Милый друг. Часть 2. Глава 10. Мопассан

10

В маленькой квартире на улице Константинопль было темно, так как Жорж Дю Руа и Клотильда де Марелль, встретившись у двери, вошли внезапно, и она сказала ему, не дав времени открыть ставни:
- Так значит, ты женишься на Сюзанне Вальтер?
Он мягко признал это и добавил:
- Ты не знала?
Она повторила, рассерженная, возмущённая:
- Ты женишься на Сюзанне Вальтер! Это слишком! Это слишком! Вот уже три месяца ты ласкаешь меня и ничего об этом не говоришь. Все знают об этом, кроме меня. Мне сказал об этом муж!
Дю Руа начал ухмыляться, немного сконфуженный, и, положив шляпу на каминную полку, сел в кресло.
Она смотрела ему прямо в лицо и сказала тихим раздражённым голосом:
- С тех пор, как ты развёлся с женой, ты готовил этот удар, а меня содержал как любовницу, временно исполняющую обязанности? Какой же ты негодяй!
Он спросил:
- Почему же? У меня была жена, которая мне изменяла. Я удивил её: я добился развода и женюсь на другой. Что может быть проще?
Она прошептала, дрожа:
- О, какой ты хитрый и опасный!
Он опять начал улыбаться:
- Чёрт возьми! Глупцов и дураков всегда оставляют ни с чем!
Но она не оставляла свою мысль:
- Я должна была догадаться с самого начала. Но нет, я и подумать не могла, что ты окажешься таким мерзавцем!
Он принял оскорблённый вид:
- Прошу тебя выбирать выражения.
Она возмутилась:
- Что? Теперь ты хочешь, чтобы я выбирала выражения? Ты ведёшь себя со мной, как хам, с тех пор, как я тебя знаю! Ты всех обманываешь, всех используешь, ты из всего извлекаешь удовольствие и деньги и хочешь, чтобы я обращалась с тобой, как с честным человеком?
Он поднялся с дрожащими губами:
- Замолчи, или я выставлю тебя отсюда.
Она пролепетала:
- Выставишь?.. Выставишь?.. Выставишь меня отсюда?.. Ты?..
Она больше не могла говорить, задыхаясь от гнева, но внезапно, словно прорвало плотину её ярости, разразилась потоком слов:
- Выставишь? Так ты забыл, что я с первых дней оплачиваю эту квартиру! Ах, да! Время от времени ты брал её на свой счёт. Но кто её снял?.. Я… Кто о ней заботился?.. Я… И ты собираешься выставить меня отсюда! Замолчи, негодяй! Ты думаешь, я не знаю, как ты украл у Мадлен половину наследства Водрека? Ты думаешь, я не знаю, как ты спал с Сюзанной, чтобы заставить её выйти за тебя замуж?..
Он схватил её за плечи и встряхнул:
- Не говори этого о ней! Я тебе запрещаю!
Она крикнула:
- Спал! Я знаю!
Он смог бы стерпеть что угодно, но эта ложь вывела его из себя. Правда, которую она только что швыряла ему в лицо, заставила его сердце сжаться, но эта клевета о девушке, на которой он собирался жениться, вызвала в его руке желание ударить.
Он повторил:
- Замолчи… берегись… замолчи…
И потряс её так, как трясут ветки, чтобы упали яблоки.
Она кричала с растрёпанными волосами, широко раскрыв рот, выпучив глаза:
- Ты спал с ней!
Он отвесил ей такую пощёчину, что она отлетела к стене. Но она вновь повернулась к нему и, приподнявшись на руках, ещё раз крикнула:
- Ты спал с ней!
Он набросился на неё и начал бить так, словно дрался с мужчиной.
Она внезапно замолчала и начала стонать под ударами. Она больше не двигалась. Она спрятала лицо на полу, в углу, и испускала жалобные крики.
