а из другого водоёма – мы так и быть, прикинем, сколько лошадей вам сможем уступить.   
  "Дело дрянь", - мрачно подумал Киот.
Но тут же он собрался с мыслями:
 - Мудрый хан, мы ищем коней не для того, чтобы рыскать по землям Запределья. Единственное наше желание в этой жизни – отомстить. Ты знаешь кому. Культурные – такие же враги вам, как и нам. Предки завещали вам разрушить эту империю соблазна и несправедливости. От неё всё зло на земле. И если не хотите продать нам коней, идите  вместе с нами.    
 - На Орнитагор? - задумчиво спросил пахан, бросая слегка рассеянные взгляды поверх Киота.               
 - Сначала на Орнитагор, потом и на другие города. Пока не сокрушим Цивилизацию, этот рассадник зависти и сибаритства, империю несправедливости и зла.               
- Чтобы свою империю воздвигнуть на месте сокрушённой. Станет ли эта она империей добра? - Кимаран пустился в рассуждения, продолжая глядеть куда-то в сторону от Киота. - Конечно же, нет. И знаешь почему? Потому что вы её никогда не построите. Старая Цивилизация несокрушима – все ваши попытки развалить её ни к чему не приведут. И потом, почему это киммеры должны видеть в вас своих союзников, а, скажем, не врагов?          
- Потому, мудрый хан, - спокойно отвечал посланник Шахтин Кала, - что с вами у нас одна цель – сокрушить империю культурных. Какой нам смысл враждовать?  Мы ведь были рабами у господ Цивилизации. Мы знаем, что такое несвобода. Помогая нам, вы помогаете и себе.   
 - Не думаю, - пахан киммеров в задумчивости опустил ресницы, - в отличие от вас мы свободными были всегда. И у нас ведь тоже есть рабы. Почему бы нам рабами и вас не сделать?            
      Последними словами Кимарана Киота словно обожгло. Он даже не сумел ответить. И Кимаран продолжил:
- Ты говоришь, вы ненавидите Цивилизацию. Возможно, так оно и есть на самом деле – спорить я не буду. Но ведь, признаться, именно стараниями рудокопов Цивилизация сумела устоять на Побережье. Именно вы добывали руду, из которой мастера культурных получали медь и выковывали мечи, щиты, панцири, наконечники для копий и стрел. Именно вы, рабы каменоломен, выдалбливали из пород для ваших ненавистных хозяев твердейший камень, идущий на строительство домов и крепостей. За миску паршивой похлёбки вы делали такую тяжкую работу, которую никто из культурных выполнять не стал бы. Не будь вас – не возникло бы и Цивилизации. 
 Киот был сражён. Он лихорадочно искал слова достойного ответа, но в голову ему не приходило ничего. Он чувствовал: пахан киммеров не прав – не прав жестоко. Нельзя обвинять человека только лишь за то, что волей обстоятельств он оказался не в силах противиться судьбе. Однако он и понимал, что если посмотреть на жизнь глазами вольного кочевника, привыкшего решать проблемы с помощью оружия да на коне верхом. Да с детства. Увы, но в рассуждениях пахана несомненно присутствовала логика – железная, бесчеловечная, жестокая, но убедительная до отвращения...   
    Главарь киммеров продолжал:
 - Тебе нечего возразить. Да и вряд ли мы вообще смогли бы когда-нибудь понять друг друга. Ваше новоявленно племя пасынков Чёрной горы и восхищает, и пугает одновременно. Поразительно, почему, проходя по границе наших земель, Шахтин Кал со своими братками сумел миновать кочевые разъезды. Удивительно, за какие такие достоинства гора так долго терпит вас подле себя. И главное, на вас ведь до сих пор никто не нападал! Из-за страха перед Чёрной горой?
Пахан помолчал, с наморщенным лбом посидел в тишине. И вдруг завершил беседу.
- Ладно. Наши условия тебе известны. Если киммеры и пойдут когда-нибудь в Орнитагор, то сами по себе, не с вами вместе… Возвращайся к своим. Привозите товар, взятый вами подальше от Чёрной горы. Тогда будет, как ты говоришь, деловой разговор. Мы возьмём и оружие. Но одно усвойте твёрдо: если ваша орда начнёт мешать нам или нашим союзникам, мы всей своей мощью обрушимся на вас. Пока всё ваше племя сидит у Горы, вы в безопасности. От нас и наших соседей, разумеется. Всем скопом сорвётесь с места, спокойной жизни мы вам не гарантируем...
            
Кимаран разрешил Киоту навестить соседей, кочевавших на смежных с киммерскими землях. Посланник Шахтин Кала побывал в гостях у джакков, драккунов, варнаков, что занимались скотоводством и грабежом, особенно варнаки. Все они разводили неплохих лошадей и коров на продажу для походов. Увидев в руках Киота янтарные и золотые слитки, предводители кочевников пустили слюни. Однако и на этот раз не состоялось ни единой сделки. Чёрная гора пугала каждого.
Сообразив, что напрасно теряет время, Киот вернулся к Шахтин Калу с посланиями варваров. Подавив в себе взорвавшуюся было ярость, Рудый хан задумался.
***
….





Часть вторая. Скитания мальчишки
... Не раз и не два Ракш погружался в этот странный сон-полёт, выводивший его на прямой контакт с душами дальних предков. То, что открывалось в этих снах его внутреннему взору, будило в сознании Ракша какое-то удивительное чувство. Описать его словами было невозможно. Оно щемило сердце и манило взгляд одновременно.
Картины древнейшей истории: то монументально застывшие, то проплывавшие спокойно мимо взора, то мелькавшие, словно проносящееся мимо стадо диких быков –  всё, что показывали Ракшу удивительные в своей сущности, невероятно добрые и мудрые создания внутри Луны, завораживало своим волшебным обликом. И вызывало из подсознания глубокую и ровную, как чисто отшлифованная стена гробницы, торжественную тихую печаль...


Глава первая. Резня у перевала

***
... Когда Ракшу стало видно, с кем со страстью и отчаянием сражаются в ущелье золотоволосые всадники окияны, он понял, что опасность скорого вторжения врага номер один усугубляется полной близорукостью сражающихся. Ибо ни окияны, ни их противники, ни кто-либо другой из готовых втянуться в эту бессмысленную бойню – об ОБЩЕМ ВРАГЕ, беспощадном в своей неживотной тупости и совершенно чуждом Запределью – не хотели даже подумать.

Что больше всего вызвало в Ракше негодование, поселившиеся четверть века тому назад у Чёрной горы беглецы из Цивилизации, не единожды уже столкнувшись с этим жутким врагом, так и остались верны своим планам мести культурным. С головы до ног покрывшийся морщинами, натурально пожелтевший от наполненного тайной злобой одиночества, их предводитель, даже зная, пусть и плохо, об отсутствии малейшей осторожности у шедших из-за гор на севере чудовищ, продолжал проявлять откровенно тупое упрямство, словно превратившийся в человека мул.
А между тем это было не просто отсутствие осторожности. Шедшие с севера "дублёры" артаков, в отличие от последних, просто в принципе не ведали страха. Их можно было истреблять тучами – ничего хотя бы отдаленно напоминающего беспокойство в этом непреклонном потоке движущихся навстречу противнику существ не проявлялось. Казалось, даже если сам Каледос начнёт их жечь небесным огнём, в их поведении ничего не изменится...
***
...Рудый хан рвал и метал.
 - Олухи, трусы, растяпы! - выкатывая из орбит почерневшие от злобы глаза, эта старая развалина, неизвестно для чего прожившая более полувека, брызгая во все стороны вонючей слюной, надрывно орала на командиров.
Бледные, как сама смерть, командиры падали к его волосатым ногам и не смели поднять на повелителя глаза. Все их усилия пропадали даром: сломить боевой дух синеглазых мускулистых всадников, дерущихся будто в экстазе магического танца, увы, не удавалось. 
- Что вы валяетесь в грязи отяжелевшими от бега свиньями! – продолжал изрыгать из себя Шахтин Кал. - Или вы надеетесь, эти упрямцы пожалеют вас?!               
Он уже вдоволь намахался кнутом, изодрав в грязно-серую пену волосатые спины своих подчиненных и вывихнув от усердия руку. Дело с мёртвой точки не сдвигалось.
Несколько суток подряд двухсоттысячное войско Шахтин Кала рвалось через горный кряж на Побережье – вырезать под ноль «культурных», уцелевших в борьбе с артаками. Однако орда окиянов в союзе с несколькими тысячами пограничников связала черногорцев и варваров в один огромный узел. Именно вторжение гигантской армии под руководством Рудого пахана, вовлекшего в бесстыдное нашествие десятки тысяч отщепенцев от своих племён, и оторвало златокудрых степняков от битвы под Харидом.
Он просчитался и на этот раз. Точнее, он ничего и не рассчитывал. Зачем, когда по одному лишь мановению его костлявой волосатой руки в бой устремилась столь могучая орава, что выдержать её напор могли бы разве что древнейшие титаны.
Превосходство над противником в числе – уже почти победа. А если к этому добавить кое-что ещё, до нужного момента укрываемое в тайниках?
О том, что Рудый хан случайно отыскал в одной из тайных черногорских пещер, не знал никто, даже ближайшие его советники. Ибо того, кто, вместе с ним спустившись в заветную пещеру, наткнулся на "Великую страсть господнюю", в этой же пещере Шахтин Кал и схоронил.

Зарезал его в спину как последний предатель, а выбравшись на свежий воздух, весь бледный, как поганка, тяжело дыша и обливаясь холодным потом, он полушёпотом скрипуче выдавил своим советникам:
- Киот пал жертвой большого червя, затаившегося в сырых теснинах подземелья! Я отбивался мечом, потерял оружие и чудом спасся не помню как! Не ходите туда! Там кошмарные твари  подземных глубин!
Замкнув железную дверь, созданную, очевидно, каким-то древним умелым народом, вход в эту страшную пещеру-хранительницу завалили камнями. Рудый хан знал, что делал. Только одному ему остался ведом альтернативный ход в подземное хранилище. И только он один увидел, как разрывает всё вокруг себя в клочки "Великая Господня страсть" – творение волшебников глубокой древности, упрятанное ими в катакомбы Чёрной горы, что охраняла лучше самых зорких и умелых стражей.
Когда же пришло время ударить на ненавистную Цивилизацию, Шахтин Кал тайком отобрал из числа новобранцев парней поглупее. Все они заранее приговаривались к смерти. Ибо после того, как, погрузив на арбы тюки из пещеры, парни по приказу Шахтин Кала доставили их тайно на условленное место близ Северного кряжа Побережья, один из тюков вдруг ожил и... полтора десятка сильных парней исчезли, будто их и вовсе не было.
…




Глава вторая.  Гоблины и дивы


... Кимарану удалось невероятное. Он договорился с гоблинами. Эти огромного роста, сплошь покрытые жуткими колючими волосами, низколобые, со злыми и непропорционально маленькими глазками лесные чудища людей ненавидели так, как было можно ненавидеть только беспощадных, не принимавших никаких условий конкурентов.

Откуда гоблины взялись, никто не ведал. Для человека встреча с ними почти всегда заканчивалась плохо. Сильный воин, безоружный раб, ребёнок или женщина им попадались в лапы – этим тварям было абсолютно всё равно. Убивали они страшно, по-звериному, раскраивая жертве череп примитивным топором из камня и разрывая тело на куски своими не по-человечески могучими лапищами.

Правда, и этого никто из варваров (тем более цивилизованных людей) не ведал тоже: гоблины не отпускали пленников живыми. Поэтому по миру и ходили слухи, будто каждого, кто не относится к их дьявольскому племени, гоблины при встрече «живьём сжирают».

Судя по легендам, больше всех от этих демонов страдали жители Угрюмых холмов и каменистых долин, располагавшихся примерно в неделе пути на юго-запад от Самых северных (волшебных) гор.

В сущности, угрюмым тот народ его соседями был назван неслучайно. На протяжении веков лесные великаны ночами крали у него младенцев. И ожидание такой потери, ставшее, по сути, постоянным, сделало их лица хмурыми, с печатью злобы.

Родившие ребёнка вместо радости испытывали страх, гадая, уцелеет ли младенец. Справляя свадьбу, эти люди никогда не улыбались.

Для них веками оставалось неразгаданной загадкой, каким же образом лесные великаны проникали в явно тесные для них жилища. Воины всегда дежурили у люльки до тех пор, пока ребёнок не начинал ходить. Да, с этого момента лесным чудовищам он становился неинтересным...

...  Старики угрюмцев говорили, будто раньше лесные великаны были уродливее внешне, крупнее и тупее. Мол, человеческих младенцев они крадут, чтоб вырастить из них живой материал для спариванья со своими. Украденному мальчику, когда он вырастал среди лесных чудовищ, питаясь их звериной пищей, отдавали в жены гоблинку. А если крали девочку, она потом рожала им от гоблина.

 - Им это нужно для обновленья застарелой кровь, иначе они вымрут, к тому же молодёжь у гоблинов становятся хитрее, изощрённее. Кто знает, может с помощью людского семени у них рождаются и карлики, которые бесшумно и незаметно проникают в столь тесные жилища, - говорили старцы с лунными сединами. Но им не верили.

Как и остальные варвары, угрюмцы никогда не сомневались в том, что гоблины едят людей. А сладкое мясцо грудных младенцев, якобы, для гоблинов являлось лакомством.
Увы, но правду о рыжеволосых великанах не знал никто. Лишь Ракш её однажды увидел в одном из снов-полётов…
***

Когда могучая Культура исполинов рухнула, лесные жители вздохнули с облегчением. И каковым же было разочарование, когда спустя тысячелетия лесные великаны снова встретили людей.

Они устраивали на хозяев леса страшные облавы, лишали их детёнышей. А применяя волшебство, доставшееся им в наследство от древнейших великанов, превращали гоблинов в послушных, но жестоких монстров с чешуей на коже. В отличие от их рыжеволосых братьев, ящероподобные мутанты отличались неукротимым аппетитом хищника, предпочитая мясо гоблина другому мясу. Не брезговали эти монстры и человечиной. И люди их назвали троггами.

Колдуны держали троггов на цепи взамен собак. Они науськивали этих великанов на людей и выпускали их на травлю гоблинов.  Особенно жестокие волшебники, из человеческого рода (на самом деле это были просто маньяки, каким-то чудом овладевшие секретами древнейшей магии), похищенных у гоблинов детёнышей выращивали в стражников и воинов. И, обучая их искусству боя, облачали юных гоблинов в доспехи, чтобы вместе с ними нападать на недругов, в число которых обязательно входили и лесные гоблины. Особенное удовольствие злодеям доставляло стравливать своих бойцов из гоблинов с обученными драться троггами, вооружёнными тяжёлыми дубинами.

Несколько веков подряд свершались издевательства людей над мирными лесными великанами, питавшимися только тем, что даровала им земля. Но справедливость восторжествовала –  богиня мира снова покарала злых людей, а колдуны и маги истребили себя сами. Казалось, счастье возвратилось в жизнь хозяев леса. Увы. Прошли века, и люди снова объявились в землях гоблинов. И снова гоблины людей пугались, наблюдая за отрядами охотников из чащи...

... Вожак объединённой стаи гоблинов однажды вышел навстречу людям. Он хотел всего лишь попросить людей не причинять вреда лесным угодьям, хотел им показать, что лес уже давно имеет разумных обитателей, которых почитает за хозяев. Долго наблюдая за людьми, лесные великаны научились даже говорить по-человечески. Умея слышать мысли, они со временем постигли и тайну понимания ментальных образов, даже освоили и звуковую речь, которая для них самих в общении была не обязательной.

С людьми они хотели лишь договориться жить бок о бок, друг другу не мешая. Гоблины считали, что лесных даров достаточно на всех. Однако люди выход гоблина из чащи поняли по-своему. Взметнулись луки, натянулись тетивы, зашелестели стрелы.

Утыканный со всех сторон, вожак лесного племени осел в траву. Возможно, он не умер бы. Если б охотники ушли, оставив раненого гоблина в покое. Но они набросились на «демона» подобно своре одичавших псов. И это оказалось для гоблинов столь неожиданным, что они даже не сумели прийти на помощь к своему собрату. И только когда люди, отрубивши голову у вожака, со злобным смехом подцепили её копьями, лесные жители рассвирепели.

Выскочив из чащи, они голыми руками разорвали в клочья несколько людишек. Остальные улизнули. А через пару дней в леса нагрянули озлобленные толпы этих низкорослых и чрезвычайно щуплых в сравнении с лесными великанами существ, в коварстве и жестокости себе не знавших равных.

Люди жгли деревья, травили великанов тучами собак, метали в них отравленные стрелы, протыкали копьями, рубили топорами. Не привыкшие сражаться, гоблины спасались в самых непролазных и сырых болотных чащах, кишащих змеями и комарами. А люди понесли по свету сказки о коварстве рыжих демонов, прозвав их людоедами, не знающими сытости.

Эпохами копившаяся боль однажды взровалась неутолимой яростью. Гоблины  позволили второму крупному отряду  охотников за "лешаками" пожечь свои селения по берегам болотистых озёр. А ночью, неожиданно напав на лагерь опьяневших от успеха воинов, в клочки поразрывали всех, оставив невредимым только одного охотника. Спонтанно избранному человеку показали кратчайший путь к его селению. С ужасом в глазах он описал в деталях, как великаны в ярости развешивают по ветвям деревьев кровавые куски разорванных на части воинов. Больное, воспалённое воображение угрюмцев навело на мысль о том, что гоблины столь страшным образом провяливают мясо.
Никто и не подумал о жестокости своих собратьев,  проявленной при встрече с рыжими «убийцами». Все говорили лишь о зверствах гоблинов, которые, по разумению врунов, в леса страны угрюмцев пришли недавно. Люди тут же поспешили с наслаждением поспорить о том, откуда гоблины могли явиться. Одни твердили, что из дальних, мол, лесов чудовища, другие – из страны древнейших великанов.

Мнения сходились лишь в одном: обладающих нечистой силой рыжих людоедов необходимо поскорее истребить, пока они не "извели людей под корень". Началась жестокая и непрерывная война на полное уничтожение хозяев леса. И только Кимарану в юности открылось, что лесные дивы (так называли гоблинов киммеры) вовсе не стремятся разорвать в куски любого встречного, поскольку, обладая от природы тонким, удивительным чутьём, они умели сразу же понять, опасен ли забредший в их владенья коротышка или безобиден.

Многие, столкнувшись с гоблином в лесу случайно, – нос к носу – умирали от собственного страха – иногда на месте, иногда по возвращении домой. Но, уворованные дивами в отместку за отобранных людьми своих детёнышей и вскормленные гоблинками, приёмыши из человеческого рода росли здоровыми и сильными. Более того, не превращаясь в гоблинов совсем, они имели гораздо более массивный волосяной покров и становились выше, крепче и значительно сильнее своих собратьев, остававшихся с людьми.

Общение с хозяевами леса
возвращало к действию их третий глаз –
во лбу – телепатическое зренье-слух.
Чувства же приёмышей заметно обострялись,
а разум становился
иным – интуитивное начало
преобладало в нём над логикой.
Про карликов же люди выдумали. А уносили
младенцев от людей к рыжеволосым великанам
приёмышами подчинённые лесные рыси – бесшумные, необычайно хитрые
и быстрые.
При этом сами люди-гоблины вдруг начинали
чувствовать, что могут
усыпить любого человека
одним лишь взглядом.

Но главное – их память. Воспитанные гоблинами люди напрочь забывали своих родителей и о своём происхождении. Более того, в них просыпалась непомерная жестокость в отношении людей. И даже детища, рождённые от браков гоблинов с людьми, взрослея, не испытывали столь откровенной неприязни к человеку, как её испытывали люди, которых гоблинки вскормили материнским молоком. К большому огорчению своих кормильцев, пасынки и падчерицы гоблинов так и оставались по-человечески всеядными. Нет, канибалами они не становились. Но мясо коз, коров, других животных вкушали с удовольствием, сырым. Лесные дивы терпеливо им внушали необходимость поумерить аппетиты.

Табу не налагалось лишь на скот, принадлежавший людям, поскольку тех животных гоблины считали испорченными. Поэтому, когда воспитанникам гоблинов хотелось мяса, они без колебаний крали коз, овец и даже бйволов,  безжалостно при этом убивая пастухов, пытавшихся остановить грабителей. Да, беззащитных стариков, детей и женщин убивали тоже вскормленные гоблинами люди – не полукровки и не сами гоблины.

По-видимому, чисто человеческая интуиция подсказывала им, что если людям, увидевшим случайно лагерь гоблинов, позволить безнаказанно уйти, то завтра к лагерю нагрянут крупные отряды воинов с мечами и огнём. Однако делать на селения людей набеги, чтобы разорять их, ни гоблины, ни их приёмыши из человеческого рода и ни рождённые от смешанных союзов упрямо не хотели. Агрессия захватчиков всё время оставалась чуждым чувством для хозяев леса. Боевая ярость просыпалась в них тогда лишь, когда, чиня повсюду беспредел, враги вторгались в их владения.

Иногда им приходилось сталкиваться с порчеными гоблинами и даже троггами, оставшимися после гибели хозяев-колдунов. Зелёные чешуйчатые монстры бродили по лесам и весям в поисках добычи. Поскольку мясо гоблинов чешуйчатые монстры почитали за деликатес, с ними приходилось драться на смерть. Не уступая гоблинам в обычной силе мышц и ловкости, зелёные создания, как правило, носили на себе каким-то чудом сохранившиеся старые доспехи, когда-то изготовленные специально для зеленокожих умельцами
из древних оружейников.

Кроме этого, при троггах почти всегда имелось чрезвычайно опасное оружие: необычайно острые и крепкие, огромные мечи, тяжёлые, со смертоносными шипами, палицы и даже самострелы, с помощью которых можно было пронзить насквозь любого гоблина. 

Сильней всего лесные гоблины страдали, когда их порченые братья приходили большой ватагой. Лесные от природы не умели моментально вызывать в себе свирепость, а овладеть оружием упорно не желали. Что можно было противопоставить древнему мечу, клинок которого легко перерубал не очень толстую дубину? Откованные непосредственно для гоблинов, волшебной прочности мечи для человека, даже для могучего богатыря, оказывались неподъёмными.

Случалось, порченые набредали на селения людей. И слухи о внезапно приходивших великанах из-за Самых северных (волшебных) гор, по Запределью после этого гуляли долго.

***

Один закованный в доспехи гоблин успешно бился с целою командой крепких и выносливых мужчин. Ему обычно удавалось навалить на поле с десяток, иногда больше трупов, причём двоих как минимум он уносил с собой на ужин.

Вахлаки, или злые дивы – так прозвали люди порченых собратьев гоблинов.  Запредельным варварам их сила казалась истинно волшебной. И племена, считавшиеся в Запределье слабыми, в невероятном страхе перед ними придумали заранее готовить для вахлаки живую жертву, хотя вахлаки с тем же аппетитом набрасывались и на солонину, и на копчения, на жареное мясо коров и коз. И все без исключения вахлаки подчистую пожирали и то, что находили в погребах людей: сыр, молоко, хлеб, овощи, орехи, мёд.

Впрочем, люди не удивлялись всеядности вахлаки, считая их произошедшими от диких вепрей. В жертву дивам обычно приносили пленников, захваченных нередко на большой дороге. Этим отличилось в своё время племя стаблинов, трусливых толстобрюхих пастухов гусей-гигантов, которых, как ходили по просторам Запределья слухи, в глубокой древности искусно запрягали в специальные сверхлёгкие повозки.

Будучи трусливыми донельзя, сами стаблины, конечно, не летали. Но о заслугах предков при случае всегда напоминали с нескрываемым бахвальством. Они панически боялись и воевать с кем бы то ни было. Другие варвары старались их не трогать, поскольку им хватало полновесной дани стаблинов в виде гусей. О, жареными эти птицы считались необыкновенно вкусными!

Схватить кого-нибудь, чтоб человеком откупиться от нагрянувшего вдруг вахлаки, стаблины могли, конечно, только не в бою. Волей-неволей им пришлось осваивать разбойничье искусство, подкарауливая на дорогах одиноких путников и группы пилигримов, состоящие из женщин и подростков.

К идее нападать на безоружных стаблины пришли не сразу. Поначалу пастухи пытались покупать иноплеменников у варваров, которые обычно предлагали чужаков, пленённых в битве. Но молва о том, куда на самом деле этих выкупленных пленников девают стаблины, довольно быстро разлетелась по просторам Запределья. Словно сговорившись, варвары иных племён, конечно, тут же прекратили продавать рабов «презренным гусоводам».

Погонщики гусей, однако, попытались пойти другим путём – устраивали близ дорог приюты, в которых, принимая путников, подмешивали им в еду или вино парализующий состав. Но слухи о коварстве птичьих пастухов опять быстрее ветра разлетелись по всем без исключения народам Запределья. И стаблинам осталось лишь открыто нападать на безоружных путников. И, как случается нередко в разных странах, дурному их примеру последовали и другие слабые народы – из тех, которым порченые гоблины и трогги досаждали больше всех. И кончилось всё это тем, что наиболее горячие борцы за справедливость, из сильных духом варваров, объединивши силы, решили проучить «брюхатых птичников».

Сначала стаблинов предупредили. А потом, когда они опять напали на группу беззащитных пилигримов, отряд бойцов, принадлежавших разным племенам, как ураган, прошёлся по селениям и стаблинов, и всех других посмевших нарушать не писанный, но свято чтимый в землях Запределья закон. И это оказалось во сто крат страшнее нападения даже большой ватаги троггов. Стаблинов в ту пору проучили так, что ожидать вахлаки в гости им стало безопасней, чем прислушиваться в страхе к топоту стучащих вдалеке копыт. А проучившая их группа молодцов всерьёз взялась и за вахлаки.

Воины без устали скакали по равнинам и холмам, высматривая ищущих поживы гоблинов. Завидев облачённого в доспехи злого дива, бредущего к селению людей, лихие всадники неустрашимо его преследовали. И, окружив махавшего оружием вахлаки, бойцы набрасывались на него с неутолимой яростью. Они прекрасно понимали: ближний бой с таким врагом для человека равнозначен самоубийству, даже если нападать на порченого гоблина со всех сторон одновременно. Поэтому успешно применяли тактику кочевников – кружась на лошадях вокруг вахлаки, неустанно «поливали» великана отравленными стрелами.

Старые доспехи дива, несмотря на принадлежность к арсеналу древних колдунов, со временем изнашиваясь,  обычно порывались в нескольких местах. Вахлаки бешено вращал вокруг себя мечом или дубиной (топором), однако рано или поздно человеческие стрелы протыкали шерстяной покров и кожу гоблина. Для великана человеческие стрелы были – всё равно что просто крупные и толстые занозы. Не реагируя на их уколы, разбойник продолжал размахивать оружием, тем самым загоняя стрелы глубже в тело. Чуть позже стрелы доставали и глаза чудовища – вахлаки превращался в настоящее живое веретено.

И точно выпущенный из бутыли джинн, ослепший монстр, отчаянно и страшно воя от нестерпимой боли, рушил всё попавшееся на его пути. Удальцы же моментально рассыпались кто куда, а силы дива быстро иссякали. Обычно гоблин падал от разрыва своих сердец (у рыжих великанов их было по два). Когда же воины с опаской подходили к распростёршемуся на земле вахлаки, тот уже был мёртв.

Намного тяжелее было охотникам за дивами сражаться с ватагой гоблинов. Если на каждого вахлаки не приходилось  двадцать – тридцать воинов, парни не вступали в бой. И всё равно в подобных схватках погибало обычно не меньше доброго десятка юношей.

Страшнее всех считались дивы с самострелами. Ведь даже если против молодцов стоял всего один не очень крупный гоблин с самострелом при заполненном колчане, петь отходную приходилось не одному бойцу из их ватаги. Прямой удар стрелы вахлаки выдерживали лишь литые медные щиты, таскать которые с собой по землям Запределья было тяжело. Поэтому ребятам приходилось активно уворачиваться от беспощадных стрел вахлаки и действовать ему на нервы до тех пор, пока не отличавшийся умом противник не выпускал по человечишкам последнюю стрелу. И только после этого охотники атаковали.

Иногда великана брали в кольцо и, ощетинившись длинными копьями, на полном скаку врезались в него, норовя пронзить со всех сторон одновременно. Нередко людям это удавалось. Но случалось, что вахлаки уворачивался от тяжёлых копий, и всадники с разлёту поражали друг друга, либо, вращая огромным дьявольским мечом, вахлаки размолачивал не только копья, но и всадников с конями вместе.

Каледос милостив. Та непрерывная охота на вахлаки привела к успеху. Рассказывали, будто, уничтожив больше сотни дивов и похоронив при этом около двухсот своих, охотники добились долгого затишья со стороны вахлаки. Лет десять порченые гоблины не появлялись в окрестностях людских селений.
….

***
…."Не бойтесь, мы вернёмся, когда вы будете готовы к родам, - сказали юноши. – Сейчас же Учителя нас требуют к себе: нас ждут серьёзные и важные дела". 
"Возьмите нас с  собой: не можем жить без вас!" - кричали мы им вслед.  "Нельзя: Учителя не позволяют", - ответили любимые. За время жизни с нами они не рассказали о своей стране ни разу и так и не назвали своих имён. Мы только догадались, что их прислал старик, который спас нас от зелёного тумана. Юноши не обманули.

Когда потребовалась помощь перед родами, серебряные птицы снова вынырнули из-за облаков. От радости мы были вне себя! И парни жили с нами долго, пока рождённые от них малышки не подросли, а мы не забеременели снова. И вновь любимые нас покидали, на птицах улетая невесть куда и возвращаясь перед тем, как мы должны были рожать. Рождались почему-то только девочки, хотя нам очень мальчиков хотелось.
Однажды юноши исчезли навсегда. Напрасно мы и наши дочки вечерами вглядывались в облака на северо-востоке. Нам иногда казалось: вот они, серебряные птицы, возвращаются. Но то были живые птицы.
За год до появления могучих всадников, пришедших с юга из-за гор, в долине появился другой старик, в свободном длиннополом чёрном плаще со звёздами. И он сказал, что первый старец – друг его. И он просил нам передать, чтобы боялись крупной рыбы.  "Как только рыба в речке станет столь тяжёлой, что в одиночку поднять её никто из вас нес может, бегите из долины поскорее, желательно на юг, за горы", - предупредил нас этот человек.

И он ещё сказал, что скоро в долину явятся мужчины на конях. Они и станут нашими мужьями навсегда, и мы от них – все женщины в долине – начнём рожать мальчишек. Сказавши это, он исчез, как будто и не приходил совсем. И мы его слова уже совсем было забыли, как появились вы, могучие, лихие всадники. И вы на нас женились. Потому что рождённые от прилетавших на серебристых птицах обнажённых юношей к приходу вашему успели подрасти, – закончила Ульрика свой рассказ…               



Глава четвёртая. В когтях Орла 
               
 Кимарану тогда было три года – он всё запомнил.
Великий Главарь отважных киммеров Кимвал не привык уходить от опасности. В то же время он тосковал по родине, его мучила совесть и чувство вины перед оставленной дома женой Ольгой, которую он сам так назвал в честь пришедшегося ему по душе города Цивилизации Ольгонии. Дома остались его престарелые родители, братья, дети от Ольги, друзья и... неповторимый запах степного разнотравья. Он сосредоточенно думал, как увести людей, не ущемив достоинства воинов. 

- Но почему вы решили, что час беды уже близок? - спросил вдруг женщин один из мужей.
- Маранна утром осматривала поставленные с вечера сети в реке, и попавшая в них рыбина оказалась неподъёмной! - загалдели сестры Сытой долины.

- Но может, там всего лишь одна рыбина такая крупная, а ваш старик имел в виду, когда вся рыба станет неподъёмной, - засомневались воины.
Мужья и жёны принялись с жаром спорить, а Кимаран, тем временем, пользуясь занятостью взрослых, решил слазить на скалу, где какая-то красивая птица свила гнездо. Эта скала находилась шагах в трёхстах от края долины на уступе Южного взгорья. Ходить туда особенно не запрещалось, но и не поощрялось. Если кто-нибудь из взрослых заметил бы, что Кимаран взбирается по склону, обходя скалу сбоку, он непременно бы предупредил родителей, и с мальчиком, возможно, ничего бы не случилось.

Но, к удовольствию трёхлетнего мальчишки, давно положившего глаз на это гнездовье (уж очень хотелось ему подержать в руках птенчиков, время от времени пищавших оттуда), никто его самовольной отлучки не обнаружил. А когда он обошёл скалу сзади, увидеть его и вовсе стало невозможно. Пока взрослые горячо обсуждали свою проблему, Кимаран, цепляясь за корни мощных растений, торчавшие из скалы, словно ловкая мартышка, взобрался на вершину и наконец-то достиг своей цели.

