Гоголь и Начальник Тишины

     Эпистол слишком мало, а те, что приходили, были ни о чем. Вместо того, чтобы подробно живописать быт, обычаи и порядки, важнейшие мелочи самого течения жизни Империи, расходы на хозяйство, количество пахотных земель, положение и взгляды крестьян, уклад помещичьей жизни, в них большей частью были сетования на дороговизну мяса,  падение цен на хлеб и пеньку, сплетни о соседях и даже жалобы на женское непостоянство.
      Может быть я сам даю неверные инструкции? Нет, изложено было так, что самый дремучий бирюк мог уразуметь, что от него требуется. И добро бы для себя старался, ведь о благе любимого Отечества радею.
    Гоголь подошел к окну, выходившему на бульвар. Из него  были видны чахлые деревца и проезжающие экипажи. Недавно прошел дождь и прибил всегдашнюю московскую пыль, отчего не слишком здоровым легким было покойней. Резко пахло навозом. В газетах пишут, что в Лондоне многие пользуются самодвижущимися экипажами на пару, которые со временем, наверное, получат всеобщее употребление и наши города наконец очистятся от непременных куч навоза и дурного запаха.
      Он бросил взгляд на рукопись, лежащую на конторке, вместе со счетами и нераспечатанными письмами. Книга почти закончена, получается ровно то, что от него требовало христианское направление духа и прежде всего ответственность перед многочисленными читателями, ведь только от писателя зависит нравственное назидание и самое духовное напитание паствы. Иногда он так и думал - моя паства. Вот кто они! Жалел, что в юности не выбрал духовное поприще. Еще не поздно и все в руках Божиих. Скольких заблудших он мог бы обратить к Богу нашему Иисусу Христу? Но сокрушаться нечего, каждый должен быть пригоден на своем месте. Если, к примеру, тебе довелось родиться полицмейстером... Он улыбнулся. Что за чушь я несу? Родиться полицмейстером! Надо проветрить голову. Взяв трость и надев цилиндр, он вышел на улицу. У подъезда поклонился незнакомой даме с узелком, что пристально на него посмотрела  и направился к Никитским воротам. В кондитерской «Парижанина Ивана Парамонова» взял кофию и булочку с корицей. Пристроив цилиндр на столик с мраморной столешницей, наблюдал за гуляющими. Вот грузный старик с пышными бакенбардами под руку с девушкой. Верно дочка. Глаза ее опущены долу. Он что то ей говорит, тряся брылями, как у охотничьей собаки. Наставления, что же еще? Дочка украдкой смотрит на фланирующих кавалеров. Он отставной чиновник, может быть даже в чине тайного  советника, дочь на выданье и препрыткая, притворная скромница. Будет обманывать мужа с любовником, а дружка еще со многими. В обществе пользоваться уважением, супруг ей оставит огромное состояние, которое она приумножит, пустив в оборот и занявшись откупами. Заиграется на бирже и неудачно, остатки, уже в почтенном возрасте спустит где-нибудь в Ницце на молоденьких жиголо. Почит в своей постели, исповедавшись и причастившись.  окруженная толпой многочисленных родственников, надеющихся поживиться. Хороши же они будут, когда вскроют завещание!
     Николай Васильевич представил себе их вытянувшиеся лица и захохотал. Сидящие рядом с укоризной на него посмотрели. Смутившись, он схватил цилиндр и вышел на улицу. Вновь накрапывал дождь, а редингот он оставил дома. Как бы не простыть, мучали ревматизмы. Понадеявшись на переменчивость погоды и скорое возвращение солнца, он продолжил путь, решив прогуляться до Тверской.
      Вторая книга «Душ» решительно  лучше первой. Но так и должно быть, ведь наша жизнь это лесенка к Богу. Отчего же тогда нет радости? Бывало, когда пишешь, себя не помнишь, время пропадает вовсе, сел в шесть утра, вроде четверть часа прошло, а глядишь на часы и видишь, что обед пропустил, да и вечереет. Чувствуешь  голод сильный и радость от листков, сплошь исписанных. А теперь радости нет. Странно. Хотя нет, что же я? Труд оттого и называется так, что приносит только усталость. На старославянском труд еще означал и горе, и даже смерть. Хотя смерти нет, конечно. Есть только блаженство слияния с Христом. Отчего же страшно так засыпать? Маловерен и грешен, слаб и лукав, прости Господи! На Тверской он осматривал витрины, вновь удивляясь большим стеклам. Как они их делают? Долго стоял у дагерротипии, рассматривая изображения незнакомых дам и господ. Но войти не решился.
     Наконец выглянуло солнце, позолотив купола, зазвонили к вечере и Гоголь зашел в Иверскую. В часовне было покойно, народ стоял по преимуществу простой, пахло кислым и писатель поморщился. Затем устыдившись, молился. Батюшка читал службу по старому чину, без сокращений и привычное чувство благоговения охватило Николая Васильевича. Сладко пахло ладаном, дрожали огоньки от свечей на золотых окладах темных икон. Прихожане вторили попу нестройными голосами. Вот где рай, подумал Гоголь и прослезился. После службы от свежего воздуха закружилась голова и он взял пролетку. Трясясь по неровной мостовой, забыл  о ревматизме и  заботах своих. Мошенник кучер по приезду потребовал двугривенный. За такие деньги можно полдня ездить, спорил писатель, но извозчик сетовал, что высоки цены на овес и не уступал ни гроша. Расплатившись, Гоголь в сердцах крикнул:
     - Чтобы тебя чорт взял!, - перекрестился и поднялся к себе.
     В комнатах было холодно и он приказал растопить печь, подать чай и что-нибудь перекусить из того, что осталось от обеда. Наскоро поужинал холодной телятиной, прочел молитвы и, переодевшись, улегся в кровать. Задул свечу и стало темно. Подумал, что бездна, вот она, рядом - мрак и скрежет зубовный. Стало страшно. Начал читать вслух «Богородица, Дева, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты между женами и Благословен Плод чрева Твоего..», потом «Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя..», затем вспомнилось любимое место в последовании ко Святому Причащению, где Иисус Христос именуется Начальником тишины. Как хорошо, Начальник тишины.. Вспомнилось, какие необыкновенные тянучки покупала маменька ему на ярмарке.  Царствие небесное покойнице, прошептал он и легко заснул.