Он прекратил её бить и встал. Затем он сделал несколько шагов по комнате, чтобы вернуть себе хладнокровие. Ему пришла в голову мысль: он пошёл в спальню, наполнил таз холодной водой и опустил туда голову. Затем он вымыл руки и, тщательно вытерев пальцы, вернулся посмотреть, что она делает.
Она всё ещё не двигалась, лежала на полу и тихо плакала.
Он спросил:
- Ты скоро закончишь реветь?
Она не ответила. Тогда он остался стоять посреди комнаты, немного смущённый, немного пристыженный перед этим распростёртым телом.
Затем он внезапно принял решение и, схватив шляпу с камина, сказал:
- Хорошего вечера. Оставишь ключ у консьержа, когда будешь готова. Желаю удачно оставаться.
Он вышел, закрыл дверь, пришёл к портье и сказал ему:
- Мадам осталась. Она сейчас уйдёт. Скажите владельцу, что я не буду снимать квартиру с 1-го октября. Сейчас 16 августа, я предупредил заранее.
И он вышел большими шагами, так как ему нужно было сделать срочные покупки перед свадьбой.
Свадьба была назначена на 20 октября, после возобновления работы Палаты. Она должна была состояться в церкви Мадлен. О ней много судачили, не зная правды. Ходили разные слухи. Шушукались, что свадьба будет, но ничего не знали наверняка.
Слугам сказали, что мадам Вальтер отравилась от гнева в полночь в тот вечер, когда было объявлено о помолвке, отправив свою дочь в монастырь.
Она чуть не умерла. Было видно, что она никогда не оправится. Теперь она выглядела как старуха: её волосы полностью поседели. Она впала в благочестие и причащалась каждое воскресенье.
В первые дни сентября «Французская жизнь» объявила о том, что барон Дю Руа де Кантель становится главным редактором, при том, что г-н Вальтер сохраняет должность директора.
Тогда Дю Руа нанял в помощники известных хроникёров, ведущих светских колонок, политических редакторов, критиков живописи и театра, которые раньше работали в больших, старых, уважаемых газетах, но которых соблазнили деньги.
Бывшие журналисты, серьёзные и уважаемые журналисты больше не пожимали плечами, говоря о «Французской жизни». Быстрый и полный успех стёр презрение серьёзных писателей к дебюту этого листка.
Свадьба главного редактора наделала шуму на некоторое время. Все те, кого упоминают в светской хронике, обещали там быть.
Событие произошло в светлый осенний день.
С 8 часов утра персонал церкви Мадлен, расстелив красную дорожку на ступеньках, выходящих на улицу Руайаль, останавливали прохожих и объявляли о великом событии, которое вот-вот произойдёт.
Служащие, спешащие на работу, мелкие рабочие, приказчики магазинов останавливались, смотрели и думали о богачах, которые расходовали столько денег на свадьбу.
К 10 часам любопытные начали останавливаться. Они стояли несколько минут, надеясь, что церемония сейчас начнётся, затем уходили.
В 11 часов прибыли городские сержанты и начали наводить порядок в толпе.
Вскоре прибыли первые приглашённые и заняли лучшие места: у прохода.
Постепенно прибыли другие: женщины, шелестящие шелками, и степенные мужчины, почти все – лысые, которые ступали со светской чопорностью, ещё более важные в подобном месте.
Церковь медленно наполнялась. Лучи солнца падали через открытую дверь на тех, кто сидели в конце. На клиросе, который казался тёмным, алтарь, покрытый восковыми свечами, отбрасывал жёлтый свет, скромный и бледный на фоне двери.
Гости узнавали друг друга, подзывали друг друга жестами, собирались в группы. Литераторы, менее уважаемые, чем светские господа, беседовали вполголоса.
Норбер де Варенн, который искал какого-нибудь друга, заметил Жака Риваля среди стульев и подошёл к нему.
- Ну вот, - сказал он, - будущее за пройдохами!