Птенцы ужасно пищали, махали крылышками и пытались клевать незнакомца. Но он всё-таки взял их в ладони – сначала одного, потом другого, третьего. Он ласково разговаривал с ними, передразнивал их писк, поглаживал пальцем их спины и головки, отчего птенцы в страхе замирали, ожидая неминуемой смерти.

Кимаран подносил их к глазам, пытаясь рассмотреть мельчайшие детали рисунков на их пёрышках. Он так увлёкся, что проглядел опасность – парящего над ним огромного орла, из тех, которых на земле живёт, по-видимому, очень мало. Полагая, что это просто облако закрыло солнце, мальчишка слишком поздно взглянул над собой. От неожиданности он выпустил птенцов из рук и тем самым спас их от когтей хищника. Но, увы, попал в эти когти сам.

Могучая птица исторгла из себя клёкот, выражавший бурную радость. Вместо каких-то жалких пучков перьев попался увесистый кусок мяса! Но эта победная песнь охотника заставила людей устремить свои взгляды в сторону, откуда донёсся клёкот. А Кимаран не успел даже испугаться. Так же как не успел и сообразить, что ему необходимо посильнее дёргаться и что есть мочи кричать. Он просто висел в когтях хищника, точно был копной соломы, и молчал.

Поражённые столь удивительнам зрешлищем, люди остолбенели. Лишь когда орёл, величественно ровно махая крыльями, описал два круга над чужим гнездом и лёг на четко выраженный курс на юг, заголосили все: и женщины, и воины, и сам главарь. Ульрика же и вовсе чуть сознание не потеряла.

Вскрикнув «Это ведь мой Кимараша, мой мальчик!», она зашаталась под грузом накатившегося ужаса.

Кимвал в молчании метнулся в шатёр за луком. В душе проклиная себя за то, что все они давно отвыкли при себе держать оружие: враги в долину даже не заглядывали. Воины принялись ловить рассёдланных коней, но было уже поздно: натянув тетиву, Кимвал обнаружил, что стрелять не в кого – птица уже превратилась в чёрное пятно на фоне поросших чистой зеленью гор и голубого неба.

Несколько суток пахан и его самые выносливые воины рыскали по южным горам, пытаясь разыскать гнездовище подлой птицы. «Не найдём живого ребёнка, так хотя бы врага изрубим на кусочки, чтоб душу отвести!» – твердил сквозь зубы Кимвал. Увы, каких-либо следов его похищенного сына и проклятой птицы обнаружить им не удалось. Стало очевидным, что за добычей прилетал орёл издалека.
-  На все воля Крона, - рассудил пахан-отец, - а нам надо думать о женщинах и детях, а то, чего доброго, их тоже потеряем.               
-  Ты и вправду считаешь, что зелёный туман – это не вымысел? – удивились отважные воины.      

Хан было рассердился: что ж, мол, по-вашему, Ульрика и все остальные женщины бредят? Но вдали от дома ссору с лучшими воинами решил не затевать. 
 
- Искать орла, не зная точно, куда он полетел, в каком даже направлении – глупая затея отца, потерявшего с горя рассудок. Я ещё и пахан, а не только отец. К тому же вы обещали мне молчать про тайну моего греха с Ульрикой. Она – жена Одара, и об этом должны знать все, кто не узнал о том, что было между мной и ней. По крайней мере, до момента, пока я сам не посчитаю нужным эту тайну раскрыть перед моими соплеменниками. Но Кимарана не найти при всём желании. Наверное, то был не просто большой орёл. Скорее, то явился к нам посланец Крона.

- Птицы таких размеров – чрезвычайная редкость. Никому ещё из нашего рода, а я думаю, и вообще из рода человеческого, не удавалось поймать или хотя бы ранить подобную птицу. И раз мы, потратив столько сил и времени, не наткнулись даже на её след, стало быть такова воля Всевышнего. Может, орёл вовсе не съел мальчика, а понёс его в чертоги великого из великих, бога Крона, сотворившего мир. Так что не будем уподобляться упрямым ослам, а вернёмся назад и помолимся, совершив всесожжение Крону, как и положено в таких случаях.

-  Что же касается моего решения вернуться в наши далёкие кочевья, то здесь я вот что скажу, - Кимвал на миг остановился и оглядел всех окруживших его воинов соколиным взглядом. - В Сытой долине мы разжирели и скоро превратимся в глупых индюков, годных разве что на жаркое. Если мы останемся здесь ещё хотя бы на неделю, то вообще разучимся владеть оружием. Вам хочется этого? Нет. Тогда пошли в долину  и, не мешкая, вместе со своими семьями выступаем. У нас ещё есть время добраться до своих кочевий до холодов.

Только такие слова и могли убедить не привыкших бежать от врага, тем более неизвестного, бесстрашных воинов Кимвала. Без устали, пережидая лишь короткими ночами темноту, друзья Кимвала возвращались в Сытую долину. В самих горах водилась прорва кровожадных тварей. Невероятно крупные и злые волки, которые обычно летом не проявляли к вооружённым людям интереса, здесь почему-то закружили у разведённого киммерами костра с заката до рассвета, словно упыри. И, как горящий уголь, красные глаза их зловеще засверкали в холодном мраке горной ночи.

Слава Крону, что на поиски гнезда гигантского орла кочевники отправились без лошадей. Но волки, страшно клацая подобными ножам зубами, неоднократно нападали на них и днём. Лишь стрелы, пущенные меткими руками, их останавливали и обращали в бегство.

На перевале воины Кимвала напоролись на пещерного медведя. Один лишь вид такого на равнинах Запределья обратил бы в бегство войско стаблинов и муходолов (так в Запределье называли пастухов полезных насекомых, разводивших древних винных пчёл). Медведь оказался настолько огромным, что от одного только рыка его у воинов заложило уши, а с гор посыпались камни. Острые стрелы, будто простые палки, отскакивали от его шкуры. Копья вонзались в неё, словно обычные занозы.

Этакое чудище, пожалуй, не сразил бы и волшебный меч вахлаки. Но, к счастью, кто-то из бойцов сумел попасть медведю прямо в нос. Взревев от нестерпимой боли, пещерный зверь вдруг развернулся и пустился наутёк. Недолго думая, киммеры побежали в другую сторону. Остановились, чтобы дух перевести, они, когда в округе воцарилась тишина. Но и на этом их приключения не кончились. Этой же ночью свирепые гиены вынудили воинов выпустить в них все свои стрелы. И только растерзав десятка два смертельно раненных людьми сородичей, гиены удалились.

После гиен в одном тоннеле между пещерами на отряд Кимвала неожиданно напал гигантский червь со множеством голов. И вновь, хвала Всевышнему, всё обошлось. Имея при себе немного пакли и огниво, воины Кимвала немедленно воспламенили факелы и отогнали монстра в мрачное подземное болото, откуда он и вынырнул, намереваясь плотно подзакусить свежатиной.

В другом тоннеле поджидала пара гигантских пауков-вампиров, коварно затаившихся на паутине, которую они по глупости своей сплели на самом выходе из проходной пещеры.

…

Рассказ Кимарана

Глава седьмая. Волшебная страна


Когда орёл подхватил меня, моя душа словно оторвалась от тела. 
             
Поначалу я страшно перепугался и какое-то время висел, будто тряпка.  Но орёл поднимался всё выше, и кожаная одежда моя, в которую он запустил когти, стала натягиваться. От страха я начал кричать и биться. Я  видел, как вы это услышали и принялись метаться, не зная, что предпринять. Видел, как посёлок внизу удалялся. И вдруг услышал, что надетая на меня шкура затрещала. С ужасом я представил, как упаду на камни, и замер.

Орёл нёс меня долго. В моих ушах свистел ветер, было слышно, как хлопают о воздух могучие крылья. Страх внезапно пропал, будто его и вовсе не возникало. И мне вдруг стало интересно наблюдать за тем, что проплывает подо мной далеко внизу. Орёл продолжал подниматься, потому что ему нужно было перелететь горы. И я всё время что-то видел: рощи на склонах, ущелья, лощины, таинственные пещеры. У одной из них  я заметил трёх могучих воинов с огромными дубинами на плечах. Мне показалось, будто они обнажёны и цвет кожи у них медно-красный. И они посмотрели мне вслед, даже будто проделали какое-то движение, но вдруг остановились.

Потом я увидел целую толпу каких-то серокожих существ, которые прыгали, визжали и показывали в мою сторону. Теперь-то я знаю, что это враги человеческого рода…

Видел я и стаи гиен с волками, и каких-то других чудовищ. Я не  ведал тогда, чем они опасны, но мне ужасно не хотелось выпасть из когтей орла именно в местах обитания этих тварей. И вдруг мы взмыли выше облаков. Солнце сразу же ослепило меня, и некоторое время я летел, зажмурив глаза. А когда раскрыл их, увидел вдалеке огромную равнину с холмами, реками и густыми лесами.

Орёл начал  снижаться, и я с ужасом снова услышал, как затрещала кожа моей одежды. И вот когда мы оказались над широкой рекой, с орлом что-то произошло. Он начал страшно трястись и метаться, отчего моя одежда лопнула и я с замиранием сердца полетел прямо к блестящей воде. Ветер сильнее засвистел в моих ушах, а от столь быстрого падения внутренности мои словно выворачивало наизнанку. Странно, но в этот момент я больше боялся утонуть, нежели разбиться.

 И вдруг у самой воды, когда вся моя кожа уже ощущала её прохладу, какая-то большая птица снова ухватила меня когтями. Слава Вседержителю, что лопнувшая на мне одежда окончательно не свалилась с меня, и когти этой птицы только защемили мою кожу на спине.  Я чувствовал, что через мгновение снова выпаду из плохо схвативших меня когтей. Но птица стремглав взмыла и… швырнула меня на спину другой такой же огромной птице, летевшей рядом чуть пониже. Я  успел заметить, что это были не орлы, а скорее какие-то большие гуси с ярко-голубым пером. Они что-то кричали друг другу и клёкот их вовсе не походил ни на орлиный, ни на гусиный.

Я-то ведь уже знал гусей, которые водились  у реки в Сытой долине. Не знаю почему, но в этот момент я уже совершенно ничего не боялся и даже умудрился повертеть головой – посмотреть, что же произошло с моим орлом. И увидел: орла окружила целая стая, даже полчище каких-то голубопёрых птиц, на гусей похожих весьма отдалённо. Они были, как мне показалось, гораздо меньше моих спасителей гусей, но превосходили их в ловкости и умении драться с опасным противником. Орёл отчаянно отбивался. Ему явно было не до меня. Гуси же быстро донесли меня до поросшего густыми камышами берега и опустили на твёрдую землю.

После этого тот, который на лету поймал меня, обвил мою шею своей длинной шеей, пощипал слегка своим широким клювом мои волосы и отпустил меня. На прощание они мне что-то проклекотали, потом, сделав пару прыжков и переваливаясь с боку на бок, взмахнули крыльями и улетели. Я остался среди высоких камышей, намного выше меня. Но там, где я стоял, земля не была залита водой, а трава на ней росла совсем мелкая.

С минуту я так и стоял, разинув рот. Мне почему-то пришло в голову, что за такое путешествие сильно достанется от вас, родителей. Хотя я и представления не имел, каким образом вернусь в долину. Вдруг камыши зашуршали, и на прогалину вышел странный человечек такого же роста, как и я. Сразу бросилась в глаза его длинная, почти до земли, борода – белая-белая. Я стоял перед ним почти голый, если не считать остатков шкуры. На нём же была какая-то длинная одежда, закрывающая с головы до ног.  И отливала эта одежда серебром. А на голове его сидела странная шапка, какая-то плоская с кисточками. И тоже отливающая серебром.

С минуту мы смотрели друг на друга и молчали. Наконец он протянул мне руку, и я услышал в своей голове его голос. Он говорил на моём родном языке, так, словно являлся мне родственником. Но я не видел, чтобы шевелились его губы. Просто слышал, и всё.

Он сказал: «Не бойся. Я вижу, ты храбрый малый. Меня зовут Гнум. И моих братьев тоже зовут гнумами. Когда-то наш народ царствовал на этой планете. Я понимаю: тебе неизвестно слово «планета». Вырастешь – поймёшь. Главное – ты остался жить. И теперь все твои трудности позади. Когда-нибудь ты отыщешь своё племя и своих родителей. Но сейчас они далеко от тебя и мы не можем вернуть тебя к ним. Птицы, которые отбили тебя у орла и не дали тебе упасть в реку, наши друзья. Они заметили тебя в когтях орла, когда тот пересёк границу наших владений. Сообщили об этом нам, и мы попросили тебе помочь. Мы очень добрые существа».

«Мы почти такие же люди, как и твой народ, только устроены немножко иначе. Пойдём со мной, и будешь в безопасности. Тебе будет хорошо у нас, пока не подрастёшь. Ну же, дай мне руку, не бойся!». И я протянул ему руку. Я на самом деле его совсем не боялся. Он оказался такой добрый и смешной! Мы пошли с ним через камыши. И вдруг перед нами непонятно откуда выросло большое животное, похожее на большую кошку.

Не успел я испугаться, как оно легло перед нами и мягко замурлыкало. «Не волнуйся, это наш друг камышовый тигр. Он ещё очень молодой и ласковый. Он повезёт нас на своей спине», - сказал Гнум. И мы влезли тигру на спину, а он встал и быстро побежал среди камышей. Наконец он остановился перед красивым домом, стоявшим также посреди камышей. Я ещё подумал, что со стороны его не заметишь. Решил, что домик этот игрушечный. Однако когда мы вошли в разрисованные узорами двери, то оказались в просторном дворце.

Внутри даже были галереи и сады, как и в Сытой долине. Гнум пытался мне что-то объяснить, но это до сих пор мне непонятно. Он сказал, что, войдя в дом, мы перешли в другое измерение на этой же планете. И что дом уходит глубоко под землю, а там открывается дорога в целую страну гнумов. Он сказал: «Пока ты будешь жить наверху и видеть из окон камыши. А потом, когда освоишься здесь и немножко научишься нашим правилам, мы покажем тебе подземную страну. Правда, подземная она лишь для твоего мира. Там же сияет солнце, как и наверху здесь, растут травы и деревья, журчат ручьи и текут реки, вот только морей таких больших, как здесь, там нет. Зато солнце там никогда не прячется за тучи надолго. И живут в той стране только гнумы, уальфы и реверси – такие совсем маленькие существа, очень добрые. Есть, правда, в той стране и злые силы, и прожорливые чудовища. Но их гораздо меньше, чем в вашем мире, и не они там хозяйничают, а гнумы с их друзьями».

Потом мне выдали одежду, такую, которую я нигде ещё ни разу не встретил. Это трудно описать словами: через руки со спины надевается что-то вроде халата, но длиной только до пояса, ну ладони на две пониже. И соединяется не шнурком, как обычно у людей Запределья, а какими-то круглыми и плоскими камешками (гнумы называют их пуговицами), а снизу, через ноги, надеваются сразу три набедренные повязки, соединенные в одно неразрывное целое. Гнумы называют это «пантланами». Так вот эти пантланы прикрывают зад таким образом, что при всём желании его нельзя оголить, не стащив пантланы вниз по ногам. Потому что каждая нога как бы обёрнута своей повязкой, являющейся, по сути, продолжением самой широкой верхней повязки, держащейся на поясе вокруг талии.

У гнумов в таких пантланах ходят все – и взрослые, и дети. И есть два вида пантланов – закрывающие ноги до самых пят, чтобы защитить их от холода и насекомых, и прикрывающие ноги лишь на две, три ладони ниже пояса, чтобы не потеть в жару или в тепле. Сначала мне выдали короткие пантланы. Потом по мере надобности выдавали и длинные. Они понимали, что я привык к свободным набедренным повязкам, и подбирали для меня пантланы пошире, но чтобы с пояса не сваливались. Так я и ходил – в пантланах и лёгкой куртке, которую они называют сорочкой.

Мне показали весь дворец. И он оказался много больше, чем я предполагал. Странно, снаружи совсем маленький, прямо игрушечный домик раза в три выше меня, а внутри и потолки высокие, и этажей много. Да, я и забыл, что вы не понимаете, что значит «этаж». Киммеры ведь не строят домов, а в Цивилизации, как мне объяснили гнумы, вместо этажей ярусы. Но это когда потолок является полом жилища, надстроенного выше. Да, это нелегко представить, если ни разу не видел такой дом. Так вот, как-то я смотрел из своей комнаты в окно. Вижу – большой зверь, похожий на камышового тигра, только много крупнее. Он вышел из камышовых зарослей, на какое-то время остановился перед домом гнумов, потом прыгнул на него и… мне показалось, будто он пролетел дом насквозь, ничего не задев.

Позже мне объяснили, что этот дом находится как бы между измерениями. На границе нашего измерения и этого дом кажется в несколько раз меньшим, чем он есть на самом деле. Его видно, но пощупать стену нельзя: рука пройдёт сквозь неё, словно через туман. И те, кто внутри дома, плотны только для таких же находящихся в доме. Для существ, увидевших дом снаружи, он призрачный, только одна видимость. Но, честно признаться, я до сих пор ничего в этих объяснениях не понимаю. Для меня это какое-то волшебство, чары да и только. Но тогда мне было всего три года, и я принял всё как должное.

Мне было приятно осознавать, что никакой лютый зверь не способен проникнуть в гнумий дворец. Мне нравилось беззвучно общаться с гнумами, и они постепенно обучили меня не только хорошо понимать их мысленную речь, но и самому говорить с ними мысленно. Хотя вначале я спрашивал их о чём-либо только вслух.

Едят гнумы почти то же, что и люди, только мясо не любят, говорят, что жалко убивать животных, нельзя насыщаться за счёт смерти других существ. Но больше всего гнумы любят фрукты. Это они так называют плоды, растущие на ветках деревьев и кустов. У них их много даже в садах внутри дворца. А уж в другом измерении видимо-невидимо. Сочные, мясистые, необыкновенно вкусные и сытные. Мне, ребёнку, больше ничего и не нужно было. Да они и сами ведут себя, как дети: прыгают, веселятся, играют.

Их дети, которые рождаются также как и человеческие, отличаются от взрослых только ростом. Были такие, что мне едва до колен доставали. Кроме того, они крикливы и неутомимы в забавах. А так даже бородатые гнумы, которым, как они говорят, далеко за две человеческие жизни, во всём похожи на пяти-семилетних.

Познакомили меня и с уальфами. Их несколько видов. Есть ростом чуть побольше реверси. А есть почти как люди. Но у них по четыре пальца на руках, они тоньше и длиннее человеческих, да и изгибаются в обе стороны. Мелкие уальфы имеют крылышки, как у птичек. А большие могут пальцами пускать лучи и светить в темноте. Лечат они одними лишь этими лучами и светом, который пускают из ладоней, когда в этом есть нужда. Гнумы этого делать не умеют. Зато они лучше уальфов понимают мысли других существ и строят дома из камня. И вообще лучше обрабатывают камень, знают толк в драгоценных камнях и металлах, делают более прочную и удобную, чем уальфы, одежду.

Хотя мелкие уальфы, как и реверси, одежды вообще не носят. Уальфы ростом с гнумов одеваются подобно им, нередко пользуются их одеждой. А высокие уальфы носят лишь накидки и золотые пояски. Надо сказать, что все уальфы сложёны как боги. Настолько они красивы – как женщины, так и мужчины. Гнумам во внешности до уальфов далеко. И что интересно, чем старше уальф, тем он в отличие от гнума, а тем более человека, красивее, аж сияет весь, лучится. Головы у всех поголовно златокудрые. У гнумов же головы почти лысые, зато бороды начинают расти рано. Уальфы же наоборот – безусые и безбородые. И цвет кожи у них намного светлее, чем у самых светлых людей. Гнумы же смугловаты.

Реверси вообще коричневые и покрыты мягкой шерсткой. Но они лучше всех передают и ловят мысли, ибо умудряются разговаривать даже с насекомыми, дающими тягучую сладкую и душистую жидкость, которую они берут из цветов. Реверси говорят даже с растениями. А цветы просто обожают и всё время слушают их пение. Да-да, пение цветов!

Что ещё рассказать про уальфов? Они любят жить в лесу, прямо на ветвях деревьев. Или в траве. Дома тоже строят, только из павших деревьев. А поют как! Заслушаешься! У них есть музыкальные инструменты, похожие на луки со стрелами. Говорили мне, что древние люди тоже имели такие инструменты. Вообще, они сказали, что Бог создал их для того, чтобы они обучали людей искусствам. Только как они это делают – не сказали. И ещё сказали, будто они бессмертны. Если их не убивать. Мол, мы можем жить вечно. Но что-то мне в это не верится. Гнумы-то рано или поздно умирают. Почему и уальфам с реверси не умирать, когда время придёт?

Иногда живущие в их стране злые силы выползают из своих убежищ и создают уродливых злобных существ, которые набрасываются на уальфов и гнумов. Начинается война – кто-то погибает. Но, в конце концов, уальфы с гнумами берут верх, и злые силы снова прячутся в свои недоступные ни гнумам, ни уальфам убежища. Реверси же прячутся в цветах, когда злобные существа атакуют владения уальфов. И просят насекомых помочь своим большим друзьям.

Да, у жителей волшебной страны своя история, свои герои, о которых они помнят и которым воздвигают памятники, свои легенды, которые они передают из уст в уста многие поколения подряд. Но, как и люди, они  влюбляются, создают семьи, ревнуют и ссорятся, расходятся и бывают отвергнутым своим избранником. Правда, из ревности не убивают. И не накладывают руки на себя.

Существа этой страны как-то поведали мне, что когда-то очень давно они правили нашим миром, создавая в нём, как они загадочно сказали, прообразы будущих человеческих цивилизаций. И якобы пришли они в наш мир по воле Создателя после волшебников, которые отстояли наш мир от посягательств великого легиона злых духов и чудовищных тварей.

Каждому звёздному народу определено время править нашим миром – так они мне говорили. То есть, сейчас время людей, а уальфы с реверси и гнумами живут только в своей стране и в других мирах, до которых людям, наверное, никогда не добраться.

Последнее, что открыли мне уальфы – сосуществуют они рядом с людьми, чтобы хранить гармонию. А что такое гармония – так я и не понял. В общем, жил я то в сказочной стране, то в доме между измерениями. Ничто из сотворённого злыми силами мне на глаза не попалось. Гнумы же разъяснили, что возникни в волшебной стране угроза войны, меня туда никто бы не пустил. Я их ещё спросил, могут ли злые сущности и созданные ими твари заглянуть в наш мир. А они сказали, что в нашем мире и своих злых сил хватает. В принципе, сказали они, нет ничего невозможного.

Но чтобы проникнуть в дом между измерениями, нужно знать какой-то код, который можно только выпытать у его хранителей. Но для этого необходимо взять хранителей кода в плен, что невозможно сделать, не завоевав всю страну. Словом, сказали, живи в нашем большом доме спокойно и ничего не бойся: мы уже сотни тысяч лет владеем волшебной страной, отбивали атаки злых сил тысячи раз, и никогда ещё даже самым сильным ордам противника не удавалось взять в плен хотя бы одного хранителя кода. Вот так.

Время летело незаметно, то есть не быстро, а так, будто его совсем не существует, о нём в той стране даже и не принято вспоминать. Я рос, становился выше и выше гнумов, постоянно упражнялся в стрельбе из лука, метании копья и борьбе без оружия, которой меня обучали мои новые друзья.  И вот, когда я в росте стал догонять самых крупных уальфов, тот гнум, который привёл меня в их дом между измерениями, сказал, что я уже готов к самостоятельной жизни и будет лучше, если я покину их страну, чтобы со временем разыскать своих родителей.

«Но ты не ходи назад в долину,  - предупредил он меня. – Никого из своих ты там не найдешь, а опасностей по дороге туда встретишь сколько угодно. Лучше иди к людям через лес гоблинов. Я уже с ними договорился – они тебя хорошо примут. Тебе полезно поучиться у них общению с дикой природой вашего мира».

После этого гнумы отвели меня в волшебную страну в последний раз. Там я в течение месяца прощался с её мягкой природой, уальфами и реверси, потом ещё несколько дней гнумы в доме между измерениями давали мне наставления и последние уроки.  Наконец меня одели в шерстяные  длинные пантланы и такой же халат, длиной до колен, сложили мне в дорожный кожаный мешочек вкусных фруктов и бурдюк с чистейшей родниковой водой, и самый мой первый знакомый гнум проводил меня за ворота. Вновь пришёл камышовый тигр. На этот раз он не показался мне таким большим, как когда-то. Ещё бы – мне было уже четырнадцать лет и старый добрый гнум макушкой едва доставал  мне до пояса.

 «С Богом, - на прощанье сказал мне Гнум. – Тигр довезёт тебя до леса гоблинов. Там ты сначала пойдёшь один. Если не будешь всё время ждать нападения,  гоблины выйдут к тебе. Поживёшь у них. Да не испугайся их вида. Они примерно вдвое выше тебя и значительно массивнее. К тому же они сплошь покрыты волосами, а лица их покажутся тебе, возможно, даже безобразными. Но это всё – мелочи. У тебя тоже шерстяная одежда. Через какое-то время ты из неё вырастешь, да и порвётся она. Но первое время она поможет тебе привыкнуть к дикому лесу, в котором ты ещё ни разу не был. Прощай. Нам всем будет недоставать тебя. Может, когда-нибудь и встретимся ещё раз, хотя это и не положено. Успехов тебе, Кимаран!».

 Тигр быстро помчал меня сквозь камышовые заросли…



Глава восьмая. У гоблинов


… Мы почти уже пересекли поле, как откуда ни возьмись чуть в стороне от нашего пути, впереди, появились какие-то жуткие двуногие создания. По описаниям Гнума, они походили на гоблинов – были такими  же высокими, массивными и рыжеволосыми. Только в отличие от хозяев леса, эти чудища несли на себе металлические сетки, а головы их защищали такие же металлические шапки. Но самое страшное – в лапищах эти великаны держали увесистые дубины. Более того, у одного из них через плечо был перекинут лук со стрелами.

Завидев нас, чудовища злорадно заорали, загугукали. И ускорили шаги в нашу сторону. Тигру пришлось взять правее. Он к тому времени уже устал, и бока его раздувались. Тогда я соскочил с его спины и мысленно  попросил его возвращаться к камышам гнумов. Тигр очень удивился, дав понять, что лес гоблинов уже рядом, а бежать назад очень долго. Так мы и побежали бок о бок. Вдруг мимо нас прожужжала стрела. Я  разозлился, на бегу стянул со спины свой лук, подаренный гнумами, вынул из колчана лёгкую, но сверхпрочную и острую стрелу и метнул её в ответ.  Стрелявшее чудовище дико завыло.

Я попал ему в ногу. Его приятели настолько рассвирепели в ответ на это, что побежали к нам вдвое быстрей. Собрав последние силы, мы с тигром достигли леса гоблинов. Увы, враги не собирались отставать. Другая стрела вошла глубоко в дерево прямо перед нами. А наш бег замедлился, потому что деревья в гоблинском лесу растут очень плотно.  Но злобные великаны ломились прямо через кусты, со страшной силой. И при этом дико ревели. Я пустил в их сторону ещё одну стрелу, но на этот раз промахнулся. Великан же умудрился стрелой сильно оцарапать плечо моего друга тигра – у него потекла кровь из раны. Хорошо ещё, что он все-таки мог продолжать свой бег.

Слава Богу, чудовище, умевшее стрелять из дьявольского лука, стало отставать. Наверное, вонзившаяся в его лодыжку стрела сильно допекала его. Вражеские стрелы нам больше не угрожали, зато другие великаны постепенно настигали нас. К ним силы только прибывали, мы же уставали всё больше и больше. Наконец тигр остановился и, ничего мне не говоря, раскрыв свою пасть, угрожающе повернулся к преследователям. Впервые я услышал его звериный рык.

Это прозвучало впечатляюще. Даже чудовища на миг засомневались в своём превосходстве. Я не смог бросить своего друга на растерзанье этим дьяволам. Наложил стрелу на тетиву, натянул её. И вдруг тигр бросился на ближайшего врага. Я навёл оружие на другого. Но стрелять не пришлось. Враг, на которого бросился  тигр, вдруг тяжело осел. Тигр рвал его шкуру, но я сразу понял, что это не он повалил чудовище. Упал навзничь и тот, в которого прицелился я.  А в голове у меня отчётливо прозвучало: «Не стреляй! Ничего не делай!». Я  замер, опустив лук.

На моих глазах на врагов обрушился целый град камней, а следом из-за деревьев выбежали подобные  врагам великаны, только не одетые, и в руках у них были тяжёлые суковатые палки. Оглушённые, наши преследователи не успели даже взмахнуть своими дубинами. Их мгновенно уложили на траву и скрутили волосяными верёвками. Потом гоблины (я догадался, что это они) повернулись к нам.

Тигр продолжал в исступлении рвать поверженного врага, и морда огромной кошки окрасилась кровью великана. С минуту гоблины смотрели своими красными, как уголья, глазами на разъярённого зверя. Наконец тигр отошёл в сторону и, завалившись, начал усиленно вылизывать свою раненую лапу. На меня тоже навалилась чудовищная усталость, и я опустился в траву. Голову застилал туман, вдруг захотелось заснуть…

Сквозь сладкую дрёму  я почувствовал, как меня куда-то несут могучие волосатые лапы. И я заснул крепко, так, что, наверное, сутки проспал. Проснулся, когда солнце висело уже высоко, и полдень уже миновал.  Я лежал на мягкой травяной подстилке под раскидистым деревом. Тигр дремал неподалёку. Вокруг сновали рыжеволосые добрые великаны. Рядом с собой я обнаружил целую кучу каких-то плодов, вяленую рыбу, какие-то лепёшки и тыквенный кувшин, доверху наполненный свежей прохладной водой. Сразу захотелось пить и есть. Ни капли не стесняясь хозяев, я напился и наелся до отвала. Хотя вкус этих плодов и рыбы с лепёшками мне был непривычен, я съел всё, что мне принесли.

По сравнению с едой жителей волшебной страны пища гоблинов мне показалась чересчур грубой. Поев, я решил осмотреть лагерь гоблинов. Он был расположен на большой поляне среди густой, трудно проходимой чащи. Деревья вокруг стояли такие, что дух захватывает, когда пытаешься разглядеть верхушки. Во время ветра они качаются и гудят, томя душу. Но на поляне, даже когда сильный ветер над лесом, почти всегда спокойно –  трава, кусты и маленькие деревца только покачиваются.

Спят гоблины обычно под деревьями. Но припасы продуктов складывают в шалаши, которые возводят в основном из бурелома и сухостоя. В этих же шалашах они и пережидают холодную погоду и зимний сезон. Костры они не жгут, и вообще огня очень опасаются. Лепёшки, которыми они меня потчевали, женщины пекли на специальных камнях, выставленных на солнце. Зёрна гоблины перемалывают камнями, муку замешивают, как и люди, но пекут сделанные из такого теста лепёхи только с помощью солнечных лучей. Надо сказать, камни к полудню так нагреваются, что о них можно обжечься.

Лепёшка обычно лежит на этом камне с полудня до трёх часов пополудни, а иногда и дольше. Конечно, она не получается такой пышной, как на огне. Но есть можно. Хотя гоблины и соли не добавляют. Но рыба всё равно получается солоноватая. Наверное, они используют какую-то траву, заменяющую им соль. Гоблины знают в травах толк. Едят они и свежую рыбу, выхваченную прямо из реки, которая протекает прямо через чащу неподалёку от их лагеря.  Грибы тоже едят сырыми или засушивают их на зиму и хрустят ими, точно сухарями из хлеба.

Мясо гоблины не едят, считают, что убивать беззащитных животных грех, а хищники дурно пахнут. Но пока раненый тигр залечивал свою лапу, детёныши гоблинов приносили ему кроме рыбы разных грызунов, зайцев и куропаток. Эта пища через несколько дней ему надоела, и стоило лапе подзажить, как он покатал на спине детишек, распрощался со мной и своими спасителями и убежал к большой реке, откуда привёз меня. Я же прожил с гоблинами почти два года.

Поначалу моё тело жутко чесалось от колких растений и укусов насекомых, которых я возненавидел, пожалуй, сильнее, чем вахлаки, напавших на меня по дороге в Гоблинский лес. Не спасала даже сшитая гнумами одежда. От незнакомой пищи у меня долгое время болел живот. Жалея меня, гоблины приносили мне хлебы, коровье молоко, масло, сыр и другие продукты, захваченные или украденные в человеческих селеньях.

Что меня удивило больше всего, гоблины умеют доить лесных коз и даже буйволиц, которые людей к себе не подпускают на полёт стрелы. Молоко наливают в сосуды, выдолбленные из тыквы. А то и просто присасываются к вымени и чмокают, будто телята. И сосут этих диких громадных коров не только детёныши, но и взрослые гоблины. Буйволицы даже сами приходят к лагерю гоблинов, когда им становится тяжело таскать молоко, ведь не всё их телята выцеживают: кого волки с гиенами задерут, кого заезжие охотники поймают, а кто просто свалится в яму и сломает шею.

Козы зимой собираются в гурт и живут рядом с гоблинами, чтобы не опасаться хищников. Волки, медведи и гиены гоблинов очень боятся и обходят их стойбище далеко стороной, даже когда сильно голодны. Живут рядом с гоблинами и собаки, и прирученные рыси, которые таскают к ним младенцев от жителей Угрюмых холмов. Их кормят своим материнским молоком гоблинки, родившие ребёнка. Молока у них так много, что хватает и на своих, и на человеческих детенышей. Но гоблинские младенцы тоже погибают. Их нередко похищают плотоядные птицы, подобные орлу, который утащил из Сытой долины меня.

Бывает, что заблудившийся в лесу детёныш гоблинов попадает на ужин гиенам. Но больше всего для их детёнышей опасны вахлаки и люди. Для порченых гоблинов детёныши их лесных сородичей – лакомство. Люди же просто вымещают на них зло за своих потерянных младенцев. Они стремятся расправиться с малышом гоблинов при первой же возможности. Поэтому потерявшие ребенка гоблинки всю нерастраченную силу своей материнской любви отдают приёмышам из человеческого рода. И те вырастают, напрочь забывая, к какому роду принадлежат. К людям же испытывают ненависть.

Меня они принимали очень настороженно и всё время норовили куснуть или ударить исподтишка. Но гоблины за это давали своим чадам хорошие затрещины. Со временем гоблины начали позволять мне подстреливать из лука дичь и жарить её на костре неподалёку от лагеря. Они понимали, что без мяса мне трудно, особенно зимой. Ведь зимой их запасы сухих грибов, вяленой рыбы и зёрен, сушёных кореньев и фруктов с ягодами быстро истощаются, и гоблины до самой весны переходят на ветки деревьев, кустарник, сухую траву и кору.  Я-то так и не смог приспособиться к этой еде.

Зимы, к счастью, во владениях гоблинов мягкие и короткие. Честно говоря, находясь рядом с ними, я не очень-то хотел убивать птиц и животных себе на обед в то время, когда они грызли ветки. В середине зимы гоблины становятся вялыми и много спят. Волки же и гиены всё равно боятся на них нападать. Вахлаки в это время тоже почему-то не шатаются в поисках пропитанья. Скорее всего, они нападают на селения людей. Жители же Угрюмых холмов и каменистых долин, зная эту слабость гоблинов, разыскивают их в чаще леса, подкрадываются и с огнём и мечом нападают на спящих.

Проснувшимся гоблинам требуется несколько минут, чтобы рассвирепеть и разъяриться. Люди же, зная об этом, именно в такие мгновения подпаливают гоблинам шалаши и осыпают их хозяев тучей ядовитых стрел и копий. Единственной надеждой гоблинов в этот период являются их человеческие приёмыши и рождённые от них дети. Они-то и встречают врага, давая ему достойный отпор.

Пару раз пришлось и мне метать стрелы в нападающих угрюмцев – человек пять-шесть погубил. Так я и прожил у гоблинов, научился находить дорогу среди чащи, переходить болото по едва заметной тропе, различать травы и ягоды, грибы, разговаривать мысленно с дикими и прирученными животными, пробовал даже доить их коз и буйволиц. Одежда моя в начале служила мне исправно. Я рос, раздавался вширь, и она растягивалась до нужных размеров. Однако уже вторую зиму мне пришлось ходить в рванье. Гнумы не волшебники – они шьют прочную и удобную, но не вечную одежду.

Видя, что я мерзну, гоблины молчаливо разрешили мне убить хищника, чтобы можно было содрать с него шкуру. Но волки, как назло, в этот год куда-то пропали. Да и не любят они ходить в одиночку. Подстрелишь одного, а другие не дадут к нему подойти. Пришлось разыскать медведя и прикончить его прямо в берлоге. Помню, как скакали вокруг меня приёмыши гоблинов, то и дело хватаясь за обёрнутую вокруг моего тела медвежью шкуру, гугукали, цокали языками, били кулаками себе в грудь, выражая вместе с восхищением и недовольство: мол, зверя невинного жизни лишил.

В принципе, матёрый гоблин способен в схватке задушить медведя. Они настолько сильны, что лесного буйвола способны поднять над головой, если их очень разозлить. Я сам видел, как лесной бык, заревновав к корове сосущего вымя гоблина, начал рыть копытом землю и топтаться вокруг коровы и присевшего рядом с ней гоблина. Корова забеспокоилась – гоблина это рассердило, он начал размахивать руками, чтобы отогнать буйвола: ишь, мол, не даешь молока вволю пососать спокойно. Бык ещё больше разъярился, подскочил и поддел гоблина рогом так, что тот кубарем откатился в сторону.

Бык не унимается – нагнул голову, взрыл землю и вскачь на откатившегося гоблина. Тут лесной хозяин рассвирепел. Завыл обиженно да как бросится быку навстречу. Не понял я, правда, как у него это получилось, но бык вдруг оказался у гоблина над головой. Убивать, правда, быка лешак не стал, просто потряс, как следует, поставил на копыта и двинул что есть мочи ногой в зад. Бедный бык отлетел чуть ли не на полполёта стрелы от гоблина, а потом как дунет в чащу, только деревья и затрещали. Корова вознамерилась было тоже сбежать. Однако гоблин поймал её и снова к вымени присосался…

Однажды зимой пришлось мне отнять у какого-то наглого охотника хороший нож. Гоблины тогда вялые в шалашах дремали, а я отошёл от лагеря шагов на пятьсот, подстрелил глухаря и давай жарить его на костре. Уже приготовился было поесть, как вдруг рядом со мной воткнулась в снег стрела. То ли он просто пугал меня, то ли стрелял плохо. Отрываю глаза от жарящейся птицы и вижу посреди заснеженных деревьев бородатого человека в меховой шапке и длинной одежде из волчьих шкур.

Натягивает он лук и прямо ко мне идёт, бормоча что-то злобное. Я поднатужился, поймал его мысли. Принял он меня, как оказалось, за выкормыша гоблинов, предавшего человеческий род. И не убить меня захотел, а, связав, приволочь в своё село на потеху. Ну, я ему и показал. Спровоцировал его пустить стрелу, а в момент, когда, промахнувшись, он потянулся за новой, на него и наскочил. Не думал он, что я такой шустрый.

Минуты две мы с ним катались по снегу. Он выхватил из-за голенища нож, а я уальфовским приёмом этот нож у него отобрал и ему же к горлу приставил. А потом приказал ему подняться, развернуться ко мне спиной и дал ему хорошего пинка под зад, чтоб до самого своего дурного племени галопом бежал. Так он и сделал. А его ножом я позже и медведя порешил. Выкормыши заинтересовались столь острой игрушкой. Однако проходивший мимо гоблин, хотя и вялый был, отобрал у них нож и швырнул его в сугроб. Я его потом разыскал и в дупле дерева потихоньку схоронил, чтоб, когда острая нужда возникнет, взять его оттуда.

Почки гоблины едят с большим аппетитом. Но все с каждой ветки не съедают, оставляют много почек, чтобы дерево не погубить…

Однажды вожак подозвал меня к себе и говорит, мысленно, конечно: «Пора тебе, друг, возвращаться к своим. Маленький человек, когда со мной говорил о тебе, сказал, что ты среди нас временно поживёшь. Чтобы привыкнуть к дикому лесу и набраться сил. Ты уже можешь без сопровождения в путь отправиться. От вахлаки спрячешься, от гиен и волков на дерево влезешь. Мы проводим тебя до границы нашего леса, а дальше ты пойдешь один по каменистой долине между холмами».

«В тех местах живут наши враги. Но тебя они не знают и потому примут не враждебно. Будь осторожен с ними, ты ведь не знаешь их языка, а если начнёшь внушать им мысли, они могут тебя заподозрить в колдовстве и убить. Долго у них не задерживайся. Твой народ, скорее всего, живёт далеко на юге».

Через несколько дней гоблины устроили праздник в мою честь. Каждый принёс что-нибудь по его разумению вкусное. Наловили также много рыбы, которую я нажарил на углях, разведя костёр неподалёку от лагеря. Детёныши без конца ластились ко мне. Потом гоблины распевали свои песни, подкидывая повыше детёнышей. Так прошли мои проводы. Утром я пошёл на юг. Гоблины брели за мной поблизости, но не показывались: так у них принято провожать. Оказывается, я вовсе не первый человек, которого они с любовью провожали в дорогу.

Пока они шли рядом, никакой зверь или чудовище не посмело преградить мне путь. К вечеру я вышел из леса в каменистую долину. Там действительно повсюду огромные бело-серые камни, между которыми густо растут колючки. Гоблины остались далеко позади, но никаких врагов я до самого человеческого селения так и не встретил. Прыгая с камня на камень, к заходу солнца добрался я до ровной местности, где мне навстречу стали попадаться участки возделанной земли. Ранней весной местные жители начинали обрабатывать землю, чтобы поскорей вырос урожай. Ещё через полчаса я увидел стены города, словно спускающегося с холма в долину.












Часть третья. Предание

Глава первая. Вахлаки против троггов


Когда я к нему подошёл, высокие и тяжёлые ворота были уже наглухо закрыты. Я постучал в них, но в ответ услышал брань. Попробовал прочесть мысли находившихся вверху людей, но ничего не вышло. Пришлось мне походить вдоль стен, пока, поднявшись по склону, я не обнаружил место пониже. Покидал наугад подаренную гоблинами волосистую веревку с петлей на конце, и она за что-то зацепилась. Ну, я и взобрался на стену, перелез через острые края и спрыгнул в росшие под стеной густые кусты. Было уже темно, Луна ещё не вышла из-за туч, да я и устал – захотелось спать. Так в кустах и  уснул.

На душе было спокойно: я знал, что по эту сторону стены ко мне не подберётся никакой зверь. Я заснул, и мне приснилась почему-то волшебная страна. Не Сытая долина и не лагерь гоблинов, а именно волшебная страна в другом измерении. Она мне у гоблинов снилась часто. Но в этот раз мне приснилось, будто в волшебную страну, в её чистые цветущие луга и леса ворвались страшные полчища вахлаки. Их было так много, что земля тяжело сотрясалась от топота их ножищ, обутых в металлические сапоги. И все они были закованы с головы до ног. Нет, не в кольчужные сетки – я даже запомнил, как это называется – в латы.

Не могу вразумительно описать эти латы, но пробить их невозможно ничем. Это был первый сон, который до глубины души потряс меня, запомнившись в подробностях. Вахлаки жгли все вокруг огнём, кололи тяжёлыми пиками и рубили гигантскими широкими мечами животных, гнумов и уальфов. Тучи насекомых, по просьбе реверси атаковавших этих чудовищ, с разгону ударялись об их непробиваемые доспехи и замертво падали на траву.

Огромные выжженные пространства, вытоптанная, осквернённая красота, разрубленные пополам трупы уальфов, отчаянно бросавшихся на неведомых врагов в бесстрашную контратаку. Чудовища, таившиеся в разных щелях волшебной страны и временами выползавшие на битву с волшебными народами, в сравнении с вахлаки оказались ягнятами. Они даже пытались помочь уальфам и гнунам, против которых всегда воевали, но закованные в латы вахлаки даже не заметили этого.

И вот я остался один против армии вахлаки, наступавших на последнюю ещё нетронутую  оливковую рощицу, где укрылись дети и женщины волшебного народа. Я почему-то не испугался. Наоборот, священная ярость вскипела во мне. Не знаю, откуда это ко мне пришло, но я был тогда, в этом сне, каким-то могучим волшебником. И звали меня… Забыл. Вроде Ме… Мер…

 - Мерлин! – воскликнул вдруг отец Кимвал, слушавший до этого с хитроватым прищуром видавшего виды старца.

 - Да. Мерлин! Вспомнил! Меня звали Великий Мерлин. Откуда ты это знаешь? Ладно, потом расскажешь, - не смог остановиться Кимаран. – Они шли на меня с мечами и факелами в лапищах, и я для них словно не существовал. Ну, погодите, сказал я сам себе. И вытянул перед собой руки, и почувствовал в них прямо из воздуха возникший клинок. Он был небольшой, лё гкий. Но я был твёрдо уверен в том, что этим клинком сокрушу всё их войско. И я шагнул им навстречу, и сказал громовым голосом, так, что мой голос раздавался, будто с неба: убирайтесь в свои пещеры древних колдунов, иначе я уничтожу вас всех! Последний раз предупреждаю! Но они продолжали тупо и слепо идти вперёд.

И вот я взмахнул клинком, и вырвался луч из клинка! Яркий-яркий!
Он ударил в латы первого вахлаки, огромного, как скала, с которой утащил меня орёл. И от этого луча вахлаки мгновенно растаял в воздухе, словно был сотворён из снега!

Клинок вырвался из моей руки и разил своим лучом новых и новых вахлаки. От скашивал целыми рядами, но на место исчезнувшего ряда заступал другой! И вдруг странный боевой клич разнёсся по огромному полю. Это было слово «Атлантида!».

С левого фланга, словно спустившись внезапно с небес, на армию разрушителей напало множество воинов в блистающих на солнце доспехах. В руках они держали мечи, полыхающие молниями. Это они кричали громоподобное «Атлантида». И ростом они были не меньше вахлаки. Только это были люди, с лицами, прекрасными, как у богов. Вахлаки хлынули в сторону, противоположную той, откуда нападали эти могучие люди. И с правого фланга дорогу им преградили великаны вдвое выше вахлаки, с огненно-красной кожей, совершенно обнажённые, только в коротких набедренных повязках и с монолитными дубинками на необоримых плечах!

Они как две капли воды походили на великанов, которых я видел с высоты, когда орёл уносил меня из Сытой долины. И они прокричали ещё более громоподобными голосами другое слово – «Лемурия!». И начали истреблять вахлаки с невероятной быстротой, быстрее даже, чем мой светоносный клинок.

 И тут я проснулся. Проснулся от того, что мимо меня тяжело затопали воины. Было уже светло. Всюду раздавались напряжённые взволнованные голоса. Оказывается, в ворота ломились десятка два порченых гоблинов. Воспользовавшись суматохой, я спокойно пробежал по пыльной улице к воротам и вместе с другими мужчинами поднялся на стену. На меня никто не обратил внимания. Я спокойно разглядел наступающих чудовищ. Эти были все в лохмотьях. Металлические сетки болтались на них обрывками, а тяжёлой шапки на голове не было ни у кого. Также как и не было у них стреломётных приспособлений. Зато ревели они не слабо. Ворота содрогались от ударов тяжких дубин.

Я попробовал уловить обрывки их мыслей. Эти существа по природе очень тупы, но их намерения мне удалось разгадать. Порченые гоблины ужасно хотели жрать и потому стремились ворваться в город во что бы то ни стало. В них тучей полетели стрелы, на головы им посыпались камни, пролилась расплавленная смола. Один вахлаки дико заверещал от нестерпимой боли – смола сильно обожгла его, и он принялся кататься по утоптанной траве. Другой, весь утыканный стрелами, закружился на месте и с силой ударился о мощные створы. Этот удар был поистине подобен удару тарана. Но ворота выдержали.

Вахлаки был ещё жив. Откатившись от ворот, он снова налетел на них, а следом за сородичем на ворота кинулись остальные. Казалось, ещё миг – и створы распахнутся. Но они устояли. А на столпившихся под ними порченых гоблинов посыпались окованные медью брёвна. Угрюмцы заранее подготовились к нападению вахлаки.

Под ударами брёвен ещё не меньше полдесятка нападавших покалечились и отползли в сторонку. Другие отбежали и бросились на ворота ещё раз. Так продолжалось добрую треть часа. Когда вахлаки выдохлись и отошли передохнуть, под воротами осталось шестеро из них, утыканные стрелами, как дикобразы иглами. Неясно было, живы ли они.

Мне очень захотелось понять, о чём между собой болтают воины этого города. Оказалось, они серьёзно опасались, что повторного напора вахлаки ворота не выдержат. Один из них даже недовольно заявил, что придётся выпускать троггов. С ним начали спорить, мол, спущенные с цепи трогги ничем не лучше порченых гоблинов. Сперва бросятся на своих давних недругов вахлаки, а когда одолеют их, сокрушат ворота и погубят многих воинов прежде, чем их удастся усмирить. Спор прекратился, когда вахлаки пошли в новую атаку.  Всем стало ясно, что голод в любом случае заставит вахлаки ломать ворота до последнего – либо они ворвутся в город, либо полягут все до единого.

Больше десятка разъярённых дивов, жаждущих непременно что-нибудь сожрать, представляли на самом деле опасную силу. Невзирая на летящие сверху стрелы и камни (брёвен у жителей, видимо, уже не осталось), чудовища принялись со страшной силой дубасить ворота своими палицами. И когда створы затрещали под их ударами, несколько мужчин куда-то побежали. Я решил, наконец, испытать свою меткость.

Наложил уальфовскую стрелу на гнумский лук, и через мгновенье она вонзилась одному вахлаки прямо в шею. Не знаю до сих пор, куда именно я попал, но этот вахлаки вдруг завертелся на месте волчком без единого звука и… грохнулся на землю, будто подрубленный под самый корень дуб. Воины на стенах были потрясены. «Смотрите! Всего одна стрела сразила гоблина! – возбуждённо кричали угрюмцы. – Кто свалил чудовище одним выстрелом?».

Раззадорившись, я метнул ещё одну стрелу. И на этот раз не промахнулся – стрела удивительно легко пробила твердейший, будто камень, череп вахлаки. Бесновавшиеся внизу великаны после этого остановились и задрали головы вверх, надеясь высмотреть убийцу их сородичей. По идее, мне следовало бы поостеречься. Но мальчишеская гордость откровенно заиграла во мне похлеще крепкого вина, которым меня потом угощали в разных местах. Поставив ногу на край стены, я ещё раз прицелился и натянул тетиву. И вдруг порченые гоблины с диким рёвом подпрыгнули и разом метнули в меня свои дубины. Будь стены на вершок пониже, не сидел бы я с вами у домашнего очага.

Слава Крону, что палицы сломали защитный барьер и я, инстинктивно отпрянув, свалился на стену. В голове у меня страшно зашумело, перед глазами поплыли разноцветные круги. Дикий рёв вахлаки и толпы защитников города какое-то время перестал до меня доноситься. Кто-то подбежал ко мне и прислонил к моей груди ухо. Странно, но в этот миг мысли угрюмцев я слышал наиболее отчётливо. «Он жив!» – воскликнул тот, что слушал сердце.  «Жив! Великий стрелок жив!» – радостно закричали другие. «У него волшебный лук!» – кричали третьи.

Я ещё плохо соображал, но успел заметить, как один из воинов подобрал оборонённый мною лук, вытянул из моего колчана стрелу, прицелился и… Снова раздался взрыв радостных воплей. Тогда я понял, что уальфовские стрелы и гнумский лук действительно обладают волшебной силой. Но в этот момент под воротами внутри города раздался умопомрачительный вой, от которого кровь буквально стынет в жилах. «Трогги!!» – заголосили воины на стенах. «Их всё-таки выпустили! – кричали они в сильном волнении. – Берегитесь! Трогги опаснее гоблинов!».

Почуяв своих давних врагов, спущенные с цепи страшилища ломанулись в ворота, повалили их, и тут же яростное звериное рычание и рёв подсказали мне, что дикая схватка чудовищ началась. Я приподнялся на локтях, почувствовал, что вполне могу встать без посторонней помощи. На стенах туда-сюда сновали воины. Что они затеяли, меня уже не волновало. Мне ужасно хотелось разглядеть схватку великанов получше, и я встал на ноги. Зрелище, которое открылось мне у края стены, захватывало и отталкивало одновременно. Это было что-то нечеловечески жуткое.

Грязно-зелёные чешуйчатые монстры размерами с вахлаки набрасывались на них с дьявольским остервенением. Их сдерживали тяжёлые цепи на щиколотках, в которые их заковал когда-то кто-то более могучий. Или хитрый. Как эти монстры попали в подземелье угрюмского города, я так и не смог разузнать.

Троггов было всего шесть против четырнадцати. Однако страстное желание вкусить мяса гоблинов превратило их в демонов куда более свирепых и агрессивных, чем вахлаки, которые явно не питали симпатии к мясу троггов. Более того, рыжеволосые великаны заметно струхнули перед обнажившими кинжальные клыки чешуйчатыми бестиями. Трогги были вооружены гигантскими трезубцами, сотворить которые могли расшалившиеся бессмертные небожители или насквозь пропитанные ненавистью к людям чёрные чародеи. Но что там трезубцы!

Один из троггов на моих глазах, метнув трезубец в гоблина, всей массой обрушился на его сородича и в мгновенье ока когтистыми лапищами разорвал тому брюхо. Вахлаки могли бы пуститься наутёк: удерживающая троггов цепь не была бесконечной, хотя и позволяла им сражаться свободно. Однако рассудок рыжих людоедов до того ничтожен, что они даже этого догадаться не в состоянии. Размахивая дубинами, они отчаянно защищались вместо того, чтобы отступить и перегруппироваться.

Каждый бился сам за себя. Захваченный битвой монстров, я не заметил, как люди закрыли ворота. Оказывается, угрюмцы всегда кроме основных ворот строят ещё две пары дополнительных. Кроме того, они начали торопливо возводить за воротами стену из брёвен и камней. Трогги, хотя и оставались на цепи, теперь стали неуправляемы. Пока они сражались с вахлаки, опасность городу не угрожала. Но что произойдёт потом, когда кто-нибудь из них победит – этого не представлял никто. Впрочем, позже я узнал, что у города имелось одно мощное средство как против троггов, так и против порченых гоблинов. На тяжёлой и толстой цепи в подземелье томился древний дракон.

Горожане потом рассказали мне, будто этот могучий пожиратель троггов, гоблинов и даже колдунов сидит глубоко под землёй уже тысячу лет. Десятками лет он может спать, не требуя пищи. Но потом вдруг просыпается и начинает бесноваться в тесных пещерах и тоннелях, прокопанных когда-то во тьме веков могущественным черноликим  жрецом Пифона, сына Мрака.

Давно уже никто не знает, куда подевался сей уродливый маг и его хозяин Пифон, безобразный гигантский червь, истребитель целых городов и племён, демон пышущих жаром теснин Подземелья, но сотворённая жрецом Пифона глубинная тюрьма до сих пор напоминает людям о полном ужасов прошлом нашего мира.

Никому не известно, откуда там взялся дракон и кто посадил его на цепь, сделать которую человеческие руки просто не в состоянии. Но горожане прошлых поколений, однажды закладывая погреба для хранения  мяса, наткнулись на какие-то плиты под толщей грунта. Подняли эти плиты и увидели глубокий колодец. И не побоялись в него спуститься. И уже на самом дне колодца они обнаружили древнюю дверь, которая всем на удивление открылась довольно легко – лишь с полдесятка силачей поднажали плечами.

Оттуда, из ведущего круто вниз тоннеля, потянуло теплом, а в глубине засиял свет. И вновь нашлись отважные парни. Обмотавшись толстыми верёвками и оставив концы их в руках товарищей, что обязались подождать этих героев у входа в тоннель, они рискнули пройти тоннель из конца в конец. А когда вернулись, лица их стали бледными, как сама смерть.

Дверь поскорее закрыли и припёрли тяжёлыми валунами, заложили и колодец, завалили и свежевыкопанные погреба. Долго отважные парни не могли прийти в себя. Потом рассказали, что тоннель привёл их к логову отвратительного демона – восьмилапого и четырёхкрылого дракона о двух головах. 

«Один только коготь на лапе – величиной со взрослого воина!» – восклицали горожане, рассказывая об этом мне.

Слава Крону, вход в его логово, освещённое идущим из трещин в каменном полу глубинным светом, закрывала сверхпрочная клетка. Да и тоннель, по которому к нему вышли отважные парни, для дракона был слишком узким. Хотя протянуть одну шею в него и схватить зазевавшегося зрителя, не будь этой клетки, он вполне мог бы. Парни рассказывали, что дракон тогда спал, а повсюду в его логове были разбросаны свежие останки каких-то животных, которыми он, очевидно, плотно подзакусил.

Стали гадать, каким образом сидящий на цепи хищник добывает себе свежую дичь. Все боялись, парни с перепугу что-то напутали, и дракон не прикован цепью к стене пещеры, а где-то иногда выходит на поверхность. И только позже в город пришёл некий длиннобородый старик, который не только всё рассказал о драконе: может он сорваться с цепи или нет, какой длины цепь и выходит ли чудовище на твердь земную, чем оно питается, сколько ему требуется пищи и как он получает её –  но и показал горожанам  тяжёлую плиту перед самыми воротами внутри города;  якобы под ней находится широкий квадратный колодец глубиной в четыре боевых копья.

Плита оказалась неподъёмной. Однако старик разложил перед главными горожанами кусок материи, на котором была вышита карта местности, окружавшей каменистую долину и Угрюмые холмы. В одном самом топком и непролазном месте, в глубокой расщелине между грядой скал и отвесной стеной холма, в логове гигантского паука-вампира черноликий жрец Пифона спрятал сундук с ключами от всех дверей и плит подземелья. И как это предков нынешних жителей города угораздило построить его прямо над столь страшным подземельем?

Почтенные жители посовещались и кинули клич: кто, мол, отважится пойти за ключами? Поначалу жители кричали: зачем, мол, они нужны – лучше будет, если их вообще никто не найдёт, поскольку, не дай бог, попадут они в руки злого человека или колдуна – возьмёт он и выпустит чудовище на свободу. Но, в конце концов, желание заполучить столь могущественное средство от врагов возымело действие: как сказал старик, с помощью этих ключей можно не только отмыкать двери драконьей тюрьмы, но и управлять движением цепи, с которой он никогда в жизни не сорвётся. Да и большие деньги почтенные горожане пообещали тому, кто принесёт ключи.

А старик обещал научить, как справиться с пауком, поджидающим жертву на дне расщелины. Те ребята, что отыскали чудовище, подумали как следует и вызвались вновь совершить подвиг. И достали-таки чародейский сундук с ключами. И приволокли его в город. Хотя одного из них паук всё-таки сгубил – выпил его кровь. А другой по возвращении заболел неизвестной лихоманкой и умер.

Надо сказать, через некоторое время многие в этом городе заболели и умерли, а иные, якобы, превратились в уродливых серых карликов и убежали к Самым северным горам – видать, заговорённый был тот сундук. А может, из паучьего логова принесли те парни заразу. И уцелел в конце концов из тех парней один, самый слабый и осторожный из них. Он и стал богатеем, и уехал надолго из города, вернулся лишь под старость. Но наследников, говорят, у него не осталось – всё-таки чары проклятые и его коснулись.

Ну, так вот. Лишь спустя не меньше ста лет горожане, а среди них было уже много пришлых из других мест, научились пользоваться этими ключами, кои с виду на ключи-то вовсе и не похожи. Мне, правда, их не показали. Но, как беснуется глубинный демон, я на себе ощутил: земля сотрясалась так, что люди из домов повыскакивали – а вдруг стены обвалятся прямо на головы?
 
Так и не рискнули горожане воспользоваться этими ключами, чтобы вахлаки или троггов – кто из них останется в живых – скормить дракону. Плиты они ещё до того поднимали. Оказывается, снова приходил тот старик. За сто лет он, каким был, таким и остался. Он и показал, как ключи волшебные работают.

На дне колодца оказалась ещё плита, которая открывалась, отодвигаясь прямо в стену колодца – нужно было только вставить ключ в нужное отверстие на верхних плитах и правильно нажать на него. Под вторыми плитами оказался ещё один колодец, круглый, как большая труба, только изогнутая. А третий ключ, вставленный наверху в третье отверстие, отмыкал заслонку, отделявшую колодец от логова дракона.

То есть, если б вахлаки или трогги разрушили вторые ворота, разобрали б за воротами завал и оказались бы как раз на этих плитах, поверху которых давным-давно уже слежался плотный слой мусора, то осталось бы лишь один за другим пустить вход три ключа. Плиты бы разверзлись, и великаны прямо в пасть дракону угодили бы. Даже если дракон спал бы непробудным сном, всё равно им оттуда не выбраться бы.

Можно было бы сразу гоблинов пустить на эти плиты, чтобы троггов не трогать. Но горожане смертельно боятся даже думать об этих ключах, помня, как больше половины их предшественников в прошлом столетии после появления сего проклятого сундука в городе поумирали в мучениях или же обезобразились. Да и дракона они боятся, пожалуй, пуще всего на свете. Самое главное, при этом упрямо не хотят покинуть свой город. Ну ладно те, у кого там и отец с матерью, и дед с бабкой, и все пращуры жили и умерли. Но пришлые-то? Им-то чего там терять? Все одно говорят: не уйдём и точка. Так вот тогда они стали меня просить одолжить им лук со стрелами.

Конечно, моя гордость этого сделать не позволила. Я потребовал у взявшего мой лук воина вернуть его немедленно, пригрозил, что прочитаю заклинание, и лук перестанет слушаться чужака, а то и повернёт стрелу в него. Эти угрюмцы на редкость суеверны. Такого страха перед колдунами и волшебством я нигде ещё не встречал. В домах у них везде понатыканы и понавешаны разные талисманы, обереги, защитные средства – все против злых духов и колдунов. Не удивительно, что воин сразу же вернул мне моё оружие, и я, прицелившись, выстрелил – на этот раз в трогга.

Увы, эти чудовища оказались куда устойчивее против уальфовских стрел, чем порченые гоблины. Люди же на стене в недоумении уставились на меня. Я покраснел, но вовремя понял, что смущаться никак нельзя.

- Чего уставились! – заорал я на горожан. – Лук побывал в чужих руках – он обиделся и ему нужно опять пристреливаться, чтобы вернуть себе прежнюю меткость.

Все радостно закивали. А внизу уже пало под ударами трезубца два вахлаки. Правда, и одному троггу перешибли плечо. Он дико заревел, тыкая трезубцем вхолостую. Именно его я и решил убить: он меньше всех теперь был подвижен.

На этот раз стрела вошла между чешуйчатыми пластинами в его шее, и трогг, захрипев, вдруг изверг из пасти фонтан ядовито-зелёной жидкости с примесью какой-то коричневой массы. В нос шибануло нестерпимое зловоние. Трогг же отшвырнул трезубец, рывком извлёк стрелу, метнул её в ближайшего вахлаки и сам кинулся на врага словно подхваченный ураганом дуб. Оба они пали на землю и ещё долго катались в пыли по камням, раздирая друг друга в клочья когтями и зубами. Раз за разом я выпустил в толпу чудовищ добрый десяток стрел, которых у меня было-то всего сорок. Половина стрел либо отскочила от толстой шкуры троггов, либо попала монстрам в плечо.

Мне аплодировали. И было от чего радоваться: к тому времени, когда я промахнулся в последний раз, на ногах оставались лишь два трогга и три вахлаки, а один вахлаки ползал весь в крови и пытался ухватить кого-нибудь из дерущихся за ногу. Я решил поберечь свои стрелы и дождаться конца битвы. Трогги были ограничены в движениях, поэтому им становилось всё труднее. Оставшиеся вахлаки оказались самыми сильными и ловкими из всех. Они уже  не отмахивались дубинами, как вначале боя, а кружили вокруг чешуйчатых чудовищ, стремясь ударить в незащищённые места.

Неожиданно горожане решили, что нельзя всю славу победы отдавать чужеземцу. Снова они натянули тетивы своих луков, значительно более крупных, чем был у меня, и обрушили на последних великанов тучу стрел. Следом со стен полетел град тяжёлых камней, полилась смола и кипящая вода, обжигающее масло, нагретое в чанах под стенами. Впрочем, ненавидящих друг друга монстров это не остановило. Ещё с час они сражались, пока все не пали наземь. Какое-то время один трогг и вахлаки катались, лапищами кромсая друг друга. Потом всё затихло. На стенах воцарилось полное молчание.