Тот, который ничуть не завидовал, ответил:
- Тем лучше для него. Его жизнь устроилась.
И они начали перечислять известных гостей, которых замечали.
Риваль спросил:
- Знаете ли вы, что стало с его женой?
Поэт улыбнулся:
- И да, и нет. Мне говорили, что она вернулась на Монмартр. Но… есть одно «но»… с недавнего времени я читаю в «Пере» политические статьи, которые ужасно напоминают статьи Форестье и Дю Руа. Они подписаны именем Жан Ле Доль, молодым красивым человеком, умным, из той же породы, что наш друг Жорж, который познакомился с его бывшей женой. Из этого я сделал вывод, что она любит начинающих и будет любить их всегда. Впрочем, она богата. Водрек и Ларош-Матьё не задаром были своими людьми в доме.
Риваль заявил:
- Она не плоха, эта малышка Мадлен. Хитрюга! Она должна быть очаровательна без прикрытия. Но скажите, как это Дю Руа женится в церкви после официального развода?
Норбер де Варенн ответил:
- Он женится в церкви потому, что для Церкви его первого брака не существовало.
- Как так?
- Наш Милый Друг из-за равнодушия или из-за экономии счёл, что при свадьбе с Мадлен Форестье церемонии в мэрии будет достаточно. Таким образом, он обошёлся без духовного благословения, что означало для нашей Матери Церкви обычное сожительство. Следовательно, он предстаёт перед ней сегодня холостяком, а она встречает его очень помпезно, что дорого стоит папаше Вальтеру.
Под куполом рос шум разговоров. Слышались громкие голоса. Так проявляли себя известные господа, довольные тем, что на них смотрят и тщательно хранящие свои манеры, усвоенные перед публикой, привыкшие вести себя так на всех праздниках, где, как им кажется, они служат необходимым украшением, предметами искусства.
Риваль вновь спросил:
- Скажите, дорогой мой, ведь вы часто ужинаете у патрона, правда ли то, что мадам Вальтер и Дю Руа больше никогда не разговаривают?
- Никогда. Она не хотела отдавать ему малышку. Но он держал отца в кулаке скелетами в шкафу, связанными с марокканскими займами, кажется. Он же угрожал старику ужасными разоблачениями. Вальтер вспомнил пример Лароша-Матьё и тут же уступил. Но мать, упрямая, как все женщины, поклялась, что не произнесёт больше ни слова с зятем. Они очень забавны, когда встречаются лицом к лицу. У неё тогда вид статуи – статуи Возмездия, а он очень смущается, хотя и делает приличную мину, потому что этот малый умеет себя вести!
Подошли собратья по перу пожать им руки. Слышались обрывки политических разговоров. И смутно, как рокот отдалённого моря, в дверь вместе с солнцем входил шум голосов людей, столпившихся перед церковью, который перекрывал более сдержанный шум элиты, собравшейся внутри.
Внезапно привратник трижды ударил алебардой о мостовую. Все обернулись с шорохом юбок и стуком стульев. В живом свете двери появилась девушка под руку с отцом.
Она по-прежнему была похожа на игрушку, на красивую куколку, украшенную флёр-д’оранжем.
Она несколько секунд постояла на пороге, затем, когда она сделала первый шаг в неф, орган издал пронзительный крик, возвещая прибытие невесты своим металлическим голосом.
Она прошла со склонённой головой, но без робости, слегка взволнованная, милая, очаровательная, миниатюрная. Женщины улыбались и шептались, глядя на неё. Мужчины шушукались: «Изысканно, бесподобно». Г-н Вальтер шёл с преувеличенной важностью, немного бледный, с очками на носу.
За ними четыре подружки невесты, все очаровательные и все одетые в розовое, составляли свиту этой королеве. Шаферы, все как на подбор, шли шагом, который, казалось, управлялся балетмейстером.