И вдруг все запрыгали, захлопали в ладоши, загугукали, кинулись разбирать завал и выкатывать из погребов бочки с вином. Внезапно один трогг зашевелился и начал вставать. И радостный гомон стих. Трогг с трудом поднялся и, хромая, двинулся к воротам. В нескольких местах на теле его зияли рваные раны. Вдруг он повернулся и… бросился на ближайшего ещё теплого вахлаки. Трогг с таким азартом принялся за пиршество, что не заметил, как сверху на него спустили весьма прочную блестящую сеть. Когда он почуял угрозу, было уже поздно – все его резкие движения только помогали ловцам.

Наконец раненое и обожравшееся чудище окончательно запуталось, словно в паутине гигантского паука-вампира, питающегося троггами. Интересно, может, такие на самом деле обитают где-нибудь в сырых и глубоких пещерах подземного мира? Впрочем, нам-то до этого какое дело. Главное, что трогга подняли на стену с помощью какого-то волшебного каната, перекинутого через какое-то странного вида колесо.

Это колесо, довольно крупное, имело снаружи обода канаву – через неё и был протянут канат с цепким и прочным крюком из блестящего металла на конце.  Внизу под стеной встали два десятка мужчин, ухватились за спускавшийся со стены канат и принялись что было сила тянуть его – сетка с троллем и поднялась. Он ревел на всю округу и бился, будто пойманная рыбина. В ответ угрюмцы только хохотали, поддерживая животы и хлопая себя по ляжкам. Потом они вывернули откуда-то новое приспособление – длинную толстую палку из металла тоже с крюком на конце.

Она как бы перекрещивала другую толстую палку, покороче, которая нижним концом твёрдо крепилась к полу на стене. И вот крюком на этой вывернувшейся откуда-то палки они подцепили сетку с троллем и налегли на другой конец этой металлической жерди – она двинулась внутрь за стену, где уже в городе опустилась вместе с троллем на землю перед воротами. Угрюмцы были явно рады тому, что их трогг остался жив.

Они сняли его с крюка на палке, подцепили крюком на конце другого каната и, продолжая гоготать, вдесятером поволокли этакую тушу в темницу, где держали шестерых троггов прикованными к тяжёлой каменной стене крепчайшими цепями. И оказалось, что именно этот трогг во время драки оборвал свою цепь, что само по себе считалось невозможным. Многие угрюмцы, завидев на его щиколотках обрывки цепи, не на шутку разволновались. Но все остальные были опьянены победой и даже не смотрели, как трогга запирают в темницу – прямо в сетке: пусть, мол, сам освобождается.

Я спросил ближайшего ко мне молодого парня, зачем им вообще нужен трогг, и кто отважился посадить его в темницу и заковать в цепи. Парень страшно удивился, услышав слова прямо у себя в голове. Ведь я не открывал рта, а говорил с ним мысленно. Тут я вспомнил, как закричал на угрюмцев, когда моя стрела отскочила от шеи трогга. Если они меня поняли, значит либо я крикнул на их языке (тогда каким образом я его так быстро выучил), либо наш язык во многом похож на язык угрюмцев. Подумав так, я решил изъясниться с парнем через голос.

Но в этот момент на меня набежала толпа. Стащив со стены, она поволокла меня на торжественную площадь в центре города и принялась там подкидывать в воздух. «Это наш новый герой! Этот чужеземец спас нас! Слава этому бесстрашному юноше, этому меткому стрелку, слава!» – кричали они. И тут я понял, что понимаю не только их мысли, но и саму речь. Она действительно, если прислушаться, очень похожа на язык киммеров и даже на язык народа Сытой долины.

Вообще, теперь мне кажется, будто все языки в мире произошли от одного древнего языка. Гнумы мне так и рассказывали: жил когда-то в вашем мире один могучий многочисленный народ. То есть все нынешние народы – суть его, этого древнего народа, дети. Только почему-то мы забыли свои корни и, живя отдельно, постепенно исказили единый когда-то язык – каждое племя по-своему. И у нас у всех сохранилось много общих слов, но каждый народ за столетия придумал свои новые слова, которые другим племенам неведомы, а те слова, что остались общими, теперь каждый выговаривает так, что поначалу и не поймёшь, что за слово.

А когда прислушаешься и поймёшь его смысл, с удивлением узнаёшь в нём слово из твоего родного языка. Наука, которую преподнесли мне гнумы, пошла впрок – научившись понимать чужие мысли, на каком бы языке они ни произносились, я научился и быстро вникать в другие языки. Вот и стал разговаривать с угрюмцами, как обычно. А то ещё, думаю, примут меня за колдуна. Дескать, имеет волшебный лук со стрелами да ещё и разговаривает, не открывая рта. А раз они колдунов боятся, то лучше их было не пугать.





Глава вторая. Предсказание

Покидали меня в воздух ещё немного и понесли в харчевню. Надо сказать, мне не понятно, почему горожанам нравится даже в тёплую погоду сидеть в четырёх стенах за грязными столами среди скопища жужжащих мух и пировать в духоте и тесноте. Куда лучше пиршество устраивать на воздухе, как, скажем, принято у киммеров.   

- Правильно говоришь, сынок, - не выдержав длинной речи Кимарана, поддакнул  Кимвал. – Лучше наших привольных степей ничего нет. И как это мы столько лет прожили в чуждой нашему духу Сытой долине?
            
- Между прочим, в сытой долине ты встретил Ульрику и сотворил меня, -  улыбнулся Кимаран. – Но, похоже, вы оба устали слушать о моих приключениях? Впрочем, главное я уже рассказал. Осталось совсем чуть-чуть. Так что наберитесь терпения и дослушайте молодого пахана до конца, - наигранно надменно попросил он. 
               
- Что ты, сынок! – воскликнули родители в один голос. – Разве можем мы устать от рассказа сына, которого столько лет ждали, а потом возвели на престол Великой Киммерии?! Мы будем слушать тебя хоть всю ночь, хоть две ночи подряд, пока сон не свалит нас против нашей воли. Рассказывай дальше, сынок, Великий хан наш, повелитель Большой орды киммерской.

Кимаран продолжал: 
 -  Так вот, в этой тесной и грязной харчевне они стали меня наперебой угощать вином, крича хозяину, чтобы он подавал самое лучшее. «А если вздумаешь, жирный трус, разбавить его водой! – пригрозили они действительно толстопузому и толстомордому хозяину харчевни. – Мы выпотрошим тебя, как жалкую курицу! Тащи жареного мяса, самого лучшего сыра, фрукты, лепёшек, печёную рыбу да побольше!».

И он действительно со своими слугами мальчишками натащил столько жратвы, что некуда было класть её. Тут они начали сперва запихивать еду в меня, потом принялись пировать сами и на время оставили меня в покое. Я ел и пил осторожно, чтоб не спьянеть. Вино и вправду было отменное. Наверное, за него хозяину пришлось выложить немалые деньги. В их землях виноград получается чахлый – вино им приходится покупать в Цивилизации или ещё где живут виноградари. За обедом я и узнал, что про троггов, оказавшихся на цепях в темнице, никто толком ничего не ведает.

 Они говорили, что лет пятьдесят назад город взял приступом некий колдун. Похоже, для них все сильные люди – колдуны. При нём было магическое войско, с ног до головы закованное в броню. Этот колдун называл себя королем-цеясарием. Из какой страны он явился, угрюмцы не ведают, так же как и куда он потом из города ушёл, объявив город своей вотчиной. Якобы, уходя на север (а пришёл он вроде бы с запада), этот колдун обещал вернуться – хоть через сто лет, сказал, но вернусь. И если, мол, чего из сокровищ не досчитаюсь, заставлю вас любыми путями восполнить недостачу.

Так вот, чтобы стеречь богатства города получше, этот король-цеясарий заставил жителей города построить темницу с толстыми каменными стенами. В неё он посадил на цепь добрый десяток троггов. Мол, если на город нападёт сильный враг и будет невмоготу его сдерживать, откройте ворота и выпустите троггов – они любое вражье войско обратят в бегство. И вот уже якобы пятьдесят лет просидели эти чудовища в темнице, время от времени впадая в ярость и воя на всю долину.

Раза два их выпускали, но не против вахлаки, а против людей и зверей. Однажды на город навалилась пришедшая откуда-то из-за Гоблинского леса многочисленная орда волосатых мускулистых воинов с гладко выбритыми черепами. Они все были верхом на неких ящероподобных двуногих существах, хищно щёлкавших острыми, как иглы, зубами и опасных не меньше, чем их наездники. Горожане стали нести большие потери и рискнули выпустить троггов. Люди с лысыми головами испугались не сразу.

Сначала трогги многих из них порвали на куски вместе с их ящероподобными конями, потом горожане со стен множество их избили стрелами. Только когда под воротами выросла целая гора трупов, враги бросились наутёк. Трогги же нажрались до отвала и заснули прямо под стенами, после чего их, используя подобные увиденному мною колеса, притянули в темницу. Тогда у горожан якобы имелся волшебный порошок, посыпав который на спящих троггов можно было сделать их бесчувственными. Но из десяти троггов два оказались сильно ранены. Поэтому, насидевшись в темнице без еды, трогги слопали своих ослабевших от ран собратьев.

Потом на город напала огромная стая гиен со стороны ворот и ещё более крупная стая волков навалилась с холма. Дело было зимой, сильный ветер намёл вдоль стен высокие сугробы – зверью удавалось перемахивать через стены. Несколько суток горожане отважно дрались с хищниками, потом всё-таки выпустили троггов. Звери бестолковые – не понимают, насколько громадные чешуйчатые монстры опасны, особенно когда голодны. Увидев такое количество живого мяса, трогги поначалу ошалели. Звери, в свою очередь, сами набросились на них со всех сторон. И тут же обломали зубы о твёрдую, как камень, чешую. Началась битва, какой ещё никто не видел с момента сотворения мира.

Целая туча гиен накрыла троггов, яростно воя и клацая зубами. Пока зелёные великаны расправлялись с этой дикой массой, люди с факелами в руках сражались против волков, осыпая их стрелами и камнями, поливая кипящим жиром, набрасывая на них прочные сети и пронзая копьями, рубя топорами и мечами. Эта дикая бойня продолжалась до тех пор, пока от волков и гиен не остались жалкие крохи. Зато звериными шкурами, прежде всего волчьими, горожане запаслись тогда на многие годы вперёд. Трогги же порвали прорву гиен, но мясо их есть не стали. А потому и не заснули, а принялись ловить людей.

В них бросали волчьи туши, но трогги и их ели весьма неохотно, попробовав, начинали плеваться, реветь и топать ногами. Не подействовал и порошок, который тогда выпустили на троггов по ветру почти весь. Во всю мощь храбрецы крутили колёса, но притянуть разбушевавшихся чудовищ в темницу оказалось непросто. В итоге пришлось с ними воевать по-настоящему. Пришлось разжечь вокруг троггов гигантские костры и длинными жердями сдвигать их вокруг великанов. Только пылающей смолой и удалось загнать их в темницу, однако больше сотни воинов в этой схватке погибли.

В темнице трогги сожрали ещё двоих раненных людьми сородичей. С тех пор выпускать их против кого бы то ни было остерегались.

За последние десять лет, как рассказывали горожане, вахлаки подваливали к воротам раз пять или шесть. Но их было всегда от двух до пяти – не больше. Их удавалось отогнать стрелами и камнями, выбросив им десяток-другой плохих коз или овец. Пожрав, вахлаки обычно предпочитали не испытывать меткость угрюмских стрелков, а уходили в неизвестном направлении. Но последний раз к городу подошла целая шайка, скота на кормление которой наверняка не хватило бы. Вот и пришлось выпускать троггов. Наверное, в последний раз, как мне сказали горожане. Потому что почти всех их перестрелял наш юный и отважный чужеземец.            
               
Меня таскали из одной харчевни в другую несколько дней кряду. А когда узнали, что я киммер, и вовсе зауважали. «Мы преклоняемся перед твоим народом, - заявили мне, - ещё никому не удавалось пленить кого-нибудь из твоих одноплеменников, никто ещё не смог одолеть даже маленький отряд киммеров, причём даже многократно превосходящими силами. При этом киммеры, проходя мимо нашего города, покупали у нас продукты за хорошую плату, хотя могли бы и потребовать дань».

И тут же стали уговаривать меня остаться в гостях подольше. А когда, отдохнув, я решил покинуть этот пыльный и заполненный мухами город, они набили до отказа мой мешок, навалив в него всяких вкусных вещей и бутылей с вином. И я пошёл дорогой, показанной угрюмцами. По пути остановился на ночлег в их селении, где жители восхищались моей храбростью, узнав от меня, что я иду от Самых северных гор через Гоблинский лес. «Как же тебе удалось невредимым выбраться из владений этих чудовищ?» – восклицали они, ночь напролёт внимая моим рассказам.

Я рассказал им и про серых карликов, и про подстерегающих неосторожных путников пауков, и про Сытую долину с зелёным туманом, о котором услышал тогда от матери. Но про волшебную страну и гнумий дворец между пространствами, равно как и про жизнь в стае гоблинов умолчал. Так вот, ни в Сытую долину, ни во что другое в Самых северных горах они, похоже, не поверили. Только мой проход через владения «рыжих людоедов» взволновал их души. Ведь они-то решили, что мне просто повезло – каким-то образом я не встретился с гоблинами.

Потом я ночевал в селениях других племён. Гоблинов везде считают монстрами, люто ненавидящими человеческий род.  Ходящим пешком за овцами я сказал: а может, гоблины просто боятся людей из-за их жестокости? «Что ты! – вскричали пешие пастухи. - Разве могут эти великаны бояться тех, кого предпочитают на ужин?!». Никого переубеждать я не стал – чего доброго вызвал бы ещё подозрения.

Все лето я, не задерживаясь дольше, чем на сутки, ни в одном кочевье и селенье, шёл на юг, к родной Киммерии. Вахлаки больше ни разу не встретил. Наверное, они остались неподалёку от Гоблинского леса и каменистых долин. Попалась мне навстречу шайка разбойников непонятно какого племени – все говорили на разных языках. Однако, завидев ещё издали, что кроме лука и котомки взять у меня нечего, разбойники миролюбиво пригласили меня к костру, угостили отменным вином и жареной бараниной, порасспрашивали, откуда я родом и почему иду по степи пешком.

«С виду  грозный киммер, а путешествует без лошади», - удивился их вожак. И когда я рассказал им, что был рождён от самого пахана Великой орды киммерской вдали от родных земель, но был похищен орлом, они мне поверили по-настоящему.

 - То-то я гляжу – ханская стать у тебя и взгляд властный,- кивнул вожак на прощанье.
С собой они сложили мне остатки ужина и бурдюк вина подарили. Ну а чуть позже встретил я в овраге свирепого вепря, наводившего ужас на местных обитателей. В единоборстве я убил его. Но стрелы мои в этот раз оставались в колчане. Я действовал только ножом и подобранной в овраге острой и крепкой жердью. Вот  и вся моя история. Пока что, - Кимаран замолчал.
***

Какое-то время в шатре царила тишина – только поленья в очаге  загадочно потрескивали. И вдруг Кимаран задышал чаще. Кимвал с Ульрикой напряглись.
 - Что с тобой, сынок?! – тревожно спросили они в один голос.

Кимаран смотрел то на отца, то на мать, то на огонь в очаге – и ничего не говорил в ответ.
-  Ты болен? – Ульрика осторожно дотронулась до лба его. – Странно – лоб обычный, и не холодный, как осколок льда, и не горячий. Но может, у тебя живот болит? Или…душа? – она задумчиво сказала.

-  Уж не влюбился ль наш герой! – усмешка губ отца коснулась.

 И Кимаран тогда изрёк:
-   Я вам не все сказал. Мне говорить об этом не хотелось: слишком страшно звучит, коробя душу, то, что я тогда от гоблинов услышал. Когда я уходил, вожак поведал мне предание далёких предков. И он сказал: то гнумы тоже знают. Что в параллельном мире, там, в другой Вселенной, в той её части, что соприкасается она незримо со Вселенной нашей, могущественные силы зла задумали поход свершить на нашу землю.

…

Глава третья. Упущенный шанс

… С тех пор прошло почти три десятка лет. Кимвал был ещё в силе, однако общество людей ему настолько надоело, что даже со своими близкими он общался очень редко.
 - Мне скоро отправляться к предкам. Дайте хоть пожить спокойно, не тревожьте душу пустыми речами, - имел он обыкновение говорить, когда кто-либо из родственников и друзей пытался вытащить его из шатра, в котором он пропадал почти безвылазно.

Кимвал не желал идти на праздничный ужин и не хотел пускать к себе пришедшего просто проведать старого пахана. Казалось, кроме тишины, покоя и малого количества еды с вином (он просил в основном козьего сыра с луком и лепёшку) больше ему ничего не потребно. Он не желал разговаривать ни о мире между народами, ни о войне. Его последнее время не интересовало даже, как дела у любимого сына Кимарана. Ульрика – и то была в его шатре чрезвычайно редко.

Муж её Одар погиб во время одного из походов за золотом в далёкую землю аяков. Другие сыновья Ульрики (дочерьми киммеры вообще не интересовались – вышла замуж и точно пропала) в глубине души завидовали Кимарану. За то, что отец сделал его верховным владыкой Киммерии, Кимвала недолюбливали. Он отвечал им тем же, совершенно не придавая значения их существованию. Каждый из сыновей Кимвала обязательно в определённое время становился паханом колена или руки, в которую входило от двух до четырех орд. Великая же (или Большая) орда объединяла колена, руки и головной стан в одно мощное военное образование.

Вождь каждой мелкой орды подчинялся вождю колена или руки, которые в свою очередь подчинялись Великому пахану, являвшемуся одновременно и вождём головного стана. По первому же зову своего начальника каждый вожак был обязан во главе своего войска явиться в назначенное место, не задавая лишних вопросов (на кого пойдет орда, когда конкретно и с какой целью).  Однако это касалось только военных дел. Все внутренние проблемы каждой, даже самой мелкой орды решались ханами самостоятельно, и головной пахан не имел права вмешиваться во внутреннюю жизнь орды своего подчиненного.

Чтобы объединить все орды, у головного хана  имелись две возможности:  собрать всех, ничего не объясняя, или же пригласить каждого на совет ханов. В первом случае ханы подчинялись беспрекословно, но тогда, по старинным родовым и ни разу ещё не отменявшимся правилам, отложить военный поход было невозможно – Великого пахана обвинили бы в трусости и запросто при желании низложили бы на Суде старейшин и паханов.

Во втором случае объявлять военный поход было необязательно, но и явка на невоенное собрание обязательной тоже не считалась. Говорить же о необходимости объединить народы Запределья в одно государство с каждым ханом лично для Кимарана не имело смысла: любой из ханов мог запросто уклониться от личной беседы даже с верховным владыкой Киммерии и никто не имел права его в этом обвинить. На худой конец, он просто сослался бы на головную боль или перед самым прибытием начальника внезапно выступил в поход против кого угодно – это испокон века было его твёрдое право за исключением тех случаев, когда объявлялся общий поход.

И потом, каждый из ханов мог спокойно сделать вид, что ни слова не понял из того, о чём ему твердит начальник. Конечно, часть паханов приехали бы на совет и непременно выслушали бы Кимарана с пониманием дела. Вопрос состоял в том, поймут ли они, чего от них хочет головной пахан. В отличие от Кимарана, все остальные сыновья Кимвала и другие мелкие паханы рассуждать о высоких материях не любили. Да и попросту не были к этому способны. Единственное, что они хорошо понимали, это когда им указывали на конкретного врага или данника.

Вот тогда они с интересом начинали вести между собой деловой разговор о том, кто какие функции на себя в данном походе возьмёт и сколько воинов понадобится для успеха операции. Думать же в масштабах целого мира да ещё за другие народы они не умели. Скорее всего, позже размышлял об этом Кимаран, киммерам такое умение не дано природой. Сам же Кимаран, хотя и считался истинным киммером, на самом деле был полукровкой. К какому народу принадлежала его мать Ульрика, даже она сама толком не ведала.

Однажды вечером она рассказала Кимарану, как, будучи ещё совсем крошкой, услышала воспоминания взрослых о далёкой и дивной стране, которую они ещё подростками вынуждены были покинуть, прошли пешком умопомрачительное расстояние и наткнулись на Сытую долину, чтобы поселиться в ней навсегда. Та страна, по их словам, располагалась где-то далеко на севере. Она представляла собой цветущий сад – гораздо более прекрасный, чем Сытая долина. Но, увы, эту страну окружили льды, супертяжёлыми  глыбами многое было раздавлено – лишь маленькой группе жителей удалось вырваться из ледяного плена, пересечь ставшее в один миг холодным море и найти себе прибежище вдалеке от погибшей родины.

Чтобы спустя несколько десятков лет исчезнуть навсегда… Ульрика плохо помнила даже название страны, упомянутое в беседе её родственниками. Сама-то она ведь родилась в Сытой долине, куда отец и мать её пришли ещё детьми, родившимися в пути. Погубившие прекрасную северную страну льды видела только бабушка Ульрики. Но она умерла ещё по дороге в Сытую долину, тогда ещё родичам Ульрики не известную. С большим трудом Ульрика вспомнила, что те взрослые называли погибшую страну то ли Гирбаром, то ли Гипербором. Или Гипербарой. Говорили, будто там жили самые умные, самые справедливые, самые осведомлённые о Вселенной и самые сильные люди на планете.

Но что такое планета, Ульрика, как и Кимвал, представляла очень и очень смутно. «Наверное, это второе название мира, в котором мы живём», - объяснила она Кимарану ещё в Сытой долине, когда ему едва исполнилось три года. Всю жизнь Ульрика считала, что невероятная, не по возрасту, любознательность её сына, его необыкновенно светлый ум корнями уходят в народ Ульрики. Впервые встретив киммеров, соплеменницы Ульрики довольно быстро вникли в чужой язык, освоили его не хуже хозяев и обучили последних общению на языке канувших в бездну вечности беглецов с далёкого севера.

Ульрика, не скрывая, гордилась принадлежностью своего мальчика к древнему и могучему народу её предков. Увы, эта особенность Кимарана у считавших себя закоренелыми киммерами, «без подмесу», вызывала хорошо маскируемое чувство отчуждения в отношении к в принципе уважаемому всеми пахану. Вряд ли кто из этих сынов степей допустил бы даже в глубине души какую-либо мысль о заговоре против хана-полукровки.

Со времен последнего государственного переворота в некогда действительно великой Киммерии (или, как тогда её называли, Киммериане), произошедшего в высших ветвях власти, и в результате которого могущественная империя едва не погибла полностью – с того смутного времени, унесшего миллионы жизней славных киммерийцев и развалившего все до одного бастионы огромного колониального государства, последующие поколения киммеров, то есть киммерианских потомков, берегли незыблемость верховной власти пуще жизни собственных детей, страшась любого упоминания о заговоре против хана больше самого ужасного демона мрака, из тех, какие только вообще могли существовать во вселенной.

Однако миролюбие, воспитанное сотнями лет тяжёлого периода восстановления из пепла, когда приходилось беспрестанно воевать с разного пошиба агрессорами, не проявлялось в Запределье столь откровенно, как это демонстрировал повсюду не совсем по правилам возведенный на престол Кимаран. Авторитет пахана полукровки среди простых воинов, не говоря уж о «коренных» сынах Кимвала, мало-помалу уменьшался, хотя никто из подданных головного вождя не смел даже обмолвиться об этом.

Чтобы киммеры не падали духом, Кимаран был вынужден начать борьбу с самим собой. Годам к двадцати шести он окончательно сломал свой мягкий миролюбивый нрав, и Ульрика в последствии говорила, что совершенно не узнает своего сына, который был когда-то в её глазах верхом нравственного совершенства, и повсюду гуляла молва не только о его мудрости и силе, но и не свойственной кочевнику внешней красоте.

Спустя примерно десять лет после восхождения на престол он стал каким-то холодным, чужим, необщительным. К тридцати годам новый пахан окончательно превратился в грубого, насмешливого и во многом неряшливого степняка, своим поведением и видом больше напоминавшего вожака разбойничьей стаи, нежели главу целой страны. Он научился приказывать, выносить жестокие наказания, демонстрировать своё превосходство во время беседы с посланцами других племён. Набеги на соседей и тех, кто обитал подальше, стали для некогда миролюбивого юноши обычным делом, будто он уже родился в седле со стрелою в зубах, появившейся у него ещё в утробе матери.

 Единственное, что в нём оставалось от прежнего любимца простого народа, в основном женщин, это его покоряющая простота в общении с кем бы то ни было. И если во время сражения глаза Кимарана загорались огнём кровожадного хищника, то после сражения (а ни одно из них киммеры в Запределье ни разу не проиграли) ярость и свирепость напрочь исчезали с его лица, которое, если бы не чёрная колючая борода, щетина и чрезмерный загар, можно было бы, как и прежде, назвать прекрасным.

Когда ему исполнилось сорок лет, он задумал совершить ни с чем не сравнимый марш-бросок за Самые северные горы, посмотреть, что туман сотворил с Сытой долиной. Насилу Ульрике удалось отговорить его от столь безумного плана. Однако за северные горы он всё-таки пошёл – другим путём, обойдя Гоблинский лес с запада и с боем прорвавшись через суровые земли мрачных аяков, не терпевших в своих владениях никаких чужаков.

В ту пору Кимаран на самом деле задумал разыскать таинственного цеясария, который, по словам жителей города в Каменистой долине, умел подчинять себе троггов и владел тайной молний древнейших великанов.

Года четыре победоносная гвардия Кимарана (пять тысяч бесшабашных и при этом умудрённых боевым опытом бойцов) блуждала по покрытым тайной территориям. Наконец заметно поредевшее войско вернулось домой, сплошь увешанное золотом, ожерельями из драгоценных камней и какими-то ни на что не похожими штучками, о назначении которых можно было только догадываться. Войско цеясария отважные разведчики тогда так и не встретили. Зато повидали всяких умопомрачительного вида чудищ и уродцев, пауков-вампиров и драконов (правда, мелких и пугливых). Дважды им пришлось столкнуться с крупными ватагами вахлаки.

Победить их киммеры не смогли, но оба раза отбивали у великанов охоту захватывать кого-нибудь из воинов на ужин. При этом хану пришлось потратить несколько волшебных стрел, которые он все годы берёг, как самую дорогую реликвию. И не единожды его меч обагрялся  кровью серых карликов, давно, по-видимому, обживших все Северные горы и нападавших на каждого, кто пытался через них пройти. А сколько на пути отважных всадников попалось таинственных пещер и древнейших развалин, в которых кроме голодных и злых монстров они нашли множество разных предметов, сотворённых в поросшую быльём старину древнейшими великанами. Да, они знали толк в волшебстве.

Именно из такой вот пещеры и привёз Кимаран те самые маленькие чёрные штучки, которые несказанно удивили Киота, распознав слитки янтаря из недр Чёрной горы. Подходить к ней, этой горе, ближе чем на день перехода столетиями остерегались все жители Запределья. Но только эти загорающиеся красными огоньками и пищащие штучки и оказались действующими – из всего, что нашли за Северными горами воины Кимарана. Всё остальное оставалось недвижимо, как ни вертел их в своих мозолистых руках любознательный пахан.

А ему хотелось, страшно хотелось привести в действие волшебное оружие древнейших великанов. Чтобы во время грядущей войны со вторженцами из иной вселенной (об этом он всё время молчал) с успехом применить его. По большому счёту, он и цеясария искал для того же. Чтобы заключить с ним военный союз против инфернальных духов или захватить у него волшебное оружие, если таковое у последнего имелось. Затея не удалась. Но подходило время «Ч» – неистребимая обычными средствами армия чудовищ из иного мира должна была вот-вот появиться на горизонте.

За последние три-четыре года до вторжения Врага Кимаран начал испытывать невероятно сильное чувство тревоги, понимая, что враг уже на подходе, а ничего для достойной встречи его сделать не удавалось. В глубине души Кимаран клял себя за отказ от большого объединительного военного похода по всему Запределью, который можно было с успехом провести ещё двадцать лет назад. Увы, он так и не смог отважиться на священную войну за полное господство над всеми племенами от гор Цивилизации до Самых северных гор, в результате которой непременно создалась бы варварская суперармия сопротивления…

В глубине души Кимаран укорял себя за то, что, как он был уверен в этом, упустил тогда реальный шанс. Покори он ещё в молодости всё Запределье, и Цивилизация подчинилась бы ему без боя. И тогда он собрал бы армию не меньше, чем в пятьсот тысяч отважных бойцов. «Каким бы сильным и непобедимым ни был враг, - раздумывал ночами Кимаран, - его мощь всё равно не безразмерна. Если его встретит не просто большая, но огромная армия умеющих и жаждущих драться мужчин, врагу придётся туго. В битве с такой армией враг непременно завязнет – война затянется. А там, глядишь, и помощь  откуда-нибудь явится».

Он даже не пытался гадать, откуда придёт необходимая помощь. Просто где-то в глубине души он чувствовал, что эта помощь не может не подойти: где-то обитают люди, о которых никто ни в Запределье, ни на Побережье не знает. Но люди эти сильны, божественно сильны. И справедливы. Поэтому и обязательно придут. Надо только суметь продержаться… 

Ему так и не удалось ни с кем переговорить о создании союза на случай вторжения могучего врага. Верховные ханы варнаков и драккунов оказались слишком глупы, боязливы и лукавы, чтобы беседа с ними на эту тему увенчалась успехом. Джакки, будучи самыми суеверными из всех народов Запределья, легко поверили Кимарану, когда он рассказал им об угрозе духов преисподней. Однако обещать что-либо вразумительное пахану киммеров не смогли, сославшись на то, что их боги ничего об этом главному жрецу джакков не говорили. Абекуты уклонились от разговора с паханом киммеров, прислав ему в подарок огромное стадо дойных кобылиц.

Аяки же и вовсе посланца киммеров выгнали с позором, передав Кимарану, что с теми, кто хоть раз обнажил меч против их народа, до конца существования мира общаться будут только на языке оружия. Рыбаки ответили, что они народ мирный и, если потребуется, помогут киммерам свежей и вяленой рыбой. Парней же своих отпускать в армию отказались наотрез даже под страхом смерти.

Отдельные мелкие племена, правда, согласились отослать в орду Кимарана до трети своих молодых воинов, хотя и без особой охоты. Но главной костью в горле Кимарана стал всё-таки Рудый пахан. Кимаран не придал особого значения тому, что стойбище у Чёрной горы с каждым годом разрасталось и становилось опаснее. Каким же образом тому удалось заворожить взоры всех остальных племён Запределья – это для Кимарана осталось загадкой.

Узнав о том, что они отдали в полное распоряжение Рудого хана большие отряды своих лучших воинов, Кимаран даже не пришёл в ярость – так велико было его удивление. Подумать только – даже угрюмцы, сидящие обычно в своих селениях и привыкшие пленить иноплеменников на своей территории, согласились участвовать в этом абсурдном походе. Аяки – и те послали в распоряжение хана Кала свой отряд! Всё это слишком уж походило на массовое сумасшествие. Прямо-таки пахло колдовством, как сказал Кимарану его близкий друг, охотник-отшельник Кристмасс…

Глава четвёртая. Время «Ч»

Кимаран не верил в то, что колдовством возможно целые народы свести с ума. Однако признать, что Рудого пахана он явно недооценил, ему пришлось. Впрочем, искать разгадку тайны Шахтин Кала времени уже не оставалось: с севера вдруг косяками побежали стада напуганных животных, полетели даже птицы. Вслед за ними торопливо, в страхе озираясь, шли люди из неведомых племён и… дивы – ободранные, в порванных доспехах, без оружия.

Вахлаки даже не пытались напасть на людей. Просто в спешке хватали всё лежавшее без присмотра, пожирали пищу прямо на ходу и двигались дальше, на юго-запад. Один раз киммеры видели даже ватагу троггов. Высунув от жажды и усталости огненно-красные языки, чешуйчатые монстры проковыляли через степь от горизонта до горизонта. А вскоре ночью Кимаран проснулся от поступившего в мозг далёкого сигнала: «Инферно начало атаку».

За долгие годы разудалой жизни в степи Кимаран почти разучился улавливать чужие мысли на расстоянии. Он и мысли-то людей, стоящих рядом, перестал понимать: без постоянных тренировок это умение теряется. Но сигнал был несомненно направлен ему, и некий искусный посылатель мыслей пробивался в сознание Кимарана весьма настойчиво. Вожак ли гоблинов или старый Гнум вошёл в его сознание с новостью, гадать не имело смысла. Нужно было действовать. Но как –  вопрос этот великого хана застал врасплох.

Несколько дней кряду он практически не вылезал из своего шатра, обдумывая пути преодоления наступающей беды. Как назло в голову ничего путного не приходило. Наконец Кимарану сообщили, что Шахтин Кал с сильным конным отрядом ускакал к Самым северным горам, оставив у своего стойбища многочисленную и хорошо снаряженную рать, копья которой были явно направлены на юг. Кроме того, союзные Рудому хану орды вели себя весьма странно. Варнаки, к примеру, снявшись с насиженного места, переместились ближе к горному кряжу Цивилизации. Она к тому времени, как уже было известно в Запределье, воевала не на жизнь, а на смерть с какими-то странными пришельцами из-за Тёплого моря.

Драккуны крупными ватагами носились по степи, словно кого-то гоняя. Абекуты частью присоединились к отряду Шахтин Кала, а частью откочевали к рекам центрального Запределья. Некоторые другие кочевники пошли тоже к Самым северным горам параллельно Рудому пахану. В любом случае следовало не мешкая собрать общий военный совет и подготовиться к началу масштабных боевых действий. Кимаран это и сделал. А пока гонцы передавали приказ Кимарана по разным кочевым местам, он привёл в боевую готовность весь головной стан.

Три дня, пока паханы собирались на совет, орда Кимарана гремела оружием и упражнялась в стрельбе из лука. Все напряжённо ожидали команду к выступлению и гадали, против кого же задуман очередной поход. Кимаран раскрыл карты лишь в присутствии всех паханов. Поднявшись во весь рост под стягом предков, укреплённым на высокой ханской повозке (на светло-синем полотне стяга красовалась золотая гроздь винограда, наложенная на два перекрещенных меча, вытравленных под нашитой сверху головой лошади), Кимаран подождал, пока стихнет гомон толпы, и произнёс короткую, но суровую речь: 
               
- Настало время изготовиться к великой битве. Силы зла, которые культурные прозвали искусно убивающими демонами моря, уже вовсю хозяйничают на Побережье. Многие неприступные ранее города этой не любимой нами империи пали. Но это никого не радует. Ибо сломивший их сопротивление враг ненавистен также и нам. Демоны угрожают Запределью с юга. Другие демоны идут сюда из-за Самых северных гор. Кто они, сколько их и как они выглядят – нам покуда неизвестно. Но даже трогги и вахлаки в страхе бегут от них. Рудый хан уже отправился к ним навстречу. Другие племена примкнули к его походу. Пусть это будет разведкой.

Пускай Рудый хан начнёт с северными демонами бой. Мы его продолжим. Но мы не пойдем слепо вперёд всей своей массой. Часть нашего доблестного единого войска во главе с ханом Узраком останется здесь. Чтобы при первом же сигнале прийти на помощь тем, кто встанет на пути у южных и северных демонов. Другая часть войска под крепкой рукой мудрого хана Теримана уйдёт к реке Сора, что протекает с юго-запада на северо-восток, и займёт место за три перехода от Чёрной горы. Их задача – смотреть в оба на все четыре стороны: на север, юг, восток и запад. И если демонические армии появятся на горизонте, вам придётся вступить с ними в бой, немедленно сообщив Узраку.

Третья же часть пойдёт со мной на север. В моё отсутствие никто из оставшихся здесь или ушедших к реке Сора не должен расслабляться и предаваться безделью, даже если до моего с войском возвращения никакой враг не возникнет перед вами. Никаких набегов на соседей! Никакой торговли и перехвата купцов! Дозоры, учебные схватки, тренировки во владении оружием и так далее. И не спускать глаз со стойбища у Чёрной горы! Я всё сказал. На рассвете воины головного стана, те, кого я лично назначу, выступаем. Следом за нами двинется Териман с воинами своей руки и правого колена.

Остальные здесь окружат стан повозками, сцепив их меж собою в два ряда. В случае нападения кого бы то ни было, даже если враги будут как две капли воды похожи на киммеров, засыпайте их стрелами, бейтесь осмотрительно, без лишнего азарта, за побежавшим вдруг противником не гонитесь! Демоны любят принимать облик друзей, чтобы, усыпив нашу бдительность, застать врасплох. Убегая же, они умеют заманивать в гиблые места. Не преследуйте их, но жестоко отбивайте их наскоки. Да сохранит вас Крон всемогущий!

Утром ханы были немало удивлены, увидев, что Кимаран взял с собой только две тысячи бойцов, оставив под командованием Узрака, хана левого колена, больше двенадцати тысяч воинов головного стана. Однако вопросов по этому поводу Кимарану не задавал никто: знали, что Великий пахан этого не любит. Только старый Кимвал, выйдя вдруг из своего шатра, пробурчал сыну в лицо, поцеловав его на прощанье:   
         
- Чего в такую минуту простых воинов жалеть! Ты себя пожалел бы да нас с матерью. Эх ты, орлиная добыча. Смотри, не лезь на рожон – обмозгуй наперёд. Пусть его Рудый хан о когти демонов потреплется. Ты же не подставляйся до поры до времени, - и вдруг спохватился: – Меч Мерлина! Возьми его с собой! Это же не просто меч – это меч-кладенец! Кто знает, может и луч волшебный из него ударит по врагу – какой ты когда-то во сне увидел!               
               
- Ты ещё помнишь мои сны?! – удивился Кимаран.          
Но отца всё-таки послушал, подождал, пока он лично проковыляет за мечом и откопает его в укромном месте. Меч Мерлина мирно лежал в потускневших ножнах, сработанных несомненно великими мастерами из неведомого материала. Торчавшая из ножен рукоять мягко сияла на солнце. Рубин же, горящий в самой середине рукоятки, невольно завораживая любого, чей взгляд цеплялся за него.

Дрожащими руками Кимвал протянул драгоценный клинок любимому сыну, внезапно вернул его себе, поднёс к лицу и трижды коснулся губами ножен:
- Храни моего сына, будь ему надёжным другом и защитником, - старик обращался к мечу, словно к живому существу, глядя на любимое оружие с необыкновенной нежностью.

- А коли придётся сыну обнажить тебя, не подведи, не осрами Мерлина, твоего прежнего хозяина. Наведи на врагов ужас и уничтожь их без счёта. Слава тебе, волшебный клинок! И в добрый путь, - на последних словах он вложил меч в правую ладонь Кимарана. – А ты, Великий хан, будь достойным этого клинка и доверься ему. Но без надобности его из ножен не вынимай! Волшебному оружию и дело под стать волшебному.

Лишь когда почувствуешь сердцем, что без помощи этого клинка тебе не обойтись, призови его к битве. А перед тем, как обнажить, поцелуй его сквозь ножны трижды и скажи: вот и настал твой час, грозный и справедливый меч правосудия – накажи врага, порази его, за дело же, друг мой, в атаку! А следом за этим взмахни обнажённым мечом перед собой крест-накрест, вздыми его повыше, подставь солнцу или луне так, чтобы сиял он ярче, и освободи руку, не сжимай до одури рукоять, а нажми легонько большим пальцем на рубин и мысленно порази вражьи тучи молниями. Будет меч вырываться из ладони – не удерживай, отпусти.

Да только мысленно держи его при себе на незримой цепочке и приговаривай вслух: ты рази, рази, мой меч, бей во вражьи головы, сквозь доспехи проникай, вражьи туши рассекай, расщепенивай щиты и сожги, спали их ты, раздроби, как молотом – ну, давай, давай, давай – будет враг расколотым! Запомнил?      
               
- Да уж больно длинное оно, это заклинание, - усмехнулся Кимаран, опоясываясь подарком отца.               

- Ничего! – как когда-то в молодости, боевым огнём загорелись глаза старого пахана. – Я тебе отсюда помогу. Только вспомни меня, коли что не так сделаешь. Но уж и не давай свой меч в руки никому, даже друзьям близким. Корми его кровью раз в день перед возможным боем. Его ведь ещё и разбудить надо. Но уж если сумеешь разбудить – а для этого в него надо верить всей душой – сослужит он тебе службу. Вот увидишь, - отец остановился, передохнул, затем нагнулся и, выпрямившись, протянул Кимарану горсть затвердевшей пыли вместе с пучком травы.

– Земли-то родной захвати… Ну, ладно, вроде. Эх, жаль, не смогу с тобой поехать: на лошади долго не удержусь. Хотя, ежели придётся здесь, на родной стороне тряхнуть стариной, многим вражинам от меня не поздоровится. Будь они хоть люди, хоть нелюди. До благополучного возвращения, сынок!   
               
И, как это было принято у киммеров, Кимвал выхватил у ближайшего воина копьё, сделал несколько широких шагов в степь и, крякнув с приседом, решительно метнул оружие подальше вперёд. И тут же следом галопом с места принялись срываться ватаги воинов. Часто и лихо застучали по утоптанной степи некованые копыта, взметнулась туча пыли, полетела трава из-под ног лошадей, прогремели до самого горизонта боевые кличи. Никто не заметил, как вместе со всеми, затерявшись среди рядовых воинов, умчался Кимаран. Лишь брошенное Кимвалом копьё, которое кто-то на скаку подобрал из ковыля и с размаху воткнул в землю, осталось качаться среди необъятных просторов…      



…

Глава седьмая. Фиолетовые птицы


Солнце поднялось уже высоко. Из-за полога шатра тянуло свежесваренной бараниной, ячменем и овощами. Тихо позвякивало оружие. Выйдя из шатра, пахан увидел странную картину: всё его войско находилось в полном боевом порядке, выстроившись, как это было принято у киммеров, полумесяцем в полтора десятка рядов, изогнутым рогами в сторону ожидаемого врага. Точнее соколом, расправившим крылья. На месте, где полагалось быть голове и клюву, красовались две сотни лучших воинов с украшенными красными пучками шерсти длинными копьями. На месте хвоста – шесть сотен вольно стоявших лучников, стреляющих обыкновенно под большим углом над головами впереди стоящих.

Командовал изготовившимся к битве войском начальник личной стражи Кимарана Ступак. Заметив пахана, он подъехал к нему, спешился. В знак почтения приложил к сердцу правую ладонь и припал на правое колено, наклонил голову.

- Мы не захотели тебя будить, Великий хан, - объяснил Ступак. – Угроза нам не показалось столь серьёзной, чтобы помешать тебя отдохнуть после вчерашнего. 
          
-Что произошло?! – сердито перебил пахан. – И где враги, против которых вы построились? Почему воины стоят лицом к городу?   
               
- Не сердись, Великий, - Ступак будто хотел за что-то оправдаться, - мы не собирались, пока ты спишь, нападать на город. Но угрюмцы неожиданно атаковали  лагерь. Подкрались на рассвете большим отрядом, осыпали лагерь тучей стрел и камней. Правда…, - Ступак виновато замешкался.   
               
- Что правда?! – пахан готов был разозлиться. – Можешь ты, наконец, научиться докладывать без запинок и загадочных пауз? Вахлаки тебя задери, Ступак! 
               
Вздрогнув от неожиданного окрика, Ступак заговорил быстрее:
- Камни, как и вчера, оказались настоящими – поранили около десятка лошадей, выбили глаз одному из воинов. А вот стрелы никого не задели и провалились как сквозь землю. Наши стражники ответили тем же, но ни одна киммерская стрела не достигла цели – все мы отыскали неподалёку от лагеря лежащими или воткнувшимися в землю. Отряд врага неожиданно исчез. Сторожи доскакали до самого города, но никого не нашли.

- Окликнули городских стражников – те ответили, что в городе тихо, большинство жителей спят, а кому спать надоело, занимаются своими делами у себя дома. Ни о каких врагах они ничего не слышали и никого кроме нас не видели. Но стоило только нашим сторожам вернуться, как из ворот города повалили воины, затрепетали на ветру знамёна, забряцало оружие.

- Коней у них в городе мало, поэтому в основном пехота и двинулась на нас. Увидев, что они разворачиваются для атаки, мы тоже решили построиться. Минуту назад они ещё наступали. Правда, как-то странно, на угрюмцев не похоже – без песен, без барабанного боя, никто никаких команд не подавал. Шли будто тени, но даже издалека видно было: ни дать ни взять жители города. Мы приготовились контратаковать, так они вдруг исчезли, - и, понизив голос, Ступак добавил, - точь в точь как вчерашний червяк. Только ни одной стрелы мы выпустить в них не успели. И всё это случилось прямо перед твоим пробуждением.      
               
- Так-так, - пробормотал Кимаран, прокручивая в голове возможные версии происшедшего. – Надо идти в город. Сдаётся мне, здесь дело нечисто.    
               
Над головами воинов пронёсся ропот. Киммеры напряжённо всматривались в край долины на горизонте, далеко за городом. Оттуда угрожающе наползала клубящаяся туча, намереваясь очень скоро закрыть собою солнце.  Но это была не обычная дождевая туча. Уже можно было расслышать гневные, яростные крики невероятно огромного скопища птиц, летевших с юго-востока прямо на город.

Такой же клёкот, только более громкий, донёсся и с противоположной стороны. Кимаран и Ступак обернулись. И на несколько мгновений замерли, поражённые столь удивительным зрелищем. Целая армада птиц с ярким, сверкающим на солнце тёмно-фиолетовым пером надвигалась на табор степняков с севера. Расслышав в клёкоте явную угрозу, Кимаран поспешил приказать:
- Занять круговую оборону, прикрывайтесь щитами, не давайте им цепляться к головам, цельтесь лучше, бейте их на лету! И берегите коней!   
               
Ловкие и быстрые киммеры успели подготовиться к атаке с воздуха раньше, чем первые эшелоны хищных птиц с длинными кривыми клювами, сложивши крылья, ринулись в пике. Лагерь атаковали птицы с севера. Южные с шумом налетели на город. Что там происходит, разглядеть из долины было невозможно. Однако долетевшие до лагеря киммеров отчаянные крики горожан могли свидетельствовать лишь о том, что там, за городскими стенами, творится нечто дьявольски ужасное.

Пара тысяч стрел взметнулись разом, направившись к пикирующим демонам в пернатом обличье. Это были уже настоящие твари, из мяса, костей, перьев и пуха. Стрелы летели не впустую. Одна необузданная волна крылатых агрессоров, пронзённых насквозь, тяжёлым градом обрушилась на щиты воинов. И тут же её место заняла другая плотная и гневная волна. Казалось, им не будет конца. Стрелы разили их без передыху. Раненые и убитые птицы валялись повсюду, будто бесконечно наметаемые непрекращающимся ветром кучи мусора, камней, вонючей пыли и вырываемой с корнями степной травы.

Птиц, подобных этим тварям, никто из киммеров раньше не видел, даже побывавший неизвестно где их головной пахан. Чудовищные клювы их были изогнуты острым крючком – один удар такого мог бы вызвать тяжкую рваную рану и, наверное, разорвать даже плотную кожу доспехов. А с помощью невероятно мощных, невообразимо острых когтей эти твари наверняка умели распороть и шкуру на спине у буйвола.

Колючие,  отвратительные в своей жесткости перья. И зловоние, сводившее скулы, источалось то ли из клювов, то ли от перьев этих умопомрачительных созданий мрака.

Кимаран вдруг понял, что без помощи волшебного меча теперь не обойтись. Колчаны стремительно опустошались, многие воины уже отбивались копьями, а небо всё ещё чернело от хищных птиц. Он уже ухватился было обеими руками за меч, а старые потускневшие ножны поднёс к губам, чтобы трижды поцеловать святой клинок перед моментом извлечения на божий свет, как вдруг одна из тварей с диким клёкотом спикировала прямо на пахана, умело увильнув от выставленных ей навстречу копий, и, выхватив заветное оружие прямо из рук его оторопевшего хозяина, мгновенно взмыла на недосягаемую высоту. Клинок лишь сердито сверкнул из мощного кривого клюва на прощание хозяину-растяпе.
 
- Стреляйте, стреляйте по этой птице! Сбейте мне её во что бы то ни стало! – в истерике закричал Великий пахан, судорожно вытягивая из-за спины волшебный лук, полученный когда-то в подарок от мудрых гнумов.          
   
Но воины уже и без того выпустили тучу стрел вдогонку хитрой твари. Ни одна из них не достигла цели. Кимарана от этого бросило в жар – щёки его запылали огнём, в одно мгновенье окрасившись в пунцовое. Второпях он никак не мог дотянуться до заветного колчана, тем более что пернатые хищницы яростно атаковали его целой стаей и чуть было не размозжили голову коню. Пришлось пахану выхватить обычный меч. С невероятной быстротой вращал он им вокруг себя, рассекая надвое пернатых, продолжавших тупо атаковать.

Сквозь толщу кружащихся и галдящих птиц нельзя было что-либо рассмотреть. От дьявольского клёкота закладывало уши. Лошади шарахались и громко ржали. Что с войском: все ли ещё живы или, наоборот, в седле остались единицы – подобные вопросы оставались в тот момент за рамками сознания. Полностью сломавши боевой порядок, воины кружились в диком танце, с неутомимой яростью отмахиваясь от наседавших птиц. Пожалуй, лишь киммеры да ещё окияны могли бы  выстоять в столь неожиданной, чудовищной баталии с неведомым врагом, который беспрерывно валится с небес, и несть числа его кошмарным легионам.

Удержаться в состоянии боевого запала, не тронувшись при этом умом, не побежав стремительно от неумеющего отступать противника, в Запределье умели единицы, в первую очередь из тех мужчин, которых с малых лет учили владеть оружием и управлять испуганным конём, целенаправленно готовя к битвам с демонами невероятно сильными, и владеющими колдовством. Именно эта, с детства впитавшаяся в плоть и кровь, сознательная и застывшая на уровне рефлексов готовность в любых условиях противостоять любым исчадиям, в какой бы страшной силе они внезапно ни появились в Запределье, помогла киммерам не только избежать разгрома, но и нанести сынам инферно умопомрачительный урон.

Количество убитых и смертельно раненых птиц исчислялось, наверное, десятками тысяч. Кони постоянно спотыкались о кучи мерзких тел. Одно лишь беглое прикосновение к этим трупам вызывало в лошадях истерику. И только твёрдые колени их хозяев, уверенно сжимавших бока животных, не позволяли страху завладеть конями окончательно. Мало-помалу жеребцы и кобылы преодолевали страх, и боевая ярость овладевала ими также как и людьми.

По ноздрям стегала, вызывая активные позыва тошноты, вонь, исходившая от запекающейся чёрно-красной крови детей инферно, сводя с ума коней и всадников. К тому моменту были израсходованы стрелы, а копья стало невозможно применять. Зато мечами инфернальных птиц киммеры истребляли без счёта.

Тёмно-фиолетовые перья инфернальных тварей оказались чрезвычайно прочными, однако тяжесть бронзовых клинков в умелых дланях отважных всадников сыграла положительную роль. С характерным хрустом мечи киммеров разрубали перья птиц, как можно глубже проникая в плоть.

Солнце прошло полуденную черту, когда невиданная битва продолжалась всё ещё с неутолимой яростью. И одна лишь мысль отчаянно вертелась в голове у хана: «Меч! Меч Мерлина! Какой позор!».

Где-то в глубине души Главарь киммеров был уверен: меч к нему вернётся обязательно. Словно в подсознание киммерскому вождю проник таинственный и добрый голос, который постоянно приободрял оттуда: «Не бойся, всё ещё впереди, такой меч никуда не денется, инфернальным духам он не по зубам, ха-ха!». И это вливало в руки хана свежие силы. Без устали он разил, разил и разил, успевая нанести смертельный удар прежде, чем птица касалась его самого или коня своими страшными когтями и клювом.

Но в жуткий клёкот фиолетовых ворвался вдруг другой клёкот, такой же яростный, но близкий человеческому уху. И натиск вражьих птиц как будто начал ослабевать. А через несколько минут киммерам стало видно, как из-за облаков на скопища детей инферно стремительно пикируют построенные клином стаи красивых и голубопёрых птиц, обличием во многом похожих на привычных людям Запределья соколов.

Он узнал их. Ведь именно эти птицы когда-то отбили трёхлетнего мальчишку Кимарана у гигантского орла. Сколько воды утекло с тех пор! И вот опять они явились Кимарану на подмогу. Чёрная масса злобных пернатых стремительно летела к лагерю киммеров из города, но и даже тех перехватили голубопёрые друзья, бесстрашно сшибаясь с ними на полной скорости и либо погибая в молниеносной схватке, либо побеждая.

Голубопёрые дрались в своём небе, в просторах, где они были безраздельными хозяевами. Крылатые демоны пришли на Землю из другой вселенной – сама Природа планеты мешала им сражаться в полную силу. И поэтому небо вскоре очистилось от фиолетовых птиц. Никто не ушёл живым. Голубопёрые продолжали кружить над полем боя, усеянном трупами своих врагов. Их возбуждённый клёкот постепенно затихал. В лагере же воины без особого успеха пытались успокоить лошадей, переживавших после боя сильнейший стресс. Они никак не могли найти себе место, чтобы, наконец, остановить боевую пляску и хоть немного передохнуть.

В хорошо прогретом солнцем воздухе напряжённо звенели цикады. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. От исходившего от трупов смрада мутило и лошадей, и воинов.

Потери нельзя было назвать небольшими. Но подсчитать их в данный момент никто бы не смог. Кимаран же на некоторое время впал в прострацию. Совершенно пустым взором глядя на круживших в ясном небе  голубопёрых птиц, он думал только об одном: «Если б вы знали, что значит для нас всех и вас, в том числе, захваченный этими тварями меч Мерлина! Если бы вы только знали! Хотя бы догадывались об этом!».
Увы, птицы не ведали, о чём думал в ту минуту киммерский пахан…   
         
Уразумев, наконец, что искать волшебный меч ему придётся самому, а надежда на голубопёрых в таком вопросе не может быть на чём-либо основана, хан взял себя в руки и вернулся к боевым делам. Окинув напряжённым взглядом заваленный телами лагерь, он решил, что с «проклятого» места необходимо поскорее сняться. А потому приказал трубить сбор тремя полётами стрелы южнее по долине. Заслышав бодрое пение большого рога, всадники вереницей потянулись к месту сбора. Через несколько минут войско снова выстроилось боевым порядком – полотнища знамён опять заколыхались на откуда-то набежавшем ветерке. Не дожидаясь команды вождя, начальники дюжин быстро сосчитали всех оставшихся в строю. Отряд не досчитался около полтысячи бойцов вместе с конями. Из них только двадцать было ранено. Остальных пернатые твари разодрали в клочья…





Часть четвёртая. Нашествие


Глава первая.  Страна аяков

…Васкхулак вывел своих леших в поле с северо-западной стороны, туда, где с противоположного берега неширокой и быстрой речки Выпь начинались обильные пастбища аяков.
 
 Когда-то лет за двести до рождения Васкхулака эти земли принадлежали баскам, немногочисленному, но сильному племени скотоводов, ведущих свой род от древней касты могучих колдунов. И они назывались друидами.

Последних предки Васкхулака знали хорошо: когда-то давным-давно вместе с ними боролись против общего врага – чародеев тёмного лика, задумавших в ту пору подчинить себе весь разум на планете.

Союзу адептов дневного светила, противостоявшему ордену тёмного лика, не хватало какой-то части  Главного Кристалла Мудрости и Света, чтобы одним выстоять в тысячелетней войне, сохранив тем самым энергетический баланс негативного и позитивного в принадлежавшем им мире. Друиды же, корни которых уходили в ещё более глубокую древность, лишь самой малой толикой своей крови имели отношение к расе, десятки веков назад явившейся на Землю из другого мира и положившей  начало разного рода колдунам, адептам и магам, разделившимся впоследствии на ордены и союзы, затем на кланы внутри каст, наконец на одиноких полусвихнувшихся чародеев, каждый из которых возомнил себя повелителем мира.    

Друиды в ту пору жили обособлено и от людей, и от инопланетных колдунов, чьи безобразия Великая Гея в конце концов не выдержала, сделав однажды так, что они насовсем исчезли с её лона. Но до этого друидам пришлось воевать. Конечно же, на стороне адептов светлого лика. Хотя и с теми друиды имели серьёзные разногласия. Впрочем, сказать про друидов, что они когда-то жили на Земле, значило сказать полуправду. В эпоху великой борьбы адептов с чародеями друиды уже вымирали. И вымирание их продолжалось ещё несколько десятков веков после катастрофы, стёршей с лица мира потомков злобных колдунов и указавшей дорогу вон с Земли изрядно испортившимся адептам.

Друиды свято верили в божественность деревьев. Они даже не подвергали сомнению миф, согласно которому первым друидом стала сосна. Но вечного в мире ничего не бывает. Пришло время, и друиды тоже раскололись на касты. И  те, что отдали в своей жизни предпочтение животноводству, позже назвали себя басками. Что означало «души блуждающие».

Противопоставляя себя друидам-растениеводам, или собственно друидам (древесным людям), баски волей-неволей изменили своим корням – покинули леса. В конечном счёте всё их животноводство свелось исключительно к отбору и выращиванию скота.
О пушных зверьках, гигантских кошаках, управляемых двуногих ящерах и птицах, выполнявших роль перевозчика, а также о змеях, рыбах и золотистых мухах, дающих сладкий тягучий напиток, они забыли.

Тем не менее, баски на несколько веков пережили друидов, так и не сумевших приспособиться к изменившимся в результате катастрофы условиям и растерявшим колоссальные знания своих предков. Баски же сумели продержаться дольше исключительно потому, что начали включать в своё питание мясо, молоко и другое, созданное на основе взятого у животных.

Среди гоблинов ходила легенда, будто баски, изменением своего образа жизни решившие проблему бесплодия самцов, начали уже мало-помалу восстанавливать свою численность, как вдруг на их территорию вторглись аяки, ведущие свой род, вероятнее всего, от какого-то древнего чародейского клана.

За сотни лет изнурительной войны более грубые и жестокие кочевники, занимавшиеся примитивным скотоводством, истребили басков полностью. И предки Васкхулака на этот раз вмешиваться не стали: бросив лес, баски нанесли его коренным хозяевам не прощаемую обиду.

…  Почему хозяевами леса были гоблины, а не дружившие с ними друиды, никто из племени Васкхулака не знал. Но сам Васкхулак догадывался, что в ту прекрасную, хотя и не спокойную, пору хозяева владели лесом не как люди, захватывавшие боры и рощи, чтобы никого потом туда не пускать, а как заботливые стражи, неустанно следящие за тем, чтобы никто не нанёс ему даже малого урона…
***

Речка Выпь, на покрытый лугами и полями равнинный берег которой Васкхулак вывел триста своих бойцов, считалась своего рода границей. Аяки на другую сторону обычно не переправлялись и с лешаками, зная про их силу и мудрость, старались откровенно не враждовать. Но и гоблинам в землях аяков делать было нечего. Вахлаки же, раз столкнувшись с этими мрачными и тупыми в своей свирепости коротышками, потеряли к их мясу интерес: слишком уж дорогой ценой оно им доставалось. 

К тому же несколько раз аяки специально для порченых гоблинов убили пару сотен чем-то провинившихся соплеменников пожирнее и начинили их отравой – такой, что непременно приводила к тяжким мучениям. Возможно, вахлаки посчитали, будто закутанные в скотские шкуры мрачные люди сами по себе настолько отвратительны, что, съеденные, вызывают ожоги внутренностей. Словом, врагов в лице порченых гоблинов аяки тоже не имели. И вообще – на протяжении многих  веков это племя серьёзных врагов не имело в принципе: молва об их свирепости и умении защищаться якобы с помощью древнего чародейства гуляла по всему Запределью.

С юга же к границе земель аяков подступал гоблинский лес – идти через него с войском мог отважиться разве что полный кретин.  А с севера тянущиеся до самых Волшебных гор болота охраняли владения аяков лучше любой армии. За десятки десятков и сотен лет ни одно иноплеменное войско не переступило границы земель вымерших басков. Редкие пилигримы, рискнувшие перешагнуть незримую черту дозволенного – по своему неведению – платили за ошибку жизнью. Или неволей, до конца своих дней пребывая в тяжелейшем и гнуснейшем рабстве.

Только Рудый хан каким-то образом умудрился обойти непролазные гоблинские чащи на западе, вброд форсировав множество стремительных речек, кишащих монстрами озёр и топких болот, пробравшись по гиблому мелколесью на границе между гоблинскими чащами и почти отвесными склонами Западных гор, с самых древних времён для человека слывших непреодолимыми…
***


Считалось, что даже маленькой группе выносливых и опытных разведчиков те гиблые места невозможно преодолеть без потерь: сбегавшие с западных гор стремительные воды тащили за собой громадные камни. Потоки ледяной воды в тех местах даже матёрых быков сбивали с ног, а болотная вода была, наоборот, гнилой, и в ней таились, поджидая жертву, мерзкие, порой смертельные для человека болезни.

Несмотря на это, Шахтин Кал прошёл через эти места почти без потерь. И не в окружении горстки отважных друзей, а во главе могучего войска численностью до десяти тысяч пеших копейщиков. Даже три сотни коней черногорцы сумели перетащить невредимыми через опасные реки, болота и ущелья. Поэтому, когда, форсировав реку Выпь далеко на западе, армия бывших рудокопов внезапно объявилась на территории аяков, последние оторопели. Несколько дней войска стояли друг против друга, не решаясь на какие-либо действия.

Рудый хан предлагал вождю аяков, Буглину Окэ, переговоры, но тот упрямо не хотел в них принимать участие. Он и так понимал, что бывшие рудокопы не собираются покорять его племя: для этого их пришло слишком мало. К чему тогда какие-то переговоры?!

… Гоблины знали о вторжении бывших рудокопов в аяцкие владения. Они наблюдали за движением «злобного воинства» ещё с момента, когда войско Рудого пахана двинулось на запад по границам Гоблинского леса. И, продолжая следить за противостоянием двух армий, лешие почувствовали приближение ВРАГА.

Врага, появление которого должно было положить противостоянию аяков и черногорцев конец. И дать начало ВОЙНЕ, в сравнении с которой все предыдущие войны в Запределье показались бы людям детскими забавами.

Так оно и произошло. Однажды ночью Шахтин Кал услышал в своей голове странные голоса. Мягкие и вкрадчивые, они на ломаном языке черногорцев пытались раскрыть хану глаза на собственные достоинства и недостатки «противных аборигенов». На этом месте инфернальные духи просчитались: о своих достоинствах Рудый хан прекрасно знал сам, а воевать с аяками вовсе не собирался, поскольку это изначально не входило в его планы. Не за этим он проделал столь трудный путь.

Союзников в войне против Цивилизации – вот кого искал Шахтин Кал во владениях мрачных скотоводов. А кроме того, он хотел побольше узнать о волшебных горах. Аяки же, по слухам, знали тайную тропу через северные топи. И вообще, Шахтин Кал полагал, что оседлавшие странных коров с ветвистыми рогами кочевники – самые загадочные в Запределье люди; они наверняка владеют секретами, выведав которые, можно будет получить в своё распоряжение нечто вроде молний древнейших великанов, обитавших некогда по ту, загадочную, сторону волшебных гор.

Поэтому, услышав непонятные назойливые голоса, вожак сбежавших рудокопов постарался не обращать на них внимания, для чего употребил изрядную порцию вина с травою, вызывающей забытье, и заснул как убитый. На следующий день духи повторили попытку подбить Шахтин Кала на начало боевых действий против аяков. На этот раз они настаивали поутру атаковать «желтолицых уродов». Вместо этого Шахтин Кал позвал своих близких друзей, и до самого утра они вместе пили вино и горланили забавные песни.

В третий раз инфернальные духи, собравшись с силами, едва не зарезали пахана его же собственным кинжалом. Шахтин Кал выдержал и на этот раз, призвав на помощь души всех своих пращуров и собрав свою волю в кулак. Духи представали перед ним в образах сверкающих фигур, в обликах ужасных чудовищ, выпустили из мехов хана немало прекрасного вина – он всё равно остался непреклонен. Духам не помогли ни угрозы, ни обещания сделать Шахтин Кала владыкой мира. В конце концов они вышли из себя и принялись бесноваться –  то в лагере черногорцев, опрокидывая котлы с едой и швыряя в людей различные каменья, то в стойбище аяков, проделывая там то же самое.

Буглин Окэ немного владел колдовством. Заклинаниями и обрядами ему удалось призвать на помощь других духов – хранителей племени. И они своим энергетическим барьером отгородили стойбище аяков от вторженцев из иной вселенной. После этого Буглин Окэ решил-таки встретиться с Рудым ханом с глазу на глаз. Атака злых духов на каждого из вождей явилась темой для беседы.

Пользуясь моментом, Шахтин Кал проявил всё своё красноречие, дабы убедить вождя аяков вступить с ним в союз и не мешкая отправиться в Самые северные горы – попытаться отыскать там молнии древнейших великанов, с помощью которых каждый из владык всенепременно получил бы превосходство над другими народами земной вселенной – в отдельности над каждым и вместе взятыми.