Мадам Вальтер шла за ними, под руку с отцом своего первого зятя, с маркизом де Латур-Ивелэном, которому было 72 года. Она не шла, а тащилась, готовая рухнуть при каждом шаге. Чувствовалось, что она идёт, как на ходулях, что ноги отказываются слушаться, что сердце колотится в груди, словно зверь, который прыгает, чтобы вырваться.
Она похудела. Седые волосы делали её лицо ещё более бледным и осунувшимся.
Она смотрела прямо перед собой, чтобы никого не видеть, чтобы не думать, возможно, о том, кто её мучил.
Затем появился Жорж Дю Руа с неизвестной пожилой дамой. Он поднимал голову и не отворачивал взгляда под слегка загнутыми ресницами. Его усы топорщились над губой. Его находили красавцем. У него был гордый вид, тонкая талия, прямые ноги. На нём хорошо сидел костюм, украшенный, словно каплей крови, ленточкой Почётного легиона.
Затем шли родственники, Роза с сенатором Риссолэном. Она вышла замуж полтора месяца назад. Граф де Латур-Ивелэн сопровождал виконтессу де Персемюр.
Затем шло странное шествие союзников и друзей Дю Руа, которое он представил своей новой семье, известные люди парижского полусвета: дальние родственники богатых выскочек, обедневшие дворяне и прочие. Это были господин де Белвинь, маркиз де Банджолэн, граф и графиня де Равенель, герцог де Раморано, князь де Кравалов, шевалье Вальреали, затем – приглашённые Вальтера, князь де Герш, герцог и герцогиня де Феррасин, прекрасная маркиза де Дюн. У некоторых родственников мадам Вальтер был деревенский вид в середине этой процессии.
А органы все ещё пели, испуская звуки своими мощными глотками, которые кричат к небу о радости или горе людей. Закрыли тяжёлые створки входа, и внезапно стало темно, как только что на пороге было светло от солнца.
Теперь Жорж стоял на коленях рядом со своей невестой у освещённого алтаря. Новый епископ Танжерский с крестом в руке, в митре на голове, вышел из ризницы, чтобы соединить их именем Вечного Бога.
Он задал традиционные вопросы, обменял клятвами, произнёс слова, которые сковывают, как цепи, и обратился к молодожёнам с христианским напутствием. Он долго и напыщенно говорил о верности. Это был толстый человек с большим животом.
Из-за шума рыданий обернулось несколько человек. Мадам Вальтер плакала, спрятав лицо в ладонях.
Ей пришлось уступить. Что она будет делать? Но с того дня, как она выгнала из своей комнаты вернувшуюся дочь, отказавшись её обнять, с того дня, как она очень тихо сказала Дю Руа, который церемонно приветствовал её: «Вы самый подлый человек из всех, кого я знаю, не говорите со мной никогда, потому что я вам не отвечу!», она невыносимо страдала. Она ненавидела Сюзанну острой ненавистью, исходящей из отчаянной страсти и раздирающей ревности, странной ревности матери и любовницы, горящей, словно открытая рана.
И вот епископ поженил их, её дочь и её любовника, в церкви, на глазах двух тысяч людей и на её глазах! И она не может ничего сказать? Не может помешать этому? Не может крикнуть: «Но он мой, он мой любовник! Союз, который вы благословляете, нечист!»
Несколько расчувствовавшихся женщин прошептали: «Как взволнована бедная мать».
Епископ говорил: «Вы сейчас находитесь среди счастливцев этой земли, среди самых богатых и самых уважаемых. Вы, сударь, чей талант возвышается над другими, кто пишет, кто учит, кто советует, кто направляет людей, вы должны выполнить прекрасную миссию, дать хороший пример…»
Дю Руа слушал, пьяный от гордости. Прелат римской Церкви так говорил с ним. А за спиной он чувствовал толпу известных людей, которые пришли ради него. Ему казалось, что какая-то сила приподнимает его над землёй. Он становился одним из хозяев Земли, он – сын бедных крестьян из Кантлё.