Буглин Окэ внимал  Шахтин Калу, набычившись, делая вид, будто предложение незваного гостя его не интересует.      

- Потом мы смело пойдём на эту гнусную Цивилизацию, из-за которой ни мы, ни вы не можете искупаться в ласковых водах Тёплого моря. Владея молниями давно сгинувших великанов, мы непременно поставим культурных на колени! И никто не осмелится сказать нам хотя бы слово поперёк! – с жаром вещал Рудый хан Буглину Окэ, не притронувшемуся даже к самому лучшему вину из того, что было у черногорцев.
Вождь аяков жевал только захваченное с собой из лагеря вяленое мясо, запивая его родниковой водой.

Долго не реагировал он на всякие рассказы бывшего противника, не отвечая, и ни один мускул не пошевелился на плоском и заплывшем жиром лице вождя аяков, со стороны казавшемся дубовым. Когда же Шахтин Кал, набрызгавшись слюной, охрип и упился вином, Буглин Окэ поднялся на свои мясистые, короткие кривые ноги и молча вывалился из шатра пахана черногорцев в сопровожденье тихого, как тень, телохранителя.

Окружённый сотней воинов, Рудый хан проспал в этом шатре до утра. Возможно, именно за это Буглин Окэ и начал уважать его. К тому же вождю аяков наверняка импонировало то, что в переводчиках у Рудого пахана оказался аяк из знатного рода, премного уважаемого Буглином Окэ. Этот переводчик когда-то в юности попал в рабы к какому-то из стратегов Гондваллесса. Рабы, попав в тот город, обычно навсегда прощались с родиной. Аяки обычно не ходили в походы на чужие земли, предпочитая довольствоваться изолированной от Запределья жизнью.

Если куда и делали вылазки отчаянные головы из племени аяков, то в основном в волшебные горы, откуда потихоньку натаскали огромнейшую кучу всяческих вещиц, оставшихся в «наследство» от древнейших великанов. Найти им применение аяки так и не сумели, зато молва об этих штучках, проникающая всюду, создала надёжный психологический заслон аякам от других племён, охочих до чужого добра. У аяков сотни лет не возникало надобности специально охранять свои границы. Однако иногда отвязные ватаги из отдельных родов загадочного племени желтолицых выходили всё-таки за реку Выпь.

С гоблинами они не враждовали, хотя особо и не дружили. А потому малые, до трёхсот воинов, отряды верхом на лесных коровах с ветвистыми рогами современники Васкхулака беспрепятственно пропускали через свои владения. Естественно, без помощи хозяев леса аяки ни за что не прошли бы через вековые дебри. Поэтому они обязательно вступали с гоблинами в контакт. В обмен на злаковые зёрна, готовые лепёшки (аяки умели возделывать поля и выращивать ячмень), а также на молоко и масло от своих, для Запределья необычных, коров (или оленей) аяки получали от гоблинов проводника.

Выходя на просторы Запределья, аяки обычно, не отвлекаясь на мелкие стычки, шли прямиком до кряжа Цивилизации. Чтобы, в конечном счёте, примкнуть к какой-нибудь орде, решившей в тот момент попробовать Цивилизацию на меч. Уж очень нравились толстобрюхим и суровым ханам аяков мягкая ткань и кухонная утварь, изготовленная мастерами Цивилизации. Вот в одной из таких вылазок на юг и попал старший сын старейшины знатного рода аяков в плен к воинам Гондваллесса.

Узнав об этом, дома его почти похоронили. И каково же было удивление Буглина Окэ и всех остальных аяков, когда вместе с нагло вторгшимся с юга войском пришёл тот самый, пропавший в Гондвалессе, парень да ещё разодетый в шелка. Заняв в свите Шахтин Кала довольно заметное место, отпрыск суровых скотоводов уже не захотел возвращаться к старому образу жизни. Однако из этого аяки сделали один лишь вывод – иноплеменный хан не так уж и плох, если понравился сыну их, аяков, старейшины... 

Васкхулак не стал вдаваться в подробности, что именно послужило самым веским доводом в пользу союза с черногорцами для Буглина Окэ. Главное, что вождь аяков через пару дней прислал пахану беглых рудокопов сказать, что он готов с рассветом выступить в поход к волшебным северным горам в союзе с войском Шахтин Кала. Радости пахана черногорцев не было предела.

Буглин Окэ с собою взял всего лишь тысячу бойцов. Предательства Шахтин Кала, который, пользуясь десятикратным превосходством в числе, мог бы напасть на своих союзников, Буглин Окэ не боялся, понимая, что в горах преимущество будет не на стороне черногорцев, а на обратном пути аяки «сошедшего с ума» вторженца живым не выпустят. К тому же логика аяков отличалась особой прямолинейностью: если с иноплеменниками идёт аяк, то ожидать со стороны этих иноплеменников каких-либо козней наивно. Тем не менее, отряд Буглина Окэ шёл впереди на значительном удалении от черногорцев.  И, в случае каких-либо подозрительных действий союзников, воины Буглина Окэ запросто от них оторвались бы. 

Васкхулак наблюдал за передвижением обоих отрядов с помощью голубопёрых друзей. Будучи разумными существами с тонким образным мышлением, эти птицы отлично понимали гоблинов и умели передавать им то, что видели сами, с больших расстояний. По просьбе Васкхулака несколько представителей этого пернатого племени летели над союзными войсками, поддерживая при этом постоянную связь с Васкхулаком. Поэтому Васкхулак знал в сущности обо всём, что происходило на пути двух отрядов людей.         



Глава вторая. Палконоги

…Пройдя через топи, черногорцы и аяки преодолели первый перевал. Через Жаркое ущелье, солнце над которым почему-то никогда не пряталось за облака, союзники вышли в Пустую долину, где на выжженной солнцем каменистой почве не росло ни травинки. В богами забытой местности невозможно было найти ни воды, ни еды – даже самой невкусной. Долина, по сути, была мёртвой. Хотя долина именно с таким названием – Мёртвая – тоже имелась среди волшебных гор. И она была действительно мёртвая – всяк вступивший в неё прямо на месте погружался в необоримый сон, а через несколько суток и умирал от голода.

В Пустой долине опасаться было некого и нечего, ибо даже шакалы не имели привычки туда заглядывать. Здесь можно было расслабиться и как следует отдохнуть перед более тяжёлым переходом через второй перевал. Вот на нём аяков обычно поджидали враги. И никто иной, как полчища серых карликов. Биться с ними аяки не страшились, однако в этот раз они посчитали, что пару-тройку суток постоять в Пустой долине будет неплохо – ради простого восстановления сил. Увы. На этот раз они просчитались…

Множество теней появилось на склонах прилегающих к долине гор с обеих сторон, едва только союзники, разбив шатры, прилегли отдохнуть. Стражей здесь аяки раньше никогда не выставляли. В этот же раз каждый из отрядов не доверял своим союзникам – и те, и другие выставили караулы. Встревоженные непонятными тенями, неожиданно возникшими на склонах гор, стражи забили тревогу.

«Так я и знал, - с досадой подумал Буглин Окэ, заслышав крики караульных. – Этот напыщенный гусь всё-таки тронулся умом. Волшебные горы на всех по-разному действуют».

«Увы, мои подозрения подтверждаются, - в этот же момент подумал и Шахтин Кал.- Этот жирный молчун заманил-таки нас в ловушку. Не удивлюсь, если вдруг увижу подкрепление, подошедшее к аякам тайными тропами. И как это я дал себя так просто обмануть?!».

Но, выйдя из своих шатров, разбитых на заметном расстоянии один от другого, оба главаря немедленно поняли, насколько наивными оказались их подозрения. В свете полной Луны на освещённый факелами лагерь союзников со склонов гор молча надвигались неровные цепи неведомых существ. И от них тянуло холодом. Но не обычным холодом, который ветры приносили в долину с севера в начале поздней осени, а жутким ледяным потоком, воспринимаемым не кожей, но душой.

Они были не крупнее среднего человека. Несмотря на яркий лунный свет, разглядеть их строение во всех подробностях не удавалось даже самым зорким воинам Шахтин Кала и Буглина Окэ. Однако все как один сразу поняли: это не серые карлики. И, конечно же, не люди. От осознания того, что вот с такими тварями придётся, видимо, сражаться до последней капли крови да ещё в месте, насквозь пронизанном волшебными флюидами, и черногорцев, и аяков сковал невероятный ужас. Оторопев, оцепенели и вожди.

Лучшие из лучших воинов страны аяков и Черногории широко раскрытыми глазами взирали на неуклонно приближавшуюся массу смерти и не шевелились. Враги же двигались со всех сторон, неторопливо, ровно, в гробовом молчании, так, будто были не живыми существами, а восставшими из праха мертвецами или вовсе статуэтками, которые в движение привёл какой-то невероятно сильный чародей.

У неведомых тварей не было ничего даже отдалённо напоминающего человеческое лицо или морду животного! Одни приплюснутые сверху головы с холодными паучьими глазами, в коих застыло лишь неимоверно страстное желание немедленно пожрать живую плоть.

Все монстры были косолапы и кургузы. На фоне коротких бесформенных туловищ и тонких конечностей, заменяющих руки, в которых они зажимали внушительные дубинки, резко выделялись длинные, совсем не сгибающиеся ноги-палки. Твари подошли уже почти вплотную, когда Шахтин Кал вдруг дико заревел, высоко подпрыгнув на месте. Выхватив у стоявшего рядом воина копьё, пахан широко размахнулся и что есть силы метнул его в одно из омерзительных созданий – в первого палконога, как позже люди прозвали этих созданий мрака.

Увенчанная острым наконечником из меди, жердь пробила приплюснутую голову насквозь. Палконог издал отвратное шипение, переходящее в противный тонкий скрежет, и завалился навзничь. В поведении его сородичей ничто не изменилось. Словно только что убитого противником сородича они в упор не видели. Исчадья мрака продолжали наступать всё в том же темпе, что и начали атаку. Однако неожиданная мелкая победа Шахтин Кала вывела бойцов из ступора.   
         
- Бей демонов! Рази тварей! – в боевом исступлении изрыгнули тысячи глоток. 
          
Битва началась. Позабыв про недавнюю рознь, люди с яростью ударили на силы инфернальных духов. Ярче зажглись факелы, задиристей зазвучали боевые кличи. Тучи стрел на миг затмили Луну. Крики воинов смешались с шипением и визгом палконогих чудищ. Их шло невероятно много, тысяч тридцать, а то и больше. Когда первые цепи этих существ сминались и втаптывались в землю разъярившимися воинами Шахтин Кала и Буглина Окэ, другие твари ещё продолжали спускаться с гор.

К счастью, они оказались гораздо менее проворными и сильными, чем люди, хотя с виду и казались страшными. И главное, в их движениях не просматривалось абсолютно никакой динамики. Будто им было безразлично, победят они или полягут, не нанеся противнику заметного урона.

И всё-таки дубины неведомых страшилищ доставали воинов из человеческого рода. Неожиданно монстры проявили новые качества, принявшись драться своими длинными и жёсткими ногами, нанося удары обеими одновременно. Многим воинам Шахтин Кала достался сокрушающий удар в лицо. Опрокинув попавшего под удар человека, палконоги довершали дело дубинами, а затем, распахнув чудовищные пасти, длинными острыми клыками захватывали жертву и рвали её на куски. Это чудовищно поразило бойцов. Демоны приступали к трапезе, не дожидаясь исхода боя!

На миг бойцы Шахтин Кала потеряли самообладания, снова перетрусили и были уже готовы побросать оружие, однако, привыкшие сражаться с тварями и пострашнее, кочевники наоборот воспряли духом. Битва на фланге аяков происходила для них с гораздо большим успехом, чем на крыле черногорцев. Впавший было в прострацию, Шахтин Кал снова рассвирепел. Едва ли не пуская пену изо рта, он взобрался на коня и, воздев над головой тяжёлую секиру, рванулся прямо в гущу инфернальных скопищ. Со злобным хрустом врезался медный топор в ничем не защищаемые головы чудовищ. Они раскалывались, как орехи.

Вонючая чёрная кровь захлопала под ногами воинов, словно весенний дождь, размывший скопившиеся за зиму массы фекалий.  Черногорцы, увидев своего вождя среди исчадий мрака, взвыли разъярёнными волками и набросились на монстров с такой отвагой, что сама земля как будто стала прогибаться под ногами воинов. И люди погрузились в пучину битвы, охваченные небывалой страстью к истреблению мерзких тварей.

Внезапно враг исчез.

Над полем боя воцарилась тишина, а склоны примыкающих к долине гор вдруг полностью очистились от демонических созданий. И вся долина оказалась сплошь усеянной вонючими телами монстров.

Из-за вершин восточных гор вдруг показалось солнце. И лёгкий бриз, подувший с севера, принёс в долину немного свежести…

Палконоги не умели отступать. Это означало, что их нельзя перехитрить. Их также невозможно было напугать. Даже лёгкая паника не могла возникнуть в их рядах. Палконогов можно только без остатка истребить. Тотальное уничтожение – только оно одно могло остановить медлительных, но страшных существ с паучьими глазами.

Им было бесполезно предлагать что-либо
взамен сражения. Бессмыслицей явилась бы
и сдача в плен.
Ведь в людях палконоги видели добычу –
ходячую, отчаянно сопротивлявшуюся, но еду.
Которую они стремились пожирать на месте,
ещё живую – по-видимому, человек для этих тварей
являлся  лакомством,
ради которого чудовища готовы были
рисковать и жизнью. Впрочем,
палконоги, вероятнее всего, о риске и не думали,
уж слишком они были от природы тупы …

Ни аяки, ни черногорцы не захотели продолжить в Пустой долине прерванный палконогами отдых. Потери оказались не очень внушительными: около сотни бойцов Шахтин Кала и чуть больше тридцати Буглина Окэ. Но сама мысль о том, что в этом проклятом месте, возможно, придётся простоять ещё сутки, приводила воинов к стрессу куда более сильному, чем предыдущие события. Буглин Окэ ворчал, называя «дурацкой блажью» высказывания воинов по поводу долины. Ему хотелось выспаться и не спеша позавтракать как следует прожаренным мясом. Но он не стал противиться воле бойцов – к следующему перевалу союзники вышли не мешкая…

Аяки знали: впереди им угрожают серые карлики. «Хохлогорбые», как называли их аяки. В отличие от палконогов, те умели, притворно отступая, заманивать противника в ловушки. Однако никогда не собирались числом более десяти тысяч. Их повадки были аякам хорошо известны. Да и сам перевал, на котором серые обычно караулили путешественников, казался воинам Буглина Окэ куда более приятным местом, нежели Пустая долина.

«Лучше десять раз сцепиться с хохлогорбыми, чем ждать, когда треклятая долина выпустит на тебя что-нибудь жуткое!» – выкрикивали аяки, готовясь продолжить поход. Воины же Рудого пахана помалкивали себе в усы, проклиная в душе «эти дурацкие горы, коварных аяков с их жирным злым вождём», а заодно и своего пахана, который, «тронувшись умом на старости годов, беспечно бросился искать придуманные кем-то молнии таких же выдуманных великанов».      





Глава шестая. Васкхулак

Лешие во главе с Васкхулаком перешли реку Выпь.  Их было всего триста. Но это были одни из самых умелых бойцов лесного племени. И они шли на врага, твёрдо решив для себя умереть, если это понадобиться ради спасения хоть кого-нибудь из живых существ мира.

Впрочем, погибать именно во владениях аяков лешие специально не собирались. Васкхулак знал: сил вполне хватит, чтобы втянуть новую породу врага в затяжную битву, увлечь их за собой через Выпь, заманить в страну гоблинов, поглубже, в непроходимые дебри, где много топких болот, глубоких оврагов с обитавшими на дне ядовитыми змеями, труднопреодолимых завалов из бурелома и других естественных укреплений против нападающих. И там, в вековечном лесу гоблинов, вся живность вместе с лесными братьями с отчаянной яростью обрушится на ненавистных пришельцев.

Умирающий старый вожак и его сын понимали, что истребление в их стране даже многих сотен тысяч уродливых существ с чуждой Земле энергетикой не остановит нашествие инфернальных духов. Знали: до тех пор, пока не будет разрушен источник, в котором инферналы черпают себе живую плоть бойцов, вторжение не прекратится – место одной рассеянной тучи всё время будут занимать другие скопища врага, ещё более плотные и страшные. И так будет продолжаться до тех пор, пока не останется в живых ни одного защитника земель Запределья и Цивилизации.

Ибо существа этого мира уходят из жизни безвозвратно, в то время как тела для инфернальных духов некая адская пещера производит на свет невиданными темпами и беспрерывно.

По логике, следовало бы как можно скорее разыскать эту пещеру и придумать надёжный способ безвозвратной ликвидации смертоносного источника пополнения вражеских полчищ. Увы, гоблины ясно осознавали, что ни сил, ни времени для этого у них нет. Но они почему-то были уверены в том, что однажды некто храбрейший и злой из людей, возможно из числа тех, кто люто ненавидит хозяев леса, проберётся в грот исчадий Инферно и одним хорошо продуманным действием разом положит конец этой войне. Правда, случится это потом. Когда уже весь гоблинский вековечный лес, возможно, будет источен и высушен полчищами инфернальных червей. А сами гоблины, скорее всего, навеки покинут грешную планету.

И всё-таки они пошли навстречу демонам. Готовые затащить на своих плечах его бесконечные орды в свой любимый и родной дом, чтобы вместе с другими его обитателями показать всему миру последний раз, насколько могучи и отважны рыжие лесные великаны.

Рано или поздно всеобщий враг всё равно захлестнет страну гоблинов. Ожидание же – хуже всего. Так пускай же дикие оравы сумасшедших перерожденцев некогда великого народа древней Геи погибнут в вековечном лесу вместе со всей его живностью, прежде чем лавина палконогов и других разнокалиберных монстров всепожирающим потоком прокатится по землям Запределья. Так решили гоблины на своём Большом совете.

И вот Васкхулак вывел свой отряд за быструю реку Выпь и продвинул его на один переход к северу, чтобы в одном из заросших колючим кустарником оврагов устроить врагу хорошую засаду.

Съедобных трав и кореньев здесь оказалось вполне достаточно, чтобы в ожидании врага утолить голод. Из плотных кустов воины-лешаки наблюдали, как торопливо уходят, время от времени переходя на бег, уцелевшие в недавно разыгравшемся сражении аяки. От голубопёрых друзей Васкхулак уже знал, что погонщиков коров с ветвистыми рогами в живых осталась от силы треть от общего числа аяков, существовавших в мире до нашествия инферналов. Вернувшись домой, Буглин Окэ сделал всё возможное для подготовки племени к достойной встрече Врага. Однако, по беспечности своей, он всё-таки не удержался от соблазна отправиться по зову Шахтин Кала на штурм Цивилизации.

На половине пути до гор, что закрывали путь на Побережье, он вдруг засомневался в правильности своего поступка и, оставив во главе отряда сына, поспешил вернуться на родину. Вал инфернального нашествия аяки встречали вместе со своим вождём. Пять суток подряд проявлял он чудеса доблести и полководческого мастерства, руководя отражёнием бесконечных и жутких по своей природе атак. На шестой день его соплеменники не выдержали.

Их нервы сдали, и целыми родами несгибаемое раньше племя побежало к южным границам своих земель, прочь из родной страны, намереваясь при поддержке леших пройти сквозь дебри. И отступать, стараясь оторваться от Врага как можно больше, вплоть до самого Тёплого моря.

Васкхулак не осуждал бегущих. Мужчин, по крайней мере здоровых воинов, среди них оставалось мало, едва ли не один из сотни.  Подавляющее большинство аяков покинули этот мир, съеденные заживо. Буглин Окэ  до последнего прикрывал отход оставшихся в живых женщин, детей и безусых юнцов. Стремясь задержать Врага у корпуса своих бойцов как можно дольше, он руководил сражением и бился сам без сна и передышки в полном окружении.

Потом оставшемуся с ними седому колдуну многочасовыми заклинаниями удалось-таки вызвать могущественных духов племени, и они на несколько часов остановили детей Инферно, тем самым предоставив воинам и Буглину Окэ возможность беспрепятственно продраться сквозь толщу палконогов и выйти из окружения. Однако стоило только последним защитникам родных земель немного оторваться от инфернальных полчищ, как ненавистные исчадья бросились вдогонку ускользающей добыче.

Преимущество аяков состояло в том, что на своих животных они передвигались гораздо быстрее демонических тварей. И все-таки, даже убежав от них на два-три конных перехода, они так и не могли спокойно поспать: скопища Врага, продолжая движение ночью, на рассвете оказывались поблизости от лагеря беглецов. К тому же демоны другой породы, внешне напоминающие симбиоз гоблина, человека и обезьяны, на отдельных участках развивали невероятно высокую скорость.

К счастью, по каким-то неведомым Васкхулаку причинам эти существа не отрывались от палконогов больше, чем на тысячу человеческих шагов, а ночью становились вялыми и безразличными ко всему происходящему вокруг. Но и отставание вражьих полчищ вовсе не гарантировало аякам безмятежных минут: бестелесные духи раз по двадцать в сутки устраивали в человеческом таборе тарарам, камнеметание, жуткие миражи и пожар в кибитках. Каждую ночь, а нередко утро и вечер нападение духов уносило по несколько жизней, чаще женщин и детей, и десятку-другому людей причиняло боль и страдания, лишая руки или ноги, глаза или зубов.

Одну такую вечернюю вакханалию воинам Васкхулака удалось понаблюдать. Действие произошло как раз неподалёку от оврага, в котором гоблины расположились в ожидании Врага. Помочь аякам они ничем не смогли бы, потому не предпринимали никаких попыток, глубоко в душе переживая за  несчастных коротышек. Но наступило утро, и аяки заторопились в путь. На окоёме холмистой степи показались густые цепочки наступавших инферналов. Шли они в основном низинами, обтекая возвышенности, словно интенсивные потоки грязи. Внезапно от этих потоков начали отваливаться тучные комья. Быстро соединившись в один клокочущий вал, они покатились по степи с нарастающей скоростью. Опознав в них демонов другой породы, Васкхулак дал команду готовиться к бою.

Загнанные накануне, животные аяков замешкались. Обезьяногоблогуманоиды должны были непременно настичь последние эшелоны беглецов. Поэтому находившийся в арьергарде Буглин Окэ, взмахнув тяжёлой секирой, повёл около тысячи преданных ему бойцов в неудержимую контратаку на голодных чудовищ. Гоблины напряглись, с замиранием сердец наблюдая, как сбитые в плотный треугольник воины желтолицего племени с разгона врезались в грязно-серую массу инфернальных тварей. Нужно было всю свою волю собрать в кулак, чтобы удержаться от бездумной вылазки и не пойти людям на помощь немедленно.

Но и спокойно взирать из укрытия на то, как жалкая тысяча «карликов» отчаянно старается продать свои жизни подороже, Васкхулаку оказалось тоже невыносимо.  Он лихорадочно думал, что предпринять, как вдруг перед его внутренним взором возникли голубопёрые друзья. Десятки и сотни отрядов, выстроенные в ярко-голубые клинья, летели над просторами бывших владений желтолицых. Сосредоточившись, Васкхулак послал им сигнал о помощи. И незамедлительно пришёл ответ: «Мы  знаем, мы видим, мы нападаем!». Далекий клёкот, нарастающий с каждым мгновеньем, прорвался в сознание Васкхулака и его соплеменников.

И вот они появились в небе над полем сражения, голубыми стрелами хлынули вниз, на тошнотворные массы демонов другой породы.

Стиснутые со всех сторон,  воины Буглина Окэ уже мысленно прощались со своим племенем. Они дрались яростно, черпая силы непонятно откуда. Копья были все уже поломаны, стрелы израсходованы, мечи и топоры зазубрены. Гигантских чудовищ, способных, наверное, одним махом оторвать голову лошади, аяки каким-то непостижимым образом растесали надвое невероятное множество всего за полчаса. Потеряли они при этом не более четверти своих.

Однако чудовища захлестнули их со всех сторон и нападали как бешеные звери, прыгая на людей, словно гиены, и воя, будто стая кровожадных магуаки, тигровых собак, порождённых заклинаниями древних чародеев. И с невообразимой яростью кромсали брошенных наземь воинов. А вслед за скопищем этих свирепых и огромных размерами существ по всей степи неторопливо, но неуклонно растекались полчища разнокалиберных палконогов. И вдруг пронзительный боевой клич обрушился сверху на вражьи головы. А следом голубыми молниями в лучах солнца полыхнули бесстрашные птицы.

Они не просто нападали. Они на страшной скорости врезались в головы чудовищ, словно стремясь прошить их насквозь. Птицы сознательно жертвовали собой, и жертвы эти не оказались напрасными. Получив передышку аяки, удачно воспользовались ею. С невероятным трудом, но им всё-таки удалось прорваться на свободу сквозь плотное кольцо инфернальных исчадий. Птицы же плотной клокочущей тучей покрыли обезьяногоблогуманоидов, яростно работая клювами и  когтями. Их гибло без счёта, но они не взмыли в облака до тех пор, пока оставшиеся в живых воины Буглина Окэ не откатились к арьергарду спешно отступавшего племени…

… Едва бросившиеся вдогонку за аяками уродины поравнялись с северным краем оврага, рыжеволосые великаны поднялись перед ними во весь рост и с гортанными кличами, вырвавшимися разом из трёх сотен глоток, ринулись в битву.

Чудовища явно не ожидали увидеть перед собой столь свирепых и могучих аборигенов. Но, как и палконоги, не обладая чувством опасности, а видя в любых представителях иной жизни всего лишь еду, эти омерзительные создания Мрака только на миг замедлили движение вперёд.

Исполинские дубины гоблинов со свистом рассекали воздух, сминая вражьи черепа, дробя ключицы и рёбра, круша корпуса. Каждый из них пробивался сквозь толщу грязно-серых мутантов, словно сквозь волны морского прибоя. И от частых и ровных при этом взмахов могучих лап, сжимающих палицы, тела чужеродных монстров ломались и рушились, обильно заливая землю. Каждый из воинов Васкхулака за первые минуты сражения уничтожил два-три десятка демонов. И это оказалось, увы, каплей в море. Как вечерний прилив, с шумом и грохотом прибывали Враги. Казалось, что их широкому и страшному потоку не будет конца.

И тогда протяжным свистом Васкхулак скомандовал немедленное отступление в овраг. Его надежды оправдались: бурлящий поток инфернальных исчадий покатился вслед за лешими в котловину, где многие из чудовищ, споткнувшись о корни растений и попав ногами в змеиные норы, свернули себе шеи. Змеи же, выйдя из убежищ, кусали чужаков немилосердно, стараясь погибнуть с достоинством. Инфернальные твари сразу же начали пиршество. Все, что попадалось им в когти: змеи, черви, ящерицы, грызуны – пожиралось в мгновенье ока. И даже оказавшись в пасти Врага, змея продолжала  сражаться с помощью ядовитых клыков.

Васкхулак видел, что змеиный яд  действует на чужеродные создания не так активно, как на животных своего мира. Непонятно было, испытывают демоны новой породы вообще какую-либо боль, ибо в отличие от палконогов они ревели всегда и дергались всеми частями своего тела постоянно. Однако хозяева оврага всё же нанесли вторженцам немалый урон. Спустя немного времени искусанный земными тварями обезьяногоблогуманоид вдруг сам по себе начинал терять интерес к сражению, присаживался где-нибудь на склоне оврага и… стаптывался в грязно-серый бугорок своими же рвущимися вперёд собратьями.

В пылу яростной битвы Васкхулаку некогда было думать, чем  объяснимо действие земного яда на созданий иного мира, явно отличающихся по своей природе от существ Земли. Догадка озарила его позже, во время передышки, когда лесной народ, от мала до велика, за рекою Выпь готовился к последней битве в своих владениях.

Внезапно Васкхулаку в голову пришло, что и палконоги, и демоны другой породы сами по себе не появились из иной вселенной – бесплотные пришельцы (духи) их сотворили уже здесь, в Самых северных горах, используя для этого мёртвую плоть земных животных. Вот почему яд всё-таки, хотя и медленно, но действовал на них. И самое страшное, чудовищная мастерская, в которой каким-то непостижимым образом выращивались и штамповались новые и новые воины Инферно, продолжала работать всё время с начала первых нападений палконогов на землян. Стало быть, подумал Васкхулак, пока не уничтожена сама мастерская, полчища врагов неистребимы. А это означает лишь одно…

Так сын Вожака гоблинов думал позже.  Там же, в овраге, он наравне со всеми бился, позабыв обо всём на свете. Они шаг за шагом отступали всё глубже и глубже в овраг, оставляемую землю усеивая трупами довольно крупных чудовищ. Эти исчадия Мрака высотой, шириной и, вероятно, весом дотягивали, как на глаз определили гоблины, примерно до двух третей среднего лешего. Но у некоторых из них имелось не по две, но по четыре мощных лапы, по три ноги, по два хвоста и даже по две головы с тремя или четырьмя глазами.

Выручало рыжеволосых великанов, пожалуй, одно – обезьяногоблогуманоиды действовали несогласованно, часто попадали дубинами друг по другу и набрасывались на «добычу» безо всякой оглядки, хаотично, не думая о защите. Фехтовать дубинами и топорами, а тем более уворачиваться от удара и подныривать под дубину противнику они явно не умели и совсем не стремились к этому, только лезли вперёд с оголтелой яростью, попадая под сокрушительные удары и не успевая причинить могучим великанам какого-либо малейшего вреда.

К  моменту, когда лесные великаны стали подниматься по противоположному склону, отряд Васкхулака недосчитывался всего двоих – они погибли в самом начале битве, по молодости увлекшись уничтожением Врагов вокруг себя и попав в плотное кольцо окружения. Васкхулак поздно заметил угрожавшую им опасность – вызволить из беды оказалось уже невозможно: слишком много бешеных уродин отсекало тех двоих от главных сил отряда. И  они хорошо разменялись: чужие тела с проломленными черепами валялись вокруг них, словно замкнутая в кольцо стена городской башни.

Досадно лишь было за то, что павших сородичей Васкхулака тут же слопали, разорвав на мелкие кусочки. Остальные же бойцы отряда Васкхулака не были даже ранеными, хотя почти у каждого на теле во многих местах была клоками вырвана шерсть. И мало-помалу лешие начинали уставать. Поняв, что силы бойцов на исходе, а палконоги неторопливо обходят их с двух сторон, Васкхулак просвистел отступление.

Издохшие чужаки  довольно скоро почему-то становились рыхлыми, испуская немыслимое зловоние, и бегущие по дну оврага их сородичи как бы вязли в этой мерзкой трясиноподобной массе моментально разлагавшихся тел. Это серьёзно затормозило обезьяногоблогуманоидов и позволило гоблинам выиграть время. Солнце уже клонилось к закату, а с наступлением тьмы, как ведал Васкхулак, повышалась активность палконогов, которые, очевидно, создавались духами специально для жутких изнурительных  атак в ночной тишине. Особенно страшными инфернальные твари, причём и те, и другие становились во время полнолуния. К счастью отряда Васкхулака, надвигавшаяся ночь должна была пройти под безлунным небом. Собрав последние силы, гоблины стремительно вбежали по склону оврага наверх и широкими прыжками устремились в сторону речки Выпь, вслед за спешно уходившими от вражеской погони желтолицыми хозяевами здешних мест, теперь уже, увы, бывшими…

 



Глава седьмая. Трогг

Город угрюмцев казался вымершим. Во многих местах на стенах и под ними валялись и висели страшно истерзанные трупы с выклеванными глазами и… мозгами. Кимаран понял, что многие, обезумев от страха, пытались убежать, прыгая со стены. Как будто таким образом можно было спастись от летающего врага… Мёртвые лежали в самых противоестественных позах повсюду: на тесных улицах, на площади перед воротами, у порогов жилищ, в домах – сатанинским птицам удалось проникнуть даже в забаррикадированные помещения. Кровь повсюду встречала киммеров своим пугающим цветом и тошнотворной вонью…




Часть четвёртая.  Последняя жертва


Глава первая. Диверсанты мира

Шахтин Кал и Алиас молча ехали бок о бок. Ракш иногда настраивался на одностороннюю связь с ними, зная, что в трудном случае помочь им сам не сумеет. Но интуиция снова подсказала ему: к их компании примкнёт некто третий. И это будет тот, кто знает, как усыпить бдительность инфернальных духов и созданных ими воинов-марионеток.

Алиас внезапно с удивлением поймал себя на том, что почему-то полностью доверяет горбуну, которого совсем ещё недавно разорвал бы в клочья, представься ему такая возможность. Он совершенно не чувствовал в Шахтин Кале никакой агрессии или хотя бы затаённого зла. А Шахтин Кал, словно прочитав мысли Алиаса, вдруг по-доброму, хотя и желчно, усмехнулся:
- Тебя, наверное, удивляет, с чего такая во мне перемена. Почему это я, такой упёртый и злой, вдруг превратился в послушного попутчика могучего окияна. Ведь правда, будто я не веду тебя непонятно куда, а просто еду с тобой по одной дороге, потому что так спокойнее.

Алиас предпочёл промолчать. Он вообще не любил болтать «попусту», как он почитал разговор «за жизнь», в пути. Окияны этим и отличались от большинства степняков. Как и киммеры, с которыми златокудрые всадники ещё ни разу за всю свою осознаваемую историю не сталкивались, но которым, будучи о них наслышаны, вполне открыто симпатизировали.
- Да, молва подтверждается, - немного погодя продолжил Рудый хан, слегка откашлявшись в сморщенный кулак. – Златокудрые воители на редкость молчаливы. Вряд ли ты молчишь из-за неприязни ко мне. Мне кажется, у тебя она пропала. Да, в сложное время мы живём. Непонятно из-за чего совсем недавно ненавидели друг друга, даже ни разу раньше не пообщавшись. А вот теперь едем рядом, и, клянусь своей несчастной матерью, увидеть которую собственными глазами мне так и не было суждено, напади на нас какой-либо самый захудалый отряд бандитов, и мы будем биться за жизнь попутчика как за свою собственную.
Алиас лишь слегка растянул губы в скупой улыбке, и Шахтин Калу было непонятно, поддерживает его соображение великий вождь окиянов или смеётся над ним.
Солнце поднялось уже высоко, начинало припекать, а степь, раскинувшаяся перед ними от границы горного кряжа Цивилизации (теперь, увы, разрушенной) до самого горизонта, оставалась совершенно безмятежной и безмолвной. Будто никакой общий враг человеческим племенам и всей прочей степной живности не угрожал, а стояла самая обычная летная пора, обильная на жару и суховеи. К счастью обоих, над степью плавали кучевые облака, время от времени прикрывая попутчиков от солнца, а ветерок, налетавший иногда с запада, приносил с собой едва уловимую, но всё-таки прохладу океана, начинавшегося от западной границы великой степи во многих днях пути верхом.

- Ладно, - ещё раз прокашлявшись, сказал Шахтин Кал. – Не буду тебя утомлять длинными рассуждениями о смысле жизни. Мне, по самым скромным подсчётам, давно уже минуло пятьдесят лет от роду. А я так и не нашёл этого смысла. Но ответ на вопрос, если он тебя, Алиас, всё ещё мучает, «почему злейший враг культурных людей вдруг решил отдать за них собственную жизнь», очень простой… Алиас, я тяжело болен. Болезнь скрутила меня в бараний рог около двух лет назад, с тех пор, как я проник внутрь это проклятой горы, давшей мне смертоносных джиннов.

Алиас озабоченно покосился на Шахтин Кала. Тому стало ясно: упоминание о Чёрной горе не могло оставить вождя окиянов равнодушным.
- Так вот, великий вождь могучих всадников. Очень скоро я понял, что лихоманка не даст мне нормально пожить. И я не смогу порадоваться достижению цели, к которой упорно шёл с того самого момента, когда со всей силы ударил дурака охранника киркой по затылку…И больше всего меня напугало то, что гибель ненавидимых мною с детства недругов не вызвала во мне того вожделенного чувства, о котором я мечтал дни и ночи напролёт. Тогда-то я и понял, что смысла во всей затеянной мною игре нету никакого.
- Тогда, - на секунду вдруг приостановил коня Алиас, повернув своё благородное лицо к Шахтин Калу, - почему ты устроил эту резню? О том, что глаза убитых артаками орнитагорцев склевали вороны, ты узнал больше года тому назад!

Под тяжёлым взглядом благородного красавца Рудый хан слегка потупил взор. Тяжело вздохнув, он виновато ответил:
- Я не мог вот так сразу остановиться. Я растерялся, не знал, что делать дальше. Но подготовка к походу на Цивилизацию шла полным ходом. Я не отважился сказать людям, что мы не правы.
Он замолчал, надолго уйдя в себя, и Алиас не стал его тормошить. Лишь к закату солнца, когда они расположились на ночлег у подножия одного из покатых холмов, в чахлых кустах у маленького источника ключевой воды, Шахтин Кал довёл свои объяснения до конца:
- Настоящее прозрение пришло, когда я понял, что скоро умру. У меня выпали почти все зубы и повылазили почти все волосы. Вино уже более не веселит мою душу, а от съеденного мяса в моём животе крутит. И голова постоянно болит. Я понял, что мне лучше умереть до того, как я превращусь в никому не нужную смердящую куклу, не способную самостоятельно передвигаться. Болезнь я получил в награду за мои грехи. И лучшее, что я могу сделать для самого себя, – это достойно умереть … Одновременно с этим попытавшись смыть с себя хотя бы малую толику этих грехов…

Чтобы не привлекать чьего-либо внимания, они не стали разводить костёр, поужинав вяленой бараниной, чёрствыми ячменными лепёшками и сухими фруктами. Алиас ел, хотя и с аппетитом, но немного, тщательно разжёвывая пищу и неторопливо запивая прохладной ключевой водой. Шахтин Кал всего лишь два раза откусил от лепёшки и столько же от куска бастурмы, зато весьма жадно пил воду, которая, как показалось Алиасу, даже выливалась у него обратно.
Когда Алиас уже задремал, в темноте он услышал вздохи, судорожный кашель и частое, прерывистое дыхание царя черногорцев. Вождь окиянов слегка забеспокоился, в глубине души боясь, что недавний лютый враг вдруг на самом деле помрёт, и придётся хоронить его прямо в поле, поскольку довезти в такую жару до их войска столь хилое тело невредимым вряд ли удастся (да и не вызовет ли такой жест доброй воли вождя окиянов шквал непонимания у черногорцев и их союзников?).
Однако повозившись и побившись в судорогах, Шахтин Кал, прежде чем заснуть, пробормотал:
-  Послушай, воин. Я чувствую, смерть решила доконать меня раньше, чем я намерен ей поддаться. Мне не страшно, я с удовольствием умер бы прямо здесь, под усеянным звёздами небом, в ночной прохладе, чтобы душе было приятнее покидать это трухлявое тело. Хуже всего умирать в жару да ещё на солнцепёке. Но чувство долга, который я обязал себя исполнить во что бы то ни стало, требует от меня не раскисать раньше времени. Тем не менее, Алиас, я хочу сказать, что завтра нам надо будет ускориться насколько окажется возможным…- он выдержал томительную паузу. - Лошадей беречь бессмысленно – их всё равно придётся бросить у границы Гоблинского леса, если не раньше. Но нам надо всё делать как можно быстрее. Иначе, если я на самом деле откину копыта, ты один ничего не сделаешь. Джинн, разумеется, послушается и тебя одного. Но ведь его надо выпустить в строго определённом месте. А без меня это место ты не найдёшь… И тогда – затяжная, изнурительная война до полного истребления…, - он не уточнил кого именно, поскольку сон неожиданно смежил его веки и словно крепкую печать наложил на уста.
Алиас услышал прерывистое, тяжёлое дыхание спящего и не стал его тревожить уточнениями. Они ему были и ни к чему…А перспектива пробираться через заполонённый Врагом гоблинский лес его не пугала, как ничто иное, грозившее гибелью только ему одному (Шахтин Кал был не в счёт), не могло бы его напугать. В конце концов великого вождя окияны всегда изберут нового. А о нём будут долго помнить, из уст в уста передавая детям легенды об отважном короле, отдавшем жизнь за свой народ…
На рассвете Шахтин Кал растормошил Алиаса. Наполнив водою опустевшие за вчерашний день кожаные бурдюки, они не мешкая пустились в путь по направлению на северо-запад, намереваясь объехать Чёрную гору пустынными местами как минимум в полудне конного хода от западной окраины столицы государства бывших рудокопов. Шахтин Кал не хотел, чтобы их увидел кто-нибудь из родного стойбища.
Тем более что вся армия черногорцев с их союзниками сразу же после того, как два вождя, два бывших противника отправились в диверсионный рейд на Всеобщего Врага, поспешили к своим племенам, родам и семьям. И было отчего спешить: северные блокпосты, выдвинутые далеко в степь задолго до начала Большого похода на Цивилизацию, начали сообщать с почтовыми голубями о замеченных ими потоках людей и животных, в страхе бегущих на юг.




Глава вторая. Ураган от Геи

Кони, конечно, в конце концов уставали. Всадники пересаживались на заводных коней, но и те, бежавшие до этого налегке, вскоре начинали упираться, пускать из ртов пену и отчаянно фыркать. При этом солнце неумолимо поднималось всё выше и припекало всё сильнее. А местность по мере приближения окрестностей Чёрной горы становилась всё более ровной и пустынной.
Из-за лошадей им приходилось торчать на нестерпимой жаре, укрываясь лишь капюшонами плащей, которые, спасая головы от палящих солнечных лучей, в свою очередь создавали вокруг голов парниковый эффект. Оба уливались потом, каждый в глубине души молил Всевышнего о хотя бы кратковременном дожде, на худой конец просто облаках над ними. Но день тянулся невероятно долго, а жара не спадала и солнце не собиралось ничем закрываться.
Они беспрестанно хотели пить, но четырём коням воды требовалось гораздо больше. Первым не выдержал Рудый хан.
- Всё, - пытаясь подавить в себе накатившую вдруг истерику, резко выдохнул он, вставая во весь свой горбатый рост. – Больше я так не могу. Заводные кони для нас оказались не подмогой, а ловушкой. Они выхлебали всю воду, а мы тоже не железные.
- Ещё не всю, - сухо перебил Алиас. – Ещё два малых бурдюка осталось.
- Два малых бурдюка! – скривился Шахтин Кал. – Пока два малых бурдюка! Эти несносные животные скоро потребуют ещё воды, пожри их палконоги! И стоит им подставить бурдюки, они не остановятся, пока не выпьют всё до капли!
- Хватит причитать! – тихо, стараясь не тратить напрасно силы, осадил Шахтин Кала вождь окиянов. – Ты знал, на что идёшь. Без лошадей нам сейчас нельзя: далеко не уйдём. А если вдруг повстречаем какую-нибудь шайку, то драка с ней отнимет у нас последние силы.
- А я бы пошёл пешком! – взвизгнул Шахтин Кал. – Я бы лучше вскрыл жилы всем четверым проглотам, напился до отвала их крови и пошёл бы!
- Глупости! – лицо Алиаса по-прежнему не выдавало какого-либо раздражения. – Никуда бы ты после этого не ушёл. Конская кровь придаёт силы только зимой, когда холодно и можно потом запить снегом. Сейчас же она невероятно солона – напившись её, ты сгоришь от жажды, не дойдя до границы окоёма.
- Не дойдя до границы окоёма! – передразнил Шахтин Кал, сделав лицо необычайно смешным. – Что ты всё время умничаешь! До окоёма никогда не дойдёшь! Но с этими животными надо было скакать на восток, там хоть сухая трава ещё осталась.
- Ты сам предложил идти этой дорогой, - невозмутимо ответил Алиас, растягивая губы в скупой улыбке от вида скривившегося от ярости Шахтин Кала. -  И я не стал возражать, потому что так быстрей. К тому же на востоке бродит много всяких любителей лёгкой поживы, а рубить мясо нам сейчас ни к чему.
Не зная, чем разбередить Алиасу душу, Шахтин Кал только плюнул себе под ноги и резко сел, подобрав ноги калачиком и скукожившись.

Некоторое время он молчал. В их отношениях возникла тяжёлая пауза. Но лошади вдруг поднялись и зазвенели сбруей, нетерпеливо ударяя копытами в сухую землю. И тогда первым заговорил Алиас:
- Они чуют грозу. Там, за окоёмом. Они и боятся её, и хотят попасть под ливень, чтобы смыть с себя пену. Я считаю: нам надо отправляться. Тем более что укрыться от грозы негде, разве что свернуть к Чёрной горе.
- Ни за что! – звонко прохрипел Шахтин Кал. – Мы потеряем время, разве ты не понимаешь! И нас там непременно задержат!
- Я не говорю, что надо сворачивать к горе, - снова перебил Алиас. – Я говорю, что пережидать грозу здесь смысла нет. А кони волнуются и ждут нашей команды. Я думаю, ты сейчас как следует напьёшься воды, и мы поскачем что есть духу. Если повезёт, сумеем хорошо помыться…
- А ты! – в голосе Рудого хана зазвучала вдруг удивительная для него нежность заботливого друга. – Пей и ты как следует! Всё равно нам рисковать.
Но Алиас ограничился парой затяжных глотков: нечего, мол, расслабляться, лучше от этого всё равно не станет. Глядя на него, Рудый хан тоже сдержал свой пыл водохлёба, приняв на грудь не больше обычной суточной нормы питья. Разделив один из двух бурдюков между конями, они вскочили в сёдла и с гиканьем, понукая лошадей тычками пяток в подбрюшье, двинулись рысью на север.
Примерно через час навстречу потянуло влажным воздухом. Кони зафыркали ещё сильнее, вытягивая шеи вперёд как можно дальше, словно надеялись тем самым дотянуться до вожделенной воды. На горизонте потемнело. Однако дувший навстречу ветер вдруг резко прекратился. Через несколько минут жара и духота полностью восстановились, а лошади начали хрипеть и страшно раздувать свои ноздри, косясь налившимися кровью глазами куда-то на запад. Солнце продолжало посылать непомерные массы жгучих лучей, а тяжёлая свинцовая туча, растянувшаяся на небе бесконечной лентой на западе, теперь и не думала на солнце наползать.
-    Проклятье! – снова истерично возопил Рудый хан. – Всё против нас! Гроза и дождь, похоже, проходят мимо!
-  Не проклинай судьбу раньше времени! – Алиас реагировал по-прежнему подчёркнуто хладнокровно. – Ещё не известно, что лучше – попасть под грозу в открытой степи или обойти её стороной.
Лошади почему-то ускорили бег, вытягивая шеи, точно спешащие куда-то перелётные птицы. И старались взять немного правее, корректируя курс движения на восток. А с запада через несколько довольно тихих минут докатился вдруг умопомрачительной силы гром, будто сотни богов разных степных племён разом ударили гигантскими колотушками в исполинские барабаны с туго натянутой кожей волшебных животных.
Немного погодя, гром повторился, по-настоящему пугая лошадей. Но самое страшное – всюду на западе вдруг на высоту не меньше двух боевых копий поднялась стена тяжёлой пыли, сквозь которую принялись методично пробиваться молнии. Пугающие вспышки и забивающий уши гром сделали лошадей безумными. Они неслись, практически не управляемые, с невозможной для коней простых смертных скоростью, заставляя всадников прижиматься к их холкам. И Шахтин Калу стало по-настоящему страшно, потому что он очень уж хорошо осознавал, что может произойти, упади он с лошади.
Нет, не боли от удара о землю он опасался. Джинн – вот кто мог от сильного удара выскочить из своей «тюрьмы», рассерженный ураганом. И тогда у Шахтин Кала немедленно открылась бы перспектива уйти к предкам, не исполнив задуманное и не смыв с себя позор и смертные грехи, заработанные им в последние годы своей «никчёмной» (как он сам считал) жизни.
Но кони выдержали испытание. Более того, они сами нашли укрытие от урагана, стремительно надвигавшегося с запада. Внезапно умные животные громко захрапели, пуская обильную пену и дёргая головами в попытке вырвать из рук всадников уздечки. Безумно доверявший лошадям Алиас решил отпустить своих коней «на свободу», и Шахтин Кал заметил, как они – вождь окиянов и два его коня – свернули на восток.
Понимая, что могучий всадник свободы лошадям просто так не даст, Рудый хан и сам отпустил поводья, предоставив коням возможность следовать за своими сородичами. Не прошло и полминуты, как перед ними вырос заросший длинной колючей травой холмик, и лошади поскакали вокруг него, стремясь на его восточную сторону.
Холмик был невысокий, всего три боевых копья в самой вершине. Но, на удивление обоим всадникам, восточная сторона этого странного, почти незаметного из степи холмика, оказалась плоской, как стена. Точно некий великан каким-то чудом обрубил второе полукружие холма, диаметр которого в основании, будь он нормальным холмом, не превышал бы пятидесяти средних человеческих шагов.

За этой стеной можно было вполне укрыться даже от торнадо, идущего с запада. Но кони у стены не остановились. Глаза у Рудого пахана вылезли на лоб, когда их маленький отряд проехал как бы сквозь песчаную стену. Стена на самом деле оказалась иллюзией, и она, иллюзия, усиливалась густыми плетями странной белой травы, тянувшейся с разных «краёв» стены к центру входа в таинственную пещеру.
- Куда! – по-жабьи выпучив глаза, просипел внезапно Рудый хан, снова пытаясь натянуть поводья. – Там пауки-вампиры величиной с быка! Смерть!
Но лошади продолжали идти внутрь пещеры с заросшей такой же белой травой покатыми сводами, и ничего в их поведении не выдавало опасности.
- Успокойся, лошади очень редко попадают в ловушки, - глухо прозвучал спокойный голос Алиаса. – Я слышал про эту пещеру – от учителя. Он ничего не говорил о гигантских пауках. Но то, что эта пещера иногда даёт возможность предсказать будущее, это он рассказывал.
Шахтин Кал промолчал. Обуявший его страх куда-то вдруг исчез. Шум бушующего в степи урагана с грозой при палящем солнце сделался тихим, словно за пределами пещеры просто дул обычный суховей. Даже гром сюда не доносился. Наоборот, в пещере, всего шагах в десяти от входа было так уютно и сонно, что любому путнику непременно захотелось бы покинуть седло и свернуться где-нибудь калачиком на сухом грунте «пола» пещеры…

…Ракш облегченно вздохнул, внутренним взором увидев, как оба диверсанта мира вместе с четырьмя конями въехали в древнюю Пещеру Провидения. Ракш не знал, кто конкретно дал этой пещере столь величественное имя, но при этом отлично понимал, что священная волшебная пещера создана не богами, а людьми – древними людьми, могущественными предками нынешних жалких, по его убеждениям, человечишек.
Он также знал и о том, что эти двое, один из которых до сих пор оставался любимым его учеником, не заблудятся в пещере, ведущей глубоко в подземелье. И страх не парализует их жилы, когда они столкнутся с «возвышенным неведомым». «Стальной паук» откроет им великую тайну этой пещеры. И они увидят ближайшее будущее. А затем… их путь сократится по времени в десятки раз. Ибо «стальной паук» откроет им ворота…
Это было самое лучшее, что догадались сделать путники. Ракш не мог проникнуть мыслью вслед за ними, зато отлично видел, что происходит в бескрайней степи, окружавшей полухолмик «станции».
Что такое «станция», Ракш вряд ли бы сумел кому-либо из известных ему мудрецов более менее определенно разъяснить. Сам он только смутно представлял, для чего эти «станции» когда-то ставили в степях и горах, и даже на затерянных в бескрайнем океане островах. Но что они из себя представляли, каким образом возводились и в чём состоял секрет их долговечности – об этом ему не рассказали даже странные добрые существа «внутри Луны». Даже КОО не нашёл времени дать Ракшу информацию обо всём.

Вокруг «станции» бушевал ураган, каких не бушевало на Земле к тому времени уже, по крайней мере, столетий пять. Да и те древние ураганы, предшественники этому, показались бы Ракшу, наверное, лёгкими штормами по сравнению с ураганом, едва не накрывшим диверсантов мира. Не прошло и трёх минут с момента, когда два всадника с двумя заводными лошадьми «исчезли» в «станции», как бешеная, неумолимая волна невероятно жаркого ветра, во многих местах по фронту обгоняемая жуткими смерчами, накрыла почти всю степь от горизонта до горизонта.
Где-то далеко на западе сухую степь со страшной силой сёк невероятной силы ливень, в считанные минуты превращая степные балки в озёра. Но там, где совсем недавно скакали на лошадях Шахтин Кал и Алиас, не выпало ни капли, зато вся слежавшаяся серая пыль поднялась в воздух, будто гигантская волна песка в необъятной пустыне. И сквозь этот всесокрушающий поток горячего воздуха, пыли, камней и эшелоны перекати-поля, стремительно катящийся на восток, грозными стрелами Крона прорывались необычайно длинные и мощные разряды молний.
И Ракш ничуть не удивлялся этому, поскольку видел: вокруг заброшенной древней «станции» неподалёку от Чёрной горы бушует битва. То сама богиня Гея со священной яростью сражалась с необоримыми сонмами духов из иной вселенной, рвавшимися к местам обитания многочисленных степных племён, уже к тому моменту почти обескровленных в постоянных грабительских стычках и большой войне с рухнувшей наконец-то в пыль Цивилизацией.

Это было грандиозное вторжение, самое грандиозное во всей истории Геи. Человечество пыталось снова возродиться, но все достижения великих его альтруистов периодически смывались волнами грехопадения людей.
И вот, когда последняя Культура Геи (народы Иранистана и Индостана были не в счёт, поскольку слава их давно закатилась, и жили они, медленно, но неуклонно погружаясь в пучину беспамятства и варварства, сами не замечая того) – когда на самом деле истинно прекрасная (хотя и не без дурноты в умах) Цивилизация Побережья Тёплого моря пала под ударами: артаков с юга, и варваров с севера – инфернальные духи Иной вселенной с всепожирающим торжеством пошли, как им казалось, в последнюю атаку на обессилившее человечество.
Но Гея наконец-то решилась на священную войну. Долго выбирая между людьми или полным покоем, тщательно взвесив накопившиеся грехи и достоинства этой, странной, с её точки зрения, расы двуногих существ, возводящих башни до неба, чтобы потом их обрушить, она всё-таки, переборов себя, предпочла человечество. Наверное, она всё-таки полюбила их, столь непокорных, неуёмных в дурных фантазиях, бесшабашных, чрезвычайно вредных по натуре, но при этом невероятно наивных и милых в своей интеллектуальной неуклюжести созданий, именовавших себя людьми.
И Гея встала на их защиту широким фронтом в том месте, где вал инфернального нашествия угрожал им более всего. Увы, но так устроено мироздание – защитные удары космических колоссов одинаково опасны и для тех, от кого защищают, и для тех, кого защищают.
Невиданной силы ураган с десятками чёрных торнадо пробушевал в южном Запределье около двух часов подряд, и сонмища распространившихся по Запределью инфернальных духов оказались почти полностью истреблёнными. Но вместе с ними погибло и немало двуногих детей (а точнее, пасынков) Геи. Сотни разбитых посреди восточной части степи кибиток взлетели в небо, оказались погребёнными под толстым слоем пыли и камней, сгорели от разрядов молний.
Ураган разметал почти все стойбища попавшиеся на его пути, словно куколок расшвырял по её просторам людей и животных. Многим пережившим эту бурю варварам пришлось долго оплакивать своих сородичей, среди которых оказалось немало детей и беременных женщин.
И больнее всего Ракшу было осознавать тот факт, что, истребив основную силу инфернальных исчадий, Гея не сумела устранить угрозу пожирания оставшихся людей со стороны созданных духами из плоти мертвецов Земли чудовищ. Сотни тысяч палконогов и других ужасных бестий, не ведающих чувства страха, по-прежнему осаждали города угрюмцев и других жителей дальнего Запределья. Сотни тысяч плотных инферналов неумолимо растекались по степям, упорно приближаясь к границам обескровленной Империи культурных…









Глава третья. Яйцо

В пещере было спокойно и прохладно. Даже Алиаса потянуло в сон. Они и на самом деле задремали в сёдлах на несколько минут. Когда Алиас пришёл в себя, он услышал только сладкий храп горбуна, едва не сползшего с седла на круп коня, умиротворённое фырканье животных, остановившихся в глубине пещеры шагах в тридцати от входа, да слабое позвякивание сбруи.
На удивление Алиасу, глаза различали в пещере почти всё. И мало-помалу становилось светлее.
Алиас не стал раздумывать, глаза ли это постепенно привыкали к полумраку или же покатые стены пещеры сами по себе излучали волшебное сияние, будучи приспособлены древними магами всегда светиться при появлении в пещере людей. Он просто внимательно огляделся по сторонам и понял, что они находятся в довольно просторном уютном зале, пол и стены которого выложены каким-то чрезвычайно древним чудо-камнем, от долгого шлифования ставшего плоским.
Кони остановились в центре зала, под самым его куполом. А дальше от входа в стене начинался какой-то таинственный коридор. И оттуда, из глубины коридора, тянуло свежестью и… всё ярче разгорающимся зеленоватым светом. Алиасу даже показалось, будто в глубине этого коридора кто-то есть. И этот кто-то приглашает их.
Прислушавшись к собственным ощущениям, Алиас не уловил ни малейшего намёка на какую то ни было угрозу. Тем не менее, он не стал будить Шахтин Кала, а тихо спешился, решив сначала наведаться в таинственный коридор в одиночку.
Ничего по мере приближения к входу в коридор не взволновало могучего короля златокудрых всадников. Он спокойно переступил воображаемый порог и, точно в сладком сне, проделал шагов пятьдесят вглубь хорошо освещённого непонятно кем и чем коридора. Вымощенный плоским серым камнем пол с удивительно красивыми узорами на поверхности тянулся по коридору под заметным уклоном. Алиас успел даже подумать, что, возвращаясь к лошадям и спутнику, должен будет немного поработать мышцами ног.
Внезапно свет впереди Алиаса изменился на бирюзовый. Алиас вдруг обнаружил, что стоит уже в каком-то ещё более просторном, чем у входа в пещеру, круглом зале с не очень высоким и ровным потолком. И примерно на середине зал перекрывался тонкой светящейся паутиной, шагах в двадцати за которой на полу лежало голубоватое светящееся яйцо гигантской птицы Рух. Так во всяком случае подумал великий вождь окиянов, с детства наслушавшийся всяких сказок и легенд про эту чудовищных размеров птицу, клювом и когтями которой варвары Запределья имели обыкновение пугать непослушных малолеток.
«Всё-таки горбун был прав, - машинально возникло в голове Алиаса. – Если есть паутина, значит где-то прячется и паук. Но неужели он волшебным светом заманивает жертву?».
Алиасу не верилось в какую бы то ни было опасность, возможно поджидавшую путников в пещере Провидения. Его душа пребывала в состоянии полнейшего спокойствия, внутренний голос ни о чём не предупреждал. Да и лошади почувствовали бы опасность ещё на входе в пещеру.
«Впрочем, - на минуту засомневался Алиас, - они ведь остановились достаточно далеко от входа в коридор, а в пещеру их погнала куда большая опасность – степной ураган».
Он рефлекторно проверил, на месте ли меч, и, набрав в лёгкие побольше воздуху, решительно двинулся по направлению к паутине. Алиас уже намеревался было со свойственной варварам прямолинейностью рассечь её, как вдруг откуда-то из-под потолка перед ним стремительно спустился блестящий паук величиной с довольно крупную кошку и десятком расположенных по периметру круглого туловища глаз.
Голова паука на удивление вождя окиянов находилась не с нижнего края туловища, а была как бы прикреплена к туловищу точно посредине.  И если глаза на туловище светились ярко-зелёным светом, то на голове глаза были тёмно-красные. Да и заметил-то Алиас всего два таких глаза.
На удивление самому себе, вождь окиянов не испытал ни малейшего волнения – какой там страх! От паука не исходило никакой, даже самой слабенькой угрозы. Алиас тут же понял, что паук не собирается нападать, а просто не хочет, чтобы человек порвал паутину.
«Что ж, каждая тварь вольна защищать своё жилище и ловчую сеть» - невольно выплыло из глубин его подсознания.
Он спокойно убрал оружие в ножны и сделал шаг назад.
- Приветствую тебя, восьмилапый страж пещеры Провидения, - голос Алиаса будто утонул в плотном воздухе волшебного зала. – Не бойся, я не трону твою ловчую сеть. Мы просто подождём в твоей пещере, пока не утихнет ураган, и оставим тебя в покое.
За спиной Алиаса раздался хриплый смех, прерываемый болезненным кашлем. Вождь окиянов снова поймал себя на том, что совершенно не ощущает никакой угрозы – ниоткуда. И точно – сзади него стоял горбун с обнажённым кинжалом в руке. И он буквально трясся от смеха.
Алиас медленно повернулся к нему лицом, затылком продолжая как бы ощущать пространство, отделяющее его от стража пещеры.
- Что вызвало у тебя этот смех? – он даже не сделал свой голос строгим.
Откашлявшись, Шахтин Кал ответил, опустив острие кинжала к полу:
- Ты говоришь с этой тварью, как будто она способна тебе ответить. А она даже на нормального паука-то не похожа.
Внезапно сзади Шахтин Кала с коварным шелестом опустилась ещё одна паутина – точна копия той, что была впереди. И это вывело обоих диверсантов мира из равновесия. Рефлекторно, не успев обдумать свои действия, они резко развернулись спина к спине и вновь изготовили оружие к защите.
Второй паук немедленно занял место точно напротив первого. Алиас и Шахтин Кал не успели ничего предпринять…
…Счёт времени перестал для них существовать. Насыщенная изумрудным светом дымка мягко обволокла сознание каждого. Глаза их только краткий миг наблюдали странные пульсирующие лучики, устремившиеся из центра головы каждого паука в сторону пленников. И всё вокруг них изменилось. Точно волшебная фурия, каждый из них летел над матушкой планетой, без малейшего напряжения пронизывая кучевые облака. И далеко внизу под каждым летуном разворачивалась панорама великой битвы…

***
Больше Ракшу увидеть ничего не удалось. Он только успел понять, что каждый из этой пары в состоянии глубокого транса наблюдает цепочку наиболее вероятных событий, которые могут произойти с их участием в течение нескольких ближайших суток. И у каждого из них свой наиболее вероятный итог их путешествия в тыл ВСЕОБЩЕГО ВРАГА.

Они выполнят своё предназначение, и в битве произойдёт коренной перелом. При этом «пауки» показывали каждому возможные варианты собственного выбора, уже точно зная, на что пришедшие в пещеру существа нацелились. Ничто не заставило бы их изменить решение, принятое каждым накануне. И развитие событий, вытекающих из выполнения решения, могло пойти только по совершенно определённым сценариям…
***
 
 Когда сеанс окончился, оба паука стремительно взвились куда-то под потолок и исчезли из виду людей. И тут же с доброжелательным шелестом с обеих сторон поднялись тенёта, освобождая проходы – вперёд, к яйцу птицы Рух, и назад, к выходу из волшебного зала.
Трусливый человечишка скорей подумал бы, что пауки решили заманить возможную добычу под «сети» - стоит только сделать несколько неосторожных шагов, и окажешься в гигантской паутине, чтоб через несколько минут погибнуть под клыками паука. Но люди с чистым сердцем, к каковым уже относился и Шахтин Кал, не были трусами. Именно поэтому они поняли: пауки – не хищники, паутина – не ловчая сеть, а яйцо птицы Рух – совсем не яйцо. И однозначно выбрали дорогу вперёд.
Люди с гнилью в душе, случайно забредшие в зал Провидения, вряд ли в данной ситуации рискнули бы и назад пойти. А ещё вероятнее, не отважились бы вообще спуститься в этот зал.
Яйцо вдруг замерцало, из нутра его донёсся тихий напряжённый гул. И оно раскрылось, обнажая два необычного вида кресла.
Диверсанты мира переглянулись, поняли друг друга с одного лишь беглого взгляда и очень быстро оказались сидящими в этих волшебных креслах.
- Во имя Крона Всемогущего! – торжественно прошептал король окиянов.
- Во имя великой Геи – матери, кормилицы и богини нашей! – ответил ему Рудый хан.
Яйцо закрылось, отрезав им путь к отступлению. Они оказались в коконах голубоватого света. И…Из острого конца яйца наружу полыхнули молнии. Круглая стена перед ними как будто растаяла, впереди зазиял непроглядной темнотой туннель. Жужжание внутри яйца сначала превратилось в свист, затем в шипение, подобное шелесту моря, непременно возникавшему во время лёгкого наката волны на берег. И у того, и у другого закружилась голова. Они лишь поняли, что принявшее их в себя яйцо куда-то мчится по туннелю с невероятной быстротой…

***
«Капсула древних богов» - само собой всплыло из глубин подсознания Ракша. Встреча с КОО и его братьями внутри астральной Луны дала ему многое. Способности дальновидения, заложенные в Ракша матерью Природой, с тех пор проявлялись в нём с многократно возросшей силой. И главное – знания о далёком, золотом, прошлом человечества, начали не просто рассекречиваться ячейками  генетической памяти – они приходили в сознание Ракша уже оформленными в древние слова, о существовании которых раньше он и не подозревал, но теперь воспринимал так, будто всю жизнь использовал их при общении с себе подобными.
Он даже не удивлялся «хорошо забытым» знаниям, которые постоянно с момента встречи с людьми внутри Луны, вспоминал и вспоминал. Ему просто становилось горько за своих предков, волею судьбы и силой собственных амбиций оказавшихся в ловушке собственных страстей и пристрастий. Древние боги (а как иначе их можно было бы назвать, если их могущество почти достигало уровня волшебства – волевого структурирования энергии и вещества) так и не сумели преодолеть в себе гордыню, величайший из пороков созидающих детей Интеллекта (Логоса, Абсолюта, Порядка – называть его можно было как угодно, сути его это почти не меняло).