Внезапно он увидел их в их скромном кабаре на вершине холма, над обширной руанской долиной, своих отца и мать, которые поили селян. Из наследства Водрека он послал им 5000 франков. Теперь он пошлёт им 50000, и они купят небольшое поместье. Они будут довольны, счастливы. Епископ закончил свою речь. Священник, одетый в золочёный стихарь, поднимался на алтарь. Органы продолжили петь хвалебную песнь супругам.
Они испускали такие длительные и громкие звуки, что, казалось, крыша подпрыгнет. Их вибрирующее пение наполняло всю церковь, заставляло дрожать тела и души. Затем они внезапно стихли, и в воздухе побежали тонкие быстрые ноты, наполняющие уши, словно ветерок: это были певчие, похожие на птиц, и внезапно эта музыка расширилась, стала потрясающе мощной, словно песчинка превратилась в целый мир.
Затем послышалось другое пение, которое прошло над склонёнными головами. Это пели Вори и Ландек из Оперы. Ладан испускал тонкий аромат, а на алтарь словно спустился Богочеловек по призыву священника, чтобы благословить триумф барона Жоржа Дю Руа.
Милый Друг, стоящий на коленях рядом с Сюзанной, наклонил голову. В этот момент он чувствовал себя почти верующим, почти религиозным, полным признательности к божеству, которое его так одарило. И, не зная точно, к кому он обращается, он поблагодарил его за свой успех.
Когда церемония завершилась, он встал и, дав руку жене, прошёл в ризницу. Затем началось бесконечное шествие сопровождающих. Жорж, пьяный от радости, чувствовал себя королём, которого пришёл приветствовать народ. Он пожимал руки, бормотал ничего не значащие слова, отвечал на комплименты: «Вы очень добры».
Внезапно он заметил мадам де Марелль, и воспоминание обо всех данных и возвращённых поцелуях, обо всех ласках, о нежности, о звуке её голоса, о вкусе её губ воспламенило в его крови желание вернуть всё это. Она была мила и элегантна со своим видом уличного мальчишки и живыми глазами. Жорж подумал: «Какая она всё же очаровательная любовница».
Она приблизилась, немного робкая, немного встревоженная, и подала ему руку. Он пожал её и задержал в своей руке. Тогда он почувствовал тайный призыв в пальцах этой женщины, нежное пожатие, которое прощает. И он тоже сжал её руку, словно говоря: «Я всё ещё люблю тебя, я твой!»
Их улыбающиеся, блестящие, влюблённые глаза встретились. Она прошептала: «До скорого, сударь». Он весело ответил: «До скорого, сударыня», и она ушла.
Другие толкались. Толпа текла перед ним, словно река. Наконец, она начала редеть. Последние сопровождающие ушли. Жорж взял Сюзанну за руку, чтобы вывести её из церкви.
Церковь была полна людей, так как всем хотелось посмотреть, как он будет вести жену. Он шёл медленно, спокойно, высоко подняв голову, устремив взгляд к двери. Он чувствовал мурашки по коже, такие холодные мурашки, какие бывают от большого счастья. Он никого не видел. Он думал только о себе.
Когда он встал на пороге, он заметил толпу внизу: чёрную шумную толпу, которая пришла ради него, ради Жоржа Дю Руа. Парижский народ смотрел на него и завидовал.
Затем, подняв глаза, он увидел вдалеке, за площадью Согласия, Палату депутатов. И ему показалось, что он сделал прыжок от портика церкви Мадлен к портику Бурбонского дворца.
Он медленно спустился по ступенькам между двумя рядами публики. Но он её не видел: его мысль вернулась назад, и перед его взглядом, ослеплённым солнцем, предстал образ мадам де Марелль, поправляющей волосы перед зеркалом, потому что они всегда развивались у неё после того, как она вставала с постели.

(03.06.2016)

КОНЕЦ