Именно гордыня не позволила им приспособиться к требованиям Великой Геи, на тело которой когда-то опустились раиты…

…Ракш уже точно знал, что погибли боги не все – немало ещё из них бороздят пучину Космоса в могучих непроницаемых кораблях, преодолевая не охватные простым человеческим воображением расстояния от одной сестры великой богини и звезды путеводной Ра до другой. Они чего-то искали в бездонном океане Мироздания. Но это уже находилось за пределами интересов Ракша, поэтому знания об истинных устремлениях создателей земного человечества к нему не поступали…

Кроме нескольких ваймани от богов на теле Геи Добронравной остались ещё несколько сверкающих великолепием подземных городов с волшебными храмами Вечности (поселившийся в них человек навсегда избавлялся от повседневных нужд и прекращал стареть) и в любой момент готовые начать курсированье между этими «вальгалами» голубоватые капсулы «сверхбыстрой доставки».
Увы, боги не сумели в целостности сохранить все созданные ими подземные трассы – больше половины из капсул, промчавшись по несколько тысяч диций, упёрлись бы в тупики. И вряд ли бы сидевшие в них люди (попади они в какую-либо из этих капсул) сумели вернуть их к месту старта.
Именно это и заставляло Ракша беспокоиться. И он облегченно, с наслаждением вздохнул, когда внутренним взором увидел, что капсула с сидящими в ней диверсантами мира, с разгона вылетев из выходившего на поверхность тоннеля и описав в воздухе кривую дугу, своим яйцеобразным носом мягко вспорола целинную землю Запределья. Яйцо тут же распахнулось, освобождая выход на волю. Поморгав глазами с минуту, Алиас и Шахтин Кал один за другим выбрались из капсулы и достаточно твёрдо ступили на родную землю.
Засыпая после большой потери душевных сил, Ракш успел понять, что капсула преодолела свыше пятидесяти конных переходов к северу, доставив диверсантов мира почти к самым Северным горам. И там, за одним из горных перевалов, они могли воспользоваться ещё одной такой же капсулой, которая смогла бы их доставить почти в самое логово инфернальных духов…


 



Глава четвёртая. Третий

- Мы остались без лошадей, - с нескрываемой грустью в голосе вздохнул Алиас, прощальным взглядом окидывая расколовшееся надвое «яйцо птицы Рух».
- Что нам лошади? – кисло скривился Шахтин Кал. – От них всё равно пришлось бы избавиться: с лошадьми мы слишком бросаемся в глаза.
Алиас немного помолчал, потом поправил на себе амуницию и повернулся лицом на север. Горизонт закрывали зловещие горы, идти через которые Алиас никогда не мечтал. А вокруг повсюду простиралась осквернённая врагом земля с опустевшими рощицами и перелесками. Алиасу сначала даже показалось, будто и трава заметно подъедена Врагом. 
Но трава всё-таки в земле оставалась. Её было ещё много. Вот только знакомых звуков из травы не доносилось. Не жужжал шмель, не порхали с цветка на цветок бабочки, не гудели медоносы, не стрекотали кузнечики. Не видно было вокруг ни муравьёв, ни даже намёка на хотя бы чахлую паутину.
Алиас понял, что ВРАГ выел всё, что сумел. А сумел он многое. Возможно, и дождевых червей он тоже выел подчистую. Оставалась лишь надеяться на то, что черви, почуяв непреодолимую угрозу, ушли поглубже в почву, до самых камней, где под ними и попрятались. Ничто в земле не говорило о том, что ВРАГ и землю перекопал в поисках жертв…
- Да, - помолчав, кашлянул Шахтин Кал. – С момента, когда я и мои славные воины впервые столкнулись с этими тварями, они, по-моему, стали куда прожорливее.
Он помолчал ещё немного, о чём-то глубоко задумавшись. Потом вдруг язвительно махнул рукой:
- Скоро они узнают настоящего Шахтин Кала…
И пошёл впереди Алиаса, бережно придерживая висевшую на его правом плече тяжёлую сумку с тремя чёрными шкатулками внутри.
- Тебе не кажется, что пришла пора полностью мне довериться, - догнал его Алиас шагов через пятьдесят.
Шахтин Кал только сердито кашлянул. Они прошли в сторону Самых Северных гор ещё шагов с тысячу, когда наконец Алиас решительно ухватился за правое плечо Рудого пахана. Тот остановился и часто задышал, заходясь нервным кашлем.
- Не дури, - тоном заботливого друга сказал Алиас. – Ты сам, без моей помощи всё равно до места их не дотащишь. Ведь ты стар и болен, зачем тебе так мучиться?
- Что?! – злобно прошипел Рудый хан. – Зачем мне мучиться?
Посмотрев на Алиаса снизу вверх глазами свихнувшегося мазохиста, Шахтин Кал мало-помалу успокоился и уже более спокойно проворчал:
- Может, мне сладко от этих мучений… Может, эта тяжесть поможет мне хотя б немного искупить мои грехи в своих собственных глазах…
Но через пару часов тяжёлого хода он сам отдал сумку Алиасу. И всё равно шагов через двести после этого свалился на голую землю, на самом виду.
- Прости меня, Алиас, - плаксиво извинился он, хотя никаких извинений от него Алиас не ждал – он вообще не считал, что кто-то перед ним должен за что-то извиняться. – Я не полностью доверял тебе. Хотя это глупо… Тем более что сам уговорил тебя отправиться вместе со мной… Один бы я никуда не дошёл… (пауза). Если бы ты знал, Алиас, как мне не хочется умирать вот здесь, на пожранной земле. Да ещё к тому же не исполнив должного…
- Не болтай глупостей, - буркнул в ответ Алиас. – Ты ещё, глядишь, меня переживёшь…
Но Шахтин Кал неожиданно крепко заснул, и вождь окиянов почти до самого заката охранял его сон, готовый при первом появлении чудовищ бегом тащить своего напарника к подножию гор.

Проснулся Шахтин Кал хорошо освежённый, отдохнувший. И пока они добрались до подножия ближайшей горы, он рассказал Алиасу о том, как духи из иной Вселенной пытались завладеть его умом и поссорить его с вождём аяков Буглином Окэ. Алиас с интересом выслушал Шахтин Кала, отметив про себя, что с напарником происходят странные перемены – он как будто молодеет и крепчает, болезнь, совсем ещё недавно вовсю проявлявшаяся в нём, словно изгнана вон из организма Рудого пахана какой-то неведомой волшебной силой.
Прорвавшийся к ним в этот момент через ментальное пространство Ракш, однако, понял, что Шахтин Кал попал под протекцию сил Инферно. Они считали его своим, потому и подкрепляли мощным фоном своей энергетики. Но о намерениях его узнать им было не суждено: мощное ментальное поле Геи не давало чуждым духам проникнуть в помыслы любого из земных существ. И это явилось новой миссией великой богини мира, обезоруживавшей вторженцев и оберегающей сражающихся с ними детей планеты.
Сумерки уже почти сгустились, когда не ко времени выплывшая из-за облаков Луна ярко осветила две бредущие почти у подножия горы человеческие фигуры – стройного высокого богатыря с тяжёлой сумкой на плече и щуплого горбатого карлика, идущего налегке. И ничего бы страшного в этом не было, если бы не одно «но» - Луна осветила их для нескольких дозорных групп инфернальных воинов, как нарочно оказавшихся на пути следования диверсантов мира.
К счастью для обоих, инферналы оказались палконогами – гораздо более крупными и быстрыми в движениях, чем те, с которыми Шахтин Калу пришлось иметь дело, но всё-таки не «прыткими» демонами.
Заметив людей, палконоги тут же направились в их сторону, стремясь как можно плотнее окружить их.
- Кажется, мы влипли, - неуверенно сказал Алиас, доставая лук.
Однако Шахтин Кал, тихонько взвизгнув, на удивление быстро засеменил на своих кривых ножках вперёд. Не успев подумать, куда это направляется его новый товарищ, вождь окиянов припустился за ним, и довольно скоро перед ними в свете Луны зазияло большое, в человеческий рост отверстие некой пещеры. И тут же на застывших перед входом и поблизости от пещеры валунах возникли силуэты каких-то людей с натянутыми луками в руках.
- Не стрелять, пока не пройдут эти двое! – до ушей Алиаса и Шахтин Кала донёсся тихий, но довольно чёткий волевой приказ.
- Да-да! – задыхаясь от быстрого бега, просипел Шахтин Кал. – Мы свои! Мы – люди!
- Нас преследуют, - на ходу бросил кому-то из воинов Алиас, с облегчением в душе заметив, как его приятель проскользнул в пещеру.
- Вижу, - усмехнулся строгий царственный голос, отдавший приказ пропустить беглецов.
- Уходим! – приказал он сразу после того, как Алиас оказался за спинами застывших на камнях воинов. – Беречь стрелы!
В пещере было темно, лишь слабый огонёк факела едва светился где-то в глубине. Но у входа Алиаса немедленно подхватили под локти чьи-то невероятно сильные руки. И он сразу понял, что это были руки друзей. Неизвестные люди с силой, но мягко протолкнули Алиаса вслед за Шахтин Калом, подальше от входа, затем Алиас услышал приглушённый шелест башмаков отступающих в пещеру воинов, а спустя ещё несколько секунд сзади Алиаса слабо загремели друг от друга большие каменные глыбы: неизвестные друзья плотно замуровывали вход.
Мало-помалу глаза Алиаса привыкли к темноте, тем более что, как только лунный свет полностью перестал проникать в пещеру от входа, повсюду темноту прорезали весело пляшущие огоньки факелов. Скоро он увидел и Шахтин Кала, хлопающего ресницами и пугливо озирающегося по сторонам, и лица многих неизвестных воинов, державших в руках обычные смоляные факелы. Один из них (факела у этого воина не было) протянул Алиасу свою могучую заскорузлую руку. Бородатое лицо его было суровым, но не враждебным.
- Здравствуй, брат из племени могучих златовласых всадников, - с довольно тёплыми нотками в густом басовитом голосе произнёс командир неизвестных воинов, с добродушным прищуром осматривая Алиаса с головы до ног. – Я – головной пахан киммеров Кимаран. Но вряд ли ты слыхал про такого, - усмехнулся на последнем слове черноволосый богатырь.
Только теперь Алиас разглядел, что окружавшие его воины широкоплечи, но ростом все поголовно заметно ниже среднего окияна. А сам он выше самого высокого из них почти на голову.
- Что? Я не ослышался? Не может быть! Да не обманывают ли меня мои глаза? – осклабился в ответной улыбке вождь окиянов. – Неужели передо мной настоящие киммеры, воины из легенды, померяться силами с которыми мечтают все юные богатыри Запределья?
От входа донеслось глухое угрожающее шарканье – инферналы, видимо, скреблись о завал, пытаясь проникнуть в пещеру. Алиас непроизвольно замер, прислушиваясь к доносившемуся снаружи слабому скрежетанию и шелесту. Однако окружавшие его воины в овечьих безрукавках сипло засмеялись.
- Не стоит напрягаться, друг окиян, - доброжелательно сказал назвавший себя Кимараном. – Эти валуны им не по силам. Мы уже в этом убедились.
В молчании оглядевшись вокруг себя повнимательнее, Алиас решил наконец представиться. Отпуская короля в столь рискованное путешествие, сородичи настойчиво просили его держать своё имя в секрете. Но Алиасу такое оказалось не по зубам. «Впрочем, - успокоил он себя беглой мыслью, - какое теперь это имеет значение. Вот он назвался головным паханом гордых киммеров. Что изменится, если я совру этому благородному и храброму воину?».
- Как тебя кликать в бою, златокудрый всадник без лошади? – опередил его Кимаран, по-прежнему дружелюбно усмехаясь. – Мы, кстати, тоже без лошадей, хотя про киммеров всюду говорят, будто они даже спать норовят в седле.
- Про нас такое тоже говорят. Точнее, говорили. Когда Цивилизация процветала, - вздохнул король окиянов. – Лошадей своих мы оставили в пещере Провидения, далеко отсюда. А зовут меня Алиас, верховный вождь всех окиянов.
- Где, где вы оставили лошадей? – изумился Кимаран, недоверчиво склонив голову набок. – В пещере Провидения? Как вам удалось её найти? По Запределью ходят легенды, что вход в эту пещеру заколдован самыми сильными магами мира! Эти колдуны давно исчезли, и некому снять с этой пещеры чары. Говорят, всего раз в тысячу лет на несколько мгновений открывается эта пещера посреди голой степи – перед страшной силы ураганом.  И вы каким-то чудом попали в эту пещеру?!
Алиас хотел ответить, но Шахтин Кал сделал это быстрее.
- Кимаран, чего бы ты ни выдумывал по поводу древнего заклятия, - хриплым карканьем вторгся он в разговор головных паханов (так, что даже хладнокровные киммеры от удивления пооткрывали рты), - мы с вождём окиянов всё-таки в неё проникли. И совсем недавно, за несколько часов до начала заката, покинули её в летающем яйце птицы Рух. Ты, небось, не слышал о таком, великий хан, хе-хе. А если и слышал, то опять всё те же бредни про заколдованные яйца настоящей птицы-великанши, хе-хе
- Только ответь нам тогда, мудрый Кимаран, каким образом мы сумели пройти незамеченными через всё Запределье, захваченное мерзостью, которая стучится сейчас к нам в двери?
- Послушай, дружище, - похлопав ресницами, растянуто произнёс ещё больше удивлённый Кимаран. – Не тот ли ты карла-горбун, который много лет назад удрал с парнями из каменоломен Орнитагора? Уж не с Шахтин Калом ли мы имеем честь беседовать лицом к лицу?
Даже в полумраке пещеры Алиас увидел, как прилила краска к лицу его попутчика. И на этот раз он ответил за Шахтин Кала:
- Да, главарь киммеров! Это он и есть. И совсем недавно мои воины насмерть бились с полчищами, которыми он руководил. Но теперь он мой друг…Да, в жизни всякое бывает…
Снова воцарилось молчание. Кимаран переводил удивлённый взгляд с Шахтин Кала на Алиаса. Наконец, обнял вождя окиянов, а потом пожал протянутую хлипкую и скользкую ладонь Рудого пахана.
- Что же, друзья, - начал он торжественным тоном. – В одной пещере с тайным ходом в логово Врага собрались вместе три великих главаря. Сбылось древнейшее пророчество. Теперь я точно знаю, что мы победим. И очень скоро…




На рассвете Ракшу удалось выйти в астрал и внутренним взором проникнуть в ту самую пещеру. Он увидел, как проснувшийся первым Кимаран без лишнего шума разбудил остальных. Самым последним подняли Шахтин Кала. Тот никак не хотел просыпаться, отмахивался своими неуклюжими руками, точно ребёнок, и капризно бормотал себе под нос невесть что. Однако Алиас рывком поднял его с лежака выше своей головы, как следует встряхнул и поставил на ноги. Другой воин поднёс карле кожаный мех с ключевой водой. Попивши, Шахтин Кал окончательно пришёл в себя и поплёлся, еле волоча ноги, впереди Алиаса.
Вся команда Кимарана гуськом двинулась через зал в противоположную сторону от входа. Из зала они вышли в довольно узкий туннель с покатыми стенами, на которых конденсировались капли холодной воды. Собакам Кимаран приказал сторожить пещеру. И правильно сделал: в рейде в самое логово сил Инферно клыкастые друзья могли только помешать, ибо вряд ли сумели бы сдержать свою ненависть к существам с абсолютно чуждой энергетикой.
Тоннель то сужался – так, что воинам приходилось едва ли не протискиваться вперёд – то расширялся. Высота подземного коридора то снижалась, заставляя людей ставиться на четвереньки, то поднималась. Иногда становилось тесно, но при этом потолок оказывался копья на два выше голов. И наоборот, в широком месте приходилось едва ли не ползти. Труднее всего становилось, когда коридор плавно переходил в лаз, по размерам напоминавший едва ли не крысиный. Однако воины и в таких, явно гиблых, местах продолжали шутить, высказывая в адрес своих друзей всяческие колкости и остроты.
Каким-то чудом факелы не затухали, а люди не задыхались. Наконец спереди послышалось предупреждающее шипение, и колонна воинов остановилась.

- Мы пришли, - тихо, но весьма отчётливо сказал Кимаран, жестом останавливая идущих за ним. – Нас об этом предупреждают наши друзья – змеи Волшебных гор, - помолчав, он с грустным вздохом пояснил: - Последние из здешних обитателей нашего мира. Это они охраняли вход в тоннель с той стороны. И если бы инфернальные твари наткнулись на этот вход, змеи приняли бы бой, отправив нам навстречу посланца.
Далее видение Ракша оборвалось. Но он успел понять: используя свои ментальные способности, предводитель киммеров сейчас попросит змей пропустить его воинов, и отряд диверсантов мира, протиснувшись через узкое, плотно затянутое корнями древних растений отверстие в теле горы, окажется неподалёку от Логова…




Глава щестая. Измена

 Логово на самом деле оказалось намного дальше, чем они думали. Прикрываемый змеиным народом лаз вывел диверсантов мира в довольно сухое узкое ущелье, которое Шахтин Калу чем-то напомнило Котлован. На какой-то миг его даже перекосило от этого воспоминания.
Инфернальных воинов поблизости не наблюдалось, однако в господствовавшей в этом месте тишине ощущалось нечто зловещее, вызывающее глубоко в душе тягостное, тревожное чувство.
Цепляясь за корни древних растений, люди спустились на несколько десятков шагов по очень крутому песчаному склону и оказались на дне когда-то давным-давно пересохшей реки. Дно её теперь было совершенно мёртвым, само по себе незримо излучаемым зло. Даже если бы в мир не вторглись полчища Инферно из Иной вселенной, находиться на дне этого жуткого ущелья было бы страшно. И, наверное, небезвредно для здоровья.
- Ну и куда теперь идти? – хмуро буркнул под нос Шахтин Кал, полным ненависти взглядом исподлобья окидывая ущелье. – Где это чёртово логово?

Рядом стоящие воины усмехнулись. Алиас же, положив на плечо карлы мощную ладонь, попытался его успокоить:
- Ты так торопишься отдать собственную жизнь за тяжкие грехи?
В голосе вождя окиянов проскользнула дружеская ирония. Наблюдавшему за этой сценой с расстояния в десятки тысяч диций Ракшу показалось, будто златокудрый король уже относится к Шахтин Калу как к давнему другу. И совсем не хочет его смерти.
- Послушай, приятель, - тихо ответил Шахтин Калу пахан киммеров. – Ты нас выдашь, если сейчас же не растворишь свою злобу в глубинах своего внутреннего «Я». То, что здесь пока не видно никаких вражеских тварей, ни о чём ещё не говорит.
Реакция Шахтин Кала оказалась почти истеричной. Вскинув в сторону Кимарана своё изрядно посвежевшее на территории Врага, но оставшееся при этом не менее страшным и морщинистым лицо, он желчно прошипел:
- Когда-то ты называл меня навозной кучей, даже хлеще! Теперь же, я вижу, ты продолжаешь мне не доверять, считая их шпионом (он неопределенно ткнул рукой в сторону ущелья)! Но ты наверняка не знаешь одного! – на последнем слове Шахтин Кал едва не взвизгнул.
Ладонь Алиаса вдруг мягко, но сильно сжала его плечо, а заросшая щетиной щека вождя окиянов коснулась уха Шахтин Кала:
- Успокойся. Сейчас не время выяснять отношения. Не забывай, что мы все пришли сюда с одной целью…

ЭПИЛОГ

Ракш наконец-то вышел из убежища. Расправив затекшие от долгого сидения плечи, он подставил радостно сияющему солнцу лицо. Теперь можно было и отдохнуть. Просто забыть обо всех проблемах, о своём предназначении, о том, что совсем ещё недавно угрожало человечеству – забыть, на долгое время превратившись в простого горного охотника, почти ребёнка.
В конце концов, у него есть дети и жена, живы ещё престарелые родители, полным-полно расселившихся по всей длине горного кряжа Цивилизации близких и дальних родственников
В этот час его никто не смел тревожить. Хотя все знали, что Ракш оторвался от дел и вернётся к ним, вероятнее всего, нескоро.
Да, до полной, окончательной Победы над силами Инферно было далеко. Последняя жертва свирепого карлика не только обрушила планы и возможности чужеродных духов – заполонить всю планету, пожрать без остатка её обитателей. Разметав по кочкам Логово со всеми дьявольскими механизмами штамповки не ведающих страха монстров, Рудый хан отрезал духам и пути к отступлению.
Границы обеих вселенных соединял магический кристалл, когда-то сотворённый волшебниками – потомкам на горе. Из-за взрыва он пришёл в негодность – врата навсегда исчезли из Логова. 
И вместе с ними исчезла даже призрачная надежда инфернальных армий на бегство с тела Геи Добронравной, которая уже сама, как неохватное сознанием простого смертного разумное начало, объявила вторженцам войну на полное уничтожение.
Гея, вероятно, понимала, что гнев необходимо сдерживать, поскольку страшен гнев такой богини, как она, прежде всего для тех, к кому она привыкла и кого старалась не тревожить, нередко балуя теплом и тишиной. Поэтому, обрушивши однажды на часть своей поверхности кошмарный ураган, позже Гея выжидала, позволяя событиям развиваться без её особого участия. Иногда ей удавалось, застав инферналов на марше, разметать их в клочья по степи, размазать по горам.
Но основную миссию освобождения своей страны от монстров из Иной вселенной пришлось исполнить людям Запределья. Впрочем, Ракша это уже не волновало: он видел результат, хотя и видел, какую цену за него заплатят люди. Но дело Ракша заключалось вовсе не в том, чтобы сражаться самому. Его задачей было наблюдать за жизнью в Запределье и на Побережье, корректируя развитие событий с помощью своих способностей, а умение сражаться с оружием в руках среди них не являлось основополагающим. Убедившись тогда, что люди справятся и без его участия, глава разведотряда Азараха решил вернуться к мирной жизни.
***
До гор Побережья остатки инфернальных армий не дошли. В основном они, подобно бандам разноформенных всеядных хищников, разбрелись довольно мелкими отрядами по всем просторам Запределья, а небольшая часть из них продолжила охотиться в горах, выискивая жертвы среди случайно уцелевших земных существ. Так называемые Свободные духи, главные зачинщики всей этой эпопеи, лишившись Логова, оказались без защиты против таких же свободных духов Геи. Битвы полтергейстов ещё долго бушевали в разных местах планеты, год от года всё реже и слабее. Иногда полтергейсты сражались рядом с плотными войсками, и тогда непонятно откуда в противников с обеих сторон летели камни, дротики и стрелы, подобранные духами с земли.

Что же случилось с Кимараном и его друзьями после того, как Шахтин Кал пожертвовал собой во искупление ранее совершённых грехов и во имя человеческого рода?
Они в тот момент лишь увидели яркую вспышку как бы внутри мерцающей стены, сквозь которую как будто в воду кануло яйцо волшебной птицы Рух с отважным карликом внутри. И все, как один, сняли боевые шлемы. Только Алиас опустил низко голову, поскольку шлема на нём не оказалось. Окияны вообще предпочитали сражаться с непокрытыми головами – одни лишь золотые кудри и развевались на ветру, когда весёлые отряды этих варваров без страха устремлялись в битву.
- Почтим его память, друзья, - тихо, но отчётливо на фоне воплей продолжавших бесноваться в башне духов сказал Кимаран.

-  Он был верным другом, - с грустью в голосе заметил могучий вождь окиянов.
Вопли духов вдруг взорвались душераздирающими визгами и… резко прекратились. И уже через минуту стало ясно: сотворённый Шахтин Калом взрыв выбил бестелесных демонов из колеи – не будучи в силах что-либо предпринять в такой ситуации, они поспешно удалились.
- Кажется, смерть нашего друга не была напрасной? – выгнул брови дугой Кимаран.
Соблюдая осторожность, воины вначале внимательно прислушались к звукам снаружи, сгрудившись у входной двери. А когда её открыли, их глазам предстала страшная картина. Из гигантской груды мёртвых палконогов кое-где торчали оторванные лапы и головы могучих леших. И повсюду в лужах красной крови валялись безобразные трупы чужеродных созданий. Мёртвые тела новых палконогов не разлагались так же быстро, как трупы первых образцов.
И это внушало новые опасения, ибо новые тела ВРАГА были созданы из живой «глины» этого мира. Оставаясь внутри не знающим страха чудовищем Иной вселенной, каждый сын Инферно обладал теперь способностью к автономной, индивидуальной жизни на планете. Фактически, они теперь ничем не отличались от, скажем, тех же пауков-вампиров. Правда, последних чужеродные монстры успели к тому моменту выесть в Самых северных горах подчистую, разве что какая-нибудь наиболее умная и трусливая паучиха сумела схорониться в какой-нибудь глубокой расщелине.

Никто не знал, наделены ли новые бойцы ВРАГА индивидуальными способностями к размножению. Но как бы то ни было, всем народам Запределья ещё предстояла долгая и упорная война с инфернальными бандами, которые вполне могли и выработать в себе чувство опасении перед более сильными отрядами врагов. В таком случае немало из них научились бы прятаться и выжидать, когда противник расслабится.

Кимаран, Алиас и все остальные бойцы, снова войдя в состояние полного равнодушия ко всему окружающему, играючи истребили несколько тысяч вражеских особей, блокировавших выход из «цирка». Птиц в небе уже не осталось, зато поле боя было завалено фиолетовыми и голубыми трупами. Но, заметив барражирующих над «цирком» голубопёрых птиц, киммеры поняли: в этом сражении враг проиграл убедительно.
Они вернулись в пещеру тем же путём, что и выходили из неё в ущелье. Там оставалась их база с припасами и сторожевыми псами. Потерь среди киммеров не оказалось, поэтому недоставало в пещере одного только Шахтин Кала.
Несколько недель подряд киммеры с Алиасом рыскали в окрестностях бывшего Логова, уничтожая попадавшиеся на пути инфернальные банды. Когда закончилась еда, пещеру пришлось покинуть. Голодными они брели пешком по разорённым инферналами землям, питаясь выкопанными кое-где кореньями и останавливаясь на короткий отдых между переходами.
Возвращение домой стало для них испытанием ещё более тяжёлым, чем диверсионная вылазка в Самые северные горы, ибо от голода привыкших к мясу кочевников буквально шатало. Повстречай их в это время враг или хотя бы стая степных гиен, многие из отряда не вернулись бы домой.
Но даже гиен к тому моменту в Запределье не осталось. И это вначале приводило к отчаянию: опоздали с победой?  Полчища Инферно подчистую омертвили Запределье?
Но однажды им пришлось укрыться в балке от отряда троггов, торопившихся куда-то с высунутыми из клыкастых пастей языками. И после этого к бойцам как будто стали возвращаться силы. Ведь если трогги каким-то чудом выжили на территории, совсем недавно пережившей волну нашествия сынов Инферно, стало быть, не всё потеряно – жизнь в Запределье не угасла, раз трогги находили, чем питаться.
Через пару дней киммерам посчастливилось наткнуться на озеро, из вод которого время от времени, играя, выпрыгивали довольно крупные рыбы с искрящейся на солнце чешуей. В этот вечер у бойцов отряда Кимарана впервые за последний месяц был отличный ужин. А через пару суток им навстречу попалось стадо жирных гогочущих гусей, погоняемых дюжиной толстобрюхих стаблинов. Стоит ли рассказывать о том, как трусливые погонщики птиц обрадовались могучим воинам Запределья, от которых раньше норовили спрятаться.
У стаблинов сохранилось даже вино, хлеб, сыр и овощи. А их деревня, притаившаяся на склоне глубокого, густо заросшего высоким кустарником оврага, стояла целёхонькой.
Стаблины рассказали, что примерно пару недель назад неподалёку от их деревни прошла гигантская орда чудовищ.
- Мы думали, нам конец! Сидели, не дыша, в своих подземных убежищах и молили добрых духов Запределья затмить этим жутким тварям глаза, чтобы они нас не заметили, - с жаром рассказывали старейшины стаблинов киммерам и их другу Алиасу во время праздничного ужина.
Наверное, впервые за всю историю Запределья пастухи гусей искренне желали киммерам задержаться у них подольше. Но, отдохнув четыре дня, маленький отряд отправился в погоню за вражеской ордой.
Догнали они, правда, не очень крупный отряд прытких демонов и палконогов новой породы. И догнали не одни. Около двух десятков вооружённых троггов напали на инферналов с другой стороны – в момент, когда киммеры, войдя в состояние безразличия, уже успели истребить больше тысячи тварей. Трогги, видимо, не понимали, как следует себя держать с чужеродными существами. Кинувшись в битву с яростным рёвом, они тем самым словно разбудили вражеских бойцов. В результате вся оставшаяся орава инферналов окружила троггов плотным кольцом, и, если бы не киммеры, методично истреблявшие врага с тыла, трогги, вероятнее всего, оказались бы съедены заживо.
Убитых инферналов трогги с радостью принялись пожирать. Это ни у кого теперь не вызывало удивления: вражеские тела теперь уже были для троггов также вкусны, как и тела истинных детей Геи. Занятые пиршеством, трогги не заметили людей. А может, умышленно пропустили их мимо взгляда, догадываясь о том, что люди спасли их от гибели.

Спустя ещё два месяца, за которые киммеры много раз нагоняли и истребляли тысячи инферналов, нередко спасая от истребления целые орды запредельных варваров, они наконец-то вернулись к своим сородичам. В честь возвращения героев был устроен великий пир –  несмотря на то, что орды инферналов заметно поубавили на землях Запределья поголовье разной дичи и повыжигали много пастбищ.
Долго праздновать не пришлось: разведчики снова обнаружили многотысячные полчища палконогов. И главное, чего больше всего опасался Кимаран, в степи появились инфернальные всадники, очень похожие на многих погибших когда-то в битве с инферналами степняков. Их было немного, но они оказались почти неуловимыми. И когда, спустя целых три года войны с остатками инфернальных банд, монстры были наконец-то уничтожены, киммерам пришлось с горечью в душе признать, что ликвидировать угрозу нападений инферналов в будущем полностью им не удалось.
И снова были рейды и походы в поисках чужеродных банд, созданных по образу и подобию человека. Случались и поражения посланных вдогонку инфернальным всадникам отрядов. Но это уже другая страница истории Запределья…



После эпилога

С той поры минуло почти двенадцать тысяч лет. Древнее человечество забылось в памяти потомков. Случился Потоп, пережили который немногие из тех людей. Но и они были всего лишь далёкими потомками поколения, к которому принадлежали описанные в этой истории герои.
***

Вопросы у читателя наверняка возникли. Например, куда девался меч Мерлина, похищенный у Кимарана фиолетовыми птицами?
Меч Мерлина… А так ли уж он нужен в продолжении этой истории?  ВРАГА всё равно разбили и без него. Тем не менее, не исключено, что этот меч нашёлся и ещё сыграл свою роль в жизни киммеров и всего Запределья.
А главное – Ракшу однажды пришло видение далёкого будущего. Оно его не очень обрадовало. Однако он вздохнул с облегчением, потому что узнал, что ещё многие поколения их мир будет существовать в относительном спокойствии и люди продолжат привычную жизнь, даже войны поутихнут, а достаток в большинстве стран у их жителей умножится. Это в конечном итоге людей ослабит, сделает беспечными и уязвимыми к грядущим катастрофам. Но произойдут они уже после смерти Ракша и его любимых. И даже после их смерти благословенная пора ещё долго будет продолжаться.
Он постарался забыть о будущем, несущем человечеству новые тяжкие испытания, и превратился в сущего ребёнка, наслаждающегося жизнью. Всё шло своим чередом. Всё было нормально.

И до Потопа оставалось ещё 750 лет…


Полностью книгу можно купить в интернет-магазинах Литпресс и Амазон.